- Только что прибыл.

- Хорошо, - сказал Александр, протягивая открытую ладонь, чтобы принять жезл.

Александр в сопровождении свиты покинул дворец, направляясь к свадебному шатру. Праздник опрокинулся на него всеобщим ликованием, как только он ступил на парадную дворцовую лестницу. Под ноги полетели лепестки, устилая путь пестрым цветочным ковром. Люди толпились, тянули к нему руки, восхваляя на всех языках величие любимого и щедрого повелителя. Второй раз в жизни Александр испытывал подобное. Почти десять лет назад львы на голубых мозаичных воротах Вавилона благосклонно смотрели, как новый истинный царь Азии въезжает в чрево царственного города. Тогда вдоль широкой главной дороги столицы собралось столько народа, что казалось, вся Азия стеклась туда приветствовать Царя Четырех Сторон Света. Ахурамазда благословил его тогда, и теперь он вновь направляется в дивный город, чтобы вернуть ему истинную царицу Персии.

Александр шел медленно, высоко подняв голову, приветствуя подданных легкими кивками. Зерна, устлавшие путь, хрустели под ногами, рассыпаясь крошками по дорогим коврам. Личная охрана царя неотступно следовала позади, держа на изготовке начищенное оружие. Монарх не противился, помня, как неожиданно и глупо в лучший период жизни погиб его отец.

Царский шатер, подсвеченный волнующимися огнями, был уже рядом. Силуэты богов и героев взирали сверху томными глазами, исполненными гордостью за того, кого уже почти признали равным себе.

Хорошенькие девушки в пестрых ярких нарядах, кланяясь, распахнули перед царем занавеси главного входа, и Александр предстал перед знатью. Он был облачен в красные шаровары и длинную рубиновую рубаху. Мантию сверху до пола усыпали вышитые золотом птицы. Их оперение переливалось множеством оттенков разноцветных дорогих камней. Высокую, расширяющуюся кверху мирту с золотой каймой перехватывала голубая лента, ниспадающая на плечи широкими концами. Царь опирался на высокий жезл с круглым набалдашником. Увесистое украшение на широкой цепи из квадратов с граненными крупными камнями томно позвякивало в такт шагам.

Александр вошел в шатер. На мгновение повисла шокирующая тишина, которая тут же раскололась взрывами восхищения. Все встали, приветствуя своего повелителя и друга. Александр проследовал через весь шатер, рассчитанным жестом откинул мантию и воссел на трон, выставив вперед одну ногу в голубом сапоге на толстой подошве. Знакомым жестом царь позволил всем сесть, и торжество началось. Знаменитый чтец Пифон произнес речь, славящую Александра. Его глубокий мягкий голос лился бархатно, уводя всех к вершинам высшей гордости за себя, Македонию и всю Ойкумену. Девяносто наполненных кубков едино взметнулись во славу царя. Никто не заметил, как в конце своей речи Пифон оказался на подиуме. На середине сцены находился богато задрапированный куб, и чтец изящно сдернул покрывающую его ткань. В свете огней вверх взвилась тонкая гибкая фигура Багоя. Перс замер на мгновение, и возглас восхищения вырвался из груди Александра. Все тело танцора переливалось подобно разлитому солнцу. Он был почти наг. Золотой орнамент великолепным рисунком покрывал смуглую кожу. Нити оправленных каменьев перевивали волосы, ниспадавшие крепким узлом. Послышались звуки музыки, и Багой начал танец. Он кружил по залу, расточая тонкий восхитительный аромат дорогих притираний, пока внезапно с последним вздохом музыки не пал ниц у самых ног царя. Его поза напоминала грациозно изогнувшуюся змею, что жмется к земле перед броском. Он тяжело дышал, и капельки пота, переплетаясь с линиями рисунка, бусинами разметались по тонкой спине. Они блестели, подрагивая, будто кто-то рассыпал горсти мелких жемчужин. Александр жестом приказал персу подняться, наклонился и без стеснения поцеловал его в знак благодарности.

- Я готов отложить свадьбу, - прошептал он. – Хочу тебя.

- Я явлюсь по первому зову, повелитель.

Никто не слышал слов. Гости наперебой обсуждали эту столь дорогую игрушку царя. Гефестион полулежал возле Александра, прикрывая губы ладонью и почесывая кончик носа.

- Александр, ты похож на обезумевшего самца, перед мордой которого маячит течная самка. Перс его не интересовал, как, впрочем, и все остальное. Единственное, что его сейчас заботило, это то, что ему отчего-то непреодолимо хотелось в бани.

Царь перевел на друга заволакивающийся похотью взгляд.

- Он заставляет меня терять разум.

- Трудно потерять то, что уже давно потеряно.

- Ты опять говоришь дерзости.

- А ты делаешь глупости. Хотя, не мне тебя учить. Трахни его прямо на подмостках и, уверяю тебя, это станет легендой. Даже если люди забудут твои подвиги, это история точно не сотрет.

- Поговорим завтра, Гефестион, - раздраженно прервал его Александр.

- Поговорим. Если сможешь.

Птолемей наблюдал за разговором друзей, не поворачивая головы. Ему совсем необязательно слышать слова, чтобы понять, о чем они спорят. Где-то вглубине души он радовался, отмечая, что ссоры между ними становились более частыми. Александр давал сильные галсы в одну сторону, Гефестион – в другую, так что тема взаимопонимания скрипела и едва удерживалась от взрыва.

- Думаешь о том же, о чем и я? – в самое ухо спросил Эвмен, и Птолемей от неожиданности вздрогнул. Эвмен кивнул в сторону Александра.

- Багой опять заставил Гефестиона злиться. Любопытно смотрится. Не находишь?

- Да-а-а. Ревнует. Я тоже заметил.

- Как, должно быть, этим двоим стало трудно делить постель Александра.

- Еще бы! Эта постель дает возможности. Оттуда можно отлично управлять государством.

- Верно. Ты прямо озвучил мои мысли. Последнее время у меня из головы не идет Орсин(3). Хоть я и не падаю в обморок от любви к персам, но мужик пострадал не за что. Я пытался говорить с Александром, но он не услышал меня. Видно надо было подлизать его теплым мягким языком, чтобы сознание вернулось к нему.

- Да. Он сильно изменился после похода. Верно то, что он теперь слышит только себя.

- Изменился? Нет. Это вообще другой человек. Совсем другой.

- Последнее время, я начинаю понимать Кассандра. – Эвмен еще понизил голос. – Вездесущий Аминторид становится невыносимым. Он не дает мне проходу, а Александр потакает ему.

- Если б только тебе! Он не дает проходу никому! Гефестион не так умен, как привыкли считать. С ним надо быть осторожным. Случись что с царем, он ведь ничего не сможет сделать один. Он - как охотничий пес, травящий зайцев. Его необходимо направлять, и дальше он понесется без оглядки так, что комья грязи полетят, а после, истекая слюнями, довольный вернется с добычей к хозяину. Тот его погладит, позволит поскакать на себе верхом, и можно посылать за следующим выводком.

Эвмен засмеялся, глядя куда-то сквозь танцующих женщин.

- Знал бы он, как ты о нем сказал!

- Он бы не поверил. Заносчивость застлала ему глаза. А ты все же не лезь с ним на конфликт, а если уж лезешь, спи с открытыми глазами. Пример Филоты очень нагляден. Александр ведь не станет долго разбираться.

- Н-да-а. Орсин был прав, за что и поплатился. Государством нынче правит кастрат… и «тоже Александр». Ты - мудрый человек, Птолемей. Люблю с тобой поговорить.

Разговор македонцев прервал трубный вой. Пифон вновь оказался на подмостках.

- Друзья мои! – его голос переливался торжественностью. – Наступает мгновение, наверное, самое приятное за сегодняшний вечер! Сейчас сюда войдут женщины, которым посчастливится получить в мужья самых благородных и смелых мужей этого мира! Вы были столь отважны в боях, столь выносливы на маршах, столь упорны в походе, что я едва осмелюсь спросить вас, осталась ли у вас хоть капля силы на победы в постелях этих красавиц?! Так ли сильны вы, чтобы силу свою передать сыновьям вашим, кои, надеюсь, в скорости народятся у вас?!

В ответ, вторя его словам, поднялся шум. Каждый старался показать, как много в нем еще силы и удали. Пифон поднял руку, чтобы возгласы стихли.

- Я не сомневался, а значит встречайте! Статира, дочь почившего царя Дария! Паристатида, дочь Артабаза(4)!

Словно по волшебству занавеси главного входа открылись, и в проеме показалась высокая статная фигура перса. Он был уже немолод годами. Лунное серебро покрывало голову, переплетаясь замысловатым кружевом с бледнеющими черными прядями. Несмотря на возраст, походка его оставалась уверенной и легкой. Он подошел к трону, ведя с обеих сторон от себя двух женщин, облаченных в великолепные алые платья. Голову и лицо каждой скрывала полупрозрачная вуаль. Золотые обручи с изящными подвесками тонкой лентой охватывали струящиеся длинными косами волосы. Остановившись перед Александром, перс привычным движением пал ниц, увлекая за собой и женщин. Царь встал, немного суетливо спустился со ступеней, приветствуя вошедших. Артабаз поднялся, и Александр обнял его, облобызав совсем по-сыновьи. Поприветствовав старика, он приподнял край вуали первой из невест и замер, залюбовавшись.

- Видят боги, - начал Александр хрипловатым голосом, словно в горле его как-то сразу пересохло, - ты еще прекраснее, чем твоя мать! Да, простят меня все знавшие и любившие ее!

- Благодарю тебя, мой царь, - вкрадчивым мягким голосом ответила Статира.

Не отрывая взгляда от ее лица, Александр протянул в сторону обе руки. Потеющий от волнения мальчик-паж вложил в ладони царя великолепную тиару. Возлагая ее на голову женщины, Александр громко произнес:

- Я беру тебя в жены, Статира, дочь покойного ныне царя Дария, и делаю царицей Персии!

Далее Александр, запечатлев на бархатной щеке молодой царицы страстный поцелуй, проводил ее к трону по правую сторону. Спустившись ко второй женщине, царь проделал тоже самое, правда, слегка приукрасив в своих словах заслуги ее отца. Шатер огласился грохотом дружных оваций. Александр усадил вторую жену по левую сторону своего трона и повернулся к присутствующим. Гефестион смотрел на него сквозь пьянящую пелену. Александр стоял к нему спиной, и сын Аминты видел, как скользят атласные блики при каждом движении, скатываясь и вновь взлетая к плечам. Он почти видел, он знал наверняка, как двигаются мышцы на спине царя, как сходятся его лопатки и, словно играют в прятки с кожей позвонки на шее. Отныне царь вновь женат, и Гефестион словно почувствовал, как невидимые слои отчуждения прорастают между ними, разделяя и отдаляя друг от друга. Его сознание уныло свернулось, ушло куда-то внутрь и потерялось там. Все перед глазами замедлилось, превратилось в плавные очертания и поплыло куда-то, слипаясь. «Берешь ли ты в жены эту женщину?» - спрашивал кого-то почти незнакомый голос, но тот, кого спрашивали, почему-то не отвечал.

- Гефестион! – голос Александра выхватил его из липкого ватного небытия.

- А?

Гефестион часто заморгал, освобождаясь от остатков размышлений.

- Гефестион?!

Царь заглядывал ему в глаза.

- Ге-фес-тион!

Аминторид увидел, что старик Артабаз уже стоит перед ним, протягивая вперед открытую ладонь, на которой словно на пьедестале подрагивают усеянные переливами колец пальцы. Тонкая почти невесомая фигурка, скрытая туманом вуали… Большие темные глаза, испуганно блестящие из глубины… Дрипетида…

- Да! – почти крикнул Гефестион, приподнимая край покрывала.

Он наклонился для поцелуя, и тонкий еле ощутимый запах притираний всколыхнул в нем далекие почти забытые желания. Возгласы и ликование опрокинулись дождем, заставляя оторваться от теплоты персиковой кожи.

- Гефестион, - услышал он низкий и почти трубный голос Мелеагра, - ты хоть совесть имеешь?!

- Действительно! – вторил ему Неарх.

- Ты думаешь, ты один такой?! Сам женился, а на нас наплевать?!

- Моя персидская кобылица, - старался перекричать их на македонском изрядно подвыпивший Кратер, - поди, копытом землю крошит!

- И моя! – не унимался Неарх.

Лишь только Птолемей молча потягивал вино, глядя из-под прищуренных век на распаляющихся друзей.

Гефестион наконец нашел в себе силы оторвать взгляд от молодой жены и, расплываясь в улыбке, посмотрел на друзей.

Время тянулось бесконечной вереницей бракосочетаний, переплетаясь с всплесками ликований и торжественными возгласами. Почти девяносто пар отмечали вместе с царем свой праздник. А вокруг в блеске костров также рождались и рождались новые семьи. Воины славили друг друга и своего царя-победителя, приведшего их к властвованию над миром. Лишь один человек, обернутый в плотную ткань, неустанно бродил взад-вперед по своим покоям. Роксана подходила к окну, но тут же вновь уходила в глубину комнаты, словно гонимая прочь взрывами веселья. Вот уже несколько дней она нетерпеливо ждала гонца из родных земель. Прошло довольно много времени с того момента, как ночью с большими предосторожностями она послала верхового к матери с весьма деликатной просьбой. При нем не было никакого письма, и лишь нагрудное украшение царицы с голубыми камнями служило подтверждением его слов. Гонцу было поручено, не останавливаясь на длительный отдых, доставить для нее из Бактрии нечто очень важное. Посыльный не знал, что именно, но несколько слов должны были быть понятны лишь матери царицы. «Дар ВивекАнанда», - это все, что он должен был произнести при встрече.

Гефестион вошел в покои Дрипетиды. Маленькая юркая служанка с черными глазками-бусинками, кланяясь, указала ему на кресло. Македонец устало опустился в него, не сводя глаз с молодой жены. Женщина сидела перед зеркалом, украдкой поглядывая сквозь него на новоявленного мужа. Рабыня поставила у ног Гефестиона глубокое блюдо с водой, села на колени и принялась расшнуровывать сапоги. Ее касания были легкими, и теплые пальцы умело делали свое дело. Обтерев тканью ноги нового господина, она уложила их на невысокую скамеечку и, пятясь, удалилась. Аминторид смотрел, как несколько рабынь готовят свою хозяйку к брачной ночи. Они расплетали и расчесывали ее волосы, снимали верхнюю одежду и тяжелые украшения. Закончив, рабыни поклонились и также удалились. Им на смену вышла женщина, уже немолодая, но все еще красивая. Дрипетида поднялась и повернулась к мужу. Гефестион улыбнулся, видя, как пылает ее лицо, и крупной дрожью содрогаются плечи. Пожилая служанка медленно расстегивала замочки на платье персиянки. Шелковистая ткань соскользнула, оголив груди с темными съежившимися сосками. Дрипетида хотела стыдливо закрыться руками, но прислужница молчаливыми, но настоятельными жестами заставила ее опустить руки. Вскоре, полностью обнаженная, она предстала мужу, словно стоящая в середине алого раскрывшегося атласного цветка.

