Эми всю жизнь читала романтические романы, фантазируя о любви. Но встреча с Беном на свадебном торжестве Нины и Моры напомнила ей, что жизнь никогда не бывает такой простой, как в книгах или в мечтах. И она просто не могла отвернуться от Бена, не задаваясь вопросом, что могло бы произойти.
Даже сейчас, спустя несколько месяцев, она помнила их встречу до мелочей. Бен снова пригласил ее на свидание всего через несколько дней после свадьбы, и Эми согласилась. Они встретились на юго-восточном углу Центрального парка, где еще не выпал первый снег, и пошли на север мимо пруда и зоопарка, постепенно поворачивая на запад к озеру. Это был один из тех редких дней в начале зимы, солнечных и безветренных, и Эми с Беном почти не чувствовали холода, сидя на скамейке у воды и глядя на возвышающиеся над голыми деревьями двойные башни Сан-Ремо, которые Эми назвала одним из самых красивых зданий в городе.
— Коринфские храмы на вершине башен на самом деле были вдохновлены памятником в Афинах, — объяснял Бен.
— У тебя на все случаи жизни есть интересный факт, — улыбнулась Эми.
— В основном из области архитектуры, — сказал Бен. Подавшись вперед, он по-профессорски поднял указательный палец и произнес с британским акцентом: — Знаете ли вы, что в Центральном парке около десяти тысяч скамеек? И примерно половина из них усыновлена.
— Я полагаю, что «усыновление» скамейки требует значительного пожертвования в пользу парка? — спросила Эми.
— Около десяти тысяч долларов. — Бен засмеялся. — Но за этот взнос ты сможешь повесить на скамейку табличку с любой надписью, что довольно круто.
Эми обернулась, чтобы посмотреть, украшена ли их скамейка мемориальной доской.
— О, эти скамейки у озера были одними из самых популярных, — заметил Бен. — Они были распроданы много лет назад.
И действительно, Эми нашла слова Э. Б. Уайта, выгравированные на тонком листе металла, прикрученного к деревянной панели позади нее: «Я встаю по утрам, разрываясь между желанием спасти мир и желанием наслаждаться миром. С таким настроением трудно строить планы на день».
В течение нескольких недель после свидания в парке Эми и Бен стали проводить много времени вместе. Бен водил ее на экскурсию по своим любимым зданиям и достопримечательностям, Эми приглашала его во все свои любимые книжные магазины. Она присоединилась к нему на мероприятии #СплетенныхВместе на Таймс-сквер, а он посетил ее класс в День карьеры, и Эми восхитилась его легкостью в общении с учениками.
Благодаря письмам они уже сблизились на расстоянии, поэтому, оказавшись рядом по-настоящему, почти сразу почувствовали себя удобно и спокойно, не испытывая типичной напряженности раннего ухаживания. Они оба знали, что ставки в их зарождающихся отношениях выше, чем у других, но Эми чувствовала, что ее переполняет то же острое желание, которое одолевало ее на свадьбе Нины. Ее будущее с Беном — будь то кратковременный роман или что-то более продолжительное — в то время было еще неясно. Она лишь знала, что хочет воспользоваться этим шансом и посмотреть, к чему это может привести.
Конечно, Эми не забыла ни своего первоначального малодушия, ни мучивших ее страхов. Она беспокоилась, что может оказаться недостаточно сильной для Бена, что она не всегда будет той женщиной из ее писем, порой погружаясь в тревоги, боясь будущего и сердечной боли, которую оно принесет.
И Бен все видел и понимал. Приглашая Эми на ужин с родителями, он сказал:
— Они будут рады познакомиться с тобой, и я буду рад, если ты познакомишься с ними, но я не хочу спешить, если тебе это неприятно. Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя в ловушке.
«Он выбрал слово “ловушка”», — подумала Эми, — явно подразумевая нечто большее, чем просто один обед».
Но она согласилась, она хотела познакомиться с его семьей. И она сидела напротив родителей Бена за столом и обменивалась историями о школьных «сражениях»: Эми пришлось однажды коротко подстричься из-за нечаянно прилипшей к волосам жвачки; отец Бена потерял под ботинками учеников три пары очков; разгневанные родители дважды грозились уволить его мать за неуспеваемость их детей.
Пока мать Бена нарезала кофейный торт, Эми заметила, как та бросила взгляд на сына, и Эми узнала тот самый взгляд, который она сама бросила на Нину, когда впервые встретила Мору, почти три года назад. Этот взгляд говорил: «Мне нравится эта девушка. Она тебе подходит».
