Олдовэйский каньон


Свет озарит и происхождение человека и его историю.

Чарлз Дарвин

— Умоляю тебя, Луис, — наберись терпения и не поднимайся с постели. Тебе станет хуже, и нам придется возвращаться в Арушу, чтобы устроиться в госпиталь. Надеюсь, ты понимаешь, насколько это рискованно? Я не говорю уж о том, что такое путешествие не позволит спокойно завершить наш и без того слишком короткий и дорогостоящий полевой сезон, а запланированное придется выполнять в следующем году…

— Но, Мэри, я не думаю отлучаться от лагеря далеко. Просто несколько позже поброжу в окрестностях. Голова у меня болит не сильно, а приступ лихорадки совсем слабый! — робко возражал супруге Луис Базетт Лики, хотя понимал, что последует за его невинным предложением.

— Очень сожалею, мой друг, но тебе все же придется остаться в постели несмотря на то, что ты так настаиваешь на прогулке, — сухо возразила Мэри и, считая разговор оконченным, направилась к выходу из палатки. — Тута и Сэлли я забираю с собой в «Лэнд-Ровер», поэтому единственное, что может оправдать твой выход на солнце, будут носороги, если они забредут в лагерь и попытаются навести беспорядок в хозяйстве. Не волнуйся, я буду работать на раскопе за двоих. До вечера!

Лики обреченно вздохнул, окончательно уяснив, что мольбы о снисхождении бесполезны. Он с завистью проводил взглядом собак Тута и Сэлли, которые весело мчались к машине, перегоняя друг друга. Вскоре зашумел мотор джипа. На этот раз 17 июля 1959 года автомобиль удалялся в сторону раскопа без начальника экспедиции — у него из-за недомогания был «выходной» день.

Конечно, неуступчивость Мэри по отношению к недомогающему начальнику Олдовэйской археологической экспедиции можно попять и объяснить также заботами, связанными с высокими целями экспедиции. Короткие семь недель очередного полевого сезона в ущелье Олдовэй почти на исходе, и было бы совсем некстати прервать удачно начатые работы лишь для того, чтобы отправиться лечиться за десятки миль невыносимого по трудности пути в Арушу. Лики вспомнил, какие лишения претерпел он и Мэри, когда они недавно доставляли в больницу одного из своих помощников, у которого внезапно начался приступ аппендицита, и пришел к выводу, что ему следует счесть за благо пребывание в лагере день-другой, как ни не хотелось соглашаться с такой грустной перспективой. В этой печальной ситуации оставалось лишь предаться воспоминаниям о днях минувших да помечтать о будущем…

А вспомнить есть о чем, если представить, что археологией Африки он, Луис Сэймор Базетт Лики, ныне куратор Коридонского музея города Найроби (Кения), начал заниматься 36 лет назад, а здесь в Олдовэйском каньоне ведет раскопки целых 28 лет! К тому же Африка, этот экзотический и неудержимо манящий к себе континент, для него не просто место, где он волею судеб ведет научные исследования, а настоящая родина, без которой Лики давно не мыслит своего существования. Так уж случилось, что судьба его семейства с конца прошлого века оказалась навсегда связанной с Восточной Африкой. Все, если он не ошибается, началось с того, что однажды его мать Мэри Базетт, а также се сестры Луиза, Нелли и Сибелла, старшей из которых исполнилось всего 23 года, неожиданно решились, к ужасу отца, полковника британской армии, отправиться в Африку, чтобы заняться миссионерской деятельностью. Дед Луиса, — человек неробкого десятка, и своих 13 детей воспитывал настоящими сорвиголовами, но и он пришел в замешательство, когда узнал о непреклонном решении любимых дочерей. Переубедить их не удалось, и родители безнадежно махнули рукой — будь по-вашему, отправляйтесь куда хотите! Весной 1892 года из тихого городка Ридинга, расположенного недалеко от Лондона, провожали в дальний путь отчаянно храбрых сестер, а через три месяца изнурительного плавания по Атлантическому океану они высадились на берегу Восточной Африки в Момбазе. Чтобы представить степень удивления и любопытство белых поселенцев и аборигенов Момбазы, достаточно сказать, что сестры оказались первыми в Восточной Африке незамужними женщинами, прибывшими из Европы!

Мэри и Сибелла остались в Момбазе, где вскоре приступили к обучению местных жителей чтению и письму. Луиза отправилась в Танганьику, а самая смелая из сестер, Нэлли, решила продолжить путешествие по Африке и направилась по бездорожью в тысячекилометровую поездку, конечной целью которой стала Уганда. Лики с улыбкой припомнил рассказы матери об «отчаянной тетушке Нэлли», которая, как и приличествует настоящему миссионеру, ехала по Африке безоружной. Впрочем, тетушка Нэлли не считала себя полностью безоружной, поскольку в ее багаже лежали зонтик и будильник. Позже она всерьез уверяла Мэри, что если ночью, в самое тревожное для пребывания в джунглях время, каждые два часа заводить будильник, то подкрадывающийся к лагерю лев, заслышав непривычный звон, вынужден будет ретироваться и оставить свои коварные затеи по крайней мере часа на два. Когда же лев, опомнившись, рискнет опять приблизиться к лагерю, его вновь встретит звон предусмотрительно заведенного будильника! Тетушка Нэлли искренне верила, что если ей за время переезда из Момбазы в Уганду так и не пришлось отдубасить нахального льва зонтиком, по ее убеждению, оружием крайних мер, то виной тому будильник, из-за которого ей приходилось просыпаться каждые очередные два часа ночного отдыха!

Но не для всех сестер сбылись добрые надежды. Матери Лики, Мэри Базетт, не повезло с самого начала — вскоре она тяжело заболела. Врач, после нескольких безуспешных попыток остановить болезнь, настойчиво посоветовал девушке немедленно вернуться в Англию.

Мэри чувствовала себя настолько плохо, что не стала упрямиться и вскоре прибыла в Ридинг, не надеясь когда либо оказаться там, куда однажды забросили ее девичьи грезы. Судьба, однако, распорядилась иначе: когда Мэри выздоровела и стала понемногу забывать о романтическом путешествии в Момбазу, она познакомилась в Лондоне и вскоре вышла замуж за миссионера Гарри Лики. Луис не знал, у кого первого из его родителей возникла мысль отправиться в Восточную Африку. Не исключено, что увлекательные рассказы Мэри о Момбазе покорили Гарри, а может, самого отца захватил дух странствий и жажда приключений или виной тому письма сестры Луизы из Танганьики. Как бы то ни было, а в 1902 году молодая супружеская пара Лики прибыла в Восточную Африку и поселилась в деревушке Кабете, расположенной в 8 милях от поселка, который назывался Hайроби. Гарри и Мэри обслуживали английскую церковь построенную в Кабете, и вели проповеди среди кикуйю — членов самого могущественного и многочисленного племени аборигенов Кении.

Помнила ли Мэри о предостережении врача ни в коем случае не возвращаться в Африку? Сначала, может и помнила, а потом — забыла: на сей раз она безвыездно прожила в Кабете 50 лет, не жалуясь на здоровье!

Через год после возвращения в Танганьику в длинном и приземистом, похожем на барак строении с глинобитными стенами и соломенной крышей, прикрытой от тропических ливней огромным брезентом, родился первенец семейства Лики — сын, названный Луисом Сэймором. Затем родились сестры Юлия и Глэдис, но, по рассказам матери и отца, эффект появления их на свет шел ни в какое сравнение с первыми днями жизни Луиса. Дело в том, что он оказался первым белым младенцем, которого смогли увидеть коренные жители Восточной Африки. Как на чудо, сходились посмотреть на ребенка рядовые соплеменники и вожди кикуйю, жившие в окрестностях Найроби и Кабете. Отец уверял позже Луиса, что выглядел он в колыбели с точки зрения старейших кикуйю настолько внушительно и вызывал такой почтительный трепет, что знатные посетители выражали новорожденному свое уважение не совсем обычным способом: гости плевали на младенца, что представляло собой торжественный обряд доверия кикуйю к новому члену семейства Лики, символизирующий передачу жизни каждого члена племени в руки появившегося на свет.

Детство Луиса прошло в Кабете, он рос и воспитывался среди сверстников из племени кикуйю, играл в их игры, делил с ними радости и огорчения. Он в совершенстве овладел языком кикуйю и не только говорил на нем в случае необходимости, но и думал так же, как на английском. Вообще Луис настолько проникся обычаями жизни кикуйю, что в детстве искренне считал себя одним из них, стараясь ничем не выделяться среди своих темнокожих друзей. Он даже жил, когда позволяли родители, в такой же, как в поселке аборигенов, хижине, которую построил с помощью и под руководством «братьев кикуйю». Не удивительно поэтому, что в характере и облике его причудливо совместились типично английское образование, которое дали ему родители, и по-спартански суровое воспитание туземцев кикуйю. Мать учила его читать, писать, считать, а взрослые воины и охотники кикуйю показывали, как нужно правильно держать копье и изловчиться метнуть его, чтобы оно сразу же поразило цель, как бесшумно и незаметно подползти к небольшим пугливым газелям, как, не имея никакого орудия, погрузиться в воду, замаскировать голову болотной травой и терпеливо дожидаться, когда утка опустится на гладь водоема.

