ГЛАВА 24

Когда остальные поднялись в галерею, Элис находилась в своей комнате. До нее долетали веселая болтовня и смех, стук кувшина об оловянные кружки. Она сидела за плотно закрытой дверью перед своим маленьким камином и слышала, как поет Элиза, а остальные играют в карты. Шум постепенно стихал, дамы одна за другой извинялись и расходились по комнатам. Потом донесся голос Хьюго, он пожелал кому-то спокойной ночи. Она все сидела перед камином и ждала.

Но он так и не появился.

Рано утром, когда было еще совсем темно, а на западе висела луна, Элис завернулась в шаль, встала, отворила дверь и осторожно выглянула. Огонь в галерее погас, угли в камине остыли. Дверь в комнату Кэтрин была закрыта. Не было слышно ни единого звука.

На минуту Элис остановилась перед холодным камином, вспомнив ту ночь, когда она сидела здесь, охваченная страстью к Хьюго, а он вышел из комнаты жены, обнял ее и признался в любви. Девушка поежилась. Это было давно, очень давно. Мощные силы магии еще не взяли над ней верх, она еще не занималась блудом с Хьюго и верила каждому его слову.

Подкравшись к двери Кэтрин и осторожно повернув ручку, она слегка приоткрыла дверь, заглянула в щелку и услышала глубокое размеренное дыхание. Как призрак, она проскользнула в комнату и внимательно осмотрелась.

Внутри было темно. Свечи не горели, огонь в камине потух. Узенькое окошко выходило во двор и в парк, в темном небе не видно было ни луны, ни звезд. Элис сощурилась, пытаясь хоть что-нибудь разобрать в темноте.

Кэтрин раскинулась на большой, высокой кровати, ее огромный живот горой вздымался под одеялом. Одну руку она забросила над головой, и Элис был виден густой пучок темных волос у нее под мышкой. Другой рукой она обнимала лежащего рядом мужчину. Элис подобралась поближе и увидела, что это Хьюго. Повернувшись на бок, он крепко спал, уткнувшись головой в шею жены и властно обняв ее одной рукой. Так обычно спят супруги. Так обычно спят любовники. Элис, не двигаясь, разглядывала их, прислушивалась к их мирному, спокойному дыханию. Она смотрела на них так, словно вбирала в себя их дыхание и убивала их силой, дарованной ревностью, разочарованием и обманутыми надеждами. Хьюго пошевелился во сне и что-то пробормотал.

Нет, не ее имя.

Миледи улыбнулась и подвинулась к нему поближе; даже в темноте Элис заметила в этой улыбке спокойную радость. И снова оба замерли и лежали спокойно.

Потихоньку Элис притворила за собой дверь и на цыпочках вернулась через пустую холодную галерею в свою комнату, там подвинула кресло поближе к огню, закуталась в шаль и стала ждать рассвета.

В утренних сумерках, когда солнце еще не взошло, но небо уже прояснилось и порозовело на горизонте, обещая солнечный день, Элис поднялась и открыла сундук, где у нее хранились принадлежности для колдовских обрядов. В самом углу был спрятан старый мешочек Моры с костями, на которых были вырезаны руны.

Девушка обернулась. Дверь была заперта, все в замке спали. Она выглянула в узкую бойницу. В неярком утреннем свете над рекой струился туман. Он все сгущался и уже клубился, словно облака. Элис вздрогнула: одно из них здорово напоминало женщину, седоволосую старуху с накинутой на плечи шалью.

— Нет, — прошептала Элис, сразу узнав ее. — Я не звала тебя. Мне нужны только твои руны, мне важно узнать свое будущее. Улетай, я не звала тебя. Оставайся в воде. Я не желаю тебя видеть. Мы обе поймем, когда придет время для нашей встречи.

Так она стояла, пока туман не отхлынул; вот он поредел, снова расслоился и успокоился, и только тогда Элис отошла от окна и села на коврик перед камином.

Она потрясла мешочком, как игрок трясет стаканчиком, и одним движением выбросила кости перед собой. Закрыв глаза, она вслепую выбрала три кости; выбирала сосредоточенно, держа ладонь над каждой, прежде чем взять ее или потянуться к другой.

— Мое будущее, — начала гадание Элис. — Хьюго просто пользуется мной, я для него содержанка и шлюха, теперь я здесь никто. Меня это не устраивает, мне нужно больше. Раскройте мое будущее.

