Колония на кратере

Глава II

Тяжелая, неприятная сцена, происшедшая в доме доктора Ярдлея, очень скоро стала известна доктору Вульстону, и хотя он довольно благосклонно относился к Бриджит, конечно, настолько благосклонно, насколько это ему было возможно по отношению к дочери Ярдлея, но оскорбление, нанесенное его семье в лице сына, было так велико, что он в свою очередь запретил всякие сношения между молодыми девушками. Бриджит, любившая Анну почти так же сильно, как и ее брата, положительно не могла свыкнуться с этой разлукой: она загрустила до того, что это отозвалось даже на ее здоровье.

С целью развлечь и рассеять ее отец решил отправить ее погостить к тетке в Филадельфию, совершенно упустив из виду, что именно там находилось в то время судно, на котором служил Марк, и что там молодым людям легко будет встречаться.

Понятно, что едва только Марк успел вернуться на свое судно, на котором он уже стал старшим помощником капитана, как стал искать удобного случая видеться с Бриджит. Он начал с того, что прямо явился в дом ее тетки. Та вздумала было воспротивиться этим посещениям молодого моряка, но ведь теток молодежь не особенно слушается, и наши влюбленные часто назначали друг другу тайные свидания. Так прошло недели две; Марк положительно не мог решиться снова уйти в море, оставив свою Бриджит в руках врагов, как он мысленно называл ее отца и тетку. Бедный юноша, казалось, был до того удручен этою мыслью и до того красноречиво высказывал свои опасения и страхи, что Бриджит согласилась на тайное венчание.

В числе бывших школьных товарищей Марка был один молодой священник, простодушный, бесхитростный малый. Возмущенный поступками старика Ярдлея по отношению к Марку, он охотно согласился совершить обряд венчания. Однажды утром Бриджит, выйдя из дому с одной из своих приятельниц, чтобы совершить, как полагала тетка, свою обычную дообеденную прогулку, направилась на «Ранкокус»; там их уже ожидал молодой священник.

Свидетелями этого брака были: подруга Бриджит, совершавший обряд священник и матрос, участвовавший во всех плаваниях, которые совершил Марк, и который был назначен капитаном хранителем судна в его отсутствие. Звали его Роберт Бэтс, или, для краткости, просто Боб Бэтс. Он был родом из Нью-Джерсея; в ту пору ему было около тридцати пяти лет. Казалось, Боб был обречен на вечное безбрачие и принадлежал весь и телом и душой морю. С восьмилетнего возраста он поступил юнгой на судно и с тех пор ни на час не расставался с морем. Во все время войны за независимость Боб служил на военных судах, а по заключении мира в 1783 году поступил на службу к капитану Кретшли, с которым и не расставался с тех пор. Этот самый Боб был учителем и наставником Марка, когда тот только что вступил в морскую службу, и под его руководством Марк сделал свои первые шаги на этом новом поприще.

Боб был рослый мужчина, необычайной силы. Марка он любил и радовался его успехам.

Хотя, кроме священника, было всего только двое свидетелей, тем не менее, были составлены по всем правилам два брачных свидетельства, из коих одно было вручено Марку, а другое Бриджит. Через десять минут после брачной церемонии наши новобрачные расстались: молодая вместе со своею подругой вернулась домой к своей тетке, а оба моряка остались на судне и, стоя на палубе, провожали глазами быстро удалявшиеся женские фигуры. Когда они скрылись из виду, Боб счел нужным сказать что-нибудь.

— А славный у вас теперь фрегатик, славный! — заметил он по адресу Бриджит. — А есть ли у нее кое-какие деньжонки? Я слыхал, что в этих водах нередко попадаются золотые рыбки.

— Не знаю, Боб, я думаю, что у нее столько же денег, как и у меня, то-есть ровно ничего, но что за беда!

Марк не лгал. Он действительно ничего не знал о том, что у Бриджит были свои тридцать тысяч долларов; узнал он об этом лишь спустя несколько дней после свадьбы из уст самой Бриджит, умолявшей его бросить службу и остаться жить с нею в Бристоле. Но Марк уже успел полюбить море и свою службу, да и к тому же, несмотря на всю свою любовь к молодой жене, ему не хотелось жить на ее хлебах.

Марк отправился в Бристоль и чистосердечно признался во всем отцу. При первых словах этого неожиданного признания доктор Вульстон даже привскочил на своем стуле; однако, в этом деле было и нечто такое, что могло казаться утешительным для старика. В глубине души он испытывал некоторую злобную радость при мысли, что все состояние покойной жены его ненавистного коллеги перейдет к его сыну.

