Как-то наши девочки стали замечать, что у сына отряда - Мая Пионерского появились злые наклонности. Он не может пройти мимо лягушки, червяка, жука, чтобы не похвалиться своей силой.
Схватит лягушонка, смотрит в его выпученные глаза и бормочет:
- Вот как давну!
Поймает жука и все ноги оборвет. Увидит червяка на тропинке и сейчас к нему:
- Вот как топну, ты и готов! Что, боишься?
И страх маленького перед большим вызывает у него злорадный смех.
Такие поступки ужасно огорчали девочек. Сколько они ему ни говорили - это нехорошо, это зло, жестоко, ничего не помогало.
- Всыпать ему разок за такие проделки - вот и поможет! - говорили мальчишки.
Но девочки возмущались:
- Бить детей - да разве это по-пионерски? Наше воспитание должно быть совсем другое.
А какое? Уговоры не помогают, рассуждения тоже.
Май Пионерский все слушает, не возражает, а делает опять по-своему, но тайком.
- Ты понимаешь, это нехорошо,- как-то убеждала его Катя-беленькая, стыдя Мая над растоптанным его ступней червяком.
- Ему нехорошо?
- Ну да, ему же больно.
- А мне хорошо,- хитро усмехался Май.
- Но это не по-пионерски - обижать маленьких, по-пионерски - надо за них заступаться.
- А если нет?
- Тогда тебя самого кто-нибудь обидит, а большие не заступятся.
Но лукавый взгляд Мая говорил, что он в такую возможность не верит.
И вот однажды Май, ухватившись за руку Кати, мчался к речке купаться - босиком по цветущему лугу. И вдруг, во время передышки, заметил на цветке белого клевера пчелу.
Не успела Катя оглянуться, как расшалившийся Май ей назло поднял ногу и с веселым криком опустил на маленькое существо.
В ту же секунду озорник подпрыгнул, упал и огласил окрестность таким басовитым ревом, которого от него еще не слыхали.
Когда я подбежал на этот сигнал бедствия, идущий из самых глубин сложной натуры Мая Пионерского, то застал такую сцену.
Малыш сидел обливаясь слезами, а Катя, вынимая из его ступни пчелиное жало, говорила:
- Вот видишь, как самому может быть нехорошо, когда обидишь маленького… Говори: не будешь больше? А то жало не выну, и ты пропал!
- Ой, я не буду! Ой, больше не буду! - клятвенно обещал Май Пионерский, глотая заливающие лицо слезы и умоляюще глядя на Катю.
После этого весь день все ребята ходили веселые, оживленные, не переставая рассказывать и пересказывать подробности поучительного происшествия с сыном отряда.
Словно гора с плеч, словно туча прошла, дышалось легче, как после грозы.
А то ведь некоторые наши воспитательницы даже плакали, не в силах перевоспитать злые наклонности, обнаружившиеся в нашем человеке будущего.
Май сделался мягче воска. Катя-беленькая для него стала самым большим авторитетом из всех носящих красные галстуки.
Тщательное наблюдение даже самых стойких скептиков показало, что Май Пионерский ни явно, ни тайно больше слабых не давил, не топтал, не пугал.