Кого не взяли на небо

Глава третья. Та, что красит волосы кровью врагов

На ржавом кресте покосившейся колокольни сельской церквушки, с иссечёнными пулями стенами и огромной дырой вместо фасада, сидел громадный ворон, уставившись вдаль неподвижным взглядом агатовых глаз. Дождь лил пятые сутки кряду, но его холодные капли не докучали величественной птице. Он раскрыл огромные крылья и победоносно прокричал в  тёмное, свинцовое небо.

Светало. Аглая Бездна, блуждавшая среди древних могил, с тремя автоматическими винтовками за спиной и сумой, набитой боеприпасами, наткнулась на очередной растерзанный труп. Человек сидел, привалившись спиной к надгробию: ноги широко разведены, руки сомкнуты на страшной ране, начинавшейся от шеи и раскроившей туловище до самой промежности. Внутренности вывалились наружу и лежали в луже крови и говна. Аглая ещё раз внимательно посмотрела на сидящего и её вырвало — мощно и обильно. Подобрав с земли винтовку мертвеца, она поплелась дальше, не удосужившись проверить его карманы.

— Мелкая, дуй сюда, — донёсся сбоку голос сержанта. — Этот ещё может говорить.

Среди серых надгробий Аглая обнаружила Монакуру; тот склонился над  лежавшим на боку человеком. Раненный выглядел так, будто повздорил с пьяным самураем. Кровоточащие порезы покрывали его тело, но ни один из них не являлся смертельным. Аглая Бездна подошла ближе. Последний из атакующих, из тех, кому не удалось сбежать.

— Монакура, ты врубаешься? Она его слегка порезала, а потом бросила здесь истекать кровью. Она же навзничь ебанутая, — прошептала, тревожно оглядываясь, ошеломлённая девушка.

— Мы уложили четверых, мелкая. Всего четверых. А она зарубила шесть человек. Средневековым мечом, в полной темноте, окружённая со всех сторон врагами.

Аглая приблизилась к замершему на месте барабанщику — синие бездонные глаза встретились с пугающей чернотой её взгляда:

— Восхищаешься ей? Ты влюбился, дурило старое?

Отставной сержант ничего не ответил — ухватив раненного за шиворот куртки, он потащил его, словно мешок гнилой картошки, в сторону церкви. Бездна подобрала очередной ствол и, стеная от тяжести, поплелась следом.

На углу здания, под  ржавым дождевым стоком, стояла абсолютно голая Йоля, воздев руки вверх, навстречу потоку воды. Белую кожу плеч покрывали многочисленные веснушки, а всё тело — не менее многочисленные царапины, ссадины и синяки. Большие розовые соски более чем скромных грудей, затвердели и соблазнительно торчали в разные стороны. Волосы отмылись от грязи и отливали красной медью. Она негромко напевала что-то в минорном ключе. Раздувая ноздри, словно бык, учуявший тореадора, Монакура, замедлился, зачарованный открывшимися ему видами.

Раненный, приметив голую поющую  девушку исступленно забился об землю и, издав жалобный вскрик, обхватил двумя руками сапоги сержанта. Монакура высвободился из страстных объятий и неохотно продолжил путь, часто оглядываясь назад.

* * *

— Звание, имя. Кто, откуда, почему, и так далее — по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, — обратился Пуу к пленнику, привязанному к распятию в позе повторяющей оригинал.

Бывший диверсант нагревал чугунную кочергу в пламени костра, разложенного перед алтарём.

Раненный молчал, мышцы лица подрагивали, взгляд прикован к пламени. Из-за его плеча выглядывал улыбающийся красными губами Иисус.

Огромный барабанщик влепил ему оплеуху.

— Ммм, — замычал пленник.

— Значит отказываешься докладывать, — обрадовался гигант, вытаскивая  раскаленную железяку из костра.

— Монакура, больной ты на голову ублюдок! — рассмеялась Аглая Бездна.

Она забралась на алтарь и вытащила кляп, плотно засунутый пленному в рот.

— Говори, иначе он тебя съест, — она сострадательно посмотрела на пленника и, открыв канадским штык-ножом консервную банку, уселась у костра.

— Воняет, как хер собачий! — отшвырнув жестянку, она потянулась за следующей.

Сержант поднял брови, швырнул кочергу обратно в костёр, и поднял отвергнутую провизию. Понюхал.

— Мелкая, это сардины, они всегда так пахнут, — заключил он, — Неужто не помнишь: сардины в масле, сардины в томатном соусе, сардины на завтрак, сардины на обед и, если останется, на ужин... Чего это ты там нашла? Вкусненькое?

— Ананасы, — с набитым ртом ответила девушка, — Смотри, — указала на двери кирхи, — Она реально блаженная.

Обнажённая Йоля шла будто по подиуму — лисьей походкой, ставя ступни на воображаемую линию. В одной руке она бережно несла меч в потёртых ножнах, в другой постиранное чёрное платье в белую крапинку. На правом бедре и части бритого лобка таился искусно изображённый дельфин на фоне океана. Когда владелица татуировки переставляла свои роскошные ноги, создавалась чудесная иллюзия движения блестящего красавца по катящимся голубым волнам.

— Меня зовут Хансель... Мы пришли с натовской базы... Она тут недалеко... Герта, моя сестра, она главная... Мы вас приметили ещё на въезде... У нас патруль стоял перед городом... Проследили, решили ночью напасть... — торопливо и бессвязно затараторил человек с креста, в ужасе глядя на приближающуюся девушку, — Уберите её от меня... Христом богом прошу...

— Тише, тише, — улыбающийся сержант снова подхватил раскаленную докрасна кочергу.

— Ты молодец, Хансель, — похвалил он пленника, — В твоём положении самое полезное действо — предавать своих. Однако я приказал тебе сделать это стильно, членораздельно и лаконично. Ты же вещаешь, будто базарная бабка. Вот тебе первый урок.

Раскалённая кочерга впечаталась в наиболее скверный порез на теле распятого. Раздался шипящий треск — в воздухе запахло палёным мясом. Бедняга Хансель широко разинул рот, и бешено вращая красными глазами, попытался исторгнуть вопль, но выдал только невнятный шелест.

— На вашей базе бабы есть? — вполголоса спросил сержант, отводя глаза от голой Йоли, — Нормальные бабы?

Предводительница остановилась, привлечённая ходом допроса. Она подошла к сержанту вплотную и погладила по заросшей щеке.

— Малыш, нет сейчас никого нормального, — Йоля обвела пространство церкви зажатым в руке мечом, — Мы все тут ненормальные, а нормальные давно уж одесную господа нашего, там, — она показала мечом на потолок, где кружились  нарисованные крылатые ангелы среди белых облаков, — Там, в раю.

— Я приду к тебе погреться сегодня ночью, — пообещала она, глядя в бездонные голубые глаза, грозно пучившиеся на красном лице.

— Только меч сними, — ухмыльнулся сержант, — Ладно, Хансель, ты ещё не ушел? Продолжай предавать своих и предавай, сука, подробно. Мелкая, подай мне соль.