В этом взгляде были волнение, радость, а главное — надежда, и Эми поняла, что речь идет уже не только о ней и Бене. Она знала, что Бен долго боролся с желанием поделиться правдой со своими родителями, но в конце концов рассказал им только осенью. Эми раздумывала, смотрят ли родители Бена на нее сейчас и думают ли они, что все их мечты — будущее счастье их единственного сына, возможность увидеть внуков — быть может, связаны с ней.
На короткое, но страшное мгновение Эми засомневалась, сможет ли она оправдать их надежды, и настроение, с которым она пришла на этот ужин, слегка затуманилось. А потом отец Бена удивил ее, первым упомянув о нитях в тот вечер.
— Вот что я тебе скажу, Эми, я рад, что мы с мамой Бена ушли на пенсию. Не завидую тебе: учителям сейчас приходится трудно, надо разбираться со всеми детскими вопросами и проблемами.
— Вообще-то, нам настоятельно советовали не говорить в классе о нитях, — объяснила Эми. — И если честно, мне было очень трудно последовать этому совету, точнее, выполнить этот приказ. Иногда мне кажется, что я обманываю своих учеников или подвожу их, отказывая в более глубоком разговоре. Как будто я даже не могу попытаться и удостоить их вопросы ответом, каким бы неполным он ни был.
— Ну, похоже, ты интуитивно почувствовала правильный путь, — сказала мать Бена. — Ученики всегда хотят быть уверены, что если им когда-нибудь будет страшно, больно или трудно, то они могут прийти к вам. И вы сможете им ответить и помочь, не говоря ни слова.
Слушая мать Бена, Эми поняла, что именно так она чувствовала себя с Беном. Она доверяла ему, показывая и светлую, и темную свои стороны, и так было всегда — даже в самом первом письме. И неважно, что родители Бена питали собственные надежды, они не ложились на плечи Эми тяжелым бременем. Эми влюбилась в Бена, почувствовав в нем родственную душу.
И когда десерт плавно перетек в раунд шарад (Бен и Эми одержали победу, изобразив сцену «красная таблетка / синяя таблетка» из «Матрицы»), Эми позволила себе снова окунуться в знакомое приятное удовлетворение, ощутить близость, которая поглотила ее, когда она танцевала с Беном на свадьбе.
Она чувствовала себя спокойно, даже умиротворенно. В ловушке так не бывает.
К весне Эми и Бен уже планировали жить вместе, и, когда Бен попросил Эми встретиться с ним однажды днем в Центральном парке, она поняла, какой вопрос он собирался задать.
Именно поэтому она надела одно из своих любимых платьев и отправилась в парк пешком, надеясь успокоиться по дороге.
Эми было странно думать, что в следующий раз, когда она пройдет по знакомым улицам, все будет по-другому. Она будет привязана к мужчине, которого любила, к человеку, которому доверяла еще до того, как узнала его имя.
Эми чувствовала себя по-настоящему счастливой. Из-за этого она была поражена, когда вдруг обнаружила, что стоит перед коваными воротами дома Ван Вулси. «Неужели я бессознательно все время шла именно сюда?» — подумала она.
Она остановилась перед домом, как часто делала прежде, и запрокинула голову, чтобы рассмотреть огромное здание: фасад в стиле ренессанса, ряды окон, распахнутых, чтобы уловить дуновение ветерка, широкую арку, сквозь которую виднелся внутренний двор.
И глядя на Ван Вулси, Эми поняла, что никогда не будет там жить.
С самого начала Эми знала, что Бен хотел поселиться с семьей в небольшом домике в пригороде, похожем на дом его детства, с задним двором, где будет горка, чтобы кататься на санках, когда выпадет снег. Эми казалось, что это великолепный план. Но она также знала, что, если она выйдет замуж за Бена и у них появятся дети, однажды она станет матерью-одиночкой, которой придется растить детей на зарплату школьного учителя. И кто знает, где они тогда будут жить? Может быть, когда дети вырастут, поступят в колледж и разъедутся, Эми переберется обратно в Манхэттен. Тогда она устроит свое опустевшее гнездышко в гораздо более дешевом здании, чем Ван Вулси.
Охранника на посту не оказалось, поэтому Эми подошла к воротам и заглянула внутрь, в ухоженный сад. Сейчас он был пуст, и Эми вдруг поняла, что, когда бы она ни проходила мимо, сад всегда пустовал. Она не могла припомнить ни одного человека, сидящего у фонтана или попивающего кофе на одной из изогнутых белых скамеек, не говоря уже о паре влюбленных или семье, наслаждавшихся этим райским уголком.