А сколько дали ему беседы у вечерних костров рядом с примитивными, как в каменном веке, постройками! Старики кикуйю, заботясь о воспитании молодежи, рассказывали старые предания и сказки. Каждый рассказ имел мудрую, как жизнь, мораль. Оставалось лишь впитывать и следовать ей в общении с людьми и природой. Так, любовь к животным привили Луису кикуйю. Он не только изучил повадки диких обитателей саванны, но научился думать так же, как они. Разве не «логика рассуждений льва» позволяла ему успешно подкрадываться к самым пугливым и осторожным из животных Восточной Африки? Луис думал, что он делал заметные успехи, подражая действиям охотников кикуйю. Иначе как объяснить такой беспрецедентный в истории кикуйю факт, что его, тринадцатилетнего мальчишку белого миссионера, объявили равноправным членом племени, присвоив почетное имя Вакараучи — «Сын воробьиного ястреба»? Тогда, взволнованный торжественной церемонией. посвящения, Луис поклялся остаться навсегда верным воином племени кикуйю.

Лики задумался — сдержал ли он детскую клятву?! Да, он не нарушил ее, и совесть его перед старейшинами кикуйю чиста. Он остался верен друзьям даже в тревожные дни преследования в Танганьике мау-мау: Луис Лики-Вакараучи, первый и единственный белый член племени кикуйю, в то время уже по возрасту не воин его, а старейшина, высшая честь которого может только снизойти на рядового соплеменника, а тем более иноземца, сделал все, чтобы, используя свой авторитет и влияние, предотвратить трагедию кровавого столкновения между белыми и аборигенами Восточной Африки.

Ближайшие друзья знали, что Луиса Лики нельзя понять вне обстоятельств, связывающих археолога с кикуйю, для чего следовало забыть, что он англичанин. Лики особо гордился тем, что собратья по племени не воспринимали его как выходца из Британии. Вождь кикуйю Коинандж однажды объяснил любопытствующему: «Мы называем его (Лики) a black man with white face[18], поскольку он скорее африканец, нежели европеец!» В каком же неоплатном долгу он перед своими доверчивыми друзьями! Чтобы хоть в какой-то мере отплатить им за добро, Лики вот уже несколько лет усердно трудится над капитальным исследованием, посвященным описанию быта и жизни кикуйю. Сейчас написано три толстых тома. Пожалуй, теперь ни об одном из африканских племен не рассказано столь подробно, как это сделал Лики о кикуйю. Он поморщился, вспомнив о письме издателей, требующих сократить сочинение до одного тома. Но есть ли смысл публиковать такой научный комикс? Первая капитальная грамматика языка кикуйю тоже написана им.

Лики обязан кикуйю выбором своей будущей профессии археолога, которая стала для него с некоторых пор всеобъемлющей страстью. Случилось так, что особой любовью Луиса пользовались сначала птицы — он мог наблюдать за ними, не уставая, по многу часов подряд. Его интересовали также косточки пернатых, которые встречались в изобилии на поверхности земли после дождей. Вот тогда-то, охотясь за древними костями, Лики впервые обнаружил странные вещи: потоки воды вымывали из глины наконечники стрел, в точности такие, как у охотников кикуйю, но сделанные не из металла, а камня. Мальчика поразили не только необычный материал, использованный для изготовления орудий охоты, но и то поистине ювелирное мастерство, с каким отделывались вещи из камня. Когда взволнованный находкой Луис обратился за разъяснениями к охотникам кикуйю, они не замедлили с ответом, поскольку встречались с вещью хорошо им знакомой. «Это лезвия духов, — сказал с почтительным уважением Доробо. — Знай, Вакараучи, — такие орудия ниспосланы с неба духами грома!»

Когда позже Лики начал читать книги, то узнал, что оббитые камни, захороненные в земле, использовал на охоте древний человек, живший на много веков раньше современных людей. Тогда же юношу стали интересовать вопросы прошлого человечества, африканские древности. Луис, ставший поклонником Дарвина, знал о том, что великий эволюционист, рассуждая о возможном районе происхождения человека, отдал предпочтение Африке. Вот почему Лики с самого начала верил в возможность успеха поиска останков предка людей на земле кикуйю. Поэтому еще до того, как родители решили отправить его в Англию для продолжения образования, он твердо решил отказаться от изучения птиц и посвятить свою жизнь самому увлекательному на свете делу поиска ископаемого человека и костей вымерших животных.

Подготовка к будущей деятельности началась сразу же после того, как Луис появился на земле предков — в Англии. После двух лет обучения в подготовительной школе он поступил в Кембриджский университет. Как первокурсник, он должен был сдать экзамены по двум языкам: французскому, поскольку именно на нем публиковалась большая часть литературы по древнекаменному веку, и какой-нибудь из европейских или иных достаточно распространенных языков Старого Света. Что касается французского, то Лики без затруднений сдал его, а в качестве второго языка выбрал язык кикуйю-банту, о котором даже истинные и дотошные знатоки филологии имели смутное представление.

Лики оживился, припомнив, какой переполох вызвало в почтенном учебном заведении его невинное предложение. В самом деле, поскольку один из поступавших в университет выразил желание совершенствоваться в языке кикуйю, то негоже Кембриджу признать, что оно не осуществимо, так как в известном всему миру вузе нет преподавателя, который мог вести занятия по языку кикуйю! Лики сокрушенно и осуждающе покачал головой, вспомнив, с каким упрямством он стоял на своем, несмотря на уговоры преподавателей…

Кембридж капитулировал! Упрямого студента из Танганьики подключили к занятиям одного из профессоров, который знал язык племени луганда, родственного кикуйю. На том злоключения не кончились, поскольку, когда наступила пора сдавать экзамены, его могли принимать два преподавателя. Но откуда взять второго, если и один найден с таким трудом?! Из Кембриджа в университет Лондона полетел необычный запрос: «Кто может принять экзамен по специальности „язык кикуйю“»? Столица империи не заставила долго ждать ответа: «Миссионер в отставке Г. Гордон Деннис и Луис Сэймор Базетт Лики!»

Выход из тупика нашли весьма своеобразный: профессору, знатоку языка племени луганда, не оставалось ничего другого, как сначала с помощью Луиса Лики терпеливо изучить язык кикуйю, а уже затем вместе с Гордоном Деннисом принять экзамен у Вакараучи. Ничего не скажешь — уникальный для университета случай, когда студент отчитывался перед профессором в знаниях, которыми он любезно поделился с ним в течение нескольких предшествующих месяцев!

На втором курсе с Луисом случилось несчастье: во время игры в регби он ударился головой, и после этого его стали постоянно мучить головные боли, в особенности когда приходилось читать книги. По настоянию врачей он оставил учебу. Лики решил не терять времени даром. Он уговорил известного канадского палеонтолога В. Е. Калтера взять его в экспедицию, которая направлялась в Танганьику на поиски ископаемых рептилий. Калтер оказался превосходным мастером своего дела. Он умел искать ископаемых, со всей тщательностью и осторожностью раскапывал их и в совершенстве владел техникой консервации находок в сложных полевых условиях… Недаром Лики и теперь отдает предпочтение шеллаку и пластырю из Парижа, когда нужно закрепить рассыпающуюся под солнцем древнюю кость. Для двадцатилетнего Луиса поездка в Танганьику и работа там в составе экспедиции Калтера стала первой школой полевых исследований, об уроках которой он с благодарностью вспоминает до сих пор…

Луис, поправив здоровье, снова вернулся в Кембридж, чтобы продолжить обучение. Он успешно сдал экзамены по археологии и антропологии своему учителю А. К. Хиддону и, считая себя достаточно подготовленным, по окончании университета предложил свои услуги на руководство экспедицией, главная цель которой — поиски остатков древнего человека. Заявление Луиса профессор вежливо выслушал, а затем последовал диалог, который Лики любил пересказывать друзьям, интересующимся, как он начал свои археологические раскопки в Восточной Африке.

— Куда же вы намерены ехать? — заинтересованно спросил его маститый собеседник.

— В Восточную Африку! — не раздумывая сказал Луис.

— Не переводите попусту время, — разочарованно буркнул профессор. — Ничего значительного там не найдете. Если уж вы действительно решили посвятить жизнь древнему человеку, то поезжайте в Азию.

— Но я родился в Восточной Африке и уже нашел там следы первобытных людей, — упрямо возразил Лики. — А кроме того, я убежден, что не Азия, а Африка колыбель человечества!

В ответ на эту тираду профессор и его коллеги лишь улыбнулись. Продолжать разговор не имело смысла.

Луис собрал немного денег и в 1926 году вместе с другом, тоже выпускником университета, отправился в первую самостоятельную экспедицию, громко названную «Восточно-Африканской». Стоит ли говорить, что пароход, в каюте третьего класса которого разместился Лики, держал курс на Танганьику. На часть оставшихся от морского путешествия денег он купил палатки, а небольшую толику их сохранил для найма рабочих. Первый археологический маршрут проложен по направлению к тому же участку знаменитой Великой рифтовой долины, протянувшейся на 6400 километров от Иордании до Мозамбика, где как раз к югу от экватора на расстоянии Г)0 миль цепочкой располагались три озера: Накуру, Элиментейна и Навэйша. В ледниковую эпоху озера составляли одно целое, а уровень воды в них стоял на 800 футов выше.

