Когда птицы молчат (СИ)

Это просто рай!

Если ты так говоришь, значит так оно и есть, - мелкие морщинки разбегаются от внешних уголков его глаз. Сергей вообще никогда еще так часто не улыбался при мне.

Великолепный вид! Просто невероятно. И море так близко.

Дальше есть тропинка прямо на пляж.

Не могу дождаться, когда войду в воду.

Терпение. Нам еще нужно подготовить дом, включить энергоснабжение, да и продуктами не мешало бы запастись.

Я умираю с голоду. В самолете не смогла съесть ни крошки.

Тогда помоги мне с вещами, пока я буду проверять счетчики, и поедем на набережную ужинать.

Уже через сорок минут я напоминаю себе японского туриста, фотографируя все вокруг. Уютное кафе с открытой крышей и толстыми балками, на которых висят горшки с растениями, бесчисленные лавочки и магазинчики на узких улочках, огромные розовые цветы на компактном приземистом дереве прямо на перекрестке пяти переулков.

Но когда мы доходим до набережной, я замираю в благоговейном восхищении.

Построенная в форме полумесяца, набережная, протяженностью несколько километров, поражает своей красотой. Почти вся она усеяна небольшими ресторанами и кафе. За ними располагаются здания наиболее престижных отелей.

Люди пьют вино или раки – традиционный напиток Крита – под навесами, сидя прямо на набережной или в глубине уютных забегаловок, устроенных таким образом, что одной стены, выходящей к морю, попросту нет.

Зазывалы каким-то образом знают, на каком языке нужно обращаться к нам. И на ломанном, но вполне сносном русском расхваливают свои блюда, не забывая упомянуть о бесплатных бонусах в виде напитков или десертов.

Ханья выглядит европейским городом. Это впечатление дополняют обрывки услышанных мною фраз на английском, голландском, французском.

Я впитываю эту атмосферу и внутренне таю от удовольствия. Глоток свежего воздуха – как в прямом, так и в переносном смысле. Мы никогда раньше не путешествовали – то денег не было, то времени. А сейчас я думаю, что наши стремления не совпадали. Если бы и мой муж так отчаянно хотел увидеть мир, как и я, мы бы нашли способ это сделать.

Пройдя довольно много заведений мы, наконец, останавливаемся у небольшого, всего на шесть столиков, ресторанчика. Деревянные стойки поддерживают навес. От обилия пестрых цветов в подвесных горшках у меня слегка кружится голова. Деревянные столы и стулья пустуют.

Возле входа на грифельной доске написаны наиболее популярные или коронные блюда этого заведения с ценами в евро.

Омар? Никогда не пробовала!

Тогда это срочно нужно исправить.

Нас встречает рослый грек лет пятидесяти. Его смуглая кожа резко контрастирует с абсолютно седыми волосами и черными бровями. Он улыбается так искренне и открыто, что невольно мы начинаем улыбаться ему в ответ.

Добро пожаловать.

Здравствуйте.

Он говорит с нами по-русски.

Что бы вы хотели попробовать?

Омаров, - уверенно говорит Сергей.

И классический греческий салат, - добавляю я.

Критский. Мы так его называем. К нему отлично подойдет раки. За счет заведения.

Идет, - говорит Сергей.

Пока мы устраиваемся, гостеприимный грек Анатолайос, сразу оговоривший, что мы можем звать его Анатолием, ориентирует нас по весу омара.

Они до килограмма. Одного на вас двоих будет достаточно. Их мясо очень сытное.

Хорошо, пусть будет один. Может быть, что-то еще?

Пока вы будете ожидать, советую икру морского ежа. Угощаю.

А это вкусно? – интересуюсь я.

Это довольно … интересно, - отвечает Сергей.

И пока мы ждем основное блюдо, кроме икры и салата на стол приносят запечённый крупный молодой картофель, разрезанный на две дымящиеся половинки и обильно политый свежим оливковым маслом с ароматным толченым чесноком.

Это блюдо готовит моя жена. Она из Ростова.

Так вот почему вы так хорошо говорите на русском! – восклицаю я.

Да. Мы вместе уже двадцать лет. Двое сыновей.

Значит, из русских женщин действительно получаются отличные жены, - я улыбаюсь, глядя на его спокойное, светящееся лицо.

Действительно, - подтверждает он.

Раки я определяю как анисовый виски. Очень ароматный, но довольно крепкий, чтобы я пила его, не морщась.

Здесь так красиво, - говорю я Сергею, потягивая прозрачную жидкость из рюмки. – Теперь я понимаю, почему ты выбрал именно это место.

Я был здесь в туристической поездке лет десять назад. И когда оказался на этой набережной, вдруг понял, что захочу пройтись по ней еще не один раз. На следующий же день отыскал агента и поехал смотреть недвижимость.

Ты принял правильное решение. Хотела бы и я иметь когда-нибудь возможность вот так просто выбрать свой дом.

Омар оказался великолепным. Нежное мясо возбуждало мои вкусовые рецепторы, дразнило тонкими оттенками. Не рак, не креветка, гораздо интереснее и изысканнее.

А когда дело дошло до салата, я поняла, что раньше никогда не пробовала ни настоящего оливкового масла, ни феты.

А с кем ты был здесь в первый раз?

С девушкой, - без каких-либо признаков стеснения ответил Сергей. Я и не подумала надуться или смутиться.

Наверное, удивительно было вместе открывать что-то новое, непознанное.

Нет. Та поездка не была удачной для нас.

Почему?

Она все время ныла, что здесь не хватает развлечений.

Ночная жизнь?

Достаточно развита на мой вкус, но, конечно, не Ибица.

А мне нравится здесь даже без ночных развлечений.

Подожди, ты еще ничего не видела.

Знаешь, когда мы сели за этот столик, мне показалось, что это самое уютное место на свете. Красиво так, что сердце заходится. И тихо, несмотря на то, что всюду туристы. И ты рядом. Я не знаю, что могло бы сделать этот момент более совершенным.

Сергей смотрит так остро, что его взгляд невольно ассоциируется со скальпелем - он пытается проникнуть внутрь меня и понять, откровенна ли я сейчас. Мне на секунду становится его жаль. Неужели ему так часто лгали, что он привык во всем искать подвох?

Я думаю, по крайней мере две вещи могут, - наконец серьезно отвечает он.

Какие? – я удивленно приподнимаю брови.

Вон та карета с белой лошадкой…

Я резко разворачиваюсь и охаю от восторга. Прямо по набережной в двухместной открытой белоснежной повозке едут какие-то счастливцы, весело махая рукой прохожим и таким же восторженным зевакам, как я. Я тоже улыбаюсь им и машу в ответ.

Мне почему-то кажется, что в этом месте все вокруг счастливы. Уж я точно.

А какая вторая вещь? – спрашиваю я, когда бричка проехала мимо. Наверное, мои глаза сияют, как звезды.

А вторая – вон тот уличный музыкант с чем-то, что напоминает бузуки.

Немолодой, но довольно привлекательный мужчина в бежевых брюках и зеленой рубашке сразу замечает наш интерес. Он подходит чуть ближе, перебирая струны. Его виски побелели от седины, но макушка почти черная. Как и густые брови.

Он слышит, что мы говорим по-русски, и почему-то начинает петь «Подмосковные вечера». Я растрогана до слез. Пусть это их заработок, пусть от того, как удачно они угадают песню, будет зависеть размер благодарности, я все-равно знаю, что они делают это с радостью, а не только из-за корысти.

В пластиковый стаканчик, привязанный к грифу его инструмента, кладу монету и благодарю его по-гречески.

Ты раскраснелась от раки, - поддергивает меня Сергей.

Это не от раки, это от счастья, - отвечаю я.

Глава 15

Мы возвращаемся на виллу, когда уже стемнело. Перед этим долго гуляли по набережной, заглянули в несколько магазинчиков. Сергей купил мне удивительную подвеску, покрытую яркой бирюзовой эмалью. Недорогую, но от этого она мне еще милее. Я не удержалась и приобрела ароматное мыло на основе оливкового масла и крем для тела с восхитительным запахом. Представила, как от меня будет пахнет, когда выйду из душа, и как на это отреагирует Сергей, и не смогла отойти от прилавка. Как давно я так не готовилась к вечеру с мужчиной.

Напоследок зашли в продуктовый супермаркет и накупили всякой снеди.

Назад мы едем не спеша, Сергей держит свою руку на моем колене, иногда поглаживая его. Я упиваюсь его близостью, его нежностью, чем-то новым, что возникло между нами.

Его дом встречает нас приветливыми огнями. Фонтан тихо журчит.

Я раскладываю продукты в холодильнике. Неуверенно оборачиваюсь и понимаю, что по сути, я здесь в незнакомом месте с почти незнакомым мужчиной. Я не знаю, как мне вести себя с ним, что он позволит мне, а чего лучше избегать.

Последняя ночь сократила пропасть между нами, я не чувствую былой отчужденности, когда мы не в постели, а как сейчас, в обычной обстановке. Но тем не менее, боюсь заявить свои права на кого-то, кто мне не принадлежит.

Сейчас мне до жути хочется подойти к нему, стоящему на крыльце, обнять сзади и поцеловать в плечо.

Ногти до боли врезаются во внутреннюю поверхность ладоней. И я решаюсь на риск.

Приближаюсь медленно и неслышно, словно боюсь спугнуть дикое животное. Обвиваю руками его широкий торс, чувствуя твердые мускулы под тонкой рубашкой. И нежно прислоняюсь щекой к его спине.

Что-то незнакомое рождается в глубине моего существа. Я обнимаю родного человека, частицу своего сердца. Это не плоть от моей плоти, как моя дочь. С ней все было просто с самого начала – я признала ее с первого взгляда, хотя осознанная любовь пришла позже, ужаснув своей силой и глубиной. Нет. Сергей стал таким только потому, что я полюбила его со всеми его тараканами, с неспособностью открыться, с жестокостью и определенной долей эгоизма, свойственным мужчинам, которые всегда стремятся получить свое. Он доставил мне больше боли, чем радости. Но я не могу отнять своих рук от того места, где размеренно и тяжело бьется его сердце.

Обжигающий жар его тела проникает сквозь ткань. Он неподвижен. Не знаю, нравится ли ему то, что я делаю, или наоборот, он сдерживает себя, чтобы не высвободиться из моих навязчивых объятий.

Гадать приходится недолго.

Он оборачивается ко мне и обнимает за плечи. Наклоняет голову и целует мои прохладные губы. Сначала едва ощутимо, дразня, потом чуть задерживаясь на них, пробуя на вкус.

Я мгновенно разгораюсь. Но он не торопится. Прикасается к моим щекам, спускается по шее к ключице, ласкает то место, где шея переходит в плечо.

Меня начинает бить мелкая дрожь желания. Мой отклик на него уже не вызывает удивления. Просто кто-то там, наверху, решил, что он – моя половинка. И телом, и разумом я принадлежу ему, чувствую его, откликаюсь на его молчаливый зов.

Шум прибоя доносится даже сквозь затуманенное сознание. И в какой-то момент мне кажется, что все это – плод моего воображения.

И тогда я отстраняюсь и смотрю в его глаза, держа любимое лицо в ладонях.

Ты рядом, ты здесь, - шепчу я.

Я здесь, - отвечает он и подхватывает меня на руки, чтобы отнести на второй этаж, в его просторную спальню.

Двери балкона распахнуты настежь, прохладный бриз колышет прозрачные занавески. На белоснежных простынях я жду его, запрокинув лицо. Он возвышается надо мной, смуглый фоне белых стен. Тянусь к нему и обвиваю руками и ногами, как виноградная лоза.

Мой. Сейчас только мой. Наверное, в исступлении я сказала это вслух, потому что он на миг отрывается от моей кожи и шепчет:

Только твой.

Мы перекатываемся по огромной кровати неспешно и в то же время так, будто ведем напряженную борьбу, как спаривающиеся змеи. Секс с ним – это всегда чувственное потрясение. Но теперь, когда мы отпустили сдерживаемые эмоции, наша близость приправлена потрясающей откровенностью. Обнажены наши тела, обнажены наши души.

И когда я качаюсь на грани ослепительной развязки, почему-то не в силах переступить черту, он просовывает руку между нашими телами и касается меня там, где я жажду.

Ну же, милая, иди ко мне, иди, я жду.

Я кричу, разлетаясь на части, взрываясь фейерверком, и слышу, как он стонет и содрогается внутри меня.

Позже мы лежим без движения. На этот раз молчание не давит, а кажется легким и естественным.

Волны все так же шумят вдалеке, напоминая, что это не сон. Я тону в блаженстве и неожиданно для себя тихо смеюсь.

Пойдем на воздух. Выпьем вина, - предлагает Сергей.

В просторном холле, который занимает почти весь первый этаж, стоит низкий диван, кресла, телевизор, который абсолютно не нужен двум людям, полностью поглощенным друг другом.

Слева тянутся кухонные шкафы, широкая столешница со встроенной газовой поверхностью и духовкой. Здесь же находится и холодильник.

Он вынимает бутылку вина и свежий апельсиновый фреш. Достает бокалы и ведет меня к двери, за которой обнаруживается уютный уголок на открытом воздухе. Эта часть дома сделана беседкой, открытой с двух сторон. Колонны поддерживают второй этаж. Судя по планировке, над нами находится его спальня. Я вижу край светлой занавески, четко выделяющейся на фоне ночного неба.

Небольшой квадратный столик и мягкий уголок. Цветы повсюду. Недалеко темнеет море. Белая пена фосфоресцирует в свете яркой луны.

Мы устраиваемся рядышком и потягиваем вино из бокалов с высокой ножкой.

Звезды таинственно мерцают, не скрытые ни одной тучкой. Можно вечно смотреть на их неяркий свет, на то, как красными всполохами мигает Марс или ярко светит Венера.

- Я до сих пор не верю, что я здесь, - тихо говорю я.

Жалеешь?

Нет.

Боишься?

Я медлю с ответом. Я боюсь того, какую боль причиню Владу. Весь день я тайком пыталась связаться с ним по Скайпу. Украдкой, пока Сергей не видел, я писала ему сообщения в зонах свободного wi-fi. Но он не ответил ни на одно мое послание. И почему-то меня это очень настораживает. Влад, такой обязательный, такой заботливый, не мог просто так взять и пропасть.

Боюсь того, что будет потом.