Аглая Бездна послушно метнулась прочь, и вскоре вернулась с пожелтевшим от времени мешочком. Лохматый барабанщик сыпанул дорожку на тусклое лезвие армейского ножа и поднёс к открытой кровоточащей ране, зияющей на бедре распятого.

— Выкладывай, паскуда, всё о вашей горе-группировке, — лезвие накренилось — желтоватая струйка пролилась на красную, сочащуюся плоть.

Пронзительные вопли вознеслись вверх, под купол храма, где грустно улыбались нарисованные ангелы.

* * *

— Что там случилось? — спросил Якоб.

Герта покачала головой и сплюнула, но  тягучая слюна не упала, а повисла, покачиваясь длинной жёлтой нитью. Она помогла себе рукой, скинув неудавшийся плевок на пол.

Девушка сидела на табурете, а толстяк возвышался сверху — злой, седой, с опасной бритвой в руке. Якоб плеснул ей на голову водки — Герта зажмурилась, в уголках глаз появились слезинки.

— Ну? — жирные пальцы повара грубо схватили остатки волос на её окровавленной плеши, бритва издала противный треск — к глубокой ране, оставленной гранитной крошкой кладбищенской ограды, прибавился свежий порез.

Снова полилась водка. Герта отклонилась, развернулась и выхватила у толстяка бутылку. Припала к горлышку, Два огромных глотка. Выдох. Ещё два.

— Ты невесть что возомнил о себе, старик. Да кто ты такой?

— Напомню, — Якоб схватил её за плечи и снова развернул спиной к себе, — Я тот, кто пожалел прекрасную грудь твоей матери, поэтому в младенчестве ты терзала отвислые сиськи моей никчёмной жёнушки. А твоему покойному отцу, что прикрыл меня от пули своим телом, я обещал, что позабочусь о тебе. И поверь — если для твоего блага понадобится тебя убить, я без раздумий убью. Отвечай, кто положил десяток наших и где Хансель?

— Призрак в женском платье. Он был быстрее ветра, — Герта уставилась в точку перед собой, — Он убивал нас длинным мечом. А иногда превращался в огромного волка, стоящего на задних лапах. Тогда он звал меня по-имени.

Якоб отложил бритву и отобрал у неё бутылку. Покопался в кармане своего засаленного поварского передника. Рука вытащила горсть таблеток.

— На-ка вот, — он втиснул кругляшки в женские, плотно сжатые губы, — Сейчас быстренько залатаю, потерпи.

Он снова плеснул водки и воткнул в обритую кожу головы толстую швейную иглу. Герта заскрипела зубами.

— Ещё стежок, — толстые пальцы двигались весьма проворно — они прекрасно управлялись и с иглой, и с кухонным ножом, и со спусковым крючком любого оружия.

— Хансель остался лежать на окровавленных могильных плитах. Эта тварь ударила его пять раз, я сама видела — стояла рядом. Она не тронула меня. Я и оставшиеся в живых бежали.

— Ложись спать, — толстяк вытер руки о свой замызганный передник, — Я схожу к бойцам, перетрём, покумекаем. Завтра съезжу к нашим гостям — заберу труп твоего брата. Заодно осмотрюсь. Не переживай, мы их накажем.

Он помог ей подняться с табуретки. Перекрытая водкой, обезболивающими и транквилизаторами, девушка едва держалась на ногах.

— Вот так, порядочек, — он уложил её — грязную, окровавленную на мягкую перину, застланную свежими простынями; аккуратно прикрыл одеялом, разрисованным мишками, уточками и лосятами.

— Спи, лапушка, — старик нежно поцеловал её в лоб и вышел прочь, аккуратно притворив за собой дверь.

* * *

Помещение столовой переполнилось; два десятка бойцов, не участвовавших в провальном штурме кладбищенской кирхи сгрудились возле выживших участников ночного набега — внимали рассказам очевидцев. Обритые головы, покрытые шрамами свирепые рожи, свёрнутые носы, квадратные подбородки, недельные щетины, запах перегара и едкого пота.

— Я отклонился от её меча, ударил эту тварь прикладом, и выстрелил в упор пять раз кряду. И, прикиньте, не попал. А она уже сзади, и не поверите, братцы, не баба это, а огромный зверюга, волколака галимая.

Недоверчивые вздохи, угрюмое сопение, хриплый скорбный кашель.

Толстый повар знал многих из этих отморозков ещё до крушения мира. Ветераны бандитской грядки, которой заправлял его друг, старый Садулис, задолго до Судного Дня. А когда неистовый Садулис принял пулю в сердце, руководство бандой перешло к его отпрыскам, близнецам Герте и Ханселю, а Якоб взвалил на себя тяжкий груз власти «серого кардинала».

— Когда мы к погосту пробирались, над кладбищем ворон летал, размером с собаку, смерть нам пророчил человеческим голосом, сам слышал.

Смешки, цоканье языком, насмешливые комментарии.

Бойцы почтительно расступались, пропуская толстого повара. Многие из них появились в банде уже после Дней Гнева. Пришедшие были, в основном, уголовниками. В пятнадцати километрах от городка находилась колония, небольшая, особого режима. Когда рухнул мир, тюремные ворота распахнулись, немногие выжившие заключённые, те, которых не коснулась благодать господня, отправились бродить по искалеченному миру. Группировка, обосновавшаяся в опустевшем городке, росла и крепла.

— В церквушке нас уже поджидали — пацанов десять, не меньше. Да не вопрос: мы бы и их положили, у нас базука с собой была и гранат к ней ящик. Так то так: мы эту часовенку разнесли бы к хуям собачьим, если бы не сука эта оголтелая, что с мечом меж нас нарисовалась. Один взмах и головы нет, второй — и руки нет, как нет... Скажи, Смачный.

Смачный молчал, лишь протягивал вперёд обрубок правого, татуированного тюремными наколками предплечья.

Герта охотно принимала зеков в свой отряд. Дисциплину насаждала жёстко, практикуя публичные казни провинившихся и безудержные поощрения отличившихся. У этой девочки и до Судного Дня был несгибаемый стержень внутри, а Апокалипсис сделал железной её всю. Старый Якоб радовался успехам воспитанницы. Да что там радовался — старик души не чаял в этой беспощадной суке. Через год после Трубного Зова, группировка Герты подмяла под себя выживших городка. Обложила налогами, охраняла. Бодалась с подобными себе шайками, каталась по осквернённой Прибалтике, собирала подарочки: провизию, оружие, технику, рабов, всё ценное. Шесть лет так жили — не тужили. Дрались с пришлыми; частенько и сами отправлялись пограбить. Иногда побеждали, иногда проигрывали. А год назад Герта узнала, что на военной базе натовских морпехов кто-то выжил. Семеро постапокалиптических канадцев погибли, забрав с собой в могилу пятьдесят нападавших. Герте достались несметные сокровища, но группировка истаяла, превратилась в жалкий отряд. К тому же её мечта не сбылась — ядерных боеголовок на территории базы они так и не нашли, слава Господу. Девчонка мечтала взорвать одну над Балтикой — не со зла, а просто на гриб посмотреть. Атаманша обозлилась, замкнулась в себе, заперлась на отжатой базе с остатками отряда. Пацаны, разочарованные этаким отшельничеством, всё чаще вставали на тапки, а новых бойцов не прибывало.