Гефестион не шевелился, с удовольствием наблюдая, как прячет в смущении взгляд та, что сейчас зарождает в нем бурю. Волны вожделения побежали по его телу, нарастая и заполняя все внутри. То, что происходило вокруг, было столь необычно и возбуждающе, что он не решался противиться этому. Гефестион смотрел, как пожилая женщина подвела Дрипетиду к ложу, легкими прикосновениями подсказывая ей, что нужно делать, а она, краснея все более, слушалась ее. Дрожащие бедра новобрачной медленно расходились, являя взору македонца нетронутый непорочный цветок.

Гефестион не заметил, как пожилая женщина подала знак темнокожей рабыне, и та, опустившись перед хозяином на колени, принялась расстегивать и развязывать застежки его одеяния. Ее ловкие руки скользнули к нему в пах, умело творя там знакомую им работу. Гефестион подался вперед навстречу открывающимся влажным губам. Пелена наслаждения уже почти застлала его глаза, когда он резко поднялся, откинув на пол рабыню. Она испуганно захлопала глазами, не понимая, чем смогла так разгневать хозяина.

- Так! Это уже совсем никуда не годится! – воскликнул Гефестион, перешагивая через распластанную в ожидании наказания рабыню. – Может, вы еще мне расскажете, как это делать?! Пошли все вон!

Женщины в нерешительности замерли на месте.

- Я сказал, вон! Все!

Оставшись наедине с персиянкой, Гефестион опустился на ложе, чувствуя, как дрожит ее разгоряченное тело.

- Ты боишься меня? – прошептал он.

- Нет, мой повелитель.

- Врешь, - его улыбка крала ее недоверие.

- Немного, мой господин.

- Да. Видно, мы действительно долго болтались по свету, раз за это время ты из маленькой девочки превратилась в столь прекрасную женщину. Бояться не надо. Постарайся просто верить мне и любить меня.

- Я люблю тебя, мой господин.

- Это только слова, а ты постарайся почувствовать любовь. Отдавая тело, открой душу.

Утро подкрадывалось незаметно, несмело высылая вперед солнечную разведку. Ночь таяла, выбеливая горизонт. Праздник закончился, потух, догорая усталыми углями в жаровнях. Мир купался в зыбкой тишине, и лишь временами слышалось рычание хрустящих костями собак. Нищие и калеки, испуганно оглядываясь, подъедали крохи на столах, споря с собаками за кусок лакомства.

Александр покинул комнату Паристатиды и побрел в свои покои. Проходя мимо одной из спален, он замедлил шаги. Караульный из охраны Гефестиона вытянулся, приветствуя царя.

- Там? – молчаливым жестом спросил Александр.

- Да, - так же молча кивнув, ответил страж.

Александр постоял немного, но так и не решился войти.

- Как хилиарх проснется, немедленно доложить.

- Да, мой царь.

Александр дружески похлопал юношу по плечу и пошел прочь.

Царь открыл глаза, разбуженный звоном.

- Прости своего нерасторопного раба, мой повелитель, - виновато кланяясь, взмолился Багой.

- А, это ты, Багоас. Грохочешь, словно Зевсова колесница на колдобинах.

- Я заслужил наказания, мой повелитель.

- Мой повелитель! Мой повелитель! - передразнил его Александр. – Заладил с утра. Без тебя знаю, что твой повелитель. Накажу тебя… попозже. Сейчас мне неохота.

- Как скажешь, мой повелитель.

- Тьфу ты! Чем столько слов произносить, дай лучше халат. Не голым же мне миру являться.

Не успел Александр закончить фразу, как перс уже накинул ему на плечи шелковый халат. Царь принял из рук Багоя кубок с разбавленным розовым вином.

- Так-то лучше, - довольно произнес Александр. – Тяжкая это работа за ночь двух цариц посещать.

- Моему повелителю под силу и большее, - лукаво произнес Багой.

- Ах ты, развратный хитрец, - улыбнулся царь. – Вечером… если буду жив. Жди.

- Я буду ждать, мой повелитель.

Александр вошел в купальню. Там, распластавшись в воде, полулежал Пердикка.

- Что, - весело начал царь, - перегрелся за ночь?

- Похоже, перегрелся, - лениво ответил гиппарх, даже не открывая глаза.

- Это, друг мой, тебе не войны воевать.

- Я столько раз в наступление ходил, что чуть дышу.

- Да, что ж ты так себя не щадишь?! Надо ж по-умному. Правильная стратегия и тактика - во всех сражениях полдела!

- Противник уж больно хитер оказался.

- А ты что ж, новичок, что ли? Мне казалось, ты опытный вояка.

- Вот и мне так казалось. Только у противника тактика оказалась неизвестная.

- Э-э-э. Видно ты призабыл уроки нашего славного Леонида. Он столько раз толковал, что если чувствуешь, что тактика хромает, стратегией восполнять надо.

- Какой стратегией? Тут вообще позабудешь, кто на кого нападает. В битвах знаешь наверняка, что фаланга у тебя за спиной, а тут сам себе и военачальник, и фаланга, и конница в одном лице.

- Так ты позорно бежал, что ли? Я правильно понимаю?

- У меня перемирие.

- Рад слышать это. А то так и гиппарха не глядя потерять недолго. А где все остальные?

- Кто где. Неарх, как всегда, опустошает продуктовые склады. Птолемея с Эвменом унесло куда-то. Кратер походил, походил и куда-то провалился. Мелеагр собирается требовать развода. Все мозги мне с утра высосал. Селевк полежал в воде немного, потом к нему явился ювелир, и его отсюда, как слизнули.

- А Гефестион?

- Гефестион? – Пердикка сдвинул брови, стараясь сообразить, где сын Аминты. – Не знаю, Александр. Я его не видел.

- Очень интересно. А он вообще жив?

- Да жив! От него убудет, что ли?!

- Ко мне начальника охраны хилиарха! – крикнул Александр, опускаясь в воду рядом с Пердиккой.

Он поскользнулся, едва не упав на ступени, но юркий раб успел подставить ему руку.

- Александр, ты решил доломать то, что еще не тронуто в твоем теле?

- Да чего уж там! Не так много осталось.

Царь схватился рукой за правое предплечье.

- Проклятая неудача!

- Что, болит еще?

- Вроде бы, пока не дергаюсь, оно и ничего, а стоит рвануться, ноет несносно.

- Да, напугал же ты нас тогда. Такие потоки из тебя хлестали, мы уж думали вот-вот, и сердце выскочит. Не жилец ты был. Еще счастье, что Критобул под боком оказался.

- Критобулу надо было бы уроки у вышивальщиц брать, а то кое-как слатал, аж, до сих пор что-то внутри тянет.

- Лучше пусть тянет, чем вообще не дергается.

Высокий крепкий воин при полном боевом вооружении, тяжело переваливая груды мышц, теснящихся в доспехах, замер перед царем.

- Вызывал, Александр?

- А, это ты? Скажи мне, Архонт, где у нас хилиарх?

- У себя, мой царь. То есть, в женских покоях.

- То есть, в женских покоях? – не веря, переспросил Александр. - Он что, с утра еще не появлялся?

- Точно так, мой царь.

- То есть, подробнее ты не можешь доложить?

- В данный момент он трапезничает.

- Что-о-о? На женской половине? Ты ничего не путаешь? Как это возможно?

- Так и есть, мой царь. Ему по кускам, наверное, уже целого быка зажарили, а он все еще и еще требует.

Александр вопросительно посмотрел на Пердикку. Тот ничего не сказал, только пожал в ответ плечами.

- И что, ты хочешь сказать, что он встал, но, не выходя оттуда, остался есть?

- Нет, мой царь.

- Как нет?

- Гефестион еще не вставал с постели.

Александр пытался навести хоть какой-нибудь порядок в своих мыслях, когда услышал, как хихикнул Пердикка.

- Вот мы его и потеряли. Александр, твой Александр по ходу …

- О-о-о, - раздался довольный голос Неарха, перемежающийся смачной отрыжкой, - кого я вижу! А чего это вы тут делаете?

- Отмокаем, - почти перебил его Пердикка.

- Наелся, наконец, - Неарх расплылся в улыбке.

- Оно и видно. Вон, как вся морда от жира лоснится. Еще пару дней, и под тобой пентера потонет.

- Потонет пентера, построим октеру, - не растерялся Неарх, стаскивая с себя замасленный хитон. – А ты чего мрачнее ночи, Александр?

- Не может тень свою найти. «Тоже царь», похоже, в плен попал.

Александр метнул на Пердикку быстрый гневный взгляд.

- А что я сказал? Я вообще молчу. А чего ты там так нажрался? - переключился он на Неарха.

- Хрящей. Ох, и вкусные же!

- Хрящей? Неужели после Гефестиона только хрящи и остались?

- Гефестиона? А он-то каким боком к моим хрящам прилип?

- Он уже полдня завтракает, не первого буйвола доедает.

- Теперь я наконец понял, почему Птолемей с Эвменом с утра, не жравши, на охоту понеслись.

- Шутишь? – Пердикка от удивления почти вылез из воды.

- А чего шутить? Они теперь свояки.

- Ах, ну да. Почти забыл. Слушай, Александр, теперь и тебе Эвмен каких-то сто пятых кровей родственник. Раз Птолемей тебе сводный брат, Эвмен ему свояк, выходит он и тебе не чужак.

- Чем моих родственников вычислять, посмотрел бы лучше, жива ли твоя гиппархия после вчерашних маневров, - зло огрызнулся Александр.

- А чего они тебе? Вроде бы на сегодня войн не назначали. А надо будет, по углам народ соберем. Нам ведь не привыкать. О! Смотрите! Тяжелая пехота на подходе!

В дверном проеме появилась мощная высокая фигура Кратера.

- Смотри, Александр! - радостно воскликнул Неарх. - Фаланга не дремлет! Ежели что, вон силища какая! И, кажется, боеготовая…

- Александр, - поддержал его Пердикка, - а ты переживал, что пехота не у дел. Нам бояться нечего. Такого ни стрелы, ни вино, ни бабы не берут.

- Все вы ржете, дурачье, - откуда-то из глубин кучерявой густой бороды раздался голос Кратера. – Подвиньтесь. Вас тут, что рыбы в бочке.

- Ладно, уж. Лезь к нам. Нам воды не жалко.

- Вижу. Нет бы, вина предложили.

Пердикка хлопнул в ладоши, весело крикнув пажа.

- Аскелий!

На зов мгновенно появился мальчик. Он был в том возрасте, что бывает так недолго, когда щеки еще чуть покрыты шелковистым налетом, а взор уже подернут легкой похотливой пеленой. Невесомое тело с несмелым очертанием мышц движется еще так легко, вызывая у взрослых мужчин непонятную жажду.

- Что? Сладенький? – ехидно спросил Пердикка, в упор глядя на Кратера.

Кратер взглянул на него, но предпочел промолчать.

- После первой брачной ночи ты так смотришь на него, что думается, ты остался голодным.

- Женщины для необходимости, а мальчики для удовольствия. Да, Кратер? – позевывая, спросил Неарх.

- Твои интонации - почти Аристотелевы. Еще немного, и ты сможешь прикинуться философом.

- Отстаньте от меня со своим Аристотелем! Мерзкий старикашка!

- Слушай, Неарх, а ты у него для души или для тела был? – Пердикка распалялся все сильнее.

- Для дела. Тебе-то что?

- Аскелий. Слетай, дружок, организуй нам винца и фиников, - произнес Пердикка довольным тоном хозяина мальчугана.

- Я бего′м, - ответил Аскелий, но в тот же момент поскользнулся, едва не растянувшись на мокром полу. Хитон слегка задрался, оголив кругленькие ягодицы.

- Ладно, Кратер, - поддел его Пердикка. – Загляни ко мне попозже. Обсудим это. Может, я и смогу что-нибудь для тебя сделать.

- Ты не сможешь. Ты не в моем вкусе, - быстро огрызнулся Кратер. – Слишком тощий и много болтаешь. Хотя, если ты настаиваешь…

- Боги! Кратер! Я сразу же скончаюсь. Я боюсь щекотки, а у тебя все кругом колется. А мальчик хорош, не так ли? А, Кратер?

- Чего ты разорался, - перебил его гиппарх, взглядом указывая в сторону Александра.

Все это время царь оставался неподвижным, и друзья почти забыли о нем. Только теперь они поняли, что он дремал, запрокинув голову на край бассейна. Легкое колыхание воды качало распластанные волосы, но он не замечал этого.

Александр очнулся от взрыва хохота. Он открыл глаза и увидел, что его друзья уже переместились подальше от воды на ложа. Гефестион, заливаясь смехом, рассказывал, как ему пытались помочь в первую брачную ночь. Александр понял, что спал долго. На полу между ложами уже образовалась приличная гора обглоданных куриных костей. Гефестион, схватив зажаренного цыпленка, изображал им юную рабыню. Он тянул цыпленка за крылья, показывая, как девушка возбуждала его.

- Слушай, Гефестион!- старался перекричать других Пердикка, размазывая сальными руками слезы от смеха. – У меня есть предложение, от которого ты вряд ли откажешься! Поставь его на коленки и …

- Точно! – с набитым ртом вторил ему Неарх, смачно разбрызгивая сгустки слюней.

- Открой школу! Будешь обучать новобранцев на наглядном примере!

- О! Александр! – радостно воскликнул Кратер. – Иди к нам, а то ты там разбухнешь, как утопленник! Сколько можно в воде мокнуть?!

- Да, не трогай ты его! Устал царь! Понимать надо! Дважды государственное дело за ночь свершал. Это ж не шутка, - перебил его Неарх, но тут же закашлялся, исторгая из себя брызги недожеванных фиников.

- Судя по твоей активности, - зло огрызнулся Александр, - ты и один-то раз промахнулся. То-то тебя так курица возбуждает.

Гефестион одним рывком оторвал от курицы грудку и крикнул, протягивая ее царю:

- Иди! Иди! И ты возбудишься! Она горячая как… Как все персидские красавицы!

Александр вяло поднялся из воды. Мальчик-паж тут же ловко обернул его полотенцем и подставил плечо, чтобы царь мог опереться.

- Тебе не кажется, - уныло сказал Александр, сбрасывая с лежанки ноги Гефестиона, - что ты развалился на моем ложе?

- Помилуй, Александр! Если все, к чему ты прикасался в прошлый раз задницей, становится твоим, к чему тогда войны?! Просто оголи зад и трись им обо все подряд!