Кто-нибудь знает, что ты уехала сюда со мной?

Никто.

Ты собираешься в этом признаться?

Не знаю.

Мы замолкаем. Чтобы скрыть нервозность, тянусь за графином с соком и поражаюсь тому, такой он вкусный и сладкий. Сделав несколько глотков, всматриваюсь вдаль и вдруг выдаю:

Влад не отзывается. Только один раз написал, что долетел нормально. И потом полное молчание.

Я переписывался с ним сегодня. Он доложил о том, как идут переговоры. Все хорошо.

Почему же он тогда не пишет мне?

Сергей едва заметно пожимает плечами, и мы больше не нарушаем тишину.

Не хочу думать о том, что будет после. Не стану портить этих волшебных минут, которые, наверняка, достанутся мне дорогой ценой.

Спустя полчаса мы вновь оказываемся в постели и любим друг друга всю ночь напролет.

Я открываю глаза. Робкие солнечные лучи прокрались в спальню. В комнате свежо. Поворачиваю голову и смотрю на лицо Сергея. Во сне он кажется моложе. Исчезла напряженная морщинка между бровями. На его щеке играют блики света и путаются в темных волосах.

Ресницы немного подрагивают, но губы расслаблены и не сжаты.

От его красоты у меня захватывает дух. Сильный, властный мужчина. Когда-то я считала его жестоким. Как же я ошибалась.

Сердце переполняет любовь. От нахлынувшего чувства слезы выступают на глазах и щемит в груди. Так я хотела бы встречать каждое утро, тысячу лет подряд.

Мой родной, мой самый лучший. Я готова отдать тебе все, что у меня есть. Я разобью свою жизнь и брошу ее осколки, словно неограненные алмазы, тебе под ноги. Если не пригодятся в будущем, то хотя бы украсят настоящее.

Он улыбается во сне. Я улыбаюсь ему в ответ.

Осторожно встаю, чтобы не потревожить его сон, и иду к распахнутым дверям, ведущим на балкон.

Солнце только встало. Его косые лучи пробиваются сквозь листву деревьев, создают длинные тени на земле. Они еще не обжигают, только слегка нагревают кожу, лаская ее теплом. Утро прозрачное и свежее, умытое росой.

Вокруг щебечут птицы. Их тысячи. Они заливаются веселыми трелями, перекликаются друг с другом, приветствуют новый день.

На какую-то секунду они умолкают. И мне кажется, в этот момент они прислушиваются к моему счастью. Будто песня моего сердца красивее их сложных арий, и они недоумевают, как такое может быть.

Абсолютно голой спускаюсь на первый этаж и выхожу во двор, раскинув руки навстречу ветру и солнцу. Смеюсь, закрыв глаза, запрокинув голову назад. И медленно танцую, кружа по холодным каменным плитам.

Если меня кто-то заметил, то вряд ли смог бы разглядеть. Наши соседи довольно далеко и скрыты густыми ветвями оливковых деревьев и высокими пальмами. Да мне сейчас и неважно, что кто-то может глазеть на полуобезумевшую женщину не первой молодости.

Сергей спускается вниз, когда я уже приготовила легкий завтрак. Кофе, фета, сок, яичница и тосты.

Доброе утро.

Выспался?

Да. Так хорошо я уже давно не спал.

Я не разбудила тебя звоном посуды?

Жалею, что не проснулся вместе с тобой.

А я нет. Иначе ты бы стал свидетелем моего позора, - смеюсь я.

Что ты уже успела натворить?

Танцевала голышом у тебя во дворе.

Жаль, что я пропустил утреннее шоу. Но готов посмотреть его сегодня ночью на пляже.

Заметано!

Мы завтракаем на свежем воздухе, наблюдая, как море светлеет и приобретает оттенок лазури.

Чем ты хочешь сегодня заняться?

Сначала – на пляж. Познакомишь меня с морем.

А потом?

Удиви меня, - лукаво улыбаюсь я.

Песчаный пляж еще не прогрелся. Ноги слегка стынут, но моя кровь горяча. Легкие волны играют солнечными бликами. Людей очень мало, их крохотные фигурки едва различимы вдалеке. Я расстилаю широкое полотенце и несусь к воде.

Ай, холодная!

А ты что думала? Это не лужа, а Средиземное море.

Меня этим не испугаешь.

Я бросаю на него озорной взгляд и с разбега влетаю в воду.

Сначала холод обжигает кожу, но я усиленно гребу, чувствуя соль на губах. Неужели моя мечта сбылась? Никогда раньше не была на Средиземноморье, но так хотела хотя бы на мгновение очутится в этом раю. И теперь вижу, как преломляющиеся солнечные лучи достают дна, как морские ежи прячутся в камнях в метрах пяти подо мной, как маленькие рыбки поблескивают чешуей и в страхе шарахаются в стороны.

Сергей плывет сзади, но не догоняет. Наверняка, наблюдает за мной и удивляется такому щенячьему восторгу.

Когда мы выбираемся на берег, он растягивает свое великолепное тело рядом со мной. А я с жадностью слежу за каплями, медленно ползущими по его коже.

Зачем ты взял меня сюда?

Задаю вопрос и тут же с ужасом думаю, что зря это сделала. Я же поклялась себе, что не стану ни о чем выспрашивать. Если сейчас нарушить волшебство, то оно может исчезнуть насовсем.

Но он не напрягается, не посылает мне раздраженный взгляд.

Потому что я хотел, чтобы ты увидела это место. Хотел показать тебе его сам.

Я закрываю глаза и обдумываю его ответ. Иногда дать человеку новые впечатления, познакомить с тем, что настолько отличается от его обычной жизни, значит преподнести бесценный дар. Такие моменты запоминаются навсегда.

Конечно, очень часто мужчины поступают так со своими любовницами, но сейчас я не чувствую себя содержанкой. Меня балуют, как любимую женщину.

Возможно, сейчас так же загорает и моя дочка. Крымские пляжи тоже прекрасны. Моя маленькая девочка. Я скучаю. Жаль, что Сергей не ее отец. Тогда она была бы не помехой, а нашей общей радостью. Вряд ли он смог бы полюбить ее так же, как и родной отец. И еще больше я сомневаюсь в том, что это чувство будет взаимным.

Тихо вздыхаю, отгоняя грустные мысли.

Ты чем-то расстроена.

Нет, – я удивлена, что он так чутко чувствует смену моего настроения.

Скажи мне.

Я вспомнила о Жене. Она сейчас, наверное, нежится на солнышке, как и я .

Скучаешь?

Да. – Я отвечаю без колебаний. Не стыжусь своей любви к моему ребенку. И никогда не поставлю ее ниже хотя бы на одну ступеньку. Она – самое главное в моей жизни.

Ты прекрасная мать, - Сергей поворачивается ко мне и подпирает голову рукой.

Любая женщина чувствует к своему ребенку то же, что чувствую я.

Не любая, - в его ровном голосе улавливаю нотку горечи.

Не понимаю таких матерей.

Я тоже не понимал свою мать.

Ошеломленно смотрю в яркие, спокойные глаза.

А где твоя мать?

Не знаю. Я был еще слишком маленьким, когда она бросила нас с отцом. Возможно, роль жены богатого и красивого молодого мужчины ей подходила. Но роль матери нет.

Сережа…

Не жалей меня. Сейчас это уже абсолютно не важно.

Она … никогда больше не пыталась связаться с тобой?

Насколько я знаю – нет. Во всяком случае, не очень настойчиво.

А что говорил твой отец?

Он говорил те слова, которые не пристало произносить при маленьком ребенке.

Он любил ее?

И это была его главная проблема. Он полюбил пустую женщину. Внутри она не была способна на сильные чувства. Разве что по отношению к себе.

Кто же воспитал тебя?

Отец.

Он больше не женился?

Нет. В нашем доме были женщины, много женщин. Но ни одна не задерживалась надолго.

Не представляю, как маленькому мальчику тяжело было расти без материнской заботы, без нежности.

Мой старик давал мне многое. Сначала, сразу после развода, он пытался заменить мне ее. Иногда качал на руках, рассказывал сказки на ночь. Но чем взрослее я становился, тем меньше времени он посвящал мне. Хотя, когда я был подростком, только его крепкая рука удержала меня от многих глупостей. Он по-мужски показал мне, какой может быть жизнь, дал понять, что только сильные духом и гордые люди добиваются поставленных целей.

Ты не искал ее?

Нет.

А хотел?

На какое-то время Сергей замолчал. Его глаза уставились в пространство. Наконец, он выговорил:

Хотел. Но это было так давно, что я и не помню. Всю свою жизнь я думал, почему она оставила меня? Неужели я был таким непослушным, сложным ребенком? Как нужно ненавидеть младенца, чтобы постоянно желать избавится от него. Мне не было и года, когда меня стали оставлять с няней. Отец шел у нее на поводу, жалея ее. Ему казалось, что я появился слишком рано, и она еще была не готова к этому. Он давал ей свободу, пока не понял, что это единственное, к чему она по-настоящему стремилась. Ни семья, ни он, ни я ей были не нужны.

Он замолкает и снова ложится на полотенце ,пряча лицо в скрещенных руках.

Я глажу его нагретую кожу, мысленно негодуя на женщину, родившую его. Только поэтому она еще не может называться его матерью. Это звание достается бессонными ночами, когда сгораешь от тревоги за своего ребенка, утираешь его слезы и льешь собственные. Небезразличными могут быть воспитатели в детском саду, соседские тетеньки, но только настоящая любовь отличает обычную женщину от матери.

И тогда что-то глубоко внутри меня обрывается. Я переворачиваю его на спину, чтобы видеть красивое, гордое лицо, скрывающее боль, копившуюся годами. Всматриваюсь в его глаза и говорю просто и легко:

Я люблю тебя. Люблю так сильно, что иногда не могу дышать. Люблю просто так, потому что ты тот, кто ты есть. Люблю здесь, на этом чудесном пляже, на этом волшебном острове, любила и в сером городе, убегая от тебя под дождем. Наверное, любила даже тогда, когда ты был всего лишь красивым незнакомцем на светском приеме. Молчи. Не говори ничего. Мне не нужны ответные признания. Потому что мои чувства бескорыстны. Просто знай это – я тебя люблю.

Он смотрит так долго, что внутри все замирает. А потом набрасывается на меня, дикий, безумный, несдержанный.

В его ищущих губах не звучит благодарность, они слегка подрагивают, словно ему сделали больно. Не сейчас, когда-то давно, очень близкий человек не дал то, что так легко отдаю я.

И на пустынном пляже под ярким солнцем Крита занимается со мной любовью. Его сердце бьется быстрее, чем обычно, глаза лихорадочно блестят, а упрямый рот собирает последние отзвуки моих слов.

Быть любимым – самое большое благословение в этом мире.

Глава 16

Когда Сергей, разморенный солнцем, любовными ласками и простым домашним обедом, приготовленным мной на скорую руку, пошел вздремнуть, я села за ноутбук. Меня беспокоит молчание Влада. Очень сильно беспокоит. В Китае сейчас уже глубокий вечер, но я все же надеюсь, что он в сети.

Однако меня ждет разочарование. Его нет. Или он скрывает свое присутствие. Но пока я была не в сети, он прислал мне сообщение. «Занят. Не могу писать». Вот и все. Несчастные четыре слова. Меня словно придавливает к сидению. Что-то не так. Он что-то знает. Он догадался, что у меня кто-то есть? Он понял, что я уехала из страны? Господи, что же делать? Необычайный ужас, липкий и удушливый, накатил на меня, сжимая горло, переворачивая внутренности. А чего я ждала? Что все будет легко и просто? Я знаю этого человека несколько лет, я провела с ним тысячи дней и ночей, родила ему дочь, разделяла с ним все горести, радовалась удачам. Разорвать эти отношения будет непросто. И очень болезненно. А до этого злосчастного момента время тянется невыносимо медленно, изводя меня неопределенностью и мерзким предчувствием катастрофы.

Но вдруг я драматизирую? И он действительно завален работой? Тогда хотя бы кому-то из нас эти часы, минуты и секунды не кажутся адской вечностью.

Как только я почти с головой погрузилась в пучину отчаяния, ко мне постучалась мама. Я проверяю пейзаж за своей спиной и выяснив, что ничего, кроме стен не видно, отвечаю, что сейчас есть минутка поговорить.

Первое, что вижу на экране - загоревшую мордашку дочери. Как она изменилась! Щечки округлились, улыбка сияла ослепительной белизной на фоне смуглой кожи. Боже, как я скучаю!

Привет, мамочка!

Привет, мое сладкое солнышко!

А мы только вернулись с пляжа. Представляешь, здесь все видно почти до дна. Мне дедушка купил маску и научил с ней нырять. А бабушка ругала его, потому что он таскает меня по камням, и я могу пораниться.

Ты уже хорошо плаваешь? – мы учили ее, но из меня плохой советчик в этом деле, а Влад просто не так часто с ней отдыхал.

Да, здесь легко плавать. Водичка меня будто выталкивает.

Ты слушаешь бабушку и дедушку?

Да, - глаза моей дочери на мгновение прячутся под ресницами.

Что-то мне не верится. Сейчас у бабушки спрошу.

Я только хотела потрогать котят, - торопливо начинает оправдываться Женя, задыхаясь, как при беге. – А бабушка сказала, что они вшивые, и трогать их нельзя. Но они были такие маленькие, что я спрятала их в своей комнате под кроватью и кормила колбасой. А потом дедушка нечаянно вступил в их какашки, и бабушка все узнала.

Женя, мы с тобой миллион раз говорили о том, что нельзя брать животных с улицы. Прежде чем заводить питомца, нужно сначала отнести его к доктору, сделать все прививки, узнать, не болеет ли он.

Но здесь нет животного доктора. Да и вряд ли бабушка мне позволила… - Женя надула губы, но, видимо, бабушка победила и в добавок еще и наказала ее. За что Женя сейчас затаила на нее обиду.

Дай-ка мне с бабушкой поговорить, - прошу я, но прежде, чем лицо моей матери появилось на экране, моя сообразительная дочь задала вопрос, которого я так боялась.

А где это ты, мам?

Сейчас в доме у знакомых моей начальницы. Приехали по работе, но выдалась свободная минутка, и я решила тебе позвонить.

Ааа, - протянула Женя и соскочила со стула, уступая место бабушке.

Привет.