Ему освободили место за обеденным столом. Грязные пальцы, сжимающие открытые пачки сигарет, тянулись к повару. Захватанный стакан перед его носом заменили. Новый наполнили водкой. Якоб выпил до дна, взял одну из предложенных сигарет, прикурил. Затянулся несколько раз подряд — сигарета превратилась в наполовину выкуренный окурок. Он выпустил клубы дыма в лицо сидящего перед ним Смачного — того самого, что лишился в набеге руки.

— Мечом говоришь казнила?

Тот снова протянул вперёд культю, обмотанную заскорузлыми, окровавленными бинтами.

— Позовите Соткен, — приказал Якоб.

Толпа воинов снова расступилась — вперёд выступила черноволосая тщедушная женщина. Одеждой для её чудовищно кривого туловища служил армейский камуфляж, точно такой же, как и у остальных бойцов. Маскировка не помогала скрыть внушительный бюст.

— Иди сюда, — Якоб небрежно столкнул с табурета сидящего рядом бойца и похлопал ладонью по освободившемуся месту.

Женщина послушно направилась к повару, переваливаясь с одной ноги на другую, что была значительно короче первой. Непонятно, что такой жалкий заморыш делал среди отборных бойцов группировки. Те храбрецы, что пытались это узнать, умерли.

— Слышала этих сказочников? — Якоб кивнул в сторону Смачного и пододвинул к женщине свой стакан.

Тот сразу наполнили. Черноволосая выпила. Стальные глаза заблестели.

— Слышала, — ответила Соткен хриплым, искажённым ярко выраженным акцентом, голосом.

— Что думаешь об этой бабе с мечом?

Соткен приподняла стакан — его снова наполнили.

— Поп-культурная мифология широко распространила легенду, что члены самых крутых кланов японской якудзы предпочитают выяснять свои отношения с помощью этнического холодного оружия.

Она опрокинула стакан.

— Однако я думаю, что это никакая не легенда.

— И, блядь, чего? — уставился на неё Якоб, — Мы ж с тобой в постапокалиптической Прибалтике, а то Япония.

— А какое объяснение можно найти полуголой бабе с мечом, что положила десяток наших бойцов в полной темноте? — теперь уже Соткен непонимающе уставилась на старого повара, — Ты мне скажи, как профессионал — ты колбасу с закрытыми глазами нашинковать можешь? Порционно, по канонам?

— Могу, — скромно ответствовал старый повар.

— Вот и я говорю — на погосте работал профессионал, — кивнула кривушка.

— Но это ж не значит, что она из Японии, — предположил Якоб, — Может ли эта дрянь быть одной из вас?

— Теоретически может, — ответила Соткен, — Но предпочесть холодный меч доброй пушке способны лишь отмороженные японцы.

— И то верно, — согласился старик, — Сука, нам здесь только якудзы не хватает. Собирайся, утром поедешь со мной за телом Ханселя. Посмотрим, что за бляцкая Клеймор заехала на нашу территорию.

* * *

— Он очухался, — сообщила Аглая.

— Ага, — кочерга приблизилась к подбородку Ханселя, тот мучительно застонал.

Однако, когда закопчённый металл коснулся кожи, пытаемый облегчённо выдохнул — чугун успел остыть.

Кончик каминного девайса приподнял подбородок пленника, отстранённый взгляд ледяных глаз равнодушно скользнул по лицу распятого.

— Ты отлично справился, Хансель, толково изложил. Тебе полагается поощрение.

Монакура качнул лохматой головой — Аглая забралась на алтарь с флягой в руке.

— Он хочет что-то добавить, — произнёс женский голос.

Йоля тихонько подкралась и теперь стояла рядом с лохматым гигантом, пристально разглядывая мученика.

Раненный поперхнулся водой, обрызгав себя и Бездну. Та отёрла лицо ладошкой и похлопала Ханселя по щеке:

— Плохой мальчишка. Тебе же приказано — сдать с потрохами, а ты юлишь.

Она спрыгнула вниз. Монакура бросил кочергу в огонь.

— Я люблю свою сестру, — прошептали распухшие губы, — И она меня любит. Она придёт за мной, и, узнав, что я жив, отдаст всё за мою жизнь.

— Они любовники, — пояснила Йоля.

— Откуда знаешь, тётенька? — спросила Аглая.

— На нём написано, — неуверенно объяснила та.

— На роже написано, — поправил предводительницу сержант, — Правильно будет сказать: «У него на роже написано». Это правда, извращенец?

Хансель слабо кивнул, его бледное лицо зарделось.

— Любовь между братом и сестрой теперь порицаема? — удивилась Йоля, — Такие отношения считаются высшей ступенью нежности. Все Великие Фараоны обладали столь редким уровнем чувственности, поэтому женились на своих сёстрах. Или дочерях.

Она с сочувствием взглянула на пленника.

— Я постараюсь убедить твою сестру принять верное решение. В любом случае, вы будете вместе.

Аглая подёргала красноволосую женщину за руку:

— Йоля, давай поменяем этого клоуна на ништяки, и поедем отсюда прочь. Этот перец трахает свою сестрёнку, а та в нём души не чает. Мы можем многое выменять за его персону. Давай для начала пошлём его сестре сюрприз.

— Ага, — поддержал Монакура, — Палец, или глаз. Я умею аккуратно вынимать глаза. Зальём самогоном — будет долго хранится.

Йоля улыбнулась:

— Не надо, они сами к нам утром явятся. Я придумала кое-что поинтересней. Они отдадут нам всё.

Предводительница поднялась и, взяв рулон спальника, направилась к лестнице на колокольню:

— Нужно приготовится, но сначала поспите, мои хорошие, а злая сука вас постережёт, — произнесла она, сгибаясь перед низкой притолокой дверного проёма, чтобы уберечь лоб.

Грим, смешно прыгая на своих устрашающих лапах, двинулся следом. Аглая и сержант озабоченно переглянулись.

— Спокойной ночи, — прозвучал её бархатный голос напоследок.

Деревянные ступени почему-то не скрипели под её, весьма приличным для женщины, весом. Вскоре с колокольни послышался протяжный вой.

— Обострение, — подытожил сержант.

— Меня от неё колбасит, — призналась Аглая Бездна.

— Я как-то раз спросил, кто или что она такое, — поделился сержант, — И знаешь, что она ответила мне?

— Что? — девушка открыла рот и выпучила глаза.

— Что она раньше была собакой, — ответил Монакура, — Но ангелы заколдовали её и превратили в человека, и теперь она ищет их, а когда найдет — рассчитается за всё.

— Ну, пиздец, — пробормотала Аглая Бездна, устраиваясь поудобнее в своём пуховом спальнике.

Через пару ударов сердца с её топчана раздался могучий храп.

На кресте, привязанный к телу Спасителя, дрожал от холода и неизбывного ужаса, наполняющего его сердце, бедняга Хансель.