- А войны, Гефестион, нам для того нужны, - вклинился Неарх, - чтобы твоя задница не распухла от обжорства. А то разжиреете и не влезете в ваши будущие сатрапии.

- Я вам полмира завоевал, - медленно произнес царь, - раскорячивайтесь себе на здоровье.

- Нам завоевал! Во как! А мы, по-твоему, так, вокруг гуляли?

- Ладно вам, - перебил Пердикку Кратер, - что вы докопались до него?! Неужели не видите, в печали царь.

- Это от голода, - промямлил Неарх, проглатывая вместе с окончанием слова очередной кусок курятины.

- О! – воскликнул Пердикка. – Смотрите-ка, кто к нам пожаловал!

- Мелеагр, дружище, ты словно и не жив!

- Точно. Не жив. Всю ночь не спал.

- Всю-ю-ю ночь? – не унимался Пердикка. – Ну, ты и силен! Не по годам!

- Я думал до утра не дотяну. Чуть не загнулся в этой коптильне. У меня такое чувство, словно меня всю ночь палками дубасили.

- Поподробнее с этого места! - заржал Неарх.

- Только к утру заснул.

- А что же ты всю ночь делал? Кобылу свою объезжал?

- Точно сказал, кобылу, - как-то вяло согласился Мелеагр. – У этой кобылы круп шире, чем у индийского слона.

- Так это ж хорошо! Насколько я помню, ты всегда приветствовал пышные формы, а?! Что Александр зря для тебя такого тяжеловеса искал?!

- Правильно говоришь, пышные… А тут плавленый жир. Завязнуть можно.

- Ого!

- Только я после всего этого уснул, она храпеть так начала, что мне мало не показалось. Александр, я требую развода. Мне достаточно храпа Кратера в соседнем зале!

Все уставились на царя в ожидании ответа.

- Развода хочешь? Не пойдет. Тут дела государственные, - ответил Александр. – Исполнил, что надлежало, и можешь до следующего года выходной взять.

- Александр, помилуй! - почти взмолился Мелеагр.

- А ты в следующий раз просто закрой глаза.

- Ага! – поддержал Пердикка. – И уши заткни!

- Ты с ума сошел! Спать страшно. Чтобы выжить, все время надо быть готовым во время из-под этой туши вывернуться.

- Да-а-а, - ехидно протянул Гефестион. – Видно, дело совсем плохо.

- Ба! Вот вы где! – все услышали веселый голос Птолемея. – Опять ржете и жрете?!

- А что еще делать?

- Идите, посмотрите, какую лань мы с Евменом завалили.

- Да, ладно! Чего там смотреть?! Мы ее потом на вертеле посмотрим, - лениво откидываясь на подушки, сказал Неарх. – У меня как раз местечко осталось!

- Вот они плоды завоеваний! Хозяева мира! Вам уже лень свои набитые желудки от скамей оторвать!

- Я после этого плавания, наверное, никогда не наемся, - голос Неарха промаслился довольными нотами.

- А мы с Птолемеем славно поразмялись, - сказал Евмен, стягивая с себя хитон и направляясь к бассейну.

- Верно, - Птолемей был, как всегда немногословен.

- А я пойду, посмотрю, - словно сам себе сказал Александр, в глубине души радуясь, что нашелся предлог покинуть шумную компанию.

Царь вышел из купальни и больше не вернулся.

Пятый день свадебных торжеств навалился на всех тяжелой усталостью. За эти дни было уничтожено такое количество еды и вина, что люди уже еле шевелились. Под вечер лагерь напоминал безобразно блеящее стадо. На актеров и танцовщиков уже мало, кто обращал внимание, предпочитая этим развлечение созерцанием потасовок, то и дело вспыхивающих даже по малейшему поводу.

Приближенные царя, пьянствующие в свадебном шатре, сгрудились вокруг трона, почти позабыв, что тут же находятся и их жены. Мужчины бесстыдно лапали снующих между ними пажей, развращая их и тут же выставляя в качестве залога в спорах. Александр огляделся, но Гефестиона не было среди пирующих. Дрипетида тоже исчезла вместе с ним. Царь все еще искал глазами друга, когда явился начальник охраны царского гарема.

- Царь, - шепнул он на ухо Александру. – Дело не терпит отлагательств.

- Что случилось? – вяло спросил македонец.

- В гареме драка.

- Что-о-о?

- Александр, необходимо твое вмешательство!

Царь гневно поднялся и, не сказав никому ни слова, направился к выходу.

- Не хочу быть царем, - пробубнил Пердикка, разваливаясь на подушках и поворачиваясь к Неарху.

- Не хочешь, так не будь! - критянину уже с трудом давались слова.

- Проблемы власти…

- Нет, - перебил Неарх, - это проблемы Александра. Пусть он сам в них копается.

- И то верно. Нам с тобой ведь нет до этого дела?

- Не-а. Абсолютно никакого.

Александр шел так быстро, что чуть не сбил перепуганных евнухов, попавшихся на пути. Дежурная охрана едва успела распахнуть перед ним двери. В помещении творился хаос. Евнухи уже растащили в стороны исцарапанных женщин, но те продолжали сопротивляться и визжать.

- Что здесь происходит!? – вскричал царь, и слова его вдруг повисли в остекленевшей тишине. – Я спрашиваю, что здесь происходит?!

Завидев правителя, наложницы и евнухи бросились на пол, приветствуя царя праскинезой. Навстречу, бесконечно кланяясь, выбежал главный евнух и немедленно распростерся ниц.

- Казни меня, повелитель! – почти рыдал он. - Я виноват и понесу любое наказание, ибо не смог сохранить спокойствие в гареме!

- Кто зачинщик? – холодно спросил Александр.

- Я не могу ответить, повелитель! Не знаю, но только после ухода царицы они словно взбесились.

- После ухода царицы?! – не веря услышанному, переспросил Александр. – Она была здесь?!

- Была, повелитель, - евнух подполз к ногам царя, часто кивая головой, и принялся беспорядочно целовать его обувь.

На лице Александра обозначилась брезгливая усмешка. Он отпихнул перса ногой, словно испытывал нечто омерзительное от его прикосновений.

- Что царице было надо здесь?

- Она узнала, мой повелитель, что перед свадьбой ты желал видеть ночью наложниц?

- Какое ей дело до моих наложниц?

Перс полз к Александру, продолжая кланяться еще чаще и оставляя на полированных плитах пола мокрые следы от поцелуев.

- Она потребовала доложить ей, кто из женщин…

- Почему, - взревел Александр, - без моего разрешения царица посещала гарем?!

- Казни меня, нерадивого, повелитель, - причитал евнух, - но только до этого она ни разу… то есть, мы не знали, что… что это разгневает те-б-б-я.

- Начальника охраны гарема ко мне!

- Я здесь, Александр.

- Разобраться, кто начал беспорядки! Высечь завтра прилюдно! По двадцать плетей каждой, и незамедлительно доложить мне! Остальных закрыть по комнатам и держать на воде и пресных лепешках до особых распоряжений! От моего имени дать поручение Евмену прекратить оплату подарков и удовольствий! При повторении подобного немедленно будут казнены все допустившие беспорядки!

Александр вновь почувствовал горячие мокрые поцелуи перса.

- Уберите это от меня! – крик царя источал отчаяние.

Охрана немедленно схватила евнуха и поволокла прочь.

Александр уже долгое время смотрел в черную глубину неба. Где-то внизу продолжался праздник. Эхо взрывов восторженных голосов уносилось ввысь, и звезды словно дрожали, обеспокоенные шумом. Догорала последняя пятая свадебная ночь. Империя, еще недавно так ожесточенно сопротивляющаяся Александру, теперь мирно плыла в рассвет. Царь поежился от озноба и потер ладонями предплечья, покрепче обхватив руками, словно мог так себя согреть. Покинув гарем с доносящимися вслед рыданиями, он направился к Роксане, но с полпути передумал, отодвинув неприятный разговор на другое время. Он чувствовал усталость и какую-то щемящую тоску внутри. Его мысли были где-то далеко. Так далеко, что, переплетаясь там, таяли, исчезая из памяти.

- Я не застал тебя на празднике, когда вернулся, - голос Гефестиона вырвал его из круга дум.

Царь вздрогнул, но не обернулся.

- Что случилось, Александр?

- Я думаю о будущем.

- Ты не нашел лучшего времени?

- Почему ты здесь? А как же твоя жена? Неужели ты решился оставить ее одну?

- Мне не нравится, как ты об этом спросил. Хочу тебе заметить, что это была твоя идея.

- Я думал о государстве.

- Знаю, - Гефестион резко оборвал его. – Но ведь в твои думы о государстве не входят чувства людей.

- Я надеялся, ты поймешь меня.

- А разве это не так? Разве что-то изменится в государстве, если я буду любить свою женщину?

- Женщины не приносят добра.

- Это не твои слова, Александр. До тебя их уже произносил Аристотель. Женщины не способствуют развитию… или что-то в этом роде. Я помню. Но все человечество появилось на свет одним и тем же путем. Не уверен, что в эти моменты мужчины были заняты только думами о государствах.

- Да, это так. Но богоизбранные…

- Богоизбранные, говоришь? Но, позволь, если я ничего не перепутал, полубог у нас - ты, а я - простой человек, рожденный от смертных, и смертный сам. Что плохого в том, что мой сын родится в любви?

- Наверное, - Александр на мгновение задумался, - ты счастливее меня.

- Просто, - сказал Гефестион тихо, - ты женат на империи, а она не терпит соперниц.

- Может, ты и прав. - Царь задумался на мгновение. – И перестань таскать деньги на подарки из казны. Евмен рычит всякий раз, когда оплачивает твои счета.

- Брось, Александр. Не жалей монет. Не забывай, я еще не требовал у тебя свой кусок мира.

- В детстве, ты помнишь, Гефестион, отец с матерью присылали ко мне Калликсену. Ночью она была со мной, а как заставало утро, исчезала. Именно тогда я понял, что ничто так не делает человека смертным, как связь с женщиной и нега. Потом после смерти Мемнона в мою жизнь вошла Барсина. Она легко жила с Мемноном, заменив им покойного Ментора, а после смерти этого досталась мне. Она переходила от одного к другому, как дорогой военный трофей. После, ты знаешь, царицей стала Роксана.

- Давай не будем о ней. Но почему ты ничего не говоришь о Статире, покойной жене твоего предшественника?

Александр заметно напрягся.

- Хоть ты и скрывал от всех, что она умерла родами, когда ее ребенок уже не мог быть от Дария…

Царь резко повернулся к другу.

- Я уже говорил, что женщины не приносят добра. Они подобны змеям, что кишели в покоях моей матери. Заползая в душу, они делают нас бессильными перед ними. После того я не позволил себе больше ни разу взглянуть на Статиру. Я даже не приближался к ее покоям. Гефестион, ты дал мне клятву, что даже под пытками не признаешь этого. Знаешь, я все чаще думаю в последнее время, что славные битвы остались позади, и теперь мне приходится воевать с женой и наложницами в гареме. Разве достойно это славы и чести воина?

- Я уже слышал о беспорядках.

- Посмотри на воинов. Они отяжелели, словно буйволицы перед отелом. Если так пойдет дальше, войско будет неспособно даже сдвинуться с места. Стратеги опустились до того, что пьют из одной миски с последними из смертных, а таксиархи заказывают песок для упражнений из Египта и носят обувь с золотыми гвоздями. По возвращении в Вавилон я займусь реорганизацией армии и усилением флота. В скором времени мы пойдем на Аравию, а оттуда через Египет на Карфаген…

Гефестион смотрел, как расцветает Александр, почти вживую рисуя перед ним свои планы. Величайший из великих… Первый среди равных… Равный богам…

(1) Возвращаясь из Индии, Александр с частью войска шел через пустыню Гедросию, потеряв там больше половины войска.

(2) Семирамида – легендарная царица Ассирии. Древние авторы приписывают ей основание Вавилона, возводят к ней не только все ассиро-вавилонские памятники, но и персидские, и даже пирамиды, не говоря уже о висячих садах и путях сообщения через горные страны. Ей же приписываются походы и завоевания до самой Индии и оазиса Амона. Совершила поход на Индию, но была разбита и потеряла две трети войска.

(3) Орсин – сатрап персидского государства, обвиненный по наговору Багоя в растрате и без разбирательств казненный Александром.

(4) Артабаз II (греч. Αρτάβαζος) — персидский сатрап Фригии. После поражения Артабаз перешёл на сторону македонцев и был назначен Александром сатрапом Бактрии.

Смерть Гефестиона.


Александр тронул дверь, она легко открылась, впуская в знакомый, но успевший забыться уют. Налившееся зноем солнце тяжело клонилось к земле, щедро одаривая утомленный город. Рыжеющие лучи проскальзывали в зал, впиваясь в силуэты птиц, разбросанные вышивальщицами по зеленому шелку покрывал. Золотые нити оперения вспыхивали, возбужденно переливаясь разноцветием искр, оживляя веселых порхальщиц. Старинные чеканные вазы довольно подставляли крутобедрые бока солнечному дождю, и он выбеливал потемневший от времени орнамент. Древние боги юно улыбались, снисходительно глядя с мозаичных стен. Они словно замерли, отложив извечные дела, чтобы вновь приветствовать равного себе. Резная мебель сочилась ароматом сандала, густо сбрызнутого запахом полуденного зноя. Граненные солнечные струи, пробивающиеся сквозь шестиугольные отверстия в ставнях, выхватывали из тени сотни искрящихся пылинок. Они казались стайкой живых мотыльков, вздымающих в чуть голубоватом дымке томящихся прикуриваний.

Дворец в Экбатанах, не столь величественный, как в Вавилоне или Персеполе, был любим Александром. Он напоминал Пеллу, будоража в душе ранящую тоску по дому и детству. Сквозь приоткрытые ставни виднелось множество крыш, беспорядочно слепленных друг с другом. Нагромождение это разливалось на многие стадии и, срастаясь с холмами, терялось где-то в вершинах.

Глядя в закат, Александр думал о противоречивости желаний. Там в Пелле ему грезились персидские просторы, манящие славой, приключениями и богатством, а теперь, изведав это, он тосковал о времени, когда мечты были всего лишь мечтами. Вокруг суетились рабы, неслышно ступая босыми ногами, но царь даже не заметил, как, сменив пыльные одежды, тело мягко окутал персидский халат.

Солнце скатилось и исчезло, вспенив кровавые облака. «Завтра будет ветер», — думал Александр, нежась в уюте вечера. Тихо щелкнула дверь, и он ощутил теплоту ладоней, опустившихся на плечи. Не обернувшись, он прижался щекой к рукам, потерся и улыбнулся. Ягуары, охранявшие граненый камень в перстне, принужденные ювелиром вечно гнаться друг за другом, возмущенно кольнули щеку. «Они не любят, — как-то сказал Гефестион, — когда им мешают. Вот и возмущаются».