Привет.

Как вам отдыхается?

Да как может отдыхаться - хорошо. Правда, отец ворчит, но я же вижу, с каким довольным лицом он загорает на пляже и учит Женю нырять, будь неладно его упрямство.

Ну, учит и хорошо. Чего ты ворчишь?

У него спину схватывает, когда он подолгу стоит в воде, скорчившись над Женей. Потом разогнуться не может. Тоже мне, инструктор по плаванью.

Если б не мог разогнуться, не стоял бы.

Вечно ты его защищаешь. Одна я думаю о вашем здоровье. Так где это ты?

Начальница предложила мне поехать с ней на частную встречу. Вот, пока передышка, решила вам позвонить.

Я рада, что нашла время. А то тебя постоянно нет в сети.

Занята … - неопределенно протянула я.

Что же, передавай привет Владу. А нам обедать пора.

Мам, я тебя целую, - послышался Женин крик и удаляющийся смех.

Я тоже тебя целую, - почти сорвавшимся голосом шепчу я уже закрывшемуся окну.

Казалось бы, разговор с дочкой и мамой должен был как-то меня успокоить, но на самом деле меня еще сильнее придавило к мягкому сиденью. Я откидываюсь на спинку и опять отдаюсь тяжелым мыслям.

Что будет с Женей, когда она узнает о том, что ее мама решила уйти от папы и разбить такую идеальную со стороны семью. Сможет ли простить мне? Как сложится наша дальнейшая, разбитая на осколки жизнь?

Сергей вышел неслышно. Возможно, он какую-то часть разговора даже слышал, не решаясь потревожить меня. Я обнаружила его присутствие, лишь почувствовав его руку на своем плече.

Соскучилась?

Очень, – я действительно умираю от желания обнять Женю.

Как им в Крыму?

Весело. Дочка красивая, загорелая и очень счастливая, потому что изводит бабушку и дедушку.

Он усмехается и целует меня в макушку. Я закрываю глаза, впитывая его ласку. Но до конца не могу расслабиться.

Нечего здесь сидеть. Поехали в город.

Куда на этот раз?

Перекусим, пройдемся по набережной, может быть, покатаемся на яхте.

Несмотря на то, что слова его звучат очень заманчиво, иду одеваться без особого энтузиазма. Украденное счастье все-равно остается украденным, и мрачная тень висит надо мной, закрывая и яркий свет средиземноморского солнца, и все заманчивые перспективы.

Машина несет нас неспешно, урча мотором. Волосы выбиваются из моего простенького хвоста, хлещут прядями по щекам и шее. И все же, созерцая этот местами аскетичный пейзаж, успокаиваюсь. Когда мы въезжаем в город, я окончательно распускаю волосы, потому что из резинки, чудом удержавшейся на макушке, торчит три пера.

Туристы неспешно расступаются, машины не сигналят им с бешенным остервенением, как принято у нас. Все свидетельствует о том, что я в другом месте, далеко от дома, за километры от будущих страстей. Сам город говорит на смеси пяти-шести языков. И хочешь - не хочешь, это здорово отвлекает внимание. Особенно, если в жизни толком и не успела ничего увидеть.

Выглядишь потрясающе, - улыбается мне Сергей. Его глаза скрыты под синими линзами «полицаев».

Спасибо.

На тебя засматриваются эти похотливые греки.

Они на всех засматриваются и всем говорят комплименты, лишь бы у них покупали то, что они продают, - смеюсь я. Украдкой смотрю на свой легкий сарафан на тонких бретелях, напоминающий мне весенний сад – переливы салатного, нежно-оранжевого и желтого.

Скромница, - еще шире улыбается Сергей, подначивая меня.

Кто бы говорил. Я видела пару женщин, которые почти свалились под колеса твоего автомобиля.

Наверное, от старости, - предполагает он, и я смеюсь громче.

Мы оставляем машину на парковке возле какого-то кафе и не спеша идем сквозь сувенирные лавки. Глаза по-прежнему разбегаются, а руки так и чешутся накупить гостинцев, но я знаю, что этого делать нельзя. Как я объясню, откуда они взялись?

Он берет меня за руку. Простой жест, лишенный сейчас всякого сексуального подтекста, глубоко волнует меня. Это так просто – идти рядом с мужчиной, которого любишь, быть ведомой им. Создается иллюзия защищенности и спокойствия, когда в сложной ситуации тебя просто поставят за спину, или укажут выход, или остановят на краю обрыва, куда, заглядевшись на милого, забрела влюбленная неосторожная дурочка.

Кофе пахнет, - улавливаю я слабый, манящий аромат. Никогда не была кофеманкой, но в этот раз аж слюнки потекли.

Хочешь?

Хочу.

Тогда мы пришли туда, куда надо. Это Старбакс.

Никогда не бывала там. Что, вкусный кофе?

Вот сейчас и попробуешь.

Среди огромного количества вариаций этого напитка выбираю карамельный маккиато и не могу удержаться от шоколадного пончика. Когда наш заказ принесли, я на десять минут выпадаю из жизни. Невероятно вкусно! Если бы в нашем городе был Старбакс, то я всегда была бы в числе первых посетителей.

Ну как?

Я не могу разговаривать. Я проглотила язык.

Я же говорил, что это именно то место. Храм кофе.

Как хорошо, что у нас его нет.

Это почему?

Я бы весила целую тонну тогда бы. Кто в здравом уме сможет отказаться от таких пончиков в добавок к кофе?

Не знаю, - рассмеялся Сергей.

Вот и я не знаю.

Да ты сладкоежка.

Возможно, просто готовить самой получается нечасто, а готовое я покупать не люблю – не вкусно.

И что ты готовишь?

Да что угодно. Лишь бы рецепт был.

А мой отец как-то даже пытался сделать мне блинчики.

Я понимаю, что у малыша, не знавшего материнской опеки, должно быть, жизнь была несладкой. Я каждые выходные готовлю что-то вкусное, если нет времени, просто пеку запеканку из взбитого блендером творога, яиц и сметаны, добавляя туда пару пригоршней вишен. Видимо, отец Сергея посчитал, что блины – самое домашнее блюдо. Именно им должны баловать своих детей матери.

И ему это удавалось?

Нет. Да и продлилось это недолго. Наверное, сразу после того, как мать ушла, он старался еще как-то заменить ее, сделать ее отсутствие не таким заметным. Но после пары попыток и горы комков вместо блинов он отказался от этой затеи.

А бабушки у тебя были?

Мать моего отца умерла, когда я был еще сопливым младенцем. Другой бабушки я никогда не видел.

Почему?

Еще в юности моя мать рассорилась с ней. Та уехала за границу к новому мужу.

Когда это случилось, сколько ей было лет?

Пятнадцать, по-моему.

И она осталась? Не уехала вместе с твоей бабушкой?

Не уехала.

Как же можно было бросить свою дочку? – я осеклась, внезапно осознав, что в семье Сергея женщины по материнской линии не особо отличались материнскими инстинктами.

Она была влюблена, ей не хотелось бросать школу, где оставались все друзья. А моя бабка не желала рисковать богатым мужем.

Но оставлять подростка на самообеспечение – это глупость.

За ней смотрела тетка. Она была угрюмой и замкнутой женщиной. По сути, она и не воспитывала мою мать, только кормила да пустила к себе жить. А за это исправно получала немалую сумму ежемесячно. По-моему, такой расклад устраивал всех.

Это к твоей бабушке сбежала твоя мать? – догадалась я.

Да. Расстояние делает невозможным частые визиты или случайные встречи.

Ты видел ее после того… - мой язык не повернулся завершить фразу «как она вас бросила».

Да, - равнодушие в тоне Сергея показалось мне напускным. – Она прилетала пару раз.

И что?

В первый раз мы встретились и попытались поговорить. Разговор не удался. Мы были абсолютно чужими людьми.

Ты надеялся, что она поняла свою ошибку?

Я ни на что не надеялся. Я хотел взглянуть в ее глаза. Услышать, что она скажет.

И что же?

Она рассматривала меня с интересом, как рассматривают диковинное животное. Сказала, что не видит во мне свои черты. Я ответил, что несказанно этому рад. В общем, беседы не вышло.

А во второй раз?

Во второй раз я послал ее к черту. Мне исполнилось двадцать два, я закончил университет и уже работал в «ИнтерАктиве».

Тебе было неинтересно, зачем она захотела с тобой встретится?

Уже нет. Но она встречалась с моим отцом.

Он ничего тебе не сказал?

Нет. Я и не спрашивал.

Мне жаль, что все так вышло.

Не стоит. Лучше пусть воспитывает только один родитель, тот, кому до ребенка действительно есть дело, чем рядом будут оба, но каждый день придется сталкиваться с равнодушием одного из них. Мой отец – не алкаш и не неудачник. Я благодарен ему за то, как он растил меня. И рад, что все сложилось таким образом.

Мои родители вместе довольно долго, хотя, как выяснилось, у папы была еще одна жена.

Ты узнала об этом случайно?

Да. Мама, естественно, знала. Просто мне не говорили. Наверное, в этом и не было необходимости. Та женщина умерла рано, ему об этом сообщили, хотя он уже был женат на маме. Я помню, как мои родители поссорились из-за того, что он хотел уехать на похороны. Так я, собственно, и узнала. Но ничего, они преодолели это и до сих пор вместе.

Мы замолчали. Что тут сказать? Я собираюсь уйти от мужа. Сергей разбивает семью. Наши попытки построить семейную жизнь провалились, мы несостоятельны как чьи-то партнеры. Следствие ли это не сложившегося счастья его родителей или слишком размеренной, будничной жизни моих – я не знаю. Но факт налицо. Он жил легко и свободно, не обременяя себя серьезными отношениями с женщинами, я так и не смогла настойчиво продолжить поиски настоящей любви, а предпочла создать иллюзию семейного счастья, таким образом укрывшись от одиночества. В какой-то мере мне это удалось. У меня появилась дочка. Но некоторые уголки души требуют присутствия именно нашей половинки, человека, который будет любовником, любимым, другом и тем самым, которого узнаешь сразу, едва увидев, с первых же произнесенных им слов. Ребенок может дать многое, но не все.

За спиной Сергея сидит довольно привлекательный мужчина. Я сразу поняла, что он русский. Золотая цепочка с крестом, манера одеваться, а главное - выражение его лица. Он беспокоил меня с самого начала. И сейчас он продолжает сверлить меня настойчивым, наглым взглядом.

Сергей отошел ненадолго, я осталась сама за маленьким столиком. Это послужило ему сигналом.

Какая красивая женщина. Таких в одиночестве оставлять нельзя.

А меня никто и не оставлял. Мой спутник сейчас вернется.

Значит спутник, - ухмыляется подсевший ко мне Казанова. Я знаю этот сорт мужчин. Думаю, что они неотразимы, что женщины должны падать в обморок и расставлять ноги только от того, что они с ними заговорили.

Что вам нужно?

Вы – красивая женщина.

Спасибо. Если это все, что вы хотели сказать, то я благодарю вас за комплимент и прошу не мешать нам.

А я и не мешаю.

Это вы так думаете.

Может быть, встретимся этим вечером. Я отдыхаю в отеле прямо у набережной.

Нет, спасибо. Я же сказала, что не сама.

Тогда давайте обменяемся телефонами. Я обязательно позвоню, когда вы освободитесь.

Наверное, вы меня приняли не за ту женщину.

Ну, так он же не муж тебе. Хотя ты и замужем.

Я вздрагиваю. Почему это Сергей не мог казаться моим мужем? Словно прочитав мои мысли, нахал продолжил.

У тебя кольцо, у него – нет, вы сидите и липните друг к другу, как молодожены или любовники. Поскольку молодожены никогда колец не снимают, он твой хахаль. Супруги со стажем так не ластятся.

Это не ваше дело, кто он мне, а я ему, - мне было обидно до слез, потому что, по сути, я и была шлюхой. Замужняя женщина, развлекающаяся на стороне. Но я не хотела, чтобы оскорбления мне бросал в глаза посторонний, тип, сам вряд ли отличающийся благопристойностью.

Да ладно, не ломайся. Он уйдет, на его месте другой появится. Почему бы не я? Я щедрый любовник, не пожалеешь.

Какого черта вам здесь надо?

Мой незваный ухажер еще раз ухмыляется и ретируется.

На Сергее лица нет. Он слышал последнюю часть нашего разговора. И, наверняка, ему нечего возразить. Когда наши с ним отношения исчерпают себя, он действительно уйдет. Он не опроверг того, кем я для него являюсь, осадив незнакомца, не сказал ничего в ответ, просто зло стиснул картонный стаканчик и отвернулся, провожая взглядом придурка. Мне стало горько и обидно.

Остаток дня испорчен. Мы оба молчим, хотя и находимся рядом, касаемся друг друга. Мне хочется вернуть время вспять, чтобы ничто не омрачило этих жалких дней, отведенных нам для наслаждения друг другом. Ведь тогда, когда мы только зашли в кафе, он еще являлся для меня героем. И это было так же нерушимо, как и то, что Земля вертится. Теперь же что-то изменилось. Мне почему-то кажется, что как только я вернусь домой, в моей жизни не останется ни одного мужчины.

И разочарование захлестывает меня, как волны – линию прибоя. Хотя я и не отказываюсь от своей любви, все же мне хотелось, чтобы и меня любили так же. Хотя бы раз. Во всю силу сердца. Чтобы смогли ради меня врезать по морде обидчику, и, превратившись в средневекового рыцаря, отстояли мою честь.

Возможно, даже предложили сойтись на какое-то время и посмотреть, что из этого выйдет…

Но эти недомолвки, эти несказанные слова, не выполненные действия испортили всю радость, так трепетно хранимую мной на этом солнечном побережье.

Два из пяти дней прошли, и не только счастьем были наполнены эти сорок восемь часов.

Я дурак. Я зол на себя, как никогда. Ире было больно. Больно и сейчас, хотя она пытается улыбаться и не отводить от меня взгляд, когда отвечает на вопросы.

Но тем не менее, я поступил не так, как хотел бы. Дурацкая сила привычки.

Не то, что бы я не вставал на защту женщин. В школе довольно много драк происходило из-за нравившихся мне девчонок. Но тогда это было скорее самоутверждением, попыткой доказать другим, что я чего-то стою, что со мной лучше не связываться, что я силен и потому главный. И, естественно, нужно было завоевать расположение подружки.