* * *

Скрипнула дверь, Скаидрис приподнялся на локте. Она скользнула в постель и прижалась к нему всем телом. Тяжёлый запах спирта, крови и пота. Её всю трясло.

«Возьми меня. Утешь. Что ты медлишь?»

Он нежно обнял голые плечи, погладил по окровавленной голове, потянулся ртом к раскрытым губам. Она отстранилась. Размахнулась. Ладонь врезалась в его лицо, разбивая губы.

«Сзади, жёстко».

Скаидрис зарычал, развернул её спиной, намотал остатки волос на своё запястье. Резко вошёл. Она неприязненно дёрнулась — член выскользнул.

«В задницу, кретин, Мой брат трахает меня в задницу. Ну?»

— Скай! Вставай, нам пора собираться.

Скаидрис пытался поймать ускользающий сон, но тот растворился, будто соль в стакане кипятка.

Он приоткрыл глаза. Толстая морда в белом поварском колпаке колыхалась над ним, жирные пальцы трясли его плечи.

— Отвали нахер, Якоб, я проснулся.

Кенгуруха с мёртвым Бедржихом Сметаной*, рваные выцветшие джинсы, высокие конверсы. Вместо зубной пасты на щётку — пара мазков белого театрального грима на щёки. Вместо порошка в кофеварку — полосы сажи под глаза.

— Ты знаешь парень, о том, что дрочишь во сне? Отчаянно и громко? — спросил старый повар.

— Знаю, — ответил Скаидрис, — Пошли уже.

*Примечание: Беджрих Сметана, 1824 — 1884 гг., чешский композитор. Искренне уважаем металлистами. В 2014 году позировал для обложки музыкального альбома группы «Cult Of Fire».

Они вышли во двор. Под подошвами кед треснула кромка льда. Сука, месяц май. Или не май?

— Какой сейчас месяц, старик?

— Вроде март, — ответил старик, — А может апрель. А тебе то зачем знать?

Скаидрис пожал плечами. Он уставился на маленькую, кривую женщину, ожидающую возле броневика.

— Зачем она? — прищурился парень, — Хочешь выставить своего бойца?

— Как вариант, — задумчиво протянул Якоб.

— А этот однорукий хер нам на кой сдался?

Восковое лицо Смачного напоминало посмертный слепок; глаза сощурены в две узкие щёлочки, бескровные губы плотно сжаты. Скаидрис кивнул на перемотанную культю:

— Хочешь руку найти? Думаешь, пришьют?

— Хочу посмотреть на того, кто смог это со мной сделать, — ответил тот высоким и резким, как у евнуха, голосом.

— Отличная бригада, — похвалил Скаидрис Якоба, — Жирный повар, однорукий боксёр, кривая старуха...

— Говнарь-рукоблуд, — добавил старик.

— Не переживай, Скай, если что, я не подведу, — Смачный потряс в воздухе склянкой, под завязку забитой двухцветными пилюлями, — Я чувствую себя способным добежать до Пекина, вместе с Соткен на закорках.

— Поехали, — скомандовал Якоб.

— А стволы? — удивился Смачный.

— Вы уже ходили к ним со стволами, — ответил повар, — Двадцать человек. Мы не стрелять туда едем, а Ханселя забирать, так что веди себя прилично, здоровяк. Залезайте и гроб погрузите. Я поведу.

— Стойте, — дверь казармы хлопнула, — Я с вами.

Заплаканная девушка с окровавленной плешью на голове спустилась по ступенькам. Под мышкой она сжимала обнажённое мачете.

Старый повар открыл рот, а потом закрыл. Он обречённо махнул рукой в сторону бронеавтомобиля. Скаидрис пропустил в десантный отсек обеих женщин, однорукого бойца, запихнул туда же оцинкованный гроб и захлопнул дверцы.

* * *

В салоне броневика царил полумрак. Откинув длинные волосы с лица, Скаидрис смотрел на Герту, пристально и жадно. Она отвечала ему взаимностью: её пустой взгляд проходил сквозь него, словно солнечные лучи, пронзающие узор паутины. Она его не видела. Никогда не видела. Юноша вздохнул, нахлобучил на голову капюшон, прислонился затылком к холодной броне и закрыл глаза.

— Я отказалась от её предложения, я уже рабыня. Она обещала сохранить мои оковы. Но мне страшно подумать о том, что она попросит взамен.

— От чего ты отказалась, Герта? — встрепенулся Скаидрис.

Девушка посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты тоже не хочешь быть свободным? Верно, Скай?

Она снова застыла в оцепенении.

Через час броневик миновал гостеприимно распахнутые ворота кладбища. Падре встречал их на ступеньках церкви, облачённый в фиолетовую мантию и высокую митру. В руках он сжимал штурмовую винтовку.

— Добро пожаловать, — приветствовал их святой отец мелодичным девичьим голосом, — Умирать сразу будете, или грехи вам отпустить?

— Кто старший? — спросил Якоб.

— Папа с мамой заняты — со мной говори, старик. Ты странно одет, пипаркукасы печь собрался?

Вперёд выдвинулась Герта:

— Я хочу забрать тело своего брата и поговорить с той, что его убила.

— Убила? — удивилась девчонка, переодетая священником, — Живёхонек твой братец, сама полюбуйся.

Она ткнула вверх стволом винтовки.

Все задрали головы.

На самом краю парапета церковной башни переминался босыми ногами живой Хансель. На полоске скотча, залепившего его рот, красовалась нарисованная широкая улыбка.

— Видишь? Смеётся над нами, Гиунплен херов.

Шею Ханселя обвивала петля, другой конец верёвки навязали на колокольный язык. Юноша с трудом балансировал на узкой каменной ограде.

— Вы уж не пугайте бедолагу, — попросила девчонка, — Разволнуется, не ровен час — оступится. Хорошенько думайте, прежде чем что-нибудь сделать.

— Мы разговаривать приехали, — сказал Якоб, — У нас оружия нет.

— Правда? — спросила девчушка, — А это, блядь, что?

Она указала на Герту. Девушка замерла, будто каменная статуя, а на её худеньком плече возлежало лезвие обнажённого мачете.

— Она сильно переживает за своего брата, — вступился Якоб.

— Ага, — согласилась Аглая Бездна, — Хочет поскорее встать перед ним на четвереньки. Нам всё этот перчик выложил.

Скаидрис порывисто дёрнулся в сторону ряженой. Громыхнуло. В сантиметре от носка драного конверса земля взлетела вверх фонтанчиком грязи. Аглая погрозила ему пальчиком.

— Не балуй, чучело. Чего это там у тебя на футбике? Фаер Культ? Годно.

Якоб поднял вверх руку:

— Заканчивайте представление ломать. Давайте договариваться. По чесноку порешаем. Выплатим вам репарацию за ночной набег, и за погибших ваших, ежели есть таковые. Ханселя мы заберём, а вам свободу предоставим. Живите, стройтесь, или к нам в отряд вступайте. В почёте будете у пацанов наших. Им такие дерзкие пассажиры по душе.