Лики недаром стремился к озерам Великой долины. Еще в 1893 году геолог Д. В. Грегори посетил эти места и первым отметил следы древних оледенений в районе Экваториальной Африки. Ледники там некогда опускались, судя по моренным валам, на километр ниже современной снеговой линии гор. Затем в этом районе работал Эрих Нильсон и тоже обратил внимание на признаки резких колебаний климата во времена, отстоящие от современности на сотни тысячелетий. В этих условиях заманчивой казалась перспектива поиска древнейших изделий первобытного человека среди россыпей галек на высоких озерных уступах, откуда вода отступила более полумиллиона лет назад. Находили же где-то первые белые поселенцы Восточной Африки оббитые камни, а геолог Уганды Е. Д. Вэйланд, изучая древние отложения, обнаружил каменные орудия неандертальцев и даже следы дошелльской культуры, возраст которой выходил далеко за пределы полумиллиона лет! Правда, он не нашел остатков ископаемого человека, но разве не затем прибыл на берега Накуру и Элиментейна Луис Лики?

Экспедицию приютил один из белых переселенцев, Лики помнил, с каким энтузиазмом наводили они с другом порядок в ветхом строении, как снаружи ревел ветер, и казалось, что стены вот-вот обрушатся на незваных гостей. Все обошлось благополучно, а первые разведки заставили забыть невзгоды быта: Лики сразу же открыл несколько стоянок каменного века.

Шесть месяцев продолжались раскопки. Результаты их превзошли все ожидания: на одном из поселений северного берега Накуру Лики раскопал 10 древних захоронений, а на двух стоянках, расположенных в 15 милях южнее на берегу Элиментейна, 16 погребений древнего человека! Он не нашел остатков обезьянолюдей, а тем более недостающего звена. Древние обитатели берегов Накуру и Элиментейна — высокие, стройные, большеголовые — люди рода Homo sapiens, по-видимому, не негроиды, как следовало бы ожидать. Объем мозга у них составлял 1480–1680 кубических сантиметров. Лицо их продолговатое, а нос узкий и длинный. Они хоронят умерших по строго разработанному ритуалу: погребенный лежал обычно в скорченном положении; голову его прикрывали специально уложенные камни. В одной из могил Лики рядом с костями человека обнаружил груду обсидиановых отщепов. Время захоронений вряд ли выходило за пределы 8000—10000 лет. Раскопки стоянок дали большое количество мелких обсидиановых орудий, обломки зернотерок и фрагменты украшенных орнаментом глиняных сосудов. Люди новокаменного века около 4000 лет назад хоронили покойников в раковинных кучах, раскопанных Лики в местечке Гумбан. У них признаки негроидной расы выделялись четко и определенно.

Осенью 1927 года Лики вернулся в Англию и начал обрабатывать собранный материал. Открытия на берегу Накуру и Элиментейна произвели большое впечатление на ученый мир Англии, и неудивительно поэтому, что в течение последующих двух лет Луис имел достаточно денежных средств, чтобы продолжать раскопки в Восточной Африке. Средства выделялись колледжем Святого Джонса, приписанного к Кембриджу. Наибольшие неожиданности и подлинную сенсацию, всполошившую археологов Европы, принесли исследования скального навеса Гамбл, открытого на берегу Элиментейна. 14 культурных горизонтов, заполненных каменными орудиями и костями животных, удалось проследить в рыхлых отложениях навеса. Но наибольшие волнения вызвали три верхних слоя. Сначала Лики раскопал горизонт, который содержал каменные орудия, известные в Европе как позднеориньякские, то есть датированные временем около 30000 лет. Ниже располагался слой с обсидиановыми изделиями, которыми 50000-100000 лет назад пользовались обезьянолюди типа неандертальцев, непосредственных предшественников человека разумного. Далее следовало ожидать горизонт с еще более древней культурой каменного века, и если бы здесь встретились кости человека, то мечта Лики об открытии древнейшего обитателя Африки стала бы явью.

Лики до сих пор не забыл, какое волнение охватило его, когда ниже пласта с орудиями неандертальцев показались человеческие кости! Одно, второе, третье захоронение открыл он, а затем еще два. Самое лучшее из сохранившихся — скорченное, как в Накуру. Но почему черепа людей не имеют обезьяньих черт? Почему вместо примитивных рубил из земли извлекаются знакомые по первому слою ориньякские инструменты? Как объяснить, что вопреки твердо установленной в Европе последовательности развития каменного века ориньякская культура человека разумного предшествует в Танганьике мустьерской культуре неандертальцев?

Лики с честью вышел из затруднений. Он дал объяснение столь же простое, как и неожиданное для скептиков. По его мнению, в Танганьике передовая ориньякская культура верхнепалеолитического человека разумного сосуществовала бок о бок с отсталой и отжившей свой век мустьерской культурой обезьянолюдей типа неандертальцев! Отсюда следовал вывод о неравномерности темпов развития отдельных групп древнейших людей: явление, сохранившееся вплоть до современности. Как будто нарочно, чтобы «теоретически» не сразу «переварили» предложенное им, Лики объявил Африку «эволюционной колыбелью ориньякского человека, который затем мигрировал на север в Европу и на восток в Азию». Обманувшись в ожиданиях открыть костные останки первых в Африке обезьянолюдей, он торопился взять реванш в оценке значения находок верхнепалеолитического человека. Их тоже можно использовать как доказательство справедливости высказывания Дарвина об особо важной роли Африки в становлении человека, не правда ли?

В 1929 году Лики сделал замечательное открытие, которое снова заставило заговорить о нем. На сей раз он вел разведку невдалеке от озера Виктория в местности Кариандуси. Однажды, с трудом пробираясь через густой колючий кустарник, Луис чуть не свалился с пятнадцатиметрового обрыва. Заглянув вниз на обрушившиеся стенки каньона, он замер от удивления — надо же было споткнуться и упасть именно там, где в нескольких метрах ниже из глины торчало рубило, изготовленное из черного полупрозрачного вулканического стекла! Такие огромные ручные топоры, универсальное орудие труда древнейшего человека, выделывали из камня предшественники неандертальцев — обезьянолюди типа синантропа и питекантропа. Поскольку позже рубила на становищах первобытных людей не встречаются, то лагерь их в Кариандуси следовало датировать как минимум 200000 лет. Никогда прежде в Танганьике подобного не находили.

Лики сразу же принял решение развернуть раскопки на этом месте Он, как и ранее, надеялся найти костные останки тех, кто умел так мастерски выделывать из обсидиана ручные топоры. Но его желание, к досаде участников раскопок, так и не осуществилось. Однако картина искусно раскрытого стана первобытных охотников с валяющимися на земле 2000 орудиями и костями съеденных животных оказалась настолько впечатляющей, что в том месте над жилой площадкой соорудили павильон полевого музея. Каждый из любопытных мог осмотреть лагерь предков, где все осталось нетронутым с тех пор, как 200 000 лет назад обезьянолюди покинули временное пристанище, а многометровые толщи глины бережно прикрыли остатки древней жизни.

Раскопки в Кариандуси имели еще одно важное последствие: Лики, просматривая специальную литературу, посвященную исследованиям геологов и палеонтологов на территории Танганьики, обратил внимание на то, что кости таких же, как на стоянке с рубилами, животных нашел в 1913 году профессор геологии Берлинского университета вулканолог Ганс Рек. В 1914 году он опубликовал заметку об открытии в южной части Великой рифтовой долины в каньоне Олдовэй около озер Натрон и Эйянзи. Оказывается, на это место первым обратил внимание немецкий энтомолог из Мюнхена Катвинкель, который охотился с сачком в районе каньона и чуть не поплатился за это жизнью, когда, преследуя редкий экземпляр бабочки, упал с обрыва. Опомнившись, рассеянный Катвинкель заметил, что из пласта глины торчат кости ископаемых животных. Он собрал их, доставил в Берлин, а в 1913 году немецкие палеонтологи и геологи, которых взволновала его коллекция, снарядили в Олдовэй специальную экспедицию. Ее возглавил Ганс Рек.

Олдовэй оказался настоящей сокровищницей — на десятки метров прорезали водные потоки реки Танганьики многоцветные толщи древних озерных отложений. Их пересекали слои вулканической золы и кальцинированного песчаникового туфа, хорошо сохранявшие кости животных. Раскопки Река привели к открытию слоя, богатого палеонтологическими остатками. Среди них преобладали кости давно вымерших животных (динотериевый слон, трехпалые лошади, примитивные антилопы, гигантские жирафы), но в изобилии встречались также остатки современных обитателей саванн Танганьики (носороги, гиппопотамы, свиньи).

Особое волнение Лики вызвало сообщение Река о находке в обрыве каньона на глубине 10 футов погребения. Умерший лежал на правом боку, фоссилизованные кости его подтверждали значительную древность захоронения. Правда, надежда Лики на открытие в Олдовэе первобытного человека не оправдалась — в 1929 году мюнхенские профессора Моллесон и Гейзер опубликовали находку и пришли к заключению, что человек из Олдовэя современный. У него оказались подпиленными нижние резцы, обычай, недавно широко распространенный у многих африканских народов. Но кто знает, что скрывают туфы, песчаники и глины Олдовэя, откуда Рек в таком изобилии извлекал древнейшие кости.