Позже, когда встречался с девушками в универе, я сгоряча мог вспылить, когда при мне кто-то начинал клеиться к моей избраннице. Однако очень быстро понял - если они позволяют себе вольности с другими, когда находятся со мной, то не стоят того, чтобы из-за них портить себе лицо и сбивать кулаки.

Потом среди моих женщин почти не попадалось добродетельных дамочек, они были тем, кем были – продажными шалавами, жадными авантюристками, эгоистичными с*ками, способными на любую подлость. А у таких не бывает чести. А значит, необходимость ее защищать автоматически отпадала

У меня как-то была похожая ситуация. На меня вешалась жена одного состоятельного мужика, раза в два старше ее. Мне было все-равно, а она была горячей штучкой. И сама норовила залезть мне в штаны.

Однажды в ресторане мы и пересеклись с ее супругом.

Он был в бешенстве и называл ее бл*дью, а она лишь рассмеялась в ответ. Мне же даже рта не пришлось раскрыть. Если бы она попыталась втянуть меня в разборки, я бы просто встал и ушел.

Но в этот раз все было иначе. Ире, как последней шлюхе, разыскивающей богатых мужиков на курорте, предложили секс. Хотя я и не слышал всего разговора, суть понял.

Но она была так возмущена, что даже растерялась, не сумев дать достойных отпор. А я промолчал. И в ее глазах засела обида.

А что, черт его дери, мне нужно было сказать? Что я ей муж? Но это же очевидная ложь. Тем более, не в моих правилах лгать хоть по какому поводу. Сказать, чтоб не лез в свое дело? Набить наглую рожу? Да, именно так и нужно было поступить. Однако впервые за несколько последних лет я спасовал.

Что-то в этой ситуации было не так, как раньше. Мне бы хотелось, чтобы мы были вместе, как пара. Чтобы она не была замужем, не имела прошлого, связывающего ее с другим мужчиной. И чтобы у нас был шанс. Которого я не вижу.

Мысль попросить ее расстаться с мужем приходила мне в голову. И я был так ей удивлен, что едва не поперхнулся лазаньей. Тогда я был в том же ресторане, где она увидела меня с боссом и Настей. Воспоминания заполнили голову и неожиданно мысли приняли странный оборот. Заставить ее бросить мужа и уйти ко мне? Безусловно, это было бы здорово, потешило бы мое тщеславие, и на какое-то время я был бы счастлив. Но как долго это продлилось бы?

Я не создан для семейной жизни. Она никогда меня не привлекала. Мне нравились разные женщины, и я часто менял их. И пусть плюнет мне в глаза хоть один мужик, который бы не мечтал о такой возможности.

Ира бы жила рядом, дарила мне этот искренний поток любви, в котором приятно погреться, а вечером мы бы до изнеможения занимались сексом.

Однако что было бы с ее дочкой? Они связаны друг с другом, вряд ли захотели расставаться, да и я бы не стал настаивать на этом.

Что мне делать с маленькой девочкой? И где бы мы жили с ней? Мои апартаменты для этого не подходят – слишком сложно жить толпой в пусть и большом помещении, но практически без стен.

Допустим, мы бы что-то придумали и сняли жилье. Как мне вести себя с чужим ребенком, тем более девочкой? Если бы был мальчишка, может быть, я и смог бы найти с ним общий язык, хотя сильно сомневаюсь, что гожусь на роль отца.

Мы бы старались не шуметь, когда запирались в своей спальне, не было бы и речи ни о каком спонтанном сексе, и, в конце концов, наши отношения из страстных и захватывающих превратились бы в обычную бытовуху, в которой варятся большинство семейных пар.

Зачем мне это? Я уже пробовал и понял, что такая жизнь не для меня. Зачем ей это?

С другой стороны, с Ирой не все так просто. Хотя семьянин из меня не получится, я не представляю, как отпущу ее в чужие руки, в постель к другому. Когда она готовила мне завтрак, я ощутил нечто в глубине души, что тронуло меня. Да, ночи с ней жаркие. Но и дни настолько упоительны, что давно я не чувствовал такого умиротворения, когда все струны, натянутые внутри, вдруг расслабляются, и хочется улыбаться просто так.

Видеть ее рядом с собой в тот момент, когда открываю глаза – это чудо. Теплая, нежная, ласковая и отзывчивая женщина, из которой льется целительный свет. Я вижу в ее глазах, что ей неважно, насколько я богат. Что она не прикидывает в уме выгоду, которую сможет извлечь из наших отношений. Она со мной просто потому, что хочет меня и только меня.

Ее руки, порхающие над кухонным столом, манера задумчиво пробовать еду и облизывать губы, привычка что-то тихо напевать себе под нос, когда она думает, что ее никто не слышит – все это завораживает. А как она смотрит, когда я ем ее стряпню! Наверное, она так же радуется, что угодила своей дочери, когда та поглощает ее воскресные пироги. Все эти простые вещи так нравятся мне, что я вряд ли смогу их забыть.

И что мне делать, когда мы вернемся? Отпустить ее к мужу? Черт бы драл это все! Черт, мать твою, побери эту ситуацию!

Не вижу выхода. Единственное, что мы можем – это наслаждаться настоящим. Завтра постараюсь исправить свою ошибку. Я буду молить ее о прощении, когда мы приедем в одно из красивейших мест на земле.

Глава 17

Горная дорога была узкой. По левому краю каменные глыбы, по правому – обрыв и море пронзительного бирюзового цвета. Глупые козы, дикие или нет – я не знаю, скачут прямо перед машиной, резко сворачивают и бросаются вниз, как самоубийцы.

День только в самом начале, солнце еще не успело подняться слишком высоко, чтобы обжигать плечи и лицо. Поэтому крыша на кабриолете отсутствует, я наслаждаюсь свежим ветерком, который неспешно треплет волосы и ласкает лицо.

Нужно было поменять машину, - ворчит Сергей.

А мне и эта нравится, - отвечаю я. Шикарная тачка!

Мы на ней по такому бездорожью можем и застрять где-нибудь.

Пойдем пешком, - беспечно отвечаю я. Во мне что-то будто сломалось. Я сама себе напоминаю чашу, в которой хранился дорогой эликсир. И вот в чаше появилась трещина, и все ее содержимое медленно вытекает прямо на грязную землю. Самое ужасное – я просо смотрю на это со стороны, просто смотрю…

Не думал, что ты любительница пешего туризма.

Ты о мне почти ничего не знаешь.

Нет, я по-прежнему весела и беспечна, но иногда уголки губ вдруг дернет вниз, я отворачиваюсь, чтобы Сергей этого не заметил, делаю вдох, медленный выдох – и я опять та женщина, которую он взял на этот волшебный остров.

На склонах невысокой горы почти нет кустарников и деревьев. Только травы, множество невысокой поросли с тускло-зелеными или пожухлыми бурыми стеблями. Замечаю мелкие фиолетовые цветы. А метров через сто вижу что-то, что напоминает мне маленькие игрушечные домики.

Что это?

Ульи. Пасека.

А откуда мед? Не вижу большого множества цветов.

Тимьян.

А где он?

Да вот же, вокруг цветет.

Это сиреневое?

Да.

И вкусный мед получается?

Вроде ничего.

Беру себе на заметку попробовать еще и здешний мед. Я не сладкоежка, но уж очень интересно.

Дорога продолжает виться вокруг горы, встречные машины, кажется, пытаются столкнуть нас в пропасть. Во всяком случае такое создается у меня впечатление, потому что из-под колеса подо мной вылетают камни и гравий и катятся по почти отвесному склону вниз. Страшно.

Вижу внизу, метрах в тридцати, белое пятно. Присматриваюсь и понимаю, что это мертвая чайка. Наверное, она умерла от старости. Вокруг нее пританцовывают два козленка, играют друг с другом, словно не замечают неподвижной птицы.

Есть что-то невыразимо прекрасное и пугающее в том, как близко, рука об руку, идет красота и уродство, жизнь и смерть, счастье и горе.

Телефон в моей сумочке молчит уже несколько дней, хотя я постоянно держу включенным Скайп. Иногда волнение становится почти невыносимым.

Зато мужчина рядом со мной тихо подпевает песне, льющейся из динамиков. И тут же на сердце теплеет, я смотрю на волевую линию челюсти, на потемневшую кожу и хочу подпевать вместе с ним – так мне хорошо.

Контрасты этого дня держат меня на грани стресса. Даже если железо постоянно охлаждать и нагревать, в конце концом оно не выдержит. А я точно не железная.

Но я просто не могу сейчас рассыпаться. Не хочу, чтобы из-за моей истерики мы повернули назад.

Откидываю голову назад и позволяю солнцу поцеловать меня в губы, в шею, в щеки. Да, так лучше, мне уже лучше.

Когда мы добираемся до конечной точки нашего путешествия, я не замечаю никаких шикарных видов. Только относительно равнинную местность и автомобильную стоянку.

А дальше что?

А дальше сбудется твоя мечта. Пеший туризм, - усмехается Сергей.

Здесь даже нет приличного кафе с нормальным туалетом. Я прошу ключи от дамской комнаты у владельца хибары, сложенной из пальмовых листьев, которая, очевидно, считается баром из-за деревянной стойки вдоль одной стены. То место, куда я попадаю, даже не претендует на звание уборной. Экстремальное заведение, коробка с крышей, угнездившееся почти на самом обрыве. Сквозь дощатые стены пробиваются лучи, а нужду нужно справлять в абсолютно неудобной позе, как в школьном туалете, и здесь нет даже унитаза.

Намек на дикость этих мест, а возможно, даже суровость, я поняла.

Ну что, возьмем такси?

Какое такси? О чем ты?

Осло-таки, - смеется Сергей.

Это что еще… - я осекаюсь, потому что вижу под простеньким навесом двух осликов. Сверху на крыше навеса с торца приколочена деревянная табличка с надписью «Taxi».

Нет, не нужно, пойдем пешком, - смеюсь я.

Пешком так пешком.

Почва под ногами сухая и красноватая. При каждом шаге небольшое облачко бурой пыли поднимается сантиметров на десять и ложится на светлые мокасины. Куда идти – понятно сразу. Края тропинки обозначены белой краской.

Вот и автостоянка скрылась из поля зрения, а впереди – только выжженная земля, поросшая низким колючим кустарником.

Сергей идет впереди, я смотрю на его широкие плечи, обтянутые голубой футболкой, на крепкие икры, сильные ноги.

За плечами рюкзак с нашими вещами и провизией, спина не гнется под его весом. Возможно, для него это не тяжесть, обычная поклажа. Возможно, он так же легко переживает наш роман.

Сейчас, когда в моей душе образовалась трещина, когда вдруг любовь начинает сочиться из нее, как кровь, мне хочется, чтобы хоть что-то осталось на дне, чтобы кроме горечи на языке сохранился привкус экзотического тимьянового меда.

Подъем заканчивается внезапно, и я замираю. У меня перехватывает дух от картины, появившейся меж каменистых утесов. Круглый остров, чем-то напоминающий брошенную шляпу. От него к берегу тянется отмель, светло-желтая песчаная полоса, по бокам она становится голубой, а потом и вовсе сливается с морем.

С одной стороны острова вода кажется темно-синей, с другой – бирюзовой. Невероятное зрелище.

Место, где сходятся три моря, - поясняет Сергей. – Во всяком случае, так говорят. Именно Балос заставил меня полюбить Крит.

Великолепно, - шепчу я. Губы растягиваются в улыбке, все тяжелые мысли отступают. Я влюбляюсь в это место так же стремительно и неотвратимо, как дует соленый ветер Средиземноморья.

Мы продолжаем продвижение вперед, точнее - вниз. Начинается спуск по каменным ступеням, вырезанным в горной породе. Бухта постепенно открывается моему взору все больше.

Да … Только человек с черствым сердцем останется невосприимчивым к такому чуду природы.

Невероятные цвета – от едва окрашенного голубым до насыщенного синего оттенка вода, почти белый песок и серые каменные глыбы.

Тонкие высокие пучки травы торчат из песка, плавно покачиваясь на ветру. Я, наконец, ступаю с камней на пляж. Сбрасываю обувь и зарываюсь пальцами ног в теплый мягкий песок.

И тут что-то прорывает внутри меня, как тогда, когда я впервые проснулась на Крите и вышла на террасу перед виллой Сергея. Вскидываю руки вверх, начинаю прыгать и вопить, как безумная. Чувство абсолютного восторга переполняет меня. И я жалею, что не умею петь. Иначе уже пела бы во весь голос какой-то торжественный, ликующий гимн.

Я в самом красиво месте на земле. Я в раю! И имя ему – Балос.

Как ребенок, бегу к кромке воды. От суши до острова тянется мель, по которой можно ходить, даже не намочив купальник. Я пробежала по чистейшей воде метров пять, а мне все по щиколотку. Белый песок под ногами усиливает впечатление, что я стою не в море, а в каком-то вычищенном до блеска бассейне. Плюю на свой белый развевающийся сарафан и плюхаюсь в воду, громко смеясь и повизгивая. Почти растягиваюсь на мели, ощущая под собой долгожданную прохладу.

Слышу звук затвора и удивленно смотрю на Сергея. В его руках громоздкий Nikon. Его зубы сверкают в улыбке, пока пальцы нажимают на кнопку.

Я думала, у нас неписанное правило – не снимать друг друга и не говорить о будущем. Это как оставить явные доказательства, которые могут обличить нас, намек на что-то, что может дать надежду нам обоим. Ненужные воспоминания, когда сердце будет молить о пощаде и просить о забвении.

Не снимай меня.

Почему?

Не надо.

Но я хочу.

Зачем?

Он молчит. Смотрит, как по моему лицу стекают соленые капли, как под намокшим, прилипшим к телу сарафаном проступает белый купальник. Потом сбрасывает обувь и подходит ко мне, приседает в воду, обнимает за талию одной рукой, в другой высоко держит фотоаппарат, направленный объективом на нас, и тихо говорит, глядя на меня:

Чтобы никогда не забыть.

Клац! Клац! Затвор щелкает, а он целует меня без остановки, и голова кружится, как на карусели.

Кто-то на английском предлагает сфотографировать нас. Пара средних лет улыбается, глядя на нас, мокрых и наверняка пылающих, как печка зимой. Сергей соглашается и минут пять мы дурачимся и позируем перед камерами.