— Нормальные пацаны по чесноку стрелу забивают, а напасть ночью на мирных путешественников — это, блядь, оголтелый беспредел. То бишь удел позорных татей, — ничуть не смутившись, ответила девчонка.

— Позови её, — тихо попросила Герта, — Она меня ждёт.

Будто бы в ответ на её просьбу, двустворчатые двери церкви распахнулись. На пороге возвышалась Йоля. Волосы спутанными прядями свисали вниз. Сквозь красную медь блестели жёлтые глаза. В руках она мяла толстые перчатки, сшитые из кусочков потёртой кожи. Женщина оглядела лица собравшихся.

— Отчаяние замораживает кровь, а ярость заставляет её кипеть. Этим ледяным кипятком воины покрывают свои тела, когда вступают на тропу войны. Все вы хотите меня убить, и я дам вам этот шанс.

— Ты обещала мне Ханселя, — произнесла Герта.

Она ожесточённо кусала свои губы, по подбородку девушки стекала струйка крови.

— И я сдержу обещание, — ответила Йоля, — Но я не обещала, что ты останешься живой.Однако можешь попытаться. Все вы можете.

Она обвела группу собравшихся остриём обнажённого меча.

— Короче, если без пафоса, то расклад простой, — пояснила Аглая Бездна, — Убьёте её — забирайте своего Ханселя и валите нахуй отсюда. Что будет в противном случае, думаю, объяснять вам не нужно.

Герта словно бы пробудилась, её глаза полыхнули синим пламенем. Она обвела взглядом соратников. Якоб молчал, только щурил свиные глазки; разглядывал Йолю, оценивал.

— Поединок, — оскалился Смачный.

— Почему бы нет, — улыбнулась Соткен.

Скаидрис не ответил, его вниманием завладела высокая, красноволосая женщина, стоящая в проёме церковных дверей.

С этой бабой что-то было не так.

Широко распахнутые глаза отливали золотом и багрянцем, искрились изумрудной зеленью, меняли оттенки, словно в калейдоскопе. У Скаидриса закружилась голова. Он зажмурился, а когда снова открыл глаза, старался больше не смотреть ей в лицо.

— Нарисуй круг, — сказала Йоля, обращаясь к Соткен, — Ты знаешь, какой нужен.

Та удивлённо вскинула вверх татуированную бровь:

— А драться мы чем будем? У нас только это гавно, — она кивнула на мачете Герты.

— Я предвидел подобный исход переговоров, — сказал толстяк, — У меня кое-что припасено.

Он двинулся в сторону броневика.

— Без фокусов, жирный, — Аглая щёлкнула предохранителем «Диемако», — Бог всё видит.

Она махнула в сторону башни. Рядом с босыми ногами Ханселя возвышалась огромная фигура, вооружённая снайперской винтовкой.

— Не переживай, преподобный, всё пучком будет.

Покопавшись в чреве броневика, повар вскоре вернулся назад, и не с пустыми руками. Он опустился на корточки и развернул продолговатый свёрток.

— Выбирайте, — сказал он Смачному и Скаидрису, — Оружие простое, но беспощадное.

— Годится, — однорукий боксёр оценил волнующий вес бейсбольной биты, усеянной вбитыми гвоздями.

Скаидрис сплюнул на землю и взял в руки обрезок водопроводной трубы.

— А это тебе, — он протянул Соткен узкие, слегка искривлённые ножны; повар бросил в сторону Йоли вызывающий взгляд, но та продолжала скучать на ступеньках.

— Дайто, — обрадовалась Соткен.

Она извлекла катану из ножен, осмотрела, осталась довольной.

— Хорошая работа. Где взял?

— Моя личная. Сорок лет назад к нам пацаны из Японии приезжали, в гости, а среди них оружейник был, он и сделал. Я так и не освоился с ней. Мне сподручней вот это.

И старик продемонстрировал Соткен кусок метровой арматуры, загнутый в крюк с остро заточенным кончиком.

— Якоб Крюк, — грустно улыбнулась Герта далёкому воспоминанию, — Твоё прозвище в молодости.

— Хорош писюнами меряться, — поторопила Аглая, — Time to die. Круг рисуйте.

Соткен вышла на середину дворика, воткнула в размякшую землю меч. Разметила площадку — пять шагов от клинка во все направления света. Концы креста Скаидрис и Смачный соединили кривыми бороздками, прокопав те при помощи своего оружия.

— Правила, замечания, предсмертные желания, — спросил у Йоли толстый повар.

— Только одно, — ответила та, — Тот, кто покидает границы круга поединщиков, считается проигравшим и его судьба всецело передаётся в руки победителя.

Якоб кивнул головой.

— Это всё? — свирепо спросил Смачный и сплюнул на землю.

— Всё, — улыбнулась ему Йоля.

— Иди сюда, сука, — боксёр хлопнул основанием биты о ладонь левой руки.

Но та отсутствовала и шипы биты вонзились ему в коленку. Он охнул и зажмурился от боли.

— Вот же клоун, — умилилась Бездна, — Идите в загон, барашки.

— А что тебе мешает пристрелить нас после того, как мы её убьём? — спросил Скаидрис.

— А что мне мешает это сделать прямо сейчас? — спросила Аглая.

Йоля засунула руку под подол мини-платья, поправила врезавшиеся в задницу трусы, и спустилась по лестнице. Мускулистые ноги, обутые в страшенные гады, переступили бороздку и замерли. Её меч оставался в ножнах, а те она держала у розовых, покрытых кровоподтёками, коленок. Пятеро оппонентов вступили в круг.

Соткен грубо оттолкнула Герту назад, и скомандовала остальным:

— Стойте здесь. Прикройте её своими телами. Отбивайте атаки. И не мешайте мне.

Она вышла вперёд, переваливаясь с ноги на ногу, будто старая неуклюжая утка.

— Готовы? — спросила Бездна.

— Готовы, — просипела Соткен, облизнув пересохшие губы.

Йоля кивнула.

Аглая Бездна взмахнула рукой. На колокольне громыхнуло. Земля посередине круга взлетела струйками грязи.

Комочки земли, поднятые вверх выстрелом, всё ещё продолжали свой полёт, а неподвижная фигура высокой женщины исчезла, превратилась в размытое движение, в тень, мелькнувшую мимо Соткен.

Та успела ударить — вслепую, наугад. Катана со свистом разрезала воздух, не встретив сопротивления. Но Соткен знала — клинок достиг цели.

Кривушка моментально развернулась, поменяла стойку, приготовилась к новой атаке. Но той не последовало. Её противница замерла перед сбившимися в кучу бойцами. Йоля пошатнулась, обнажённые ноги подкосились и она мягко опустилась на колени. Все оцепенели, поражённые произошедшим.

Когда алая кровь пала на землю тяжёлыми каплями, бойцы очнулись.

— Хуярь её! — возопил Смачный высоким бабьим голосом.

— Ай молодца, Соткен! Подрезала суку! — вторил ему обрадованный Якоб.

— Добиваем, добиваем! — визжал за их спинами Скаидрис.

«Может стоит подарить ей смерть от меча?» — подумала Соткен, приближаясь к коленопреклонённой женщине осторожными приставными шагами.