Она разложила в ряд три кости, а остальные убрала в мешочек. Первая лежала лицом вниз, сверху на ней ничего не было. Элис перевернула ее, но и на лицевой стороне было пусто.

— Один, — встревожилась девушка. — Небытие. Смерть.

Вторая тоже была пуста. Элис покрутила ее в руках и пробормотала:

— Но это невозможно, двух пустых рун не должно быть. Пустая только одна, на всех остальных есть знаки.

Она перевернула третью кость. И та тоже оказалась пустой и плоской с обеих сторон. Элис сидела не двигаясь с тремя безликими костями в руке. Она подняла голову и посмотрела в сторону бойницы. Потом подошла. Туман над рекой дрожал, клубился и снова принимал облик покойницы.

— Так ты все знала, — тихо сказала Элис, не отрывая от нее глаз. — Ты говорила мне, да я не слышала. Ты говорила про смерть. Смерть была в твоих рунах. Я спросила: «Скоро ли?», а ты решила не отвечать. Теперь и для меня твои руны пустые.

Элис вытряхнула из мешочка остальные кости, и они рассыпались по полу. Все были гладкие, как отполированный череп, ни на одной не было ни единой отметины.

Ее затрясло, словно к ней вплотную подступили холодные воды реки, словно зеленоватая влага добралась до ее подбородка и вот-вот хлынет в рот. Торопливо собрав кости, она сунула их в мешочек, а мешочек швырнула в угол сундука. Затем плотней закуталась в шаль и легла на постель. Она так дрожала, что никак не могла уснуть.


Хьюго уехал еще на рассвете. Кэтрин допоздна оставалась в постели. Когда Элис с красной накидкой на плечах появилась в галерее, лицо ее было невозмутимым и спокойным. Дамы оценивающе на нее посматривали.

— Я отправляюсь в пустошь, — сообщила она Элизе. — Займусь сбором трав для госпожи. Она хорошо спала?

— Да, — ответила Элиза. — А когда вы вернетесь?

Элис смерила ее холодным взглядом.

— К ужину. Пообедаю в пустоши, возьму с собой чего-нибудь.

— Я провожу вас до конюшни, — вызвалась Элиза.

Они спустились, пересекли зал и через главный вход вышли в парк. Элиза семенила, едва успевая за Элис; они миновали ворота, мост и по заросшей лужайке направились к конюшням.

— Какая хорошенькая кобылка! — с завистью воскликнула Элиза, когда мальчишка-конюх вывел лошадь из стойла.

— Да, — с мрачным удовлетворением отозвалась Элис. — Хорошенькая, это верно. На нее потратили кучу денег.

Она щелкнула пальцами конюху.

— Сбегай на кухню, принеси какой-нибудь еды. Пообедаю в пустоши.

Парень отвесил поклон и помчался к кухне.

— Хьюго всю ночь спал с Кэтрин, — доверительно доложила Элиза, понизив голос и глядя в спину конюху.

— Знаю, — кивнула Элис.

— Он теперь к вам охладел? — полюбопытствовала Элиза.

— Я жду от него ребенка, — напомнила Элис. — Место мое прочно и надежно.

Приятельница смотрела на нее, и в глазах ее мелькнуло что-то похожее на жалость. Элис поймала ее взгляд и почувствовала, что краснеет.

— В чем дело? — спросила она строго. — Что-то не так?

— Ваше положение было бы прочней и надежней, если бы вы сочетались браком с тем солдатом, которого выбрала леди Кэтрин, — рассудительно заметила Элиза. — Если вы ищете прочных отношений, он был бы для вас в самый раз. Хьюго переменчив, как наша погода. Он снова вернулся к Кэтрин, а потом заведет себе еще кого-нибудь. Доверять ему нельзя, он по природе ненадежный.

Конюх уже торопился обратно, неся в руке небольшую кожаную суму. Он привязал ее к седлу и повел кобылу вперед.

— Ты вот это видишь? — Элис указала на лошадку. — Ведь это Хьюго купил ее для меня, разве не так? И платьев у меня полные сундуки. И ребенок дожидается у меня в чреве. Разве это не говорит о прочности моего положения?

Держа в руках сумку для трав, пока парень помогал Элис забраться на лошадь, Элиза пожала плечами.