Потом благодарим любезную пару из Англии, которая, как оказалось, здесь не только на отдыхе. Том – фотограф, получил задание от своего журнала и решил прихватить жену с собой на Крит.

You are very beautiful couple, - говорит, улыбаясь Том. – Honey moon?

Но его жена вдруг толкает его в бок. Она заметила, что на моем пальце кольцо есть, а вот у Сергея его нет. При этом она напряженно крутит пальцами золотой ободок на левой руке, глазами указывая мужу на его собственное обручальное кольцо.

Чертовы побрякушки! Нужно было снять его еще после Старбакса.

Фотограф смущается, мы еще раз благодарим его за помощь и прощаемся.

Сергей поворачивается ко мне, всматриваясь в лицо. Наверное, он думал обнаружить там смущение, обиду, негодование. Но я улыбаюсь. Для меня стало привычным делом скрывать свои чувства под маской счастья и благополучия. Не хочу портить момент, не хочу говорить о муже, хочу любить это море, это место и этого мужчину.

Мы долго рассматриваем почти полностью прозрачных маленьких рыбок, плавающих на мелководье. Я и заметила-то их только по тени, отбрасываемой на дно. Слева от острова череда небольших каменных рифов. Хочу пойти туда, но Сергей не пускает – говорит, что там могут быть морские ежи, а наступить на них – значит забыть об остатке отдыха и проваляться в постели несколько дней.

Небо какое голубое! Ну смотри же! – я лежу в воде, которая не покрывает полностью моего тела. Сергей где-то рядом, играет с завязками моего купальника.

Да видел я это небо. Мне на тебя хочется смотреть.

Когда ты там его успел рассмотреть? Глянь только, как оно синеет ближе к горизонту. А какой контраст с морем! Видимо, сейчас особо удачное освещение, солнце почти в зените.

Ты так искренне радуешься всему этому, -тихо смеется он, потягивая за тонкий шнурок. Я хлопаю его по шаловливой руке.

А как можно иначе? Если не замечать этой красоты, то чему еще радоваться в жизни? Это же самое прекрасное, самое волнующее, что может предложить тебе мир.

Иногда мне кажется, что ты чиста и невинна, как дитя.

Я уже давно не дитя.

Я знаю. Но эта твоя способность – радоваться от души, будто ты только вчера родилась и не видела ничего плохого, будто тебя не потрепало, не било ни разу - она восхищает меня и иногда вызывает зависть, - он качает головой.

Если бы я не умела переключаться, замечать не только негативное вокруг себя, но и прекрасное, я бы уже давно сошла с ума и превратилась в старую шизофреничку, алкоголичку или неизвестно кого вообще.

Не такую уж и старую, - тихо смеется он, уткнувшись лицом в мою шею и пощипывая ее губами.

И на том спасибо, - отвечаю я и набрасываюсь на него сверху, пытаясь подмять под себя.

Мы дурачимся и резвимся, хотя вокруг нас постоянно снуют люди, а вещи беспечно брошены на берегу.

Потом нежимся на прогретом солнцем песке, поедая местные бананы и сэндвичи, запивая апельсиновым фрешем.

Сергей удивляет меня, достав упакованный в пластиковый контейнер десерт. Это густой греческий йогурт, сделанный из козьего или овечьего молока, с добавление фруктов и того самого тимьянового меда. Вкуснотища невероятная. Необычное сочетание чуть солоноватого молочного продукта и сладостей.

Ветер бросает мне волосы в лицо, я постоянно убираю не до конца просохшие пряди, но он снова играет ими, лишая возможности нормально видеть.

Вон там яхта подошла с туристами, их еще и морем сюда везут, чтобы не идти столько по солнцу, - говорит Сергей.

Хорошо им, - потягиваю я, лежа головой на его коленях. Меня разморило, приятная усталость разлилась по телу, густо намазанному кремом от загара.

Сейчас здесь будет еще более шумно и людно.

Ну и что?

Если тебе это не мешает, то можем остаться.

Я все-равно не смогу сейчас сделать ни шагу. А тем более, идти в гору.

Тогда мне придется тебя нести.

Я ловлю тебя на слове. Но только попозже, ладно?

Ладно.

Мне кажется, или песок у кромки воды слегка отдает розовым?

Да. Еще одна особенность этого места.

Удивительно. Не могу насмотреться.

Говорят, что здесь на три дня стояла яхта принца Чарльза и Дианы. Они плавали по Средиземноморью и, когда увидели здешние красоты, просто не смогли не бросит якорь и не сделать внеплановую остановку.

Странно. Может быть они тогда еще были влюблены? Невозможно испытывать подлинное наслаждение, когда на сердце пусто.

Я замолчала, раздумывая, наслаждается ли Сергей Балосом так же, как и я. Он не признался мне в любви, но нас повсеместно принимают за влюбленных. Его глаза закрыты, в них я не могу прочесть ответ на свой вопрос, но едва заметна улыбка не сходит с губ. Значит, он не чувствует себя не в своей тарелке и не испытывает замешательства.

Что ж, хорошо нам обоим. Но когда я думаю о возвращении к машине, удовольствия слегка убавляется. Солнце разошлось уже не на шутку, а здесь почти негде спрятаться и переждать жару. Нужно идти. Я вздыхаю.

Собираемся. А то мне и мой крем не поможет. Если даже не обгорю, то точно получу тепловой удар.

Мы одеваемся и бредем к каменным ступеням. Вдруг Сергей дает мне в руки свой рюкзак. Хоть мы и съели часть провизии, я не поднимусь с такой ношей. Что на него нашло? Решил избавиться от меня прямо здесь? Кавалер, так его и эдак…

Поток моих мысленных ругательств, которые грозятся вот-вот вылиться в устные, резко прекращается, когда чувствую, как меня отрывают от земли.

Он несет меня на руках, пока я ошарашенно смотрю по сторонам. Ухватившись рукой за его шею, другой придерживаю рюкзак. За нами идет компания молодежи не старше двадцати пяти лет. Одна девушка завистливо смотрит на меня, а потом зло пинает своего кавалера и что-то негромко ему говорит на языке, которого я не узнаю. Он отвечает ей и разводит руками. Вся компания засмеялась, а она насупилась.

Отпусти, мне неудобно, - шепчу Сергею, краснея от стыда и удовольствия.

Я же обещал, - его дыхание становится все тяжелее, он несет меня уже около пяти минут.

Я не хочу, чтобы ты свалился замертво где-то посреди пути.

А если я свалюсь замертво уже возле машины?

Это, конечно, будет лучше – мне не придется тебя тянуть, - усмехаюсь я.

Тогда заткнись и покрепче за меня ухватись, а то мы сшибем народ позади нас, как кегли в боулинге.

Его хватило еще метров на двадцать, что, учитывая довольно крутой подъем по неудобным ступенькам, было приличным расстоянием.

К тому времени, как он отпустил меня, живая цепочка туристов, поднимавшихся вместе с нами, ухмылялась, поглядывая в нашу сторону, и, как я догадываюсь, успела во всех подробностях рассмотреть мою пятую точку, потому что сарафан был слишком коротким, чтобы ее прикрыть в такой позе.

С лица Сергея градом катится пот. Я вытерла его своей банданой и поцеловала в нос.

Ты стал предметов зависти всей женской аудитории, - негромко сказала я.

Всегда любил эффектные сцены.

Знаешь, как хорошо себя подать.

Знаю.

Ну ты и задавака, - не выдержала я и рассмеялась.

И это знаю.

Ладно, всезнайка, тогда ответь мне, когда мы доберемся до дома. Я жутко хочу в душ.

Это зависит от того, чего ты больше хочешь – в душ или в ресторан.

У нас осталась еще связка этих маленьких бананов, так что до твоей виллы я дотяну.

Хорошо, мы доедем…

Он замолчал и куда-то уперся взглядом. Мы уже были на территории автостоянки, вокруг ничего интересного.

Как быстро я довезу тебя до дома будет зависеть от того, когда этот козел свалит с капота нашей машины, - закончил Сергей.

Боже!

Действительно, на капоте нашей шикарной тачки стоит натуральный козел, и по внешнему виду, и по своим моральным убеждения. Его копыта переступают по блестящей, гладкой поверхности крашеного металла, а наглые глаза обещают – то ли еще будет.

Нет, все-таки какой козел! Животное реагирует на наше приближение и запрыгивает в салон кабриолета. Я медленно обалдеваю от мысли, что он может там сделать от страха или волнения, молодежь, которая шла позади нас, выхватывает мобильные телефоны и начинает громко ржать и фотографировать, а Сергей выдает:

Что ж, придется отвезти его к нам. Потому что я не представляю, как его выгнать из машины.

Вволю попозировав в салоне автомобиля, который стоит около пятидесяти тысяч долларов, бессовестная зверюга легко выпрыгивает только для того, чтобы запрыгнуть на следующий капот. Теперь возмущенно вопят парни и девчонки из веселой компании, а я со злорадной ухмылкой достаю телефон.

Как ни странно, на машине нет ни царапины. Возможно, я погорячилась, и перед нами был несправедливо рожденный в шкуре серого козла грациозный олень?

Так или иначе, в Ханью мы возвращаемся в удивительно хорошем настроении и смеемся всю дорогу.

Время летит неумолимо. Двигается вперед, унося самые драгоценные мгновения, отнимая мое счастье. Наш отпуск почти подошел к концу. Я отказалась от поездки в пещеру, где по преданию родился Зевс, я не захотела посмотреть на пресное озеро, где рыбы, не таясь, плавают у поверхности воды, а в ресторанчике неподалеку можно выбрать себе любую приглядевшуюся рыбину, плавающую в бассейне, и тебе приготовят ее на гриле в течении сорока минут.

Нет. Мне все это не интересно. Я предпочла просто быть с Сергеем оставшееся время, лежать с ним рядом на песчаном пляже, купаться в море с маской, разглядывая крабов, рыбок и морских ежей.

Мы готовим вместе еду, мы потягиваем после обеда вино на открытой веранде его дома, мы занимаемся любовью.

Боже, как мы занимаемся любовью! Словно каждый раз для нас последний. Возможно, так оно и есть. Час расставания уже близок. Он навис над нами, как грозовая туча. И солоноватый привкус бури, и далекие раскаты грома уже явно ощущаются прямо сейчас.

Я стою на террасе, обхватив себя руками. Море неспокойно. Кто-то не уследил за своим матрацем, и ветер с бешенной скоростью несет его от берега, заставляя кувыркаться и подпрыгивать на волнах. Потоки душного воздуха не дают почувствовать прохладу воды. Сергей говорил, что иногда ветер меняется и несет жар и песчаные облака с африканского континента. Наверное, именно сейчас происходит что-то в этом роде.

Я слышу его шаги, но не оборачиваюсь. Он легко кладет руки мне на плечи, слегка придвигая к себе. Чувствую его запах, древесный, с ноткой хвои, ощущаю спиной тепло его твердого тела.

Мне будет не хватать тебя.

Я молчу, эти слова не сорвутся с губ. Ничто не омрачит этих дней. И я не заплачу, прощаясь с тем самым единственным, кому отдала свое сердце.

Он разворачивает меня к себе, и я еще раз тону в его бирюзовых глазах, точно таких же, как и Средиземное море.

Он всматривается в мое лицо, берет его в руки, но не пытается прикоснуться губами к губам. Он так же серьезен, как и я. Возможно, и так же печален, просто не показывает этого.

Не хочу слышать пустых обещаний, не хочу распознать жалость или сожаление в его голосе. Пусть он молчит, только пусть он молчит…

Что с тобой потом будет?

Со мной все будет хорошо.

Ты думала, что будешь делать, когда мы приедем?

Буду жить дальше, - я улыбаюсь, но чувствую, что улыбка не затрагивает глаз.

Мы…

Я кладу ему пальцы на губы и качаю головой. Не хочу слов. Они ничего не решат, только испортят.

Он начинает целовать мои пальцы, ладонь, запястье, доходит до внутреннего сгиба локтя, покусывает плечо. Его жаркий рот будит во мне желание. Да, милый, пусть наше прощание будет безмолвным. Порадуй меня, порадуй меня так, потому что все, что ты скажешь, лишь расстроит меня. А я, несмотря ни на что, не хочу разочаровываться в тебе. Останься для меня прекрасным любовником, а не слабым мужчиной, не способным поверить в любовь и бороться за нее.

Мы жадно целуемся, кровь становится жидким огнем и плавит тело.

Вот так, любимый, крепче, целуй меня неистовей, чтобы ноги подкашивались, чтобы сердце выскакивало из груди, а голова кружилась.

Он поднимает меня на руки и несет в дом. Целую солоноватую кожу на его шее, вжимаясь в него всем телом. Ни с чем не сравнимый вкус возбужденного, желанного мужчины.

Хочу тебя прямо сейчас, - хрипло говорю ему, а у самой руки трясутся, как у алкоголика на похмелье. Мое приворотное зелье, хмельное и вызывающее зависимость.

Минутку, милая.

У меня нет минутки. Я хочу тебя так сильно, что болит внизу.

Я не лгу. Кровь прилила к самому сокровенному моему местечку, соски напряглись в ожидании ласки. Я умираю без него сейчас, а завтра, когда мы прилетим домой, я умру навсегда.

Он несет меня в кухню и садит на столешницу, пытаясь спустить с плеч лямки сарафана. Я уже разрываю его рубашку, пуговицы летят на пол с глухим стуком. Мои пальцы не справились бы с ними. К черту условности! Я никогда не чувствовала себя так рядом с мужчиной и не намерена быть сейчас ханжой.

Горячая кожа пахнет его одеколоном и им самим. Это самый возбуждающий аромат для меня. Темные плоские соски притягивают мои губы. Он стонет и вздрагивает всем телом, пока мой язык ласкает его.

Настойчивые руки забираются мне под юбку и бесцеремонно находят средоточие моего желания. Пальцы неторопливо трут клитор, туда-сюда, в невыносимом ритме, с идеальной силой надавливая на чувствительную плоть. Я не хочу отступать, но не могу не сдаться. Откидываюсь назад, упираясь руками в край столешницы, запрокидываю голову и громко стону, пока он целует мою грудь, задевая зубами соски.

Ты влажная для меня, твои трусики совсем промокли, - шепчет он у моей кожи.

Да, - то ли стон, то ли всхлип вырывается из моей груди.