Острие катаны нацелилось в красный затылок.

Кривушка бросила взгляд на стремительно приближающихся бойцов — оружие воздето вверх, лица перекошены от ярости.

«Поздно», — поняла она, — «Ей придётся почувствовать себя отбивной котлетой».

Она остановилась и опустила вниз самурайский клинок.

Обнажённые, покрытые рыжим пушком руки коленопреклонённой жещины, всё ещё сжимающие меч в ножнах, пришли в движение. Правая потянула вправо, левая устремилась влево. Блеснула тусклая сталь. У Соткен перехватило дыхание, холодная волна ужаса пронеслась по позвоночнику.

— Назад, кретины, — завопила она бойцам, а сама бросилась вперёд, отводя катану для рубящего удара.

То, что воткнулась ей в лоб, не походило на лезвие меча.

«Ножны», — восхищённо подумала Соткен, — «Она уложила меня ножнами».

Кривушка повалилась на спину, подняв тучу грязевых брызг.

Внушительные фигуры соратников закрыли от глаз Скаидриса коленопреклонённую женщину.

«Ударить я не успею», — понял юноша.

Шипованная бита Смачного опустилась вниз, крюк Якоба резанул воздух.

Скаидрис обернулся к Герте. Девушка стояла у него за спиной.

— Вот и всё, — он ободряюще улыбнулся ей.

— Вот и всё, — согласилась та, взирая поверх его плеча.

Парень снова повернулся, следуя безнадёжному взгляду девичьих глаз.

Она стояла перед ним. Восходящее солнце воспламеняло красную медь её волос, пронырливые лучи бесстыдно пронзали пелену короткого подола, освещая внутреннюю часть крутых бёдер. Жёлто-зелёные глаза смотрели ему в лицо.

Сзади, на земле, корчился Смачный. Бывший боксёр лупил о землю битой, зажатой в единственной уцелевшей конечности. Его, отрубленные по колено, ноги лежали рядом. Тут же валялся толстый Якоб. Крюк с которым он бросился в атаку, торчал у толстяка из спины.

— Обернись, сладенькая, — раздался хриплый голос.

Маленькая кривая женщина ковыляла к Йоле, держа над головой самурайский клинок.

— Вперёд, малыш, не дрейфь, она смертельно ранена, — ободряюще крикнула Соткен, — Помоги ему девчонка, сейчас мы уложим эту бешеную суку.

— Ура, ребята! — воодушевился Смачный.

Его бита, запущенная могучей рукой, понеслась Йоле точно в голову.

Красноволосая небрежно отбила ту, будто надоедливую осу, поймала на перекрестье гарды опускающееся оружие Скаидриса и крутанула свой меч. Трубу вырвало из рук юноши, как если бы она попала в спицы мчащегося колеса. Навершие датского полуторного меча впечаталось ему в лоб.

«Похоже на перевёрнутую грушу», — успел подумать Скаидрис.

В глазах потемнело. Он грохнулся на задницу, потом повалился на спину. Белые подошвы драных конверсов взметнулись вверх.

— Тёть, ты бы не могла танцевать помедленнее? — попросила с края круга ряженая епископом девчонка, — Ты слишком быстро двигаешься, ничего не разобрать. Я хотела бы видеть, как ты убиваешь. Имею право — ты полгода мучила меня в подобном этому круге.

Йоля пожала плечами, пнула в лицо пытающегося подняться на ноги Скаидриса и отошла в сторонку, позволив Соткен доковылять до Герты.

Кривая карлица с дурацкой причёской в виде загнутых рогов и тощая девчонка с торчащими из плешивой головёнки окровавленными космами встали плечом к плечу. Скаидрис, сидя в луже, отплёвывался кровью с разбитых губ, Якоб, нанизанный на крюк, не подавал признаков жизни, а Смачный исторгал поток изощрённой, обсценной лексики.

Йоля переместилась к бывшему боксёру и нарочито медленно отсекла ему последнюю руку. Обрубок и не подумал заткнуться. Тогда она отрубила ему голову а после пнула её сапогом. Потом уставилась на девушку. Бездна одобрительно похлопала в ладоши.

Поединщица перехватила удивлённый взгляд Соткен, адресованный окровавленной прорехе на её плоской груди. Сквозь рассечённые края ткани белела молочно-белая кожа, усеянная веснушками.

— На мне всё заживает, как на собаке, — объяснила она недоумевающей кривушке.

— Мы сдаёмся, — раздался голос из грязи.

Старый Якоб силился дотянуться до крюка, прочно застрявшего у него в спине.

— Отпусти девчонку, а с нами можешь делать всё, что хочешь.

— С хуя ли? — возмутилась Соткен, — Бой не окончен.

— Вот-вот, — поддержала её Аглая Бездна, — Тётя обещала всех вас убить.

Йоля подняла вверх руку.

— Кто хочет сохранить жизнь, выйдите из круга.

Её никто не услышал.

— Позаботься о моих людях, старик, — Герта бросилась в атаку, размахивая мачете.

Соткен атаковала изящным уколом, эта старая калека двигалась поразительно быстро.

Полуторный датский меч мелькнул веером, прочертив в воздухе подобие восьмёрки. Мачете откинуло в сторону, катана устремилась в противоположную. Чудовищная сила инерции утянула Герту за своим оружием, а Соткен метнулась за своим, будто привязанная к ноге скорохода пудовая гиря. Сделав несколько шагов, Герта упала на четвереньки. Кривушка с видимым трудом удержалась на ногах.

— Теперь видно? — поинтересовалась Йоля у девушки, ряженой епископом.

— Крови давай, тёть, — потребовала та.

Йоля развернулась к противницам.

Лезвие катаны рубануло сверху, наискосок. Японский меч обратился стальным росчерком, неуловимым для человеческого глаза. Фигура Йоли растаяла; силуэт смазался и сдвинулся в пространстве. Затем мелькнул датский меч — Йоля контратаковала. Куртка Соткен, наглухо застёгнутая на груди, с треском разошлась. Алая лента рассекла ключицу женщины.

— Возвращаю должок, — улыбнулась Йоля.

Последующий взмах катаны вновь встретил лишь пустоту; фигура красноволосой женщины сместилась назад, навстречу Герте. Та нанесла короткий рубящий удар, и в воздух взметнулась отрубленная женская кисть. Та сжимала рукоятку мачете. Герта упала на колени, прижимая к груди кровоточащий обрубок.

— Какие шикарные сиськи! — взвизгнула Аглая, указывая на обнажившуюся грудь Соткен.

Те и правда поражали.

— Агррраххх, — Скаидрис нёсся на противника, высоко воздев обрезок трубы.

Распущенными волосами и расквашенной мордой парень напоминал дикого германца, доведённого до отчаяния умелыми римскими солдатами.

Йоля слегка отклонилась. Скаидрис нанёс удар и, естественно, промахнулся. Когда его тело, следуя инерции, сделало несколько шагов вперёд, воительница наградила его чудовищным пинком мускулистой ноги. Некоторое время парень ожесточённо танцевал на краю круга — так упрямый пенсионер, попавший на гололёд, выделывает умопомрачительные телодвижения, прежде чем грохнуться и сломать себе ногу.

