Когти гнева

Глава 6, в которой гордый зверь считает, что ему всё дозволено

— Значит, вы утверждаете, что Песец угрожал вам накануне открытия подземной выставки? — спросил Барсук Старший.

— Утверждаю, начальник, — кивнул Крот-экскурсовод.

— Почему же вы сразу не сообщили в полицию об угрозах?

— Постеснялся, — ответил Крот.

— Постеснялись?!

— Ну, Песец, он был такой важный, начальственный. Он мне сразу сказал: «Запомни, Крот. Ты — никто, и звать тебя никак. А я — влиятельный, состоятельный, уважаемый, гордый зверь. Такие, как я, распоряжаются. Такие, как ты, выполняют. И молчат. А если не выполняют и не молчат — ложатся в сырую землю». Ну, вот я и подумал: Песец — начальник, ему видней. Раз он сказал молчать, значит, надо молчать.

— Иначе говоря, вы испугались угрозы Песца, поэтому не обратились в полицию?

— Какой угрозы?

— Про сырую землю. Скворец, ты записал про сырую землю?

— Записал про сырую землю, — отозвался Скворец.

— А, нет, про сырую землю — это я вообще не понял, — ответил Крот. — Я ему так и сказал: «Начальник, я в сырой земле и так всегда сплю. Я к этому делу привыкший».

— Так в чём, по-вашему, состояла угроза?

— Он сказал, если он не получит «Муху в янтаре», мне не жить.

— Это то же самое, только более простыми словами, — устало сказал Барсук. — Но вернёмся к «Мухе в янтаре». Песец сразу начал вам угрожать, как только о ней зашла речь?

— Нет, сначала он со мной по-доброму говорил. Сказал, что сделает мне предложение, от которого я не смогу отказаться, потому что «Муха» должна стать звездой его личной коллекции.

— И что же он вам предложил?

— Он предложил мне шиши. Я, говорит, прямо сейчас тебе отсчитаю, тупое ты животное, миллион шишей, а ты отдашь мне «Муху в янтаре» и на выставке её показывать не будешь.

— И что вы ему ответили?

— А я ему ответил: «Прости, начальник, но „Муху“ я тебе продать не могу — ни за миллион шишей, ни за сколько. Потому что это произведение принадлежит не мне, а всему Дальнему Лесу».

— Молодец, Крот, — одобрил Барсук Старший.

— Правда, начальник? А Песец на это сказал, что я безмозглая земляная крыса. И ещё он сказал, что он гордый северный зверь и привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка.

— Что за нравы у них там, на севере … — покачал головой Барсук Старший. Он прикрыл глаза и медленно втянул носом воздух. Воздух пах весной — талым снегом, молодой травой, брачными играми, дождевым червём, личинками жуков, новой жизнью, — но Барсуку Старшему почему-то захотелось обратно в зиму. В занесённую снегом, уютную нору с тёплым полом. Завернуться в плед, выпить пару глотков мухито — и спать, спать, спать … И не знать ничего про гордых и наглых заполярных зверей, считающих, что им всё дозволено. И про скромных, нерешительных тугодумов Дальнего Леса, не желающих обращаться в полицию, когда им угрожают, — про них чтобы тоже не знать … И чтоб не было этого противного чувства, будто он, Барсук Старший, что-то важное упускает … Чтобы просто свернуться в комок, и спать, и во сне бесконечно облизывать «Пень-Колоду» …

— Э, начальник! Если вы спите, я, наверное, лучше пойду?

— Я не сплю! — Барсук Старший вздрогнул и вытаращил глаза. — А вы, прежде чем уйти, напишите, пожалуйста, список всех гостей, которые были на открытии выставки искусства Дальнего Леса. И ещё отдельный список тех, кто сбежал, когда лопнули светляки.

— Может, не надо, начальник? Ведь ежу понятно, что это Песец.

— Ежу понятно. Но это обязательная формальность.

— А может, всё ж таки не надо писать, начальник?

— В чём проблема, Крот? Вам сложно написать список?

— Сложно — не то слово, начальник. — От смущения Крот вспотел, шерсть на лбу стала влажной. — Я слепой и не умею писать.

— Ну так диктуйте. Мы всё на Скворца запишем.

— Ничего себе, какая у вас современная техника! — восхитился Крот. — Значится, присутствовали: Песец, Муравьед, Дикобраз, Скворец, Барсукот, с ним пришла без приглашения сельская кошка Маркиза …

Крот старательно диктовал дальше, но на кошке Барсук Старший перестал слушать. Снова это противное чувство, будто он упустил что-то важное. Что-то связанное с наглым Песцом и красивой кошкой …

— … Всё, начальник. Я продиктовал оба списка. Кто пришёл и кто ушёл.

— Понял! Понял! — подскочил вдруг Барсук. — Скворец! Отмотай-ка запись назад! «Гордый северный зверь …» — что там дальше?

— Гордый северный зверь привык всегда получать то, что ему нравится, будь то чужая еда, чужое произведение искусства или чужая самка, — отозвался Скворец.

— А теперь отмотай до вчерашнего вернисажа. «Прекрасная самка» … «чужая самка» … «просто ангел, а не самка»? Нет чего-то такого?

— Нет чего-то такого, — ответил Скворец.

— Тысяча сычей! Как жаль, — огорчился Барсук Старший.

— Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому! — проговорил Скворец голосом Песца. — И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо … Как вас зовут, о чудесная, подобная ангелу кошка?.. Её зовут Маркиза, и она со мной, — теперь Скворец изображал голос Барсукота. — А я работаю в полиции … Тысяча сычей, как жаль, что вы принадлежите другому! — снова голос Песца. — И как жаль, что этот другой ведёт себя так невежливо …

— Достаточно, — мрачно сказал Барсук Старший и направился к выходу. — Похоже, мне нужно срочно бежать в Дом культуры на выставку кошек. Придётся приобщиться к кошачьей красоте.

— Да приобщайся ты на здоровье хоть к собачьей, — ответил Барсуку Скворец его же собственным голосом.