Когда птицы молчат (СИ)

Она умерла. И ее родственники сообщили о похоронах. Он собирался ехать, а мама не могла этого понять. Теперь я расцениваю ее поведение как ревность. Тогда она кричала, что та, другая жена, уже давно никто для него. Но он все же уехал. Они не разговаривали потом две недели.

В целом же у меня образцовая семья. Я росла в атмосфере любви и согласия. И того же хочу теперь для Жени.

Мы пробыли у моих родителей до вечера. Когда приехали домой, уложили дочку спать, а сами просидели перед любимым сериалом до полуночи. Влад обнимал меня, а я устроилась у него на груди, дремля под тихий бубнеж телевизора.

Дни текут как обычно. С нашего разговора в Макдоналдсе прошла неделя. И мы словно вычеркнули то, что было до него. Будто я не трепетала от ласк другого мужчины, не тосковала по прикосновению его рук, а тело не требовало опять ощутить потоки взрывной энергии, протекающие сквозь него.

Людмила Владимировна нагружает меня работой и я ей за это благодарна. Сегодня у нас встреча с журналистами по поводу закрытия детского дома. Потом я должна доработать план выступления начальницы на сессии городского совета.

Вронский звонил мне трижды за эту неделю и трижды я не взяла трубку. Зато теперь я знаю его номер наизусть. Каждую свободную минуту я достаю мобильный и смотрю на цифры, изучаю их, гипнотизирую. Они были моим ключом к запретному, но такому притягательному глотку свободы, состоянию абсолютного счастья. Должно быть, именно так себя ощущают птицы во время полета. Только они и небо, бесконечное, огромное, дающее радость и безмятежность.

Сегодня выдался туманный день. Я люблю туман, поэтому планирую немного задержаться, прежде чем вернусь домой. Пройдусь по аллее небольшого сквера, потом зайду в магазин за мукой – мне нужно испечь пирог для Жени. У нее день рождения и в садике устроят по этому поводу сладкоежку.

Часы на стене тикают оглушительно громко. Время словно дает понять, как необратимо оно утекает от нас.

Влад на работе, как всегда. Дочку забрала его мама. Сейчас они у нас дома, лепят что-то из соленого теста.

Ира, я иду на встречу с журналистами. Вы со мной?

Да.

Камеры уже стоят напротив стола начальницы, операторы проверяют микрофоны. При нашем появлении все замолкают, и Людмила Владимировна начинает рассказывать о том, почему расформирован детский дом и какой будет дальнейшая судьба сирот.

Через сорок минут журналисты заканчивают задавать вопросы и благодарят за пресс-конференцию.

Тик-так, тик-так. С каждым миллиметром стрелка уносит меня все дальше от одного незабываемого момента, закрепляя за ним статус прошлого.

Рабочий день подходит к концу. Я одеваюсь и выхожу в клубящийся голубой туман.

Каблуки стучат глухо, звуки распространяются сейчас совсем иначе. Все скрыто, спрятано в дымке. Город становится таинственным и загадочным. Таким я люблю его больше.

Вырисовываются очертания пары, слившейся в глубоком поцелуе на лавочке. Я завидую им. Завидую молодости и будущему, которое у них может быть.

Рука непроизвольно тянется за телефоном. Я смотрю на темный дисплей. Провожу по нему пальцами. Хочу, чтобы он засветился ярко-ярко, чтобы мое сердце дрогнуло.

Фонари пытаются осветить серую мглу, но она непробиваема для них. Лишь желтые точки в мутной тьме свидетельствуют об их жалких попытках.

Мой телефон издает жалобные звуки и я лихорадочно пытаюсь выловить его из сумки.

Эти волшебные цифры! Не могу на них наглядеться. Как же хочется ответить! Может быть, пока туман скрывает мня от всего мира, мне сделать это? Пока никто не видит, не знает, не может меня услышать. Я закрываю глаза и провожу пальцем по экрану.

Алло, - этот голос… Вся моя кожа мгновенно начинает покалывать. Я молчу. Не могу ничего ему ответить. Просто слушаю его дыхание, упиваюсь низкими вибрациями, задевающими во мне все струны.

Ира, ты меня слышишь?

В ответ опять только мое молчание. В мозгу проносятся воспоминания, непрошенные, горячие. Об этом голосе. Он шепчет мне на ухо о том, какая я желанная, как ему со мной хорошо, как сильно я его хочу и как это заметно. Так и было. Было – ключевое слово, не так ли?

Не молчи, мне нужно поговорить с тобой. Я хотел бы встретиться.

Не нужно.

Где ты?

Там, где ничто меня не выдаст.

Ты не отвечала на мои звонки.

Тебе не следовало звонить.

Думаешь, все закончилось?

Уверена.

Женская уверенность не стоит и ломанного гроша, если она не может быть испытана. Ты боишься меня увидеть.

Между страхом и нежеланием огромная разница.

Как между ложью и правдой.

Я опять молчу. Хочу его. Хочу так, что мне больно. Хочу жадно целовать его, чувствовать жар его кожи и толчки глубоко внутри.

Хочу…

Чего ты хочешь, - его голос становится хриплым. Я что, сказала это вслух?

Того, что ты не можешь мне дать.

Я и только я дам тебе все, что ты попросишь. Разве ты не знаешь?

Покоя. Я хочу покоя.

Нет. Ты не хочешь того, что сидит у тебя в печенках. Ты хочешь, чтобы тебя трясло и подбрасывало, хочешь гореть.

Я уже горю в аду.

Пальцы дрожат, когда я нажимаю на отбой. Телефон больше не звонит. Он понял, что это бесполезно.

Еще три дня я не живу, я существую. Мои прежние отношения с Владом, казалось бы, начавшие медленно утверждать свои позиции, полетели к черту после этого звонка.

Я готовлю, убираю, хожу на работу, словно робот. Ничего не ощущаю, все мои движения – это просто инерция. Словно меня завели, будто куклу, и я танцую, танцую, танцую… Но скоро завод закончиться.

На улице стало теплее. Земля отдает влагу, которая превращается в густой туман. Я уже обхожусь без пальто. А легкий плащ даже не застегиваю.

Чертовы кошки не затыкаются. Орут с утра до ночи, их терзает желание, невыносимое, темное, древнее, как мир.

Сегодня ночью я проснулась от того, что испытала оргазм! Этого со мной не случалось уже очень давно. Наверное, лет десять.

Мои внутренние мышцы напрягались, пока неровное дыхание вырывалось со стоном из груди. Влад не проснулся. Зато я больше не смогла сомкнуть глаз.

Так и просидела до утра перед темным окном.

Поэтому сейчас у меня ощущение, будто я зомби. В голове ничего не держится. Заглянула в ежедневник – а там куча дел. Как все успеть – не представляю.

Слова для пресс-релизов подыскиваю с трудом. Иногда начальнице приходится повторять вопрос дважды, потому что я живу в своем собственном мире, где ветка за окном оказывает глубокое гипнотическое действие и вводит меня в транс.

Влюбилась, что ли? - подколола меня Людмила Владимировна.

Я аж подскочила. Ничего подобного! Просто легкий недо*б. Как у кошек. Господи, что у меня вертится в уме?! Но ведь это был лишь секс. Ничего больше.

И тем не менее, я не могу собрать разбежавшиеся мысли в кучу. Они водят хороводы и преклоняются перед алтарем, на котором изображен их идол с глазами цвета морской волны.

Влад решил забрать меня сегодня с работы. Что-то сдохло в лесу. Он уже года два не предлагает за мной заехать. Да и Женю всегда нужно успеть забрать. В этот раз он прихватил ребенка с собой.

Привет, мамочка.

Привет, мое солнышко, - я чмокаю ее в щеку и целую Влада.

А мы с папой были в магазине.

Неужели? И что вы там купили?

Это секрет.

И вы мне ничего не расскажите?

Попозже, - Влад с Женей заговорщицки переглянулись.

Надеюсь, это что-то вкусное.

Тебе понравится, - сказал Влад.

Дома, пока я раздевала Женю и вешала вещи, мой муж исчез в зале на несколько секунд. Потом появился в проеме двери, весь сияющий.

Прошу, - он сделал жест руками, приглашая меня зайти.

На маленьком столике стояли зажженные свечи, бутылка вина, фрукты и сыр.

Блики играли в хрустальных бокалах. Он даже отыскал накрахмаленные белоснежные салфетки. Просто удивительно!

Папа, ты забыл еду!

Момент.

Я услышала, как Влад открывает дверцу духовки. Ароматное жаркое еще шкварчало, когда его поставили в центр стола.

Что за повод? – поинтересовалась я.

Немного терпения, и ты все узнаешь, - ответил Влад.

Мне приятно. Я удивляюсь, что мой муж способен на такой романтический шаг. Возможно, ветер перемен все же коснулся нашей семьи?

Он разлил вино по бокалам, Жене налил сок. Самостоятельно разложил жаркое.

Итак, за самую прекрасную женщину на свете!

У меня внутри все теплеет. Улыбка растекается по губам. Я чмокаю его, и мы чокаемся своими бокалами.

Втроем набрасываемся на пищу, как стая голодных волков. Мммм, вкуснятина. Молодец! Вот почаще бы устраивал такие сюрпризы. Когда тарелки наполовину пусты, Влад вновь наполняет бокалы.

А можно я теперь скажу? – Женя прямо прыгает от нетерпения.

Ну, скажи, - Влад широко улыбается, словно знает, о чем будет говорить дочь.

Мамочка. Нам так хорошо вместе. Но мы с папой подумали и решили, что может быть еще лучше!

Неужели? Я вопросительно поднимаю бровь. Что-то меня настораживает в начале тоста.

Папа любит тебя, ты любишь меня, а мне некого любить, - продолжает моя дочь.

Мы все друг друга любим, - возражаю я.

Нет, ты не понимаешь. Мне тоже нужно кого-то любить. Поэтому я хочу братика. Мы с папой поговорили и решили, что нужно завести малыша.

У меня все обмерло внутри. Я застыла. Улыбка сошла с лица.

Я очень люблю детей. Считаю, что Женя – самое драгоценное мое сокровище, самое большое счастье в моей жизни. Но спустя пару лет я вдруг поняла, что модель нашей семьи неидеальна.

Мы не царапали друг другу глаза из-за ревности, никогда не ссорились, не делали рывков в отношениях. Но однажды, когда я смотрела на одну пару, с которой мы познакомились на отдыхе, поняла, что все эти достижения не такие уж и значительные по сравнению с тем, что есть у них. Они любили так страстно, так открыто, что у меня появилась зависть. И тогда, на отдыхе, девушка призналась мужу, что беременна. Я никогда не забуду ее глаз. Она носила ребенка от любимого мужчины. Это было торжеством их любви. Ее естественным продолжением, еще одной связующей нитью между ними.

Для меня это будет цепью.

Я забеременела лишь потому, что считала, что это обязательно для каждой супружеской пары. И, конечно, потому, что сама хотела познать радость материнства. Но для себя решила, что Женя будет нашей единственной звездочкой.

А когда мое отношение к Владу изменилось, поняла, что ничто больше не заставит меня сделать эту кощунственную вещь – родить от нелюбимого.

Поэтому сейчас я не находила слов. Влад замер, наблюдая за моей реакцией. И постепенно разочарование, обида, гнев, боль отразились на его лице.

Знаешь, солнышко, иногда детки не появляются просто так.

Но папа сказал, что он постарается, чтобы у тебя в животике рос мой братик.

Я уверена, что папа тоже не знает наверняка, получиться ли у него.

Теперь, действительно, не знаю.

Голос мужа был холоднее льда. Что-то похожее на презрение мелькнуло в нем.

Я не виню его. Мужчина горд тем, что делает своей женщине ребенка, видит, как он растет в ней. Это закрепляет его права на свою избранницу, ставит на ней определенное клеймо. Его семя растет в чреве его половины, делает ее недоступной для других. К этому испокон веков толкала их эволюция. Зов природы не стал звучать тише в современном мужчине.

Я же не хотела этого. Мне претила мысль, что секс, который и так не доставляет мне никакого удовольствия, даже наоборот, вызывает тяжелые душевные муки, будет иметь такие последствия. Если бы я забеременела случайно, то родила бы. Но делать это намеренно было выше моих сил.

Ты наелась? – спросил он у Жени.

Да, - дочка довольно улыбалась, не ощущая напряжения между нами.

Тогда можешь посмотреть мультики.

Мои руки дрожат, когда я собираю посуду. Отношу на кухню, поворачиваю кран. Влад не идет за мной. Слышу, как скрипит его кресло. Значит, уселся за компьютер.

Женя уснула около девяти. Я знаю, что от разговора не уйти. Но упорно продолжаю сидеть на кухне. Кофе, словно горсть песка, застревает в горле.

Слышу его шаги и внутренне напрягаюсь.

Значит, не хочешь ребенка.

Ты должен был обсудить это со мной, а не подстрекать Женю к таким заявлениям.

Она тоже этого хочет.

Только меня забыли спросить.

Это так плохо – родить от меня? – его рот искривился.

Я не хочу этого сейчас. – И не захочу никогда.

А что измениться через полгода, год? Потом ты скажешь, что уже слишком стара для этого.

Я не ощущаю в себе этой потребности.

Чего ты еще не ощущаешь? Может быть любви?

Я не могу дышать. Вот он, момент истины. Солгать ему еще раз? Внимательно смотрю на него. Он поймет ложь, распознает ее сердцем.

Может быть. – Я знаю, как жестоко звучат мои слова. Но я больше не могу, не могу… Будь, что будет. Он на мгновение теряет над собой контроль, лицо перекошено от боли. Я - дрянь!

И давно ты это поняла?

Я молчу. Не могу признаться, что никогда не любила. Это разобьет ему сердце окончательно. Если там еще есть что разбивать.

Он отворачивается. Я вижу, как он сникает, словно понимание несказанного невыносимой тяжестью ложится ему на плечи. Он все знает.

Влад…

И как ты думаешь, я буду теперь жить? Как нам жить?

Я не знаю. Но ты должен был почувствовать…

Что? – он взрывается. – Что, бл*ть, я должен был почувствовать? Что ты не хочешь меня? Да, я это почувствовал! Что больше не выносишь моих прикосновений? Это тоже заметил. Только не понял, что произошло? Я обидел тебя?

Нет.