Вульстон известил доктора Ярдлея о случившемся письмом, которое было написано в очень деликатном и вежливом тоне, и благодаря которому, при желании, можно было бы уладить это дело полюбовно. Но у отца Бриджит не было ни малейшего желания к примирению; он пришел в такую ярость от полученного им известия, что его хватил паралич, который чуть было не свел его в могилу. Однако, старик оправился, и едва только успел стать на ноги, как поспешил в Филадельфию с тем, чтобы увезти оттуда свою дочь.

Марк, конечно, был в праве потребовать к себе свою жену и водворить ее в доме своего отца, но старик Вульстон воспротивился этому и повел дело гораздо разумнее и успешнее. Один из общих друзей устроил у себя в доме свидание двум враждующим коллегам, здесь они объяснились и пришли к обоюдному соглашению почти по всем пунктам. Было решено, что новобрачные останутся на прежнем положении еще года два или три. Доктор Вульстон не коснулся вопроса о приданом, что чрезвычайно порадовало алчного Ярдлея; благодаря этому обстоятельству он мог пользоваться процентами с капитала дочери еще в течение двух-трех лет. Марк должен был продолжать свою службу на «Ранкокусе» и, следовательно, в скором времени опять отправиться в плавание.

На этот раз его судно отправилось на острова Тихого океана за сандальным деревом[4] для китайских рынков.

Вернувшись из этого плавания, Марк будет уже совершеннолетним и сумеет получить командование судном в том случае, если он не пожелает расстаться со своей карьерой моряка. Таково было решение обоих отцов, а пока Марк получил разрешение посещать время от времени свою жену и писать ей, сколько его душе будет угодно. Прежние дружеские отношения Анны с Бриджит возобновились. Марк посылал своей молодой супруге письмо за письмом, исполненные самых нежных и страстных выражений его чувств.

Тем временем судно Марка готовилось к отплытию, и молодому офицеру можно было отлучаться с него только раз в неделю. Воскресные поездки к жене стали для него истинными праздниками: молодые супруги туляли, катались, ездили за город в сопровождении Анны и возвращались до той совершенно довольные и счастливые, с тем, чтобы снова расстаться на целую неделю.

Не прошло и месяца со дня свадьбы Марка Вульстона и Бриджит Ярдлей, как «Ранкокус» снялся с якоря, намереваясь плыть в Тихий океан, а оттуда далее в Кантон. Перед самым отплытием Марк ухитрился вырваться на денек в Бристоль, а доктор Ярдлей, тронутый горем своей дочери, согласился свезти ее вместе с Анною в Филадельфию для последних проводов молодого моряка.

Когда, наконец, наступил момент окончательной разлуки, сердце моряка болезненно сжалось, а Бриджит громко рыдала. Два года разлуки — ведь это целая вечность!

В своей каюте Марк нашел много следов заботливости и предусмотрительности своей молодой жены: все, что только могло ему быть нужно или приятно в пути, было приготовлено и припасено для него.

Художники в то время были редкостью в Америке, и заказать портрет было делом не легким; но Бриджит все же заказала свой силуэт и повесила в хорошенькой рамке в каюте мужа. Этот темный профиль слегка склоненной головки, чрезвычайно живо напоминавший оригинал, был самым трогательным знаком ее внимания.

Жизнь на судне с самой минуты отплытия пошла своим обычным порядком: и в праздники, и в будни, и днем, и ночью, и в бурю, и во время штиля все были заняты работой. Согласно заведенному порядку, капитан Кретшли зашел в Рио-Жанейро, чтобы возобновить и пополнить свои запасы. Простояв с неделю на этом живописном рейде, «Ранкокус» продолжал свой путь.

Обогнув мыс Горн[5], он зашел в Вальпарайзо и здесь сделал новый запас воды и всяких припасов на случай заболевания кого-либо цынгою, затем, приблизительно через две недели, «Ранкокус» снова пустился в море.

Всего лет за двадцать до времени нашего рассказа знаменитый Кук совершил свои путешествия и описал их в своих донесениях, но и после него осталось еще очень много неисследованных мест, и карты были далеко не совершенны.

Тихий океан, если принять во внимание его громадную величину и те ветры, которые там преобладают, не может быть назван бурным; но стоит только взглянуть на карту, чтобы тотчас же убедиться, что в нем островов, рифов, скал и отмелей всякого рода несравненно больше, чем в Атлантическом океане. В продолжение двух месяцев после того, как «Ранкокус» вышел из Вальпарайзо, капитан Кретшли крейсеровал в водах Тихого океана в поисках за намеченными в его инструкциях островами.