Лики написал письмо в Берлин. Он спрашивал у Ганса Река, не нашел ли он в Олдовэе место, где остатки животных встречаются вместе с обработанными камнями? Профессор ответил, что палеонтология каньона богатая, но все же тамошние ущелья — не те места, где можно открыть культуру палеолитического человека. Во всяком случае, он, Рек, пытался найти каменные орудия и кости первобытных людей, но, увы, безуспешно. Впрочем, продолжить раскопки ему помешала война, а сейчас, если молодой человек желает, он, Рек, готов участвовать в экспедиции, все на месте показать и рассказать, а также передать для дальнейших исследований открытое почти два десятилетия назад местонахождение. Лики принял предложение Ганса Река. Он посетил Берлин, осмотрел коллекцию ископаемых, в том числе остатки погребения из Олдовэя, которые напомнили ему находки захоронений в Накуру и Элиментейне. Вернувшись в Англию, приступил к сбору средств на экспедицию. Как и следовало ожидать, дело это оказалось нелегким, но после двух лет хлопот настойчивость и упрямство Лики перебороли равнодушие британских научных обществ. Собранных денег оказалось достаточно, чтобы в 1931 году направить в Олдовэй большую экспедицию. В ней помимо Луиса участвовали Ганс Рек, Эдмунд Тил, Дональд Мак Иннес, Артур Т. Хэпвуд и сэр Вильям Фучс.

«Да, теперь уже сэр», — подумал Лики. Сколько шума наделала в прошлом, 1958, году его экспедиция, которая впервые пересекла из конца в конец Антарктиду. Пожалуй, поездка в Олдовэй в 1931 году сопровождалась трудностями и опасностями большими, чем современное путешествие по Антарктиде! Это сейчас дорогу в 565 километров от Найроби до Олдовэя можно преодолеть на «Лэнд-Ровере» часов за тринадцать (по сухой погоде, разумеется, ибо однажды в ненастье они с Мэри 26 километров едва проехали лишь за три дня — таковы дороги в африканских прериях!). Но маршрут теперь пролегает прямо через город Арушу, по краю раскинувшегося на 20 километров величественного вулкана Нгоронгоро, через часть Великой долины, известной под названием «низина Балбал». Затем начинается каньон, расположенный по краю равнины Серенгети. Она лежит на полпути между озером Виктория и горой Килиманджаро, двумя наиболее известными географическими достопримечательностями Восточной Африки. А четверть века назад путь к Олдовэю пролегал не по прямой — на 240 километров длиннее, да и машина, на которой пришлось ехать, не отличалась ни мощностью, ни надежностью. Более 800 километров по бездорожью экспедиция преодолела за неделю. Скорость машины едва превышала пять миль в час. Но трудности и неудобства поездки искупались прелестью Экваториальной Африки. По пути то и дело встречались группы слонов и жирафов, носорогов, табуны зебр, аптилоп-гну, газелей Томпсона и совершенно очаровательных карликовых антилоп, высота которых не превышала 35 сантиметров. Животные не проявляли особого беспокойства при виде грохочущего автомобиля. Они, с удивлением наблюдая за людьми, позволяли приблизиться к себе на расстояние до шести метров. Аборигены, хозяева этой земли, чудом перенесенной из далекого прошлого, попадались редко. Лишь иногда в степи виднелись палатки кочевников масаи, которые охотились и перегоняли с места на место свои стада.

Наибольшее впечатление на путешественников произвела первая встреча с каньоном Олдовэй. На 40 километров протянулось это ущелье, разрезая на стометровую глубину окраину выжженной солнцем степи Серенгети. Крутые обрывы, переливающиеся всеми цветами радуги, напоминали собой причудливый слоеный пирог. Окаменевшие и рыхлые отложения перекрывали друг друга в замысловатой по беспорядочности цветовой гамме, сверху к краю ущелья подступала зеленовато-желтая степь, и разрывал горизонт пирамидальный вулкан. Нгоронгоро, плавающий в голубоватом мареве раскаленного воздуха.

Чашу кратера заполняло озеро с чистейшей холодной водой, бесценным сокровищем саванны. Опытный глаз геолога без труда прочитает цветные глинисто-каменные страницы, составляющие крутые стены каньона: там, где сейчас раскинулась засушливая степь, сотни тысячелетий назад плескались волны огромного озера. В засушливые периоды кочующие пески окрестных пустынь подступали к водоему и частично заваливали его. Вулканические пеплы и зола тоже обрушивались на озеро. По берегам откладывались цветные прослойки кальцитовых структур, известных у специалистов-лимнологов под названием «розы пустыни». Обитателями пустынного края становились крысы, мыши, ящерицы, тушканчики, кости которых представляют особую ценность для палеонтологов, поскольку позволяют более точно восстановить климат и природное окружение отдельных эпох. Когда начинались тропические ливни, вода брала реванш у своего извечного врага — песка. Жизнь снова возвращалась в саванну: стада всевозможных крупных животных тянулись к зеленым берегам озера. В илистых водных отложениях и следует искать их кости. Но вода потерпела поражение.

Крупица за крупицей заполнялась твердыми частицами глубокая озерная котловина, пока влага не исчезла и у подножия Нгоронгоро но раскинулась ровная, как стол, степь.

Около полумиллиона лет она наслаждалась покоем, а затем произошла катастрофа. Сильное землетрясение обрушилось на восточную окраину Африки, ломая и обрушивая земные пласты, рассекая их как гигантским мечом, опрокидывая и вздыбливая каменистые породы на протяжении тысяч километров. Тогда-то около 100 000 лет назад и появилась Великая рифтовая долина, протянувшаяся от Ближнего Востока до юга Африки. Олдовэй и Балбал стали частью гигантской трещины, которая в том месте вскрыла слои, заполнявшие некогда озерную котловину. За работу снова принялась вода. Временные потоки в сезон дождей стали «пропиливать» глубже и расширять стены ущелья, пока взорам людей не предстала величественная картина прошлого земли кикуйю и масаи. Чтобы раскрыть детали былого, следовало узнать, какие сокровища скрывали от археологов и палеонтологов каждый из многоцветных слоев, слагающих стены грандиозных обрывов олдовэйского каньона.

Лики потрясло увиденное. Вот оно место, достойное открытия самого древнего на Земле человека и недостающего звена. Во всяком случае, он не сомневался, что обязательно найдет здесь рубила — в точности такие, как в Кариандуси! Ибо, если по берегам древнего озера, судя по находкам Ганса Река, бродили те же животные, на которых охотились обезьянолюди, жившие 200000 лет назад невдалеке от озера Виктория, то почему орды первобытных людей не могли разбить становище в Олдовэе? Не так много в восточно-африканской саванне мест, изобилующих водой, чтобы древний человек не заметил, такое благодатное для жизни и охоты угодье!

Когда Лики поделился своими мыслями с коллегами и даже высказал убеждение, что именно здесь следует ожидать открытия предка более древнего, чем питекантроп, то Ганс Рек, подзадоривая молодого археолога, сказал:

— Готов держать пари — вы, Луис, вряд ли найдете здесь хотя бы один оббитый камень!

— Хорошо, я заключаю с вами пари, профессор, — ответил Лики. — Более того, Олдовэй мне нравится настолько, что я убежден — не пройдет и 24 часов, как вы будете держать в руках не что-нибудь, а настоящее ручное рубило…

Лики с удовольствием припомнил, как он выиграл пари. Чтобы найти рубило и торжественно вручить его изумленному Реку, ему понадобилось всего семь часов! Поиски каменного века, начатые Лики в первый день прибытия в Олдовэй, не ограничились этой удачей. За первым открытием последовали другие. Оббитые человеком камни залегали на различных уровнях от края обрыва ущелья, отмечая места, где располагались стоянки древних охотников. Глубина залегания примитивных инструментов, цвет и характер глинистого пласта, в который они включены, а также кости животных, найденные вместе с ними, позволили Лики создать на удивление целостную и многогранную картину эволюции культуры каменного века на протяжении почти полумиллиона лет. Из них 400 тысячелетий в Олдовэе жили обезьянолюди, главным орудием которых оставались рубила. Внизу обособленно друг над другом располагались четыре последовательных горизонта шелльской культуры, когда впервые появляются рубила (слой II). Черепашьими темпами от прослойки к прослойке совершенствовались они, пока в пятом горизонте не появились ручные топоры ашельской культуры. От пятого до девятого горизонтов (слой III), залегающих на десятки метров выше шелля, происходило медленное развитие ашельского рубила.

Ну, не поразительна ли отсталая культура, если в громадный, на полмиллиона лет, промежуток времени первобытный предок, ее создатель, использовал однажды изобретенный инструмент? Однако, как показал Лики, консерватизм этот мнимый. Удачно найденная форма орудия, оббитый с двух сторон и приостренный на конце камень — ручной топор, действительно пережила тысячи веков. Но, во-первых, материалы, полученные при раскопках стойбищ Олдовэя, показывали, что сама по себе форма не остается неизменной, а варьирует, подчиняясь определенным закономерностям. Во-вторых, с течением времени, медленно, но совершенствуется техника обработки камня, накладывая заметный отпечаток на облик орудия. Оно становится площе, изящнее, тоньше, а следовательно, и эффективнее в работе. В-третьих, рубилами не ограничивается набор инструментов древнего олдовэйца: в его арсенале имелись скребла, остроконечники, ножи, изготовленные из крупных пластин, проколки, скребки, отбойники, нуклеусы, с которых скалывались заготовки более мелких инструментов. Изучение их тоже подтверждает мысль о неуклонном совершенствовании культуры каменного века Восточной Африки с течением времени. Олдовэй, таким образом, представлял собой своеобразную музейную экспозицию, изучение которой раскрывало историю человека и окружающего его животного мира за полмиллиона лет.

За полмиллиона? А может быть, за миллион? Вопрос поставлен резонно, поскольку при раскопках в Олдовэе в 1931–1932 годах Лики обнаружил культурные горизонты (1 слой), залегающие на стометровой глубине, на 16,5 метра ниже слоя с самыми ранними шелльскими рубилами и с костями животных более примитивных, чем те, на которых много времени спустя охотились обезьянолюди, питавшие пристрастие к ручным топорам. Это была архаическая культура настоящего недостающего звена, по сравнению с которой шелль и ашель, самые ранние из стадий древнекаменного века, представленные в Олдовэе, как и в Европе, серией последовательных стадий, казались высокосовершенными, несмотря на их примитивизм и однообразие.