Тогда в чем дело? Ты уставала на работе, как и я. Но это жизнь. Мы не можем уделять друг другу столько времени, сколько хотели бы. Нам нужны деньги, чтобы добиться того, о чем мы мечтали. Дом, дача, поездки за границу. Ты больше не мечтаешь?

Нет. Я больше не мечтаю, - тихо шепчу я. И это правда. Я утратила и эту способность, когда замерзло мое сердце.

Ты не видишь нашего будущего, не так ли? – горечь в его голосе обжигает, как кислота.

Я пытаюсь.

Хреново пытаешься.

Чего ты хочешь? – теперь уже взрываюсь я. – Я сделала все, что смогла. Я хотела что-то изменить, сделать крутой разворот, чтобы найти дорогу, с которой мы сошли. Но в одиночку мне было не повернуть этот чертов руль.

Ты просила у меня помощи? Хотя бы раз?

Я намекала тебе на это. Просила уехать.

Я не мог..

Я все понимаю. Просто ты не знал, что все так серьезно, не так ли? Если жена не может заниматься с тобой любовью, это еще не повод для беспокойства. Если мы без Жени не находим тему для разговора – это вовсе не тревожный сигнал! Ты был слепым. И не говори мне, что только я виновата во всем. Мы были счастливы когда-то.

Ты не любишь меня. Никогда не любила. Зачем .. – его голос срывается. И я угадываю, что он едва удерживается, чтобы не заплакать.

Не могу смотреть, мне не вынести его мучений.

Я хватаю плащ с вешалки и выбегаю из квартиры. Непролитые слезы комом стоят в горле, жгут глаза.

Порыв сырого воздуха ударяет мне в лицо. Туман такой густой, что я не вижу дороги. Бегу наугад, сжав голову руками.

Я – последняя с*ка, я недостойна ничего хорошего, если могу так жестоко обходится с теми, кто меня любит.

Невыносимое желание умереть прямо сейчас разрывает легкие и я кричу во всю силу. До хрипоты. Кто-то рядом вскрикивает и убегает. Мне все-равно.

Мне так невыносимо плохо потому, что чужая боль отдается в душе. Она преумножается внутри, растет, как раковая опухоль.

Я смогла бы все вынести, если бы не знала, что ему сейчас еще больнее. Клубы тумана заползают мне под кожу. Застилают глаза.

Я падаю на колени прямо на грязный асфальт. И сгибаюсь пополам. У меня всегда был маячок в жизни. Сначала мои родители, потом муж. В какой бы сложной и запутанной ситуации я не была, я всегда видела ориентир и шла на него, точно зная, что выберусь.

Сейчас я боюсь, что в этом тумане я теряю все, что мне дорого. Любовь Влада, счастье Жени и себя. Я уже не могу найти себя в этой непроглядной черно-серой мгле.

Глава 7

Не любит меня… Эта мысль режет тупым ножом, выворачивает внутренности, вызывает тошноту.

Но разве я никогда не догадывался об этом? Еще тогда, когда мы только встречались, я не видел ответного огня в ее глазах. Но мне было достаточно тех отношений, которые установились между нами. Она шутливо называла это дружеским сексом.

Разве не думал перед тем, как сделать ей предложение, что нам будет и так хорошо вместе? Самонадеянно полагал, что со временем она полюбит.

Я привык к тому, как мы устроили свою жизнь. Она была верной женой, заботливой матерью, хорошим, надежным партнером. И я, чертов глупец, думал, что все идет лучше некуда.

Не любит …

Что случилось? Почему именно сейчас наш корабль дал течь? Как я забыл о том, что мне следовало бы помнить постоянно?

Ее глаза были холодными, но что-то промелькнуло в них, что-то пугающее, когда она молчаливо подтвердила мои самые страшные догадки.

И тем не менее люблю ее так сильно, что не могу дышать. Или это от ненависти, внезапно затопившей меня? Почему два этих чувства не противоречат друг другу, сосуществуют во мне?

Ее милое лицо, знакомое, родное, несчастное, до сих пор перед глазами. Ей тоже было больно.

Бросаюсь к двери, стараясь повернуть ключ так, чтобы Женя не проснулась. На улице не видно ни зги. В этом тумане мне ее не найти. Куда она рванула?

Я останавливаюсь, пытаясь удержать дыхание. И едва слышу рыдания, такие отчаянные, что разрывают сердце. Она где-то рядом. Иду на звук. В дымке различаю фигуру, скорчившуюся прямо на земле.

Что-то во мне щелкает. Несмотря на обиду, на злость, на боль, я не могу не любить ее.

Поднимаю ее содрогающееся тело, обнимаю. Она не сопротивляется. Веду ее домой. Она словно покорная, безвольная кукла. Молча завожу в нашу квартиру. Она высвобождается и идет в ванную. Долго слышен плеск воды.

Когда она выходит, на ее застывшем лице ни одной эмоции. Она словно окаменела от слез.

Не могу лечь рядом с ней в одну постель. Просто не могу. Потому что если сделаю это, то буду трясти ее, пока она не придет в себя, пока не станет такой, как прежде. И я не сдержусь… Я возьму ее против воли, потому что она моя жена, это то, что я хочу с ней делать. Но она никогда не простит.

Ира ушла в спальню. Я заглянул туда через полчаса, придерживая скрипучую дверь. Она свернулась на самом краю, словно боялась, что во сне коснется меня.

Злость и отчаяние перемешиваются в гремучем коктейле. Мне необходимо выпить.

Водка обжигает внутренности. Но алкоголь все никак не ударит в голову. Опрокидываю еще одну стопку. И еще. Тяжелое отупение благословенно опускается на меня.

Как же нам дальше жить? Сделать вид, будто ничего сегодня не было сказано? Но этого не забыть. Ни мне, ни ей. Она словно бросилась грудью на амбразуру, зная наверняка, что останутся следы. И их не скрыть.

Развод? Это слово никто из нас не произнес, но мне почему-то кажется, что она думает об этом. Ни разу за всю нашу семейную жизнь я даже не предположил, что такое может случиться. А она? Думала? Наверняка.

Еще одна стопка. Я даже не кривлюсь. Не отпущу ее. Никогда не смогу свыкнуться с мыслью, что ее не будет дома, в моей постели. Никогда.

Женя, одевайся, опоздаем в садик, - мой голос хриплый от слез и криков. Влад спит в зале. Ну и хорошо. Я бы не вынесла его прикосновений.

Мам, на колготках дырка.

Блин, да что же это такое! Совсем ничего не замечаю. Меняю колготы, внимательно осматриваю дочь. Чистая, опрятная, вещи все собраны.

Мы выбегаем на улицу. По утрам еще довольно прохладно. Мелкая морось мгновенно портит прическу. Хрен с ней.

После того, как вручила Женю воспитательнице, бегу на работу. В маршрутке какой-то мужчина пристально смотрит на меня. Хочется показать ему непристойный жест. Что, у него не было тяжелых деньков? Неужели ему жена никогда не трепала нервы? Или у него нет жены? Как у меня скоро не будет мужа.

День на работе проходит как-то незаметно. Начальница решила, что я заболела, поэтому не нагружает меня. Даже предложила пораньше уйти домой. Вот туда как раз мне хочется меньше всего. Но я уже взяла сумочку.

Забираю Женю и вместе с ней идем в магазин за вкусненьким. Подсознательно хочется, чтобы у дочки жизнь была такая же, как и эта коробка конфет – сладкая и с сюрпризом внутри.

Дома машинально готовлю ужин. В голове пусто. Но когда слышу поворот ключа в замочной скважине, вздрагиваю и понимаю, что этого момента я ждала и боялась.

Влад входит мрачный. Бросает ключи на столик и не спеша раздевается. Спиной чувствую его взгляд. Наверное, теперь через меня можно увидеть стену.

Что же, честность имеет свою цену. Я и не предполагала, что будет легко. Он продолжает играть со мной в молчанку и начинает чем-то занимать Женю.

Накрываю на стол, зову их ужинать. Вроде бы мы все что-то говорим, но по сути, обращаемся только к Жене. И через нее поддерживаем видимость нормальной беседы.

Пусть будет так. Я смотрю на него и понимаю, что все в душе перегорело. Я больше не чувствую даже толики той симпатии, какую когда-то вызывал у меня Влад. Не вижу причин, чтобы насиловать себя и изображать раскаяние или угрызения совести. Стоило мне ему во всем признаться, и словно гора упала с плеч. Мое абсолютное равнодушие немного пугало, но я не хотела больше притворяться. Притворство унижает. И его, и меня.

Влад не предпринимал никаких попыток заговорить. Насколько я понимаю, он решил, что река семейной жизни пройдет через пороги и вновь потечет по спокойной долине рано или поздно. У меня не было сил и желания что-либо опровергать. Вот он, его взгляд на вещи.

Я убрала разбросанную одежду в спальне и присела на кровать.

Обручальное кольцо весит немного больше двух грамм. А кажется, что не меньше тонны. С трудом снимаю его. Тонкая белая полоска на безымянном пальце напоминает о том, как долго этот обруч держал его в плену.

Как легко без скромного украшения, без символа, накладывающего на меня обязанности, закрепляющего мою жизнь рядом с чьей-то еще.

Кольцо снова на месте. Если Влад решил, что стоит оставить все как есть и его это устраивает, пусть так и будет.

Мам, я хочу оладий.

А я так хочу поспать, - Женя прыгает по мне, а я мечтаю выспаться.

Мам, я голодная.

Женя, семь часов утра. Когда ты успела проголодаться, если только глаза открыла?

Как только проснулась.

Я со стоном сползаю с кровати. Мы идем чистить зубы, умываемся, я завязываю хвостики ей и себе. Мы – королевы этого утра.

В тесто бросаю яблоки, нарезанные мелкими кусочками. Их количество существенно уменьшилось, пока я их кромсала. Женя всегда активно помогает мне на кухне.

Через пять минут квартира наполнилась манящим ароматом выпечки и мы уселись за стол завтракать.

Влад спал. Эта привилегия всегда была за ним – выспаться до отвала. Мне так даже проще. Оставив ему на тарелке завтрак, мы решаем пройтись к реке и посмотреть на рыбаков.

День обещает быть теплым и солнечным. Взявшись с дочкой за руки, шагаем по улице к парку. Воздух неимоверно свежий и пахнет молодой травой.

Ветер становится сильнее, когда спускаемся к реке. Набережная пустынна, за исключением нескольких рыбаков. Они застыли с удочками в руках и только изредка проверяли наживку на крючке.

Женя вприпрыжку поскакала к ближайшему мужичку. Наверняка, он не обрадуется шумному ребенку. Но, несмотря на мои опасения, он начинает показывать ей банку с червями. А когда она презрительно морщится, не в силах оторвать взгляда от корчившихся беспозвоночных, начинает ей улыбаться.

У меня пищит телефон. Сообщение от какой-то торговой сети, думаю я, доставая его из кармана куртки.

Но от удивления едва не роняю трубку. Вронский! «С утра нет ничего лучше чашечки ароматного бразильского кофе, не так ли?»

Мои руки предательски дрожат, а сердце куда-то вырывается из груди. Солнце словно засверкало ярче. И я слышу музыку ветра.

Присаживаюсь на лавочку, поглядывая, как Женя пытается забросить удочку, и начинаю набирать текст.

«Хорошо, наверное, пить его в Бразилии».

Ответ приходит почти мгновенно.

«Дело не в месте, где пьешь кофе, и даже не в сорте, хотя этот кофе действительно божественный, а в компании».

«Надеюсь, что и компания не подвела». Я думаю о том, что он, наверняка, сейчас с Настей. Может быть, именно она и приготовила ему чашечку ароматной арабики.

«Компании как раз и не хватает. Встретимся?»

Заветные слова. Я и не понимала, как я хотела их увидеть. И почувствовала себя так, будто мне 14 лет, а мальчик, по которому я тайно сохла, вдруг пишет, что хочет назначить свидание.

«Мы с дочкой гуляем. Не могу оторвать ее от рыбалки». Именно Женя заставляет меня опомниться. У меня есть обязательства перед ней. Это самое главное.

«На набережной недалеко от вашего парка?» Он что, собирается приехать? И как я объясню дочери, кто это? И что этот дядя хочет от ее мамы?

«Не стоит приезжать». Короткая фраза выдает мое смятение. Но мне кажется, что даже сквозь эти буквы он увидит мое желание встретиться.

«Я тоже хочу порыбачить. Нельзя лишать себя простых земных радостей».

На этом наша переписка заканчивается и я застываю в напряжении. Глаза то и дело обращаются к дороге, по которой машины могут проехать к пристани.

Женя почти поймала рыбу, в последний момент сорвавшуюся с крючка. Ее разочарованные возгласы наверняка распугали все живое в радиусе километра. Салатного цвета ветровка задралась, и я крикнула, чтобы она поправила ее. Она обернулась, сверкая улыбкой, и ее взгляд сфокусировался на ком-то позади меня. Я посмотрела назад.

Вронский шагал по набережной с удочкой и пакетом в руках. На нем была спортивная куртка и джинсы, темные волосы упали на лоб. Он заговорщицки улыбнулся мне и прошел мимо. Я уловила тонкий аромат его одеколона.

Он устроился прямо передо мной на краю пирса, разбирая тонкий красно-зеленый спиннинг.

Женя с интересом поглядывала, как он что-то приматывал к концу лески и, не выдержав, направилась к новому рыбаку с интригующим снаряжением.

Я, затаив дыхание, прислушивалась к ним.

А что это у вас?

Спиннинг.

Странная удочка. Это поплавок?

У нее нет поплавка.

А как же вы поймете, что рыба поймалась?

Я буду вытаскивать из воды крючок и проверять.

А где же червяки?

Все гораздо приятнее. Мне они не нужны.

Как это? – от удивления глаза дочери округлились.

Видишь эту блестящую штучку с перышками?

Похожа на маленькую рыбку.

Вот именно. Большие хищные рыбы захотят ее съесть. И попадутся на крючок.

Женя просияла. Она трогала блесну, сиявшую в лучах солнца. Вронский повернулся и посмотрел на меня своими удивительными глазами. Мое сердце сжалось. Я поняла, что хочу его так, как никогда и никого не хотела. Это не юношеские гормоны, не капризное желание тела. Это глубокая потребность моей души.

Твоя мама не замерзла? – спросил он у Жени. Она обернулась и посмотрела на меня.