— Нет, Хьюго все-таки ненадежный, — настаивала она. — Женщина, которая живет с ним как содержанка, должна иметь мешок сбережений, на всякий случай, мало ли что. Ты, Элис, высоко вознеслась, но теперь, возможно, катишься вниз.

— Для тебя я — госпожа Элис! — прикрикнула на нее Элис.

Она встряхнула подол красного платья, разгладила богатую вышивку на верхней юбке и взялась за поводья, глядя на приятельницу сверху вниз, как знатная дама на нищенку у своих ног.

— Для тебя я — госпожа, запомни это, — повторила она.

— А я считаю, что больше не госпожа, — возразила Элиза. — Ты катишься по наклонной. И еще я думаю, что падать тебе осталось недолго.

С каменным лицом Элис резко развернула кобылу к внешним воротам замка и пришпорила ее. Когда она проезжала мимо стражи, солдаты, отдавая ей честь, вскинули копья на плечо, но Элис и головы не повернула. Спустившись к подножию холма, на котором стоял Каслтон, она снова пришпорила лошадь, обогнула скалу, подпирающую замок, и, только переехав через мост на другой берег, где начиналась пустошь, замедлила ход. Дул такой сильный ветер, что трудно было дышать. Она натянула поводья и оглянулась на замок, на его красивые, величественные серые стены, освещенные солнечными лучами. Элис смотрела на него так, будто хотела проглотить, сожрать вместе со всеми лордами и леди, дамами и слугами и всем остальным — только так она могла бы насытить свой голод.

Наконец она развернула лошадь и устремилась в глубь пустоши.

Элис не собиралась навещать хибарку Моры, она просто направила кобылку к западу от замка и ехала куда глаза глядят, без всякой цели. Травы были только предлогом, но когда живая изгородь по обеим сторонам дороги кончилась, а местность стала более дикой, Элис заметила на обочине небольшую кучку полевых цветов и остановила лошадь. Она спешилась и нарвала пучок, обернула его большими листьями конского щавеля и, ведя лошадь на поводу, пошла через широкое поле к реке, глядя под ноги и стараясь не пропустить в густых зарослях какую-нибудь полезную травку или цветок.

Река, как всегда в летнее время, обмелела, течение было слабым, вода лениво струилась вдоль каменных плит, неподвижно стояла в глубоких коричневых торфяных омутах, стекала в расщелины в речном русле, чтобы в нескольких ярдах ниже вскипеть ключами и бежать дальше узким, пересыхающим ручейком. От одного из омутов вылетел кулик-красноножка и чистым голоском завел долгую красивую песенку. Дальше вниз по течению была пещера, где Мора нашла свою могилу. Элис подумала, что тело знахарки уже давно высохло и гниет, полное червей и окруженное тучами мух. Она поежилась и сделала усилие, прогоняя неприятные мысли.

Она все брела вдоль берега и вела за собой лошадь, стараясь не пропустить лекарственные травы или места, откуда смотрели на нее веселенькими невинными личиками незаметные луговые цветы. Сладкий запах чабреца кружил голову, колокольчики под постоянным ветерком пустоши кивали головками. Маленькие темные соцветия пеннинских фиалок качались из стороны в сторону, когда их касались длинные юбки красного платья Элис. Вдали на склоне на длинных стебельках волновались заросли белых, розовато-лиловых и синих цветов лугового сердечника. Элис все шла, будто хотела оказаться подальше от замка, оставить позади свое одиночество, свою беду, свою единственную любовь, которая обернулась горечью, как только она попыталась извлечь из нее выгоду.

Лошадка покорно плелась за ней, а Элис уходила от замка, от Хьюго, от своих бесконечных честолюбивых желаний. Глазами она искала целебные травы, а сама пребывала в смятении, не зная, что делать дальше. Бог обманул ее ожидания, колдовство загнало ее в ловушку. Элис, так твердо шагающая по знакомым дорожкам, погибла. Теперь, впрочем как и всегда, она остро испытывала только одну жажду — выжить во что бы то ни стало. За этим чувством пряталось другое: давнее горе из-за потери матушки Хильдебранды. Эта острая боль не погасла в ней, даже когда руны оказались пусты и Элис снова стала незаметной, как и всякая другая, обыкновенная женщина. В этот ясный, солнечный день, когда высоко в небе вовсю заливались жаворонки, чибисы гнусавыми голосами вопрошали «чьи-вы, чьи-вы» и печально завывали кулики и кроншнепы, Элис пребывала в ином, собственном мире, где царили мрак, холод и беда.