Действительно, этот древнейший из известных ранее этапов культуры палеолита типа дошелль, названный Лики олдовэйским, характеризовался наличием, по существу, одного-единственного по типу инструмента, если не считать грубых сколов с легкой подправкой, которые использовались как ножи — небрежно затесанной на одном конце галькой. Какое-то раннее человекообразное существо, почти обезьяна по статусу физическому и интеллектуальному, делало первые шаги в изготовлении орудий труда. Оно затрачивало минимум усилий при их оформлении: подходящая по форме округлая или продолговатая галька кварцевой или кварцитовой породы затесывалась на конце с одной или двух сторон. В результате получались своеобразные сечковидные рубящие инструменты, которые археологи назвали чопперами или чоппингами (в зависимости от того, с одной или двух сторон приострялся рабочий край орудия; chopper — сечка). Остальные грани и плоскости гальки оставались необработанными и сохраняли гладкую поверхность, в отличие от рубил, при изготовлении которых были оббиты обе стороны исходного желвака камня, заострив при этом рабочий конец и боковые стороны инструмента и оформив для удобного расположения орудия в руке его рукоятку, или, как археологи говорят, «пятку». Чоппер, от которого веяло подлинной первобытностью младенческого этана истории предков человека, еще более комплексное и многостороннее по назначению изделие, чем рубило. При изготовлении его скалывались отщепы — следовательно, галька представляла собой не только исходную, подготовленную самой природой заготовку будущего орудия, но также нуклеус, то есть ядрища для получения сколов, которые затем употреблялись как примитивные режущие инструменты. Чоппер и чоппинг служили орудиями нападения и защиты, с помощью их копали землю, рубили дерево, дробили кости, сдирали кожу с убитого животного и разделывали его тушу, скребли, резали, пилили, сверлили и кололи.

Лики не ограничился теоретическими рассуждениями, анализируя особенности олдовэйской культуры. Не принимая ничего на веру и стараясь проверить выводы экспериментально, он стал учиться изготовлять чопперы и чоппинги, чтобы уяснить, как их оформляли, а затем использовали в деле. Со временем Лики довел до совершенства свое мастерство, и ему требовалось всего четыре минуты, чтобы изготовить рубило или чоппер. Делая их на глазах изумленных африканцев-пастухов, Лики старался развеять их скептицизм в отношении извлекаемых из земли инструментов. Обкалывать гальки было нелишне и в присутствии помощников по раскопкам, поскольку они с недоверием относились к его мастерству.

Но одно дело изготовить инструменты олдовэйского типа, а другое доказать, что их действительно можно использовать. Лики довел до конца эксперимент: когда однажды в лагерь привезли барана, предназначенного для праздничного пиршества, он позвал девятнадцать старейшин из кочевавших в окрестностях Нгоронгоро племен масаи, собрал своих сотрудников-африканцев, пригласил для беспристрастной фиксации события фотографа из американского научно-популярного журнала «National Geographic» и начал священнодействовать. Сначала на глазах пораженных зрителей Лики несколькими ловкими ударами приострил гальку, превратив ее в сечковидный инструмент, а затем принялся за барана, попросив засечь время начала работы. За 20 минут он с помощью обычного каменного орудия олдовэйской культуры снял с животного шкуру, выпотрошил его и, следуя строгим правилам столичных гастрономов Найроби, расчленил на части дымящуюся тушу. Нужно было видеть изумление и замешательство, светившиеся в глазах фотографа Боба Сиссона, чтобы оценить по-настоящему эффект, который произвел на зрителей Лики, продемонстрировавший навыки самого раннего из олдовэйцев древнекаменного века.

Что касается старейшин масаи, то они не сомневались во всемогуществе Лики. Разве он не вылечивал их, когда кого-нибудь из соплеменников кусала змея или неудачно оканчивалась охота на львов? В палаточном лагере можно всегда бесплатно получить чудодейственные лекарства от малярии и разных кожных болезней. А как ловко узнал Лики, где под землей находятся запасы воды! Там потом в двух местах он выкопал водоемы, и теперь скот племени не испытывает жажды. Лики, однако, пригласил старейшин в лагерь не для того, чтобы полюбоваться впечатлениями, которые окажут на них его эксперименты. Просто он не упускал случая провести просветительную работу. Объяснив, что такими, как в его руке, чопперами пользовались в работе далекие предки людей, Лики стал толковать вождям об уникальности Олдовэйского ущелья как памятника старины, в земле которого сотни тысяч лет сохраняются остатки разных культур. Он просил старейшин не прогонять по склонам каньона стада животных, так как они могут растоптать копытами череп предка. Боб Сиссон не переставал удивляться: Лики говорил с вождями не на английском, а на языке суахили!

Несмотря на удачу, связанную с открытиями в Олдовэе необычно полного ряда последовательных ступеней эволюции шелльской и ашельской культур, а также находки в первом слое каньона дошелля — олдовэйской культуры, запрятанной почти под стометровой толщей глины, Лики тем не менее не испытывал полного удовлетворения ни в первый, ни в последующий сезоны раскопок на окраине степного плато Серенгети. Не хватало заключительного, главного, по-бетховенски всесокрушающего аккорда, чтобы торжество человеческого упорства, труда и мысли в разгадке проблемы появления на Земле людей засверкало подлинным совершенством и значительностью.

Призыв к старейшинам масаи не допустить уничтожения черепа — своего рода превентивная мера, ибо, несмотря на все старания и усердие, в руки Луиса Лики за 28 лет раскопок в Олдовэе попало всего две коронки человеческих зубов. Их нашли в 1955 году на стоянке ВКП при раскопках самого древнего из шелльских горизонтов — культуры шелль I, для которой характерно использование наряду с немногочисленными примитивными рубилами массы галечных чопперов. Зубы — левый нижний второй коренной и левый клык — принадлежали ребенку 3–5 лет. Они отличались огромными размерами и по строению соответствовали скорее зубам синантропа и гейдельбергского человека, чем австралопитековым. Гоминидное существо, которое около полумиллиона лет назад впервые изготовило рубила, обладало зубами большей величины, чем парантроп крупнозубый! Лики, изучив зубы, написал в журнале «Nature»: «Мы имеем дело с огромным истинным гоминидом, который не принадлежит к австралопитековым по типу. Зубы подтверждают, что мы имеем дело с человеком!» Далее он высказал предположение, что именно такого типа человек, современник австралопитеков, изготовлял орудия, найденные Робинзоном и Масоном в брекчии Стрекфонтейна. Они назвали его телантропом. Что ж, может быть, в Олдовэе и найдены его первые костные остатки?

Конечно, найти первым в мире косточки шелльца, несмотря на их крайнюю фрагментарность, вещь приятная, но где черепа тех, кто первым из людей осваивал берега озера в Олдовэе за миллион лет до начала эпохи цивилизации, кто учился выделывать из непослушного камня первые чопперы и рубила, кто осваивал трудные и сложные для слабовооруженного существа приемы охоты на быстроногих и чутких обитателей африканских саванн и джунглей? Если облик ашельца можно представить по материалам питекантропа и синантропа, то как выглядел шеллец, а тем более человекообразное существо дошелльской или олдовэйской культуры, оставалось неясным. Между австралопитеками Дарта и Брума и древнейшими из пока открытых на Земле гоминидами синантропом и питекантропом по-прежнему располагалось загадочное недостающее звено.

Лики верил, что из всех выявленных археологами пунктов с остатками самых ранних из известных становищ первобытного человека Олдовэй наиболее перспективное место. Однако шли годы, но надежды так и оставались надеждами. Будь на месте Лики другой археолог, он давно бы забросил Олдовэй или оставил его другим, кто возжелал испытать судьбу и счастье.

Вот и наступил очередной, 1959, год. Уже 28 лет ведутся раскопки в Олдовэе, а Лики до сих пор надеется открыть череп недостающего звена, или древнейшего человека. Впрочем, ему ли жаловаться на судьбу? Прошедшие десятилетия не раз баловали его сенсациями. Недаром у археологов вошло в поговорку выражение — «удача Лики». Если говорить действительно о первой после открытия Олдовэя удаче, то стоит прежде всего вспомнить счастливую встречу в 1933 году со студенткой Лондонского университета Мэри Николь. Они встретились на званом обеде, где предстояло выступить археологу из Танганьики. Мэри опасалась скучной лекции, но ошиблась в предположении: энергичный молодой человек представился как Луис Лики, а рассказывал он не о чем-нибудь, а об Олдовэе. Причем горячо и увлеченно! Неудивительно, что гость из Африки покорил Мэри Николь, и она попросила его взять ее в экспедицию.