Не знаю.

Если замерзла, мы можем предложить ей чашечку кофе, пока будем ловить рыбу.

Хочешь кофе, мам?

Хочу.

Я медленно подошла к ним. Сергей достал из рюкзака термос, снял колпачок и налил мне дымящийся кофе. Открутил крышку и наполнил ее для себя.

Он показывал, как следует замахиваться спиннингом, чтобы подальше забросить блесну. Женя завороженно смотрела в воду в том месте, где маленькая блестящая рыбка исчезла из виду.

От его тела исходила чисто мужская энергия. И я впитывала ее, как губка. Любая женщина – вампир. Она питается сексуальным магнетизмом мужчин, их силой, чувством уверенности или наоборот, опасности, излучаемыми этими прекрасными творениями природы.

Ну как кофе?

Горячий. Обожгла язык.

Мне подуть?

Мой взгляд упал на его насмешливые губы и жарко стало уже не от напитка.

Не стоит. Само пройдет.

Эти зерна я купил в Бразилии, когда был в командировке.

Наверное, удивительная страна.

Нищета и блеск.

Яркий контраст.

На контрастах строится вся жизнь.

Я промолчала. Он являлся подтверждением собственных слов. По сравнению с мужем, этот мужчина был именно тем, кого я хотела видеть рядом.

А у вас еще не клюет?

Вронский начал сматывать катушку. К огромному разочарованию Жени, крючок оказался пустым.

Мы просидели около часа, болтая о всяких пустяках. В садке за это время оказалось две красноперки и три окуня. Дочь была в восторге.

А что вы сделаете с рыбками?

Не знаю. Наверное, выпущу.

Кто же ловит рыбу для того, чтобы потом отпустить? – искренне возмутился мой ребенок.

А что бы ты сделала с ними?

Отдала маме, и она сварила бы уху.

А твоя мама умеет? – он бросил на меня вопросительный взгляд.

Конечно, - Женя не понимала, как это, когда женщина не готовит.

Ну тогда мы отдадим их твоей маме, чтобы она сделала тебе уху.

Обожаю уху, - дочка запрыгала от радости.

Медвежья услуга, - пробурчала я. Нет ничего ужаснее, чем чистить живую рыбу.

Могу сделать так, чтобы рыбки случайно уплыли, - прошептал он, едва коснувшись моей щеки. Тело пронзила молния, место, где его губы коснулись кожи, зудело.

Женя расстроится.

Тогда оглушу ее, чтобы не сопротивлялась, - его улыбка была улыбкой заговорщика, словно он предлагал не бить рыбу головой о землю, а намекал на что-то в отношении меня.

Я глянула на часы. Пора домой. Влад уже наверняка встал, но телефон упорно молчал.

Женя, попрощайся. Мы идем домой.

Ну мам, - протянула она.

Ты хочешь уху или нет?

Хочу, - все препирания мгновенно прекратились.

Тогда мне следует призвать рыбу к смирению и покорности.

Вронский вытянул садок из воды. Я отправила Женю проверить улов рыбака по соседству, чтобы она не видела, что Сергей делает с главными компонентами будущей ухи.

Я хочу тебя видеть сегодня.

Я с Женей дома целый день.

Тогда завтра.

Не знаю.

Я позвоню тебе.

Женя была в предвкушении. Моя мама сказала, что купила ей новую куклу, которая умеет кушать. Когда я это услышала, то с ужасом подумала о том, что эта еда каким-то образом должна выходить из куклы. Неужели придется доставать горшок? И вообще, насколько эстетичным будет весь процесс?

Сейчас мы с дочкой едем к мои родителям, а я мыслями уже в заброшенном сквере на другом краю города. Сергей позвонил и назначил там встречу. Он будет ждать меня у источника. Я знаю это место.

Передав дочь на попечение своих родителей, лечу обратно к остановке. Мне добираться около сорока пяти минут. Какими же нескончаемыми они мне кажутся.

Этот парк долгое время был на балансе одного из городских предприятий. Потом оно обанкротилось и закрылось. Парк опустел, зарос, плитка, которой были вымощены дорожки, потрескалась и раскрошилась.

Однако что-то новое, первобытное появилось в нем. Словно кусочек дикого леса ворвался в городскую суету. Он поглощал гул транспорта, делал воздух чистым, наполнял его звучным пением птиц.

Я шла к лестнице, ведущей к источнику. Когда-то вокруг него построили маленький бассейн из темного неотесанного камня. И направили ручейки воды по искусственным порогам, позволяя им теряться среди деревьев и где-то внизу впадать в речку.

Каблуки громко цокали по ступенькам. Вронский сидел на лавочке в тени деревьев, всматриваясь в воду. Он обернулся на звук моих шагов и встал.

Я не понимаю, как мы так быстро оказались близко. Но его губы уже на моих губах. Его руки на моем теле. И я больше ничего не хочу.

Он поднимает меня и я действительно открываюсь от земли. Улетаю высоко-высоко, где парят птицы и нежатся облака.

Его язык настойчив. Я подчиняюсь и раскрываюсь навстречу.

Обвиваю руками его шею и стону в губы, потому что мне хорошо, и томно, и невыносимо.

Я ждал тебя, - шепчет он мне между поцелуями. Дыхание щекочет и вызывает желание.

Я пришла, - отвечаю я. – Я не могла не прийти.

Он держит меня под попкой, и я чувствую жар от его рук. Он слегка покачивается и ощущение полета усиливается. Господи, его рот – мой властелин. Он уводит меня по ту сторону реальности, где только я и он, мой мужчина, мой желанный любовник.

Его руки сжимают ягодицы сильнее, он трет моим телом о свое, распаляя страсть. И я ощущаю, что он тверд. И от этого становлюсь насквозь мокрой.

Кто не чувствовал так, как мы – не жил. Я это точно знаю. Потому что оторвись он от меня, я бы не сделала ни одного вдоха.

Мои пальца зарываются в его волосы, перебирают пряди, тянут их, запрокидывая голову назад. Я целую его в шею, провожу по коже языком и слышу, как он стонет.

Кусаю, не сильно, но достаточно ощутимо, впиваясь зубами в плоть.

Съем тебя, - рычу я, словно животное. И тут же зализываю укусы. Его тело начинает дрожать.

Он слепо двигается куда-то, не отпуская меня на землю. И я уверена, что этого не произойдет до конца нашей встречи.

Ты голодная, - говорит он, - такая же голодная, как и я.

Да, потребность моего тела абсолютна. Как и моей души.

Мы опускаемся на лавочку в самом конце тропинки. Нас скрывают разросшиеся кустарники. Он садит меня к себе на колени. Узкая юбка – мой промах. Но его руки уже двигаются под ней, задирая почти до пояса. Когда настойчивые горячие пальцы касаются края моих чулок, он стонет. Прохладный воздух обжигает обнаженную кожу, но от этого ощущения только усиливаются. Он добирается до развилки между ног, и я вскрикиваю, не в силах совладать с собой.

Забираюсь к нему под рубашку. Рельефная грудь, напряженные мышцы, совершенное тело. Хочу его с дикостью обезумевшего зверя. Его маневры в моих трусиках становятся совершенно непристойными, и я понимаю, что кончу через несколько мгновений. Не так, не сейчас.

Я распахиваю его рубашку и медленно целую смуглую кожу, вывожу узоры на его сосках. Его рука замирает на мгновение, голова запрокидывается назад.

Я опускаюсь ниже, еще ниже. Он шумно и прерывисто дышит. Поднимаю взгляд и вижу, что бирюзовые глаза напряженно смотрят на меня, приоткрытые губы блестят.

Я хочу опуститься между его ног, но он останавливает меня. Я возмущенно сопротивляюсь, но он хрипло шепчет, что никогда не допустит, чтобы я стояла перед ним на коленях в грязи.

Вместо этого я слышу, как трещат мои трусики, взвизгивает молния на его брюках. Он поднимает меня и садит сверху, широко разведя ноги.

Всего одно мгновение – и он врывается в меня, горячую, скользкую, жаждущую.

Во многих вещах я была пуританкой. И в сексе тоже. Но с ним смывает все границы. Нет ничего, что я бы не сделала для него и что не позволила бы ему сотворить с собой.

Мои колени упираются в лавочку и я начинаю бешено двигаться. Он только поддерживает меня за ягодицы, лаская и сжимая, подгоняя.

Его язык в моем рту повторяет движения его члена во мне. Это двойное проникновение срывает мне крышу и я несусь в пропасть с неимоверной скоростью.

Секунду спустя он следует за мной.

Мы дышим, как загнанные животные. Он вдруг начинает смеяться. Я понимаю его. Мы живы. Как никогда живы.

Дикарка, - говорит он, лаская мой все еще голый зад.

Я неуклюже сползаю и оглядываю одежду. На чулках дырки. Трусики можно выбросить. Но он их сжимает в руке и прячет в карман.

Трофей, - усмехается он.

Я снимаю нейлон и бросаю в урну.

Не замерзнешь?

Не знаю. Вообще-то прохладно.

Тогда прогулка отменяется.

А ты планировал романтическую прогулку по парку?

Вообще-то планировал. Но сейчас это уже неактуально. Ты замерзнешь.

Что теперь?

Поехали.

Он подхватывает меня на руки и, как мальчишка, бежит по ступеням. Его машина припаркована за поворотом.

Он включает мотор, и мы трогаемся.

Я понятия не имею, куда мы едем. Смотрю на него и не могу оторваться. Все, чего я хочу, на расстоянии вытянутой руки и одновременно вне моей досягаемости.

Он паркуется напротив магазина женского белья. Я оторопело смотрю на его ухмыляющееся лицо.

Туда?

Я же должен как-то возместить ущерб.

С тобой?

Без меня ты не сможешь воспользоваться кредиткой, так что у тебя нет выбора.

Молодая блондинка модельной внешности заинтересованно смотрит на нас.

Здравствуйте, чем могу помочь?

Нам нужно самое красивое белье, которое у вас найдется.

У нас все красивое.

Тогда самое дорогое.

Она тоже хочет его съесть. Любая женщина смотрела бы на мужчину после такой фразы, как на кусок шоколадного торта с мороженным.

В примерочной я отбираю двое трусиков. Его рука появляется в кабинке с поясом для чулок.

И вот это, - его тихий голос наполнен обещание греха. – Кстати, неплохо было бы еще и чулки, - обращается он уже к продавщице.

Когда мы выходим из магазина, я снова хочу его.

Мы несемся в его квартиру так, будто за нами гонится сам дьявол.

Опять не замечаю ничего вокруг. В этот раз мы не добрались даже до кровати. Он повалил меня на диван, едва захлопнулась дверь.

Наконец, одежда больше не скрывает наших тел. Его рот двигается от шеи к груди медленно, невыносимо медленно. Я говорю, что он ленивый мул и прошу пошевеливаться, но в ответ он только смеется. Чтобы я не вырывалась, держит одной рукой мои бедра, а второй голову. Большой палец скользит по контурам рта и я обхватываю его губами, провожу языком и непристойно сосу.

Он вздрагивает и отрывается от моего тела, чтобы бросить мне сердитый взгляд. В эту игру я тоже могу играть.

Желание доминировать, взять верх плещется в нас обоих.

Он грубо переворачивает меня на живот и убирает волосы.

От первого прикосновения его горячего языка к моей шее тело словно пронзает электрический разряд. Я выгибаюсь, упираясь попкой в его возбужденное естество. Он держит мои руки над головой, не давая прикоснуться к себе. Я извиваюсь, как змея. Соски напрягаются до боли.

Возьми же меня, - стону я.

Нет. Я сам решу, когда мне тебя трахнуть.

Все. Меня больше нет. Я не человек. Я его раба и этим все сказано. Он ласкает спину, его губы вызывают у меня лихорадочный озноб, а руки успокаивающе поглаживают взбесившееся от сладострастия тело.

Он целует ямочки над попкой, опускается ниже и прихватывает зубами мягкие половинки. Я кончу прямо здесь и сейчас, и плевать мне, позволит ли он это. Но, будто чувствуя, что со мной происходит, он останавливается.

В бешенстве вырываюсь и толкаю его в грудь. Перемешиваю поцелуи с укусами, путешествуя губами по его телу. Он дышит со свистом, придерживая мои волосы.

И когда я обхватываю его подрагивающую плоть губами, чувствую, как он требовательное подается вперед. Нет, теперь по моим правилам. Ласкаю медленно, намеренно не спешу, распаляю его до температуры плавки вольфрама.

Но он не дает мне торжествовать долго. Опрокидывает на спину и входит одним движением, заводя мои ноги себе за спину. Он берет меня жестко и требовательно, так, как я и хочу. Становится на колени и высоко приподнимает мои бедра, двигаясь между ними в безумном ритме. И когда я уже изнемогаю, он останавливается у самого края.

Прошу тебя, - я умоляю его дать достигнуть развязки. Он смотрит мне в глаза и начинает быстро и агрессивно двигаться.

Кончи, - его хриплый голос перебрасывает меня через грань и я взрываюсь в сокрушительном оргазме, сотрясаясь в его цепких руках. Он властелин моего тела. Только он один. Какое-то непонятное ощущение зарождается в груди, но я не успеваю проанализировать это и проваливаюсь в сонное беспамятство.

Глава 8

Я лежу и лениво вожу пальцем по груди Сергея. Впадинка, выпуклость, опять впадинка. Его пресс вызывает во мне восхищение. Самое удивительное, самое красивое мужское тело, которого я касалась.

Он обнимает меня, моя голова покоится на его груди.

Мы молчим и не чувствуем из-за этого дискомфорта. Мало кому это дано. И великолепный секс здесь абсолютно ни при чем.

Кажется,что наши тела сказали больше, чем смогли бы мы при помощи слов. Нежность, страсть, управление и подчинение. Суть наших отношений не ускользнула от меня.

Ни слов любви, ни горячих признаний. Только невероятная физическая потребность. Наверное, так вели себя первобытные люди. Они не носили цветов своим избранницам, не ухаживали за ними, галантно подавая руку или пропуская первыми в пещеру. Нет. Они брали их жестко и требовательно. И в этот акт вкладывали все свои эмоции, скорее получая, чем даря удовольствие.

Хотя сейчас мы не занимаемся сексом. Просто лежим, замерев в объятиях. И что-то в этом моменте очень сильно отличает нас от первобытных существ.