Вдруг она резко остановилась — перед ней был глубокий омут, тот самый, что находился неподалеку от старой хижины Моры. Прикрыв глаза ладонью от яркого утреннего солнца, Элис посмотрела наверх, туда, где стояла хибарка. Вон она, и, кажется, совсем не изменилась. Сланцевая плитка, которой покрыта крыша, скоро совсем съедет вниз и будет беспорядочно валяться, единственное крошечное роговое оконце темно и подслеповато. Ни из окна, ни из двери не видно курящегося дымка. Элис подошла к дому и привязала лошадь к кусту боярышника, растущего возле огородной стенки и усыпанного бледными, чахлыми цветочками. Она подобрала юбку и протиснулась через узенькую овечью калитку. Овощные грядки Моры дали всходы, но успели зарасти густым сорняком. С минуту девушка смотрела на них, вспоминая, как много месяцев назад, осенью, их сажала. Казалось странным, что Мора уже мертва, и довольно давно, а на ее грядке все еще растет репа. Дверь в хижину была не заперта, маленький крючок всегда держал ее плохо, и теперь она свободно болталась и стучала от легкого ветерка. Элис догадалась, что, наверное, какие-нибудь самые храбрые мальчишки из Боуэса пробрались сюда, открыли дверь, заглянули внутрь и, задыхаясь от страха, бросились врассыпную. И больше к этой хижине никто не осмеливался приближаться.

— А я рискну, — вслух произнесла Элис.

Но осталась на месте, словно чего-то ждала.

Дверь заскрипела и хлопнула. Внутри что-то тихо зашуршало. Девушка подумала, что это, скорей всего, крысы, разжиревшие на Мориных запасах зерна и устроившие себе норы в тряпье ее постели. Элис все ждала у порога, словно хотела услышать раздраженный голос Моры, которая велит ей не валять дурака и побыстрей заходить в дом.

Шорох внутри прекратился. Элис все еще медлила, не решаясь толкнуть дверь и переступить через порог. Она уже сомневалась, стоит ли, как вдруг из дома донеслось отчетливое шевеление. Внутри кто-то был, кто-то двигался. Это было не шуршание крысы или какого-то другого маленького животного. Раздались шаги, там кто-то ходил медленно и тяжело.

Элис невольно отступила и протянула руку к поводьям лошади. Шаги в доме стихли. Девушка открыла рот, чтобы позвать того, кто в лачуге, но не смогла издать ни звука. Лошадь замотала головой и прижала уши, словно почуяв охвативший Элис страх и жутковатый, потусторонний запах смерти, исходивший из хижины.

Снова послышался шум, будто кто-то подтаскивал табуретку поближе к огню. Элис отчетливо представила Мору, с которой стекает речная вода, посиневшую от холода, с распухшей плотью, пропитавшейся влагой за много месяцев; вот спадает уровень реки, и она выбирается из пещеры, вся мокрая, бредет вверх по течению к своему дому, там придвигает табуретку к давно остывшему очагу и протягивает раскисшие от воды руки к пустой решетке. Влажный запах смерти, казалось, тянулся из щелей входной двери. Элис снова представила себе, как полусгнившее тело Моры, окончательно разложившись во время дороги домой, кусками отваливается от ее костей, как Мора в темноте поджидает Элис, ждет, когда же воспитанница явится к ней и откроет скрипучую дверь.

От ужаса Элис даже негромко вскрикнула. Мора там, в доме, да, она ждет ее, минута сведения счетов настала.

Девушка поняла: если сейчас она повернется и побежит, то за спиной раздадутся быстрые хлюпающие шаги и она почувствует, как ледяная рука ложится на плечо.

С испуганным возгласом Элис шагнула вперед и рывком распахнула дверь. И сразу самые худшие кошмары стали реальностью.

Ей вовсе не показалось, что она слышит шум.

Ей вовсе не показалось, что она слышит чьи-то шаги в доме.

В полумраке хижины, сгорбившись перед очагом, сидела закутанная в плащ женщина. Как только дверь со стуком открылась, ее спина распрямилась, женщина обернулась.