Любовь к археологии у Мэри давняя. Луис с удивлением узнал, что тот знаменитый Джон Фрери, который в XVIII веке первым в Англии обнаружил в Соффолке рубило и обратил на него внимание как и на изделие рук первобытного человека, — прапрадедушка Мэри. Ее отец художник Эрскин Николь много путешествовал с дочерью по юго-западной части Франции, которую любил из-за зелени ее лугов и удивительного неба. Там же родители осматривали пещеры, к чему со временем пристрастилась и Мэри. Пока отец рисовал, она лазала по камерам гротов и в одну из таких прогулок в местечке Кабререте встретилась с аббатом Лемози. Он известен тем, что открыл в пещере изображения животных, нарисованных охрой человеком древнекаменного века. Аббат пригласил девушку, которая отлично рисовала, заняться вместе с ним изучением наскальной живописи, а затем дал первые уроки правил проведения раскопок. Мэри увлеклась археологией и ни о каком другом занятии с тех пор не помышляла. Неудивительно поэтому, что в Лондонском университете она специализировалась по предыстории и геологии, а в каникулы выезжала с сокурсниками на раскопки древних стоянок Англии. Ей довелось копать широко известный специалистам древнекаменного века Клетон.

Но разве можно сравнить по впечатлениям все, с чем она до сих пор соприкасалась в археологии, с Олдовэем?! Когда Николь вернулась из Танганьики и ее спросили, не жалеет ли она, что поехала в Африку, то Мэри засмеялась и сказала: «Едва ли. У меня лишь одно огорчение, что я не оказалась там раньше!» Стоит ли говорить, что на следующий год она снова отправилась в Танганьику. Эта поездка решила ее судьбу: она стала Мэри Лики.

Луис давно уверовал в легкую на открытия руку супруги. Недаром друзья называют Мэри «Счастьем Лики». В том, что за прошедшие годы судьба не обходила его удачами — немалая заслуга Мэри Лики. Чего стоит, например, эпизод, разыгравшийся семнадцать лет назад, в 1942 году на знаменитой теперь стоянке Олоргазейли, открытой в ущелье того же названия при одной из разведочных поездок всего в 40 милях от Найроби. Луис первым наткнулся на площадку, засыпанную сотнями рубил.

Пораженный увиденной картиной, он позвал Мэри посмотреть находки. Однако она не только не поспешила к нему, но вскоре стала настойчиво звать к себе. С большой неохотой пошел Луис к месту, где замешкалась Мэри, и был удивлен: без преувеличения тысячи рубил устилали разрушенный землетрясением участок древней террасы, не превышающий в размере 50 квадратных ярдов. Ничего подобного многоопытный Лики не видывал в жизни. Раскопки раскрыли здесь двадцать культурных горизонтов, залегающих друг над другом, и в каждом из них в изобилии встречались рубила. Теперь на этом месте, как и в Кариандуси, построен трехкомнатный полевой музей Королевского национального парка Кении, где в любое время со специальной платформы можно полюбоваться завалами обработанного обезьянолюдьми камня.

Вторая история более увлекательная. Она связана с открытием черепа проконсула — загадочного существа, которому антропологи придают особое значение в поисках глубинных, отстоящих на десятки миллионов лет от современности, корней родословной обезьян и человека. Первую челюсть проконсула нашли в Западной Кении в районе ущелья Кавирондо в Кору, где еще в 1926 году доктор Гордон обнаружил на своей ферме нижнемиоценовые ископаемые и послал их в Лондон. Британский музей командировал в Танганьику Артура Т. Хэпвуда, который присоединился к экспедиции Лики и вместе с ним начал раскопки в Кору. Через четыре недели поисков Хэпвуд нашел отдельные зубы, а также части нижней и верхней челюстей проконсула и напечатал сообщение о них в 1933 году. В 1942 году Лики обнаружил еще две челюсти проконсула, несходные с челюстями шимпанзе. Антропологи после изучения всего материала выделили три вида проконсулов, отличающихся по размерам: один из них — меньше шимпанзе, другой — такой же, как шимпанзе, а третий достигал величины гориллы. С этих пор миоценовые толщи влекли к себе Лики из-за возможного открытия новых остатков загадочного антропоида, предка обезьян и человека.

Еще в начале тридцатых годов во время путешествия на пароходе внимание Лики привлек остров Рузинга, расположенный напротив ущелья Кавирондо в 32 километрах от берега озера Виктория. На нем широко распространены вулканические отложения, возраст которых датировался миоценом — 25000000—40000000 лет. Дикие животные берега Рузинги, где в вулканических пеплах могли залегать кости, привлекали Лики, и он, начиная с 1932 года, неоднократно посещал его, чтобы провести разведки и раскопки. Здесь миоценовые вулканические пласты хранили десятки тысяч костей всевозможных животных, среди которых особый интерес представляли многочисленные по родам и видам низшие обезьяны — мартышковые и лемуры, достигавшие иногда размеров гориллы. Обилие новых видов и родов обезьян в миоцене Восточной Африки означало бурное развитие приматов. Из земли Рузинги извлекались кроме того окаменевшие жуки, гусеницы, мухи, муравьи, черви, птицы, ящерицы и даже слизняки. На удивление хорошо сохранились также растительные остатки. Но наибольшее внимание вызвали открытия в 1942 и 1946 годах двух челюстей проконсула. Для четкого определения статуса этой обезьяны и ее роли в отделении человеческой эволюционной ветви от антропоидной недоставало черепа. Но найти его было нелегко. Дело в том, что множество костей животных Рузинги испортили миоценовые крокодилы-гиенодоны, которые грызли и дробили их. И вот 21 октября 1948 года Луис и Мэри в очередной раз посетили остров, чтобы заняться раскопками на стоянке, условно названной Р.106. Лики питал к ней особое пристрастие, вызванное тем, что однажды ему удалось в 45 метрах от нее найти интересного ископаемого крокодила. Мэри — поистине достойная его ученица — семь раз проходила по склонам воронкообразного обрыва с одиноко растущим деревом на вершине. Какая-то сила, а вернее, интуиция прирожденного разведчика, тянула ее к обычному и малопримечательному склону. Кажется, здесь просмотрена каждая пядь поверхности, и найти что-либо просто невозможно. Мэри, тем не менее, пошла в восьмой раз, перевернула несколько камней, и сначала она заметила крохотный зуб, а затем при расчистке в следующие дни там появилась часть хорошо сохранившегося черепа проконсула с нижней и верхней челюстью! У черепа отсутствовали лишь затылочные кости.

Ценность такой находки для палеоантропологии трудно переоценить. Луис Лики решил немедленно направить Мэри в Лондон с тем, чтобы ознакомить специалистов с особью, достигшей возраста 25 000 000 лет. Интерес представляло заключение одного из ведущих английских специалистов по приматам профессора Оксфордского университета Вилфрида Ле Грос Кларка. Лондон торжественно встретил «миоценовую леди». Большая толпа репортеров, фотографов и операторов кинохроники сломя голову бросилась к трапу самолета, едва Мэри показалась в проеме двери. Они для уверенности и спокойствия желали снять дубль знаменательного события. Затем за дело взялись репортеры. В специально отведенной для пресс-конференции комнате аэровокзала, перебивая друг друга, они стали задавать всевозможные вопросы, связанные с обстоятельствами открытия черепа проконсула и значением находки для решения проблемы родословной человека. Мэри спокойно и обстоятельно отвечала, а на столе бесстрастно лежал небольшой череп «миоценовой леди», виновницы необыкновенного переполоха. Два детектива в штатском стояли за спиной Мэри, не спуская глаз с окаменевшего черепа проконсула.

Мэри Лики вздохнула свободно, лишь оказавшись в Оксфорде в кабинете Ле Грос Кларка. На этот раз она задавала вопросы, а профессор осматривал находку и отвечал. Знаменитый антрополог был потрясен увиденным — Лики несомненно прав: на острове Рузинги обнаружили останки удивительного существа, в строении черепа которого угадывалось что-то от антропоида и человека. Округлый лоб, лишенный характерных для высших обезьян валиков, напоминал человеческий. С человеком проконсула сближали также отсутствие в нижней челюсти так называемой обезьяньей полки, узкая и копытовидная, а не широкая и с параллельными, как у обезьян, форма зубной арки нижней челюсти, ее меньшая прогнатность, округлые и небольшие участки кости, где соединялись нижняя и верхняя челюсть, плоская, а не скошенная, как у обезьян, изношенность зубов, более прямой и близкий к вертикальному, чем у современных обезьян, подбородок, что свидетельствовало о меньшем выступании вперед лицевых костей, некоторое, несмотря на массивность, уменьшение в размерах клыков и предкоренных зубов. Клыки к тому же не так далеко отклонялись от зубного ряда, как у антропоидов. Особое внимание Кларка привлекали резцы: нижние характеризовались примечательно малыми размерами, а верхние оказались похожими на резцы человека. Однако все же клыки у проконсула характеризовались приостренностью, значительными размерами, и для кончиков их между нижними зубами просматривались свободные до четырех миллиметров участки — диасистемы. Коренные несли на коронке костяные полоски эмали — цингулюм, а жевательная поверхность отличалась сложностью строения, в частности необычно многочисленными выступами. Носовые кости у проконсула длинные, узкие и параллельные, как у низших мартышковых обезьян.

Проконсул в целом бесспорно представлял собой древнейшую обезьяну, но, судя по отдельным характерным чертам строения черепа, это была не специализированная, то есть по существу зашедшая в тупик форма антропоида или низшей обезьяны, а такая их разновидность, которая допускала в ходе последующей эволюции выход как к стволу человека, так и ветви высших антропоидных обезьян. В этом смысле проконсул представлял начальное звено на длинном в десятки миллионов лет пути становления человека. Во всяком случае, акции особой роли Африки как первичного центра в истории приматов выглядели теперь, как никогда, высокими. По-видимому, отсюда мигрировал антропоидный предок как на север в Европу, так и на восток в Индию и на территорию Центральной Азии.

