Кодзики. Записи о деяниях древности

Предисловие

«Кодзики» («Записи о деяниях древности») — один из центральных памятников японской словесности и истории, принадлежащий к числу наиболее древних. Он насчитывает почти тринадцативековую историю и успел обрасти огромным аппаратом комментариев, исследований, трактовок. Однако же не так много пока удалось сделать для прояснения загадок источника, которые по-прежнему сопротивляются усилиям исследователей. Белые пятна относятся и к истории создания «Записей», и к особенностям их дальнейшей жизни в японской культуре, и к отдельным проблемам текстологии. Можно рассуждать о «Кодзики» в целом или выделять его отдельные аспекты — исторический, магико-обрядовый, мифологический, поэтологический, этнологический и т. д. Можно (и без этого не обходится ни один исследователь) сопоставлять «Записи» с последующими памятниками — сводом «Нихонги» («Анналы Японии»), этно-географическими мифологизированными регистрами фудоки («Описания нравов и земель») и другими. Существующие теории «Кодзики» в совокупности выстраивают местами связную, местами противоречивую картину. В нынешнем издании переводчики и комментаторы текста пытаются осветить это сложное явление с возможно большего числа сторон, не смущаясь отдельными противоречиями. Тем более что, вероятно, эти противоречия не будут разрешены, тогда как их фиксация позволит в наиболее адекватно представить нынешнее положение дел в изучении и этого памятника и общую его концепцию, соответствующую современному состоянию знаний.

Начнем с текстологии и зададимся самым первым и фундаментальным вопросом: на каком языке написаны «Кодзики». В очерке к первому свитку «У истоков японской письменности» (Кодзики — Записи о деяниях древности. СПб.: ШАР, 1994. с. 285–296, далее — т. 1) проф. Е.М. Пинус подробно рассказывает о принципах записи, — о тех установках, которые сформулировал сам составитель свода, Оно-но Ясумаро, согласно преданию, записавший текст со слов сказителя (или сказительницы) Хиэда-но Арэ, и о тех предполагаемых принципах записи, которые составляют содержание исследовательских гипотез. В самом общем виде эти гипотезы сводятся к тому, что в тексте, записанном китайскими иероглифами, чередуются три разновидности: фрагменты на чисто китайском языке; фрагменты на чисто японском языке; фрагменты, которые приблизительно, следуя той или иной выбранной системе, можно прочитать по-японски.

Однако, пожалуй, можно сказать, что любая из имеющихся к настоящему времени гипотез тоже, скорее, имеет статус предания. В сущности, всеми вариантами японского прочтения китайского текста мы обязаны знаменитому Мотоори Норинага, синтоисту, ученому так называемой Школы Национальной науки XVIII в.: все трактовки японоязычного произношения текста «Кодзики», в конечном счете, восходят к его труду «Кодзикидэн», даже принадлежащие критикам и научным противникам Норинага. В своих реконструкциях он опирался на круг текстов, в которых японские чтения китайских иероглифов были более или менее артикулированы — на песенный материал антологии «Манъё:сю», указы древних императоров (сэммё), записанные в хронике «Сёкунихонги» («Продолжение Анналов Японии»), на транскрипции отдельных слов в «Нихонги». Одухотворяемый романтической японофилией и решительной синофобией, Норинага проделал огромную текстологическую работу, до сих пор не имеющую себе равных, — и это в Японии, знаменитой самыми тщательными и кропотливыми разысканиями ее современных текстологов-эрудитов.

Но, тем не менее, вопрос, которым мы задались, не имеет ответа, или их слишком много. Возьмем хотя бы знаменитую первую фразу первого свитка «Кодзики» (в переводе Е.М. Пинус — «Когда впервые раскрылись Небо и Земля…» — т. 1. с. 38). Текст «Кодзики» дошел до нас в разных средневековых списках, некоторые из них содержали глоссы, позволяющие судить о предполагаемом японском чтении китайских иероглифов. Три наиболее ранних списка предлагают такие варианты: амэ цути хиракуру токи; амэ цути-но хадзимэтэ хиракэси токи; амэ цути-но хадзимэтэ хиракуру токи. Все эти варианты могут быть переведены так, как это дано у Е.М. Пинус. Мотоори Норинага предложил читать: амэ цути-но хадзимэ-но токи, т. е. «во времена начала Неба-Земли». Современные японские филологи также отстаивают разные варианты — Е.М. Пинус выбрала версию Курано Кэндзи — амэ цути хадзимэтэ хиракэси токи. Сравнительно новое критическое издание текста предлагает иную версию — амэ цути хадзимэтэ окориси токи, т. е «во времена, когда впервые возникли Небо-Земля»[2]. А ведь это отнюдь не самое темное место памятника, и смысл его очевиден каждому читающему.

Может показаться, что различие между этими вариантами несущественно, однако в мифологических текстах всякое слово значимо. Например, «Нихонсёки» описывает начало космогонического процесса следующим образом: «В древности, когда Небо-Земля еще были не разделены и Инь-Ян не были разделены, мешанина [эта] была подобна куриному яйцу, темна и содержала почку». «Разделить» и по отношению к Небу-Земле, и по отношению к Инь-Ян комментаторы предлагают читать по-японски и понимать одинаково — вакару, однако в тексте стоят разные иероглифы. Судя по этимологии этих знаков, разделение Неба-Земли предполагало их разрубание топором; тот же иероглиф в древнекитайских текстах применялся для описания мироустроительных действий мифологической женщины-первопредка Нюйва, и, таким образом, эта мелкая деталь позволяет судить об истоках и ассоциациях японской мифологемы творения мира. Тем более легко представить, сколько догадок могут породить по-настоящему трудные и неясные фрагменты.

Примечательно, что выдающийся японский этнограф XX в. Оригути Синобу считал правильным читать приведенную (и другие) фразы текста не на том поэтическом (теперь мы сказали бы — мифопоэтическом) наречии, которое реконструировал (или сконструировал) Норинага или даже его средневековые предшественники, а на условно-китайском языке в его японском произносительном варианте с включением японских слов: тэнти сёхоцу-но токи. Потому что — и это единственная достоверность — мы не знаем, как произносил эти слова легендарный носитель устной традиции Хиэда-но Арэ, какие именно варианты прочтения подразумевал записывавший Оно-но Ясумаро (и вообще — подразумевал ли он «полноценный» японский вариант), существовала ли произносительная традиция исполнения этого текста после эпохи Нара и какой она была.

Реконструкции Норинага в ряде мест кажутся современным филологам несколько более модернизированными, ближе по языку к эпохе Хэйан, чем к эпохе Нара, при этом категорический отказ Норинага от использования канго, слов китайского происхождения, явно не вполне корректен текстологически. Таким образом, воссоздание «звучащего текста» «Кодзики» по-прежнему остается актуальной задачей японологов.

Стоит также сказать, что хотя «Кодзики» дошли до нас в нескольких списках, мы все же привычно думаем о некоем главном и единственном тексте, к которому они восходят, а между тем к произведениям такого рода особенно применимо суждение О. Мандельштама: «В поэзии, в пластике и вообще в искусстве нет готовых вещей» («Разговор о Данте»). Тем более их нет в круге мифологических сводов — доказательством может служить, например, то обстоятельство, что в раннесредневековых комментариях к «Манъё:сю» говорится о «записях древних деяний» (кодзики) разных кланов; в сборнике «Кинкафу», собрании песен в сопровождении цитры кото, наряду с упоминанием просто «Кодзики» есть ссылка на «другое» «Кодзики». То есть скорее мы имеем дело с названием жанра, или даже рода ранней письменной литературы, а не с уникальным произведением, существующим в единственном экземпляре, хотя текст этот и составлялся по приказу императора, чтобы «установить истину». Иным было понятие текста и его границ, и хотя наступила эра письменной литературы, на раннем этапе ее существования еще сохранялась вариативность как характерный и фундаментальный принцип фольклорного бытования текстов.

Разнятся воззрения исследователей и на композицию «Кодзики». Дошедший до нас памятник состоит из трех свитков: первый повествует об «эре богов», второй охватывает период от легендарного земного первоимператора Дзимму до императора О:дзин, третий — от императора Нинтоку до императрицы Суйко. Второй и третий свитки принято считать квазиисторическими.

О памятнике как о документе, с помощью которого осуществлялся идеологический контроль за прошлым, подробно написано в предисловии А.Н. Мещерякова к настоящему изданию: циклизация мифов и возведение императорского рода и других знатных кланов к божествам-первопредкам позволила утвердить в Японии генеалогический код, ставший фундаментальной категорией японской культуры, при этом, как пишет исследователь, «основным хронологическим модулем второго и третьего свитков служит правление одного императора (исчисляемое годами)». Эта мысль представляется и глубокой, и достоверной.

Однако тогда возникает вопрос — существует ли в таком случае какая-либо разница между вторым и третьим свитками?

Посмотрим, в какие группы организовано повествование в «Нихонги». Там тоже выделена «эра богов», а далее правления земных императоров, начиная с Дзимму, следуют подряд. Некоторые из них соседствуют в рамках одного свитка, но при этом деление довольно дробное, часто наоборот рассказ о каком-то одном правлении занимает целый свиток (всего их в памятнике тридцать). В «Кодзики», как и в «Нихонги», первый свиток представляет собой изложение мифологической истории «эры богов», последующие же правления земных императоров разделены на два свитка, каждый из которых объединяет большое число правителей. Очевидно, что составители свода таким образом разделили предшествующую легендарную историю на два крупных исторических периода, которые для них чем-то отличались друг от друга.

Относительно этих различий существуют разные точки зрения. В этой связи представляется интересным наблюдение уже упоминавшегося Курано Кэндзи. Второй свиток, по мнению Курано, посвящен уже не небесной, а земной истории, но эта история еще разворачивается в непосредственном контакте с богами. При императоре Огдзин, последнем императоре второго свитка, пишет Курано, в Японию корейскими иммигрантами были привезены книги конфуцианского канона, и прежде всего десять свитков «Луньюй». Тем самым закончилась эпоха земных владык, чьи деяния творились во взаимодействии с местными «божествами Неба, божествами Земли», и началась история адаптации китайских религиозных, идеологических, культурных идей и феноменов.

Третий свиток начинается с императора Нинтоку, пекшегося о благоденствии Поднебесной, т. е. населяющего ее народа. Как сказано об этом императоре в «Кодзики», при его попечительстве и заботах люди стали процветать, «поэтому о его правлении говорили, что это было правление мудрого государя» (пер. А.Н. Мещерякова). Оборотом «мудрый государь» исследователь перевел иероглифический бином «сё:тэй», который чаще всего прилагался к мудрым и совершенным мужам, носителям добродетели в конфуцианском смысле, и прежде всего к самому Конфуцию. Конфуцианский пафос правления императора Нинтоку (иероглифы его имени означают китайские понятия, условно переводимые как «гуманность-человечность» — яп. нин, кит. жэнь, и «мораль» — яп. току, кит. дэ) еще ярче обозначен в соответствующем разделе «Нихонги», где формулируются принципы «правильного правления» и взаимодействия правителя с народом.

Итак, третий свиток открывает новый идеологический период, окрашенный конфуцианским влиянием. По мнению Курано, меняется сама концепция императорской власти — «священное дитя небесных богов» превращается в совершенномудрого правителя в конфуцианском понимании этого термина.

Развивая далее свою концепцию, Курано выдвигает предположение о том, почему «Кодзики» обрывает повествование именно на императрице Суйко. Хотя этой правительнице в памятнике посвящено всего несколько строк — о том, из какого дворца она правила, где и когда погребена, — в русле религиозно-идеологической концепции Курано ее правление — естественная граница конфуцианской революции. Как мы знаем из «Нихонги», в рамках ее правления, во времена регентства Сётоку-тайси, называемого современными исследователями «апостолом японского буддизма», был оглашен ряд указов, в соответствии с которыми началось утверждение в Японии буддийских идей, в том числе в области государственности. Таким образом, исследователь выстраивает смену идеологических периодов, соответствующих разным концепциям власти и их религиозным и натурфилософским осмыслениям[3].

Однако «Кодзики» свидетельствует не только о заимствованиях из Китая. Это еще и материал для предположений о том, какова предыстория японского народа, из каких племен, пришедших в разное время на Острова, она складывалась, и какие из них, помимо племени тэнно — Небесный владыка (титул японских императоров), — сыграли существенную роль в становлении общеяпонской культуры. «Кодзики» содержит сведения на этот счет, но, разумеется, эти данные, чаще всего косвенные, требуют осмысления и интерпретаций, а, стало быть, тоже становятся предметом дискуссий, причем уже выходящих за рамки академического мира, поскольку современные японцы, глубоко и озабоченно вникая в проблемы национальной самоидентификации и собственной этнокультурной психологии, разумеется, не могут обойтись без теорий происхождения японского этноса и японского языка.

Было время, когда некоторые мифологи видели в «Кодзики» несколько смещенное, но в целом достоверное изображение древней истории, стараясь реконструировать по мифам этапы заселения островов и завоеваний разных земель страны. Одна из монографий 60-х годов, написанная в Японии на эту тему, так и называлась: «„Кодзики“ — не миф». Но исторические исследования показали, что многие истории, содержащиеся в «Кодзики», например, корейский военный поход императрицы Дзингу, представляют собой или плод чистого вымысла или позднейшую вставку, контаминацию сюжетов и т. п.

Однако если к этому своду и нельзя относиться как к хронике событий, то, во всяком случае, некоторые осторожные предположения все же могут быть сделаны, если они опираются на выверенные процедуры мифологов и фольклористов, работающих с текстами такого рода. В сочетании с анализом археологических памятников, последующих мифолого-летописных сводов и свидетельств китайских хроник «Кодзики» предоставляет важные материалы для этнографических и исторических реконструкций.

В.Н. Горегляд в предисловии к первому свитку «Мифы древней Японии» (т. 1. с. 7–26) дает аналитический обзор трудов, посвященных этой проблеме, в частности, — исследовании, связанных с периодом курганных захоронений (ко:фун), предшествовавших установлению обычая кремации по буддийскому обряду. Добавим к сказанному там, что каменные мечи, зеркала и магатама (ожерелье из яшмовых бусин особой формы), захороненные вместе с покойником, стали прообразом трех знаменитых регалии японского императора. Что касается зеркала, то, согласно мифу, оно было вручено божественному предку императорского рода богиней солнца Аматэрасу и выполняло роль ее магического заместителя. Интересно, что, по преданию, это зеркало до сих пор хранится в Великом храме Исэ, однако никто, включая императора, не имеет к нему доступа, и никто его не видел. По некоторым документам, описывающим ларец, в котором хранится регалия, исследователи заключают, что зеркало это, по всей вероятности, круглое и имеет не менее 49 см. в диаметре.

Меч, зеркало и ожерелье из яшмы (магатама) как культовые символы власти, по-видимому, восходят к алтайскому ритуально-мифологическому комплексу. Зеркало с пятью колокольчиками, вероятно, представляет собой отголосок инструментария тунгусских шаманов северной Маньчжурии. В зеркале сибирский шаман мог видеть душу умершего, в древней Японии оно также считалось вместилищем божества. И до сих пор практически в каждом синтоистском храме висит металлическое зеркало, иногда их даже несколько на одной стене. Зеркало с колокольчиками встречается у шаманов северо-восточной Азии; нечто похожее на этот предмет привязывается к поясу шамана в Корее. Ожерелье из яшмы, обработанной в виде запятых, в настоящее время удается проследить лишь в Корее.

При этом, хотя алтайские переселенцы сыграли решающую роль в формировании японской культуры, в начале первого тысячелетия нашей эры обитатели Японских островов, как установлено исследователями, принадлежали к племенам разного этнического происхождения и говорили на разных языках. Некоторые ученые насчитывают девять таких этнических компонентов. Принятая теория известного этнографа Ока Масао описывает пять:

1) племена меланезийского типа, занимавшиеся охотой, носители горизонтальной космологии, располагавшей страну мертвых за морем;

2) аустроазиатский тип с юга Янцзы, занимавшийся охотой и возделыванием суходольного риса. Предполагается, что во главе таких общин стояли шаманки. С этой группой Ока Масао связывает солярный культ Аматэрасу и мотив божеств-первопредков Изанаги-Изанами;

3) выходцы из северо-восточной Азии, возможно, тунгусского происхождения, принесшие на острова язык алтайской группы. Для них характерны вертикальная космогония, вера в ками, спускающихся с верхнего, небесного уровня мира в горы, на деревья, столбы, а также шаманизм сибирского типа;

4) группа из Юго-Восточной Азии, возможно, австронезийского (микронезийского) типа, прибывшая с юга Китая и принесшая рыболовство и культуру поливного риса, связанную с ритуалами урожая и сложной системой инициаций. Её влияние совпадает с периодом Яёи (250 до н. э. — 250 н. э.);

5) номадическое племя, говорившее на одном из алтайских языков, прибывшее на запад Японии в III–IV вв. Это племя во многих отношениях сходно с северо-восточноазиатской группой, для него также характерны шаманизм и вертикальная космогония, однако главным божеством у них выступает не Аматэрасу, а Такамимусуби[4]. Наиболее же общее деление древних этносов на группы представляет три разновидности: алтайский, австронезийский и айну.

Известный историк и археолог Эгами Намио, например, полагал, что пятая группа схемы Ока Масао, относящаяся к тунгусским племенам, около IV в. продвинулась в Корею и установила там свое господство, после чего под предводительством вождя, выведенного в «Кодзики» под именем императора Суйнин, вторглась в Японию со стороны Кюсю, достигла центра главного острова Хонсю, где и сформировала древнее государство Ямато (так называемая «теория всадников» Эгами). Однако несмотря на то, что эта теория подкреплена рядом археологических и исторических свидетельств, многие авторитетные историки и мифологи обоснованно критикуют ее положения.