Ты хочешь кончить?

Да, - я почти рыдаю, извиваясь на его руке.

Два пальца скользят внутрь меня, пока третий не прекращает движения на клиторе. Дыхание сбивается, когда он тянет за сосок, а ритмичное движение внутри посылает волны тепла по всему телу. Я чувствую, как он одновременно стимулирует две мои самые чувствительные точки. Жар перерастает в напряжение, я уже не слышу, что он говорит мне, когда все мои клетки, все естество сжимается в тугой комок, а потом я взрываюсь и кричу во весь голос, хватаясь за его плечи, боясь утонуть в этом водовороте.

Он входит одним толчком, двигаясь быстро и настойчиво. Возможно, это было даже грубо, но я так и хочу сейчас. Ощущения, что мной обладают, что берут меня всю, без остатка, покоренную, одурманенную, дрожащую. И снова в груди и ниже рождается чувство острого желания. Страсть заполняет меня в считанные секунды, переливается через край, не отпускает до самой последней секунды, когда в глубине своего тела я чувствую, как он становится больше, тверже, пульсирует в одном ритме с сердцем и изливается в меня.

Только спустя несколько минут я ощущаю, как неудобно лежать мне на столешнице, как свело судорогой бедра, потому что они до сих пор обвивают мужское тело, покрывшееся испариной.

Наше дыхание сливается воедино, постепенно успокаивается, становится более поверхностным и тихим.

Он поднимается, его руки притягивают меня к груди, потом спускаются под ягодицы и легко поднимают. Я обвиваю его талию ногами, крепко держусь за шею. Голова еще как в тумане.

Он несет меня в спальню, идет в ванную за полотенцем, обтирает меня влажной тканью между ног.

От этого непривычного жеста я краснею. А еще потому, что хочу его до сих пор, после двух восхитительных оргазмов.

И он понимает это! Ложится рядом со мной и тихо нашептывает непристойности, пока его пальцы касаются моей кожи, пока скользят в самые сокровенные места, пока я не начинают опять стонать и просить большего.

Ночь уже давно опустилась на остров, когда я, наконец, изможденная, засыпаю. И мне снится, что я слышу прибой, легкий солоноватый бриз, ласкающий мое тело, и слова, тихие, но произнесенные отчетливо, с какой-то пугающей уверенностью.

От этих слов замирает мое сердце. Снов слаще мне еще никогда не снилось.

«Я люблю тебя, я люблю тебя».

Бархатный голос баюкает, повторяя заветное признание вновь и вновь. Как жаль, что это всего лишь сон.

Глава 18

Что-то нежно коснулось волос и лица, прошлось по шее. Наверное, Ира решила меня разбудить. Ее прикосновения почти неосязаемы, но так приятны.

Открываю глаза, солнце пробивается сквозь колышущиеся шторы на балконной двери, которыми играет ветер, но постель пуста. Белоснежные простыни смяты, соседняя подушка еще хранит отпечаток маленькой светловолосой головки. Я до сих пор чувствую ее запах где-то рядом, на постели, на собственной коже.

Как она отдавалась мне этой ночью! Была так откровенна и так необузданна. Я умирал от желания, до самой последней минуты не мог насытиться, и даже когда сон начал стремительно увлекать нас обоих, я все еще хотел ее.

Одеваю свободные льняные штаны и иду ее искать. Она всегда, словно птичка, встает с первыми лучами солнца. Рядом с ней чувствую себя ленивым бездельником. Выхожу на балкон и сразу вижу ее на берегу, у самой кромки воды. Солнце разбивается на тысячи осколков на неспокойной поверхности воды, слепит глаза.

Она стоит неподвижно, ветер треплет волосы, бросает их ей на лицо и обратно, на плечи.

Быстро чищу зубы и спускаюсь вниз. На столе, к моему удивлению, меня не ждет завтрак или хотя бы чашка кофе. Ладно, может быть решила, что мы вместе приготовим еду, когда я встану?

Нам уезжать сегодня. Эта мысль накатывает внезапно, и меня выдергивает из состояния сна, словно ведро холодной воды вылили в постель. Билеты лежат на журнальном столике, аккуратно придавленные гипсовой статуэткой Афродиты, выходящей из пены.

Камни на террасе под босыми ногами еще не нагрелись, тени от гранатовых деревьев вытянулись, причудливо распластавшись по гравию.

Нам уезжать сегодня, все закончилось.

День обещал быть жарким и ветреным, но воздух прозрачен и чист.

Она не стала меня будить. Захотела побыть в одиночестве? Думает, как жить дальше?

А как жить дальше мне? Сегодня мы уедем и к пяти уже будем дома. Она попрощается со мной в аэропорте? Поблагодарит за все и уйдет к мужу? Или предложит встретиться снова?

Машинально переступаю через низкие ступени, чтобы быстрее добраться до пляжа.

Нет, что-то подсказывает мне, что не предложит. Она не захотела ничего слышать от меня во время нашего отдыха и это замечательно – ни один день не был испорчен нытьем и упреками. Удивительно и непривычно. Но почему она не ждала от меня никаких обещаний, почему не желала разговаривать о будущем? Может быть потому, что не видела для нас никакого будущего?

От этой мысли как-то неприятно в груди. Я же сам хотел, чтобы наш роман закончился на такой прекрасной ноте – отдохнули вместе и разошлись, никто ничего никому не должен.

Но я не прочь увидеться с ней еще раз!

Ира смотрит вдаль, куда-то туда, где море встречается к небосклоном.

Стоит неподвижная, в напряженной позе больше не угадывается радость, которая била через край с той минуты, как мы приземлились в Ираклионе. Плечи приподняты, спина ссутулилась.

Волны лижут ее изящные маленькие ступни, которые я так и не нашел времени поцеловать. Успею ли сделать это? Или больше мы не прижмемся друг к другу в постели?

Песок неслышно скользит под ногами, но она чувствует мое приближение и поворачивается.

Глаза грустные и потерянные, на лице не вспыхивает улыбка, как раньше при виде меня. Черт, все идет не так, все заканчивается не так. А в том, что заканчивается, у меня уже нет сомнений.

Она отдала мне все, что я сам хотел, но не получила взамен того, на что, наверняка, рассчитывала.

Извини, но я не создан для брака.

Привет.

Привет.

Давно встала?

Встретила рассвет здесь. Красиво.

Нам уезжать сегодня.

Черт дернул меня сказать это. Она вздрогнула, но не отвела глаз.

Знаю. Сейчас приготовлю нам завтрак и упакую свои вещи.

Не спеши. У нас есть время.

Ты так думаешь?

Я молчу. Я знаю, что времени у нас больше не осталось.

Она поворачивается и идет к дому, медленно и как-то устало. Длинная юбка ее пестрого сарафана охватывает ноги, подчеркивая их стройную красоту.

Я иду следом. Кроме кофе почему-то ничего больше не хочется. Когда моя тарелка с омлетом остается нетронутой, она удивленно поднимает брови, но ничего не говорит, не журит, что не съел, когда она старалась и готовила. Просто выбрасывает еду в мусор и моет посуду.

Мы собираемся в траурном молчании, словно кто-то умер. И покойник находится здесь, вынуждая соблюдать тишину.

Она ставит свои чемоданы у входа и беспомощно обводит гостиную взглядом.

Ну все, вроде бы. Я готова.

Оставь вещи у двери. Я сам отнесу в машину.

Пока я укладываю наш багаж, она бродит по террасе. Поглаживает мрамор маленького фонтана, бредет к саду, пропуская листву между пальцами. Потом замирает с поднятыми руками, но через мгновение уже идет ко мне, что-то пряча в складках широкой юбки.

Машина урчит и плавно трогается. Я уже позвонил в фирму по уходу за домом и сказал, что мы выбыли. Нет нужды заезжать куда-то еще, но мне почему-то хочется остановится в кафе или небольшом ресторане. Может быть, чашка кофе и традиционный греческий десерт с тимьяновым медом развеселят ее?

Хочешь перекусить перед полетом?

Нет, я не голодна.

Тогда просто составь мне компанию. Утром не было аппетита, а сейчас разыгрался.

Хорошо.

Ее голос ровный и безжизненный. Нет, она не дуется, не злится. Но не могу поймать даже тени улыбки в ее глазах. А так хочется снова увидеть их живыми, блестящими, согреться в их свете.

В Ираклионе не очень много живописных мест. И сам город не располагает к романтическому настрою. Но мы находим небольшое кафе, я заказываю яичницу с беконом, кофе и сыр, запеченный с помидорами в оливковом масле. Люблю их кухню – вкусно и сытно. Ей –чай и тот самый десерт.

Она пьет мелкими глотками и смотрит куда угодно, только не на меня. Сидеть напротив сейчас ей явно тяжело и неуютно.

Мы будем дома уже к пяти.

Дома? – ее отсутствующий взгляд, наконец, останавливается на мне.

Да.

Да, дома, - повторяет она для себя.

Чем займешься?

Уборка, готовка.

Будешь ждать Влада?

Я не знаю, когда его ждать, - она смотрит в упор. – Он не связывался со мной.

Он прилетает завтра в 10.

Спасибо, что сказал.

Она вновь опускает глаза к чашке, а я не знаю, как продолжить разговор, но мне что-то обязательно хочется сказать, что-то спросить…

Ира…

Что? – она резко обрывает меня.

Вы с Владом поссорились перед отъездом? – спрашиваю первое, что пришло на ум. Должно же быть какое-то объяснение тому, что жене он не сообщил, когда его встречать.

Нет. И это меня очень настораживает.

Ты не говорила ему о нас?

Зачем мне это?

Не знаю, может, он что-то заподозрил.

Если и заподозрил, то ничего мне не сказал. Ты переживаешь, что наша связь откроется?

Нет. Не то, чтобы…

Вот и не бери в голову. Это мои проблемы. Если что-то и случилось, тебя это не коснется.

Я бы не хотел спокойно отсиживаться, если у тебя будут неприятности.

И чем бы ты мне помог? – недобро усмехается она. Но потом словно взяла себя в руки, взгляд ее теплеет, она слегка покачивает головой и говорит уже мягче: – Не переживай за меня. Мои семейные проблемы – только мои. Влад - хороший человек, он меня не обидит. Это я обидела его, за него нужно переживать, ему сочувствовать.

Не смотри на это под таким углом.

А как мне еще на это смотреть? Я изменила мужу.

Видно, он был не настолько хорошим мужем. Иначе ничего бы не произошло.

Это уже наши с ним отношения.

Продолжение фразы – и тебе в них не стоит лезть – так и повисло в воздухе, невысказанное. Но намек я понял. Что ж, она права, мне действительно там нечего делать. Она сильная женщина, разберется сама.

Когда официант принес наш заказ, она еще раз горько усмехнулась, пробуя десертной ложечкой тимьяновый мед, янтарными ручейками стекавший по густому йогурту.

В самолете мы молчали. Ее место рядом с иллюминатором способствовало этому. Она смотрела на белые пушистые облака, сквозь которые иногда выглядывала горная цепь красноватого цвета или отливающее серебром море, а я смотрел на нее. Украдкой, чтобы она не почувствовала мой взгляд. И с каждым километром, оставшимся позади, мне становилось вся тяжелее на душе.

В аэропорту мы оба словно закостенели. Не знали, как посмотреть друг на друга, что сказать. Ноги непослушно несли к стойкам контроля, а потом мы с какой-то остервенелой сосредоточенностью вылавливали на ленте свой багаж.

Все проверки остались позади, широкий холл аэропорта был ярким и оживленным, сквозь затемненное стекло в него вливалось достаточно света.

Я остановился почти у самого выхода, она тоже.

Мы увидимся?

Я не знаю, - честно призналась она. Но мне почудилось «нет» в ее ответе.

Тебя подвезти?

Не стоит. Возьму такси.

Я не знал, что еще сказать, что сделать. Хотелось ее поцеловать, бросить сумки и прижать к себе со всей силой. Но она отдалялась от меня, становилась чужой. Ее глаза на секунду опустились на мои губы, ее собственные дрогнули, и я обрадовался, как мальчишка, что она не уйдет без поцелуя. Но в следующее мгновение она снова смотрела мне в глаза, ее пухлый рот сжался. Она отступила на шаг назад.

И я не выдержал. Выронил поклажу из вспотевших пальцев, обхватил ее за талию и притянул к себе, вжимаясь бедрами в ее волшебное, отзывчивое тело, целуя жарко и глубоко, пока она сама не потянулась ко мне, пока не обвилась, словно лиана, вокруг меня. Ее маленькие ручки скользнули в мои отросшие волосы, мягкая грудь расплющилась о мою.

Почему так тоскливо и больно, словно зубной врач тянет и тянет нерв в плохом зубе?

Она отстранилась и, не глядя, почти побежала в выходу. А я остался стоять, не в силах сделать ни шагу.

Дом. Это слово больше не относилось к этому месту. Жилье, квартира, апартаменты, хотя это громко сказано, все, что угодно, но только не дом.

Когда входная дверь привычно скрипнула, закрываясь за моей спиной, я почувствовала себя птицей, вернувшейся в клетку.

В голове гудело, горло раздирало от непролитых слез, на сердце было пусто.

Машинально пошла поливать цветы, попутно рассматривая привычную обстановку, которую я выбирала сама. Когда-то этот диван стоил мне десяти дней непрерывных поисков, двух скандалов с Владом и десяти тысяч.

Телевизор и система «домашний кинотеатр» - гордость Влада. Он долго спрашивал меня, чувствую ли я феноменальную разницу в звучании между этими и нашими старыми колонками. При этом его глаза гордо поблескивали, будто всю технику он сделал сам. Я кивала головой и соглашалась, что звучание просто отпад, хотя не слышала никакой разницы.

С фотографий на стене на меня смотрела Женечка, моя малышка. Как же я соскучилась за ней! Как хотела обнять и прижать ее юркое тельце. Но четко понимала: так даже лучше, что ее нет. Мне будет проще объясниться с Владом.

Разобрала чемоданы, забросила первую партию вещей в стиральную машину. Мой сарафан еще пахнет солоноватым морским бризом, а в купальнике осталось несколько белых песчинок.

Тихие комнаты запылились. Берусь за пылесос и тряпку. Пока убираю, пытаюсь хоть как-то отвлечься и не думать о том, что было, о том, чему еще предстоит случиться.