Стуча зубами от страха, Элис сдавленно крикнула. В темноте лица не было видно, оно было скрыто капюшоном. Вот она встала и медленно направилась к Элис, все ближе и ближе; вот подошла к порогу и переступила его, подставив лицо солнечным лучам. Элис закрыла глаза, не желая видеть мертвенно-бледную, посиневшую и распухшую плоть, вдыхать отвратительное зловоние трупа утопленницы.

Но нет, это не Мора. Эта женщина выше ростом, немолодое белое лицо изрезано морщинами — это морщины страданий. Из-под капюшона выбиваются густые седые волосы. Глаза серые. Протянутые к Элис руки с худыми пальцами покрыты старческими пятнами. Они крупно дрожат, как бывает при параличе.

— Прошу вас… — с трудом произнесла женщина. — Прошу вас…

— Кто ты такая? — грубо спросила Элис, все еще не оправившись от страха. — Я думала, это Мора! Кто ты такая? И что ты здесь делаешь?

— Простите меня, — робко промолвила женщина; от старости или перенесенных невзгод ее голос звучал как надтреснутый колокол, но речь была нетороплива и благозвучна. — Не сердитесь на меня, пожалуйста. Я надеялась, что здесь никто не живет. Я просто искала…

Подойдя к ней ближе, Элис дала выход злости, взбодрившей, как бокал доброго вина.

— Ты не имеешь права здесь находиться! — закричала она. — Как это никто не живет? Это тебе не ночлежка для попрошаек и нищих! Убирайся прочь!

Женщина умоляюще заглянула ей в лицо.

— Простите, миледи… — начала она, но вдруг просияла радостью и воскликнула: — Сестра Анна! Дорогая моя сестра Анна! Маленькая моя! Боже милостивый! Ты жива!

— Матушка! — охнула Элис.

Она вдруг прозрела и узнала ее, матушку Хильдебранду. Шагнув вперед, она раскрыла руки; аббатиса обняла ее, и обе замерли, будто никогда не расставались.

Долго они так стояли, не в силах оторваться друг от друга.

— Матушка моя, матушка, — повторяла Элис, сотрясаясь от рыданий.

Наконец аббатиса отпустила ее.

— Мне надо отдохнуть, — сконфуженно пояснила она. — Я очень слаба.

Она прошла в дом и села на табурет. Элис упала возле нее на колени.

— Как вы сюда попали? — поинтересовалась она.

— Наверное, это Матерь Божья привела меня к тебе, — улыбнулась Хильдебранда. — Все это время я была больна, меня прятали преданные мне люди на одной ферме недалеко от Стартфорта. Они и рассказали про эту лачугу. Когда-то в ней жила одна старушка, но она пропала. Они подумали, что если я поселюсь здесь и начну продавать нуждающимся лекарства, для меня это будет лучшая возможность избежать опасности. Не сразу кто-нибудь отличит одну старуху от другой.

— Она была ведьма, — с отвращением заявила Элис. — Она была старая грязная ведьма. Всякий сразу догадался бы, что это не она.

— Та старая женщина имела слишком много познаний, что небезопасно, — мягко возразила аббатиса. — И я тоже такая. Ее мудрость превышала ее общественное положение, как и у меня. И та женщина, должно быть случайно или по своему выбору, была отверженной, и я отвергнута. Теперь я буду жить здесь, скрываться, с покоем в душе, пока не настанет время, когда я снова смогу служить Господу в церкви, которую Он избрал.

Аббатиса улыбалась Элис столь светло, будто такую судьбу предпочел бы всякий, будто такой доле позавидовала бы любая знахарка.

— Ну а ты как? — ласково обратилась она к девушке. — Я горевала о тебе и каждую ночь молилась о твоей бессмертной душе с тех пор, как мы в последний раз виделись. А теперь ты снова со мной! Воистину, милосердие Господа не имеет границ! Расскажи мне о себе, сестра Анна. Как ты сумела спастись от огня?

— Я проснулась, когда начался пожар, — быстро соврала Элис. — И побежала в часовню звонить в колокол, но меня схватили. Меня утащили в лес и хотели изнасиловать, однако мне удалось вырваться. Пешком я добралась до Ньюкасла, потом направилась дальше искать другой монастырь, чтобы не нарушить обета, но везде было очень опасно. Тогда я вернулась поискать вас или кого-нибудь из сестер, и лорд Хью, хозяин замка, узнал обо мне и дал у себя работу секретаря.