Помимо алтайских племен важное место в мифологии и фольклоре древности и раннего средневековья, по-видимому, занимала культура племени кудзу (кузу), населявшего пойму реки Ёсино (Ёсину) недалеко от древней столицы Нара. Об этом племени рассказывается во втором свитке «Кодзики». О том, к какой этнической группе относились кудзу, можно только гадать. В «Нихонги» о них говорится как о собирателях. В «Кодзики» приводятся песни кудзу, кроме того, как сказано в текстах, когда они поют и танцуют, то смотрят вверх и смеются. Такого рода действо в своде именуется вадза или вадзаоги — своего рода ритуальный танец, по-видимому, характерный для разных этносов, покоренных алтайским племенем. Возможно, кудзу, как и хаято, принадлежали к группе австронезийских племен, поскольку некоторые их черты имеют сходство с описанными этнографами применительно к традиционным обществам Австронезии — подробнее об этом см. коммент. 43.

Судя по изображенной во втором свитке «Кодзики» обрядовой практике племени воинов кумэ, оно в какой-то мере было родственным кудзу: после того, как воины кумэ разбили эмиси (айну), они, как кудзу, исполняя ритуальную победную песнь, «смотрели на небо и смеялись».

С большей достоверностью к австронезийскому типу можно отнести племя хаято. Выходцы из него были родом с южной оконечности Кюсю и со времен правления императора Тэмму и императрицы Дзито стали служить в дворцовой гвардии. Предком хаято считается Ходэри-но микото (см. т. 1, гл. 32), еще именуемый Умисати-но бико (см. т. 1, гл. 33), — Отрок, владеющий морской удачей, т. е. Мореплаватель, Рыбак.

Как указывает в предисловии к первому свитку проф. В.Н. Горегляд, ссылаясь на исследования Масуда Касуми, сюжет о братьях Хоори и Ходери не может быть превращенным описанием борьбы между племенами охотников и рыболовов, поскольку этот же сюжет содержится в автохтонной легенде, записанной на Сулавеси. В связи с этим важно отметить, что это обстоятельство само по себе может свидетельствовать о протоавстронезийских связях данной мифологемы и, возможно, — о традиционной ассоциации племени хаято с морем.

Примечательно, что в «Нихонги» зафиксирован ритуал хаято, в котором важную роль играет намазывание лица красной глиной. В «Кодзики» тоже встречается красная глина — в сюжете о Кусиятама-но ками, потомке божества морских проливов. Превращенный в баклана, он ныряет на дно моря и достает там красную глину, из которой изготовляет магические «небесные сосуды», после чего произносит ритуальный текст благопожелания, по-видимому, выражающий подчинение центральной власти определенных групп населения области Идзумо, тоже, как явствует из сюжета, связанных с морем. Не исключено, что некий ритуал, включающий применение красной глины, издавна существовал и был общим для ряда племен, возможно, австронезийских этносов, населявших различные ареалы древней Японии. (Добавим в скобках, что доставание глины или ила со дна моря и изготовление из этого материала каких-либо первопредметов или перволюдей — распространенный мотив в древних мифологиях, например, в древнеегипетской. Не исключено, что японский сюжет о добывании глины Кусиятама-но ками в конечном счете может восходить к этой мировой мифологеме.)

Интересно, что ритуальное использование красной глины, помимо обрядов области Идзумо и племени хаято, встречается также в императорском ритуале Ямато. Её значение в синтоистских молитвословиях норито, которые в период Нара читались при дворе, уже переосмыслено — хотя близко к варианту хаято, натиравших ею щеки. Например, в молитвословии-заклинании норито, исполняемом в праздник испрашивания урожая, высказывается благопожелание императору — пусть у него будет столько еды и сакэ, чтобы он, вкушая их, зарумянился «румянцем красной глины на щеках»[5]. Однако возможно, что первоначально эта мифологема была заимствована из ритуальной практики племен, не относящихся к той алтайской группе переселенцев, вместе с которой в Японию прибыл род, впоследствии ставший правящим родом тэнно.

Во втором свитке «Кодзики» часты упоминания об эмиси (иначе называемых емиси или эбису), т. е. айнах, живших на Островах, видимо, задолго до пришествия алтайских племен. Однако черты культурного сходства (исключая заимствования) у этих двух народов практически не удается обнаружить. Скажем, для древнего периода, как у айнов, так и среди племен Ямато, были приняты ордалии кипятком (с целью подтверждения невиновности), лишение волос и ногтей в качестве наказания и (или) искупительной жертвы (такому же наказанию — замещению ритуального убийства царя — подвергся и Сусаноо — см. т. 1, гл. 10). Однако эти черты характерны для всего дальневосточного ареала, включая Китай.

Гораздо больше сходства с культурой Ямато обнаруживает культура Рюкюского архипелага, которая может считаться родственной ей. Некоторые этнографические записи начала XX в. демонстрируют близость обрядовых текстов Ямато и Рюкю, однако от древних времен рюкюских письменных памятников не сохранилось, поэтому материалов для достоверных выводов заведомо не хватает, в японских же мифологических сводах Рюкю и Окинава не упоминаются.

Итак, вклад в культуру Ямато различных племен, не сразу поглощенных главенствующим этносом, а довольно долгое время сосуществовавших рядом с ним в виде этнических изолятов, был довольно значительным.

Говоря о «Кодзики» и вообще о ранней обрядово-мифологической деятельности на Японских островах, исследователи чаще всего выделяют и сравнивают три основные культурно-мифологические зоны — центр Хонсю, Идзумо и юго-восточную часть Кюсю (об этом пишет и В.Н. Горегляд в предисловии к первому свитку). Не только первый, но и второй и третий свитки «Кодзики», а также другие памятники VIII в., несмотря на идеологическую задачу — объединить разные циклы мифов и пантеоны в единую картину мира с императором-тэнно в центре — тем не менее дают достоверный материал для различия этих трех центров, поскольку именно так циклизуются мифы и «Кодзики», и «Нихонги».

В давней работе японского этнографа Мацумото Нобухиро главные отличия между этими тремя циклами усматриваются в том, что для Ямато приоритетным был культ божества солнца, на Кюсю преобладающими были племена, чья деятельность и круг верований по преимуществу были связаны с морем, а для Идзумо характерен культ водных божеств и божеств грома[6].

Известные японские этнографы Ока Масао и Ообаяси Тарё полагают, что точнее будет делить отечественные мифы даже не на три, а на четыре цикла. Первый, повествующий о разделении Неба-Земли, имеет параллели в мифах Центрального и Южного Китая, Южной и Восточной Азии, Полинезии. Второй, связанный с событиями на Такамагахара, Равнине Высокого Неба, обители богов, — обнаруживает сходство с культами неба (Тэнгри) в корейских и монгольских верованиях. Третий, рассказывающий о местности Химука на Кюсю, куда спустился с неба легендарный первопредок земных императоров, в том или ином виде смыкается, по мнению исследователей, с верованиями Индонезии и Юго-Восточной Азии. По поводу третьего цикла разного рода соображений высказывается немало — в частности, многие авторы подчеркивают корейские связи сюжета о схождении Ниниги, о чем далее еще пойдет речь. Четвертый цикл — мифы области Идзумо — имеет параллели в мифах Центрального и Южного Китая и Юго-Восточной Азии[7].

О значении Идзумо говорит проф. В.Н. Горегляд в предисловии к первому свитку. Здесь мы хотим лишь добавить к сказанному им некоторые дополнительные сведения. Идзумо вообще занимает важное место в древнеяпонской культуре — не зря в рамках дворцовых ритуалов во времена Нара — Хэйан отдельно исполнялось благопожелание от наместника (в прошлом — правителя) Идзумо, которому придавалось особое значение, — тем самым выражалось подчинение богов Идзумо богам императорского клана[8]. Предполагается, что эта область, с развитой и независимой культурой, дольше других сопротивлялась усилиям объединителей. Во втором свитке «Кодзики», в главе о государе Судзин, рассказывается о заразных болезнях, насланных на народ божеством Оомононуси (вариант имени Оокунинуси, одного из главных божеств Идзумо), в результате чего люди стали вымирать. В главе об императоре Кэйко, при котором разворачивались деяния Яматотакэру, повествуется о его военном походе на запад и победе над доблестным Идзумотакэру. В сводах встречаются и другие, сходные по характеру детали, свидетельствующие об определенной враждебности и злокозненности земли Идзумо в представлениях обитателей Ямато. Например, из восьмой главы первого свитка явствует, что именно в Идзумо находился склон, отделяющий страну живых и страну мрака, Ёмоцукуни. Кроме того, в «Новом уложении семей и родов» («Синсэн сёдзироку», 815 г.), где все роды были классифицированы по божествам-предкам, оказалось, что все центральные кланы ведут происхождение от «небесных богов», а боги-прародители родов Идзумо — все сплошь «земные боги», которых необходимо было усмирить перед сошествием «божественного внука», легендарного первопредка императорского рода.

Боги Идзумо, прежде всего Сусаноо (Сусаново) и Оокунинуси (Опокунинуси), имеют вполне явственную хтоническую природу, и культы их тесно связаны с земледелием.

По мнению некоторых исследователей, теоним Оокунинуси в древности был титулом вождя области Идзумо. В «Кодзики» он выступает то как божество Идзумо, то оказывается «хозяином» (нуси) всей страны. Чтобы устранить это несоответствие, в «Кодзики» так называемое «строительство страны» начинается с Мино, области в Идзумо. По-видимому, в местном мифе Оокунинуси не был демиургом, эту функцию ему придали позже, в процессе составления сводов и нарративизации мифологических сюжетов. Соответственно, как считают, например, комментаторы издания «Кодзики», вышедшего в серии «Нихон сисо: тайкэй» (Токио, 1983), и имя Оокунинуси следует понимать не как Бог-правитель Великой страны (всего древнего Ямато), а Великий Бог-правитель страны, т. е. верховное божество (жрец, вождь) области Идзумо.

Интересно, что обитатели Идзумо до сих пор не вполне идентифицируют себя с центральной Японией, квалифицируя идэумцев как некий отдельный этнос со своей культурой. К этому можно прибавить, что диалект Идзумо значительно отличается от языка центральной части Хонсю, а главный храм этой провинции, Великий храм Идзумо, по своему архитектурному облику представляет собой иной тип ритуальной свайной постройки, чем те варианты, которые распространены в других областях Японии. Некоторые авторы полагают, что прообразом канонического храма Исэ, посвященного Аматэрасу, был амбар, древнее рисохранилище, а храм Идзумо воспроизводит тип древнего жилища. Стоит сказать здесь и о том, что два рода, к которым принадлежат нынешние настоятели Великого храма Идзумо, род Сэнгэ и род Китадзима, считают себя прямыми потомками рода правителей Идзумо (Идзумо-но куни-но мияцуко), т. е. потомственными жрецами богов Сусаноо и Оокунинуси.

Что касается цикла, связанного с сошествием на землю императорского предка Ниниги-но микото, то в предисловии к первому свитку В.Н. Горегляд, со ссылкой на работу Исида Эйитиро, говорит о сходстве названия пика Кусифуру, куда спустился Ниниги, с корейскими священными топонимами. Почти сенсационное добавление к этому встречаем у Уэда Масамунэ: в одной из версий сошествия Ниниги, приведенной в «Нихонсёки», гора, где он ступил на землю, называется Соори (Сопори, Софори), что автор прочитывает как японский произносительный вариант названия города Сеул![9] И несмотря на фантастичность этого предположения, оно вполне правдоподобно и согласуется с данными современного сравнительного языкознания. При этом корейское слово сеул не обязательно указывает на известный нам город с таким именем — в корейском языке это слово означает «столица».

При этом такого рода сходства сюжетов и топонимов далеко не всегда однозначно ведут к установлению их происхождения, да и приведенные классификации мифов оказываются достаточно условными, поскольку составители письменного текста «Кодзики» ставили себе задачу объединения разных мифологических и обрядовых традиций и упорядочения отношений местных пантеонов с культом богов главенствующего клана Ямато.

Особую роль в усилении процессов культурной диффузии сыграло и приморское племя ама, из которого вышли профессиональные рассказчики катарибэ. Ама, первоначально локализованные на Кюсю, указом императора О:дзин были расселены в разных областях Японии, и странствующие катарибэ стали важным фактором становления ритуально-мифологической общности (подробнее о них см. в коммент. 140).

Таким образом, в мифологических сводах различия культурных слоев просматриваются еще вполне отчетливо. Например, в одной из работ Ообаяси Тарё связывает мотив творца и правителя, рожденных в центре неба, с номадической группой. Согласно его концепции, носители этого мифа — императорский род тэнно и сопутствовавшие ему жреческие кланы. Второй слой мифов, зафиксированный в «Кодзики», вероятно, связан с Юго-Восточной Азией, т. е. с праавстронезийским типом и культурой поливного риса. И, наконец, третий слой мифов группируется вокруг сюжета о появлении космических гигантов в первобытном хаосе или пустоте между небом и землей и о явлении божеств, манифестирующих стадии космической эволюции. По Ообаяси, эти мифы связаны с родом ама, рыбаков, они же демонстрируют сходство с океаническими мифологическими сюжетами[10].

Соответственно по происхождению и функциям различались и всевозможные сверхъестественные существа — божества, духи, души, демоны, представленные в мифах «Кодзики».

Как считают многие ученые, основное понятие ками («божество») может быть связано с понятием кам («шаман»), заимствованным из мифологии племен тунгусского типа. Исследовательница японского шаманизма Кармен Блейкер предполагает, что тунгусское слово saman («шаман») происходит от санскритского šramana (в пракрите — samana), затем это слово прошло через китайский произносительный вариант sha-men и попало в Японию в измененном виде[11]. Божества ками были связаны с вертикальной космогонией, спускались на столбы, деревья и изначально в храмах не нуждались.

Другой вид духов, наделенный сверхобыденными качествами, — марэбито, бог-чужак или дух предка, являющийся из страны по ту сторону моря и поэтому требующий возведения временного обиталища. Это божество, встречающееся также на Окинаве, явно представляет другой круг верований, отличный от алтайских, возможно, сходный по типу с австронезийскими.

Опираясь на таксономию богов «Кодзики» (а легко заметить, что имена богов и легендарных персонажей иногда кончаются словом ками, иногда — нуси или микото и т. п.), можно провести их условную классификацию. Например, Сиба Сусуму полагает, что до распространения понятия ками в Японии преобладал культ «духов» (моно) и «хозяев» (нуси). При этом нуси и некоторые другие титулы богов он связывает с алтайской группой, а моно — с австронезийской. Само же понятие моно ученый возводит к концепции мана — одухотворяющей жизненной силы у ряда океанийских племен[12]. Этнические атрибуции и их интерпретации, предлагаемые Сиба, не всегда вызывают доверие, однако сама по себе идея классификации богов по строению и составу имен, безусловно, может дать интересные результаты.

В частности, другой исследователь, Уэда Масамунэ, на основании анализа теонимов проводит этно-культурные различия между «Кодзики» и «Нихонги», обращая внимание на то обстоятельство, что один из древнейших «богов-одиночек», Такамимусуби, в «Кодзики» титулуется как божество, дух (ками), а в «Нихонги» — как повелитель (микото). Титул же микото, как разъясняется в самом тексте «Нихонсёки», означает выражение «предельного почтения к предельно благородному». Другими словами, речь идет о божестве-предке правящего императорского рода, происхождение которого как раз и возводится к богине Аматэрасу и Такамимусуби. Для составителей «Нихонги», по мнению Уэда, важнее была фигура Такамимусуби, что, может быть, свидетельствует о принадлежности самих составителей к другому алтайскому племени, чем то, которое почитало Аматэрасу как верховное божество и чей представитель стал первым объединителем и правителем центральных областей главного японского острова. Кстати, часть ми в имени Такамимусуби в «Кодзики» записана иероглифом «священный», а в «Нихонги» — вторым иероглифом бинома «тэнно:» — знаком, прямо означающим императора[13], т. е. для составителей «Нихонсёки» первопредком был по преимуществу Такамимусуби.

Для круга представлений «Кодзики» важнее богиня Аматэрасу, имя которой обычно сопровождается двумя величающими титулами — «великая» и «священная» (Аматэрасу-опомиками), в «Нихонги» же она всего лишь «великая» (т. е. самая большая, главная). Кстати говоря, по мнению авторитетного японского мифолога Мисина Акихидэ (Сёэй), алтайское племя, поклонявшееся Такамимусуби, пришло на Японские острова раньше, чем племя, считавшее своим родовым божеством Аматэрасу.

В связи с принятой в «Кодзики» классификацией богов по титулам упомянем также, что слово микото («повелитель») применительно к разным богам писалось двумя иероглифами, выражающими большую и меньшую степени почтительности. В «Нихонги» это различие объясняется тем, что в первом случае речь идет о «предельном благородстве», т. е. о родовом божестве самого высокого клана, а во втором — «об остальных». Именно такое разделение этих двух терминов принято и в даосизме, где главные божества, например, Юаньшитянь-цзунь (Изначально Почитаемый на Небе), имеют высший титул (кит. цзунь), другим же божествам приписывается титул мин (и то, и другое по-японски читалось как микото). Это различие, в частности, может служить и как еще одно доказательство весьма ранних, хотя не всегда явственных даосских влияний на японскую культуру, особенно в период складывания первых письменных памятников.

Итак, мы говорили о разных слоях и периодах, соответствующих трем свиткам «Кодзики». Обратимся теперь ко второму свитку, который, как считают многие мифологи, по преимуществу связан с идеологией кланов, почитавших божество солнца Аматэрасу, т. е. с правящим доныне императорским домом.