Он медленно пропускает мои волосы сквозь пальцы, и у меня мурашки по всему телу от его прикосновений.

Его кожа чистая и гладкая, упругая. От нее поднимается какой-то удивительный аромат. Я не могу его описать. Иногда мужской пот вызывает отвращение, но у этого мужчины идеален даже его запах. Скорее всего, это феромоны. Иначе как объяснить то, что я не могу перестать наслаждаться этим фимиамом?

День уже почти превратился в вечер, и мне нужно скоро ехать за Женей, но я так не хочу уходить.

Твои волосы как шелк, - тихо говорит он.

Спасибо.

Иногда я вспоминаю, как впервые почувствовал их прикосновение.

И когда это было?

В первый раз, когда я увидел тебя. На приеме, который устраивала наша фирма. Ты прошла мимо и один локон едва коснулся моей шеи, когда ты резко отвернула голову.

Правда? Я этого не помню.

Ты была очень красивая.

А ты был с девушкой.

Ты шла к мужу.

Мне и сейчас нужно идти к нему.

Он промолчал. А что я хотела услышать? Просьбу остаться? Быть с ним вечно?

Я приняла решение. Как бы не сложились наши дальнейшие отношения, я не стану требовать от него каких-либо действий. Я не в праве. У меня есть семья, пусть и формально, но я замужем. А Вронский… Он свободен. И я уверена, что для него это временная связь.

Он теснее прижимает меня к груди и я нежусь, как кошка. Мне хорошо с ним. И я намерена испить эту чашу до конца. Пока его интерес не пройдет, пока смогу разрываться так, как сейчас.

Чувствую, как его губы касаются макушки. Но этот жест не нежный, а скорее властный. Закрываю глаза и позволяю себе еще пять минут провести в раю.

Поднимаюсь с огромной неохотой. Бросаю взгляд на него – красивый, уверенный в своей сексуальности мужчина смотрит на меня так, будто еще не завоевал, не обладал моим телом. И оно по-прежнему вызывает в нем желание.

Он поднимается следом. Одевается и идет к небольшой кухне. Самая современная техника, хром везде и гладкие глянцевые поверхности. Ни единого цветного полотенца, накрахмаленной салфетки, блюда с веселой пестрой росписью. Мужские владения, куда женщины не допускаются.

Кофе?

Чай.

Зеленый?

Если есть.

Есть. Перекусить хочешь?

Нет. Я не голодна.

Наши упражнения в постели сожгли достаточно калорий, но я не испытываю голода. Я чувствую такое довольство и сытость, будто меня кормили шоколадным тортом и мороженным.

Он ставит на столешницу барной стойки две кружки. На нем джинсы, босые ноги с узкими ступнями и красивыми длинными пальцами небрежно касаются перекладины высокого стула, на котором он сидит.

Я одеваюсь. Он следит за мной молча, полуприкрытые глаза блестят, но выражение лица непроницаемое. Потягивает дымящийся кофе, обхватив кружку одной рукой.

Я сажусь напротив.

Что ты скажешь мужу? По поводу того, где была?

А тебя это волнует?

Он вздернул бровь, но промолчал.

Мне сейчас нужно ехать за Женей.

Я могу подвезти тебя.

Я бы не хотела.

Осознание характера наших отношений немного портит эффект от невероятных часов, которые мы провели вместе. Но мне не нужно, чтобы нас видели. И он должен быть рад этому. Это придется по вкусу убежденному холостяку. Ни обязательств, ни перспектив.

Однако Вронский молчит, хотя я по-прежнему не могу прочесть на его лице ни одной мысли, ни тени эмоции.

В его удивительных глазах словно бушует океан. Но я не улавливаю отзвуков шторма, мышцы расслаблены и неподвижны. Только твердые губы изредка касаются края чашки.

Мне хочется подойти к нему и провести пальцами по скулам, по волевому подбородку, но я сдерживаю себя. Да, мы любовники, но это не дает мне абсолютно никаких прав. Он установил границы, когда промолчал при воспоминании о моем муже. И я не хочу их пересекать.

Мне страшно думать о том, что для меня значит эта связь. Анализировать свои ощущения панически боюсь. Если я начну это делать, то ничем хорошим для меня это не кончится. Поэтому я принимаю его условия. Секс и ничего больше. Свою порцию ощущений мое тело впитает и так. А вот душа…

Его губы вздрагивают, когда он со стуком опускает чашку. Резко встает и обходит стойку, прижимает меня к себе и целует, пока голова не начинает кружиться.

Таю, таю, как снег на губах. Как лед в моем сердце.

Что ж, душа тоже возьмет свою порцию наслаждения. Но я не позволю взять все, иначе не выдержу. Знаю, что не смогу справится с болью, если влюблюсь в него.

Когда я была маленькой, часто закрывала глаза и думала, что я невидима. И сейчас я снова решила воспользоваться этой тактикой. Если чего-то не замечать, значит этого не существует.

Я вышла из его квартиры, не оглядываясь. Теперь мой мир состоит из двух половинок. Реальной и нереальной. У меня есть дом, где я живу с мужем и дочерью, есть работа, куда хожу с удовольствием или без него. А здесь, в этой высотке с дорогими квартирами, начинается другой мир, где я забываю обо всем, что у меня есть. И живу только мгновениями, мимолетными, сладкими секундами, приносящими мне тайную радость и восторг.

Когда я возвращаюсь домой с Женей, Влад молчит. Что ж, говорят, молчание – золото. Потому что если бы он спросил меня ,что это за след на моей щеке, наверное, я не смогла бы солгать. Меня выдало бы мое лицо.

Стоя перед зеркалом в ванной, я внимательно рассматриваю себя. На коже до сих пор запах мужчины. Следы его прикосновений почти незаметны, но так живы в моей памяти, что, кажется, проступают на коже от этих воспоминаний.

Влад умостился на диване перед телевизором, я уже прочитала Жене сказку на ночь и сейчас просматриваю почту на ноутбуке, сидя на кухне. Телефон тихо завибрировал. Вронский прислал сообщение.

«Не спишь?»

Я начинаю переписку, пальцы дрожат, как и сегодня днем. У меня чувство, что я занимаюсь чем-то преступным, и меня сейчас поймают.

«Нет, не сплю».

«Дай мне свой Скайп».

Отсылаю ему свой ник. Запускаю программу и убираю звук.

«Я соскучился».

«Сразу видно, что богатым холостякам нечего делать. Я работаю».

«Давай встретимся завтра».

«Я не уверена, что найду время».

«А когда оно у тебя появится?»

«Не знаю».

«Тогда готовься к похищению. Потому что мне долго не протянуть».

«Терпение тоже не входит в число твоих добродетелей, не так ли?»

«Наоборот, я чертовски терпелив. Какой еще мужчина готов ждать женщину, чьи трусики сейчас у него в руках?»

«Ой». Я смеюсь про себя. Что он с ними делает?

«Не притворяйся скромницей. А пока я и твои трусики забавляемся, выгляни в окно. И спокойной ночи».

Я подбегаю к окну и вижу на газоне лепестки роз, красных и белых. Они образую ковер, на котором разбросаны бутоны самых разных цветов. Белоснежные лилии, хрупкие тюльпаны, нежные фрезии, яркие герберы.

Что-то дрогнуло у меня в груди и болезненно сжалось. Я прислонилась лбом к холодному стеклу.

Никто не делал для меня таких красивых жестов. Никогда. Парни, ухаживавшие за мной, дарили цветы, водили в кино, однажды даже на балет. Но никто не придумал ничего оригинального, чтобы произвести на меня впечатление.

И сейчас, когда я уже не ждала от жизни сюрпризов, этот поступок, присущий скорее влюбленному мальчишке, чем хладнокровному и слегка циничному мужчине, взволновал меня до глубины души.

Я метнулась к ноутбуку, но его уже не было в сети, только смайлик с цветком.

Я опять подошла к окну и стояла около получаса, не в силах отвести глаз от его подарка. Что же ты со мной делаешь, Вронский?

Утром бабульки у подъезда живо обсуждают, кому это сделали такой красивый подарок. Может быть Светке с пятого этажа? Но вроде бы у нее нет ухажера. А, может быть, Вике с третьего? Но у нее окна не на ту сторону. Я улыбаюсь и буквально лечу в офис.

На работе меня ждет взволнованная начальница.

Ира, у нас ЧП.

Что случилось, Людмила Владимировна?

Закрывают Дом престарелых.

Что? Кто?

Мэр сказал, что финансирования на него больше не хватает. Они держали его столько, сколько могли. Убытки росли, как снежный ком. Никаких инвесторов со стороны не удалось привлечь.

А как же наши комбинаты?

Экономический спад. Свернули все социальные и благотворительные программы.

И куда же деть стариков? – я в шоке опускаюсь на свой стул. Никогда бы не подумала, что можно так просто выбросить несчастных на улицу умирать.

Родственники, - слабо проговорила начальница. Но я знаю, что она и сама прекрасно понимает, что им не стоит рассчитывать на людей, которые и так уже от них отказались.

Может быть, еще есть шанс кого-то найти?

Мэр говорит, что его переговоры с теми, кто еще мог бы помочь, закончились ничем.

Когда его закрывают?

Через два месяца. До этого времени поручено что-то придумать, куда их распределить.

У меня нет слов. В больницах продержать стариков можно максимум месяц. И то скудное питание, что сейчас выделяют больным, убьет их куда быстрее, чем закончится срок их пребывания на государственных койках.

Может быть, еще удастся кого-то найти, - в моих словах слабо звучит надежда.

Если за эту пару месяцев ничего не изменится, их вышвырнут на улицу. У большинства нет своего жилья, или оно уже переписано на родственников. А их пенсий и дотаций едва хватит на съемную квартиру и питание. Я уже молчу о лекарствах.

В нашей стране не любят непопулярные решения. Но иногда их приходится принимать, потому что нет выхода.

Может быть, пройтись по меценатам еще раз?

Я думала об этом. Составим список для начала. Я не уверена, что эти люди захотят собираться в нашем зале для заседаний. Придется с каждым встречаться лично. Ира, я могу рассчитывать на тебя?

Конечно, Людмила Владимировна.

Тогда начнем.

Через час у нас обрисовался приблизительный план действий. Вся сложность была в том, что требовалась не одноразовая помощь, а постоянное вливание средств, которые никогда не окупятся и не принесут отдачи.

Я подумала о компании мужа. О Вронском. Но обращаться к нему за деньгами, пусть даже не для себя, было неправильным. У меня создалось мерзкое ощущение, что это будет похоже на то, как шлюшка после секса клянчит для себя немного наличных. Поэтому я выбросила эту мысль из головы.

Мы распределили имена и сели за телефоны. Сейчас я понимала важность своей работы. И от души хотела помочь несчастным людям, на заре жизни несправедливо обманутым. Именно для этого я пришла сюда. Наконец, не обычное перебирание бумажек и составление отчетов.

На завтра у мня было назначено две встречи, у моей начальницы четыре. Разобравшись с текущими делами, я глянула в окно. День пролетел незаметно.

Я набрала Влада.

Привет, ты Женю забираешь?

Нет. Много работы.

Почему не позвонил?

Думал, ты уже договорилась с кем-то.

Не договорилась. Влад, о таких вещах не стоит забывать, несмотря ни на что.

Ира, ты всегда сама распределяла, кому и когда забирать Женю из садика. Вроде как твои обязанности.

То есть твоя дочь не твоя обязанность?

Не начинай.

Влад, я тоже работаю. И я, хочу заметить, без машины. Так что мне сложнее забрать ребенка и вернуться на работу, пока мое отсутствие не вызвало вопросов.

Я не могу сейчас это обсуждать. Позвони моей матери. Или своей.

Он бросил трубку. Меня трясло от ярости. Так всегда! Все, что касается нашего ребенка, должно быть только на мне.

Я набрала свекровь. Она сказала, что сейчас в гостях у подруги и не успеет вовремя. Мои родители сегодня уехали в деревню, навещать родню отца.

Я редко отпрашиваюсь пораньше. Моя работа не предполагает свободного графика. Тем более сейчас, когда навалилась куча дел.

Звоню Владу еще раз.

Никто не может ее забрать. Может быть, все-таки поедешь? Я через час буду дома.

Я не могу сейчас. У меня совещание. Посидит в дежурной группе.

Я в сердцах бросила трубку. Ребенок будет голодным ждать, когда его непутевые родители, наконец, вспомнят о нем?

В тот момент, когда я выскочила из здания, мне уже позвонили и вежливо справились о том, когда я буду в саду. Я ответила, что через полчаса. Мне холодно напомнили, что в это время даже дежурная группа закрывается.

Машины такси, которую я вызвала пятнадцать минут назад, не было. Чертыхнувшись про себя, стала лихорадочно искать в телефонной книжке номер службы, сгорая от стыда и бешенства. Теперь обо мне думали, как о худшей матери на свете.

Ирина Викторовна?

Я оборачиваюсь. Возле серого «Фольксвагена» стоит мужчина средних лет. Смотрит на меня, слегка прищурившись. Я его не знаю.

Меня послал Сергей Петрович.

Я непонимающе смотрю на него. Кто? А потом до меня медленно доходит.

Вронский?

Да.

Зачем?

Он сказал, что услуги водителя вам могут понадобиться.

Я застываю на мгновение. Откуда он узнал? Может быть, был на совещании вместе с Владом, когда я звонила?

Мне было сказано отвезти вас, куда вы пожелаете.

Гляжу на время. Я уже слишком опаздываю, чтобы ждать такси. Киваю и он открывает дверцу.

В салоне приятно пахнет. Прохладная кожа заставляет меня поежиться. В нашей машине сиденья обтянуты текстилем.

Куда едем?

Я называю адрес и объясняю, как проехать к детскому саду. В пути мы не говорим друг другу ни слова. Я думаю о том, что заставило Вронского пойти на такой жест. Наверное, он проявляет внимание к своим любовницам, особенно в начале отношений. Только наша с ним связь должна быть тайной. А он присылает служебный автомобиль к месту моей работы.

Водитель без дополнительных подсказок находит нужный заезд. Когда выхожу, благодарю его за помощь. Он молча кивает.

Женя сидит абсолютно одна в коридорчике, где стоят шкафчики. Воспитательница дежурной группы поджимает губы, когда я рассыпаюсь в извинениях. В конце концов, мне надоедает унижаться. Я не проспала, не забылась в пьяном угаре, я просто не смогла уйти с работы. Об этом я и заявляю заносчивой девушке.