Лицо матушки Хильдебранды посуровело.

— Приказал ли он тебе поклясться и отречься от твоей церкви и твоей веры? — осведомилась она.

Руки ее все еще дрожали, а лицо говорило о том, что она очень стара и слаба. Но голос звучал строго и уверенно.

— О нет! — воскликнула Элис. — Нет! Лорд Хью придерживается старой веры. Он оградил меня от этого.

— И ты до сих пор хранишь свои обеты? — продолжала допрос аббатиса.

Она окинула взглядом богатый наряд Элис, красное платье, которое прежде носила Мег, умершая от сифилиса содержанка.

— Да, — быстро отозвалась Элис, подняв на матушку свое бледное личико с остреньким подбородком. — Я соблюдаю часы и молюсь молча, читаю молитвы в уме. Конечно, я не имею возможности молиться вслух и носить то, что пожелаю. Но я соблюдаю пост, когда положено, и у меня нет ничего своего. Ни один мужчина не тронул меня. И я готова слушаться вас во всем. Ни один из основных моих обетов не был нарушен.

Матушка Хильдебранда потрепала Элис по щеке.

— Молодец, — похвалила она. — Мы с тобой преодолели трудное и горькое испытание, дочь моя. Я часто думала, что остальным выпала более легкая доля, в ту ночь они все погибли и теперь пребывают в раю, а я осталась здесь и изо всех сил стараюсь хранить обеты, полностью отдаваясь борьбе с миром, который с каждым днем становится все более безнравственным и греховным. Представляю, как тяжело и тебе пришлось, дочь моя. Хвала Господу, теперь мы с тобой вместе. И больше не расстанемся.

Элис спрятала лицо в коленях у матушки Хильдебранды. Старая женщина опустила руку на светлую девичью головку и нежно промолвила:

— Какие чудесные у тебя волосы. Я совсем забыла, сестра Анна, что у тебя такие красивые волосы.

Девушка подняла голову и улыбнулась.

— Я не видела твоих волос с тех самых пор, когда ты была еще девочкой, — вспоминала аббатиса. — Когда ты явилась ко мне из того мира, где царит грех, у тебя было красивое бледное личико и светлые вьющиеся волосы. — Она помолчала и продолжила: — Остерегайся греха тщеславия. Судьба вышвырнула тебя в этот мир, когда ты стала уже совсем женщиной. На тебе красное платье, сестра Анна, и ты носишь распущенные волосы.

— Меня заставляют так наряжаться, — быстро пояснила Элис. — Другой одежды у меня нет. И я решила, что справедливо будет не подвергать опасности лорда Хью, который мне покровительствует, и не требовать себе темных платьев.

Аббатиса недоверчиво покачала головой.

— Ну хорошо, — ответила она. — Значит, тебе пришлось пойти на компромисс. Но теперь мы начнем самостоятельно строить свою судьбу. Здесь, в этом маленьком домике. Здесь у нас будет новый монастырь. Пока нас двое, но кто знает, возможно, потом прибавится. Мы с тобой будем соблюдать обеты и вести образ жизни, который предназначен нам свыше. Станем маленьким лучом света во мраке этой пустоши. Маленьким лучом света для остального мира.

— Здесь? — ошеломленно выдохнула Элис. — Здесь?

Матушка засмеялась, как смеялась в старые добрые времена, светло и весело.

— А почему нет? — сказала она. — Ты что думала, сестра Анна, служение Матери Божьей требует богатых облачений, серебряной посуды и дорогих свечей? Ты же не настолько глупа. Матерь Божья была женщина простая. Возможно, и дом ее был не намного лучше этого. Ее муж был обычным плотником. Зачем нам хотеть большего, чем было у нее?

Девушка смотрела на нее, раскрыв рот от изумления. Она попыталась собраться с мыслями.

— Но, матушка Хильдебранда, здесь нам не прожить. Летом еще ничего, а зимой здесь ужасно холодно. У нас нет денег, у нас нет еды. И люди станут про нас судачить, а потом придут солдаты…

Однако аббатиса все улыбалась.

— Господь даст нам все необходимое, сестра Анна, — ласково произнесла она. — Сколько молилась я за тебя, сколько молилась о том, чтобы еще раз пожить по законам и правилам нашего монастыря, и теперь, ты сама видишь, молитвы мои услышаны.