Последующие находки остатков скелета проконсула подтвердили предварительные выводы Ле Грос Кларка. Лики во время одной из очередных раскопок на острове Рузинга обнаружил три кости конечностей самой ранней из антропоидных обезьян. Особенности строения их, пропорции и структура оказались весьма любопытными. Кларк пришел, в частности, к заключению, что нога человека скорее происходит от нижней конечности типа проконсула, чем от конечностей современной высшей антропоидной обезьяны. При сравнении найденных костей с соответствующими частями конечностей шимпанзе выяснилась большая близость первых человеческим. Проконсул, по мнению Кларка, вероятнее всего передвигался на четырех конечностях по земле, а не проводил всю жизнь на деревьях. Если это так, то с исходной точки освоения прямохождения у обезьяны началось освобождение от локомоции передних конечностей и прогрессирующее увеличение объема мозга, призванного координировать сложные движения выпрямляющегося тела. Вот он, первоначальный эволюционный толчок, последствия которого оказались столь грандиозными!

Изучение костей животных, найденных вместе с проконсулом, показало, что в миоцене на востоке Африки тропические леса перемежались открытыми участками степи, где как раз и могли развиться наземные обезьяны. Когда леса исчезли, далекие потомки проконсула не мигрировали в тропики. Нижние конечности у них стали длинными, передние освободились для труда, а всеядность, использование в пищу не только растительных остатков, но и мяса, привела к изменениям я зубах и челюсти. Когда и как конкретно произошло знаменательное событие, сказать трудно. Процесс становления человека сложен, и Лики вслед за Дарвином любил повторять: «Мы никогда не сможем указать на точно определенное время и существо, а затем произнести: „Здесь начало человека!“». Однако каждое новое открытие проливало дополнительный свет на тайну происхождения человека. Находка проконсула одно из них. Где-то там в миоцене около 25 000 000 лет назад от ствола проконсула или другого существа, родственного ему, отделилась не только антропоидная, но и человеческая ветвь, родоначальница современного Homo…

По-видимому, Луис, забывшись в воспоминаниях, задремал, поскольку не слышал, откуда и как появился около лагеря автомобиль. Он вздрогнул и проснулся, осознав, что к палаткам на всей скорости мчится «Лэнд- Ровер». Он вскочил с постели — не случилось ли несчастья с Мэри? Неужели собаки просмотрели скорпиона или змею?

Джип резко затормозил, и сразу же послышался громкий, срывающийся на высоких нотах голос Мэри:

— Вот он у меня! Вот он у меня! Вот он у меня!

Голова у Луиса продолжала ныть, и он никак не мог понять, что происходит.

— Что у тебя? Тебя кто-нибудь укусил? — тревожно спросил он.

— Он! Человек! Наш человек, — продолжала кричать Мэри. — Тот, которого мы так долго искали. Иди скорей сюда. Я нашла его зубы!

Боль в голове сразу же прошла. Лики бросился к рабочему комбинезону, стремительно натянул его и помчался к джипу, около которого его нетерпеливо дожидалась Мэри. Едва Лики успел захлопнуть дверцу джипа, она лихо развернула автомобиль и на максимально возможной скорости бросила его вперед.

— Я решала сегодня заняться местонахождением HLKI — тем участком склона, где ты в 1931 году нашел первые орудия олдовэйской культуры, — рассказывала Мэри. — И вот представь себе мое состояние, когда я, передвигаясь на корточках по окаменевшему участку слоя, внезапно заметила кусочек кости. Мне сразу показалось, что я вижу обломок черепа человека, а не животного. Скользнув взглядом чуть выше, откуда кость могла сползти или вывалиться из глины, я увидела нечто замечательное, что сразу же развеяло возможность каких-либо сомнений: из слегка разрушенной скальной породы торчали два огромных, расположенных рядом друг с другом зуба. По всем признакам, насколько я успела их рассмотреть, они человеческие. Может быть, лишь чересчур большие…

— А ты заметила место находки? — испуганно спросил Лики, представив, что будет, если Мэри не найдет участок, где покоились зубы.

— Не волнуйся, как ни не терпелось мне скорее поделиться с тобой новостью, я сначала соорудила там целую пирамиду из камней, а только йотом отправилась в лагерь. Приехали, дальше машина не пройдет. Но здесь недалеко, всего с полкилометра.

Мэри и Луис вышли из джипа и, лавируя между глыбами глины, бросились к склону ущелья. Лики подобрался к каменному гурию и взглянул на окаменевшие косточки. Они лежали в первом олдовэйском слое между пластом глины, отложенным во влажный период, и толщей песка, который перекрыл горизонт находки после наступления в Африке очередной засушливой эпохи. Что ж раздумывать? Мэри права! Эти два зуба, превышающие человеческие подкоренные в два раза, могли принадлежать только Homo. Зубы залегали в горизонте, из которого происходили самые древние и примитивные из открытых на земле орудий человека: галечные чопперы и чоппинги олдовэйской культуры. Здесь на площадке, заваленной теперь стометровой толщей глин, песков, песчаников и туфов, на глубине 22 футов от самой верхней границы горизонта с олдовэйскими орудиями в эпоху влажного тропического климата началась человеческая история. Никогда и никому в мире не удавалось до 17 июля 1959 года обнаружить костные остатки существа, стоявшего в преддверии бесконечно длинного пути к вершинам цивилизации. Эмоции и язык людей слишком бедны, чтобы отразить торжество разума и сил, одержавших очередную, может быть одну из решающих, победу в познании процесса становления на Земле человека.

Но кто же он, этот самый древний человек, подлинное недостающее звено, едва только приступившее к изготовлению орудий труда? Как ни не терпелось Лики немедленно заняться извлечением из слоя частей черепа, он и Мэри сдержались. Следовало прежде всего, учитывая исключительную ценность находки, зафиксировать точное расположение костей в слое, как их увидела Мэри в момент открытия. Лики связался с Найроби и попросил своего друга кинооператора Арманда Дениса быстрее прислать профессионального фотографа. В тот же день фотограф Бартлстет выехал в Олдовэй.

На следующий день после фотографирования начались раскопки участка, где залегали обломки черепа. Там, где виднелись гладкие и блестящие, гигантские по размерам и массивности зубы, работа велась тонкими стальными инструментами, которыми пользуется врач зубоврачебного кабинета. Миллиметр за миллиметром крупицы породы, отделенные от зубов и вскоре показавшихся участков расколотого пополам нёба верхней челюсти, сметались кисточками, сделанными из верблюжьей шерсти. Девятнадцать дней продолжалась ювелирная расчистка остатков черепа, раздавленного неимоверной тяжестью слоя глины на 400 фрагментов. Все они, тем не менее, располагались в пределах ограниченного пространства 1/4 фута и 6 дюймов глубины. Многие обломки лежали соединенными вместе с того времени, как их раздавила земля. На удивление хорошо сохранились даже тонкие и предельно хрупкие носовые косточки, которые обычно теряются в слое. Это обстоятельство позволило Лики высказать убеждение, что череп не представляет собой отбросы трапезы каннибала. Во всяком случае кости животных, обнаруженные по соседству, имели иной вид: их разломали на мелкие кусочки и беспорядочно рассеяли по жилой площадке. А найденная вскоре плечевая кость не имела каких-либо нарушений. Чтобы не потерять ни одного самого миниатюрного из обломков черепа, тонны земли из осыпи и окружающих участков слоя просеивались сквозь мелкие сита. Несмотря на все усилия, нижнюю челюсть найти не удалось.

Пока велись раскопки, Лики ломал голову над тем, как назвать нового представителя рода человеческого. Наконец, после нескольких отвергнутых вариантов, древнейшего из олдовэйцев торжественно нарекли поначалу трудным для произношения именем зинджантроп бойси (Zindjanthropus boisey)[19]. Зиндж — древнее арабское название Восточной Африки, поэтому зинджантроп означает не что иное, как «человек Восточной Африки». Мэри и Луис называли его для краткости просто зиндж.

Несмотря на то, что череп зинджантропа оказался разломанным на большое количество кусков, — обстоятельство, сделавшее реставрацию его делом чрезвычайно сложным, необыкновенно трудным и длительным, — беглые полевые наблюдения убедили Лики в том, что олдовэец обладает многими особенностями, сближающими его с подсемейством австралопитековых. Лики посетил недавно Иоганнесбург и Преторию, тщательно осмотрел материалы, накопленные Дартом и Брумом, и теперь ему казалось, что зиндж в определенном отношении напоминает парантропа из Сварткранса. У него такой же сагиттальный гребень, столь же значительна редукция клыков и резцов при огромных коренных и предкоренных, сравнительно прямая линия передних зубов, расположенных перед нёбом, одинаковая форма зубной дуги челюсти, плоский лоб. Интересно, что четвертый коренной у зинджантропа, как и парантропа, больше третьего, особенность, не отмеченная у австралопитека Дарта. Однако в других чертах он больше сближался с последним. Это касалось высоты черепного свода, глубины нёба и уменьшения в размере третьего коренного зуба по сравнению со вторым, что не замечалось у парантропа. От него зинджантроп резко отличался и чертами строения лицевого скелета. В целом же зинджантроп характеризовался своеобразными особенностями, что отличало его как от австралопитека, так и парантропа. Он, вероятно, занимал особое место в подсемействе австралопитековых и, поскольку различия его при сравнении как с австралопитеком, так и с парантропом были большими, чем оба они отличались друг от друга, Лики пришел к заключению о необходимости выделения нового рода австралопитековых. По двадцати пунктам зинджантроп разнился от австралопитека и парантропа согласно предварительному диагнозу!