Наверняка сотни жильцов вели за этими воротами счастливую жизнь, и все же здание вдруг показалось на удивление безжизненным, особенно по сравнению с шумными тротуарами Бродвея у нее за спиной, где они с Беном так часто гуляли рука об руку.
— Простите, мэм. Могу я вам чем-то помочь?
Охранник появился из-за угла, подозрительно глядя на Эми.
— О, простите, я просто остановилась посмотреть, — ответила она.
— Вы собираетесь снять здесь квартиру? — спросил он.
Эми оглянулась на пустой двор, на фантазии, которые она лелеяла последние восемь лет своей жизни в Нью-Йорке, и ответила:
— Нет. — И уверенно повторила: — Нет.
Охранник слегка кивнул ей, и она отвернулась от здания, от мечты, которую ей не суждено было воплотить в жизнь, и ее воображение наполнилось новыми грезами. Наверное, она прокрутила в голове десять различных вариантов предстоящего предложения: стоя на Боу Бридж, прогуливаясь на лодке по озеру, сидя на скамейке в Шекспировском саду. Но, зная Бена, она могла с уверенностью предположить, что ни в одном из популярных для прогулок мест это не случится. Он поведет ее в какой-то тайный уголок, историю которого знал только он.
И, шагая по улице, предвкушая встречу с Беном, Эми отчетливо услышала мелодию, зазвучавшую в ее голове песню, которая привела их друг к другу. Что будет, то будет. «Есть вещи, которые нам неподвластны», — подумала она.
Но как быть со всем остальным?
А как же выбор, который мы делаем каждый день? Кем мы выбираем стать и как мы выбираем любить? Что делать с нитями — смотреть или не смотреть?
Выбор, который Эми сделала на свадьбе своей сестры, чтобы вернуться к Бену.
Выбор, который ей предстояло сделать сейчас, ответ, который она ему даст.
И жизнь, которую они решили построить вместе. Мечты, к которым они будут стремиться.
Однажды в воскресенье Бен вышел из своей квартиры в первый солнечный день весны. Деревья просыпались, ветерок разносил ароматы травы и тележек с горячими закусками. В тот день его группа поддержки собралась раньше, чем обычно, чтобы посетить новую выставку в Нью-Йоркской публичной библиотеке, организованную несколькими видными членами движения #СплетенныеВместе в честь первой годовщины появления нитей в марте прошлого года. Центральным экспонатом временной выставки стала скульптура, созданная из пятисот настоящих нитей, полученных по всему миру.
Это было одно из первых начинаний #СплетенныхВместе в мире искусства и первая большая выставка, посвященная нитям, — ретроспектива явления, которое вошло в жизнь. «Возможно, в последующие годы будут еще выставки», — подумал Бен. Поскольку нити и их коробки нельзя было уничтожить, музеи по всему миру взяли на себя обязанность собирать и хранить эти артефакты, эти реликвии жизни, они принимали их от всех желающих. Те нити, которые не были завещаны музеям, обычно находили пристанище среди семейных реликвий, на каминах и в сундучках с приданым, которые до сих пор собирали некоторые девушки. Многие коробки стали урнами для праха бывших владельцев. Другие были похоронены рядом со своими владельцами, открыты или навсегда остались заброшенными в неизвестность.
Добираясь на метро в библиотеку, Бен думал о своей группе поддержки, уменьшившейся теперь, после смерти Хэнка. Челси вступила в организацию обмена жильем «Короткая нить» и переехала в пляжный домик в Мексику, а Террелл перебрался в Сан-Франциско. Однажды утром он проснулся с желанием начать все с чистого листа и уже через неделю пересек всю страну, вдохновив артистов своего мюзикла на гастроли.
Бен взглянул на рекламные объявления, наклеенные над окнами вагона: средства для похудения, таблетки от эректильной дисфункции и весь в розах плакат двойной премьеры — «Холостяк: длиннонитные» и «Холостяк: коротконитные». (Заявка Челси на участие в кастинге, к сожалению, осталась без ответа.)
— Жду не дождусь новых сезонов, — восторгалась девочка-подросток рядом с Беном.
— Я тоже. Буду смотреть оба выпуска шоу, — согласилась ее подруга. — Боюсь, что версия коротконитных окажется слишком грустной, но, если честно, и более драматичной.
Разговор, который девять месяцев назад привел бы Бена в ужас, или заставил почувствовать себя одиноким, или разозлил, теперь прозвучал безобидно, слова девочек пропали в шуме метро.