Элис покачала головой.

— Ничего они не услышаны! — В ее голосе звучало отчаяние. — Это не ответ на ваши молитвы. Мне известно, каково здесь жить! Здесь грязно и холодно. На огороде не растет ничего съедобного, а зимой снегом заметает дверь так, что не выйти. Господь не желает нам подобной доли.

Хильдебранда рассмеялась — откровенно, как в старые добрые времена.

— Ты рассуждаешь так уверенно, словно знаешь все Его мысли, — мягко заметила она. — Не надо так волноваться, сестра Анна. Будем смиренно принимать все Его дары. Он дал нам друг друга и эту крышу над головой. Как же не думать, что Он добр и милосерден?

— Нет! Это невозможно, — настаивала Элис. — Надо уходить отсюда. Надо уезжать во Францию или в Испанию. В Англии для нас нет больше места. Если мы поселимся здесь и станем исповедовать нашу веру, то навлечем на себя беду.

Старая аббатиса улыбнулась и покачала головой.

— Я дала обет исповедовать мою веру здесь, — возразила она. — Мне было велено свыше руководить монастырем в Англии. И ни слова не было о том, что, если настанут трудные времена, я должна бежать отсюда.

— Почему бежать? — не сдавалась Элис. — Просто найдем другой монастырь, и там примут нас. Мы будем соблюдать наши обеты и вести праведную жизнь.

Аббатиса улыбнулась и покачала головой.

— Нет, — тихо промолвила она. — Господь даровал мне тридцать лет благоденствия и богатства, когда я служила Ему, утопая в роскоши. Теперь Он призвал меня служить в лишениях и невзгодах. Как я могу отказать Ему?

— Матушка Хильдебранда, да вы же не сможете здесь жить! — раздраженно повысила голос Элис. — Вы не знаете, каково это. Вы ничего не понимаете. Зимой вы погибнете здесь. Это просто глупо!

Услышав слова, сказанные столь грубо, аббатиса минуту потрясенно молчала. Потом заговорила мягко, но тоном, не допускающим возражений:

— Я считаю, что такова воля Божья. А я связана обетом повиноваться Ему и во всем исполнять Его волю. — Она помолчала немного и добавила: — И ты тоже.

— Но это невозможно… — пробормотала Элис.

— И ты тоже, — повторила матушка Хильдебранда, и в голосе ее звучало предостережение.

Девушка вздохнула. На какое-то время воцарилась тишина. Стоя на коленях у ног матушки, она увидела в ее глазах слезы.

— Я… — начала было Элис и осеклась.

— Когда ты сможешь вернуться сюда ко мне? — строго спросила матушка. — Надо не откладывая начинать новую жизнь. Для тебя найдется много работы.

Момент раскаяния Элис был очень недолгим.

— Не знаю, — смущенно выдавила она. — В замке все так быстро меняется…

Она замолчала, вспомнив про Хьюго и Кэтрин, про своего ребенка, растущего в чреве.

— Может, на следующей неделе. Да, через недельку приду к вам на несколько дней.

Аббатиса покачала головой.

— Этого недостаточно, сестра Анна, — мягко упрекнула она. — Долгие месяцы ты была оторвана от нашей святой церкви, но ведь перед тем много лет жила с нами. Ты не могла так скоро забыть наш порядок. Сейчас можешь идти, но завтра вернешься в простом темном платье и принесешь с собой все, что сможет подарить нам добрый лорд Хью. А в остальном, мы сами вырастим еду и соткем ткани на платья. Сами изготовим свечи, сами по памяти напишем святые книги. Мы будем печь хлеб и продавать его на базаре, ловить рыбу и тоже продавать. И еще будем делать простые лекарства и другие средства, тоже продавать или отдавать людям, которые в них нуждаются.

Элис опустила голову, чтобы матушка Хильдебранда ненароком не заметила ее тревогу, не прочитала в ее глазах решительный отказ.

— Для церкви здесь, конечно, мрачновато, — продолжала аббатиса. — Но и у самого святого Павла было не лучше или у святого Катберта, когда язычники почти уничтожили английскую церковь. Тогда, как и сейчас, Господь призвал своих верных служить Ему во мраке, втайне и в нужде. Тогда вера их восторжествовала, восторжествует и сейчас. Господь возложил на нас особую миссию, сестра Анна, и только Ему известно, как велики будут наши труды.