Драный кед, из которого торчал голый палец, опустился на землю. И эта земля находилась за пределами бороздки.

— Сука, — пробормотал Скаидрис.

В челюсть впечатался приклад канадского «Диемако», повергнув его на землю. Второй удар вынудил парня ткнуться рожей в грязь.

— Сидеть смирно, — приказала девушка в митре, — Рыпнешься — пристрелю к хуям.

Голова паренька поникла, путаные волосы завесили скорбное лицо, наполовину погружённое в жижу. Скаидрис не хотел видеть то, что происходило в круге. А зря. Посмотреть было на что.

Взбешённая кривушка разразилась яростной серией — смертельное, неотразимое комбо. Впустую. В прямом смысле слова. Йоля уходила из под ударов, исчезая и появляясь на новом месте. Аглая Бездна такое уже видела. Подобным образом передвигались киношные вампиры — герои доапокалиптических ужастиков категории «B».

— Охуеть, — прокомментировала впечатленная девушка.

Йоля будто бы ждала этого возгласа. Она прекратила мельтешить и нанесла один единственный удар — датский меч мелькнул возле лица кривушки. Соткен содрогнулась и выронила меч. Из слегка рассечённого кончика носа и ювелирно взрезанных губ на подбородок женщины хлынул поток алой крови.

— Испанский поцелуй, — булькнула поражённая женщина.

Она склонила голову:

— Я принимаю поражение.

Йоля кивнула и указала клинком на Якоба.

Соткен ухватилась за крюк и потащила повара прочь из круга: так тащат тушу свиньи на разделочный топчан.

— Моя девочка! — визжал и упирался толстяк, протягивая жирные руки-окорока в направлении сжавшейся в комок Герты.

Йоля медленно приблизилась к девушке. Острие обнажённого меча прочертило глубокую бороздку в размякшей земле. Сверху раздался пронзительный вопль — Хансель наконец-то прогрыз полоску скотча, что делала его тихим и улыбчивым.

— Ты уверена что хочешь отвергнуть служение Госпоже ради этого засранца?

Йоля указала клинком вверх.

— Я не слуга, я рабыня. Его рабыня, — Герта подняла вверх голову, вглядываясь в очертания Ханселя, — Ты обещала мне покой.

— Так тому и быть, — тяжело вздохнула Йоля.

Датский меч свистнул; отрубленная голова взлетела в воздух и шлёпнулась в лужу.

Хансель прыгнул вниз и задёргался; верёвка натянулась, язык колокола пришёл в движение. Под этот похоронный звон высокая женщина подошла к обезглавленному телу и опустилась возле него на одно колено. Она набрала пригоршню тёмной влаги, что толчками выплёскивалась из разрубленных сосудов и размазала жидкость по своим волосам. Потом поднялась на ноги. Кровь стекала по её лицу и шее. Багровые струйки, словно пронырливые красные змеи, устремились за глубокий вырез чёрного платья. Наступившую тишину нарушил хлопок выстрела из снайперской винтовки, возвещающий окончание поединка. С неба, кружа, спустился огромный чёрный ворон, и, обхватив отрубленную женскую голову чешуйчатыми лапами, погрузил длинный  клюв в широко распахнутый голубой глаз, что с ненавистью глядел в ясное, безмятежное небо.

* * *

— Что делать с ними, Йоля? — Монакура кивнул в сторону трёх выживших в схватке бойцов.

Взгляд жёлто-зелёных глаз равнодушно скользнул по лицам недавних противников: старый Якоб, освобождённый от крюка, что недавно торчал у него из спины, безвольно развалился на ступеньках лестницы, ведущей ко входу в кирху; над ним склонился Скаидрис: юноша прижимал к спине толстяка окровавленную тряпку; рядом сидела Соткен. Кривушка безуспешно пыталась остановить кровь, истекающую из рассечённых носа и губ.

— У меня есть задание для толстого повара,— сказала Йоля, — Судьба пацана и старухи меня мало интересует, но я не стану возражать, если они присоединяться к нам. Но только по доброй воле. В общем и целом, Монакура Пуу, они твои. Я знаю: ты просто одержим идеей создания отряда наёмников. А я не против. Кстати, мне будет приятно, если все вы будете называть меня Госпожой, как в той книге, которую ты мне недавно читал — там, где у персонажей весьма забавные прозвища.

— В таком случае, — в бездонном космосе пустых глаз сержанта мелькнула падающая звёздочка; Монакура Пуу заметно оживился, — Было бы здорово если бы мы дали имя нашему отряду.

— Ага,— согласилась Йоля, — всё по канонам.

— И как назовём? — спросил Пуу.

— Я доверюсь твоему вкусу, милый, — длинная узкая ладонь выскользнула из проклёпанной перчатки мечника и нежно погладила гиганта по заросшей щеке.

— Вы как дети малые, — фыркнула Аглая Бездна, — Какие, блядь, наёмники? К кому наниматься? И какую плату запрашивать? Мешок гнилой картошки или чемодан никому не нужных банковских купюр?

Двое— невозможно высокие мужчина и женщина— завороженно таращились друг на друга, не в силах отвести взгляд. Девушку они не слышали.

— Ты сможешь совмещать две должности в отряде, мой хороший? Нам нужен сержант и барабанщик.

— Конечно смогу, — усмехнулся Монакура, — Но у меня на примете имеется одна кандидатура.

— Вот и хорошо, — Йоля нехотя высвободилась из крепких мужских объятий, — Займись делом, Монакура Пуу.

Длинные, умопомрачительные ноги, покрытые кровоподтёками и ссадинами, легко переступили две лестничные ступеньки и оказались возле толстого Якоба.

— Пойдём со мной, старик, поговорим.

Старый повар с недоверием воззрился на протянутую ему руку, но Йоля нетерпеливо пощёлкала пальцами и толстяк принял помощь. Чудовищная сила подняла его в воздух; Якоб оказался на ногах.

— А вы пойдёте со мной, — махнул рукой Монакура Пуу и направился к броневику.

Скаидрис и Соткен последовали за ним; сзади их подталкивало дуло канадской штурмовой винтовки; Аглая Бездна замыкала процессию.

— Где взяли? — спросил сержант, любовно поглаживая зелёную броню.

— На военной базе канадцев, — вздохнул Скаидрис, — До её штурма наш отряд был в четыре раза больше.

— Она,— он махнул рукой в сторону безголовой женщины, лежащей в грязи, — Бомбу искала, да только не было её там.

— Красавица,— огромная ладонь продолжала ласкать броневичок, —Это американская RG-31. Превосходная тачка.

— «Ньяла»,— согласился Скаидрис, — GTA-4.

Они уставились друг на друга оценивающим взглядом.

— Стучать умеешь? — прищурился сержант, — Нам в отряд барабанщик нужен.

— Стучать люблю. Неважно по барабанам или черепам: навыки владения как битой, так и барабанными палочками одинаково прокачены.