Женя немного расстроена, но не тем, что ее не забрали вовремя, а моей перепалкой с воспитательницей.

Я беру ее за теплую ручку, и мы идем домой. Больше не чувствую никакой связи с мужем. Презрение, отвращение, желание собрать его вещи и вышвырнуть на улицу.

Ребенок всегда вызывал во мне какие-то безумные, животные инстинкты. Когда он не мог правильно удержать ее, чтобы она срыгнула воздух в младенчестве, когда по его недосмотру она падала с кровати, когда он забывал ее покормить, пока меня не было дома, я всегда набрасывалась на него. И теперь мое терпение опять лопнуло.

Я в сообщении поблагодарила Сергея. Дома сделала Жене сырники с клубничным вареньем и попыталась успокоится.

Влад вернулся около десяти вечера. Дочка уже спала, а я переписывалась с начальницей, обсуждая возможные кандидатуры тех, кто может оказать помощь с Домом престарелых.

Когда дверь за Владом захлопнулась, я встала и вышла в коридор. Он молча прошел мимо на кухню и открыл холодильник.

Тебе совсем безразлична твоя дочь?

Ира, ты всегда занималась тем, кому забирать ее из садика. Если забыла, не перекладывай с больной головы на здоровую.

Я действительно могла забыть. Забыть напомнить ему. Но обычно он заезжал за ней, если мы не оговаривали перед этим, что ее заберет кто-то из бабушек.

Сегодня все, как всегда. Я тебе не сказала, что ее заберут, значит по умолчанию ты должен был это сделать сам.

Ира, не выноси мне мозг. Сказал же, работа. У тебя, между прочим, тоже не получается уходить раньше. С чего тогда злишься? Ну, посидел ребенок немного дольше, ничего страшного не произошло!

Я замолкаю. В чем-то он прав. Может быть, я слишком остро реагирую не него? Придираюсь? Когда любят, на много закрывают глаза. Я же, наоборот, стараюсь отыскать любые недостатки, разжигаю в себе гнев.

Обреченно вздыхаю и ухожу к ноутбуку.

Как мы будем жить, если едва миримся с тем фактом, что находимся рядом? Может быть, развод?

Эта мысль меня пугает. В первую очередь, я переживаю, что не потяну одна Женю. Скоро закончиться садик, начнется школа. Это уже абсолютно другие затраты.

Эта квартира – наша совместная собственность. Ее придется делить. И вряд ли мы сможем разменять ее на две отдельные квартирки без доплаты. И сбережений у нас нет.

Будет ли помогать Влад? Наверное, хотя я не знаю, чем заканчиваются разводы. Иногда люди живут бок о бок десятилетиями и потом расстаются злейшими врагами, готовыми убить друг друга при встрече.

Как холодно я рассуждаю о разводе, меня аж в дрожь бросает. Но, похоже, Влад об этом и не задумывается. Привычно стучит вилкой по тарелке, потом кладет грязную посуду в раковину и садится за компьютер.

Я подавляю в себе огромное желание запустить в него подушкой. Нет, вазой. Чтоб хоть как-то нарушить его невозмутимость.

Обе мои встречи провалились. Никому не было дела до стариков, никто не хотел тратить огромные суммы на их содержание. Судя по лицу Людмилы Владимировны, у нее была та же история.

Это только начало, Ира. Мы еще может что-то сделать.

Я согласилась с ней. Впереди еще череда меценатов и богачей. Найдутся же среди них хотя бы несколько человек, которые смогут расстаться с деньгами ради благого дела? Я на это надеялась.

Вронский позвонил мне тогда, когда я выключала рабочий компьютер.

Привет.

Привет.

Как твои дела?

Выхожу с работы.

Опять за дочкой не успеваешь?

Нет. Ее забрала свекровь. Они уже дома меня ждут.

Встретимся?

Не могу.

Тогда давай я подвезу тебя до дома.

Не стоит.

Почему же? Я уже жду на улице.

Мое сердце забилось часто-часто. Что-то безумно романтическое было в мужчине, который так нетерпеливо ожидает встречи.

Только подбери меня у цветочного магазина за углом.

Сейчас припаркуюсь. Выходи.

Я скользнула в его машину, и он сразу потянулся к моим губам. Теплый, настойчивый поцелуй. Я прижалась к нему, насколько могла. Что за неясное ощущение сжимает грудь? Мне так тепло и спокойно. Словно это естественная вещь, когда он забирает меня после работы и вот так целует.

Мне понравились твои цветы, - говорю я, когда он разворачивает машину и вливается в оживленное движение.

А мне понравилась ты.

От его слов это чувство в груди становится сильнее. Простые слова, обычное выражение симпатии. Ничего больше. Так откуда во мне это глупое волнение?

Он впервые сказал мне что-то приятное. Скромный комплимент. Но улыбка не сходит с губ, словно у взволнованной школьницы, получившей первое признание в любви.

Он смотрит на меня и сжимает руку. Мои глаза говорят ему те вещи, которые никогда не скажет мой рот.

Мы едем молча и останавливаемся у знакомого парка возле моего дома.

Я смотрю в его сосредоточенное лицо, на его губы. Мои собственные раскрываются в ожидании поцелуя. И мы набрасываемся друг на друга, теряя контроль в исступленных поцелуях. Почему мне с ним так хорошо? Почему я рассудок покидает меня только от одного его присутствия?

Наши языки сплетаются в диком ритме. Жажда пробуждается в теле. Я упиваюсь вкусом его рта. А его руки на моем теле вызывают нервную дрожь.

И вдруг на меня накатывает ощущение, что с этим мужчиной я хотела бы быть всегда. Что это не просто страсть, а нечто большее. И от этого осознания я словно взрываюсь под его натиском.

Так вот каково быть с тем самым, особенным. Вот почему я разлетаюсь вдребезги каждый раз, когда слышу его голос, когда ощущаю его тело. Одной физической близостью такого эффекта никогда не добиться.

Я ошарашенно отодвигаюсь, напуганная своими чувствами. Он смотрит на меня с диким огнем в глазах, потом проводит рукой по пылающему лицу.

Мне правда нужно идти.

В субботу я заберу тебя, когда ты отвезешь дочку.

Я не говорила, что собираюсь это сделать. Но теперь я уже знаю, как проведу выходной.

Глава 9

Всего пять тысяч долларов… Этого не хватит.

Но уже хоть что-то. Он же обещает делать этот взнос ежемесячно?

Да, - Людмила Владимировна вздыхает. – Долевое участие, но никак не полное обеспечение.

Тогда будем искать еще кого-то. Может быть несколько таких спонсоров найдем, и нам хватит. Я сегодня, к примеру, встречаюсь с представителем фармацевтической компании. Возможно, они возьмут на себя медикаментозное обеспечение. А там с миру по нитке…

Ладно. Давай пока еще не ушла, подготовь мне информацию по детским домам.

Хорошо.

Я полезла в базу данных. С детскими домами вроде бы дела обстоят лучше. С детьми так поступать боятся.

Влад сегодня утром сам отвел Женю в садик и сказал, что раньше освободиться и заберет ее. Что это было – запоздавшая совесть или простая констатация факта – мне думать уже не хотелось.

В обеденный перерыв у меня встреча вместо ланча. Ехать нужно около пятнадцати минут, плюс на встречу полчаса, так что до конца перерыва должна вернуться.

Вронский прислал цветы. Прямо на работу. Начальница удивленно посмотрела на букет. Я пожала плечами. Пусть думает, что от мужа.

Красные бархатные розы весь день поднимают мне настроение. Внутри разливается тепло каждый раз, когда я смотрю на огромный букет. Не помню, когда мне просто так дарили цветы.

Без пяти двенадцать хватаю сумочку и бегу на остановку. В офисе «Медлайфа», расположенном на третьем этаже нового бизнес-центра со странным название «Шоколад» (наверное, из-за коричневого цвета облицовки здания ), меня ждет директор регионального отделения. Немолодая женщина около пятидесяти, полноватая, невысокого роста, с очень резкими чертами лица.

Я обрисовываю ей ситуацию.

У нас уже есть один спонсор, но этого явно недостаточно. Если вы не сможете выделять средства на содержание Дома престарелых, то хотя бы предоставьте медикаментозное обеспечение. В старости нет здоровых людей.

О какой сумме идет речь?

Максимально возможной. Сейчас там числится 56 человек. Посудите сами. Хотя бы по сто долларов на каждого в месяц.

А это не много?

Думаю, вам виднее, сколько лекарств покупает наше население. Если вы думаете, что эти средства уйдут куда-то, то мы готовы предоставлять вам ежемесячный отчет о том, кому назначали лекарства, сколько осталось или сколько еще потребуется. В конце концов, вы же не деньгами будете помогать, а препаратами.

Все-равно, достаточно ощутимая сумма.

Я уверена, что такие цифры – это максимум. Думаю, в большинстве случаев это будет корвалол, нитроглицерин или что-то подобное. Дорогостоящие препараты им нужны только в очень редких случаях. И мы готовы предоставлять заключения врачей, чтобы вы не сомневались в целесообразности назначений.

Хорошо. Я думаю, что мы можем вам помочь.

Спасибо. В любом случае, нам еще необходимо найти дополнительные источники, прежде чем заключать с вами договор. Пока спонсоров не так уж и много. А денег недостаточно.

Я могу вам посоветовать одного человека. Попробуйте обратиться к нему. Он как-то спонсировал онкобольных в рамках благотворительной программы, сотрудничал с нами. Вот его визитка.

Спасибо вам большое. Я обязательно ему позвоню.

Я была довольна, что дело продвигается. Добравшись до компьютера, ввела данные с визитки.

Лавров Михаил Петрович. Директор и основатель завода «Магма». Изначально организовал цех по ремонту оборудования. Потом расширился, занялся также изготовлением станков и агрегатов для металлургических предприятий. Основатель Благотворительного фонда «Надежда».

Я никогда о нем ничего не слышала. И когда посмотрела на юридический адрес его предприятия, поняла, что это соседний город. Мое сердце упало. Вряд ли кому-то захочется быть спонсором не на своей территории. Потом решила все же изучить его биографию.

Родился он здесь. Это уже хорошо. Работал на нашем металлургическом предприятии, но потом уехал в более перспективный город и там начал свое восхождение. Хотя связи с земляками остались. Его предприятие заключило контракт с нашим на поставку и ремонт оборудования.

Также 10 лет назад основал Благотворительный фонд, занимающийся проблемами людей, у кого диагностировали рак. От этой болезни у него умерла жена.

Мне почему-то стало жаль этого мужчину. Я ни разу его не видела и ничего о нем не знаю. Но даже его деньги не смогли спасти любимого человека от смерти.

Я решила позвонить. Чем черт не шутит. Его секретарь ответила, что Михаил Петрович сейчас в командировке. Я сказала, откуда я, и кратко обрисовала суть проблемы. Секретарь взяла мой номер и ответила, что скоро перезвонит.

Я уже успела забыть об этом разговоре, как в пять часов вечера неожиданно услышала в трубке ее голос.

Она ответила, что Михаил Петрович как раз занимается решением вопросов в нашем городе, у него еще две встречи и послезавтра он уезжает. Но готов выслушать меня завтра в семь вечера. Я сразу же согласилась. Мне продиктовали адрес ресторана, где меня будут ждать, и я, окрыленная успехом, побежала докладывать своей начальнице.

Дома была видимость обычной семейной жизни. Влад молчал, но к моему приходу приготовил ужин. Вернее, просто разогрел то, что я сделала вчера.

Я не подала виду, что удивилась. Хотя меня это не тронуло.

Он продолжал спать на диване в зале. Что ж, так даже удобнее. Мы разговаривали на какие-то хозяйственные темы: покупка продуктов, необходимость ремонта машины, Женины подготовительные курсы.

Не понимаю, неужели его устраивает такая жизнь? Не хочется все или к черту послать, или сделать попытку вернуть на прежнее место? Хотя последний вариант меня бы не обрадовал. У нас просто не получилось бы. Я смотрела на ситуацию будто со стороны. На меня напала апатия. Но я не хотела быть инициатором развода. Мысль о том, что произойдет, если кто-то из нас решится на такой шаг, пугала. Женино счастье было важнее, чем моя убогая жизнь.

Я предупредила Влада, что завтра у меня встреча. Он ответил, что Женю забросит моим родителям.

Я приготовила ему сэндвичи на завтра и ушла спать.

На следующий день после работы сразу поехала в «Аристократъ». Этот ресторан я хорошо знала – там проходили банкеты для городских чиновников.

В мраморном фойе за стойкой стоял администратор – стройная женщина около тридцати, холеная и слегка надменная. Наверное, она считала, что именно так должны себя вести администраторы в подобных заведениях.

Я справилась о столике, зарезервированном на господина Лаврова. Она ответила, что меня уже ожидают.

Я быстро поправила прическу и макияж в дамской комнате, вымыла руки и прошла в зал.

Михаил Петрович оказался ниже, чем я предполагала. Он встал, приветствуя меня, и протянул руку.

Здравствуйте. Ирина Горенко, - представилась я.

Лавров Михаил Петрович.

Его пожатие было довольно крепким, но быстрым. Ладонь показалась мне теплой и жесткой. Странно, что у человека с его положением натруженные рабочие руки.

Мой референт обрисовал мне в общих чертах суть нашей встречи, - сразу перешел он к делу. – Я предлагаю сделать заказ и начать обсуждать это прямо сейчас, потому что у меня есть всего полтора часа.

Подошел официант. Я заказала зеленый салат с грушами и сыром. И бокал легкого вина, чтобы не опьянеть. Он же взял каре ягненка, овощи гриль и мясной салат без зеленых листьев и прочей низкокалорийной ерунды.

С самого утра ничего не ел, - усмехнулся он и я заметила, как сетка морщин лучиками расползлась от глаз по щекам.

Этот мужчина был весьма привлекательным. Седеющие, но густые каштановые волосы, мягкие карие глаза, в которых таилось что-то печальное, иногда проскальзывающее в то время, когда он пристально всматривался в мое лицо. Он был коренастым, но в форме. Лет пятьдесят, может, немного больше. Я смутилась под его взглядом. Он будто выискивал что-то в моих чертах.