— Сколько крови, — заметил Аминторид, глядя в закат.

— Боги вновь не поделили что-то, — Александр понял по голосу, что Гефестион улыбается.

— Того и гляди, прольется.

— Огранщикам будет работа.

Александр потянул руку друга и поцеловал темно-красный камень перстня.

— Ты веришь, что кровь небожителей дает бессмертие?

— Бесстрашие приносит бессмертие. Кровь лишь убивает страх.

Последние отблески солнца тонули во мраке. Он медленно наползал, позволяя холмам поглотить домики с черепичными крышами, а после слизнул и их.

— Прости, я не спросил, как себя чувствует Дрипетида? Критобул уже назвал причину обморока?

Гефестион наклонился к уху царя, и теплое дыхание коснулось волос:

— У меня будет сын.

Александр напряженно замер. Слова Гефестиона вторглись в сознание лавиной, спутывая все, что было там ранее. Он обернулся, отстраняя друга, чтобы заглянуть в глаза. Гефестион смущенно улыбался, закусив губу, как в детстве, когда всполохи в глазах выдавали хитрые мысли.

— Ге-фес-ти-он, — медленно, словно преодолевая напряжение, произнес Александр. — Ге-фес-ти-он.

— У меня будет сын, — повторил Аминторид, и царь увидел искры зародившихся слез.

— Я так рад! Так рад! — окончания слов утонули между схлестнувшимися телами. Мужчины обнялись. Крепко, почти вжимаясь друг в друга.

— Как я рад! Вот оно бессмертие! Империя … Если боги не пошлют мне сына, ты вырастишь наследника! Я хочу видеть Дрипетиду…

— Александр!

— Идем же!

* * *

Блики беспорядочно сталкивались на развивающихся полах халата, соскальзывали и, сорвавшись, гасли. Пики пламени в сдвоенных светильниках на стенах заметались в испуге, забились в поисках спасения, а, успокоившись немного, словно зашептались, приникая друг к другу: «Что это? Что случилось? Что… что… что?» Гефестион в сопровождении царской охраны едва поспевал за Александром. Царь миновал галерею. Его шаги зашелестели по коридорам. — Доложите госпоже, Александр желает видеть ее.

— Да, мой царь, — юноша из охраны Гефестиона почтительно поклонился.

Александр в нетерпении топтался, то и дело останавливался, заложив руки за спину и глядя на дверь. Багровеющие пятна на щеках становились ярче, срастаясь и выдавая волнение царя. Гефестион постукивал костяшками пальцев по губам, стараясь спрятать улыбку. Царь мира таял под известием о ребенке Гефестиона.

— Что ты на меня уставился? — раздраженно выпалил Александр. — Не делай вид, будто ты спокоен.

— Но я спокоен.

— Ты что, не понимаешь, что это значит?

— Конечно, понимаю. Ты в нетерпении.

— А ты в терпении?

В дверном проеме появилась рабыня. Приглашение войти сопровождалось поклонами. Александр почти оттолкнул ее.

-Ай, глупые бабы! Вечно об них спотыкаешься!

Гефестион видел, как Александр, попрощавшись с Дрипетидой, поднимается с низкой прикроватной скамьи. Царь спустился по нескольким ступенькам, украдкой смахнув со щеки засеребрившуюся дорожку. Знакомые руки сомкнулись на спине Гефестиона, сердце засуетилось в груди, отвечая на удары второго. Здесь. Рядом. За тонкими решетками ребер. Александр едва сдерживался. Там, за этой дверью, под сердцем этой женщины зарождалась жизнь, жизнь, которая уже так дорога ему. Сын Гефестиона. Его частица… Александра разрывали волны сильнейших переживаний. Он готов был бросить к ногам Дрипетиды все сокровища мира. Маленький Гефестион… Александр не мог поверить.

* * *

Сквозь тонкую материю Александр чувствовал уютное тепло вобравших солнце камней. Амфитеатр сбегал к арене ровными полукружьями. Каменные древние скамьи казались слегка загоревшими. Некогда белоснежные, нынче они гордо несли налет времени, молчаливо храня память о человеческих страстях, комедиях и драмах. Какая-то потаенная мудрость была растворена в их спокойном и размеренном порядке. Александр мысленно спускался к арене, переносясь в центр, где, спустя несколько дней, будет произносить речь, открывая гимнасические игры. Шум трибун коснулся его слуха, проник внутрь, заражая радостью кровь. Лица, знакомые до самых мелких черт, густым вкраплением мерещились среди тысяч рукоплещущих фигур. Они приветствуют его, царя мира, что пройден и завоеван им.

Легкое прикосновение обожгло колено, вырывая Александра из сладостной вязкости полусна. Он пощурился, пока глаза привыкали к остроте пронзительных лучей.

— Что-то ты неважно выглядишь, — сказал он, глядя исподлобья на Гефестиона.

— Устал. Да, и настроение никуда.

— Ты какой-то бледный. Что случилось?

— Ничего особенного. Сон дурной утомил. Пытался проснуться, но никак не мог.

— Сон? — Александр задумался. — Спишь один, вот и мерещится всякое. Сны надо толковать у Аристандра. Он в этом деле мастер. Что тебе явил Морфей?

— Лучше бы и не видеть то, что я видел. Ты, склоненный над моим телом и я, но я не тот, что всегда, а как бы вне себя. Ты зовешь меня, но не слышишь ответа, хотя я кричу тебе, что есть сил. Паромщик отказал мне. Сказал, заберет двоих, чтобы я ждал. Я спросил, о ком он говорит, а он ответил: «Ты должен знать». Что я должен знать, Александр?

Глаза Гефестиона потемнели. Александр видел, что в них плещется тревога. Все слова сразу позабылись, и царь молчал, словно ожидал чего-то..

— Что я должен знать, Александр? — голос Гефестиона прозвучал глухо.

— Судьба выбрана нами, — спокойно произнес Александр, и голос его дрогнул. Царь старался скрыть это, но Гефестион схватил его руку, прижал к груди и склонился для поцелуя. — Выбрана и призвана…

— Сохрани моего сына, Александр, — взмолился Гефестион, но тот резко одернул руку.

— Больше ни слова!

Он гневно поднялся, взглянув сверху глазами громовержца.

— И это ты говоришь мне сейчас?! Сейчас, когда мир лижет твои ноги?! Когда позади десять лет дорог и крови?! Когда пред всеми я признал тебя равным себе, а значит и равным богам?!

— Все верно. Ты возвращаешься победителем в свою Трою, в Вавилон, но я уже не увижу его.

— Тебе должно быть известно! — тон Александра стал царским, холодным и жестким. — Тебе одному я прощал все и всегда! То, что ты говоришь сейчас, я не желаю слышать, ибо…

— Я пришел к тебе не как к царю. Я пришел к другу, — совсем тихо произнес Гефестион, —, но не нашел его. Здесь только царь. И ты прав, забудем то, что я говорил.

Гефестион тоже поднялся. Он молча взглянул на друга, и взгляд этот острием рассек его душу. В молчании было больше смысла, чем в словах. Души переплетались, закручивая в тугую спираль все, что прожито и пройдено, перечувствовано и выстрадано. Чем дальше расходились по жизни эти линии, тем сильнее стремились они друг к другу, тем сильнее скручивались, соединялись и срастались в единое неделимое. Гефестион не сказал больше ничего, лишь слегка задел плечом, уходя. Александр не повернул головы, не окликнул, не посмел. Страх взвился в нем обжигающим пламенем, поглощающим чувства, застрял комом в горле и взорвался, разлетаясь по телу потоками ранящих стрел. Уже несколько дней царь замечал, что с Гефестионом творится что-то неладное. Он был бледен и неразговорчив. Его беспокоили странные боли в животе, но Гефестион упорно не желал помощи врача.

Солнце по-детски заигралось на золотых лавровых листьях. Сияние веселых бликов проливалось на волосы, впитывалось, преображая волосинки в лучащиеся нити. Глаза Александра, светло-тигриные, искрились множеством граненых звезд. Он медленно развел руки, приветствуя возбужденно-бурлящую толпу. Ликование перерастало в гул приветствия великого повелителя. Царь был прекрасен в алом одеянии с золотой каймой, унизанной многоцветием дорогих каменьев. Мощное украшение покоилось на груди символом величия Великого.

Гефестион смотрел на Александра, и в глазах невольно зародились слезы, блеснули изгибами ниспадающих дорожек, сорвались и померкли на распаленной загорелой груди. Царь мира в лучах славы… Повелитель Персии, снискавший царство по себе… Воин, бросивший вызов богам… Наследный принц доблести и мужества… Гефестион смотрел на друга, и сердце наполнялось радостью, такой великой, что, проливаясь, она заполняла все его сознание. Казалось, что даже солнце склоняется перед равным себе. Гефестион был счастлив. Это было абсолютное счастье. Тот тонкий предел, когда дороги мечтаний пройдены, и та единственная звезда, к которой стремился, наградой покоится на твоих ладонях.

«Белобрысый мальчик с темным провалом выпавших молочных зубов и движениями лягушонка, так мечтавший о славе могучего Ахилла… Как я слушал тебя тогда! Как верил, что ты покоришь мир! Я видел каждый твой шаг, слышал каждый вздох, я знаю каждый изгиб твоих шрамов… Я знаю, сколько стоит этот мир, что сейчас рукоплещет тебе», — думы Гефестиона почти заглушили рев толпы, словно непроницаемая стена отделила его. Внезапно внутри взметнулась боль. Взметнулась и осталась. Тяжелые капли выступили на висках. Волосы на шее намокли, и несколько горячих ручейков скользнули между лопатками. Гефестион приподнялся и начал пробираться к проходу. Ему было нехорошо, и он стремился поскорее покинуть театр. Зрители не обращали на него внимания, увлеченные действом на арене.

Едва миновав верхние ступени, Гефестион согнулся, падая на руки телохранителей и теряя от боли сознание. Бледность разлилась по лицу, заостряя черты…

Неясный шум, напоминающий птичий клекот, сменялся голосами, но какими-то неестественно хриплыми. Тяжелые волны накатывали, оглушали и отступали, позволяя сознанию несмело выныривать из гнетущего провала. Голова стала столь тяжелой, что казалось, не найдется силы способной приподнять ее. Среди гула волн Гефестион неясно различил голос Александра где-то совсем рядом и откуда-то издалека.

— Почему до сих пор не послали за Критобулом?! Разве я не распорядился еще утром?!

— Гефестион очень разгневался, — оправдывался кто-то. — Он грозился собственноручно убить любого, ослушавшегося его приказа.

— Что-о-о?! — взревел Александр, мгновенно покрывшись красными пятнами. — Я не припоминаю, чтобы давал распоряжения о праве отмены своих приказов кем бы то ни было еще! Исключения не было ни для Гефестиона, ни для самого Зевса!

— Прости, Александр, но как можно выполнить два исключающих приказа? Ты сам распорядился слушаться повелений хилиарха, как своих собственных.

— Как своих собственных! Но не отменяющих их! Неужели не ясно?!

— Александр, то, что ты требуешь, невыполнимо.

— Та-а-ак. Допустим. Но почему, в таком случае, не доложили мне?!

— Гефестион запретил беспокоить тебя такими пустяками.

— Пустяками?! Это, по-вашему, пустяки?! Если позднее, чем я закончу говорить, не будет послан отряд в Вавилон за Критобулом, я вздерну вас на ваших собственных кишках!

— Александр! Александр! Гефестион приходит в себя!

В следующее мгновение Гефестион ощутил щекой беспокойное дыхание царя.

— Слава богам! Гефестион!

Дрожащая рука Александра опустилась на влажный лоб друга. Слабая улыбка едва обозначилась на оживающих губах.

— Александр, — еле слышно прошептал сын Аминты.

— Ничего не говори! Прошу тебя! — взмолился царь.

— Не надо. Не надо…

— Чего не надо, Гефестион? Скажи, я все исполню.

— Не надо на кишках. Это больно.

Александр отпрянул от лица Гефестиона.

— Ты точно убьешь меня! Боги, зачем вы послали мне его однажды?!

— Чтобы ты боялся за меня, — уставшие, но озорные темно-серые кружочки вновь рождались в подрагивающих открывающихся ресницах. — Тебя не убили ни сражения, ни холод, ни боль. Неужели же ты думаешь, что уставшему и больному другу под силу свалить такую махину?

— Именно. Ты, живущий во мне, точишь мои силы изнутри! Если б не ты, я жил бы сейчас спокойно!

— Ты сам выбрал это. А теперь орешь так, что Аида сотрясает.

— Я не выбирал. Это было всегда.

— Значит всегда и будет.

Гефестион с трудом приподнялся на локтях, свесил с ложа ноги и замер.

— Устал, — виновато произнес он, глядя в каменное лицо Александра.

Царь помог ему подняться.

— Принесите чистые одежды и покрывала! — крикнул он, чувствуя, как влажная рубаха облепила спину Гефестиона.

Рабы засуетились. Александр нервно понукал их в нерасторопности. Наконец, Гефестион тяжело опустился на свежие простыни и откинулся на подушки.

— Что-то мне как-то неважно, — грустно признался он.

— Ерунда. Помнишь в Каппадокии на Кидне, — перебил его Александр, — я был не лучше. Ты тоже стенал так, что сам Аид вытолкнул меня назад, лишь бы ты замолчал.

— Ну, если ты решил считаться, — улыбнулся Гефестион, — то ты должен мне за Кирополь, стену маллов…

— Ты торгуешься со мной, как старая базарная пройдоха. Я поделил с тобой империю. И, кстати, — в глазах царя заиграли мальчишеские озорные блики, — не спросил сдачи.

— Сдачи? Да, ты попросту не доплатил мне!

— Сколько же ты хочешь?

— Ну-у-у… Я подумаю.

— Скажешь. Я рассмотрю твою просьбу, как первоочередную в списке самых важных дел.

Уже от самой двери Александр добавил:

— Только не продешеви.

— Как бы мне не разорить тебя.

А после грустно добавил, глядя на закрывающуюся дверь:

— Халка (1) будет много за такую развалину, как твой хилиарх, царь. Ты и, правда, переплатил.

Вечер густел в углах. Рыжие огоньки возились в плошках, трепетали тельцами, перешептывались, потрескивая. Бедра танцовщиц дрожали в блеске пересвечивающихся золотых пластинок. Бубенчики на тонких цепочках, оковавших босые ноги, весело позвякивали. Гефестион смотрел на танец через полузакрытые веки.

— Если ты устал, — шепнул на ухо Александр, — я велю им убираться вон.

— Нет. Просто я вспомнил ту танцовщицу из Спарты…

— Гетеру, которой ты был увлечен?

— Ну, был.