Меняю порцию белья и вспоминаю, что в холодильнике пусто. Влад завтра приедет, а накормить мне его нечем.

Хватаю сумку и несусь в магазин. Быстрее, быстрее, движение и дела по хозяйству – мое спасение.

Что приготовить? Утку с яблоками? Сладкий рисовый пудинг? Картофель с мясом по-степному? Что больше всего любит Влад?

Ах, какая разница! Я накормлю его любимой едой, а потом скажу, что нам надо расстаться? Как трапеза перед казнью. Но не в аэропорту же мне его огорошить. «Знаешь, что - можешь не возвращаться домой, потому что я тебя там уже не жду».

И куда он пойдет? Наверное, к матери. Или мне логичнее будет уйти?

Я зачем-то набрала целую корзину помидоров. Пошла обратно к лоткам с овощами, чтобы выложить лишнее.

В отделе сыров на глаза попалась Фета и рот невольно искривился. Вронский не позвал с собой, не сказал, что хочет, чтобы мы были вместе. Не попросил о встрече сам, надеясь, что я сама все решу. А я хотела, чтобы за меня тоже поборолись, чтобы не ждали, когда все отдам сама. В конце концов, входить в горящие избы и останавливать обезумевших животных – слишком уж тяжелая ноша для женских плеч, надолго их не хватит.

В духовке уже стояла свинина на картофельной подушке под сметанно-грибным соусом, когда я связалась по Скайпу с мамой.

Не могу понять, выглядишь и загорелой, и уставшей одновременно.

Да, было свободное время, немного позагорала, - я весь отдых густо смазывала кожу противозагарным кремом, но, видимо, солнце все же заметно взялось. Шея и плечи явно потемнели, хотя лицо удалось спрятать.

Что-то случилось?

За Женей соскучилась.

И она за тобой. Вон, стрекоза, носится позади меня.

Женя подлетела к монитору и замахала руками. Загорелая, пышущая здоровьем.

Привет, мамочка!

Привет, мое солнышко!

А я соскучилась. Даже просила бабушку вернуться домой.

Не надо, - чересчур поспешно сказала я. Потом пояснила: - Я с тобой не смогу часто бывать на море, а с бабушкой и дедушкой ты там каждый день купаешься и загораешь.

А где папа?

Завтра приезжает.

Я хочу к вам, - протянула Женя, словно маленький ребенок.

Я и сама подумываю, может уже вернуться, - вклинилась в разговор моя мама.

Да ты что! Зачем?

Да как-то неспокойно мне здесь.

Что такое?

Не знаю, сердце мается.

Тогда займись чем-то. Поезжайте на Кара-Даг, или в Ялту.

Не хочу. Домой тянет.

Ну, смотри сама. Когда еще вы куда-нибудь выберетесь?

Я не пытаюсь больше уговаривать маму, иначе это выглядело бы подозрительно. В любом случае, завтра они здесь не появятся, а для меня это главное.

При мысли о завтрашнем дне меня начинает мутить от едкого страха, угнездившегося где-то в желудке. За весь день я не съела ни крошки, во всяком случае в этой стране.

Я хмыкнула, но ироничную улыбку изобразить не смогла. Мое лицо вообще превратилось в маску, онемело. Да и руки как-то странно задеревенели. Несколько раз сжала и разжала кулаки, вроде помогло, но ненадолго.

За полночь. Все вещи выстираны и выглажены, остывшая еда убрана в холодильник. Я сижу на кровати, сна ни в одном глазу. Даже не стала выключать свет – знаю, что от волнения буду метаться в постели, сбивая простыни.

Мне страшно не из-за того, что Влад что-то может мне сделать. Он не такой. Я трясусь из-за того, что вся моя жизнь полетит кувырком, что я оказалась предательницей, что разрушила все, что мы создавали вместе. Не вернуть этих потерянных лет, упущенных возможностей, хотя я почему-то думаю, что Влад не останется долго один. Такие мужчины, как он, всегда в цене. Особенно у женщин моего возраста.

О себе думать не хочется.

Вронский так и не позвонил сегодня, хотя мы об этом не договаривались. Но вдруг оказалось непривычным не слышать вечером его голос, не смотреть в ставшее таким родным лицо.

Я ни о чем не жалею. Потому что я сделала самый храбрый поступок в своей жизни – поддалась своей слабости. Не у многих людей хватает на это смелости. Моральные устои, соображения выгоды или влияние родственников – всегда есть что-то, что не дает нам наплевать на все и пойти навстречу своему счастью.

И еще я знала, что за это буду расплачиваться. Не тешила себя иллюзиями, не решила трусливо смолчать.

Пошла на кухню, не включая свет, открыла холодильник и вытащила начатую бутылку водки. Отвинтила легкую пластиковую крышку, слегка царапающую горлышко, и сделала два глотка. На большее меня не хватило - задохнулась, закашлялась, глаза начали слезиться.

Как я и ожидала, на голодный желудок эффект был превосходным. Голова закружилась, тело немного расслабилось, тревожные мысли отступили, и я поспешила в кровать. Если не смогу поспать хотя бы пару часов, не сдвинусь завтра с места от того, что меня будет бить нервная лихорадка.

Пробуждение было внезапным. Я открыла глаза и сразу поняла, что мне сегодня предстоит. На часах семь. В горле сухо, голова мутная.

Механически принимаю душ, на автомате завариваю чай и выпиваю его. Меня мутит, как в студенческие времена перед экзаменами. Это все нервы. И пальцы сначала начинают подрагивать, а потом я уже не могу унять мелкую дрожь.

Подхожу к зеркалу, чтобы расчесаться. Бледное лицо, почти не тронутое загаром, широко открытые испуганные глаза.

Кладу расческу на столик и вдруг замечаю маленькую оливковую веточку. Листья на ней уже почти увяли, продолговатые бархатные ягоды не созрели до конца. Я сорвала ее в саду Вронского. Вчера как-то незаметно для себя проходила с ней в руках полвечера, будто набиралась сил.

Прижала ее к губам, вдохнула терпкий аромат и спрятала в комод.

Опять аэропорт. Только теперь все кажется совсем иным, чем вчера, чем шесть дней назад. Будто прошла целая вечность.

Стою недалеко от выхода и смотрю вдаль, выискивая в толпе снующих туда-сюда людей знакомую фигуру.

Я почти ничего не слышу, да и зрение расплывается. Только сердце оглушительно стучит. Руки сжимают сумочку, левая нога то и дело подворачивается – зря я обула босоножки на каблуках.

Меня кто-то цепляет плечом и, видимо, извиняется, но я не реагирую. Из-за угла появляется очередная порция прибывших, и я узнаю его, неспешным шагом приближающегося к выходу. Сердце екает и проваливается куда-то в ноги.

На нем нет очков, чемодан на колесиках он везет за собой на вытянутой ручке. Наши глаза встречаются, но его лицо абсолютно бесстрастно. Комок в горле растет с каждой секундой. Он немного осунулся, но гладко выбрит, рубашка каким-то чудом не помялась после такого длинного перелета. Родной человек, такой близкий, такой далекий.

Я бы пошла навстречу, да только ноги приросли к земле. Все ищу в его лице хоть какую-то искру, малейшее оживление, что-то, что дало бы мне надежду.

Он ровняется со мной, заглядывает на секунду в глаза, а мне кажется, что в душу, и молча проходит мимо.

Она стояла, словно ангел, в лучах солнечного света, лившегося на нее сзади. Светлые волосы сияли, белая ткань юбки слегка просвечивала, а бирюзовая блузка без рукавов подчеркивала стройность фигуры.

Но в что-то в том, как она держалась, как неподвижно и напряженно ждала, не в силах отвести взгляд огромных глаз, живших отдельной жизнью на бледном лице, заставило меня внутренне содрогнуться от отвращения.

Она чувствует свою вину, как трусливая кошка, нагадившая на ковре в зале, и точно знающая, что ее маленький грязный секрет очень скоро обнаружат.

Мразь! Внутренности обожгло огнем, мне мерзко и паршиво. Но не только потому, что она сделала, что ей хватило смелости прийти и стоять здесь, как ни в чем не бывало, строя из себя примерную жену. Несмотря ни на что, я все же на крохотное мгновение испытал радость, когда увидел ее. И за это презираю сейчас себя. За то, что внутри все еще теплится что-то, что причиняет боль, хотя у меня была почти неделя на то, чтобы осмыслить происходящее.

Моя жена мне изменяет. Она настолько бесцеремонна, что, не моргнув глазом, вешается на шею своему любовнику, не успев проводить мужа. Скорее всего, она сама сказала ему приехать в аэропорт и забрать ее, чтобы не терять время. И они его не теряли! Я в этом уверен.

Чем ближе я подхожу, тем сильнее она бледнеет и сжимает руки у груди. В какую-то секунду я чувствую ее запах, знакомый и когда-то желанный. Теперь же у меня промелькнула одна единственная мысль – этот запах остался на чьей-то подушке в незнакомой квартире. Или в нашей?

Желание ударить ее по лицу вспыхивает в голове, как молния, ослепляет, заставляет пальцы трястись. Но я никогда не поднимал на женщину руку, и, наверное, уже не смогу, хотя жутко хочется оставить на белой коже красный позорный след.

Вижу, как расширились ее зрачки, как дрогнули крылья носа, когда она поняла, что я не собираюсь останавливаться перед ней, что я знаю…

Я иду к выходу, не скрывая своего бешенства, четко печатая шаг. Сзади слышу ее торопливые шаги. Бежит за мной, как побитая собачонка.

Стеклянные двери разъехались, пропуская меня и еще несколько человек. Все остановились у края дороги, давая возможность назойливым таксистам услужливо подбежать поближе. Она замерла позади, подошла почти вплотную. Я ощутил жар ее тела, волнующий запах ее волос, не выдержал и обернулся.

Она стояла такая же бледная и напряженная, губы раскрылись, и с видимым усилием она сказала:

Давай поговорим дома.

Голос ее был осипшим, будто она заболела, глухим и невыразительным.

Наконец, какой-то плотный лысоватый мужичок подскочил и к нам, предлагая отвезти домой «за дешево». У меня не было ни сил, ни желания торговаться, поэтому я просто сел вперед, она хлопнула задней дверью.

Мы едем в молча, и, если бы не визжащее радио, от звенящей тишины, повисшей между нами, можно было бы оглохнуть.

Таксист, словно уловив атмосферу, тоже не произносит ни слова.

После Гонконга улицы родного города кажутся пустынными, вымершими, движение на дорогах - вялым.

Из охрипших динамиков какая-то писклявая малолетка поет о безнадежной любви. Знала бы она, что такое безнадежность.

Это когда едешь домой и понимаешь, что скоро у тебя его не будет, не будет больше любящей жены, не будет пирогов по субботам и уток с яблоками по воскресеньям. Не будет спокойного, мирного пробуждения, когда рядом самая желанная женщина на свете.

Где повернуть?

Да вон там, на светофоре, а потом до самого конца.

Я расплачиваюсь, и мы идем в темный сырой подъезд. Она по-прежнему молчит, а мне уже хочется услышать все грязные подробности ее измены.

В квартире пахнет чем-то съедобным, желудок предательски громко урчит. Еда в самолете была безвкусной. Она сбрасывает босоножки и идет на кухню, как делала миллион раз. Я впитываю ее движения, узнаю и стараюсь запомнить ту легкость, с какой она открывает и закрывает шкафчики, чуть приподнимаясь на носочках.

У меня нет аппетита, - говорю я, отворачиваясь, хотя рот уже наполнен слюной.

Она молчит и продолжает хлопотать, что-то разогревая в микроволновке и звеня столовыми приборами.

Меня тешит мысль, что, возможно, она таким образом старается загладить свою вину. Что другой мужчина – всего лишь ошибка, и она поняла это.

Устало опускаюсь на диван в зале. Мышцы еще ноют от неудобного кресла эконом-класса. Везде чисто, как обычно прибрано. Она всегда была хорошей хозяйкой. Из кухни доносится убийственно вкусный запах чего-то домашнего. Но она не зовет к столу, хотя больше я не слышу ее легких шагов.

Когда иду в ванную, вижу, что она сидит на своем привычном месте, напротив выставленной тарелки с ароматным дымящимся мясом с чем-то, что ужасно хочется съесть.

Не могу пересилить себя и, вымыв руки, сажусь напротив. Молча принимаюсь за еду, проглатывая жаркое чуть ли не с языком, она же смотрит на меня, подперев подбородок рукой.

Когда моя тарелка опустела, откидываюсь на спинку стула и выжидательно смотрю на нее. Она делает несколько глубоких вдохов и, наконец, еле слышно говорит:

Прости меня.

С кем ты спала?

Разве это важно? Как ты узнал?

Мне было бы интересно услышать, кто тр*хал мою жену, пока я был в отъезде, кто делает это настолько хорошо, что она повисла у него на шее, едва отправив благоверного в командировку.

Она молчит, ее немигающие глаза пристально и беспокойно всматриваются в меня, выискивают что-то. Потом она еще раз глубоко вздыхает.

Ты его не знаешь. Да это и не имеет значения. Я предала твое доверие, я разрушила наш брак.

Да, ты сделала это, не моргнув глазом! – я начинаю непроизвольно повышать голос. В ссорах у меня нет никакого опыта, по сути, это происходит впервые.

Ты справедливо можешь обвинить меня во всем, но того, что произошло, не изменишь.

Ты права. От этой мерзости, которую ты привнесла в нашу семейную жизнь, несет дохлятиной. Этого запаха невозможно не заметить, от него не отмыться.

Влад, если ты хочешь скандала…

Я хочу размазать твое красивое лживое лицо, взять и натыкать им в собственное дерьмо! – меня начинает нести, но я не могу остановиться. Я никогда не разговаривал так с ней, никогда не позволял грубого слова или резкости, но сейчас начинаю думать, что было бы хорошо, если бы она знала, что я на такое способен, боялась бы до этого довести и ценила мое отношение к ней.

Не разговаривай со мной так, - ее голос по-прежнему спокоен и тих.

А ты не заслуживаешь иного обращения!

Пусть не заслуживаю. Если ты хочешь вылить на меня весь гнев, давай, облегчи душу, а потом поговорим, как нам быть дальше.

О чем тут вообще можно разговаривать?! – я вскакивая и начинаю нервно расхаживать по маленькой кухне.