Итак, рассказывайте! – приказал он.

Я вкратце изложила суть проблемы. Он слушал внимательно, иногда задавая уточняющие вопросы. Поинтересовался суммой, в какую обходилось содержание Дома престарелых городской казне. И кивал головой, когда ему все было ясно, и мой рассказ не вызывал вопросов.

Ну что же, я преимущественно занимаюсь помощью онкоцентрам.

Да, я знаю. Но если бы ваш фонд смог хотя бы частично помочь и старикам, было бы великолепно. Возможно, и им понадобиться такая помощь, хотя сейчас дело не в этом.

Я понимаю. Что же, я подумаю, что можно сделать.

Я немного расстроилась. Мне показалось, что предложение его не заинтересовало. Он неожиданно взял меня за руку.

Мне просто нужно будет просмотреть цифры и сказать вам точно, на какую сумму вы сможете рассчитывать.

Так вы поможете?

Помогу.

Я улыбнулась ему и немного сжала руку в ответ.

Я здесь родился. И вырос. Здесь много знакомых осталось. Может быть, кто-то из тех стариков дружил с моими родителями или родителями жены. Она тоже родом отсюда. Умерла десять лет назад. Рак.

Мне очень жаль.

Мне тоже. Она была прекрасной женщиной, родила мне дочь. Вы напоминаете мне о ней.

О вашей жене?

О дочери. Она тоже была такая голубоглазая и светленькая.

Была?

Ее не стало через шесть лет после смерти жены.

Я не решилась спрашивать, что случилось. Но в его глазах увидела боль и тоску. Видимо, мы действительно были очень похожи, потому что он словно пытался сохранить в своей памяти черты моего лица, с жадностью и какой-то безысходностью разглядывая меня.

Нам принесли еду. Михаил Петрович продолжал спрашивать о Доме престарелых, их нуждах, коммунальных расходах. А я иногда ловила этот его особый взгляд, хотя он уже и взял себя в руки.

Когда я попыталась отказаться от десерта, он засмеялся и ответил, что кусок торта поднимет ему настроение, что повлияет на благоприятный исход дела. А мне не стоит отказываться от того, что доставит удовольствие спонсору.

Поэтому за чашкой кофе и чизкейком мы уже улыбались друг другу. Этот мужчина нравился мне. Такой уверенный, целеустремленный, несломленный. Я поняла, что, пожалуй, именно эти черты делают его таким привлекательным. Особая энергетика, которая есть у сильных людей. К таким тянешься, жаждешь общения, будто подпитываешься их оптимизмом и позитивным отношением к жизни.

Мы почти закончили, когда через два столика от нас официант стал устраивать новую компанию.

Мой взгляд остановился на знакомых фигурах двух мужчин и женщины. Она уселась лицом ко мне. Молодая красавица, блестящие темные волосы, надменно запрокинутое лицо. Но когда мужчина сбоку от нее повернулся и что-то сказал ей, она растаяла, кокетливо стреляя глазами, и зазывно улыбнулась.

А мое сердце ухнуло куда-то вниз. Голова закружилась, и я неловко звякнула кофейной чашкой о блюдце.

Темноволосая голова и удивительные сине-зеленые глаза, чуть смугловатая кожа, резко контрастирующая с белоснежной рубашкой и темно-синим костюмом. Роскошный мужчина, который два дня назад целовал меня до потери рассудка.

Вронский улыбнулся ей и обратил свой взгляд на другого мужчину. В нем я скорее угадала, чем узнала Валентина Петровича, генерального директора «ИнтерАктива». Он пришел вместе с одним из своих директором и дочкой.

Вронский кладет свою руку на тонкую девичью ручку, всю в кольцах и браслетах. Она смеется и смотрит на него так, как, наверное, смотрю я.

Они изучают меню. А я не в силах отвести глаз. Словно вижу его настоящую жизнь, ту, что идет без меня. Когда ему не приходится скрываться с чужой женой у себя в квартире, где никто не увидит нас. Ногти до боли врезаются в ладони, и я каким-то нечеловеческим усилием перевожу взгляд на своего собеседника.

Мы уже оговорили все, что нужно.

Если вы дадите мне свою визитку и скажете, когда позвонить, я буду очень признательна, - выдавливаю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Конечно, - говорит Михаил Петрович, пристально глядя на мое, наверняка, побелевшее лицо.

Я тянусь к кошельку, но он галантно просит меня убрать деньги.

Протягивает мне визитку, я кладу ее в сумочку и говорю, что мне уже пора. Если он не против, то я пойду.

Конечно, Ирина. Я еще пару рюмок коньячку хочу пропустить, а вас, наверное, семья ждет.

Я молча киваю. Бросаю последний взгляд через столики и пытаюсь справится с болью, взрывающейся внутри, пульсирующей в висках, заставляющей грудь болезненно сжиматься.

Я не думала, что так будет. Я ведь знала, на что соглашалась. Но и предположить не могла, что тот человек, которого я целовала, к кому чувствовала непреодолимое притяжение, которого хотела до дрожи, будет спокойно встречаться с другими женщинами, водить их в ресторан, касаться их… И в то же время он присылает мне цветы.

Вронский почувствовал мой взгляд и замер, заметив меня. Я резко обернулась и почти побежала к выходу. По пути задела сумочкой стул, он покачнулся, но я не слышала грохота за спиной.

Прохладный ветер растрепал волосы, дыхание перехватило. Я побежала по улице, не разбирая дороги, спотыкаясь о бордюры.

Его улыбающееся лицо, обращенное к ней, его рука на ее руке… Господи, я что, надеялась, что наши с ним отношения заставят его отказаться от других женщин? С какой стати? Тем более, дочь генерального…

Мысли мечутся в голове, словно стайка испуганных птиц. Меня шатает, будто пьяную. Вспоминаю его слова о том ,что эту субботу мы проведем вместе. Истерично смеюсь и тут же захлебываюсь собственным смехом, ставшим посреди горла.

Останавливаюсь у столба, опираясь на него плечом. Воздуха не хватает, но дышать совсем не хочется. Взять бы сейчас и умереть, прямо здесь, от своей глупости и наивности.

Почему-то вспоминается Влад. Его угасающие глаза, когда дала понять, что не люблю, что никогда не любила. Вот так и во мне что-то сейчас умирало, затухало, словно слабый огонек, брошенный на ветру.

В памяти резко появился другой образ. Властные губы на моих губах, на моей коже, этот жаркий взгляд, словно пронизывающий насквозь. Тепло его тела, когда мы отдыхаем, лежа в объятиях друг друга, невыносимое удовольствие от чувства обладания.

Сейчас он повезет к себе домой эту Настю, станет раздевать ее так же, как раздевал меня, нетерпеливо срывая одежду, приникая ртом к открывшимся участкам белой кожи.

Меня тошнит от этой картины, нарисованной агонизирующим сознанием. И я не сразу слышу звук мобильного.

Когда достаю телефон, вижу пропущенный вызов. Не успеваю посмотреть, кто это был, как устройство снова вибрирует в руках.

Вронский. Смотрю, не в силах сделать даже движение пальцем. Просто наблюдаю, как мигает телефонная трубка в одном ритме с моим лихорадочным пульсом. И когда вибрация в моей руке прекращается, кажется, что и мое сердце больше не бьется.

Кладу в сумку телефон. Начинаю слышать шум автомобилей, проносящихся в метре от меня. Наконец, замечаю, что люди заинтересовано поглядывают на мою жавшуюся к столбу фигурку.

Чего я ожидала с самого начала? Любви, невероятной, фантастической любви? Предложения руки и сердца, обязательств по поводу моей дочери? Да кому я нужна?

Тысячи женщин, красивых, молодых, свободных и богатых, составят компанию этому преуспевающему дельцу. Он будет спать с ними так же, как спал со мной. И его глаза будут зажигаться при виде их обнаженных тел. Все это было не для меня, не ради меня.

Я была очередной прихотью, легко свалившейся в его постель. Глупой женщиной, возомнившей себя кем-то, кем на самом деле не являюсь. Неужели я не знала, что никогда не потерплю таких свободных отношений? Никогда не смогу закрыть глаза на другую или, может быть, других? Не знала, что он не изменит своего образа жизни, легкого, ни к чему не обязывающего?

Телефон зазвонил еще раз, но я даже не обращаю на это внимания. Иду, медленно переставляя ноги. Я думала, что в следующий раз прижмусь к нему чуть дольше, чем обычно, чуть сильнее обниму, потому что он – мое дыхание, потому что мое сердце уже бьется в его руках, само того не желая. Потому что я живу отражением в его бирюзовых глазах.

Дома Женя радостно бросается в мои объятия. Говорит, что бабушка сегодня сделала ей блинчики, а папа забрал с собой еще порцию для меня. Я вдыхаю ее нежный запах. Она пахнет наивностью и радугой. Именно так должна пахнуть радуга – мечтами, смехом и радостью. Моя маленькая девочка, моя радуга после грозы. Держусь за нее, как утопающий за плот в штормовом море. Она вертится и пытается вырваться из моих объятий, чтобы убежать досматривать мультик. Нехотя отпускаю и опять чувствую пустоту.

С тобой все в порядке?

Да.

Ира, что-то случилось?

Нет, просто устала и, по-моему, испортила новые туфли.

Влад непонимающе смотрит на действительно ободранные итальянские лодочки на шпильке.

Поедем завтра купим другие, - говорит он.

Хорошо.

Я начинаю плакать. Тихо, чтобы никто не услышал. Зажимаю рот рукой, чтобы предательские всхлипы на срывались с губ. Но Влад словно чувствует, что со мной. Молча подходит сзади и обнимает за плечи. Меня утешает нелюбимый мужчина, когда я плачу из-за того, кого люблю. Действительно люблю. Всем сердцем, свей душой.

Никогда бы не подумала, что одного взгляда хватило, чтобы разжечь во мне такую страсть, такое глубокой чувство. Я бы летела к нему по первому зову, по незаметному движению губ. Я бы была с ним, предавая мужа, предавая саму себя. Я поклонялась ему своими губами, руками, я положила ему под ноги свою душу, а он не заметил и прошелся по ней, как по коврику в прихожей. Я бы осталась подле него столько, сколько ему было бы угодно. Если бы была для него единственной, хотя бы на то время, что мы были вместе.

Отворачиваюсь от Влада и отхожу, чувствуя, как его руки бессильно падают с моих плеч. Иду в ванну, умываюсь. Выключаю телефон. Вот все и разрешилось. Моя непродолжительная интрижка была ошибкой. Огромной ошибкой. Прислоняюсь лбом к окну и сморю вниз. Там еще видны разноцветные лепестки. Но скоро ветер разнесет и их. Как и мои глупые надежды.

Настя липнет ко мне, как пиявка в ногам рыбака. Ее гибкое тело, запах ее духов и мимолетные ласки, когда отец не видит, сегодня вызывают во мне глухое раздражение. Я устал, и мне хочется немного отдохнуть, чтоб никто не донимал.

Она очень мила и в постели просто чертовка, но слишком навязчива. После сегодняшней встречи генеральный решил, что самое время расслабиться за вкусной едой и бокалом хорошего виски. Я только за. Присутствие Насти не стало неожиданностью. А ее новое платье – это нечто. Я точно знаю, что будь разрез на спине чуть поглубже, то показалась бы крохотная родинка. И я бы не прочь стянуть это тряпье и вздернуть эти стройные ноги вверх. Если бы она молчала и так сильно не напирала. Мою довольную ухмылку она принимает за сигнал и касается ширинки, слегка нажимая.

Но те сальности, что она тайком шепчет мне на ухо, не вызывают привычного напряжения в члене.

Смотрю в это красивое лицо. Во взгляде плещется похоть и призыв. Это именно то, что я люблю наблюдать в глазах своих женщин. Но почему-то сегодня я ищу в ней нечто другое. Трогательно-доверчивое, мягкое, нежное. И вспоминаю удивленные голубые глаза Иры. Когда она смотрела на меня в то время, когда я двигался в ней, я видел, что она шокирована, что потрясена. Она отзывалась на мои прикосновения так, словно была с мужчиной впервые. Я чувствовал, что в то мгновение я был всем ее миром, и это ощущение потрясло меня. Она отдавалась мне без остатка. Ничего не оставляла скрытым. И мне казалось, что на дне ее прозрачных глаз я вижу ее душу.

Та нежность, с которой она проводила по моему лицу после, как неуверенно прижималась ко мне…

Я трясу головой, отгоняя эти образы. Настя соскучилась. Мне не стоит быть с ней грубым. Особенно при ее отце, хотя он мне не указ и в наши отношения никогда не лез. Умный мужик. Хотя мне кажется, что он был бы рад выдать за меня свою дочь. Вроде красивая и неглупая, но есть в ней что-то поверхностное, что бывает у детей богатых родителей, выросших в достатке и вседозволенности.

Меня-то уж отец держал в строгости. Пока был совсем пацаном, еще как-то баловал, компенсируя отсутствие матери. А потом и порол, когда совсем зарывался, и из дому выгнал, когда я в шестнадцать лет послал его к черту с его нравоучениями. Но принял без слов, когда спустя неделю скитаний по друзьям, а потом и по улице, вернулся домой. Прямо как мать…

Неприятный вкус во рту запиваю виски. Настя заказала какую-то сладкую белиберду, которую обычно пьет на вечеринках. Ее рука ложится на мои пальцы, и она шепчет о том, что папа сегодня слишком словоохотлив, а она хотела бы, чтобы он побыстрее заткнулся и уехал домой. Она мечтает опрокинуть меня на подушку и ….

Машинально улыбаюсь ей и вспоминаю, что моя подушка все еще хранит едва уловимый запах Иры, что-то свежее и летнее, будто цветочный луг после грозы.

И мне еще больше не хочется привозить туда Настю. Может, к ней поехать? Все-равно не отстанет. Да и ее шаловливые ручки под столом уже начинают пробуждать мой интерес.

Я машинально поднимаю глаза, чтобы посмотреть на движение в зале, и вижу ее глаза. Широко открытые, застывшие, словно льдинки. Она встает из-за столика, где сидит какой-то мужик. Еще одно мгновение смотрит на меня, уголок губ дергается низ, и она уходит так быстро, что едва не опрокидывает стул, вовремя подхваченный проходившим мимо официантом.