Второй свиток, что признают практически все исследователи, знаменует переход от космологии к квазиистории; излагаемые в нем события рассказываются не как архетипические, относящиеся к эпохе богов и первопредков, а как некие факты, имевшие место в прошлом, пусть и легендарном. Однако земные персонажи этого свитка еще поддерживают более чем тесную связь с богами. Богов видят во сне, когда те решают изречь свою волю, с ними сталкиваются, когда они принимают вид змея, или стрелы, или белого оленя, богов местности усмиряют, чтобы обеспечить мирное и благополучное управление страной.

Однако связь богов и людей во втором свитке «Кодзики» осуществляется еще и в скрытом виде, на уровне повествовательных сюжетов.

Раздел одной из недавних работ известного японского мифолога Ёсида Ацухико посвящен двум самым ярким фигурам второго свитка, это Хомутивакэ-но мико, принц, сын императора Суйнин, и знаменитый герой мифологического эпоса Яматотакэру.

В своих рассуждениях Ёсида отправляется от наблюдений другого японского мифоведа, Каваи Хаяо, который в ходе дискуссии с коллегой, Юаса Ясуо, обратил внимание на странную перекличку мотивов в сюжетах об этих двух персонажах с мифом о Сусаноо, самом загадочном и противоречивом божестве японской мифологии (в нашем переводе, в соответствии с принятым принципом транскрипции древнеяпонских имен, эти персонажи именуются Помути-вакэ и Сусаново).

Оказывается, что все эти три нарратива обнаруживают очень высокую степень близости составляющих мотивов, только мотивы эти не просто подобны — они отражают друг друга как зеркало, или, по выражению Ёсида, «производят впечатление запущенной назад кинопленки»[14].

В самом деле, о Хомутивакэ утверждается, что он не говорил ни слова, даже когда борода его отросла на восемь ладоней. Как ребенок вел себя и Сусаноо, который «страной, что была [ему] наказана, не ведал, а плакал в голос, пока борода его, в восемь пястей, не достигла середины груди» (т. 1. с. 51). Здесь мы видим явное сходство. Однако далее говорится, что Хомутивакэ обменялся брачной клятвой с Хинага-химэ (Пинага-пимэ), но, увидев ее в образе огромного змея, убежал прочь. В мифе о Сусаноо последний, напротив, побеждает огромного змея, освобождает от него деву Кусинада-химэ и благополучно женится на ней. В обоих случаях это происходит в Идзумо, и родство (или даже тождество) сюжетов самоочевидно.

Рождается Хомутивакэ в горящем шалаше, сделанном из рисовых стеблей, и по просьбе императора Суйнин мать нарекает его Хомутивакэ. Часть хо в этом имени может означать и «рисовый колос», и «огонь». В данном сюжете мать объясняет это имя тем, что ребенок рожден в огне. Сусаноо, напротив, рождается в воде, при омовении Идзанаги, который вернулся из страны мертвых, убежав от Идзанами, умершей при рождении ее последнего ребенка, божества огня.

Хомутивакэ впервые заговорил, когда увидел летящего в небе лебедя. Сусаноо перестал плакать, когда достиг Страны Корней, подземного мира.

Зеркальная симметрия обнаруживается и в отношениях обоих персонажей с Оокунинуси: Хомутивакэ приходит к Оокунинуси и обретает речь и силу взрослого, Оокунинуси приходит к Сусаноо, и последний теряет силу и оказывается побежденным. Такого рода совпадений в тексте обнаруживается немало[15].

По той же схеме разворачивается сопоставление Сусаноо и Яматотакэру. Сусаноо спасает жизнь Кусинада-химэ и получает ее в жены. Ототатибана-химэ ценою собственной жизни спасает Яматотакэру, но он теряет при этом жену. Сусаноо, чтобы спасти Кусинада-химэ, превращает ее в гребень. Когда Ототатибана погружается в море, чтобы утихомирить волны и чтобы корабль Яматотакэру благополучно добрался до дому, то проходит несколько дней и к берегу прибивает гребень, который и хоронят как ее заместителя, т. е. каждая из девушек превращается в гребень.

В сюжете о Сусаноо сам этот бог после спасения девушки слагает песню об «Идзумо, где в восемь гряд облака встают»; в сюжете об Яматотакэру перед смертью песню слагает Ототатибана — о «Сагаму средь горных круч». В обоих случаях важное место в повествовании занимает меч Кусанаги — Сусаноо, добыв этот меч из хвоста разрубленного змея, подносит его своей сестре, богине солнца Аматэрасу, и меч становится одной из священных императорских регалий. Яматотакэру получает меч Кусанаги от Ямато-химэ, своей тетушки, жрицы главного храма Аматэрасу и, стало быть, ее заместительницы[16].

Интереснейших совпадений и контрастов такого рода подмечено так много, что взаимосвязанность сюжетов, повествующих о Сусаноо (первый свиток), Хомутивакэ и Яматотакэру (второй свиток), не вызывает сомнений. Интерпретация этого явления, разумеется, допускает самые разные методы и точки зрения. Сам Ёсида склонен толковать эти сходства и различия в неофрейдистском духе, учитывая обстоятельства наличия или отсутствия обоих родителей у этих богов и героев и особенности отношений с ними в раннем возрасте этих легендарных персонажей. Несмотря на то, что эта интерпретация порой вызывает некоторые сомнения, наблюдения Ёсида над текстом и общий ход его поиска представляется и важным, и новым.

В сущности, противоречивость Сусаноо (чем бы она ни объяснялась — сложными обстоятельствами взросления героя или контаминацией нескольких мифологических циклов) сводится к тому, что он предстает то в виде бурного, неистового, хтонического божества (в Ямато), то — в виде культурного героя, спасителя и подателя благ (в Идзумо). Ёсида видит иные две стороны в образе Сусаноо — одну он называет pueraeternis, имея в виду юнгианский архетип младенца, вторую — «неистовый воитель». И вот, во втором свитке два эти качества Сусаноо, разделившись, обретают автономное существование — в Хомутивакэ воплощается по преимуществу младенческая ипостась Сусаноо, в Яматотакэру — воинская сила и неукротимость. По мнению Ёсида, эти два персонажа второго свитка отчасти снимают противоречивость Сусаноо, объясняя, каким образом могут сочетаться столь противоположные характеристики, и в то же время утверждая повышенную ценность и истинность мифа[17].

Ещё одна возможная интерпретация этой ситуации может состоять, например, в следующем. Как известно, на некотором определенном этапе культуры начинается размывание, выветривание мифологических структур и переход от эры богов и мифологического времени к историческому сознанию с его линейно-генеалогическим развертыванием мира. На этом этапе, обычно совпадающем с периодом строительства ранней государственности, происходит кодификация мифов, их сбор и запись. Здесь, в этой точке, начинается и развитие литературы как особой формы деятельности, вычленяемой из архаического единства.

Современные концепции движения от ранней фольклорной словесности к литературе, разработанные такими авторами, как Е.М. Мелетинский, Ю.М. Лотман и С.Ю. Неклюдов, состоят именно в том, что при нарративизации мифа, т. е. в процессе соединения мифов и отдельных мифологических мотивов, в ходе превращения их в единое повествование, как правило, происходит расщепление функций мифологических героев, обычно противоречивых и многофункциональных. Если раньше один герой обладал несколькими свойствами, то теперь возникают персонажи — носители отдельных свойств, вступающие в сложные отношения друг с другом и самим героем. Таким способом строится ранняя сюжетика мифологических сводов разных народов мира, отсюда и начинается сложный процесс возникновения литературных форм.

Итак, свод «Записей о деяниях древности», «Кодзики» свидетельствует нам не только о японских мифах, древнейшем песенном фольклоре, ранней письменной квазиистории, этническом составе населения и архаических обрядах. Это также памятник, в котором поверх этнокультурных, стадиальных, локальных различий прорастает и воздвигается новый целостный космос, именуемый литературой. Как сказал впоследствии один из японских поэтов позднего средневековья:

Вот исток, вот начало

Всего поэтического искусства —

Песня посадки риса![18]

Кодзики Записи о деяниях древности Свиток 2-й

Два божества-столпа[20], Камуяматоипарэбико-но микото и Итусэ-но микото[21], его единоутробный брат старший, поразмыслили и рекли: «Где бы нам лучше поместиться, чтобы мирно ведать делами Поднебесной, их слушать и зреть? Отправимся-ка на восток», — так рекли и, покинув Пимука, отбыли в Тукуси[22].

Вот, как достигли они местности Ука в стране Тоёкуни, двое тамошних жителей по имени Усатупико и Усатупимэ воздвигли дворец на одной опоре[23] и устроили в их честь пир. Удалившись оттуда, год пребывали [боги] во дворце Вокада в Тукуси. Затем, покинув ту землю и отправившись в направлении столицы, семь лет пребывали они во дворце Такэри в земле Аки. Затем, из той земли изойдя, восемь лет пребывали они во дворце Такасима в Киби.

И вот, когда выходили они из той земли, повстречался им в проливе Паясупи человек[24] — он плыл, сидя верхом на черепахе, ловил рыбу и размахивал крыльями. Подозвали они его к себе и попросили: «Кто ты есть?» «Я — земное божество»[25], — ответствовал тот. И еще они спросили: «Ведомы ли тебе пути морские?» «Отлично ведомы», — отвечал он. И еще они спросили: «Хочешь ли послужить нам?» «Послужу», — был ответ. И тогда, протянувши шест, он опустил его и подтянул их ладью, посему и был наречен Савонэтупико, Отрок Основания Шеста.

Это предок куни-но миятуко[26] в Ямато.

Вот, вышли они из той земли, прошли проток Намипая[27] и стали в бухте Сираката, что под светлыми облаками[28]. А в эту пору Нагасунэбико из Томи войско собрал, подстерег их, вышел навстречу и затеял сражение. Тогда они взяли щиты, в ладье уложенные, сошли [на берег] и перед ним предстали. Посему и нарекли это место Татэту, Бухта Щитов. Сейчас его называют Кусака-но татэту.

И когда сражались они с Томибико[29], тот ранил Итусэ-но микото в руку своей стрелой, боль несущей. И тогда [Итусэ-но микото] рек: «Я — дитя солнечного божества и негоже мне сражаться, стоя лицом к солнцу. То-то и болит моя рука из-за низкородного раба. Сейчас я повернусь и буду сражаться к солнцу спиной»[30], — такое заклятие рек, удалился с южной стороны и вышел к морю Тинуно, где и омыл свою руку. Посему и зовется [это место] Тинуно, Болото Крови. Пройдя его, он добрался до залива Во в стране Ки и сказал: «Ранил меня в руку низкородный раб, и я умираю», — такой он издал мужественный клич и скончался. Посему этот залив и наименовали Во, Залив Мужа.

Гробница [Итусэ-но микото] — на горе Камаяма в земле Ки.

А когда Камуяматоипарэбико-но микото, покинув те места, достиг селения Кумано, огромный медведь явился ему на мгновение и тут же исчез. Тут Камуяматоипарэбико-но микото внезапно словно изнемог и все воины его тоже в изнеможении ниц повалились[31]. И это время Такакурази[32] (это имя человека) с мечом «одного взмаха»[33] в руках явился к тому месту, где лежал ничком сын небесного бога и вознес над ним меч, — и тут как раз сын небесного бога пробудился и рек: «Как долго я спал!» Посему взял он тот меч, и все непокорные боги гор Кумано сами собой оказались зарублены и повержены. И войско, изнемогшее и лежавшее ниц, тоже вмиг пробудилось.

Спросил тут сын небесного бога, откуда взялся тот меч, и Такакурази ответствовал: «Увидел я во сне, как два бога-столпа, Аматэрасу, Превеликая богиня[34], и Такаки-но ками[35] повелели призвать к ним Такэмикадути-но ками[36] и рекли ему: „В Срединной Стране Тростниковой Равнины наступил великий беспорядок. Наши чада, похоже, не могут жить спокойно. А ведь как раз ты эту Срединную Страну Тростниковой Равнины словом направлял. Посему тебе, богу Такэмикадути-но ками, надлежит туда спуститься“, — так рекли. А он им ответствовал: „Я могу и не спускаться, когда есть меч, ту страну усмирявший; его и надлежит спустить.

Этому мечу имя — Сазитуто-но ками, а еще одно имя — Путо-но митама[37]. Этот меч пребывает в храме Исоноками.

Чтобы спустить тот меч, надо Такакурази вскрыть конек крыши на своем амбаре и оттуда его вниз сбросить. Посему ты в благоприятное утро возьми его оттуда и поднеси дитяти богов небесных“, — так поведал. И вот, согласно тому поучению, [что я] во сне [услышал], отправился я поутру в амбар, а там и вправду меч лежит».

И еще, по повелению великого бога Такаки-но ками, передал [Такакурази] его наставление мудрое: «Пусть сын богов небесных дальше не ходит. Непокорных божеств такое множество. Ныне я посылаю [ему] с неба ворона восьми мер величиной[38]. Этот ворон и поведет тебя. Когда он взлетит, тогда и тебе идти до́лжно», — так молвил.

И вот, в точности, как в этом наставлении мудром было сказано, выступил [сын богов небесных] в путь вслед за вороном восьми мер величиной, а когда достиг верховьев реки Ёсино, то увидел там человека, который изготовил бамбуковую ловушку для рыб[39] и ловил по рыбу.

«Кто ты есть?» — вопросил сын богов небесных. «Я — земное божество, имя мое — Нипэмоту-но ко»[40], — ответствовал тот.

Это предок Укапи в Ада.

Двинулся он дальше, и тут из колодца вышел хвостатый человек[41].

В колодце светился огонек. Спросил его [сын богов небесных]: «Кто ты есть?» «Я — земное божество, имя мое Випика», — ответствовал тот.

Это предок рода кими в Ёсино.

Затем, когда входил он в эти горы, то повстречал еще одного хвостатого человека. Тот вышел к ним, раздвинув скалы[42]. Опять [государь] спросил: «Кто ты есть?» «Я — земное божество, имя мне — Ипаосиваку-но ко. Я только что узнал, что соблаговолил пожаловать в наши места сын небесных богов. Вот и направился с почтением ему навстречу», — так тот отвечал.

Это предок кузу[43] из Ёсино.

Перешли они потом горы, пролагая путь через камни, тяжело ступая, и достигли Уда. Посему [это место] и именуется Уда-но укати[44].

Там, в Уда, жили двое — старший брат Е-Укаси и младший брат Ото-Укаси. И вот, сначала послал [государь] к ним ворона восьми мер величиной, и тот их спросил: «Сейчас пожаловал сюда сын богов небесных. Будете ему служить?» А старший брат Е-Укаси подстерег посланца и в ответ послал в него «звенящую стрелу»[45]. Посему то место, где она упала, именуют Кабуразаки, [Место] Перед Стрелой.

Собираясь подстеречь [государя] и напасть на него, [старший брат] стал созывать войско. И задумал он, если войско собрать не удастся, притвориться втайне, будто он согласен служить [государю], возвести большой дворец и устроить в нем капкан.

Тогда младший брат Ото-Укаси явился [перед государем] и, поклонившись, молвил: «Мой старший брат, Е-Укаси, в посланца сына небесных богов пустил стрелу и, умышляя напасть, стал войско созывать; если же войско не соберет, тогда он замыслил дворец построить, а внутри поставить капкан и поймать в него [государя]. Посему я явился и все это вам открываю», — так сказал.

Тогда предок рода Опотомо-но мурази, Мити-но оми-но микото, и предок рода Кумэ-но атапэ, Опокумэ-но микото, вдвоем призвали к себе этого старшего брата Е-Укаси и, бранью его осыпав, сказали так: «Во дворец, который возвел, ты первым и войдешь и покажешь, как ты собираешься [государю] послужить», — так сказали, ухватились за рукоятки мечей, копья выставили, стрелы [на луки] наложили и загнали его туда. И тут же убило его тем капканом, который он же и сделал, и умер он.

Тогда извлекли его [из капкана] и, рассекши [его тело] на части, вокруг разбросали. Посему это место называют Типара, Равнина Крови. А угощение великое, которое этот старший брат Е-Укаси приготовил, отдали его воинам. И тогда [государь] спел такую песню:

так спели. Этот младший брат Ото-Укаси.

Предок рода Мопитори в Уда.

Когда они покинули то место и дошли до большой землянки в Осака, [то увидели там] восемь десятков[47] воинов — хвостатых людей тутикумо[48], они, сидя в этой землянке, подняли большой шум. Тогда по повелению сына небесных богов восьми десяткам воинов задали пир. К этим восьмидесяти было приставлено восемьдесят прислуживающих, каждому из них привесили меч на пояс и так этим прислуживающим наказали: «Ежели песню заслышите, нападайте все разом», — так наказали.

И вот, песня, которая давала знак, что наступила пора напасть на людей тутикумо, была такая:

так ее пели. Запели так, и вот [воины Кумэ] мечи обнажили и всех тут же перебили.

И вот, потом, когда [государь] собирался напасть на Томибико, то песня пелась такая:

такая песня пелась. И еще пелась песня:

такую песню спел. И еще спел:

такую песню спел.

А еще, когда старший брат Ёсики бился с младшим братом Отосики, воины его внезапно почувствовали усталость. И тогда он так запел:

так спел. Тут направился к нему Нигипаяпи-но микото[51] и так сказал потомку небесного бога:

«Слышал я, что соизволил спуститься [с небес] потомок небесного бога. И вот, вслед за ним спустился и я», — так сказал и, явив знаки небесные[52], стал ему служить. И вот, Нигипаяпи-но микото взял в жены младшую сестру Томибико, [по имени] Томибимэ, и дитя, у них родившееся, — Умасимади-но микото.