Девушка совсем сникла. А матушка Хильдебранда оживилась. В ней уже не было ничего от усталой пожилой дамы. Лицо светилось радостью, голос звучал уверенно и сильно. Она одарила Элис знакомой нежной улыбкой и ласково произнесла:

— А теперь иди. Приближается время дневной молитвы. Молись, когда будешь возвращаться в замок, а я помолюсь здесь. Ты не забыла молитв, которые нужно читать в течение дня, сестра Анна?

Элис покачала головой, хотя уже не помнила ни слова.

— Помню, хорошо все помню, — заверила она.

— Читай их в надлежащие часы, — наставляла аббатиса. — Господь простит нас за то, что мы не стоим на коленях в Его часовне. Он все поймет. А завтра исповедуешься передо мной в своих грехах, и мы начнем все сначала.

Не проронив ни звука, Элис кивнула. Аббатиса встала, и девушка заметила, что передвигается она с трудом, словно у нее болят спина и суставы.

— Я немного устала, — пояснила аббатиса, поймав на себе взгляд Элис. — Но как только начну работать на огороде, снова буду здоровой и сильной.

Молча кивнув, Элис вышла из хижины. Матушка проводила ее до порога. Девушка отвязала поводья лошади и тут вспомнила про свою сумку с провизией.

— Возьмите, — сказала она. — Я прихватила в дорогу еду, но теперь она не нужна мне.

Мудрое старое лицо аббатисы осветилось.

— Вот видишь, дитя мое! — радостно воскликнула она. — Господь позаботился о нас, Он и впредь будет о нас заботиться. Не допускай малодушия, сестра Анна! Доверяй Ему во всем, и Он дарует нам великую радость.

Элис вскарабкалась на камень у овечьей калитки и забралась в седло.

— Какая хорошая у тебя лошадка, — удивилась аббатиса. — Слишком хороша даже для секретаря самого лорда.

— Это лошадь леди Кэтрин, — быстро нашлась Элис. — Госпожа сейчас беременна, ожидает ребенка и не может ездить верхом. И чтоб кобыла не застоялась, ее дают мне, когда необходимо.

Аббатиса неторопливо качала головой, переводя взгляд с лошади на Элис. На мгновение девушке с холодной ясностью показалось, что эта старая женщина все поняла, что от ее глаз ничто не укрылось. Она все видела: и ее ложь, и колдовство, и живых восковых кукол, и убийство Моры, и кровать, на которой корчатся три сладострастных тела. Смех Хьюго, назвавшего ее своей развратной шлюхой, в этот яркий, солнечный день эхом прокатился над их головами.

Матушка Хильдебранда без улыбки посмотрела Элис в лицо.

— Завтра приходи, — велела она. — Мне кажется, ты чуть не совершила тяжкий грех, дочь моя. Приходи завтра и сможешь мне исповедоваться. С Божьей помощью я отпущу тебе все грехи.

— Я не знаю за собой никакого греха, — задыхаясь, возразила Элис, пытаясь выдавить на губах светлую, искреннюю улыбку. — Ни даже чуть-чуть, хвала Господу! — весело добавила она.

Однако матушка на ее улыбку не ответила. Она перевела взгляд с дорогой и красивой лошади в богатой и нарядной сбруе на красное платье Элис, ее шитый серебром корсаж и накидку вишнево-алого цвета, и прежняя радость сбежала с ее лица: словно острый нож вонзился ей в сердце.

— Завтра в полдень, — твердо произнесла она, повернулась и исчезла в полумраке хижины.

За ее хрупкой фигурой закрылась дверь, а Элис все не трогалась с места. Не было ни стука огнива, ни потянувшегося из окошка дымка. В убогой хижине не имелось даже сухой растопки, может, осталась одна или две дешевые свечки. Но Мора могла куда-нибудь припрятать огниво. Хотя матушка Хильдебранда все равно не умела им пользоваться, чтобы высечь огонь.

Элис развернула лошадь в сторону дома.

— Пошла! — глухо прикрикнула она, с силой ударив ей пятками в бока.

Животное вздрогнуло и рванулось вперед так, что Элис чуть не вылетела из седла.

— Пошла! — крикнула она еще раз.

Загрузка...