— У тебя просто слюни текли, когда ты смотрел на ее обнаженные бедра.

— Никто не танцевал лучше.

— Просто она умела увлечь тебя. Прошло столько времени и, наверное, я могу уже сказать тебе…

— Что ревновал, — перебил друга Гефестион. — Думаешь, я не знал?

Александр удивленно посмотрел в засветившиеся хитрой улыбкой глаза.

— Я теперь тоже могу признаться тебе. Думаешь, я не видел, что ты подглядываешь за нами в платановой роще, прячась в кустах? — сын Аминты нежно улыбнулся.

— Так ты? ..

— Да. Заставлял тебя ревновать, чтобы любил крепче.

— Ну, знаешь!

— Я хоть и не гетера, но тоже кое-что в этом деле смыслю. Такого наслаждения я не испытал больше никогда, вытворяя все это у тебя на глазах.

— Это все знаешь от чего? — лукаво шепнул Александр.

— Ну, наверное, от того, что больше не было кустов, в которых ты прятался с таким треском, что пораспугал в округе стадиев на пять всю живность. Хорошо еще, что македонянки не носят платья, оставляя бедра открытыми.

— А то что?

— А то бы ты перемял все кусты в округе Миезы.

— Гефестион, ты просто наглец!

— Может быть. Но ты всегда хотел завоевывать, а я просто позволял тебе это. Хотя жаль, что тогда ты еще не понял, что уже давно сделал это.

Александр улыбнулся, вспоминая свою глупую детскую ревность.

* * *

Ночь стекала с белеющего неба, рвалась, пряча ошметки в укромные уголки. Александр позволил себе задремать. С наступлением сумерек Гефестион начал бредить, словно покрывало мрака застлало и его ум. Дыхание стало прерывистым, сбилось на хрип. Огонь, зародившийся внутри болезненного тела, выплеснулся на щеки, вытапливая разогретые капли, богато устлавшие лицо. Незримые силы, творящие дикие пляски, содрогали могучее тело, заставляя Гефестиона вскидываться, и снова бросая его на подушки. Светильники безумными отблесками отражались в распахнутых глазах, размазанными всполохами опрокидываясь на взмокшую кожу. Крик срывался с пересохших треснутых губ, и после все стихало. Гефестион замирал, тело становилось бескостным, и лишь вена, бешено пульсирующая на шее, выдавала, что жизнь все еще держится за себя.

Проходило немного времени, и борьба невидимых чудовищ вновь вскипала в измученном теле, разрывая и принося страдания. Лекарь принес теплое питье. Александр принял плошку и поднес к губам друга, но в тот же миг тело того вскинулось, влекомое неистовым порывом. Гефестион вцепился в руку царя, взглянул бешенными невидящими глазами и засмеялся. То был не просто смех, то был гогот, переходящий почти в рычание. Звон покатившейся по полу посудины словно спугнул царствующих невидимок. Гефестион побледнел, упал на подушки, но тут же подался грудью вверх и закричал. Гримаса муки исказила черты, потом отступила, возвращая знакомый облик.

Приступы следовали один за другим, пока следующая судорога не вызвала порывы неукротимой рвоты. Казалось, вместе с ней из Гефестиона исторгались мучители. Прошло какое-то время, и он успокоился, забывшись в глубоком беспамятстве.

Александр распорядился перенести друга в свои покои и теперь сидел рядом, глядя на осунувшееся лицо. Бледность сходила, щеки подернулись легким едва различимым румянцем, дыхание выравнивалось, и в спокойном колыхании груди уже затихли хрипы. Царь убрал со лба Гефестиона прилипшую спутанную прядь, и она так и осталась торчать жестким изломом. Александр нежно скрыл в ладонях запястье друга и прижался лбом к его руке. Покрывало усталости окутало тело, распуская нити напряжения, и сон незаметно овладел сознанием.

Царь очнулся от легкого прикосновения. Глаза Гефестиона сузились в ласковой улыбке.

— Я занял твое ложе?

— Что говорить о ложе, когда ты занял мою жизнь. Тебе лучше?

— Мне хорошо. Надо полагать, случилось нечто, раз я не помню, как оказался здесь?

— И хорошо, что не помнишь. Скажи, ты еще считаешь меня своим царем?

— Странный вопрос, Александр. Я что-то не то сделал, раз ты спрашиваешь?

— Ты не ответил.

— Да.

— Тогда ты подчинишься моему приказу и останешься в постели.

Гефестион улыбнулся.

— Ты решил нянчить меня, как дитя?

— Я решил беречь тебя, как друга.

— Как прикажешь, мой царь.

— Вот и хорошо. Надеюсь, ты не забыл, что бывает за непослушание царю?

— А если забыл? — губы Гефестиона сложились в широкую линию, заставляя треснуть тонкие едва схватившиеся корочки. Тут же выступили капели крови, сгоняя с губ улыбку.

— Вот видишь! — весело воскликнул Александр. — Так что лучше лежи спокойно и не вспоминай.

Взгляды друзей встретились. Они смотрели друг на друга, и что-то теплое, обласканное, невидимое взору растворялось между ними. Это был незримый диалог, понятный только посвященным, в котором нет слов, но есть глубокий смысл.

— Я голоден так, словно не ел вечность, — тихо произнес Гефестион.

— Не удивительно. Ты потратил столько сил на битву с собой. Я прикажу принести тебе козьего молока с медом.

— О, нет! — взмолился Аминторид. – Все, что угодно, только не это. Может, я и потерял силы, но у меня еще остались зубы, способные рвать мясо! Сжалься, царь, или ты хочешь добить меня?! Полжизни ты травил меня мочой старого козла, которую Филипп называл снадобьем. Наконец, этот гнусный старикашка помер, и ты решил стать его последователем? Теперь ты называешь едой это несносное пойло?!

— Великий Зевс не брезговал, когда божественная коза Амальтея вскармливала его в критской пещере.

— Но я не Зевс, — упавшим голосом произнес Гефестион, понимая, что бесполезно тратит силы, Александр уже распорядился.

Пердикка видел, как Александр вышел из покоев Аристандра. Осунувшийся, монарх выглядел очень уставшим. Подождав, пока царь удалится, он вошел к прорицателю. Тот сидел в задумчивости, поглаживая негустую, благородно стриженую бороду.

— Александр спрашивал тебя о чем-то? — поприветствовав провидца, спросил Пердикка.

— Я толковал ему ночное видение Гефестиона.

— Судя по тебе, оно не сулит ничего хорошего.

— Если не сказать хуже.

— Хуже?

— Я не смог открыть смысл Александру. Это бы убило его.

Пердикка вопросительно заглянул на Аристандра.

— Боги призывают Гефестиона, но я не мог сказать это Александру.

— Скажи о сне мне.

— Белая кобылица в упряжи с прекрасной женщиной на колеснице. Потом якобы крушение… колеса… он оглядывается, чтобы помочь женщине, ищет ее и видит, как очертания ее сливаются с очертаниями лошади, становятся единым, растворяясь друг в друге. Он зовет ее, но она лишь ласково улыбается в ответ.

— Да-а-а, — протянул Пердикка. — Даже не представляю, что тут можно толковать. Что ты сказал ему?

— Я старался сказать так, чтобы ничего не сказать, хотя чую беду и скорую. Левкополоя (2). Так ее зовут критяне. Деметра (3). Ее явление ночью не сулит ничего, кроме бед. Кроме того, вдруг, ни с того, ни с сего ко мне явился старец-провидец. Тот, что следует с нами из индийских земель…

— Этот странный старик? Как его там Бхара…Браха..

— Бхамшбарам-Гупта.

— Во-во.

— Он сказал, что видел, как одна сумасшедшая женщина танцевала танец черного колдовства, кружась и двигаясь так, что ее следы на песке сложились в знак. Он нарисовал мне это.

Аристандр протянул Пердикке дощечку. На еще влажной глине был изображен круг с крестом внутри. Концы креста загибались слева направо. Пердикка смотрел на изображение, сдвинув брови.

— Что это?

— Знак огненного колеса (4). Видишь, как загнуты линии? Колесо может катиться только справа налево, то есть, как они говорят, противосолонь.

— Противосолонь? Бред какой-то! — брови Пердикки еще больше сдвинулись.

— Против движения солнца. Болезнь Гефестиона не случайна.

— Я и сам уже догадался. Но что…

— Ничего, — перебил Пердикку Аристандр. — Сделать, боюсь, ничего нельзя. Все гадания указывают на то, чего обратить нельзя. Он почти ушел от нас.

Пердикка медленно опустился в кресло.

— Наверное, так и должно было случиться, — сказал он как-то отвлеченно. — Как нужно ненавидеть Александра, чтобы так жестоко убить его? Я знаю почти наверняка, чья это рука.

— Это не рука бога, но человека.

— Не одна здесь рука, — Пердикка уже говорил сам с собой.

Он отрешенно встал и побрел к двери, все еще глядя на табличку. «Вот она власть человеческая в оправе алчности». Его пальцы с силой сдавили табличку, сминая изображение, словно он хотел стереть этот знак, выпавший человеческой судьбе.

* * *

Солнце взвилось над горизонтом и повисло расплавленным диском на обесцвеченном небе. Духота сгущалась и становилась почти вязкой. Гефестион сидел в кресле на балконе, глядя на пыльную завесу, поднятую промчавшимися вдали лошадьми. Она заволокла холмы, и лишь небольшие участки едва просвечивались в истончающихся, словно потертых оконцах. Он вновь чувствовал приступы боли, нарастающие, перебивающие дыхание и затем отступающие. Он хватал ртом воздух, стараясь отдышаться, капли пота бисером проступали на лбу, и все повторялось сначала. Гефестион с такой силой стискивал зубы, хороня внутри рвущийся крик, что глаза покрыла сетка лопнувших сосудов.

— Тебе опять нехорошо? — голос Александра упал, заставляя Гефестиона вздрогнуть. — Что с тобой? Ты весь мокрый.

— Ничего особенного. Твой мед разогрел кровь, и мне просто нестерпимо жарко. Говорю тебе, я однажды помру от этого пойла.

— Давай я помогу тебе лечь и распоряжусь, чтобы пригнали фалангу рабов с опахалами.

— Я, пожалуй, действительно лягу. Духота клонит в сон. А ты разве не собираешься на игры?

— Не хочу. Все так не вовремя.

— Помилуй, Александр. Ты не можешь не пойти. Кто кроме тебя будет судить соревнования? Сегодня же последний день игр. Твое отсутствие оскорбит всех. Империя и так вынуждена делить тебя со мной. Не гневи богов, царь.

— Разберутся без меня, а с богами я как-нибудь договорюсь.

— Если причина только в том, что ты не хочешь оставлять меня одного, я сейчас же соберусь и пойду с тобой. Так решатся все проблемы. Ты сможешь одновременно судить игры и нянчить своего хилиарха. Вот войско развеселится.

— Что за бред ты несешь?

— А ты? Оставь мне Багоя. Он посторожит, чтобы никто не умыкнул меня во время сна.

— Багоя? — лицо Александра вытянулось от удивления.

— Ну, да. Он позвенит своими бубенцами, пока я буду засыпать, а после, думаю, подробно расскажет тебе сколько раз я перевернусь во сне с боку на бок, рыгну и всхлипну.

Александр недоверчиво смотрел на друга.

— Не смотри на меня так, — улыбка звякнула в голосе Гефестиона. — Я не шучу.

— Я подумаю. Когда вернусь, тогда и поговорим.

Александр дружески потрепал друга по волосам.

— Отдохни пока.

Александр вошел в свои покои. Гефестион спал, положив на глаза руку. Покрывало сползло, обнажая плечи. Ровное тихое дыхание плавно расправляло грудь, заставляя шелковый блик скатываться к животу и вновь вздымая его. Царь смотрел на друга и чувствовал, как забытое за последние дни спокойствие возвращается вновь.

— Если хоть одна муха взмахом крыла потревожит сон хилиарха, я прикажу распять всю дежурную охрану, — шепотом сказал Александр начальнику караула. Тот лишь молча кивнул в ответ, невольно втягивая в плечи шею.

Александр сделал несколько шагов, затем вернулся и сказал, откинув назад голову:

— Я не шучу.

— Да, мой царь, — начальник караула ссутулился, сделавшись совсем маленьким.

Багой скользнул в царские покои, сел в углу и замер, ожидая, когда Гефестион проснется. Солнце обшарило резные ставни, воровато просовывая в дырочки узкие пытливые лучи. Стаи пылинок лениво поблескивали, окрашивая стрельчатые потоки многоцветными огоньками. Гефестион пошевелился, отворачивая голову, но настойчивый луч просачивался сквозь ресницы, заставляя открыть глаза. Какое-то время македонец лежал неподвижно, но вскоре потянулся к колокольцу.

— Ты что-то хочешь, Гефестион? — спросил Багой, устремляясь к ложу.

— А-а-а, ты здесь! Александр не побоялся, что в его отсутствие я тебя съем?

— Не думаю, что ты преодолеешь столь великое отвращение.

— Верно, не преодолею. Однако, я голоден. Эта еда для беззубых старух не придает сытости. Вызови ко мне повара.

— Я не вызову. От Александра было распоряжение не давать тебе ничего, кроме меда с молоком.

— Что-о-о? Ты, видно, не бережешь свою шкуру, раз осмеливаешься перечить мне!

— Моя шкура стоит немногого, поскольку не принадлежит мне. Я - раб.

— Верно говоришь. Наконец-то, я слышу слова разумного человека. А раз так, давай сюда повара. Я разберусь с Александром сам, без твоих указаний!

Дрожащий невысокий человек с темной прокопченной кожей и масленичными глазами распростерся ниц перед ложем хилиарха.

— А, Измаил, — смягчив голос, произнес Гефестион, — наконец-то. Теперь у меня появилась надежда не помереть с голоду. Думаю, цыпленок сможет утолить мою грусть.

— Лучше съешь меня живьем! — взмолился кашевар. — Только так я избегну гнева царя!

— Я не настолько голоден, чтобы пережевывать твою усохшую тушку.

— Беды не избежать, — запричитал старик, почти касаясь губами пола. — Лучше бы мне вообще не родиться.

— В чем дело, Измаил?! Эта неприятность с тобой уже произошла лет триста назад.

— Лучше скорми мое сердце собакам, а тело брось на потеху воронам…

— Ты что, повредился рассудком? Что ты несешь? А впрочем, я завсегда успею.

Старый еврей разогнулся и, собрав все силы, выкрикнул:

— Делай со мной что хочешь, но еду тебе приносить запрещено!

— Та-а-ак. Что ж, отлично! Придется все делать самому.

Гефестион поднялся, но старик бросился к его ногам, вцепился, распластавшись во весь рост.

— Пошел вон!