Это предок рода Мононобэ, Подуми-но оми и Унэбэ-но оми.

Вот так он [потомок небесного бога] словом направил и усмирил непокорных божеств, изгнал тех людей, что покориться не хотели, и стал править из дворца Касипара-но мия, что в Унэбэ.

А когда он [еще] пребывал в Пимука, взял он в жены младшую сестру владетеля Вобаси в Ата, [по имени] Апира-пимэ, и дитя, у них родившееся, было Тагисимими-но микото, потом — Кисумими-но микото, два божества-столпа.

И вот, когда он стал искать себе еще деву, чтобы впоследствии сделать ее государыней, Опокумэ-но микото сказал: «Есть тут некая дева. Говорят [о ней], что она дочь божества. А говорят, что она дочь божества, вот почему: дочь Мидокупи из Мисима, по имени Сэята-тара-пимэ, была обликом прекрасна. И вот, божество Опомононуси-но ками[53] из Мива, завидев ее, когда красавица ходила по-большому, оборотился стрелой, выкрашенной красным лаком, и, приплыв по канавке туда, где она по-большому ходила, воткнулся ей в тайное место. Дева тогда всполошилась и пустилась наутек. Вот, вернулась она [домой] с этой стрелой, положила ее у изголовья, а [стрела] вдруг превратилась в прекрасного юношу. И женился он на ней, а рожденное у них дитя зовется Пото-татара-исусуки-пимэ-но микото, еще одно имя ее — Пимэ-татара-исукэёри-пимэ.

Слово пото — „тайное место“ — дурным показалось, потому и было впоследствии изменено.

Вот о ней-то и говорят, как о дочери божества», — так сказал.

И тут как раз семь дев резвились на равнине Такасади, и была среди них Исукэёри-пимэ. Тут Опокумэ-но микото, увидев эту Исукэёри-пимэ, поведал государю в песне так:

так сказал. Тогда Исукэёри-пимэ вышла и стала впереди. И тут государь, оглядевши всех этих дев, понял в душе своей, что это Исукэёри-пимэ стала впереди, и ответствовал песней:

так ответил. Тогда Опокумэ-но микото от имени государя его волю изъявил, а Исукэёри-пимэ заметила острый взгляд его глаз, окруженных татуировкой, и, найдя это странным, спела:

так спела. Тогда Опокумэ-но микото в ответ пропел:

так пропел. И тогда дева сказала: «Я согласна служить».

А дом Исукэёри-пимэ-но микото стоял в верховьях реки Сави. Государь соизволил явиться туда и провел одну ночь.

Реку эту назвали Савигава потому, что по ее берегам росло много черных лилий. И вот, взяв это название — «горные лилии», назвали [реку] Сави. Изначальное название горных лилий было сави.

Впоследствии, когда эта Исукэёри-пимэ почтительно во дворец явилась, песня, сложенная государем, была такой:

так он сложил. И дитя, народившееся у них, звалось Пикояви-но микото, затем [родился] Камуяви-но микото, затем Каму-нунакапамими-но микото, всего три божества-столпа.

Вот, после кончины государя государыню Исукэёри-пимэ взял в жены старший брат от другой матери, Тагисимими-но микото, и в то время замыслил он убить троих [своих] младших братьев-столпов, и их матушка царственная, Исукэёри-пимэ, горевала и печалилась и песней детям своим [об этом замысле] знать дала. Песня эта была:

так она спела. И еще так спела:

так спела.

Услышав это, ее сыновья встревожились и, вознамерившись убить Тагисимими-но микото, Камунунакапа-но микото сказал старшему брату Камуявимими-но микото: «Послушай-ка. Возьми оружие, войди [к нему в дом] и убей Тагисимими», — так сказал.

И вот, когда [Камуявимими], взяв оружие, вошел и хотел убить [Тагисимими], то руки и ноги у него так тряслись, что не сумел он убить [того]. Тогда младший брат Камунунакапа попросил у старшего оружие и, взяв его, вошел и убил Тагисимими. И тогда, восславив его имя, нарекли его еще Отважный Нунакапа, Такэнунакапа.

А Камуявимими-но микото, уступая [старшинство] младшему брату Такэнунакапамими-но микото, сказал так: «Я не смог убить врага. А ты его уже убил. Потому, хоть я и старший, но не должен становиться превыше всех. Так что тебе и стать выше всех и управлять Поднебесной. Я же буду помогать и служить при тебе как священнослужитель», — так сказал.

Пикояви-но микото.

Предок Мамута-но мурази и Тэсима-но мурази.

Камуявимими-но микото.

Предок рода Опо-но оми, мурази Типисако-бэ, мурази Сакапи-бэ, кими Пи, кими Опокида, кими Асо, мурази Мияко из Тукуси, рода оми Садзаки-бэ, миятуко Садзаки-бэ, миятуко Вопатусэ, рода Атанэ Тукэ, куни-но миятуко земли Иё, куни-но миятуко земли Синано, куни-но миятуко Ипаки в Митиноку, куни-но миятуко Нака в Питати, куни-но миятуко Нагаса, атапэ Пунаки в Исэ, оми Нипа в Вопари и оми Симада.

Камунунакапамими-но микото управлял Поднебесной.

И вот, лета этого государя, Камуипарэбико, были одна сотня, три десятка и еще семь. Гробница его находится у подножия горы Унэби с северной стороны, где растут дубы.

Камунунакапамими-но микото, пребывая во дворце Такаока в Кадураки, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены Капаматаби-но мэ, прародительницу рода агатануси, правителей угодий в Сики, и рожденное у них дитя — Сикитубикотамадэми-но микото. Лета этого государя — четыре десятка и еще пять. Его гробница находится на холме Тукита.

Сикитубико-тамадэми-но микото, пребывая во дворце Укиана в Катасипо, правил Поднебесной.

Этот государь взял в жены Акуто-пимэ, дочь Паэ, правителя угодий в Сики, старшего брата Капамата-пимэ, и рожденное у них дитя — Токонэтупико-иронэ-но микото. Потом был рожден Опояматопико-сукитомо-но микото. Затем — Сики-тупико-но микото. Среди этих трех столпов, детей государевых, Опояматопико-сукитомо-но микото правил Поднебесной.

Потом у Сикитупико-но микото были дети — двое детей. Один — предок инаки из Ига в Сути, инаки из Набари и инаки из Минэ.

Ещё один — Ватитуми-но микото — пребывал во дворце Миви в Апади, и вот, было у этого принца две дочери. Имя старшей было Папэиронэ. Ещё ее звали Опояматокуниарэпимэ-но микото. У младшей было имя Папэиродо. Лета государя были четыре десятка и еще девять. Его гробница в Мипото, на горе Унэби.

Опояматопико-сукитомо-но микото, пребывая во дворце Сака-пиоки в Кару, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены Путомавакапимэ-но микото, прародительницу агатануси в Сики, еще одно ее имя — Ипипипимэно микото, дитя, у них рожденное, — Миматупико-кавэсинэ-но микото. Потом был рожден Тагисипико-но микото.

Два столпа.

И вот, Миматупико-кавэсинэ-но микото правил Поднебесной. Затем Тагисипико-но микото.

Предок вакэ из Тину, вакэ из Такэ в Тадимаи, инаки из Асиви.

Лета государя были четыре десятка и еще пять. Его гробница — в долине Манаго горы Унэби.

Миматупико-кавэсинэ-но микото, пребывая во дворце Вакигами в Кадураки, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены младшую сестру Окитуёсо, предка мурази в Вопари, по имени Ёсотапобимэ-но микото, и рожденное у них дитя — Амэоситарасипико-но микото. Потом — Опоямато-тарасипико-куниосипито-но микото.

Два столпа.

И вот, младший брат, Тарасипико-куниосипито-но микото, правил Поднебесной. Старший брат — Амэоситарасипико-но микото.

Предок оми Касуга, оми Опоякэ, оми Апата, оми Воно, оми Каки-но мото, оми Итипиви, оми Опосака, оми Ана, оми Таки, оми Пагури, оми Тита, оми Муза, оми Тунояма, кими Ипитака в Исэ, кими Итиси и куни-но миятуко Тикатуапуми.

Лета государя были девять десятков и еще три. Его гробница на вершине горы Паката в Какигами.

Опояматотарасипико-куниосипито-но микото, пребывая во дворце Акидусима в Муро в Кадураки, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены Мэпиосикапимэ-но микото, и рожденные у них дети — Опокиби-но моросукэ-но микото, затем Опояматонэко-пикопутони-но микото.

Два столпа.

И вот, Опояматонэко-пикопутони-но микото правил Поднебесной. Лета государя были одна сотня, два десятка и еще три. Его гробница — на вершине холма в Тамадэ.

Опояматонэко-пикопутони-но микото, пребывая во дворце Иподо в Курода, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены дочь Опомэ, предка агатануси в Товоти, по имени Купасипимэ-но микото, и рожденное у них дитя — Опояматонэкопико-курукуни-но микото.

Один столп.

Ещё взял он в жены Касуга-но титипаямавакапимэ, и рожденное у них дитя — Титипаямавакапимэ, и рожденное у них дитя — Титипаяпимэ-но микото.

Один столп.

Ещё взял он в жены Опояматокуни-арэпимэ-но микото, и рожденные у них дети — Яматотомомосибимэ-но микото, затем Пикосасикатавакэ-но микото, затем Пикоисасэрибико-но микото, еще одно его имя Опокибитутико-но микото, затем Ямато-тобипаявакаяпимэ.

Четыре столпа.

А младший брат этой Арэпимэ-но микото взял в жены Папэиродо, и рожденные у них дети — Пикосамэма-но микото, затем Вакапикотакэ кибитупико-но микото.

Два столпа.

Всего детей этого государя восемь столпов.

Принцев пять, принцесс — три.

И вот, Опояматонэкопико-куникуру-но микото правил Поднебесной.

Опокибитупико-но микото и Вакатакэкибитупико-но микото, два столпа, совместно на берегу реки Пи в Парима священные сосуды поместили[56], сделав Парима началом пути, заклятие сотворили над землей Киби и ее усмирили. И вот, этот Опокибитупико-но микото.

Предок оми Камитумити в Киби.

Затем Вакапикатакэкибитупико-но микото.

Предок оми Симотумити из Киби и оми Каса.

Затем Пикосамэма-но микото.

Предок оми Усика в Парима.

Затем Пикосасикатавакэ-но микото.

Предок оми Тонами в Коси, предок оми Кунисаки в Тоёкуни, кими Ипобара, атапэ Ама в Тунуга.

Лета этого государя были одна сотня и еще шесть. Его гробница — наверху Умасака в Катаока.

Опояматонэкопико-куникуру-но микото, пребывая во дворце Сакапибара в Кару, управлял Поднебесной. Этот государь взял в жены Утусикомэ-но микото, младшую сестру Утусиково-но микото, предка оми в Подуми, и рожденные у них дгш — Опобико-но микото, потом Сукунапикотакэви-гокоро-но микото, затем Вакаяматонэкопико-опобиби-но микото.

Три столпа.

И еще он взял в жены дочь Утусиково-но микото, Икагасикомэ-но микото, и рожденное у них дитя — Пикопутуоси-но макото-но микото.

Ещё он взял в жены дочь Авотама из Капути, по имени Паниясубимэ, и рожденное у них дитя — Такэпаниясубико-но микото.

Один столп.

Всего у того государя — пять столпов. И вот, Вакаямато-нэкопико-опобиби-но микото управлял Поднебесной.

Дети его старшего брата, Опобико-но микото, — Такэнуна-капавакэ-но микото.

Предок оми из Абэ.

Затем Пикоинакодзивакэ-но микото.

Предок оми из Касипада.

Пикотутуоси-но макото-но микото взял в жены младшую сестру Опонаби, предка мурази Вопари, Такатинабимэ из Кадураки, и рожденное их дитя — Умасиути-но сукунэ. Это предок оми Ута в Ямасиро.

Ещё он взял в жены Ямаситакагэбимэ, младшую сестру Удупико, предка куни-но миятуко в Ки, и рожденное у них дитя — Такэсиути-но сукунэ. Детей у этого Такэсиути-но сукунэ — мальчиков семеро, девочек две, вместе — девять человек. Среди них: Сунукэ Пата-но ясиро.

Предок оми Пата, оми Паяси, оми Пами, оми Посикапа, оми Апуми, кими Патусэ-бэ.

Затем — Косэ-но вокара-но сукунэ.

Предок оми Косэ, оми Сазакибэ, оми Карубэ.

Затем Сога-но исикапа-но сукунэ.

Предок оми Сога, оми Капа-но бэ, оми Танака, оми Такамуко, оми Вопарида, оми Сакурави, оми Кисида.

Затем Пэгури-но туку-но сукунэ.

Предок оми Пэгури, оми Савара, мурази Умамикуи и других.

Затем Ки-но туну-но сукунэ.

Предок оми Ки, оми Туну, оми Сакамото.

Затем Кумэ-но маитопимэ, затем Новоиропимэ, затем Кадураки-но Нагаё-но сотубико.

Предок оми Тамадэ, оми Икупа, оми Икуё, оми Агина.

Ещё Вакуго-но сукунэ.

Предок оми Энума.

Лета этого государя были пять десятков и еще семь. Его гробница находится на среднем холме у пруда Туруги-но икэ.

Вакаяматонэкопико-опобиби-но микото, во дворце Изакапа в Касуга пребывая, управлял Поднебесной. Этот государь взял в жены Такано-пимэ, дочь Югори, опоагатануси в Нанипа, и рожденное у них дитя — Пикоюмусуми-но микото.

Один столп.

Ещё взял он в жены свою мачеху Икагасикомэ-но микото, и рожденное у них дитя — Мимакирибико-инивэ-но микото, затем была рождена Миматупимэ-но микото.

Два столпа.

Ещё он взял в жены Окэтупимэ-но микото, младшую сестру Пикокуниокэту-но микото, предка оми Вани, и рожденное у них дитя — Пико-имасу-но бико.

Один столп.

Ещё взял он в жены Васипимэ, дочь Таруми-но сукунэ из Кадураки, и рожденное у них дитя — Такэтоёпадуравакэ.

Один столп.

Детей этого государя вместе пять столпов.

Принцев четверю, принцесса — одна.

И вот, Мимакиирибико-инивэ-но микото правил Поднебесной. Дитя его старшего брата, Пикоюмусуми-но мико, — Опотутукитаринэ-но мико. Затем родился Кинукитаринэ-но мико.

Два принца.

У этих принцев родилось пять дочерей-столпов.

Затем Пикоимасу-но мико взял в жены Энатупимэ из Ямасиро, еще одно ее имя Карипата-тобэ, и рожденные у них дети — Опомата-но мико, потом Вомата-но мико, потом Сибурэ-но сукунэ-но мико.

Три столпа.

Ещё взял он в жены Сапо-но Опокурамитомэ, дочь Такэкуни-катутомэ из Касуга, и рожденные у них дети — Сапобико-но мико, потом Возапо-но мико, потом Сапобимэ-но микото, еще одно ее имя — Сапади-пимэ.

Эта Сапади-пимэ стала супругой государя Икумэ.

Потом Муробико-но мико.

Четыре столпа.

Ещё он взял в жены Окинага-но митуёри-пимэ, дочь божества Амэ-но микагэ, восславляемого священнослужителями Миками в Тикату-апуми, и рожденные у них дети — Танипа-но пико-татасу мити-но уси-но мико, потом Миду-но по-но мавака-но мико, потом Камуопонэ-но мико, другое его имя — Ятури-но ирипико-но мико, потом Мидупо-но ироёрипимэ, потом Мивитупимэ.

Пять столпов.

Ещё он взял в жены Ирото-вокэтупимэ, младшую сестру своей матери, и рожденные у них дети — Ямасиро-но опотутуки-но мавакано мико, затем Пикоосу-но мико, затем Иринэ-но мико.

Три столпа.

Всего детей у Пикоимасу-но мико — одиннадцать столпов.

А дети его старшего брата, Опомата-но мико, — Акэтату-но мико, затем Унагами-но мико.

Два столпа.

Этот Акэтату-но мико.

Предок кими Помуди-бэ из Иса и миятуко Сана из Исэ.

Унагами-но мико.

Предок кими Пимэда.

Затем родился Вамата-но мико.

Предок кими Магари Тагима.

Затем Сибуми-но сукунэ-но мико.

Предок кими Саса.

Затем Сапобико-но мико.

Предок мурази Кусака-бэ и управителей страны в Капи.

Затем Возапо-но мико.

Предок вакэ Кадуно, вакэ Кано в Тикату-апуми.

Затем Муробико-но мико.

Предок вакэ Мими в Вакасэ.

Мити-но уси-но мико взял в жены Капаками-но масу-но иратумэ и Нанипа, и рожденные у них дети — Пибасупимэ-но микото, затем Мито-но пимэ-но микото, потом Отопимэ-но микото, потом Микадовакэ-но мико.

Четыре столпа.

Этот Микадовакэ-но микото.

Предок По-но вакэ в Микава.

Младший брат этого Мити-но уси-но мико, Мидупо-но мавака-но мико.

Предок атапэ Ясу в Тикату-апуми.

Следующий Камуопонэ-но мико.

Предок куни-но миятуко Мотосу в земле Мино и мурази Нагапата-бэ.

Затем Ямасиро-но опотутуки-но мавака-но мико взял в жены Танипа-но адисапабимэ, дочь своего младшего брата Иринэ-но мико, и рожденное ими дитя — Канимэ-икадути-но мико.

Этот принц взял в жены Такакипимэ, дочь Топотуоми из Танипа, и рожденное у них дитя — Окинага-но сукунэ-но мико.

