Когда вернется папа… История одного предательства

Глава 26

Тим крутился на вращающемся кресле в ритм какой-то особой музыке, звучавшей в его голове, и отбивал ногой такт.

Антуанетта, не отрываясь, следила за его движениями. Кресло вращалось круг за кругом, и она все смотрела на него. Сначала перед ее глазами оказывалась спинка кресла, скрывающая голову Тима, и мелькало его худое плечо. Она ждала, когда кресло повернется и она увидит его лицо.

Его глаза отблескивали под очками в тонкой оправе.

«Он видит меня насквозь, — думала Антуанетта. — Он читает мои мысли». Она закрыла глаза руками. «Если я не вижу его, то и он не видит меня», — привычно подумала она, но вдруг почувствовала, что это не помогает. В отчаянии она стала твердить:

— Перестань, прекрати это делать.

И не могла остановиться.

Это были первые слова, произнесенные ей за последнюю неделю, и они звучали странно и монотонно. Из-за полного отсутствия чувств ее слова звучали как предупреждение. Неожиданно все остальные пациенты в комнате замолчали.

Сосредоточенно наблюдая за мальчиком на вращающемся кресле, Антуанетта чувствовала, как ее тело немеет от напряжения. Она смутно осознавала, что медбрат, находящийся в комнате, приподнялся, чувствуя неладное, но ее взгляд был прикован к Тиму. Он продолжал крутиться на кресле, погруженный в собственный мир, находясь во власти воспоминаний. На долю секунды их глаза встретились. Тим хихикнул.

Ей показалось, что этот насмешливый звук исходит из тысячи ртов. Он лихорадочно вибрировал в ее голове. Потеряв над собой контроль, Антуанетта закричала от страха, а потом из ее горла вырвался гневный рык. В тот момент ей хотелось лишь одного — стащить его с кресла и ударить металлическим основанием по голове, чтобы остановить навсегда этот язвительный смех.

Антуанетта ринулась вперед и, сбросив мальчика на пол, схватила кресло. Ее чудовищный гнев пробудил в ней невероятную силу, и она начала поднимать кресло. Она знала, что нужно поднять его и бросить на голову Тима. Но прежде чем она успела это сделать, медбрат оказался рядом и схватил ее за руку.

— Отпусти, — приказал он. — Поставь на место.

Ее сила была ничто по сравнению с его мужской силой, и медбрат с легкостью разжал ее пальцы. Антуанетта вся дрожала. Ей казалось, будто вибрирует каждый мускул ее тела. Медбрат осторожно усадил ее на стул.

Гнев, который спал в ней так много лет, наконец вышел наружу. Сила, с которой он вырвался на поверхность, дала толчок, и туман в ее голове начал рассеиваться. Когда пелена спала с ее глаз, она увидела что-то маленькое и костлявое, лежащее на полу. Тим продолжал лежать там, где упал. Он так глубоко ушел в себя, что даже не заметил ее ярости.

В комнате отдыха начался галдеж. Антуанетта сидела озадаченная и едва могла вспомнить, что только что сделала.

Медбрат положил руку ей на плечо и взглядом стал искать пациентку, которой мог бы доверить Антуанетту, пока не придет на дежурство старшая сестра.

— Дайана, — сказал он, — не могла бы ты сходить с Антуанеттой выпить кофе и заодно посидеть?

Дайана была женщина средних лет, которая уверенно шла на поправку. Медбрат, очевидно, полагал, что ее материнская забота поможет Антуанетте успокоиться.

Дайана послушалась, взяла дрожащую девочку за руку и повела в столовую. Она усадила Антуанетту на стул, сделала два кофе и быстро вернулась к столику.

— На, выпей это, — мягко сказала она. — Но видя, что девочка закрылась ото всех в своем собственном мире, она зажгла две сигареты и протянула одну через стол Антуанетте: — На, возьми.

Антуанетта не курила, но с благодарностью взяла сигарету. Ей нужно было чем-то занять свои руки.

Дайана с сочувствием посмотрела на нее:

— Если тебе интересно мое мнение, мне кажется, ты начинаешь идти на поправку. Знаешь, вся злость, накопленная внутри тебя, когда-нибудь должна была вылиться наружу.

Антуанетта продолжала молчать. Она чувствовала, как волны дрожи пробегают по ее телу. Туман, который окутывал ее мозг в течение многих недель, начал постепенно рассеиваться. Она безучастно смотрела на зрелую женщину, сидящую перед ней, и не узнавала ее.

— Мы уже разговаривали с тобой раньше, — сказала Дайана, заметив ее недоумение. — Ты, наверное, не помнишь меня?

Антуанетта покачала головой, смутившись еще больше. Она пыталась вспомнить. В этой женщине было что-то особенное, и Антуанетта чувствовала, что ей можно доверять. Ее лицо излучало столько теплоты и понимания, чего Антуанетта никогда не видела у своей матери. Она знала, что Дайана относится к женщинам того типа, о которых ее мать отзывалась с долей презрения, ее акцент указывал на то, что она из самого бедного района города. Но Антуанетта ценила людей за совершенно другие качества, в отличие от своей матери. Она хорошо усвоила, что важно, какой человек, а не откуда он родом.