Гефестион отшвырнул его. Гримаса презрения соскользнула по лицу, исказила в отвращении линию губ. Старик вновь ухватился за колени хилиарха в последней надежде остановить. Македонец рванул шнур, удерживающий балдахин над кроватью, Звякнули рассыпавшиеся крепления. Негодование хилиарха взорвалось звоном нашитых на шнур металлических подвесок и визгом старика еврея, старающегося укрыться плетьми рук от посыпавшихся пинков.

— Или ты сейчас же отправишься за тем, что я требую, или отправишься к праотцам! — ревел Гефестион, продолжая избивать непокорного. Измаил почти дополз до двери, когда македонец опомнился.

— Чего уставились?! — заорал он вбежавшим на вопли стражам. — Забыли, кто перед вами?!

Воины попятились, спотыкаясь о ползущего кашевара.

Багой успел подхватить обессилившего Гефестиона, едва не свалившись вместе с ним.

— Уйди, зашибу! — Гефестион оттолкнул перепуганного перса. — Стоит ослабить руку, как рабы начинают смелеть настолько, что позволяют себе вякать!

Багой растерянно смотрел на македонца, не решаясь шевельнуться.

— Чего стоишь?! Пойди, станцуй мне что-нибудь! Тебя оставили развлекать и присматривать за мной, а ты застыл, как усохший кактус!

Багой несмело звякнул браслетами на ногах, сделал несколько шагов и замер, глядя на закрытые веки Гефестиона.

— Продолжай, — произнес тот, даже не открыв глаз. — Я слушаю, как звенят твои погремушки. Они хоть немного заглушают пустые звоны в моем желудке. И чего Александр так возбуждается от этого? Не знаю, что больше гремит, твои побрякушки или кости.

Потом помолчал и добавил:

— Или ты бережешь для него свое колдовство?

— Нет колдовства, Гефестион. Я счастлив тем, что хоть иногда нужен Александру.

Дверь распахнулась, позволяя старику-повару распластаться, причитая.

— Измаил, ты что-то на ногах не стоишь. Не заболел ли? — спросил Гефестион небрежно. — Меня уже тошнит от тебя.

— Лучше б я заболел и умер вчера.

— Тогда надо было стараться вчера. Чего теперь ныть?

— Гефестион, пощади старика, — взмолился еврей, вознося к небу иссушенные руки. — Александр запретил мне давать тебе еду.

— Александр?! А при чем здесь Александр?! Или я без его согласия уже и поесть теперь не могу?! Да вы что, все рассудком повредились?!

— Будь, что будет. Помирать придется и так, и так. Пусть уж лучше это произойдет теперь.

Измаил щелкнул пальцами, и смуглый мальчонка с совиными глазами подбежал к македонцу. Теплый аромат запаренных трав пропитал зал. Гефестион потянул носом и почти заурчал от удовольствия.

— Балуешь меня, старый пройдоха. Знаешь ведь, что выпросишь все что угодно в обмен на цыпленка в медовой корочке. Проси, не откажу.

Тяжелые масляные капли сорвались с локтей, довольно расползаясь на светлой ткани. Гефестион рвал цыпленка, заглатывая почти непережеванные куски. Еще немного, и он зарычал бы от наслаждения, по-звериному озираясь, не претендует ли кто-нибудь на лакомое угощение.

— Ты так и будешь стоять? — сжевывая звуки, спросил македонец. — Разве я говорил, что не желаю больше видеть твоих танцев? Повиляй-ка еще задницей.

Багой изящно поднял руки. Браслеты осыпались веселым перезвоном. Качнулись бедра, звякнули бубенчики на щиколотках, и все замерло. Казалось, эти нерешительные звуки прощупали тишину, чтобы в следующее мгновение превратиться в многоголосый поток. Гибкое до бескостности тело перса закружилось в танце. В глазах вспыхнули отражения светильников, преображаясь в иступленное возбуждение.

— Гефестион! — Багой скользнул по полу, видя, как тело македонца безмолвно сползает, скрюченное нарастающим спазмом. Открытый рот Гефестиона перекосила судорога немого крика. Боль, поднявшаяся к груди, не позволяла дышать, и он задыхался.

Старик-кашевар повалился на колени, сцепил руки и запричитал, молясь куда-то в потолок. На крики перса явилась охрана. Принесли воду, засуетились люди, никто не решался послать за царем.

Гефестион лежал с закатившимися глазами, безразличный к суете и шуму. Лицо побледнело, стало прозрачным, и от этого казалось мраморным. Багой нервно выхватывал мокрые тряпки, путаясь в них, беспорядочно накладывая на окаменевшие щеки больного. Неясная синева проступила под загаром македонца, и от того лицо, шея и руки его казались мертвенно серыми.

— Багой, — позвал Гефестион еле уловимым шепотом. — Отошли всех… мне нужно сказать тебе…

Ком тяжело прошел по горлу хилиарха, мышцы сжались попыткой протолкнуть его. Дыхание, освободившись, взорвалось стремительными клокочущими хрипами.

— Да, Гефестион, — перс склонился к лицу воина.

Тяжелая горячая ладонь обожгла изящную руку Багоя.

— Не думал, что когда-нибудь буду просить тебя, ну, да ладно. Я знаю… ты всегда недолюбливал меня, но я также знаю, как сильно ты любишь его, поэтому не откажешь мне в просьбе.

— Я сделаю все, чтобы…

— Сделаешь, не сомневаюсь. Гонец ждет меня, и я ухожу.

— Я велю послать за Александром! — Багой рванулся от ложа.

— Багой! — Гефестион собрал последние силы. — Не надо. Не зови. Это разорвет ему сердце. Я прошу, когда он вернется…

Стон смял слова.

— Ты сможешь… он не должен видеть … муки… скажи… скажи ему, что я ушел спокойно… его имя…

Невидимый победитель уже плясал на костях Гефестиона, торжественным воем срываясь с синеющих губ. Глаза умирающего распахнулись, безысходный ужас промелькнул в них и сорвался, превращаясь в бездну. Взгляд помутился, словно кто-то накинул невидимую пелену. Тело вскинулось, мертвеющие пальцы сковали запястье перса огненным жестким кольцом, и потом все стихло. Грудь вздыбилась несколькими вздохами и после опустилась долгим протяжным выдохом.

— А-лек-сандр, — тихий шелест соскользнул с губ и растворился последними мгновениями жизни.

Тишина. Она бывает невыносимой, такой громкой, оглушающей, поглощающей в себе. Она разливается по телу, и леденящий ужас приносит муки, мириадами колких игл прорывая душу. Тишина падает каменой тяжестью, мнет, втягивает в себя и размазывает, как ничтожную жалкую тварь. Багой понял, что ослеп, словно тьма поглотила его.

Неясные очертания предметов искажались, плыли жидкими размазанными штрихами, затем исчезали и вновь плыли. Багой закрыл глаза и замер, словно ждал, что откроет и поймет, это сон. Он хотел, чтобы это был сон, но горячее кольцо, все еще сковывающее запястье…

— Гефестион, — легкий шепот, почти дуновение, слетел с губ. — Ге-фес-ти-он.

Перс осторожно освободил руку. Как-то кощунственно звякнули браслеты, наполняя жизнью мертвенную тишину. Багой взглянул в глаза умершего. Темно-серые с зеленоватыми штрихами… Солнечный луч пронизывал их насквозь. Багою почему-то вспомнилось море. Оно бывает таким на рассвете, когда солнце только чуть золотит горизонт. Это лицо было прекрасным в смене настроений, гневался ли Гефестион или радовался, и таким измученным оно выглядит теперь в страшном своем спокойствии.

* * *

— Александр, — ладонь тяжело легла на плечо царя.

Юный воин отскочил в сторону, не ожидая, что царь обернется так резко. Бледные мертвенно-серые губы юноши дрожали. Дрожь передалась телу, сотрясая, как перо на ветру.

— Что с ним?! — крик прогремел камнепадом в ущелье.

Юноша повалился на колени, прижимая ко рту руки. Он смотрел так, словно смотрел в глаза смерти. Александр рванулся раненым зверем, что ломится, не чувствуя боли и не разбирая дороги.

— Аридея ко мне!

Царская стража бросилась искать лекаря, который еще несколько мгновений назад размахивая руками, подбадривал выступающих атлетов, а теперь исчез, словно его и не было.

Александр почти бежал по дворцовым коридорам. Мысль, одна единственная мысль вытеснила внутри него все. Не было ни тела, ни души, он превратился в один сплошной убивающий страх. Двое воинов волокли навстречу старого еврея-кашевара. Он не сопротивлялся, обвиснув корявой иссохшейся лозой, и лишь вскидывал плети рук, отгоняя невидимых духов. Глаза, почти выкатившиеся в безумии, вращались, рассыпая брызги испуганных искр. Струйка мочи, извиваясь по ноге, волочилась изогнутым следом по половым плитам.

Александр остановился. Сердца уже не было, и лишь кровоточащая воронка где-то внутри с болью всасывала в себя все его существо. Там, в другом конце коридора, на расстоянии бесконечности толпились люди. Гул голосов заполнял пространство. Рыдали какие-то женщины, и пронзительные вопли рассекали плотный тяжелый воздух. Кто они? Кто дал им право так визжать? Александр устремился на толпу. Сейчас он врежется в нее, разметает, разорвет… Люди расступились. Царь не почувствовал, как ударился плечом о косяк, не почувствовал, как заныла недавняя рана, не почувствовал…

Блики светильников немо падали на лицо Гефестиона, такое спокойное, только немного напряженное. Волосы струились по подушке, поблескивая лунными прядями. Гранат перстня, охраняемый леопардами, уютно темнел на груди. Царь подошел к ложу. Едва ступая, чтобы не потревожить, не разбудить. Сон так важен для Гефестиона.

Александр присел на край, нерешительно, словно мальчишка в свою первую ночь с благодетелем и взял ладонь друга. Она теплая, значит, жара нет, но почему такая безвольная?

Крик вонзился в тишину, преломился в металле. Не человеческий, не животный, неестественный. Изваяния богов содрогнулись, пряча ужас в тенях глазниц. Горе раскололось глухими стонами…

Гнев Александра закровоточил рваными следами на спине лекаря, обрушился осколками древней керамики…

Все самое страшное, что могло произойти произошло. Умер Гефестион. Как нельзя изменить прошлое, так нельзя предотвратить будущее. Они сходятся в одной точке, в одном времени, в своем диком стремлении друг к другу. И не всегда возможно пережить настоящее. Гефестион умер. Это никогда не будет прошлым, не станет будущим, это всегда останется настоящим. Смерть делит мир пополам, между воспоминаниями и тоской, между радостью и отчаяньем, между жизнью и существованием. Жизнь замыкается в окружность, всякий раз возвращаясь к одному и тому же — Гефестион умер.

Александр… Эта человеческая тень, прозрачная, серая и есть повелитель мира? Это сгорбленное существо некогда преклоняло народы? Эта безмолвная пустота наполняла собой империи? Невозможно поверить…

Склонясь над телом друга, он платит сейчас свою цену за каждую отнятую жизнь, за каждую сломанную судьбу, за каждую разбитую надежду. И цена велика, непомерно велика даже для него. Это все равно, что разорвать свое тело, переломать кости, содрать кожу, вырвать душу, убить чувства, потерять зрение и слух. И если после этого выжить, то можно понять, чем сейчас был Александр.

Вавилон — царица мира с гордо вознесенным венцом зубчатых башен, цепляющих резвое солнце, мудрая выщербленными временем морщинами-трещинами выгоревших стен, юная и задорная веселым смехом горожан и переливами трелей небывалых птиц, гордая в величии своего существования и заласканная любовью обитателей, распутная и целомудренная… Так было всегда. Всегда, но изменится теперь. Прибившаяся полубезумная старуха, покинутая возлюбленными в своем горе, она будет испуганно озираться пустыми глазницами бойниц, пряча обезфлагленные беззубые кости башен, словно посрамленная и нагая, падшая и черная от горя. Последний повелитель, последний хозяин, обладатель презреет ее, бросит к ногам погибшего соперника, воздвигнув для него погребальный пьедестал на ее еле дышащем теле. И он взметнется в блеске золота и пурпура, вознося свое божество. Померкнут великолепные врата Иштар, сгорбится храм божественного Мардука, сойдутся и станут узкими просторные улицы… Боги промолчат, не решаясь гневаться, и лишь удивленно воззрят на того, кто бросит им вызов. В бессмертии нет жизни, ибо, как испытать то, что не может отнять смерть?

(1) Халк — очень мелкая по достоинству древнегреческая монета.

(2) Левкополоя — несущаяся на белых конях.

(3) Деметра — Критская Рея изображалась нередко в виде женщины с головой лошади. Явление ее по ночам в таком виде не сулило ничего доброго и являлось вестником гибели.

(4) Знак огненного колеса — изображение, пришедшее из Индии — крест с загнутыми концами, заключенный в круг. Если концы загнуты противосолонь (налево), колесо может катиться по движению солнца (посолонь), что несет добро. Если концы креста отогнуты в обратную сторону, колесо покатится противосолонь (против движения солнца), что принесет беду и несчастье. Маги изображали танцы черного колдовства, двигаясь противосолонь, тем самым накликая несчастья.

.

К Вавилону.


Кассандр соскочил с лошади и взбежал по дворцовым ступеням. Мрак проема поглотил его фигуру, но вскоре темный силуэт вновь замаячил в тусклом свете полупогасших светильников. Быстрые шаги македонца глухо отдавались в пустых коридорах. Покои Птолемея находились в дальнем краю дворца, и Кассандр прямиком направлялся туда. Сонная охрана едва успела подтянуться, не ожидая столь позднего появления гостя.

- Птолемей! – окликнул Кассандр, но ему никто не ответил.

Потоптавшись в ожидании, македонец отправился на поиски друга. Наткнувшись впотьмах на что-то, Антипатрид услышал звон опрокинутой посуды.

- Тьфу ты, Аидово царство! – выругался он. – Шею сломать не долго!

- Слыша грохот, не трудно догадаться, что ты уже здесь! – послышался веселый голос Птолемея. – Кассандр, дружище!

Массивные ладони сына Лага стиснули плечи друга.

- И тебе здоровья, Лагид!

- Проходи, располагайся. Сейчас крикну, чтобы масла подлили. Хоть рассмотрю тебя, как следует.

Птолемей подвел Кассандра к креслу.

- Что за мрак? Сидите, как кроты по норам!

- Понимаешь, Кассандр, - Птолемей лениво скривил губы, - траур у нас.

- А что, разве Александр в Вавилоне?

- Пока нет, но скоро прибудет. Похороны своего «я» здесь назначил.

- Это так на него похоже, с трупом по свету таскаться.

- Кассандр, ты когда-нибудь все-таки отравишься собственной желчью. Гефестион умер, а ты все никак не успокоишься. Пойми ты, наконец, он у-м-е-р.

