Когда умерли автобусы

Смертельная улыбка Ганса

Я не пытаюсь тебя напугать, ничего подобного, мало того — я был одним из немногих ребят, кто не верил в смертельную улыбку Ганса. Я еще помню, как перешел в Центральную школу и только-только познакомился с Цвикой-гадом, которого на самом деле звали Цвика Аппельфельд, но все называли его «Цвика-гад» в честь папаши-жулика, который всех обсчитывал у себя в лавочке и поэтому назывался «Арон-гад». Цвика-то и показал мне Ганса, хозяина багетной мастерской «Вена», названной в честь страны, из которой Ганс приехал. Цвика сказал мне, что Ганс — бесово отродье и что если кто-нибудь увидит, как Ганс улыбается, то сразу умрет. «И поэтому Ганс — а он вообще-то хороший человек — заставляет себя никогда не улыбаться и тем более не смеяться, но все-таки, на всякий случай, от греха подальше, лучше не смотреть ему в лицо». Не знаю, откуда взялась эта байка, но в нее все верили — что было совершенно неудивительно, потому что Ганс и в самом деле никогда не улыбался. Папа сказал мне, что это злобные детские россказни, а мама сказала, что Ганс «бобыль», а это почти противоположность «бесову отродью». Я тоже думал, что это все неправда, и даже уговорил Рони Бадихи, который выше всех в классе и ничего не боится, пойти рассмешить Ганса и показать всем, что разговоры про «бесово отродье» — одно вранье. «Я с вами не пойду, — сказал Цвика-гад, — и даже издалека не стану смотреть. Мой брат рассказывал, что четыре года назад, в День независимости, Ганс не выдержал и чуть-чуть хихикнул, — так двое умерли на месте, а еще пятерых, которые только услышали его хихиканье издалека, отвезли в больницу с малярией, которая как грипп, только никогда не проходит». В результате мы пошли одни, потому что все остальные дети испугались этих историй и сказали, что будут ждать нас на школьном дворе.

Мы вошли к Гансу в мастерскую и увидели картинку с мужчиной без одежды, которому в руки вбили гвозди, а еще мы увидели карты каких-то несуществующих стран и гобелен с женщиной, которая присела отдохнуть, а сзади к ней подкрадывается чудище, и массу кусочков дерева от рамок — наверное, их кто-то разломал. Ганс подошел к нам поближе и спросил: «Чем я могу быть вам полезен, юные господа?» Я сразу подумал, что он очень смешно разговаривает, даже для бобыля, а он уставился на нас страшным взглядом, и у меня сразу начал ужасно болеть живот. Я хотел сбежать, но Рони схватил меня за руку и рассказал анекдот, о котором мы с ним договаривались. То есть я хотел, чтобы мы рассказали анекдот про то, как француз и англичанин крадут самолет, но Рони настаивал, что надо рассказать что-нибудь неприличное, а то над приличным взрослые никогда не смеются. Пока Рони рассказывал анекдот, Ганс смотрел мне прямо в глаза. И я чувствовал, что мне вот-вот предстоит умереть. А папе придется самому идти на экскурсию по горе Табур, потому что мама очень хотела бы пойти, но у нее мигрени. Я ужасно огорчился и даже не заметил, что Рони уже почти закончил анекдот. После слов «а Йоси отвечает папе: "В жопе у коня!"» — он должен был меня толкнуть, чтобы я засмеялся, то есть по плану мы должны были засмеяться, хотя уже и знали этот анекдот, чтобы помочь Гансу засмеяться тоже. Ганс изо всех сил сжал губы, его лицо налилось краской, и я понял, что он изо всех сил старается сдержать смех, чтобы спасти нас. Я хотел бежать, но не мог пошевелиться. И тогда Ганс влепил Рони пощечину и закричал: «Убирайтесь отсюда, тупицы!» И мы бросились бежать и не останавливались, пока не добежали до школьного двора.

Цвика-гад сказал, что нам повезло, что Ганс удержался и не начал смеяться, и помог Рони смыть с лица бесовский яд от пощечины. А потом мы пошли в лавочку купить кока-колы, и его папаша опять нас всех обсчитал.