Этот принц взял в жены Кадураки-но таканукапимэ, и рожденное у них дитя — Окинагатарасипимэ-но микото, затем Соратупимэ-но микото, затем Окинагапико-но мико.

Три столпа. Этот принц — предок кими Помуди в Киби и кими Асо в Парима.

А Окинага-но сукунэ-но мико взял в жены Капамата-но инаёри-пимэ, и рожденное у них дитя — Опотамусака-но мико.

Предок куни-но миятуко земли Тадима.

Названный выше Такэтоёпатуравакэ-но мико.

Предок оми Тимори, миятуко Осинуми-бэ, миятуко Минабэ, Осинумибэ в Инаба, вакэ Такано в Танипа и абико Ёсами.

Лета этого императора были шесть десятков и еще три. Его гробница на верху холма Изакапа.

Мимакиирибико-инивэ-но микото, пребывая во дворце Мидугаки в Сики, управлял Поднебесной. Этот государь взял в жены Топотуаюмэмакупасипимэ, дочь Аракапатобэ, куни-но миятуко земли Ки, и рожденные ими дети Тоёкиирибико-но микото, затем Тоёсукиирипимэ-номикото.

Два столпа.

Ещё он взял в жены прародительницу мурази Вопари, Опоамапимэ, и рожденные у них дети — Опоирики-но микото, потом Нсака-но ирибико-но микото, потом Нунаки-но ирибимэ-но микото, мигом Товоти-но ирибимэ-но микото.

Четыре столпа.

Ещё он взял в жены Миматупимэ-но микото, дочь Опобико-но микото, и рожденное у них дитя — Икумэирибикоисати-но микото, затем Иза-но мавака-но микото, затем Куникатапимэ-но микото, затем Тититуку-яматопимэ-но микото. Затем Игапимэ-но микото, затем Яматопико-но микото.

Шесть столпов.

Всего детей этого государя вместе двенадцать столпов.

Принцев семь, принцесс пять.

Вот, Икумэирибикоисати-но микото правил Поднебесной.

Потом Тоёкиирибико-но микото.

Предок кими Камитукэно и Симотукэно.

Его младшая сестра Тоёсукипимэ-но микото служила в Великих храмах Исэ[57]. Затем Опоирики-но микото.

Предок оми Ното.

Затем Яматопико-но микото.

Во времена этого принца впервые стали ставить у гробницы изгородь из людей[58].

В царствование этого государя приключалось много заразительных хворей, и народ начал вымирать. Оттого государь печалился и вздыхал, и вот как-то ночью, когда он возлежал на божественном ложе[59], явился ему во сне великий бог Опомононуси-но ками и изрек: «Мое сердце причиной всему этому. Но если Опотатанэко будет творить предо мною молебны, то дух бога не будет гневным, и в стране наступит спокойствие и умиротворение», — так рек.

Тогда разослали во всех четырех направлениях конных посланцев с застав, искали они человека по имени Опотатанэко, и, найдя его в селении Мино в Капути, доставили к государю.

Государь вопросил его: «Чей ты сын?», а тот в ответ молвил: «Я — Опотатанэко, сын Такэмикадути-но микото, сына Ипикатасуми-но ко, сына божества, названного Кусимиката-но микото и рожденного от великого бога Опомононуси-но ками, взявшего в жены деву Икутамаёри-пимэ, дщерь Сувэиумими-но микото», — так молвил. Тут государь возрадовался весьма и рек: «Поднебесная будет в спокойствии, и народ станет процветать», — так рек. И тогда Опотатанэко произвели в священнослужители, и он начал служить на горе Миморо перед великим богом Опомива. И еще по повелению Икагасиково-но микото изготовил он восемьдесят небесных сосудов, назначил быть храмам небесных богов и храмам земных богов и службы там начал. Также поднес он божеству Сумисака в Уда красные щит и копье, божеству Опосака-но ками — черные щит и копье, принес также дары божествам склонов и божествам речных стремнин всем до единого, никого не упустив. И вот, дух болезней совершенно иссяк, в стране наступило спокойствие и умиротворение.

Причина того, что этого человека, Опотатанэко, признали как сына божеств, вот какова: дева Икутамаёри-пимэ, о которой раньше было помянуто, была восхитительна обликом. И как-то среди ночи пожаловал к ней внезапно мужчина с такой статью и наружностью, что не было ему равных. И вот, они полюбили друг друга, завязали брачную связь и жили вместе. Сколько там времени ни прошло — но прекрасная дева понесла. Отец ее и мать, увидев, что она понесла, изумились и спросили у девушки: «Ты понесла сама по себе. Как же можно понести без супруга?» — так сказали, а она говорит в ответ: «Есть прекрасный юноша, я не знаю его родового и личного имени, но каждую ночь он являлся и мы жили вместе, вот я и понесла, согласно естеству», — говорит. На это отец и мать ее захотели узнать, что это за человек, и так научили девушку: «Разбросай перед ложем красную глину, вдень в иглу скрученную нить из конопли и воткни в подол его одеяния», — так сказали. Сделала она по их поучению, а назавтра смотрит — конопляная нить от пряжи, продетая через иглу, прошла через замочную скважину и наружу вышла, а осталось пряжи всего три колечка. Тут, увидев, что [ее суженый] прошел через замочную скважину, пошла она по нити, достигла горы Мива и остановилась у храма божества Мива. Так и узнали, что это был сын божества. И вот, раз осталось той конопляной нити три кольца, так и стали называть то место, стало оно Мива, Три Кольца[60].

Этот Опотатанэко — предок кими Мива и кими Кано.

А еще в то же царствование послали Опопико-но микото по дороге в Коси, а его сына, Такэнунакававакэ-но микото, — по двенадцати дорогам в восточную сторону, и они усмирили там непокорных. Сверх того, Пикоимасу-но мико направили в Танипа, дабы онубил там Кугамими-но микаса. И вот, когда Опобико-но микото отправился в Коси, одна маленькая девочка, ниже пояса закутанная в одеяние, став на перевале Пэразака в Ямасиро, спела так:

так спела. Тут Опобико-но микото, удивившись, коня повернул и у этой девочки спросил: «О чем ты сейчас говорила?» — сказал он. А девочка молвила в ответ: «Я никаких слов не говорила. Только песню спела»[62], — так сказала и внезапно исчезла неведомо куда. Тогда Опобико поворотил назад, направился к государю и все это ему поведал, и государь, ответствуя, рек: «Верно, это знак того, что мой единокровный брат, Такэпаниясу-но микото, находящийся в Ямасиро, грязное сердце возымел, так мне думается. Дяде моему надлежит собрать войско и выступить», — так рек. Тут же снарядили ему в помощь Пикокунибуку-но микото, предка оми Вани, и, поставив священные сосуды[63] на перевале Вани, выступили в поход.

Вот, когда добрались они до реки Вакара в Ямасиро, этот Такэпаниясу-но мико войско кликнул и стал дожидаться в засаде, встали они насупротив, так, что река отрезала их друг от друга, и начали вызывать друг друга на бой. Посему эта местность получила имя и стала зваться Идоми, Вызов.

Теперь зовется Идуми.

Пикокунибуку-но микото сказал тогда: «Твои люди должны первыми пустить священную стрелу»[64], — так сказал.

Тут этот Такэпаниясу-но мико выстрелил из лука, но не попал. Тогда стрела, натянутая Кунибуку-но микото, поразила Такэпаниясу-но мико, и он умер. Посему все его воины были разбиты и бежали врассыпную. И вот, когда преследуя убегавших воинов, достигли они перевала Кусуба, то те остановились, изнуренные, и стал из них выходить кал и загрязнил им штаны пакама. Посему и нарекли это место, оно зовется Кусобакама, Испачканные Калом Пакама.

Теперь оно зовется Кусуба.

А когда этим убегающим воинам преградили путь и стали их убивать, то они плавали по реке, как бакланы. Посему и нарекли эту реку, она зовется Укава, Река Бакланов. И вот, всех этих воинов перерезали. Посему и нарекли эту местность, и зовут Хапурисоно, Сад Разгрома.

Так, завершив усмирение, они воротились в столицу и доложили обо всем государю.

А Опобико-но микото, следуя прежнему повелению, отправился в страну Коси. Такэнунакававакэ, отправленный на восток, и его отец, Опобико, достигли Апиду и встретились там. Посему и зовется эта местность Апиду, Залив Встреч. Вот, усмирили они в тех землях, куда были посланы, людей, своевольно там распоряжавшихся, и воротились с докладом.

И Поднебесная стала с тех пор сильной и мирной, и народ богател и процветал. Тогда впервые стали собирать дань от мужчин — с бороздок лука, от женщин — с кончиков пальцев[65]. Посему восславили это царствование и назвали государя Небесным владыкой Мимаки, первым страной управлявшим[66]. Ещё в это царствование сделали пруд Ёсами и пруд Сакавори в Кару.

Лет государю было отпущено одна сотня, шесть десятков и еще восемь лет.

Скончался он в двенадцатую луну пятого года Тигра[67].

Его гробница находится на холме Магарэ по дороге в Яманобэ.

Икумэирибико-исати-но микото, во дворце Тамагаки в Сики пребывая, управлял Поднебесной. Этот государь взял в жены Сападипимэ-но микото, младшую сестру Сапобико-но микото, и рожденное у них дитя — Помутувакэ-но микото.

Один столп.

Ещё он взял в жены Пибасупимэ-но микото, дочь Танипа-но микотатасу-мити-но уси-но мико, и рожденное у них дитя — Инисики-но Ирибико-но микото, затем родился Опотарасибико-осировакэ-но микото, затем — Опонакатупико-но микото, затем — Яматопимэ-но микото, затем — Вакаки-но ирибико-но микото.

Пять столпов.

Ещё он взял в жены Нупата-но ирибимэ-но микото, младшую сестру Пибасупимэ-но микото, и рожденное у них дитя — Нутарасивакэ-но микото, затем — Игатарасипико-но микото.

Два столпа.

Ещё он взял в жены Азами-но ирибимэ-но микото, младшую сестру Нупата-но ирибимэ-но микото, и рожденное у них дитя — Икобаявакэ-но микото. Затем родилась Азамитупимэ-но микото.

Два столпа.

Ещё он взял в жены Кагуяпимэ-но микото, дочь Опотуту-китаринэ-но мико, и рожденное у них дитя — Возабэ-но мико.

Один столп.

Ещё он взял в жены Карипататобэ, дочь Пути из Опокуни в Ямасиро, и рожденное у них дитя — Отивакэ-но мико, затем Икатарасипико-но мико, затем Итосивакэ-но мико.

Ещё он взял в жены Отокарипататобэ, дочь этого Пути из Опокуни, и рожденное ими дитя — Ипатукувакэ-но мико, затем — Ипатукубимэ-но микото, еще одно ее имя — Путади-но ирибимэ-но микото.

Два столпа.

Всего детей у этого государя было шестнадцать.

Принцев тринадцать, принцесс три.

Вот, Опотарасипико-осировака-но микото правил Поднебесной.

Его рост был 1 цувэ 2 сун, длина его ног от поясницы — 4 сяку 1 сун[68].

Затем Инисики-но ирибико-но микото сделал пруд Тину и еще сделал пруд Саяма, и еще сделал пруд Такату в Кусака. Кроме того, пребывая во дворце Капаками в Тотори, повелел изготовить тысячу мечей и поднес их храму бога Исоноками[69], а также, в том дворце пребывая, учредил Капаками-бэ.

Затем Опонакатупико-но микото.

Предок вакэ Яма-но бэ, вакэ Сакикуса, вакэ Инаки, вакэ Ада, вакэ Мино в земле Вопари, вакэ Ипанаси в Киби, вакэ Корома, вакэ Такасука, кими Асука, вакэ Мурэ.

Затем Яматопимэ-но микото.

Совершала службы в храме Превеликой богини в Исэ[70].

Затем Икобаявакэ-но мико.

Предок вакэ Анапобэ в Сапо.

Затем Адзамитупимэ-но микото.

Стала женой Инасэбико-но мико.

Затем Отивакэ-но мико.

Предок Яма-но кими из Вотуки и кими Коромо в Микапа.

Затем Икатарасипико-но мико.

Предок Яма-но кими из Касуга, кими Икэ из Коси, кими Касуга-бэ.

Затем Итосивакэ-но мико.

Поскольку у него не было детей, он учредил Итобэ в качестве микосиро[71].

Затем Ипатукувакэ-но мико.

Предок кими Пакупи и кими Миво.

Затем Путади-но ирибимэ-но микото.

Стала государыней-супругой Яматотакэру-но микото.

Когда этот государь взял Сапобимэ в государыни-супруги, Сапобико-но мико, старший брат Сапобимэ, спросил у своей младшей сестры: «Кто тебе больше мил — супруг или старший брат?» «Старший брат мил», — ответствовала та. И тогда Сапобико-но мико, поразмыслив, сказал: «Если тебе и впрямь я больше мил, то мы с тобой будем править Поднебесной», — так сказал.

Сделал он кинжал с тесемками, восемь раз закаленный, и, отдавая сестре, сказал: «Убей государя этим кинжалом, когда он будет спать».

И вот, государь, не зная об этом замысле, лег почивать, а на колени государыни голову положил, как на изголовье. Собралась государыня нанести государю удар в шею этим кинжалом, три раза замахивалась, но горькие думы ее втайне одолели, и не смогла она отсечь голову, потекли по ее лицу слезы и скатились вниз. Тут государь, удивившись, подняться изволил и, расспрашивая государыню, рек: «Мне привиделся дурной сон — будто со стороны Сапо полил бурный ливень, и капли вдруг упали мне на лицо. И маленькая, узорчатая, словно парчовая змейка обвилась вкруг моей шеи. Что это за сон, какой он несет знак?»

Государыня, решив, что отпираться бесполезно, государю сказала: «Мой старший брат, Сапобико-но мико, спросил меня — кто тебе больше мил, супруг или старший брат? Прямо в лицо спросил, я растерялась и потому сказала — старший брат мне мил. Тогда он стал меня улещивать, говоря — мы вместе будем править Поднебесной. Так что ты должна убить государя. Сказал он так, сделал восемь раз закаленный кинжал с тесемками и мне дал. Хотела я им нанести государю удар в шею, три раза замахивалась, но вдруг горько стало на душе, и не смогла я ударить, и слезы упали на лицо государево. Вот такой знак беспременно этот сон несет», — так сказала.

Тут государь рек: «Меня чуть не обманули», — скликал войско и пошел на Сапобико-но мико, а этот принц навалил рисовых стеблей, засаду из них выстроил и стал там ждать.

Тогда Сапобимэ-но микото, не в силах снести горя, убежала через задние ворота и сокрылась в той рисовой засаде.

А была государыня в то время в тяжести. Государь же не мог противиться мысли о том, что она в тяжести, да и любил он ее к тому времени уже три года. И вот собрал он воинов, но сразу не напал. И пока мешкал он, родилось дитя, что было в утробе. И тогда государыня выложила дитя за стены той засады из риса и послала гонца передать государю: «Если соизволишь считать это дитя сыном государевым, то вырасти его», — так рекла.

А государь ответил: «Хоть и ненавистен мне ее старший брат, но самое государыню не могу не любить». То есть, душа его лежала к тому, чтобы вернуть государыню. Собрал он самых ловких и быстрых своих воинов-силачей и повелел: «Как будете забирать дитя, схватите и его матушку. Надлежит вам ее схватить, пусть за волосы, пусть за руки, и вытянуть оттуда».

Тогда государыня, проведав о том, что у государя на душе, сбрила свои волосы и накрыла ими голову, а еще свои шнуры с нанизанной яшмой оставила подгнить и обмотала ими руки в три слоя. Кроме того, промочила одежды рисовым вином сакэ, чтобы они сгнили, и надела, словно целые. Сделав все это, она взяла дитя на руки и положила за входом в то рисовое укрепление. Воины-силачи взяли ребенка и тут же накинулись на его матушку. Схватили за волосы, а волосы сами по себе упали наземь, схватили за руку, а яшмовый шнур порвался, схватили за платье, а платье тоже разорвалось. Так что удалось им взять дитя, но не удалось схватить его матушку.

Вот, вернулись воины и доложили: «Волосы ее сами упасть изволили, одежда царственная легко порвалась, и яшмовый шнур, на руки намотанный, тоже порвался. Так что не смогли мы схватить родительницу, а дитя забрали». Государь преисполнился горя и гнева, возненавидел людей, изготовлявших яшмовые шнуры, и отнял у них все их земли. Потому и говорится в пословице: «Яшмодел безземельный»[72].

И тогда государь повелел государыне: «Имя ребенку непременно дает мать. И ты дай ему какое-нибудь имя». И она ответила: «Поскольку сейчас засада из риса горит, он народился в огне. Потому нареку его именем Помутивакэ-но мико»[73]. И еще вопросил государь: «Как его взращивать?», и ответила она: «Надлежит взращивать его, взяв кормилицу и назначив Главную женщину и Младшую женщину для его омовения». Согласно этим ее словам и взращивали его. А еще он спросил у государыни: «Кто теперь распустит драгоценный шнурок, что ты завязала?»[74], и та ответствовала: «Дочери Нанипа-но пико татасу митино уси-но мико, по имени Ёпимэ и Отопимэ, — две принцессы благородные. Их и надо взять», — отвечала. И тогда он наконец убил этого Сапобико-но мико, а за ним настал черед его младшей сестры.

И вот как государь растил и забавлял то дитя: сделал две лодочки из раздвоенной криптомерии, росшей в Апиду в Вопари, переправил их в Ямато и пустил плавать на пруду Итиси и пруду Кари, там он дитя растил и забавлял. А ребенок этот не говорил ни слова, даже когда борода его отросла до груди на восемь ладоней. А как-то, услыхав крик высоко летящего лебедя, он впервые стал шевелить губами. Тогда был послан Опотака из Яманобэ (это имя человека), чтобы схватить ту птицу.