- Знаешь, Птолемей, я ждал этого всю жизнь, а радоваться не могу. Ну, не могу, и все!

- Почему?

Кассандр ответил не сразу. Птолемей всматривался в его лицо. Глубокие впадины глаз с беспокойными мечущимися зверьками, тонкий нос с изломом, память о детских спорах, борода, придающая солидную фундаментальность худому лицу. Птолемей отметил и в этот раз, что Кассандр нервно кусает губы, складывая их досадным изломом.

- Он и мертвый, - голос сына Антипатра дрогнул низко и глухо, - никогда не оставит меня в покое.

Он обернулся. Хищный птичий взгляд сверкнул из-под сдвинутых бровей. Ненависть вспыхнула пламенным отблеском, словно метнулась из темноты ущелья и вновь ушла вглубь, чтобы тлеть там до случая.

- Наверное, муж скорее простит измену жене, чем ты Александру.

- Он был мне другом. Во всяком случае, говорил об этом. И, знаешь, Птолемей, я верил. И долго. А когда появился этот наследыш обнищавшего рода, знаешь, что произошло? Я не только перестал быть Александру другом, но и сделался предметом насмешек для Гефестиона.

- С тех пор прошло четверть столетия, а ты все вскармливаешь в себе обиды детства.

- Обиды детства?! – вскричал Кассандр, со злостью отшвырнув кубок. – Нет, Птолемей! Это не обиды детства! Это - то самое оскорбление, что не забудется и в десятом колене! Я не могу жить! Я не могу спать! Он, как червь, точит меня изнутри!

- Тихо. Тихо. Успокойся. Я все понимаю.

Кассандр упал в кресло, откинув голову на резную спинку.

- Ты знаешь, как я уважаю тебя, - продолжил он, но голос подернулся дрожью. – Ты – самый мудрый среди всех. Но одного я никак не могу понять, как у тебя хватает терпения сносить все это?

- Сносить что?

- Он ведь признает в тебе родство, почему тогда ты столь незначительно продвинулся по службе?

- О, Кассандр, здесь ты неправ! Ты что думаешь, было бы лучше, чтобы он наградил меня какой-нибудь сатрапией на задворках империи? Нет, друг мой! В мои планы это не входит. Пусть лучше меньше теперь, зато больше потом. Ты ведь согласен? – Птолемей уставился на друга, лукаво улыбаясь самыми краешками губ.

- Ох, Птолемей! Мне бы твое терпение. Ты, как многоумный Одиссей, знаешь, куда идешь и, в итоге, переживешь всех!

- Верно. Пирог порезан, и не наша в том беда, что остальные не удосужились отмерить себе куска по зубам. Лучше скажи, как там Антипатр?

- Как старый лис. Чует неладное.

- И хорошо, что чует. Значит, в голые руки не дастся.

- Ждать благодарности от Александра, это то же, что вешаться, лишь бы проверить крепость веревки. Он напоминает мне самку здорового паука, что вместе с добычей пожирает собственного самца, позабыв, зачем привлекала его, а потом переваривает, исторгая из себя объедки.

- Ничего. У нас еще есть время повернуть дорогу в нужную сторону.

Кассандр довольно улыбнулся. Тело его обмякло и, успокоено сложив на животе руки, он произнес:

- Наверное, человечество вряд ли припомнит еще один такой день, когда несчастье может сразу случиться сразу с кучей правителей.

- Потеряв тень, недолго потерять и себя, - согласился Птолемей.

- Автократор Греции, царь Македонии, божественный фараон Египта, царь Персии, да и вообще всех мыслимых и немыслимых сторон света… И все - в один день. Забавно.

- Не все так плохо, - подыграл ему Птолемей. - Думаю, культ мумии божественного трупа сможет отчасти утолить столь великое горе.

В знак дружбы мужчины сцепили пальцы рук, посмотрели друг на друга и после засмеялись, подавляя, однако, бурное веселье, столь неуместное в объявленном трауре.

* * *

Александр сильно изменился. Дворец кишел докторами, созванными со всех краев света, роился прорицателями, копавшимися чуть ли не в испражнениях царя в надежде узреть в них будущее, но он все равно выглядел больным и угасающим. Дела государства тяготили его, и он постепенно перевалил их на плечи Пердикки и Эвмена, лишь изредка глядя в бумаги безучастными глазами. Сомнения настолько овладели его сознанием, что царь уже с трудом принимал решения.

Странная и неожиданная смерть Дрипетиды, не задержавшаяся после ухода Гефестиона, окончательно сломила Александра, и он окончательно слег. Его почти прозрачная тень с темными дуплищами на месте глаз и едва волочащая ноги появлялась лишь в узком коридоре, ведущим в глубокое подземелье. Оттуда, из небольшого зала, убранного великолепным древним шелком, доставленным специально из Суз, и освещенного ярче солнечного дня, слышались почти со звериным воем стенания и плач. Массивный саркофаг, сработанный из цельного ствола тысячелетнего кедра и увитый золотой чеканкой, хранил забальзамированное в меду нетленное тело Гефестиона.

Покидая траурный зал, царь волочил изболевшееся тело в свои покои, закрывался там и пил. Пил до тех пор, пока не валился, уже не находя сил подняться. По городу поползли слухи о нездоровье и даже смерти Александра. Чем дальше по окраинам слышались рассказы очевидцев, тем богаче они становились, изобилуя все новыми подробностями. Воины роптали, в армии начались потасовки. Ситуация требовала принятия жесткого решения. Гетайры созвали военный совет, требуя присутствия царя.

Слово взял Пердикка:

- Александр! – голос его прогремел металлическими раскатами. – Горе твое безгранично! Мы все скорбим вместе с тобой! Преждевременная кончина Гефестиона повергла всех нас в ужас и скорбь! Мы понимаем, сколь непосильна ноша твоей утраты, но все же, как бы тяжело мне не было говорить, я хочу напомнить тебе о том, кто ты есть! Больше десяти лет назад военный совет избрал тебя царем, и все эти годы мы были горды своим выбором! Мы верили тебе и шли за тобой. Мы покинули Македонию, чтобы свершить великий поход! Мы оставили позади столько славных битв! Ты всегда был впереди нас, и мы бесстрашно следовали за тобой, сколь бы многочисленен и грозен ни был враг! Мы покорили сотни народов и построили множество городов! И там ты всегда был впереди! Мы претерпели нечеловеческие муки, испытали голод и холод, но всегда видели, как мужественно ты делил с нами все страдания! Это давало нам силы выживать и двигаться дальше! Мы достигли пределов, кои не видели даже славные боги! Ты вел нас, и мы шли, упоенные верой в тебя! Великолепные сокровищницы распахнули двери, и мы стали столь богаты, сколь даже не могли представить! Маленькая Македония, которая едва дышала в тисках врагов, теперь правит миром, диктуя единственно свою волю! И все это благодаря тебе, мой царь!

Пердикка замолчал, выжидающе глядя на Александра. Царь сидел неподвижно, склонив к груди голову и тяжело глядя исподлобья. Лицо его оставалось каменным, и лишь голубоватая пульсирующая венка, резким изломом выступившая на виске, выдавала крайнюю степень напряжения.

- Поход был слишком длинным, - продолжил Пердикка менее уверенно. Зная горячность Александра, он был сбит с толка его молчанием. – Сатрапии уже позабыли твердость твоей руки, позволяя себе бунтовать. Государство на грани распада. Волнения в Бактрии и Согдиане принимают катастрофический оборот. Ты принял меры, они принесли кратковременный результат, но слухи о твоем нездоровье распространяются подобно ветру. В Арахозии уничтожен македонский гарнизон и смещено правление. В Согдиане полностью вырезано греческое поселение. К шайкам мятежников под управлением Леосфена (1) примкнули этолийцы. Они вооружаются, серьезно готовясь к войне. Сам Леосфен поносит тебя настолько, что это стало слышно уже в Элладе. Там, того и гляди, разразится война. Контингент, расквартированный в Экбатанах, не сегодня-завтра перережет друг друга. А ты в такое время скорбишь, закрывшись в своих покоях, безучастный и больной…

- К чему ты клонишь?! – голос царя показался чужим.

Александр остался сидеть, и лишь белые пауки выступивших сухожилий, тянущих к пальцам костлявые лапы, уродливо проступили под кожей. Пальцы сжали позолоченные морды львов, венчающих подлокотники трона с такой силой, что казалось вот-вот сомнут их. Пердикка вскинул голову и почти крикнул:

- К тому, мой царь, что, если ты не обретешь прежнюю ясность ума, военный совет вынужден будет назначить регента, признав тебя недееспособным!

Александр вскочил, сдернув плащ. Тяжелая фибула с тесненной восьмиконечной звездой Аргеадов отлетела в сторону.

- И ты смеешь мне это говорить?!

- Так решил совет войска! – выкрикнул, вскакивая Антигон.

- Да! Да! – послышалось из зала.

- Совет изберет регента!

В мгновение воздух пропитался напряжением, словно до предела натянутые тетивы пронизали его.

- Я это видел не раз! Бунты – столь излюбленный ваш путь! Вы лижите мне ноги, восхваляя добродетели, а после, как стая трусливых псов сбиваетесь в кучу, чтобы лаять, наперебой оскорбляя меня! Меня, своего царя и сына Амона!

- Амон здесь не причем! – вновь послышались выкрики.

- Да, и Зевс вряд ли разрешит наши нужды!

- Нам нужен царь!

- Вам нужен царь?! – гневно перебил Александр. – Не сомневаюсь! Я вел вас к вершинам славы, а вы так и остались пастухами, раз не способны удержать то, что завоевали! Вы галдите, как стая крикливых воронов, стенаете, что терпите беспорядки среди воинов, но разве принудили их к дисциплине?! Или я должен немедленно покинуть свои покои, чтобы указать каждому копейщику(1) или пелтасту(2) его место?! Не моя власть ослабла, но ваша! И не я забыл, вы забыли, кто вы по праву! Вы явились воевать со мной! Угрожаете избрать регента! Но разве есть среди вас достойный?! Разве есть среди вас тот, кто способен удержать власть?! Тот, кто способен повелевать империей, раз не может справиться даже с собой?!

Царь замолчал. Его гневный взгляд скользнул по угрюмым лицам военачальников и вновь померк. В зале повисла удушливая тяжелая тишина. Александр опустился на трон. Царственно выставив вперед одну ногу и облокотившись о спинку расправленными плечами, он надменно-горделиво вскинул голову.

- Молчите? – тон его оставался жестким. – Что ж, тогда скажу я. Если волк режет овцу, все стадо в панике мечется, наталкиваясь и давя друг друга, и лишь кнут пастуха способен угомонить его. Вы привыкли видеть во мне пастуха, что понукает вас к новым пастбищам, когда старые уже оскудели! Но, даже стоя посреди сочной травы, вы не додумаетесь опустить морду, чтобы вдоволь наесться! Но и после вы, обожравшись, разляжетесь в собственном навозе в лени преодолеть усилие в несколько шагов! Вижу, что и дальше придется мне делать все за вас! К вечеру сегодняшнего дня я жду подробного доклада от каждого командира соотносительно его полномочий! Список делегаций от сатрапий, ожидающих приема, я желаю получить немедленно! Всем таксиархам, синтагмархам(3), иллархам(4) надлежит произвести тренировочные смотры и доложить о готовности подразделений к маршам! Полевым лекарям составить списки больных и немощных и доложить к завтрашнему утру! Канцелярии подать сведения о выплатах и задолженностях по каждому формированию! Жалобы и спорные дела будут мной рассмотрены послезавтра, начиная с восхода солнца! А Эллада, - царь тяжело сглотнул, - вспомнит, как болят колени, когда вновь поползет ко мне!

Не желая слышать никаких возражений, Александр шумно поднялся и направился к выходу в сопровождении личной охраны. Он шел быстрой уверенной походкой. Легкости не было, и в каждом шаге слышалась металлическая тяжесть власти.

* * *

Даже спящие вулканы, ласково баюкающие взбитые облака на вершинах, окутанные ажурной нежно-зеленой дымкой лесов, красующиеся плавными формами великолепной модели на безукоризненном бирюзовом фоне внушают трепетный страх, порожденный восхищением затаенной мощи. Гнев вырывается из глубин, изливаясь мощными потоками и стирая все, что недостойно касаться ничтожным существованием царственного гордого величия. Лава течет, шипя негодованием, пока не утолит жажду, насытившись живой трепещущей плотью.

Внезапно и мощно почти угасший вулкан взорвался в Александре, излился гневом, смешанным с неистовством мщения. Гонимые этим порывом орды македонских воинов выплеснулись на мидийскую землю.

Отослав Пердикку с телом Гефестиона в Вавилон и дав три тысячи человек охраны скорбного кортежа, Александр обрушился на косеев. Однажды продиктовав им свою волю, царь теперь был до крайности взбешен их неповиновением. Ведение горных войн после Бактрии, Согдианы и Индии стало обычным делом. Подвижные отряды рассыпались по горам, подобно охотничьим собакам вытравливая неприятеля из узких расщелин. Жестокость, с которой Александр уничтожал непокорных, не имела пределов, и вскоре склоны густо усеяли человеческие останки. Корявые корни, цепляющиеся за камни, походили на огромных пауков, припавших к земле и пожирающих сгустки чернеющей крови. Крики хищных птиц, одуревших от обжорства, сытым эхом метались меж отвесных каменных стен и, попав в узкие расщелины, тонули там. Воины Александра врывались в поселения голодной сворой, раздирали захваченные пожитки, словно и не видели никогда городов, отяжелевших в роскоши. Яд вкусившего сладость победы и радость полученной награды навсегда остается в крови. Он, как хищный зверь, почуявший запах крови, превращается в одно слепое желание - обладать.

Вид Александра, постукивающего костяшками пальцев о подлокотник походного трона, был страшен. В глазах вспыхивали безумные искры, словно Зевс и Арес боролись, потрясая силой и могуществом. Он смотрел на вереницу мидийцев в металлических ошейниках, скованных длинной цепью и волокущих окровавленные тела, как отец, разгневанный непослушанием сына. Александр нервно теребил перстень-печать, выглядевший огромным на исхудавших пальцах и оттого все время болтавшийся, что чрезмерно беспокоило царя. Пыль сереющей маской покрывала лицо и одежду. Кровавые пятна увядали, впитывая пыль, превращаясь в беспорядочный бурый орнамент, разбросанный по коже и доспехам Александра.

- Вновь расходы, - произнес подошедший Эвмен. – Чем больше и дальше мы воюем, тем дороже это обходится казне.

- Ты умрешь от жадности на мешках с золотом, - ответил царь, не отводя взгляда от пленных.

- Нет смысла завоевывать, чтобы в итоге вернуться с голой задницей. На здешних рынках их…

- Они слишком горды, чтобы быть рабами, - перебил Александр.