У меня в груди неприятно ноет. Я не ожидал, что она будет здесь. Наверняка, узнала, с кем я сижу. Ее побледневшее лицо до сих пор перед глазами. Мои руки начинают зудеть. Хочу взять телефон и объяснить ей.. Что ей объяснить? Что я трахаю Настю, когда не трахаю ее? Сама должна бы понимать, что у наших отношений есть только одна плоскость, и никто ничего никому не должен.

Однако мысль, что она вряд ли еще когда-нибудь согласится на встречу, неприятно бьет в виски, словно шарик от пинг-понга, ударяется снова и снова, не желая вылететь.

Извиняюсь и иду в мужской туалет. Набираю ее и думаю, что ей сказать. Тысячи слов приходят на ум, но я понимаю, что все это будет выглядеть как невнятное блеяние. По хр*ен, лишь бы взяла трубку. Когда услышу ее голос, пойму, что нужно, чтобы успокоить ее.

Но она упорно не отвечает. Трижды набираю ее и слушаю унылые гудки. При этом внутри словно образуется какая-то дыра, куда проваливаются все внутренности.

Обиделась, значит. Не хочет меня видеть. И слышать тоже не хочет. В ярости жму на отбой. Какого черта?! Что мне, баб мало? Вон одна уже сидит в мокрых трусиках, бери и пользуйся. Но я не хочу ее, я хочу видеть потрясенный взгляд, когда Ира кончает подо мной, хочу чувствовать, как сжимается вокруг меня, как льнет ко мне, словно весь мир рушится, и я единственный, кто не исчезнет.

Подобие рычания вырывается из груди, я в бешенстве ударяю о дверцу кабинки, и она с грохотом врезается в стену.

Как все чертовски запутанно! Почему нельзя обойтись без всех этих сцен? Ей со мной хорошо, я это знаю, мне с ней тоже. Я же не требую, чтобы она бросила своего мужа. Пусть спит с ним, мне по фигу. Да и спит ли вообще? Он целый день хмурый, по телефону с ней ругается. Ей бы кайф ловить, что сейчас может оттянуться в постели, а она из себя недотрогу корчит, словно девочка наивная.

Иду за столик и вижу, что в нашем полку прибыло. По-моему, это тот самый мужик, с которым она ужинала. Что за хр*ен такой? Солидно одет, дорого, вид лощеный, но глаза цепкие, взгляд прямой. Палец ему в рот не клади, руку откусит.

Она что, на два фронта работает? Спит еще с кем-то кроме меня? Яма внутри становится еще шире, засасывает остатки благоразумия.

Нет, надо взять себя в руки.

Здравствуйте, - протягиваю ему руку, он жмет крепко и быстро.

Сергей, это мой давний приятель, Михаил Петрович Лавров. Это один из моих директоров, Сергей Вронский. Михаил Петрович основал свое производство, когда уехал из родного города. Ну да не всем здесь везет, - мой босс улыбается с чувством легкого превосходства.

Это точно, Петрович, тезка, - беззлобно отвечает мужчина. Его лицо расслаблено и выражает довольство. - Зато девки меня всегда больше любили.

Что было, то было. Вот и Надя.., - Валентин Петрович осекся, извиняясь взглядом.

Да что уж там, десять лет прошло. А мне о ней иногда и поговорить не с кем.

Ты так вдовцом и ходишь?

Да я и не жалуюсь, - почему-то эту самодовольную ухмылку с его лица мне хочется стереть кулаком. Он что, действительно с Ирой крутит? И эта наивная пустоголовая с*чка спит со стариком? Кулаки сжимаются сами собой, и Настя бросает на меня удивленный взгляд.

Какими судьбами здесь?

Да приезжал с партнерами поговорить, нужно было на производство взглянуть, завтра уже уезжаю. А заодно решил городу помочь.

Как именно?

Вышла тут со мной на связь девочка одна. Из вашего управления городского, что-то там по социальной помощи. У вас в городе Дом престарелых закрывают, вот и ищут, кто бы помог деньгами. Тогда они смогли бы его содержать без помощи городского бюджета.

У меня что-то клокочет внутри. Ярость, наверное, смешанная с маленькой частичкой облегчения. Значит, она обзванивает всех, у кого водятся деньги, встречается с ними, выклянчивает, а мне ничего не сказала?

А ведь мы тоже, знаешь ли, в стороне не стоим, - отвечает мой босс. – Сергей вон вызвался от нашего имени благотворительностью заняться, одаренным детям помогаем.

Ну это дело нужное. У меня же фонд благотворительный, я уже давно в этом верчусь.

Молодец. Мы тоже немного покрепче на ноги встанем и займемся.

Остальной разговор я едва улавливаю. Наверное, ей было стыдно попросить. Мои обычные подружки не стеснялись клянчить для себя, а ей стыдно для других. Постепенно напряжение отпускает. Я даже слегка улыбаюсь.

Я тоже помню это чувство гордости, когда всего добивался сам. И добился! У отца ни разу ни на что не попросил. И он тоже сейчас вспоминает о моих успехах при встречах с приятелями, каждый раз подчеркивая, что он к ним не имеет никакого отношения. А она, видно, подумала, что если спит со мной, то упоминание о деньгах сравняет ее с остальными моими … Нет, она не шлюха. Ее нельзя к ним приравнивать. И что во мне все так взыграло? Нужно успокоиться и выпить еще виски. Настю сегодня домой отправлю. Завтра вставать в пять и лететь за тысячи километров в Китай. Хорошо, что она со мной не увязалась.

А Ира… С ней что-то придумаю.

Быстро бегает легконогая лань, но ягуар быстрее.

Глава 10

Последние три дня были для меня испытанием на прочность. Я делала все возможное, чтобы не рассыпаться, как ком сгоревшей бумаги. Такая же хрупкая, такая же прогоревшая насквозь. Только очертания и остались, а на самом деле это лишь пепел.

Мысли о поступке Вронского, о собственных действиях терзали меня и днем и ночью, терзают и до сих пор. Но больше ни одной слезинки не выкатилось из глаз. Все, что я могла сделать – переступить через это и идти дальше, забыв обо всем, как о страшном сне.

Весна пришла резко, как обычно в наших краях. Столбик термометра не опускался ниже пятнадцати градусов тепла. Сегодня мой выходной, и я решила провести его так, чтобы успокоиться самой и доставить удовольствие Жене. Я задумала завтрак в парке.

Из закромов кладовки я достала плетеную корзину, которой обычно пользовалась только на Пасху. Вместе в дочкой начали ее наполнять сэндвичами, фруктами, шоколадными батончиками. Все, что было бы нам в радость.

Мам, я хочу какао.

Тогда я сварю какао и мы отправимся на наш завтрак. А ты аккуратно сверни подстилку и положи в корзину.

Пока я варю какао, думаю о том, что было бы неплохо делать такие вылазки почаще. Природа всегда успокаивала меня. Как бы ни было тяжело, как бы сильно кошки не скребли на душе, я всегда оживала, когда просто гуляла среди деревьев, возле речки или по городской аллее. Будто древняя энергия, которую таила земля, вливалась в меня, подпитывала измученную душу.

Термос отправился в корзину, и мы с Женей выдвинулись в парк.

Зелень лужаек разбавило золото одуванчиков. Обожаю их. Дочка, визжа и смеясь, неслась впереди меня по этому пестрому океану. Я чувствовала свежий запах смятой травы, самый волшебный запах матушки-природы.

Женя выбрала место в тени раскидистой ивы. Мы устроились на подстилке и стали с жадностью поглощать сэндвичи, запивая их какао. На свежем воздухе любая еда вкуснее.

Я подумала о том, как было бы здорово сделать шашлыки, но тут же одернула себя. Влада мне по-прежнему не хотелось видеть больше, чем это было необходимо. Он до сих пор отсыпался. Иногда мне казалось, что мы с Женей у него на втором месте после работы, хотя я знала, что это не так. Просто приоритеты у мужчин и женщин разные, кто бы что ни говорил. Он никогда не вскакивал с кровати по утрам, зная, что ребенку необходимо готовить завтрак. Никогда не прекращал разговор по телефону, если она ходила по большому в памперс, и его нужно было срочно заменить. Природа словно обделила мужчин инстинктом, который заставлял женщин вздрагивать от малейшего звука их ребенка.

Все, наелась, - Женя откинулась навзничь на подстилке, довольно жмурясь.

Тогда немножко полежи и начинай собирать одуванчики.

Мы будем плести венок? – ее глаза загорелись.

Да.

Я уже отдохнула!

Она вскочила, и я рассмеялась, завидуя ее энергии. Только дети могут двигаться постоянно, без передышек, пока сон не свалит их с ног.

Легкий ветерок лениво играет моими волосами, и я искренне улыбаюсь, впервые за эти дни. Внутри все еще живо и болит, как открытая рана. Но теперь она начинает затягиваться.

Что мне делать с Владом? Не знаю. Иногда мне хочется, чтобы он все узнал, чтобы сам вынес приговор. И я приму его решение, каким бы оно ни было. Сначала мне было страшно, что я не вынесу груза финансовых обязательств. Моя зарплата госслужащего так смехотворно мала, что нам с Женей не хватит. Но всегда есть шанс подыскать более прибыльную работу.

Я недовольно хмурюсь. Теперь я рассматриваю наше будущее только с материальной точки зрения, и это неприятно, почти болезненно. Мне всегда была чужда меркантильность. Но сейчас я не думаю о любви или хотя бы о каком-то влечении, когда пытаюсь выяснить, что же делать со своей семьей.

Тонкие солнечные лучи пробиваются сквозь колышущуюся крону и слепят мне глаза. Я закрываю их, позволяя мыслям покинуть голову, и просто расслабляюсь. Женя кричит что-то о пчелах и муравьях, я слышу, как она носится вокруг меня, выбирая цветы на длинном стебле.

Где-то в ворохе нашей одежды звонит телефон. Что-то по работе? Обычно меня не дергают на выходных.

Достаю вибрирующий мобильный из кармана спортивной кофты и смотрю на дисплей.

Не может быть! Мое спокойствие разлетается вдребезги. Зачем он звонит? После стольких дней молчания… Смотрю и не знаю, как поступить. Первым моим порывом было выключить телефон, достать сим-карту и выбросить ее к чертовой матери. Но слишком много людей знали этот номер, и эти контакты были мне нужны. С другой стороны, я не сомневалась, что он будет звонить до тех пор, пока я не отвечу.

Неуверенными пальцами нажала на зеленую полоску.

Да, - голос тихий и спокойный. Я удивилась сама себе.

Привет, - его голос тоже тихий, но в нем столько эротизма, интимности, что меня бросает в жар.

Зачем звонишь?

Хочу тебя увидеть.

Я думала, что ты достаточно умный мужчина, чтобы понять, что больше это невозможно.

Почему?

Я ошибалась в себе. Но в отношении тебя как раз нет. Все получилось так, как я и предполагала. Все, кроме того, что мне это было… неприятно. Я не предвидела свою реакцию.

Это был всего лишь ужин.

Теперь меня не интересует, что это было. Я знаю только одно - все закончилось.

Ира, не лги себе.

Я как никогда откровенна. Мне больше это не нужно. И не звони.

Я нажала на отбой. Женя не слышала мой разговор. Она слишком далеко отбежала. И я была рада этому.

Никогда не думала, что один звук его голоса может творить со мной нечто невероятно. Словно внутри бушует буря, поднимая все чувства и эмоции, которые только-только улеглись по полочкам.

Женя подбежала с букетом одуванчиком, и я механически начала плести венок.

Когда-то моя мама научила меня этому. Мы часто с ней гуляли в городском саду. Тогда вместе с нами был отец. Почти всегда, на каждой прогулке. И это еще больше настраивало меня против Влада. Семья всегда должна быть вместе. Может быть, если бы мы следовали этому правилу, у меня никогда бы и не возникло это сосущее чувство одиночества.

Мои мысли опять вернулись в Вронскому. К тому дню, когда он приехал на рыбалку, чтобы просто увидеть меня, побыть со мной в присутствии дочери, не требуя больше ничего, не надеясь в тот момент на интимную ласку или откровенное признание. Почему Влад так не может? Наши чувства стерлись со временем, словно кожаный ремень, который носят, не снимая. Сначала он остается новым и красивым, потом приобретает мягкость и становится как никогда удобным. Но время идет, кожа стирается, лопается, тускнеет, и в конце концов, это просто давняя привычка к хорошо знакомой вещи.

Почему мне так не везет с мужчинами? Почему я требую от них или слишком многого, или, наоборот, слишком малого.

Мое сердце сжалось, затрепетало, словно птица, пойманная в ловушку. Но потом какая-то незримая дверца, ведущая к нему, захлопнулась с громким стуком. Никого больше туда не пущу. Просто не выдержу еще один раз…

Мы вернулись к обеду, слегка загоревшие и разрумянившиеся.

Моя задумчивость заставила Влада быть более чутким, чем обычно.

Я проспал что-то интересное?

Мы с мамой позавтракали в парке и потом плели венки из одуванчиков.

И где же они?

Мы бросили их в речку. Наверное, сейчас их уже одели русалки.

Ты видела русалок?

Нет, но я видела рыбаков.

А они ловили русалок?

Нет, папа, какой ты глупый, - Женин смех звенел, как колокольчик. – Их никто не может поймать. Они сами решают, кому можно показаться, а кому нет.

И кто же их видит?

Только те, кто потом в них влюбляется.

Интересно. А почему так?

Потому что русалки очень уязвимые, их легко обидеть. Они долго скрываются. И только влюбленному мужчине могут показаться из воды. Он не обидит.

В Доме престарелых пахло старостью и смертью. Этот запах перебивал все остальные – вонь немытого тела, затхлой одежды, не меняного неделями белья. Кожа пожилых больше не источает того поразительного аромата, который привлекает людей противоположного пола друг к другу. И этого не может изменить ни душистое мыло, ни тяжелые духи вроде «Красной Москвы» или «Ландыша».

Я приехала сюда, чтобы оценить сумму, которую потребуется вкладывать ежемесячно для обеспечения достойного уровня жизни. И сейчас, стоя посреди небольшого холла, я едва сдерживаю гнев и отвращение.

Жирная тетка из обслуживающего персонала мерно плыла по коридору со стопкой серого белья. Я не знала, свежее оно или нет. Судя по тому, что было аккуратно сложено, его выстирали и погладили. Но этот непонятный цвет …

Мария Прокофьевна, голубушка, поменяй мне постельное, - тощий старичок высунулся из комнаты и пытался привлечь внимание этой дамы.