Вот, преследуя птицу, этот человек от земли Ки дошел до земли Парима, преследуя ее, пересек землю Инаба, затем достиг земли Нанипа и земли Тазима, направившись на восток, преследуя ее, достиг земли Тикату-апуми, перевалил землю Мино, преследуя ее, шел из земли Вопари в землю Синано и наконец достиг земли Коси, расстелил сеть в устье Ванами, поймал ту птицу и доставил государю. Вот почему это устье называют устье Ванами, Силки. Государь ожидал, что если сын увидит ту птицу, то начнет говорить, но тот ничего не сказал, и вышло не так, как ожидалось.

Тогда государь опечалился и лег почивать, и во сне он был вразумлен — сказано ему было: «Если выстроишь мне храм, подобный обители государевой, то дитя непременно заговорит», — так было речено. Когда его вразумили так, он стал гадать высоким гаданием[75], вопрошая, какого же божества сердце говорило, и оказалось, что причина порчи его сына заключалась в сердце великого божества Идумо[76]. И вот, когда он собирался послать сына, чтобы поклониться храму великого бога, то погадал о том, кто был бы ему благоприятным спутником. И вышло в гадании — Акэтату-но мико. Вот, заставили Акэтату-но мико произнести такой обет[77]: «Если, когда будем мы поклоняться этому великому божеству, и впрямь явятся знаки, что этот сон — правда, то пусть цапля, живущая на дереве у пруда Сагису, в согласии с обетом упадет». Сказал он это, и цапля упала на землю замертво. Тогда сказал он: «Оживай, согласно обету», и она ожила вновь. А еще по обету он заставил увянуть широколистый дуб, росший на краю Амакаси, и снова обетом его оживил. И тогда Акэтату-но мико было пожаловано имя, и был он назван Ямато-пасики-томи-тоёасакура-но Акэтату-но мико. И вот, когда два принца, Акэтату-но мико и Унаками-но мико, были посланы для сопровождения сына государя, в гадании открылось, что если они пойдут через перевал Нара, то встретят безногого и слепца, если через Опосака — тоже безногого и слепца встретят[78]. Только дорога через Ки благоприятна, словно подлокотник. И после этого гадания в каждом месте, куда они приходили, они учреждали Помуди-бэ[79].

И вот, достигли они Идумо, вознесли моления и поклонились великому божеству, а когда возвращались в столицу, посреди реки Пи-но капа сделали из черных бревен плавучий мост, временную обитель на нем возвели и поселили там принца. Тогда предок куни-но миятуко земли Идумо, по имени Киби-сатуми, сделал украшение в виде горы из деревьев с зелеными листьями[80] и поставил в низовьях реки и угощение почтительно поднес.

И тогда принц изрек: «Там, в низовьях реки есть нечто похожее на гору зеленых листьев, кажется горой, но это не гора. Может, это великий двор священнослужителей, что славят Асипарасиково-но опоками[81] во дворце Соно в Ипакума?», — так спросил.

Тут принцы, посланные с ним спутниками, услышав, возликовали, увидев, обрадовались и поселили принца во дворце Нагапо в Адимаса, а к государю послали срочного нарочного верхом. А тот принц на одну ночь взял в жены Пинагапимэ. Когда он глянул украдкой на ну красавицу, оказалось, что она — змея. Затрепетав от ее вида, он пустился бежать. Тут Пинагапимэ загоревала, осветила равнину моря и стала догонять его на ладье. Он же страшился все больше и больше, протащил свою ладью через горную расщелину и убежал. Вернулся он в столицу. И говорят государю два принца-спутника в ответ: «Поклонившись великому божеству, великий принц обрел речь. Вот, прибыли мы почтительнейше сюда». Государь возрадовался и тут же отправил Унаками-но мико обратно, наказав ему храм воздвигнуть. А для этого принца учредил [корпорации] Тотори-бэ, Топикари-бэ, Помуди-бэ, а также ремесло Главных и Младших женщин для омовения младенцев.

А еще, в согласии со словами государыни, призвал он дочерей Мити-но уси-но мико — Пибасупимэ-но микото, потом Отопимэ-но микото, потом Утагорипимэ-но микото, потом Мато-но пимэ-но микото, вместе четыре столпа. Вот, двух принцесс-столпов, Пибасупимэ-но микото и Отопимэ-но микото, он у себя оставил, а младшие две сестры-принцессы были так дурны собой, что он отправил их назад. Тогда Мато-но пимэ-но микото, устыдившись, сказала: «Прослышат в соседних селениях о том, что из четырех родных сестер двух некрасивых назад отправили, стыдно будет». И достигши Сагарака в Ямасиро, она попыталась повеситься на ветке дерева. Поэтому и назвали эту местность Сагарики, Дерево-Виселица. Теперь зовут Сагарака. А когда дошла она до Отокуни, то упала в глубокую стремнину и погибла. Потому и назвали эту местность Отикуни, Земля Падения, теперь зовут Отокуни.

А еще этот государь послал предка Миякэ-но мурази, по имени Тадима-мори[82], в страну Токоё[83], искать плоды вечнозеленого и благоухающего древа. Вот, в конце концов, прибыл Тадима-мори в ту страну, сорвал плоды того древа и еще связок — восемь связок плодов, копий — восемь копий плодов. Но когда он воротился, оказалось, что государь уже скончался. Тогда Тадима-мори разделил привезенное по связкам — по четыре связки, по копьям — по четыре копья[84] и поднес государыне, а еще связок — четыре связки, копий — четыре копья поднес и поставил у входа в гробницу императора. Держа плоды в руках, он рыдал и плакал, говоря: «Прибыл я из страны Токоё с плодами вечно благоухающего древа», — и так рыдал и плакал, что от этого скончался. Эти плоды вечнозеленого и благоухающего древа — ныне померанец патибана.

Лета этого государя были одна сотня, пять десятков и еще три. Его гробница — посреди равнины Митатино в Сугапара.

А когда скончалась государыня Пибасупимэ-но микото, были учреждены Исикидукури и Паниси-бэ. Эту государыню погребли в гробнице Тэрама в Саки.

Государь Опотарасипико-осировакэ, во дворце Писиро в Макимуку пребывая, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены Инаби-но опоиратумэ из Парима, дочь Вакатакэбитупико, предка оми Киби, и рожденное у них дитя — Куситуновакэ-но мико, потом Опоусу-но микото, потом Воусу-но микото[85], еще одно его имя — Яматовогуна-но микото, затем Яматонэко-но микото, затем Камукуси-но мико.

Пять столпов.

Ещё он взял в жены Ясака-но ирибимэ-но микото, дочь Ясака-но ирибико-но микото, и рожденное у них дитя — Вакатарасипико-но микото, затем Ипоки-но ирибико-но микото, затем Осивакэ-но микото, затем Ипоки-но ирибимэ-но микото.

И еще дети от его наложницы — Тоётовакэ-но мико, затем Нунасиро-но иратумэ. И еще дети от другой наложницы — Нунаки-но иратумэ, затем Кагаёрипимэ-но микото, потом Вакаки-но ирибимэно мико, затем Киби-но ёпико-но мико, затем Такакипимэ-но микото, затем Отопимэ-но микото.

Ещё взял он в жены Мипакасипимэ из Пимука, и рожденное у них дитя — Тоёкунивакэ-но мико.

Ещё взял он в жены Инаби-но вака иратумэ, младшую сестру Инаби-но опоиратумэ, и рожденное у них дитя — Мавака-но мико, затем Пикопито-но опоё-но мико.

Ещё взял он в жены Кагуро-пимэ[86], дочь Сумэиро-опонакатупи ко-но мико, правнука Яматотакэру-но микото, и рожденное у них дитя — Опоё-но мико. Всего детей у государя Опотарасипико — занесенных в реестры — двадцать один. Незаписанных — пятьдесят девять, вместе восемьдесят принцев, из них трое принцев — Вакатарасипико-но микото, Яматотакэру-но мико и Ипоки-но ирибико-но микото — носят имена наследных принцев, а остальные семьдесят семь принцев разделили на куни-но миятуко разных земель, а также вакэ, инаки и агатануси[87].

Вакатарасипико-но микото правил Поднебесной.

Воусу-но микото усмирял непокорных божеств на востоке и западе и людей, которые не подчинялись государю.

Затем Куситуновакэ-но мико.

Предок низших мурази Мамута.

Затем Опоусу-но микото.

Предок кими Мори, кими Опота и кими Симада.

Затем Камукуси-но мико.

Предок абико Сакаби в земле Ки и Сакабэ в Уда.

Затем Тоёкунивакэ-но мико.

Предок куни-но миятуко земли Пимука.

И вот, государь, услышав, что дочери Опонэ-но мико, предка куни-но миятуко земли Мино, две девы по имени Ёпимэ и Отопимэ, прекрасны обликом и статью, решил призвать их и соизволил послать за ними своего сына, Опоусу-но микото. Однако посланный Опоусуно микото, призвав их, самолично взял в жены этих двух дев, притом отыскал других девушек, ложно назвал их, как тех дев, и представил государю. А государь прознал, что это другие девушки, задумался крепко и не стал брать их в жены, и очень они оттого горевали.

А дитя, рожденное у Воусу-но микото от Ёпимэ, — Осигуро-но Ёпико-но мико.

Это предок вакэ Унэсу в Мино.

Дитя же, рожденное Отопимэ, — Осикуро-но отопико-но мико.

Это предок кими Мугэту.

Во время его царствования была учреждена корпорация Та-бэ, заведена гавань в устье Апа в Адума, учрежден Опотомо-бэ в Касипадэ, а также миякэ в Ямато, сделан пруд Сакатэ и посажен бамбук на его плотине.

Государь изволил сказать Воусу-но микото: «Что-то твой старший брат не приходит к утренним и вечерним трапезам. Тебе надлежит его приструнить и вразумить». После того, как он это сказал, прошло пять дней, а тот все не приходил. Тогда государь изволил спросить Воусу-но микото: «Почему твой старший брат так долго не приходит? Неужто ты до сих пор не вразумил его?» — так спросил. «Уже наставил я его», — ответствовал тот. «А как ты его наставлял?» — спросил государь, и в ответ: «Когда он поутру зашел в „речной домик“[88], я его подстерег, схватил, конечности ему вырвал, завернул в тростниковую плетенку и выбросил», — так тот сказал.

Тут государь устрашился воинственного и необузданного духа своего сына и рек: «В западной стороне живут двое воинов Кумасо-такэру[89]. Они непокорны и строптивы. Захвати этих людей», — сказав так, он послал сына на запад. А сын в то время еще связывал волосы на лбу[90]. Получил Воусу-но микото в дар от своей тетушки, Ямато-пимэ-но микото, верхние одежды и юбку[91], положил за пазуху меч и отправился. Вот, добрался он до дома Кумасо-такэру, а вокруг дома стоят воины в три ряда и роют землянку. Собирались они устроить праздник освящения землянки и угощение приготовили. Бродя по окрестностям, дожидался Воусу-но микото дня этого празднества.

Вот, наступил праздничный день, и он распустил свои связанные полосы, подобно девочке, надел [подаренные] тетушкой одежду и юбку и обликом стал точно как девочка, смешался с толпой женщин и пошел внутрь землянки. Тут двое Кумасо-такэру, старший брат и младший брат, приметив эту деву, посадили ее между собой и веселились. Вот, настало время, они захмелели, а Воусу-но микото вынул из-за пазухи меч, схватил Кумасо за ворот одежды и пронзил ему грудь. Увидев это, младший Такэру испугался и пустился в бегство. Преследуя его, Воусу-но микото достиг подножия лестницы, ведущей вверх из землянки, ухватил сзади за одежду и пронзил его сзади мечом. Тогда этот Кумасо-такэру сказал: «Не шевели своим мечом. Есть у меня, что тебе поведать». Тот прислушался к этим словам и оставил Кумасо лежать поверженным. Кумасо спрашивает: «Кто ты такой, государь?» На это Воусу-но микото рек: «Я сын Опотарасипико-осировакэ, пребывающего во дворце Писиро в Маки-муку и правящего Поднебесной, имя мое — Ямато-товогуна-но мико. Прознал он, что вы, двое Кумасо, непокорны и строптивы и соизволил послать меня убить вас», — так рек. На это Кумасо-такэру сказал: «Воистину так и выйдет. В западной стороне нет, кроме нас двоих, смелых и сильных людей. А в стране Ямато великой объявился отважный муж, что нас двоих превзошел. И я почтительно нареку тебя. Отныне и впредь будут тебя звать Яматотакэру».

Сказал он это, и тогда Воусу-но микото убил его, размахнувшись и разрубив, как спелую дыню. С тех пор, как нарекли его, так и зовут Яматотакэру-но микото. А когда он возвращался в столицу, то по дороге заклял и усмирил богов гор, богов рек и богов морских проливов.

Вот, когда вошел он в пределы страны Идумо, то замыслил убить Идумо-такэру и завязал с ним дружбу. Тайком изготовил поддельный меч из дерева красного дуба итипи, привязал к поясу, и они вместе пошли купаться в водах реки Пи. Яматотакэру-но микото вышел из реки раньше, взял меч, который отвязал Идумо-такэру, и себе его привязал, сказав: «Обменяемся-ка мечами». Потом вышел из реки Идумо-такэру и привязал к поясу поддельный меч Яматотакэру-но микото. Тут Яматотакэру-но микото стал его раззадоривать, говоря: «Давай-ка биться на мечах». Взялись они за свои мечи, чтобы их вынуть, но Идумо-такэру не удалось вытащить свой поддельный. Тогда Яматотакэру-но микото выхватил свой меч и зарубил Идумо-такэру. И такую песню спел:

так спел. И вот, расправившись с врагами и подчинив их, явился он в столицу и возвестил о своем возвращении.

А государь снова сказал Яматотакэру-но микото: «Усмири в восточной стороне непокорных божеств двенадцати дорог и людей, что не подчинились», — и отправил его в путь, пожаловав ему копье в восемь пиро длиной из дерева пипираги и назначив в спутники предка оми Киби по имени Мисукитомо-мими-такэпико.

Вот, получив приказ, отправился тот в дорогу и по пути вошел для поклонения в храм великого бога Исэ и там поклонялся двору божества. И сказал он своей тетушке Яматопимэ-но микото: «Верно, государь желает, чтобы я умер, велит он мне во что бы то ни стало разгромить дурных людей западной стороны. Только я вернулся и явился к нему, а он не дал и времени пройти — воинов со мной не отрядил, но велит немедля усмирить дурных людей на двенадцати дорогах восточной стороны. Как подумаю об этом, так и ясно мне, что хочет он моей гибели», — сказал он это и горевал, и плакал. А когда собрался уходить, Яматопимэ-но микото пожаловала ему меч Кусанаги[93], а еще дала ему мешок, наказав: «Если будет тебе угрожать опасность, развяжи этот мешок», — так рекла.

Вот, достиг он земли Вопари и вошел в дом Миязу-пимэ-но микото, предка куни-но миятуко земли Вонари. Хотел было он взять ее в жены, но решил жениться на ней потом, когда будет обратно возвращаться, обменялся с ней брачными клятвами и выступил в восточные земли, и прежде всего заклял и усмирил неистовых богов гор и рек и непокорных людей.

Когда он достиг земли Сагаму, то куни-но миятуко той земли обманул его, сказав: «Посреди этого поля есть громадное болото. Бог, который живет в этом болоте, — весьма неистовое божество». Чтобы увидеть этого бога, Яматотакэру-но микото пошел по болоту. Тогда куни-но миятуко поджег поле. Понял тут Яматотакэру-но микото, что его обманули, развязал мешок, подаренный тетушкой, Яматопимэ-но микото, глянул — а там внутри кремень и кресало. Тут он прежде стал косить-расчищать траву своим священным мечом, а потом высек огонь кремнем и кресалом, зажег встречный огонь, а тот огонь отступил. И Яматотакэру-но микото убил куни-но миятуко и всех его родичей, потом же высек огонь и сжег их тела. Потому эта местность зовется Якиду, Подожженный [Залив].

Уйдя из того места, перебирался он через Море с Бегущей Водой Пасиримиду, и вот, бог того морского перехода поднял волны, ладью закружило, и она не могла продвинуться и пройти.

Тогда его государыня-супруга, по имени Ототатибана-пимэ-но микото, сказала: «Я войду в море вместо принца. Принц послан государем и надлежит ему вернуться, исполнив поручение», — так сказала и собиралась броситься в море. Тут по волнам расстелились в восемь слоев камышовые циновки, в восемь слоев кожаные циновки, в восемь слоев шелковые циновки, на них она и спустилась[94]. И бурные волны сами собой улеглись, и ладья смогла пройти. И тогда государыня спела такую песню:

так спела. И вот, через семь дней драгоценный гребень императрицы прибило к морскому берегу. Взяли этот гребень, возвели гробницу и туда его положили[95].

Выйдя из той местности, заклял он непокорных эмиси[96], а еще усмирил непокорных божеств гор и рек и отправился в обратный путь в столицу. Достиг он подножия перевала Асигара и когда вкушал там сушеную еду, подошел к нему бог этого склона, оборотившийся белым оленем, он же выждал и ударил оленя оставшимся от еды концом стебля пиру, попал прямо в глаз и тем убил его. Затем поднялся на перевал, трижды вздохнул, и сказал: «О, жена моя!»

И нарекли землю эту Адума[97].

Вот, прошел он ту землю, вышел в Капи и когда пребывал во дворце Сакавори, так спел:

так спел. А старец, что там костер поддерживал[98], подхватил начало этой песни и спел так:

так спел. Похвалил принц его за песню и назначил его куни-но миятуко в Адума.

Из этой земли он отправился в землю Синано, заклял бога перевала Синано, повернул в землю Вопари и вошел в жилище Миязу-пимэ, с которой в прежние дни обменялся клятвами. Когда ему устраивали праздничную трапезу, Миязу-пимэ поднесла ему большую чашу с рисовым вином-сакэ, на полах же ее накидки пристали следы от месячных изменений. Увидев следы месячных, принц спел:

так спел.

На это Миязу-пимэ песней ответила:

так сказала. И тогда они соединились, а свой меч Кусанаги он оставил в доме Миязу-пимэ и отправился, чтобы захватить божество горы Ибуки.

И сказал он тогда: «Божество этой горы я захвачу прямо так, голыми руками», — так сказав, стал подниматься на гору и на обочине [дороги] встретил белого кабана. Размером этот кабан был с корову. Тогда принц вознес словеса[100] к этому богу, рекши: «Это посланец божества превратился в белого кабана. Не буду убивать его сейчас, убью на обратном пути», — и поднялся на гору. Тут бог горы напустил страшный ливень с градом, чтобы свалить и запутать Яматотакэру-но микото.

В белого кабана превратился вовсе не посланец бога, а сам этот бог. Запутал он Яматотакэру, потому что тот слова вознес.

Вот, стал принц спускаться обратно и сел перевести дух у источника Тамакурабэ. Там его сердце немного проснулось. Поэтому и зовут этот источник Висамэ, Пробуждение Бытия.

Выйдя из той местности, достиг он равнины Таги и рек: «Всегда я думал в сердце моем, что полечу в небеса, а ныне вот ноги мои и то не идут, совсем заплетаются», — так рек. Потому и назвали эту местность Таги, Спотыкание.

Выйдя оттуда, прошел он еще немного и очень устал, поэтому шел медленно, опираясь на палку. Оттого и назвали эту местность перевал Цувэтуки, Опора на Палку.

Вот, подошел он к подножию сосны на мысе Воту, и увидел, что меч, который он здесь забыл, когда раньше трапезу вкушал на этом месте, не потерялся, а так там и лежит. Тогда спел он песню:

так спел. Выйдя из той местности, достиг он селения Мипэ и рек: «Ноги мои устали, будто стерлись в трехслойную лепешку». Потому и зовут эту местность Мипэ[102]. Выйдя оттуда, достиг он равнины Нобо и, затосковав о родных местах, спел:

так спел. И еще спел:

так спел. Это — песни грусти[105] по родным местам.

И еще спел:

так спел. Эта песня — катаута[106].

В это время его внезапно настигла болезнь. И тогда он спел:

так он запел и вдруг скончался. Тогда послали нарочных к государю.

Пребывающие в Ямато супруги его и дети прибыли туда и возвели ему гробницу, а ползая по близлежащему рисовому полю, рыдали и так спели:

так спели.

А он в это время оборотился птицей тидори в восемь пиро длиной, взмыл в небеса и полетел к побережью. Тут его супруги и дети устремились ему вслед, и хотя ноги им резали и кололи остатки срезанных стеблей мелкого бамбука, они словно и не чуяли этого. И тогда так спели:

так спели.

А когда в воды морские вошли и с трудом двигались, то спели:

так спели. Птица же опять улетела, а они, [стоя] на камнях и скалах, так спели:

так спели. Все эти четыре песни пели на его похоронах. Поэтому и до сих пор это — песни, что поют на похоронах государей.

Вот, улетел он из той земли и достиг Сики в Капути. И в тех местах возвели ему гробницу и там его упокоили. И нарекли эту гробницу — гробницей Белой Птицы. А он из тех мест снова взмыл и небо и улетел.

А все то время, что Яматотакэру-но микото провел в странствиях, чтобы усмирить страну, предок атапэ Кумэ, по имени Нанатукапаги, постоянно его сопровождал и ему служил, и еду подносил.

Этот Яматотакэру-но микото взял в жены Путади-но ирибимэ-но микото, дочь государя Икумэ, и рожденное у них дитя — Тарасинакатупико-но микото.

Один столп.

Ещё он взял в жены Ото-татибанапимэ-но микото, [впоследствии] пошедшую в море, и рожденное у них дитя — Вататакэру-но микото.

Один столп.

Ещё он взял в жены Путади-пимэ, дочь Опотамувакэ, предка куни-но миятуко Ясу в Тикату-апуми, и рожденное у них дитя — Инаёривакэ-но микото.

Один столп.

Ещё он взял в жены Опокибитакэ-пимэ, младшую сестру Такэпико, оми из Киби, и рожденное у них дитя — Такэкапико-но мико.

Один столп.

Ещё он взял в жены Кукумамори-пимэ из Ямасира, и рожденное у них дитя — Асикагамивакэ-но мико.

Один столп.

Дитя от еще одной жены — Окинагатавакэ-но мико.

Всего детей у Яматотакэру-но микото — шесть столпов.

И вот, Тарасинакатупико-но микото правил Поднебесной. Затем — Инаёривакэ-но мико.

Предок кими Инуками и кими Такэбэ.

Затем — Такэкапико-но мико.

Предок кими Ая в Сануки, вакэ Исэ, вакэ Тово, обито Маса, вакэ Мияди.

Асикагамивакэ-но мико.

Предок вакэ Камакура, Воту, вакэ Ипасиро, вакэ Пукита.

Затем — сын Окинага-тавакэ-но мико был Купиматанага пико-но мико. У этого принца была дочь Ипи-но макуропимэ-но микото, потом Окинагамавакэту-пимэ, потом Ото-пимэ.

Три столпа.

И вот, Вакатакэру-но мико, о коем сказано выше, взял в жены Ипи-но макуропимэ, и рожденное у них дитя — Сумэиро-опонакатупико-но мико.

Этот принц взял в жены Сиба-но пимэ, дочь Сиба-но ирики из Апуми, и рожденное у них дитя — Кагуропимэ-но микото.

Государь Опотарасипико взял в жены эту Кагуропимэ-но микото, и рожденное у них дитя — Оповэ-но мико.

Один столп.

Этот принц взял в жены Мамаимосироганэ-но мико, и рожденное у них дитя — Опонагата-но мико. Затем родилась Опонакатупимэ-но микото.

Два столпа.

И вот, эта Опонакатупимэ-но микото — родительница Кагосака-но мико и Осикума-но мико.

Лета этого Опотарасипико были одна сотня, три десятка и еще семь. Его гробница — на дороге в Яманобэ.

Государь Вакатарасипико, пребывая во дворце Такаанапо в Сига, в Тикату-Апуми, правил Поднебесной.

Этот государь взял в жены Ото-такара-но иратумэ, дочь Такэо-сияма-таринэ, предка оми из Подуми, и рожденное у них дитя — Ваканукэ-но мико.

Один столп.

Вот, соизволил он назначить Такэути-но сукунэ великим министром опооми, учредить куни-но миятуко земель больших и малых, а также определил границы земель и назначил агатануси в больших и малых агата. Лета этого государя были девять десятков и еще пять.

Скончался в пятнадцатый день третьей луны года Зайца.

Гробница его в Татанами в Саки.

Государь Тарасинакатупико, во дворце Тоёра в Анадо и во дворце Касипи в Тукуси пребывая, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены Опотупимэ-но микото, дочь Оповэ-но мико, и рожденные у них дети — Кагосака-но мико, Осикума-но мико.

Два столпа.

Ещё взял он в жены Окинагатарасипимэ-но микото.

Это государыня.

Рожденные у них дети — Помуявакэ-но микото, затем Опотомовакэ-но микото, еще одно его имя — Помудавакэ-но микото.

Два столпа.

Этого наследного принца нарекли именем Опотомовакэ-но микото вот почему: когда он родился, в его руке был кусочек мяса, похожий по форме на томо[110], налокотник для лучников. Потому и дали ему это имя. По этому признаку узнали, что и в утробе он был средоточием страны. В его царствование учредили миякэ в Апади.

Эта государыня Окинагатарасипимэ-но микото в те времена часто бывала одержима божеством. Поэтому, когда государь, пребывая в обители Касипи-но мия в Тукуси, задумал напасть на страну Кумасо, он заиграл на священной цитре кото[111], а его великий министр Такэсиути-но сукунэ, находясь в «песчаном дворике»[112], испрашивал волеизъявления богов.

Тогда в государыню божество вселилось, и она поучение изъявила, рекши: «В западной стороне есть земля. В той земле прежде всего есть золото и серебро, а также в обилии имеются разные диковинные сокровища, от которых слепит глаза. Я ныне вручу тебе эту страну»[113], — так изрекла.

Государь, ответствуя, сказал: «Если взобраться на высокое место и взглянуть в сторону запада, то земли не видно. Там только огромное море», — так рек, и объявив, что это божество спит, отбросил кото и больше не играл, а пребывал в молчании.

Тогда это божество, весьма разгневавшись, изволило поведать: «Эта Поднебесная — не та страна, коей тебе надлежит править. Изволь отправиться единственной дорогой»[114], — так рекло.

Тут Такэсиути-но сукунэ, великий министр, говорит: «С нижайшим трепетом прошу моего небесного государя снова сыграть на этой великой священной цитре», — так молвил. И вот, государь наконец взял кото и стал нехотя щипать струны. Но не прошло много времени и звуки священного кото пресеклись. Тут засветился огонь, глянули — а государь уже скончался. Все изумились и испугались, поместили его в «смертный дворец»[115], собрали в земле Тукуси великую дань для приношении, отыскали прегрешения разные[116], таких родов, как свежевание живого, свежевание задом наперед, разрушенье межей, засыпка канав, осквернение калом в запретном месте, соитие родителей и детей, соитие с лошадьми, соитие с коровами, соитие с курами, провели в земле Тукуси великую церемонию изгнания грехов, а великий министр Такэсиути-но сукунэ отправился на «песчаный двор» и [снова] испрашивал повеленья богов.

И поучения, в наставление данные, были в точности, как накануне: «Земля эта — та земля, которой будет ведать священное дитя, пребывающее у тебя, государыня, в утробе», — таково было наставление.

Тогда Такэсиути-но сукунэ: «С нижайшим трепетом вопрошаю: священное дитя, пребывающее в утробе этого божества, нашего божества великого[117], что это за дитя?» — сказал.

«Дитя мужеского пола», — так ему в изъяснение речено было.

Тогда [Такэсиути-но сукунэ] расспрашивать подробно начал: «Хотелось бы узнать, каково имя этого божества великого, ныне наставления дающего», — так молвил, и ему, ответствуя, речено было: «Это сердце Превеликой богини Аматэрасу. А также трех великих божеств-столпов Сокотуту-но во, Накатуту-но во и Уватуту-но во[118].

Тогда и вышли на явь священные имена этих трех божеств.

И если нынче в самом деле помышлять о завоевании той страны, то надлежит принести дары всем-всем божествам неба, божествам земли, а еще божествам гор, а также божествам рек и морей, нашу душу священную на ладью поместить, в тыкву вложить пепел священного дерева[119], во множестве палочки для еды и плоские блюда[120] изготовить и пустить все это плавать по морю великому, а уж после этого переход по морю совершать», — так рекли.

Посему все это было сделано в точности, как было речено в поучении, армию собрали, ладьи в ряд поставили и когда стали отплывать, то рыбы равнины морской, без различия больших ли, малых ли, все на спины свои ладьи приняли и перевезли.

И вот, волна, несшая ладьи, прибилась к стране Сираги и дошла до середины той страны. Тут правитель сей страны, преисполнившись трепета, молвил: «Отныне и впредь в соответствии с повелениями небесного государя я буду служить ему конюшим, ежегодно ладьи выставлять стану, в которых дно просыхать не будет, весла и шесты просыхать не будут, и стану служить беспрестанно, вместе с Небом-Землей», — так сказал. Посему землю Сираги было решено сделать государевой конюшней, а землю Кудара[121] — заморским владением.

И тогда восставили священный шест у врат правителя страны Сираги и, восславив и усмирив грубую душу великого божества Суминоё как божества — охранителя страны, обратный переход совершили.

А когда это деяние еще не было завершено, пришло время явить разрешение от бремени. И вот, чтобы усмирить священное чрево, государыня взяла камень и привязала к бедрам на юбке[122], перебралась в Тукуси, и там родилось это священное дитя. Посему то место, где родилось дитя, так и нарекли, и зовется оно Уми, Рождение. А камень, привязанный к священному одеянию, находится в селении Ито-но мура в Тукуси.

Когда она [государыня] достигла селения Тамасима во владении Матура в Тукуси, то на берегу реки трапезу вкусила, и была первая декада четвертой луны. Стоя на скале посреди этой реки, она выдернула нить из юбки, взяла для наживки зерна вареного риса из своего кушанья и стала ловить в реке форель.

Река эта зовется Вогава, камень этот зовется Катидопимэ.

Посему без перерывов до нынешних времен дошло обыкновение — женщины в первую декаду четвертой луны выдергивают нить из юбки, берут для наживки рисовые зерна и ловят форель.

А когда Окинагатарасипимэ-но микото собралась возвращаться в Ямато, охватили ее сомнения относительно сердец человеческих, и она снарядила одну похоронную ладью, поместила туда священное дитя и распустила слух о том, что «дитя уже скончалось». Вот, отплыла она, я Кагосака-но мико и Осикума-но мико прослышали об этом и замыслили подстеречь ее, вышли на равнину Тога и там затеяли «охоту по гадательному обету»[123]. Кагосака-но мико взобрался на дерево кунуги и осмотрелся, но тут появился огромный разъяренный вепрь, вырыл это дерево кунуги и сожрал того Кагосака-но мико.

А младший брат его, Осикума-но мико, не убоялся этого деяния, а собрал войско и стал ждать, отправившись же навстречу похоронной ладье, напал на пустую ладью. Тут с похоронной ладьи сошли воины, и завязалось сражение.

В то время Осикума-но мико назначил военачальником Исапи-но сукунэ, предка Кисибэ из Нанипа, а на стороне наследного принца военачальником сделали Нанипанэко-такэпурукума-но микото, предка Вани-но оми. И вот, преследуемые, достигли они Ямасиро, потом вернулись и все, не отступая, бились.

Тогда Такэпурукума-но микото, замыслив хитрость, велел разнести весть: «Окинагатарасипимэ-но микото уже скончалась. Поэтому сражаться больше не надо», — так велел говорить, и тут воины перестали натягивать тетивы и притворились, что отходят. Тогда военачальник противника, уже услыхавший эту ложь, тоже ослабил тетиву лука и спрятал оружие. И тут воины вынули из причесок[124] приготовленные тетивы.

Одно из имен Усаюдуру, Запасные Тетивы.

Натянули их на луки и напали на тех. Вот, те отступили до склона Апусака, там развернулись, и снова началось сражение. Их оттеснили и разбили у Сасанами, истребив все войско.

А Осикума-но мико и Исапи-но сукунэ, преследуемые погоней, сели в ладью, поплыли по озеру и спели такую песню:

так спели, и, войдя в [воды] озера, оба утонули.

После этого Такэсиути-но сукунэ-но микото повел наследного принца, дабы тот совершил омовение, и, проходя через Апуми и землю Вакаса, воздвиг временную обитель и поместил принца там, в Тунуга, не доходя немного до Коси. Пребывающий там великий бог Исасавакэ-но опоками-но микото ночью явился во сне и изрек: «Желаю поменять свое имя на имя царственного сына», — так рек.

Тогда Такэсиути-но сукунэ, благословения вознеся, сказал: «С нижайшим трепетом поменяем согласно повелению», — так сказал, и опять сказал бог: «Завтра утром выйдем на побережье. Сменим имена и вознесем дары [богам]», — так рек.

Вот, наутро пришел [принц] на берег, а вся бухта завалена дельфинами с перебитыми носами. Тогда царственный сын, обратившись к богу, рек: «Ты пожаловал мне рыбы от [твоей священной] трапезы», — так рек. И он восславил священное имя [этого божества] и назвал его Великим богом Микэту-опоками, богом Священной Трапезы. А ныне его зовут Кэпи-но опоками. И еще — кровь с носов тех дельфинов пахла тухлятиной. Посему и наименовали ту бухту Тиура, Бухта Крови. Сейчас называют Тунуга.

Когда же [принц] вернулся в столицу, то царственная матушка, Окинагатарасипимэ-но микото, поднесла ему «вино ожидания»[126], которое она [заранее] поставила бродить. И тогда царственная матушка спела такую песню:

так спела. И, песню эту распевая, священное сакэ поднесла. Тогда Такэсиути-но сукунэ, от лица царственного сына отвечая, так спел:

так спел. Это песни Сакакура-но ута[129].

Лет, отпущенных небесному государю Тарасинагатупико, было пять десятков и еще два.

Скончался в одиннадцатый день шестой луны девятого года Собаки.

Его гробница находится в Нагае в Вэга в Канути.

Государыня скончалась, достигши возраста в сто лет. Её с почестями похоронили в Татанами в Саки.

Помудавакэ-но микото, во дворце Акира в Карусима пребывая, правил Поднебесной. Этот государь взял в жены трех дев-принцесс, три столпа, дочерей Помуда-мавака-но мико. Имя одной — Такаки-но ирибимэ-но микото, еще одной — Накатупимэ-но микото, еще одной — Отопимэ-но микото.

Отец этих принцесс, Помуда-мавака-но мико — сын Ипоки-но ирибико-но микото, взявшего в жены Сиритукитомэ, дочь Такэинада-но сукунэ, предка мурази Вопари.

Вот дети Такаки-но ирибимэ: Нуката-но опонакабупико-но микото, затем Опоямамори-но микото, затем Изано-мавака-но микото, затем младшие дочери — Опопара-но иратумэ и Такамуку-но иратумэ.

Пять столпов.

Дети Накатупимэ-но микото: Ки-но арата-но иратумэ, затем Опосазаки-но микото, затем Нэтори-но микото.

Три столпа.

Дети Отопимэ-но микото: Абэ-но иратумэ, затем Апади-но мипара-но иратумэ, затем Ки-но уно-но иратумэ, затем Мино-но иратумэ.

Пять столпов.

Ещё он взял в жены дочь опоми Пипурэ из Вани, по имени Миянуси-ягапа-ёпимэ, и рожденные у них дети — Уди-но ваки-иратуко, затем младшие дочери — Яга-но ваки-иратумэ и Мэдори-но мико.

Три столпа.

Ещё он взял в жены Вонабэ-но иратумэ, младшую сестру Ягапа-ёпимэ, и рожденное у них дитя — Уди-но вакэ-иратумэ.

Один столп.

Ещё он взял в жены Окинага-мавака-накатупимэ, дочь Купимата нагапико-но мико, и рожденное у них дитя — Ваканукэ-путамата-но мико.

Один столп.

Ещё он взял в жены Итови-пимэ, дочь Симатаринэ, предка мурази Табэ в Сакурави, и рожденное у них дитя — Пиябусавакэ-но микото.

Один столп.

Ещё он взял в жены Нага-пимэ из Идуми в Пимука, и рожденное у них дитя — Опопаё-но мико, затем Вопаё-но мико, затем Патаби-но ваки-иратумэ.

Три столпа.

Ещё он взял в жены Кагуро-пимэ, и рожденное у них дитя — Капарада-но иратумэ, затем — Тама-но иратумэ, затем Осака-но опонакату-пимэ, затем Топоси-но иратумэ, затем Катади-но мико.

Пять столпов.

Ещё взял он в жены Кадураки-но но-но иромэ, и рожденное у них дитя — Иза-но мавака-но мико.

Один столп.

Всего детей этого государя было двадцать шесть.

Принцев — одиннадцать, принцесс — пятнадцать.

Из них Опосазаки-но микото правил Поднебесной.

Вот государь спрашивает Опоямамори-но микото и Опосазаки-но микото: «Кого вам больше жалко — старшего брата или младшего брата?»

А вопрос этот государь задал вот почему: он раздумывал — не доверить ли управление Поднебесной Уди-но ваки-иратуко.

Опоямамори-но микото на это сказал: «Мне больше жалко старшего». Потом заговорил Опосазаки-но микото, а он проведал государевы намерения, и почему тот спрашивает, [и сказал так] «Старший брат уже взрослый, и за него тревожиться нет оснований а младший еще не стал взрослым, его жалко», — так сказал.

Тогда государь говорит: «Сазаки, твои слова совпадают с тем, что я думаю», — и приказал всем троим по отдельности: «Опоямамори-но микото пусть ведает делами „Гор и Морей“[130], Опосазаки вручаю дела страны обильной и пусть о них докладывает. А Уди-но ваки-иратуко назначаю наследовать солнцу небесному»[131], — так рек, и Опосазаки-но микото приказу государя не перечил.

Однажды, когда государь переходил землю Тикату-апуми, он остановился на равнине Уди и, озирая равнину Кадуно, спел:

так спел.

А когда он достиг селенья Копата, на перекрестье дорог встретилась ему прекрасная дева. Тогда спросил деву государь: «Чье ты дитя?», а она ответила: «Я — дочь опоми Пипурэ из Вани, имя мое — Миянуси-якапаё-пимэ». Государь и говорит ей: «Завтра, когда я буду возвращаться, приду в твой дом», — так рек. Эта Якапаё-пимэ все в точности пересказала своему отцу. Отец на то так ответствовал: «Это изволил быть государь. Великая честь! Послужи ему, дитя мое!» Украсил он дом свой снаружи, стал ждать, и на следующий день пожаловал туда государь. Хозяин дома устроил большой пир, а этой деве, Якапаё-пимэ, повелел поднести государю большую почетную чашу. И государь, принимая чашу, спел:

так спел.

И вот, они соединились супружеским союзом, и рожденное у них дитя — Уди-но ваки иратуко.

Государь прослышал о том, что дочь кими в Мурагата, в земле Пимука, по имени Каминага-пимэ, прекрасна и лицом и статью, и призвал ее в столицу, желая ее услуг, а принц Опосазаки-но микото увидел эту деву, когда она прибыла в залив Нанива, удостоверился, что она и вправду прекрасна и лицом и статью, и потребовал у великого министра Такэсиути-но сукунэ: «Испроси в обители государя, чтобы эту Каминага-пимэ, что прибыла из Пимука, мне отдали». Тогда великий министр Такэсиути-но сукунэ испросил высочайшего приказа, и государь отдал принцу деву Каминага-пимэ. Отдавал он ее так: в день, когда государь при пышном восходе трапезу вкушал, Каминага-пимэ поручено было взять дубовые листы, в которые, как в чаши, было налито священное рисовое вино, и поднести этому, наследному принцу. И тогда [государь] спел песню:77

так спел. И еще спел песню:

так спел. Вот так он спеть соизволил. А после того, пожаловал государь эту деву принцу, принц спел так:

так спел. И еще спел:

так спел.

А люди племени кузу из Ёсино, увидев меч, что Опосазаки носил у пояса, так спели:

так спели.

А еще сделали поперечную ступу из дуба, растущего в Ёсино, в этой поперечной ступе изготовили великое рисовое вино, стали бить в губные барабанчики, устроили действо и так спели:

так спели. Эта песня поется, когда люди кузу подносят государи] великие дары, и ее всегда поют и нынче.

Во времена этого государя были учреждены Ама-бэ, Яма-бу Ямамори-бэ и Исэ-бэ. Кроме того, был сделан пруд Туруги. Кроме того, прибыли люди из Сираги. Посему Такэсиути-но сукунэ, предводительствуя ими, сделал плотины и пруды, и был сделан пруд Кудара.

Кроме того, государь страны Кудара Сэуко послал государю одного жеребца и одну кобылу, поручив это Ати-киси[134].

Этот Ати-киси — предок пубито Атики.

Были также поднесены меч и большое зерцало.

А еще стране Кудара был объявлен высочайший указ: «Если имеются мудрецы, пришлите их». И вот, человек, посланный в согласии с высоким повелением, был по имени Вани-киси. Этому человеку король Кудара поручил поднести государю «Луньюй», десять свитков, и один свиток «Цянь цзы вэнь»[135], всего одиннадцать свитков.

Этот Вани-киси — предок обито Пуми.

Ещё [государь страны Кудара] почтительно прислал двоих ремесленников: одного кузнечного мастера по имени Такусо и ткачиху по имени Сайсо. Прибыли также предок миятуко Пата, предок атапэ Ая[136], человек, владевший искусством сбраживания рисового вина, по имени Нипо, еще одно его имя — Сусукори, и другие.

И вот, этот Сусукори изготовил великое вино и поднес государю. И государь, взыграв духом от этого вина, так спел:

так спел. И вот, когда он шел и пел эту песню, то ударил палкой большой камень, лежавший на дороге Опосака, и камень убежал. Отсюда пословица: «Даже крепкий камень от пьяного бежит».

Вот, когда этот государь скончался, Опосазаки-но микото, в согласии с государевым приказом, передал Поднебесную Уди-но ваки иратуко.

А Опоямамори-но микото пошел наперекор государеву приказу — замыслил захватить Поднебесную, лелеял помыслы брата младшего убить и стал тайно оружие готовить, чтобы напасть на него. Прослышав о том, что старший брат оружие готовит, Опосазаки-но микото отправил гонца, чтобы известить о том Уди-но ваки иратуко. Услышав эту весть, Уди-но ваки иратуко поразился, спрятал своих воинов на берегу реки, а сам натянул на вершине горы занавес из грубого шелка вместо загородки, подыскал вместо принца крестьянина, а чтобы обмануть врага, посадил [того крестьянина] на возвышении. И как стали туда-сюда сновать почтительные чиновники ста управ, получилось в точности так, словно принц там сидит.

А чтобы принц — старший брат — мог переправиться через реку, снарядил он разукрашенную ладью с веслом, а также размолол корни плюща санакадура, собрал в получившейся жиже самую скользкую часть и покрыл ею рейки на дне ладьи, — устроил так, что наступишь — и непременно упадешь.

А сам принц надел одежды, верх из полотна и штаны пакама, и стал точь-в-точь как человек низкого рождения. Взял он в руки весло и забрался в ладью.

Принц же — старший брат — укрыл своих воинов, под одежду сунул оружие и пришел на берег реки. Собрался переправиться на ладье, а издалека была видна та шелковая занавесь, и решил он, что там сидит принц — младший брат. Не знал он, что тот стоит в ладье с веслом. Вот, обращается он к лодочнику с вопросом: «Известили меня, что на этой горе обитает огромный злой кабан. Собираюсь я его убить. Удастся ли мне убить его?» «Не удастся», — отвечает тот. «По какой же причине?» — снова вопрошает старший принц. А в ответ: «Много раз уже пытались убить его, но ничего не получилось. Потому и говорю, что не удастся»[138].

Когда они доплыли до середины реки, Уди-но ваки иратуко накренил ладью и сбросил брата в воду. Тот всплыл на поверхность, но водный поток увлек его вниз. И вот, влекомый потоком, он спел:

так спел. Тут воины, спрятанные на берегу, со всех сторон сбежались и стали пускать ему вдогонку стрелы. И вот, доплыв до Кавара, он утонул. Стали они с помощью крючков отыскивать место, где тот утонул, зацепили за оружие под одеждой, оно и забренчало — кавара! Потому и нарекли то место Кавара. А когда тело вытаскивали, принц — младший брат спел так:

так спел.

А тело этого Опоямамори-но микото похоронили на горе Нара.

Этот Опоямамори-но микото предок кими в Пидиката, ними в Пэки и кими в Парипара.

Тогда Опосазаки-но микото и Уди-но ваки иратуко, два столпа, друг другу стали Поднебесную вручать, а в это время люди из рода ама[140] принесли свою дань. Старший брат отказался, велев им младшему отдать, младший отказался, велев старшему отдать, и пока они так друг другу уступали, много дней миновало. И не раз и не два это повторялось, люди ама уже устали ходить вперед-назад и принялись плакать. Потому и говорится в пословице: «Ама из-за собственного добра плачут».

Однако Уди-но ваки иратуко вскоре скончался. И Опосазаки-но микото правил Поднебесной.

А еще в давние времена был у правителя Сираги сын. Звали его Амэ-но пибоко. Этот человек переправился [через море в Японию].

Причина для его приезда была вот в чем: в стране Сираги было болото. Называли его Агунума. Невдалеке от болота днем спала одна женщина из низкого рода. И тут солнце засияло радугой и укололо лучом потаенное место женщины, а один человек низкого рода подивился этому и стал неотрывно следить, что с ней будет дальше.

Женщина же со времени этого дивного сна оказалась беременна и родила красную жемчужину.

Тут этот худородный человек, за женщиной следивший, выпросил у нее и взял себе ту жемчужину и стал всегда носить с собой завернутой у пояса.

Поля свои этот человек возделал в лощине между гор. И вот, однажды он, нагрузив быка снедью для своих работников, вошел в лощину и там встретил сына правителя той страны, Амэ-но пибоко, И тот спросил у этого человека: «Зачем это ты нагрузил быка снедью и пришел в лощину? Ты, верно, собрался убить этого быка и съесть?» — так сказал и, схватив этого человека, хотел заключить его в темницу. Но тот, ответствуя, сказал: «Я не собираюсь убивать быка. Я только везу на нем еду для пашущих в поле», — так сказал, Однако Амэ-но пибоко все его не отпускал. Тогда тот отвязал жемчужину от пояса и поднес сыну правителя той страны.

И [Амэ-но пибоко] отпустил сего худородного мужа, а жемчужину взял и положил рядом с ложем, и она тут же превратилась и прекрасную деву. Он к ней посватался и взял ее в жены. Эта дева готовила самые разные кушанья и ему подавала. И вот, как-то сын правителя той страны рассердился на жену и стал ее бранить, и женщина сказала так: «Я вовсе не та женщина, которой надлежало стать твоей женой. Я намереваюсь уйти в страну моих предков», — так сказала и тайком уплыла на ладье, переправилась через море и остановилась у Нанипа[141].

Это божество, пребывающее в Нанипа в храме Пимэ-госо, его именуют Акарупимэ.

Прослышав о том, что жена его убежала, Амэ-но пибоко тут же переправился ей вслед, и когда хотел причалить у Нанипа, божество этого пролива преградило ему путь и не дало войти в бухту. Тогда он повернул назад и остановился в земле Тадима.

И вот, остался он в той земле, взял в жены дочь Матаво из Тадима, по имени Мапэтуми и родился у них сын Тадима Моросуку. У него в свою очередь родился сын — Тадима Моропинэ. У того сын — Тадима Пинараки. У того сын — Тадима Мори. Потом — Тадима Питана. Потом — Киёпико.

Три столпа.

Этот Киёпико взял в жены Тагима-но мэпи, родившийся у них сын — Суга-но Морово. Потом родилась его младшая сестра, Сугакама-юрадоми. И вот, Тадима-но Питана, о коем говорилось выше, взял в жены свою племянницу, Юрадоми, и рожденное у них дитя — Кадураги-но Таканукапимэ-но микото.

Это предок Окинагатарасипимэ-но микото[142].

И вот, предметы, которые Амэ-но пибоко перевез через море были: того, что зовут сокровищем-жемчужиной — два драгоценных сокровища. И еще — шарф, поднимающий волны, шарф, режущий волны, шарф, поднимающий ветер, шарф, режущий ветер. И еще зерцало открытого моря, зерцало взморья, вместе восемь предметов.

Это восемь великих богов Идуси[143].

Вот, дочь этих богов была богиней по имени Идуси-вотомэ. И хоть все восемь десятков богов хотели в жены эту Идуси-вотомэ, никто не смог ею овладеть. И были тогда два божества-столпа. Старшего брата звали Акияма-но ситаби-вотоко, младшего — Паруяма-но касуми-вотоко. И вот, этот старший брат спросил у своего младшего так: «Я сватался к Идуси-вотомэ, но овладеть ею мне не удалось. А ты сможешь?» — так сказал. «С легкостью смогу», — ответствуя, поведал тот. Тогда старший сказал: «Если ты сможешь овладеть этой девой, я сниму свои верхние и нижние одежды и тебе отдам, рост свой измерю и такого размера изготовлю тебе кувшин рисового вина, а еще в обилии все даяния гор и рек подготовлю и в дар тебе отдам», — так сказал.

Вот, младший брат все, что сказано было старшим, в точности матери передал, и тогда мать взяла лозу глицинии и за одну ночи соткала одеяние, штаны пакама, а также чулки и обувь, еще изготовила лук и стрелы, затем обрядила его в одеяние и пакама, вручили эти лук и стрелы и отправила к дому той девы. Там и одеяние, и лук со стрелами вмиг превратились в цветы глициний. Тогда этот Паруяма-но касуми-вотоко повесил свои лук и стрелы на «речной домик»[144] девы. Идуси-вотомэ, подивившись этим цветам, взяла их и понесла в дом, и тогда он встал сзади и, как только она вошла в дом, овладел ею, и вот, был от этого рожден сын.

А младший брат сказал старшему так: «Я овладел Идуси-вотомэ». Тут старший брат преисполнился гнева, что младший и впрямь овладел той девой, и не отдал младшему дары. Тот, опечалившись, рассказал об этом своей матери, и родительница, ответствуя, молвила так: «Пока мы живы, надо поступать как божества. Но не отдать этих даров — означает подражать [живущим людям] — явленной [в мир] зеленой человеческой траве!»[145], — сказала так и, возненавидев старшего сына, взяла бамбук в одно коленце с речного острова на реке Идуси, сплела корзину из грубых [прутьев] в восемь ячеек, взяла камень речной, обсыпала солью, завернула в листья бамбука и проклятие такое произнесла: «Как листья этого бамбука жухнут, как листья этого бамбука вянут, пожухни и увянь. Как эта соль переполняется и сохнет, сохни. И как этот камень на дно падает, вниз пади»[146], — так сказала. Так она закляла и положила все эти предметы на очаг. И через то старший брат за восемь лет весь высох, заболел и зачах. Тут стал этот брат печалиться и слезы лить, стал просить прощения у родительницы, и она забрала назад все эти предметы. Тогда тело его стало как прежде ровным и благополучным.

Отсюда пошло речение: «дары божеству».

А еще сын этого небесного государя Помуда, Ваканукэпутамата-но мико, взял в жены младшую сестру своей матери Момосикииробэ, еще одно имя ее Отопимэмавакалимэ-но микото, рожденное у них дитя — Опоиратуко. Ещё одно его имя — Опоподоно-но мико. Потом рождена Осака-но Опонакатупимэ-но микото. Потом — Тави-но Накапимэ. Потом — Тамия-но Накапимэ. Потом — Пудипара-но котопуси-но иратумэ. Потом — Торимэ-но мико. Потом — Санэ-но мико.

Семь принцев.

Эти дети государя Опоподоно-но мико.

Предки правителей Микуни, правителей Пада, правителей Окинага, правителей Сакабито в Саката, правителей Ямади, правителей Мэта в Тукуси, правителей Пусэ.

А еще царственный сын Нэтори-но мико взял в жены Мамаи-но микара-но иратумэ, рожденное у них дитя — Накатупико-но мико. Затем был рожден Ивадима-но мико.

Два столпа.

А сын Катасипа-но мико — Куну-но мико.

Всего этот государь Помуда прожил одну сотню и еще три десятка лет.

Погребен в девятый день девятой луны первого года Лошади.