Бен не то чтобы перестал остро чувствовать тревоги коротконитных. Ему по-прежнему было очень больно оттого, что большинство экспертов предсказывали победу Энтони Роллинза на партийных выборах в июле, а в ноябре — победу в Белом доме. Его кампании, несомненно, помогло то, что незадолго до первых праймериз в штате женщина, застрелившая Хэнка, почти убийца Энтони, была приговорена к пожизненному заключению. Она была единственной из коротконитных-террористов, выжившей в нападении и представшей перед судом. Возможно, ее наказание послужило символическим правосудием для всех, кто совершил нападения до нее. (А кампания Роллинза не пожалела средств, постоянно называя обвиняемую террористкой-коротконитной, чтобы держать стрельбу в информационном поле, а избирателей — в напряжении.)
Энтони мог с уверенностью заявить о своей победе — пока мог. Бен был разочарован, но не отчаивался. Настоящие и долгосрочные перемены потребуют времени — он это понимал, — и для них необходимо больше, чем просто яркие вспышки противостояния. Но шаги #СплетенныхВместе становились увереннее с каждым днем, они извлекали уроки из предшествующих движений. После международного митинга в январе люди продолжали делиться вкладом коротконитных в их жизнь под хештегом #СплетенныеВместе. Были и выступления на открытых дискуссионных площадках, и сбор средств, и обращения к широкой аудитории в TED Talks. Во многих журналах были опубликованы фотографии коротконитных и активистов #СплетенныхВместе. Персонажи-коротконитные даже начали появляться на телевидении и в художественных фильмах. Той весной южноафриканской девушке из вирусного видео исполнилось двадцать два года, но она решила не открывать свою коробку. Ожидалось, что многие последуют ее примеру.
К тому же будущее самого Бена неожиданно обрело новый смысл. Через несколько месяцев он перережет ленточку в сверкающем новизной научном центре на севере штата, и это станет достойным итогом его почти двухлетней работы. Он сделал предложение женщине, которая его вдохновляла, и — о чудо! — она ответила согласием. Его родители были в восторге. Возможно, он действительно нашел в жизни нечто хорошее, даже с короткой нитью, как обещала ему когда-то листовка группы поддержки.
Стоя у выхода из метро, Бен вдруг подумал о том, что со дня появления коробок прошел целый год. Триста шестьдесят пять дней. Многое в его мире стало другим; многих людей, которые были ему особенно дороги, он встретил за этот оборот планеты вокруг Солнца.
В большой мраморной библиотеке Бен стоял рядом с Морой. Они смотрели на скульптуру дерева высотой почти десять футов, на ветвях которого вместо листьев прорастали нити. На платформе под деревом было написано пятьсот имен.
— Журнал, в котором работает Нина, напечатал статью об этом скульпторе, — сказала Мора. — Говорят, он сотворил целое дерево, взяв чужие нити, но так и не посмотрел на свою. Он сказал, что если бы обнаружил в своей коробке короткую нить, то слишком бы торопился, опасаясь не успеть, а если бы длинную, у него пропал бы стимул работать достаточно быстро.
В другом углу галереи Леа и Нихал смотрели, как по кругу показывают интервью с художником, мужчиной лет сорока, в рубашке с трафаретным рисунком и с тяжелым золотым кулоном на шее. Бен подошел к ним, как раз когда видео началось заново.
— Идея проекта возникла, когда я путешествовал по Японии, — вспоминал скульптор, — и посетил остров Тешима, где в 2010 году мой коллега Кристиан Болтански создал произведение под названием Les Archives du Coeur, или «Архивы сердца», — коллекцию звукозаписей биения сердец людей со всего мира. Я захотел сделать что-то подобное с нитями. Для многих наши нити, как и биение сердца, являются чем-то очень личным, что можем увидеть только мы сами и, возможно, некоторые близкие нам люди. Именно поэтому я хотел создать нечто очень откровенное с этими пятью сотнями нитей, которые принадлежат пяти сотням душ, рожденных в разных городах и разных странах, с нитями разной длины. Но для меня было важно, чтобы ко всем нитям отношение было одинаковым. Зрители никогда не узнают, где чья нить.
Дерево как структура, конечно, сразу пришло мне в голову. Древо жизни. Древо познания. Это напоминание о том, что все мы найдем покой под землей, питая жизнь, которая вырастет над нами.
Нам, людям, свойственно стремление оставить след, который будет напоминать о нас вечно. Мы пишем «Я был здесь» на партах в школе. Рисуем эти слова, распыляя краску на стены. Мы вырезаем их на коре деревьев. Я был здесь. Я хотел, чтобы эта скульптура выполнила ту же миссию, сообщила, что эти люди жили на свете. Перед вами свидетельство того, что эти люди — с их длинными нитями, средней длины и короткими — все они были здесь.