— Играл в GTA?Или смотрел, как папка шпилит? Тебе сколько лет было, когда мир рухнул? Десять?

— Сам играл, — ухмыльнулся Скаидрис, — Крушение мира я встретил вполне взрослым. Мне гораздо больше лет, чем ты предполагаешь. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я перестал меняться. Внешне.

— Хм,— ледяные глаза сержанта внимательно скользнули по лицу собеседника, — Татуировки выцвели, шрамы давным-давно зарубцевались. Может ты и не врешь. У тебя какая-то неведомая хрень типа синдрома Фабри или прогерия наоборот?

— Хер его знает, товарищ сержант, — Скаидрис тяжело вздохнул и обвёл печальным взором трупы соратников, что плавали в жиже; потом его взгляд устремился к церкви: там, за неплотно прикрытыми дверьми виднелась стройная женская фигура в чёрном миниплатье, — Я хочу вступить в ваш отряд.

— Добро, щенок, — Монакура Пуу сплюнул на землю, — Но должен тебя предупредить: наш отряд— элитный. Количество мест ограничено большой конкуренцией кандидатов.

— Ага,— согласился Скаидрис, похлопав по дверце «Ньялы», — Семь мест десанта, и ещё два — водителя и пассажира. Девять человек.

— Похоже что свободные места ещё остались, — хриплый голос Соткен, обладающий ярко выраженным арийским акцентом, навевал образы фигуристых блондинок, чьи прелести туго стискивала чёрная ткань эсэсовского мундира, — Я очень устала от нескольких десятков немытых мужчин, что постоянно трахают меня взглядом.

— Ты из Германии? — насупился Монакура.

— Ага, но восемь лет назад меня посадили здесь в тюрьму; вернее будет сказать: перевели в мужскую зону из женской, где я уже провела некоторое время, а потом организовала жестокий бунт.

— Ну что же, — пожал плечами Пуу, — Немцы — превосходные бойцы. Добро пожаловать в «Волчий Сквад». Готовьтесь принять присягу, волонтёры, и стать настоящими бойцами. Опусти ствол, мелкая, теперь мы вместе.

Дуло «Диемако» слегка поникло.

— «Волчий Сквад», вот оно что... Вы точно навзничь ебанутые, — сморщила носик Аглая, — А где ты научилась так махать мечом, тёть? Ты поймала эту, — ствол винтовки указал в сторону кирхи,— С первого удара. За полгода жестоких тренировок мне не удалось это ни разу.

— Где научилась — это долгая история; я расскажу тебе позже, сладенькая, — ответила кривушка, — А насчёт схватки с нашей...

— Госпожой,— подсказал Монакура, — Госпожой лейтенантом.

— А насчёт схватки с госпожой лейтенантом,— невозмутимо продолжила Соткен, — Ты спроси у неё самой: действительно ли я её подловила, или она хотела, чтобы я её подловила. Мне и самой это интересно узнать. Кстати, куда делась её рана? А вот, кстати, и она сама.

От дверей кирхи к ним направлялась странная парочка: Йоля заботливо вела под руку старого Якоба — понурый толстяк колыхался, словно гора овсяного пудинга.

— Кандидаты готовы принять присягу, госпожа лейтенант,— Монакура Пуу подтолкнул обоих вперёд.

— Клятва будет считаться произнесённой, когда они убьют по моему приказу, — сказала Йоля.

Скаидрис и Соткен хищно воззрились на старого повара.

— Вы поняли меня слишком буквально, мои новорожденные волчата, — улыбнулась Йоля, — К тому же Якоб теперь с нами. Но сейчас наши с ним пути на время разойдутся. Господин Управляющий вернётся на базу, к остальным бойцам. Они подготовят достойную встречу своему новому командиру и приведут себя в порядок. Надеюсь, ты хорошо постараешься, старик?

Якоб покачивался в трансе, словно кобра, появившаяся из кувшина укротителя змей: глаза подёрнуты мутной поволокой, на подбородок стекают слюни. Йоля протянула сжатый кулак к его лицу и разжала ладонь. Маленький мохнатый паук, размером с её ноготь, соскользнул с кончика её пальца и уцепился лапками за толстую губу повара. Немного помедлил, потом скользнул в приоткрытый рот.

— Фу, какая гадость, — сморщила носик Аглая.

Остальные наблюдали молча, зачарованные происходящим.

Старик же внезапно очнулся:

— Я всё запомнил, госпожа. Всё представим в лучшем виде. Бойцам действительно нужно свыкнуться с утратой, осознать новые реалии и подготовиться к встрече с тобой. Пяти дней траура будет вполне достаточно.

Подумав, он добавил:

— Ну и ещё пять — на отходосы.

Из ноздри старика, поросшей седым волосом, показались чёрные лапки, увенченные острыми изогнутыми коготками. Глаза Якоба снова приняли отсутствующее выражение. Он удивлённо уставился на Соткен и Скаидриса, будто бы видел их впервые. Тонкие пальцы с обгрызенными ногтями вынырнули из перчатки мечника. Лёгкий щелбан по сизому носу заставил паука убраться в недра своего нового дома. Якоб помотал головой, после чего уставился на куски человеческих тел, разбросанных по раскисшей земле. Тщательно изучив их он задрал голову вверх, разглядывая качающегося в петле Ханселя.

— Надо было убить их двадцать лет назад; сейчас я был бы королём Прибалтики, — буркнул он себе под нос а затем протянул Йоле маленький ключик, — Это от бокса боекомплекта в броневике. Пара стволов, патроны, спиртное, сигареты, аптечка. Таблетки. Обычные и необычные.

— Твоя предусмотрительность похвальна, старик,— Йоля передала ключ Монакуре, — Именно такой господин управляющий мне и нужен.

— А еда? — хмуро поинтересовался сержант.

— Под креслами спрятаны пара коробок с консервами. Некоторые ещё годны. Но это вам на дорогу до хутора.

— Какого ещё хутора? — сержант недоверчиво рассматривал сизый нос повара.

— Места, где вы сможете отдохнуть, принять горячую ванную и поесть мяса. Свежего мяса. Пацан покажет дорогу.

Якоб кивнул в сторону Скаидриса. Тот прищурился:

— К Андреусу? А что я ему скажу?

— Всё, как есть, — вздохнул повар, — Расскажи ему всю правду. Мой друг Андреас привык держаться стороны победителей. Как и я.

Он немного помедлил, пристально глядя в серые глаза мужчины, что казался подростком, потом отвернулся.

— Ладно, езжайте, — толстая рука вяло махнула в неопределённом направлении, —Жду вас через десять дней.

Не дожидаясь реакции, он поплёлся в сторону кладбищенских ворот, увязая по щиколотку в размякшей жиже.

— Возьми одну из наших машин, — предложил ему Монакура, — И куртку одень, ты гол по пояс.

— Я хочу прогуляться, — ответил Якоб, — И мне совсем не холодно.

Лохматый гигант; двое женщин, одна высокая, вторая почти карлица; девушка, ряженная епископом, и мужчина, кажущийся трудным подростком, провожали взглядами понурую фигуру обнажённого по пояс, окровавленного толстяка.