Вам позавчера меняли, - рявкнула она, даже не обернувшись.

Я испачкал, - слабо возразил старик, явно стесняясь продолжать, как именно это произошло.

Надо быть аккуратнее, - как отрезала Мария Прокофьевна и завернула за угол.

Старик съежился и приобрел совершенно жалкий вид. Его голова понуро опустилась, он глубоко вздохнул и вернулся в свою комнату.

Ко мне подошла какая-то женщина лет пятидесяти пяти, маленькая, сухая, подобранная, словно пружина.

Что вам надо? Вы к кому-то пришли?

Да. К директору.

По коридору налево.

Мои шаги приглушает старый потертый линолеум. Какой был на нем рисунок, разглядеть абсолютно нереально. В вестибюле две старушки попытались открыть форточку, но маленькая женщина, указавшая мне дорогу, рявкнула на них.

Не трогайте!

Но ведь душно.

Хотите, чтобы рама рассыпалась? Тогда без окна вообще останемся. Дерево трухлявое, держится только на краске.

Старушки покорно отошли от окна и направились к выходу. Если это помещение еще и не проветривать, то характерный запах может любого прежде времени загнать в могилу.

Кабинет директора был небольшим и почти таким же убогим, как и все заведение.

Стол, стулья и шкафы для документов наверняка были вдвое меня старше. Их делали еще при Союзе, и с тех пор никто и не подумал о том, чтобы их заменить.

Женщина со взбитыми волосами каштанового цвета и огромными очками на пол-лица посмотрела на меня сурово и раздраженно.

Здравствуйте. Я из управления. Людмила Владимировна вам звонила.

Да, здравствуйте, - ее голос был усталым и хрипловатым.

У вас тут… ужас прямо какой-то.

Что вы имеет в виду?

Персонал грубый, все держится на честном слове.

Все держится на голом энтузиазме, - перебила она.

Если нет денег на какие-то новшества, то хотя бы персонал можно было бы поменять. Только что видела, как одна дама унизила старика ни за что ни про что.

Вы случайно не из полиции нравов? - женщина иронично скривила губы. – Здесь такие зарплаты, что я вообще удивляюсь, как можно за эти деньги работать. Так что хорошо, что не самообслуживание.

Как раз по этому поводу я и пришла. Мне посчастливилось найти нескольких спонсоров. И я должна точно знать, о каких суммах пойдет речь, чтобы это место не просто работало дальше, но и было достойным приютом для стариков.

Директор Дома престарелых уставилась на меня сквозь толщу стекол. Мне почудилось удивление в ее взгляде.

Вы знаете, сколько сейчас нам выделяют из городского бюджета?

Да.

Удвойте эту сумму и не ошибетесь.

Мне нужно обоснованное решение по каждой цифре. Поймите, если частный спонсор решится на финансирование, он потребует отчета за каждую монету.

Я понимаю. Но здесь все скоро развалится, как карточный домик. Настоящего ремонта это здание ни разу не видело. Только косметический к годовщине победы. Кровати, на которых спят старики, провисают почти до пола. Мы не можем сделать им нормальную беседку или поставить новые лавочки. Даже те деревца и цветы, что растут у входа на клумбе, их личная инициатива и собственные средства. Мы просто поддерживаем их существование, о благоустройстве речи не было уже десятки лет.

Я понимаю. Может быть, есть смысл составить смету, учитывая все предложения? Сомневаюсь ,что здесь сразу все переменится, но хотя бы поэтапно…

Вы и вправду верите, что это возможно? – скептически проскрипела она.

Я на это надеюсь.

Что же, мы с бухгалтером сделаем это, скажем, через неделю. Вас устроит?

Вполне.

Катюша, сделай мне справочку о доходах.

Зачем это тебе, Влад?

Миловидное личико бухгалтера повернулось ко мне. Она строит мне глазки или это ее обычная манера поведения? Никогда не мог разобрать.

Очень хочу видеть на бумаге, насколько больше я теперь получаю.

Вряд ли ты заметишь большую разницу, - хихикает она. – У тебя новая зарплата всего дважды была. В справке твои доходы будут выглядеть все еще скромными.

Ну, не такими уж и скромными, - я улыбаюсь, думая, что вполне хватит на то, что задумал.

Но тщеславие потешить не смогут.

Я не из тех мужчин, которым нужно тешить свое тщеславие, Катюша.

Что, никогда не любуешься собой в зеркале?

Нет, только когда разглядываю новый порез на подбородке.

И не испытываешь прилива сил, когда с тобой заигрывают хорошенькие женщины?

Катя хлопает ресницами. Ее флирт безобидный. Возможно, я бы поддержал его просто, чтобы доставить ей удовольствие, но сейчас все мои мысли заняты Ирой. Ее тусклый взгляд не дает мне покоя. Словно что-то погасло внутри. И она больше не греет меня так, как это было раньше. Ее уютное, такое знакомое тепло исчезло вместе с живыми искрами в глазах.

Кому это тут требуется прилив сил?

Сергей заходит в бухгалтерию с папкой в руке и улыбается Кате. Она мгновенно тает под его взглядом. Ничего удивительного. Обычно именно такая реакция сопровождает моего босса.

Никому не требуется, - я улыбаюсь, наблюдая за тем, как Катя отчаянно старается произвести впечатление на Сергея, незаметно выпячивая свою внушительную грудь.

Владу требуется только справка о доходах, - воркует она, не отводя взгляда от Сергея.

Зачем? Кредит собираешься брать? - он вопросительно смотрит на меня.

Да, хочу сделать основательную покупку.

И что будешь покупать?

Хочу дом. В нашей квартире нам стало слишком тесно. Пора расширяться.

Пополнение в семействе? - встрепенулась Катя. Сплетни и подробности личной жизни в женском коллективе – важнейшая и неотъемлемая часть работы. Сергей роняет папку, которую, видимо, положил на самый край стола. Медленно наклоняется и поднимает рассыпавшиеся документы.

Любопытство тебя сгубит, Катерина, - я улыбаюсь, хотя искренне надеюсь, что в новом доме Ира захочет родить и воспитать еще одного ребенка. – И о таких вещах не спрашивают.

Это еще почему?

Потому что это дело личное.

Она ставит штамп на бумагу с цифрами и отдает ее мне, чтобы я еще поставил печать у генерального.

Сергей как-то пристально смотрит на меня, будто чем-то встревожен. Больше не улыбается и не шутит с Катей. Даже если он думает, что моя жена беременна, это ж не мне в декрет уходить. Или считает, что на этой должности мне не продержаться долго? Переживает, что не смогу выплатить кредит?

Надеюсь, что начальство мною довольно, - улыбаюсь я, глядя в его глаза. – А то мне несдобровать.

Он лишь делает неопределенный жест рукой и говорит, что генеральный сейчас на обеде и будет только к двум.

Ира готовит мне ужин. Сама она с Женей уже поела, но с некоторых пор опять встречает меня после работы, как обычно, накрытым столом. Мне это в радость. Значит, все у нас налаживается. Я не знал, как к ней подступиться, что делать, а чего, наоборот, не делать. Она стала для меня минным полем. И я не могу понять, что именно ее расстроит в следующий раз.

Она подвинула мне какой-то вкусный салат. Я на мгновение забыл о том, что хотел ей сообщить, наслаждаясь блюдом. Она всегда чудесно готовила, даже в то время, когда мы только встречались. Гораздо лучше моей матери. Но этот факт я хранил в секрете, чтобы мама не обиделась на меня. Она всегда хвасталась перед подругами тем, что в детстве я никогда не привередничал относительно еды, и объясняла это своими выдающимися кулинарными способностями.

Кофе?

Да. Присядь со мной.

Она отвернулась к плите с абсолютно бесстрастным лицом. Сняла турку со свежезаваренным кофе, добавила в чашку сахар и размешала. Поставила передо мной и села рядом, положив руки на стол.

Ира, я хочу, чтобы наша жизнь изменилась к лучшему.

Она молча смотрела на меня, все с тем же непроницаемым выражением. Ее брови не поднялись заинтересованно, с губ не слетел нетерпеливый вопрос. Только глаз она больше не отводила.

Я хочу взять ссуду и купить нам дом.

Вот теперь зрачки расширились, губы приоткрылись, и она тихо выдохнула.

Что ты скажешь? Ты всегда мечтала о своем доме. Я решил, почему бы не сейчас? Женя уже большая, ей нужна полноценная комната, тем более, она на следующий год пойдет в школу. Нужно будет ставить стол и стул, полки, найти место под компьютер, ее личный шкаф. Здесь, в нашей квартирке, это не выйдет. А вот дом – другое дело. Станет свободнее, сможем завести собаку, как Женя мечтает. Ты клумбы свои разобьешь у калитки.

Ира смотрит так, словно до глубины души поражена моими словами. Ее дыхание стало чуть чаще, пальцы затрепетали и в конце концов сомкнулись на моей кружке, которую я отставил от себя, допив кофе.

Почему сейчас?

Зарплата позволяет сделать это без особых лишений для нашего бюджета.

И это единственная причина?

Ее взгляд словно пронзает насквозь. Она знает, что дело не только в деньгах.

Мы могли бы попробовать начать сначала. Новое место, новые надежды.

Я не уверена, что это получиться.

Она качает головой и прячет от меня глаза. Это словно приговор. Она не хочет никакого будущего со мной. Она намеренно не желает перемен, чтобы не быть связанной.

Что-то дрогнуло во мне и взорвалось, выплескиваясь наружу.

Ты хочешь уйти? – я знаю, что мой голос звучит зло и резко, хотя я пытаюсь не повышать его, чтобы Женя не услышала.

Ты хочешь, чтобы я ушла? – ее голос такой же жесткий.

Не увиливай от ответа.

Да, я думаю об этом, - она выплюнула эти слова, смотря мне прямо в глаза.

Так чего же ты ждешь?

Как только я понял, что сказал, вздрогнул всем телом. Я бы хотел собрать все эти звуки, объединившиеся в ужасную фразу, но слова – самое страшное оружие, самое беспощадной наказание, обоюдоострый меч.

Я видел, что ранил ее, но и самому было до чертиков страшно, что она сейчас поднимется и пойдет собирать чемоданы. Я хотел, чтобы она была со мной всегда, я готовился купить дом, чтобы все наладить. А какие-то мелочные, глупые слова разрушали все мои планы.

Ира выпрямилась, ее пальцы отпустили кружку и спокойно легли на стол. Я испугался не на шутку.

Я уйду.

Нет.

Да.

Я не хотел этого. Не хочу. Это вырвалось случайно.

Нет, не случайно. Мы оба знаем, что все в нашей жизни идет наперекосяк. Слишком многое утеряно, чтобы мы жили так, как раньше.

Ира, не руби с плеча. Куда ты пойдешь? Женя не поймет…

Женя…

Она осеклась и отвела взгляд. Если бы она была мужчиной, на ее скулах сейчас играли бы желваки. Напряжение сковало ее лицо, превратив в маску.

Я ухватился за эту ниточку. Женя была единственным звеном, по-настоящему соединяющим нас. И этой связи не прервать никогда.

Женя достойна того, чтобы иметь хорошую, полноценную семью. Мы неплохие родители, мы многое можем дать ей. И я надеюсь, что она напомнит нам, почему вышло так, что мы решили завести ребенка, совместно заботиться о нем, почему сделали такой важный шаг.

Ира смотрит на меня, как загнанное животное. Неужели я настолько ей неприятен? Неужели она чувствует отвращение?

Мы не сможем, Влад.

Сможем. Если тебе некомфортно рядом со мной, то скажи, в чем дело? В чем причина?

Мы потеряли что-то важное. Я сильно сомневаюсь, что это можно вновь обрести.

Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была рядом, чтобы вы с Женей были рядом.

Она качает головой, словно сомневается в моих словах.

Я беру ее руки в свои. Такие маленькие, холодные. Она – моя семья. Я понял это очень давно, как только узнал ее немного поближе. Рядом с такой женщиной чувствуешь себя дома вне зависимости от того, где находишься.

Я не хочу никаких перемен. Пусть все остается так, как есть. Не надо дома.

У меня возникает чувство, что она оставляет отходные пути, не дает мне никаких гарантий, но пока и не лишает надежды. Если я стану давить, она сорвется, как рыба с крючка.

Хорошо. Пусть будет по-твоему. А сейчас укладывай Женю спать.

Этой ночью я пришел в нашу постель, пришел к ней. Она не отказала, но и не приветствовала мое возвращение на супружеское ложе. Сдержать себя я не смог.

Упивался ее податливым телом, ее гладкой кожей, пахнущей гелем для душа. Она была холодна и почти не отвечала на поцелуи. Но я знал, что скоро все вернутся на круги своя. Эта манящая плоть, сладкая, как персик, эти восхитительные глаза, закрытые сейчас, - все, что мне нужно в жизни. Единственная женщина, которую я полюбил. Она успокоится и мы будем жить, как жили. Возможно, вскоре я опять увижу в темноте нашей спальни возбужденный блеск ее глаз.

В магазине после шести вечера полно народа. Все после работы стремятся побыстрее скупиться и попасть, наконец, домой. И я в том числе. Устала, как собака. Кто-то толкнул меня тележкой и даже не извинился. Но сил злиться уже нет.

Ноги ноют от высоких шпилек. Влад все-таки купил мне новые туфли. Теперь от неразношенной обуви появились еще и мозоли. Зато туфли действительно классные.

Я иду к кассе, пробиваю покупки, и ручки тяжелого пакета впиваются в пальцы.

На улице начинает сереть. Но воздух по-весеннему свеж. Медленно иду к дому, перебирая в уме список дел на завтра. Перекладываю пакет в другую руки и морщусь от боли в затекших пальцах. Вдруг тяжесть исчезает и я чувствую, как ношу выхватывают из рук. Первая мысль – грабят! Резко оборачиваюсь и упиваюсь взглядом в темно-серый костюм и белоснежную рубашку.

Медленно поднимаю взгляд вверх, по смуглой шее, волевому подбородку, четко очерченным губам к пронзительным бирюзовым глазам.

Ну, здравствуй.

Вронский возвышается надо мной, смотрит хмуро и цепко.

Что тебе нужно?