Я тоже придерживаюсь этого мнения. Мы больше не можем быть вместе.

Все уже решила? – зло бросаю я. Внутри закипает лава, готовая прорваться, как нарыв, и выплеснуться наружу. – Уходишь к своему еб*рю?

Мы можем расстаться тихо, без скандала, чтобы не травмировать Женю, - продолжает она так, словно не говорит сейчас о разрыве, словно не перечеркивает столько счастливых лет уверенной, холодной рукой.

Об этом нужно было думать раньше, когда тр*халась со своим хахалем. Тогда в твою пустую головенку не приходила мысль о нашей дочке? – я откровенно ору, иногда запинаясь от гнева и разочарования, от того, что она так спокойна, а я так выбит из колеи.

Влад …

Не произноси мое имя! - абсолютно слетаю с катушек. – Больше не произноси мое имя так, словно ты не изваляла его в грязи!

Мы можем развестись тихо и спокойно, никто не узнает о причине.

Я знаю! Я знаю!

Я больше не могу быть с тобой. Не могу, понимаешь? – ее голос начинает скакать и срываться от близких слез, подступивших к горлу. – Да и ты со мной не сможешь после того, что я сделала. Нам не ужиться вместе.

Ты его любишь?

Она замолкает, в широко раскрытых глазах страх, губы подрагивают, но не раскрываются.

Ты его любишь? – реву я.

Люблю! – кричит она в ответ и замирает, когда моя рука резко тянется к ней.

Хватаю ее за горло, надавливаю ощутимо, до хрипа. Она неподвижна, не пытается ослабить мою хватку, а глаза с вызовом, открыто смотрят на меня. Пальцы разжимаются, она хватает воздух ртом, медленно встает, не глядя больше на меня, и уходит.

Я замираю в ужасе и неостывшей ярости. Что я только что хотел сделать? Придушить ее? Заставить расплатиться за жестокие слова? Сделать больно физически, уж если она раздавила меня морально? Становится гадко. Прислушиваюсь к звукам, которые доносятся со стороны дальней комнаты. Скрипнула дверца шкафа, щелкнул доводчик выдвижного ящика. Она собирает вещи.

В груди потяжелело, словно она оказалась полной камней, руки безвольно повисли.

Она уходит. Это серьезно. Это навсегда. Она все решила.

Реальность, злая и жестокая, обрушилась на голову лавиной, унося дыхание, забирая мою жизнь.

Она сейчас переступит порог и уйдет к своему хахалю.

Я больше не проснусь рядом с ней, не обниму, не поцелую, не прижму к своему телу, не представлю знакомым, как свою жену.

Она уйдет, забыв о том, как сильно я ее любил, как люблю до сих пор.

Но сил остановить ее, простить прямо сейчас, когда она даже не думает умолять об этом, и начать все заново, нет. Пустота внутри странно переплетается с зыбкой, как трясина, болью.

Она показывается в проеме кухни с чемоданом в руках.

Я останусь у родителей. Позвоню тебе на днях, и мы уладим, как быть с квартирой и разводом. Я хотела бы продать ее. Нам с Женей тоже придется где-то жить, хотя бы ради нее не подумай о возможности продажи. Была бы я одна, ушла, оставив все.

Она замолчала, всматриваясь в мое лицо еще несколько мучительно долгих и таких коротких мгновений, а потом легко обула босоножки и вышла, тихо прикрыв двери.

Глава 19

Здесь пахло так же, как и в детстве – ванилью, мамиными духами и книгами. Уезжая, родители оставили мне ключи, чтобы я могла поливать цветы и следить за квартирой.

Я закрываю дверь, прижимаясь к ней спиной. Я не рада, что оказалась в стенах родительского дома. Нет. Это еще больше напоминает о причине, вынудившей меня сделать это. Тяжелый чемодан валиться из рук.

Нет сил двинуться с места. Я едва смогла выйти из такси, не говоря уже о гигантском рывке, когда преодолевала ступеньки.

Меня лихорадит. Все прошло не так, как я себе представляла. Мне почему-то казалось, что отметины от моего поступка окажутся не только на моем сердце, но и на моем лице. Но Влад оказался не таким человеком, и от его благородства мне стало еще хуже. Хотелось драть на себе волосы и выть во весь голос, но я сама во всем виновата. К чему теперь эти стенания?

Я почти ползу в комнату и валюсь на диван в полном изнеможении. Нет ни малейшего шанса ,что я смогу уснуть. Да и в груди ноет, голова болит.

Дело сделано. Как мы теперь будем жить с Женечкой? Хватит ли у нас денег на все? А самое главное, как мне сказать ей о том, что мы с ее отцом больше не будем вместе? И тут плотину прорывает – по щекам льются безмолвные слезы. Мне не жаль себя, но Женя будет страдать лишь потому, что ее мать – эгоистка, уступившая своим желаниям, не способная жить так, как нужно, ради своей дочери.

Я не чувствую жалости к Владу. Да, это плохо, но ведь и мне было плохо, еще задолго до появления Вронского я терпела мучения супружеской жизни, абсолютно меня не радовавшей, я тянула эту лямку, сцепив зубы. Он не мог не видеть. Так неужели не догадывался, что я больше его не люблю? Во всяком случае, как не заметил, что исчезла та легкость, с которой мы проживали каждый день из года в год?

Теперь слово любовь невозможно применять к нам, потому что я твердо знаю, каково это – любить по-настоящему. К сожалению, с Владом это было дружеское чувство, которое испытываешь к преданному тебе человеку, настолько душевно близкому, что невозможно остаться к нему равнодушной. Мы одинаково смотрели на вещи, у нас были одни и те же ценности и цели. Кому-то этого хватает для счастья. Но не мне.

Я не тешила себя надеждой, что родители меня поймут. Тем более, я была уверена на сто процентов, что мама точно определит причину моего ухода. И не одобрит ее.

Что ж, это моя жизнь, мой выбор. И если она не поддержит свою дочь, то это станет для меня еще одним потрясением.

Где-то за полночь я незаметно провалилась в сон. Это было похоже на падение в бездну, на погружение в холодное, мучительное беспамятство, не приносящее ни отдыха, ни восстановления сил.

Утро следующего дня оказалось самым паршивым утром за всю мою жизнь – мне нужно идти на работу.

Опухшее лицо смотрит на меня из зеркала, когда я захожу в ванную принять душ. Эти мешки из-под глаз ничем не убрать. Хорошо, что я захватила с собой солнцезащитные очки. Но в офисе в них сидеть не будешь, поэтому чувствую, что расспросов не избежать.

О завтраке даже не думаю – кусок в горло не лезет. Вызываю такси и мчусь в центр, понимая, что опаздываю, подсчитывая в уме, как часто в дальнейшем я смогу позволить себе такую роскошь – передвигаться на такси.

Материальная сторона вопроса для меня теперь очень важна. Я не могу позволить себе забыться в своем горе, я уже думаю, сколько в месяц мне придется тратить на квартплату, на еду, на Женю, о себе и не заикаюсь.

Украдкой снова смотрю на мобильный. Это уже в сотый раз за утро.

Не знаю, что я хочу увидеть на экране. Беспокоюсь по поводу молчания Влада. Хотя о чем ему сейчас со мной разговаривать? Уверена, что ему было мало одной ночи, чтобы осмыслить наш разрыв. Он все еще выбит из колеи, как и я. Но мне тревожно за него. Все-таки, не чужой мне человек, более того, за последний годы он стал мне ближе, чем родители. Моя опора в любом деле, мой защитник перед лицом жизненных неурядиц.

Под очками становится мокро. Да, я знаю, что я потеряла.

Но сейчас мне отчаянно хочется увидеть другие знакомые цифры, их я выучила наизусть несколько недель назад. Но, по всей видимости, Вронский принял наш разрыв именно так, как я и думала – как неизбежность.

Мне отчаянно хотелось почувствовать сейчас хотя бы каплю интереса с его стороны. Почему бы ему не узнать, как я встретила мужа, что сказала, в чем была причина его молчания? Не призналась ли я ему во всем? Или он решил бы, что это последняя глупость с моей стороны?

Но телефон предательски молчал.

Расплатившись с таксистом, я даю слово, что больше никогда не позволю себе проспать.

Людмила Владимировна еще не пришла, у меня есть время, чтобы припудрить синяки под глазами, хотя, вряд ли что эта уловка пройдет с моей наблюдательной начальницей. А вот и она.

Здравствуйте, Ирочка. Как ваши дела?

Здравствуйте, Людмила Владимировна. Все хорошо, - отвечаю я ровным голосом.

Вы в этом уверены? – она пристальнее всматривается в мое лицо, которое я упорно отворачиваю от нее.

Конечно. Работы без меня накопилось?

Не то слово. Но все же… Что у вас случилось?

Семейные трудности, - скрывать не имеет смысла, но о подробностях пусть и не мечтает. Я не такой человек, который стирает грязное белье при зрителях.

Может, вам нужно еще больше дней на свой счет? – неуверенно предлагает она.

Нет, спасибо. – Мне уже хватило.

Ну тогда через полчаса у меня совещание с мэром, очень на вас рассчитываю.

Да, конечно. Что-то новое?

Нет, просто отчет по деятельности благотворительных фондов города.

День ползет хоть как-то, подталкиваемый тем движением, которое создает необходимость распечатывать документы, выходить по поручениям, совершать звонки.

Людмила Владимировна поглядывает на меня, когда думает, что я не вижу. И ее губы поджимаются. Я знаю – она догадывается, что у меня с мужем серьезные проблемы, такой убитый вид у женщины может быть только из-за мужчины. В моем случае – из-за двух.

В перерыве звоню маме. Воистину, материнское сердце наделено каким-то невероятным шестым чувством.

Ира, что случилось? У тебя такой голос, будто кто-то умер.

Все в порядке, мам.

Зачем ты меня обманываешь?

Я же жива, как слышишь.

Что у тебя произошло?

Ничего.

Что-то с Владом? Ты что, поссорилась с ним?

Да с чего ты взяла?

Отвечай!

Все у нас, как и прежде, - не хочу врать, но и не собираюсь портить им отпуск.

Женя приболела, - как-то нехотя говорит она. Наверное, догадалась, что из меня ничего не вытянуть.

Что случилось? - мое сердце начинает пропускать удары. Когда ребенок болеет – это всегда тяжело, а если еще и вдалеке от матери - тем более.

Мороженного переела. Горло красное, носом шмыгает, но температура маленькая. Так что прополощем пару дней горло и все будет в порядке.

Ладно, мне бежать нужно.

Ира…

Все, перерыв уже закончился, а у меня совещание.

Нажимаю на отбой и облегченно вздыхаю. Никакого совещания нет, но работы полно.

К вечеру я уже валюсь с ног, но хотя бы на несколько часов забываю о собственных проблемах.

Однако когда рабочий день закончен, я остаюсь один на один с собой.

Нужно зайти в магазин и хоть что-то купить к ужину. Я весь день пила только чай, и теперь у меня кружится голова. Аппетита нет, но силы нужно поддерживать, иначе в ближайшие дни я начну падать в обмороки от голода и нервного истощения. А в конце недели соседи моих родителей вполне могут обнаружить в соседней квартире труп.

Я невесело хмыкнула.

В супермаркете толкались люди, как и я, только что вышедшие с работы, уставшие, злые, но не такие апатичные. Мне же на все было наплевать. Мое горе в квадрате – уйдя от одного мужчины, я не обрела другого, как втайне от самой себя наделась.

Поэтому в моей тележке рядом с багетом, сыром, помидорами и филе индейки оказалась и бутылка виски. Не люблю наших вин – от них болит голова. А водку не могу пить из-за ее вкуса. Но на вечеринке буду только я одна, так что больше никому угождать не придется.

Соседка, увидевшая меня у родительской квартиры, радостно поздоровалась, но заметив пакеты с продуктами, озадаченно вытаращилась. Хорошо, что хоть не стала лезть не в свое дело.

Весь вечер я провела за одним единственным бутербродом и стаканом виски, глядя на телефон в некотором отупении, вызванным алкоголем и полной эмоциональной опустошенностью. Эта сволочь ни разу не пискнула. Меня вырубило в восемь. И на том спасибо.

На следующий день меня огорошила новость, которой я не ожидала.

Ира, мне звонил наш благодетель по Дому престарелых.

Михаил Петрович Лавров?

Да, именно он. Хочет встретиться и обсудить некоторые детали. Просил прислать вас, если я не возражаю.

Почему меня?

Кто знает, - глаза моей начальницы лукаво блеснули.

Не думаете ли вы, что он… что…

Я ничего не думаю, Ирочка, но если мужчина звонит мне и просит встречи с молодой и красивой женщиной под предлогом выяснения рабочих тонкостей, это не может не натолкнуть на определенные догадки, - замечает Людмила Владимировна.

Но у меня нет и в мыслях, - я начинаю оправдываться, отчаянно краснея. Неужели она так обо мне думает?

Что ж, ухаживания, даже за замужними молодыми женщинами, не всегда должно заканчиваться чем-то компрометирующим.

Вы ошибаетесь, это не ухаживания, - я мельком смотрю на золотой ободок на безымянном пальце правой руки. Скоро его там не будет.

Или у вас из-за него проблемы? – вдруг говорит моя начальница так, словно ее осенило.- Влад ревнует к вашему ухажеру?

Я посчитала этот вопрос бестактным. Она была знакома с моим мужем, как и я с ее сыном. Но мы никогда не обсуждали нашу личную жизнь, если сами того не хотели, не лезли друг другу в душу. Видимо, мои мысли отразились на лице, потому что она поспешно извинилась, сказав, что лезет не в свое дело. Но мне не хотелось, чтобы она подумала, что оказалась права. Ладно, рано или поздно мне пришлось бы все объяснить.

Мы с Владом скорее всего разведемся. В ближайшем будущем… Но к господину Лаврову это не имеет никакого отношения. Да он мне в отцы годится!

И это еще ни о чем не говорит, если он достойный мужчина. А по поводу Влада – Ирочка, мне искренне жаль, - Людмила Владимировна замолчала. – Это тяжело, какова бы ни была причина. Крепитесь.

Я кивнула. Что ж, вот все и выяснилось. Это еще не говорит, что не последуют косые взгляды и перешептывания за спиной, но Людмила Владимировна – женщина, не склонная к распространению сплетен. Хотя в женском коллективе мало что можно утаить.