Дайана затянулась сигаретой. Она выглядела значительно старше своего возраста из-за глубоких морщин на лице и неухоженных седеющих волос. Антуанетта вдруг обратила внимание, что на ней униформа, которую носили пациенты из другого отделения, и этот факт совершенно сбил ее с толку.

Заметив озадаченное выражение на лице Антуанетты, Дайана мягко произнесла:

— Я из палаты F1. Я была здесь, когда тебя привезли в этот госпиталь почти три года назад. Наверное, ты не помнишь. Ты тогда выглядела одинокой и испуганной, и мне стало жаль тебя. Но когда тебя выписали, я надеялась, что ты сюда больше не вернешься. Что же случилось?

Антуанетта усиленно пыталась вспомнить эту женщину. Раньше она уже встречала людей из той палаты. Там в основном находились пациенты с легкой формой заболеваний, которых поместили туда вместо тюрьмы. Конечно, там не было пациентов, которые представляли какую-либо опасность, и поэтому, когда они шли на поправку, им часто разрешали посещать психиатрическое отделение: выпить кофе и посидеть в комнате отдыха в расслабляющей обстановке.

— Мы разговаривали с тобой, когда ты была здесь в прошлый раз, — сказала Дайана. — Дэнни так беспокоился, когда узнал, что тебя выписывают. Он считал, что еще слишком рано. Расскажи, почему ты снова попала сюда.

Антуанетта не помнила того разговора и понятия не имела, что этой женщине известно.

Не обращая внимания на молчание Антуанетты, Дайана продолжала говорить так, как будто в разговоре участвуют два собеседника:

— Ты рассказала мне о своем отце, как он попал в тюрьму за то, что сделал с тобой. А потом вы с матерью переехали в Белфаст.

— Моя мать сказала, чтобы я уходила.

Дайана лишь молча погладила ее по руке.

— Ты выздоровеешь. Ты должна справиться с этим. Не дай им победить. — Она снова затянулась и задумчиво посмотрела на Антуанетту: — Возможно, сейчас ты мне не поверишь, но когда-нибудь ты будешь счастлива.

«Она права, — думала Антуанетта. — Я не верю ей». Она не могла представить, что будет способна снова чувствовать себя счастливой. Антуанетта пыталась найти какие-нибудь слова. Ей совсем не хотелось говорить о своих родителях, но она знала, что Дайана не оставит ее в покое и не позволит молчать. В надежде перевести разговор на другую тему Антуанетта наконец спросила:

— А почему вы здесь?

— Я убила своего мужа. Ты, должно быть, читала об этом в газетах, когда была здесь в первый раз. Может, помнишь? Я заколола подонка ножом.

— За что? — спросила Антуанетта, чувствуя слабый интерес.

— Обычная история. Когда он был пьян, он бил меня. А пьян он был постоянно. Я смотрела в зеркало и не узнавала себя: фингал под глазом, разбитая губа, а иногда и обе. Я была настолько глупа, что все время пыталась понять, что я делаю не так. Любовь, ты же понимаешь. Ты не поверишь, но когда я познакомилась с ним, я была симпатичной девушкой. У меня было много поклонников, но я выбрала этого никчемного подонка.

— Почему вы не ушли от него?

Антуанетта знала, что ее мать ни за что бы не осталась. «Если бы отец хотя бы пальцем ее тронул, она тут же ушла бы от него, — горько подумала Антуанетта. — Только когда он бил меня, ей было все равно».

— Потому что после каждого раза, когда он избивал меня, на следующий день он так извинялся, умолял не уходить от него, и у нас снова наступал медовый месяц. Я снова любила его, если это можно назвать любовью. Так продолжалось в течение восьми лет. Каждый раз через год после примирения я рожала ребенка. Но потом, когда дети подросли, он начал воспитывать их ремнем. А я никому не позволю трогать своих детей! В общем, я бросила его, и мы уехали жить к моему отцу. — Дайана увидела, что Антуанетта увлеченно слушает ее рассказ, и продолжила: — Ну, и конечно, он не оставил нас в покое. Пьяный, он пришел в ту самую ночь, отпихнул в сторону отца и моего младшенького. Я схватила нож для хлеба и всадила в него. И знаешь что самое ужасное? Я почувствовала при этом радость и удовлетворение. Волна ярости утихла. Я увидела на его лице страх, когда он понял, что я сделала и что мне это нравится. Я почувствовала угрызения совести только после того, как приехала полиция. — Она на мгновение замолчала, а потом добавила: — Но я жалела не о том, что совершила. Мне было жаль, что теперь кто-то другой будет заботиться о моих детях.

— Почему вас поместили сюда?

Антуанетта вспомнила, что когда-то, совсем в другой жизни, читала о женщине, которая убила своего мужа-тирана. Адвокат доказал, что это был случай самозащиты, и она была оправдана.

— Потому что я начала и не могла остановиться. Я чувствовала при этом наслаждение. Мне потом сказали, что я неистово продолжала наносить ему удары даже после того, как он был мертв. Он поднял руку на моих детей, а я никому не дам их в обиду. — Неожиданно она осознала, перед кем изливает душу, и накрыла своей ладонью руку Антуанетты: — Извини, дорогая, я разоткровенничалась. Каждому свое.

Но Антуанетта даже не поняла, что она хотела этим сказать.