- Тогда?

- Они будут казнены все до единого. В противном случае мне придется вновь и вновь завоевывать проходы. Во время великого траура, позволив себе посмеяться надо мной, они выбрали свою судьбу. В прошлый раз им удалось обмануть Гефестиона, убедив в покорности. Теперь же я принесу ему величайшую жертву. Сегодня же и покончим с этим.

Эвмен ничего не ответил, но Александр слышал, как он облегченно вздохнул.

Солнце опускалось за горы, рваные тени бесформенными пятнами поднимались от подножья, медленно карабкаясь к вершинам. Воздух становился сырым и тяжелым. Глашатай поднялся на выступ, ровной площадкой выдающийся из скалы. Завыли трубы, повелевая всем молчать и слушать.

«Царь Македонии и Египта, а также всей Азии от предела ее до предела, Царь Четырех Сторон Света и властитель тысяч народов, Александр повелевает: всех мужчин, побежденных и захваченных в плен, а так же юношей и стариков, застигнутых по деревням с оружием, убить, сбросив живыми в ущелье! Тела завалить камнями и стволами, дабы не было искушения ни у кого оказать помощь уцелевшим! Всем младенцам и мальчикам, не достигшим зрелости отрубить по три пальца на правой руке, дабы могли они работать, чтобы уплатить в казну ежегодную дань и лишены были какой-либо возможности взяться за оружие! Всем, кому милостью своей царь Александр даровал жизнь, считать себя тварями низшего достоинства без права подавать голос и выбирать над собой вождей. Всякий, ослушавшийся распоряжения наместников, данных царем, или чинящий беспорядки, должен быть немедленно казнен!»

Ночь опустила покрывало темноты, аккуратно подоткнув под каждый бугорок. Откуда-то снизу слышались приглушенные стоны умирающих. Редкий свист взмахивающих крыльев ночных хищников рассекал чернильную тьму, но она вновь слипалась, поглощая их.

Александр лежал на походной кровати, бессонно глядя в потолок. Ветер колыхал ткань, заставляя тени бесконечно повторять одни и те же движения. Царь чувствовал разочарование. Жертва, принесенная Гефестиону, казалась ничтожной. Осиротевшее сердце затравленно ерзало в груди, сочась кровоточащей тоской. Рядом, свернувшись под его рукой, спал Багой. Счастливая улыбка тронула краешки губ и застыла, словно не хотела выдать себя. Александр посмотрел на перса и отвернулся, прикусив губу, чтобы не застонать. Последнее время царь сторонился друзей, ища приюта среди вина и ласк евнуха, но одиночество неумолимо следовало тенью. Александра мучили тревожные мысли. Предчувствия опрокидывались холодным потоком, скатываясь дрожью по коже. Он приказал усилить охрану, но волнения не отступали. Багой стал единственным существом, кому царь все еще всецело доверял. Перс без доклада входил в его покои, и никто не осмеливался задержать его. Чувствуя власть, Багой практиковал любовное искусство, распаляя в царе необузданное сладострастие. Вскоре навязчиво поползли слухи о неизвестной магии, знакомой лишь дерзкому евнуху.

Опасаясь за свою жизнь, Александр наскоро казнил несколько человек, обвинив их в заговоре. Ни у кого не оставалось сомнений в причастности к тому Багоя. Люди начали шептаться, что евнух видит сквозь стены и слышит мысли. Один лишь царь оставался невозмутимым, позволяя фавориту плести заговоры. Александр сделался чрезвычайно щедрым по отношению к персу, даровав воистину божественный подарок – свободу и дворец, что находился в четырех стадиях от царского в Вавилоне. Следом за этим изменился и Багой. Его взгляд подернулся сытой наглостью, отполированной блеском богатства. И хотя среди гетайров отношение к нему колебалось между презрением и завистью, у всех остальных он вызывал чувство восхищения. Он казался сделанным из перламутра, что моментально меняет цвет в зависимости от обстоятельств. Даже походка его, бесшумная, но твердая, выдавала превосходство. Багой находился в том возрасте, что пленяет совершенством развития форм. Высокий, тонкий, с красотой, едва скользящей по грани между совершенством женским и мужским. Лисипп, как-то ваяя для Александра скульптуру перса, заметил: «Я так долго изучал природу тела, отделяя идеал мужественности от женственности, что пришел, наконец, к выводу, что потратил зря годы. Этот соединил их в себе, перечеркнув все мои усилия. Я даже возжелал его, но так и не понял, как мужчину или как женщину. Я вдруг ужаснулся, когда осознал, что он идеально красив как женщина, но и красив идеально, как мужчина».

Эвмен скрежетал зубами, оплачивая счета Багоя. Украшения и наряды, дорогостоящие учителя танцев, приглашенные со всего света, ванны с благовониями, что могли вызвать зависть даже у богов… Однажды, не выдержав, он намекнул об этом Александру, но тот лишь рассмеялся. «Я так мало дал Гефестиону. Владея Азией, он умер нищим. Ни земель, ни дворцов я не дал ему. Он никогда ничего не просил, довольствуясь лишь надеждами, что были у меня в начале похода, а мне оставил любовь. Багой тоже любит меня, хотя я не могу дать ему того же в ответ. Так пусть хоть все остальное отчасти окупит это».

«Столько сил потрачено в пустую, - зло бормотал Эвмен, выписывая по коридору нервные шаги. - Для чего? Чтобы эти двое разорили казну? И если я даже был рад смерти Гефестиона, этому желаю долгих лет жизни, потому, что вторых таких похорон казна уже не выдержит».

* * *

Как-то, вернувшись с охоты, Александр услышал шум на окраине лагеря. Несколько мужчин волокли по земле старуху. Безумный взгляд выцветших ввалившихся глаз сочился ненавистью. Люди вокруг негодовали, осыпая ее пинками и проклятиями.

- Что здесь происходит?! – вскричал, взволнованный зрелищем Александр .

- Мой царь, - бросился к нему старый закаленный вояка Архонт. – Эта мидийская ведьма шлет на наши головы проклятья! Говорит, что ведает твою смерть.

Александр отшатнулся.

- Как допустили вы, чтобы она прошла в лагерь?!

- Не знаем, мой царь! Никто не видел ее, пока она не коснулась твоей палатки, желая войти…

- Я знаю, кто ты! – закричала женщина, тыча в царя уродливым костлявым пальцем. – Ты - смертный, возомнивший себя богом!

- Толмача сюда! Что бормочет эта безумная?!

- Я бедна одеждой и немощна телом, - хрипела старуха, - но то, что послали мне боги, не измерить талантами(5)! Они позволили видеть твой бесславный конец, безумец!

Один из стоящих позади воинов размахнулся, чтобы ударить пророчицу.

- Не смей! – воскликнул Александр. – Пусть говорит!

- Бесславна твоя смерть, - взвизгнула женщина, - ибо червь пожрет твою плоть! Кровь твоя против крови восстанет! И как иссохнет и засыпан песком будет источник жизни твоей, прекратится твой род, ибо проклято семя твое! Вкусивши досыта от свежей лепешки, ты не побрезговал подобрать и черствые крохи! Ты жаден, но не сможешь вкусить от богатства своего!

Глаза безумной потухли, и, отвернувшись, она начала бормотать что-то, набросив на лицо прядь спутанных безжизненных волос.

- Что она говорит?! – взволнованно выкрикнул Александр. – Переведите, наконец!

- Мой царь, - оправдывался толмач, не решаясь открыть царю смысл проклятий, - это какой-то древний язык. Я никогда не слышал такого.

- Встряхните ее!

Александр буйствовал до тех пор, пока, наконец, не добился перевода.

Старуху подняли, но она вдруг засмеялась, визгливо всхлипывая и обнажая беззубые десны. Безумие скрючило ее, и она свернулась, пряча голову между колен и неестественно выгибая руки. И лишь когда ее поволокли к краю утеса, женщина обернулась и крикнула:

- Скоро! Жди!

Александр пошатнулся, словно чувствуя, как из-под ног уходит земля.

Багой застал царя в глубокой задумчивости. Он сидел в кресле, пристально уставившись на щит Ахиллеса. Огненные блики ласково гладили древнюю чеканку. Тысячелетние кони, колесница, фигуры, изломанные местами от ударов оружия, но живые, отринувшие смерть, они и сейчас неслись навстречу своей судьбе. Гефест, хромой бог, некогда вдохнул в них мужество, что сродни лишь богоравным.

- Я знаю твою печаль, повелитель, - сказал Багой вкрадчиво.

- Боги играют судьбами, - задумчиво произнес Александр.

- Смертных.

- Смертны все, - перебил его Александр. – Даже боги.

- Неужели, повелитель, слова обезумевшей старухи страшат тебя?

- Она призвала мою судьбу. Посмотри на щит, Багоас. И Ахиллес, и Патрокл бились, прикрываясь им, и все же стрелы судьбы прошли насквозь, потому, что это был их путь. Они сами выбрали его. Ахиллес принес Трою в жертву возлюбленному, я же отдал Азию. Мой Патрокл ушел, значит, следующий я.

Александр помолчал, а когда продолжил, в голосе зазвучала натянутая струна боли.

- Он всегда называл Вавилон моей Троей, но так и не вернулся в нее. Десять лет минуло, все повторяется в точности. Судьба призвана(6).

Багой не нашел, что сказать. Горький ком разрастался в горле, затруднял дыхание. Глаза, словно чаши наполнились слезами, и они выплеснулись, обожги щеки, чтобы в следующее мгновение сорваться на грудь тяжелыми каплями расплавленного металла.

Вавилон – любимая, что манит в объятья горделивых улиц, сбрызнутых томным ароматом напоенных солнцем камней с крупицами воспаренных дымков благовоний. Непостоянная кокетка, что отдается лишь избранным, раскрывая белостенные бедра величественных ворот, маня и соблазняя уютным лоном. Двести стадиев отделяло обладателя от соития с избранницей, но Александр не спешил. Приказав разбить лагерь, царь вызвал к себе Протесилая, грека, что был назначен командующим царской агемой(7).

- Что слышно о Нархе? – спросил Александр, устраиваясь в кресле.

Бряцая сияющим оружием и неся свою стать, подобную лучшим изваяниям скульпторов, горделиво и неспешно, Протеселай ответил:

- Ничего.

Приподняв в изумлении одну бровь, царь всем телом повернулся к греку.

- Ты вошел с таким видом, что я подумал, наварх(8) наступает тебе на пятки.

- Мы ожидаем прибытия Неарха сегодня к вечеру.

- Н-да. Я ожидал, что он прибудет еще позавчера. Воистину, заставь морскую черепаху грести в песке, большого толка не жди. Дам ему в следующий раз гребцов. Как думаешь?

- Так и думаю, мой царь, - важно вытягиваясь оттарабанил Протесилай.

- Свободен, - разочарованно произнес Александр. – Согласишься с чем угодно, лишь бы шкуру не покарябать! Лизоблюды! Как только Неарх вернется, немедленно доложить!

- Да, мой царь.

Взгляд Александра остановился на невысоком столике. На тяжелом атласе покоился ларец. Царь нерешительно коснулся темной полированной крышки. Два голубя тонкой резной работы застыли в вечном парении, скрестив взмахивающие крылья. Слоновая кость в переливах перламутра светилась изнутри. Дрожащими пальцами Александр открыл замок. Меч Гефестиона, мудро поблескивая закаленным металлом, покоился на ложе из великолепной ткани цвета густеющей крови. Чуть загнутая рукоять в россыпи утопленных дорогих камней, ложбинка вдоль наточенного лезвия с граненным орнаментом оливковых листьев и надпись: «Разделяю с тобой бессмертие, ибо все остальное недостойно тебя».

«Гефестион, - прошептали подрагивающие губы. – Гефестион. Не покидай меня…».

Александр прижался лбом к рукояти. Металл обжег безразличным холодом. Он просочился внутрь, пролился тонкими ручьями в грудь. Боль кольнула сердце, словно порвалась перетянутая тетива.

- Сколько я еще протяну без тебя?

- Разве я не с тобой?

- Но ты оставил меня!

- Неправда. Я здесь. Ты несправедлив ко мне.

- Но я совсем один.

- А как ты хотел? Кто в силах быть тебе равным?

- Никто! Только ты!

- Вот видишь.

- Я не могу никому верить! Мне все время кажется, все шепчутся у меня за спиной, сговариваясь.

- Не думай об этом. Когда придет твое время, ты не пропустишь его. Заговоры неизбежны. Такова власть. Но ведь и ты не раз прибегал к ним.

- Ты о чем?

- Ты знаешь. Вот и теперь, разве ты послал Кратера просто сопроводить ветеранов домой(9)?

- Откуда ты знаешь?

- Я же говорил, что не оставил тебя.

- Антипатр стал…

- Знаю.

- Что ждет меня, Гефестион?!

- Твоя судьба.

Александр вздрогнул.

- Гефестион!

В комнате было пусто, спокойно подрагивали огоньки в светильниках, и лишь чуть колыхнулась занавесь входа, словно кто-то только что вышел, легко коснувшись ее.

Неарх возлежал с друзьями, прикрыв глаза и временами смачно срыгивая. Он только что посетил бани и теперь, расслабленный и умащенный, позволил себе отдых. Пердикка и Птолемей, встретив друга, устроили пир в честь его возвращения. И хотя по случаю царского траура там не было танцовщиц и музыки, зато еды было в отменном количестве.

- И что Александр? – спросил Птолемей, довольно вытирая о хитон сальные пальцы.

- Что Александр? Должен был встать лагерем в тридцати стадиях от городских стен. Послал меня выяснить, как тут и что, все ли доставлено к погребению.

- Нужно разорить империю, чтобы возвести этот проект. А ты его вообще видел, Неарх?

- Мне достаточно, что я о нем уже полгода изо дня в день слушаю.

- Он, видать, решил удивить богов, - дожевывая кусок ягнятины, промямлил Пердикка.

- Не знаю, как других богов, но здешнего Мардука он точно разозлил.

- Мардука? – переспросил Неарх. – А с ним-то он что не поделил?

- Стену.

- Стену?

- А ты ничего не знаешь? – оживился Пердикка.

Неарх тяжело перевернулся на бок и уставился на друга.

- Что ты на меня смотришь? Спроси у Птолемея.

- По приказу Александра было разобрано десять стадиев городской стены. Целый обожженный кирпич пойдет на строительство храма новому божеству. Думаю, скоро мы начнем поклоняться ему, как тринадцатому олимпийцу. Хотя… Без разницы. Еще при жизни он локтями расталкивал богов, чтобы втиснуться между ними.

- Уж не о нашем ли ты друге?

- О нем са′мом. Угораздило же Гефестиона помереть в Персии.

- Похоже, ему помогли, - мечтательно заметил Пердикка.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги