Когда люди станут братьями?

Что нужно для общения?

Мы хотим создать здоровую общественность. Мы ищем общения с людьми. Мы, проще сказать, идем к людям. Но это, оказывается, не так легко сделать. Чтобы иметь общение, нужно, во-первых, иметь способность выходить из своего футляра, способность общаться (общительность); между тем, души наши как бы заперты, и ключи от них брошены в море. Во-вторых, нужно иметь между собою нечто общее, и это общее должно быть так возвышенно, чтобы из-за него стоило из себя выходить. Но в том то и беда, что часто между нами нет ничего общего, — или, что еще хуже, нет посреди людей Никого общего. Общительность должна быть такая, чтобы мы могли „видеть“ другого. М это так редко случается среди людей, которые ходят друг около друга, как слепые. Метерлинк рассказывает о человеке, который жил десять лет в одном доме со своей сестрой и встречался с ней каждый день — но увидел ее он только один раз, а именно, над гробом их матери, в тот момент, когда она с ней прощалась. Чтобы любить, надо так видеть, видеть живую душу в человеке; тем более необходимо это ясновидение души для того, чтобы прощать. Ибо в этом несовершенном мире любить по большей части означает прощать, „любить человека во грехе его“, несмотря на его несовершенство.

В XIII ст. в Италии жила праведная женщина, Екатерина Сиенская. Однажды она хотела ходатайствовать о помиловании человека, осужденного на смерть — перед венецианским дожем (правителем). Он был злой, жестокий человек. И прежде, чем идти к нему, она, желая победить в себе антипатию к этому тирану, молилась; „Боже, покажи мне красоту души этого человека.“ И после того она пошла с легким сердцем и добилась помилования. Вскоре после этого правитель был свержен с престола и заключен в тюрьму. Венецианцы слышали, как он за тюремной решеткой молился: „Сердце чистое созижди во мне, Боже.” Не вера ли Екатерины Сиенской пробудила в нем веру в собственное, хотя и поруганное, человеческое достоинство? Она пошла к нему „верою, но не видением” — и очами веры, ясновидящим взором духа увидела человека в изверге. Мы не видим и потому ненавидим.

Подумаем о нашей любви: почему она бессильна создать между нами золотой мост общения? Психология учит, что любовь есть чувство, вытекающее из желания блага другому без ожидания какой-либо корысти или выгоды для себя. „Любовь не ищет своего.”

А наша любовь, обыкновенно, эгоистична, т. е. лишь кажется любовью. Л. Н. Толстой пишет в своем дневнике о своей юношеской любви, пережитой им в 18-летнем возрасте: „Я заметил, что я хочу не столько любить, сколько быть любимым.” (Такова его мысль). Эгоист не только сам любит себя, но он еще хочет, чтобы другие его любили. Таким образом, наша любовь часто является лишь удвоенным эгоизмом. Люди объединяются в акционерные компании не петому, что они любят друг друга, а для того, чтобы помочь друг другу быть эгоистами.

В иных случаях, мы любим лишь отвлеченно, мы готовы обнять все человечество, и в то же время мы ненавидим ближнего, с которым живем изо дня в день. (Гоголь „Светлое Христово воскресение”). „Вы любите идеи, а не людей”, говорили Бакунину. „Нам нужен не эгоизм, не альтруизм, а родство“, как говорит оригинальный русский мыслитель Η. Φ. Федоров в своей „Философии общего дела.” Не „я“, не „ты“, а „мы“ — составляет настоящее радостное, многообразное, соборное содержание истинной общественной жизни. В живом социальном организме люди соединены узами нежной, личной привязанности (тем, что греки называли φιλία). Мы устаем любить, жалеть и прощать. Любить нужно в ближнем нечто, что стоит и любви и самоотречения, что способно было бы и расплавить наше я, и поднять нас высоко над этой непереходимой перегородкой, созданной нашим я. Притом этот предмет должен поднять нас не только на момент, как это сделала в вышеупомянутом случае любовь к умершей матери, хотя и эта любовь — луч от Бога. Только вечное и святое в человеке может устранить унижающую человека, и любящего и любимого, опасность человекоугодничества. Таким возвышающим, чарующим, вдохновляющим нас предметом может быть нечто вечное, святое, божественное. Только тогда мы придем к любви одухотворенной, той, которая мелькает быстролетным романтизмом в юности, — но разве только в юности нужно быть романтиком?

Не даром В. Соловьев иронически подшучивал над логикой материалистов-общественников: „Так как мы произошли от обезьяны, то будем любить друг друга.“

Насколько иначе, мудрее и жизненнее звучит следующий силлогизм: „Мы произошли от Бога, — поэтому будем любить друг друга!“