Все эти соображения Луис Лики изложил в краткой заметке «Новый ископаемый череп из Олдовэя» и сразу после окончания раскопок направил ее в Лондон в журнал «Nature». Через девять дней, 15 августа 1959 года статья была опубликована, оповестив человечество об открытии нового претендента на звание недостающего звена.

Лики, между тем, продолжал изучать череп и с каждым днем все больше убеждался в его особой близости человеку. Коренные и предкоренные зубы зинджа, превосходившие по размерам человеческие в два раза, обладали особенностями строения, характерными для Homo. Плоские, с такими же, как у человека, складками обширной жевательной поверхности, они показывали, что, зинджантроп вегетарианец. Он питался грубой растительной пищей. Но иное раскрывали резцы и клыки, с помощью которых пища режется и раздирается на куски. Эти зубы оказались небольшими при сравнении их с коренными, и Лики оценил такой факт как весьма примечательный. Дело в том, что, судя по найденным рядом с черепом зинджантропа расколотым костям небольших животных — молодых особей двух разновидностей свиней и антилопы, а также остаткам птиц, насекомоядных, крыс, мышей, землероек, черепах, рыб, земноводных и пресмыкающихся, в том числе змей, ящериц и крокодилов, олдовэец питался не столько растительной пищей, сколько мясной. Как мог он в таком случае управиться с разделыванием туш животных, если его естественное орудие — резцы и клыки — так мало и не отличается мощью? Лики по собственному опыту знал, что содрать зубами шкурку даже с зайца невозможно. Следовательно, зинджантроп пользовался при охоте и разделывании убитых животных искусственно изготовленными орудиями — сечковидными чопперами и чоппипгами. Действительно, девять таких грубых галечных инструментов с неровным зубчатым режущим краем, предельно примитивные, но бесспорно целенаправленные и обдуманно обработанные, отбойник из гальки, а также 176 архаических отщепов лежали между раздробленными костями животных невдалеке от черепа зинджантропа. Примечательно, что ближайшие местонахождения сырья, из которого изготовлялись орудия, — в четырех и девятнадцати милях от стойбища.

Разве использование искусственно обработанных орудий не первый и главный признак, отличающий человека от других представителей животного мира, в том числе и близко родственных ему антропоидов? Не следует забывать, что даже самые из высокоорганизованных австралопитековых Южной Африки, открытых Раймондом Дартом, Робертом Брумом и Джоном Робинзоном, не «додумались» до намеренной отделки инструментов, вследствие чего их невозможно включить в род Homo. А здесь, в Олдовэе, не только зинджантроп, но и его предшественник, такое же, как и он, обезьянообразное существо, умели обрабатывать камни: в нижерасположенных горизонтах слоя вместе с черепом встречались орудия. По древности они соответствовали лишь инструментам, открытым Лики в тех же по возрасту отложениях местонахождения Канам Вест. Существо типа зинджантропа недаром перешло к изготовлению и использованию орудий, Лики был убежден, что переход на мясную диету и умение оббивать камни — явления, тесно взаимосвязанные. Вот почему его заинтересовали небольшие по размерам клыки и резцы зинджантропа. Слабость их предполагала вооруженность искусственно изготовленными орудиями, и Лики не ошибся, предсказывая их открытие на становище зинджантропа.

Зинджантроп — недостающее звено, человек? Не увлекается ли Лики?

— А что такое, в сущности, человек? — спрашивал в свою очередь Лики и отвечал так: — Мне нравится определение, которое дал человеку почти 200 лет назад Бенджамин Франклин: «Человек — это животное, делающее орудие». То же говорил в 1883 году Томас Карлайх: «Без орудий человек — ничто». Для меня человек — это не просто существо, освоившее прямохождение, имеющее определенный объем мозговой коробки и умеющее разговаривать. Настоящий человек должен обладать определенным уровнем умственных способностей, чтобы изготовить орудия. Ключ лежит в способности делать орудия, которые отличаются от заостренных палок или острых камней, которые лежат под рукой в готовом виде.

Только то существо, которое думает о заострении сырого материала природы, о придании ему правильной формы, удовлетворяющей его потребности, можно считать самым древним человеком…

О большей близости зинджантрона человеку, нежели австралопитекам, в статусе предков которых Лики теперь сомневался, свидетельствовали также детали строения его черепной крышки и лицевого скелета. Так, кривизна щек показывала, что лицо его, несмотря на массивность костей, напоминало человеческое. Нижняя челюсть, по мнению Лики, должна иметь сходную систему мышц, управляющих движением языка, а следовательно, и речевым аппаратом. Височная кость перед ушными отверстиями у зинджантропа той же формы и размера, что у человека, чем его черепная крышка отличалась от антропоидной и австралопитековой. Затылочные кости близки человеческим. Основание черепа не оставляло сомнений в том, что зиндж держал голову прямо и, значит, освоил прямохождение. Вообще многие черты специализации, прослеживающиеся в структуре черепа, подталкивали Лики к выводу о том, что зинджантроп прямой предок человека, а парантроп и австралопитек — боковые ветви общего ствола гоминид, сосуществовавшие некоторое время с ними, впоследствии исчезнувшие с лица Земли, поскольку они не выдержали конкуренции с более высокоорганизованными существами. Поэтому ни того, ни другого, строго говоря, называть обезьянолюдьми нельзя. Их следует именовать «near man»— «около-люди».

Все это не значило, что зинджантроп близко напоминал «человека разумного». Достаточно взглянуть на его чудовищно низкий, убегающий назад лоб, сильно уплощенный черепной свод, небольшую коробку, вмещающую менее половины массы мозгового вещества синантропа (позже удалось установить, что объем мозга зинджантропа составлял всего 530 кубических сантиметров), на костный валик, завершающий череп, чтобы понять, насколько далеко отстоит зиндж от места, которое занимает на эволюционной лестнице гоминид современный человек. Удивляться нечему, поскольку остатки животных, найденные вместе с черепом олдовэйца, датировали его эпоху временем значительно более ранним, чем пора питекантропа и синантропа. По самым скромным подсчетам зинджантроп жил более 600 000 лет тому назад. Но втайне Лики верил, что цифру эту надо увеличить по крайней мере в два раза! Стоит ли, однако, волновать теоретиков от антропологии раньше времени?

Логические рассуждения Лики о роли зинджантропа в родословной человека имели лишь один уязвимый пункт, впрочем, обычный при такого рода открытиях: если раздробленные кости животных принадлежали жертвам хозяина чопперов, то почему человекообразное существо, от которого сохранился череп, не представляет собой такую же жертву древнейшего охотника? На примитивного, вроде австралопитека, зинджа мог напасть, убить, а затем съесть более высокоорганизованный гоминид — истинный обладатель каменных орудий! В таком случае череп — остаток трапезы, часть обычных кухонных отбросов и не более этого.


Сквозь трескотню рации Луис Лики едва слышал далекий голос Мэри. Она, очевидно, небрежно настроила передатчик, и в наушниках слова из-за слабости звука различались с большим трудом:

— Олдовэй вызывает Лангуту. Олдовэй вызывает Лангуту. Ты меня слышишь?

— Олдовэй, я Лангута, — сказал Лики, переключив передатчик. — Я слышу тебя, но плохо. Подправь передатчик немного!

— Олдовэй вызывает Лангуту, — послышался отчетливый голос Мэри, — Надеюсь, теперь ты слышишь меня лучше. Так слушай — вчера на стоянке Н. Н. мы нашли ногу. Мы сделали еще одно открытие, не менее важное, чем находка зинджа!

— Я слышу тебя хорошо, спасибо, — волнуясь, закричал в микрофон Луис. — Какую часть ноги вы нашли?

— Довольно большую — пятку, кость лодыжки и большое количество других. Когда ты приедешь посмотреть их?

— Я выезжаю немедленно!

— Ну, не так скоро, — засмеялась Мэри. — Ты должен кое-что закупить для нас. Карандаш и бумага при тебе? Ну так слушай…

За несколько часов Лики приобрел в магазинах Найроби все, что требовалось для лагеря, и погнал свой джип в Олдовэй, надеясь вечером прибыть на раскоп. Ему не терпелось осмотреть то, что Мэри назвала не менее важным, чем открытие зинджантропа. Лики не сомневался в успехе экспедиции 1960 года, но что удача пришла так скоро — настоящее чудо. Стоило ему выехать в Найроби по делам музея, и вот не прошло и недели, как Мэри снова порадовала его. На этот раз дело не только в «Счастье Лики». Раскопки 1960 года велись с размахом. Впечатление от открытия зинджантропа оказалось настолько ошеломляющим, что финансировать Олдовэйскую экспедицию стало Национальное географическое общество США.

Результаты не замедлили сказаться. Лики, прибыв в Найроби в 1960 году, начал с того, что приобрел для экспедиции второй, более крупный прицеп: тем самым была решена самая острая проблема — снабжение лагеря водой. Раскопки, которые с особым воодушевлением велись на участке, где в прошлом году Мэри нашла череп и плечевую кость зинджантропа, порадовали сразу же. Помимо отщепов, грубых галечных инструментов, а также своего рода отбойников, с помощью которых дробились кости животных, были обнаружены новые остатки скелета зинджа — большая и малая берцовые кости, а также ключица. Новые части скелета позволили вычислить рост зинджантропа: судя по всему, он составлял 152,6 сантиметра. Часть фрагментов костей принадлежала второму индивиду зинджантропа.

Остатки животных подтвердили наблюдения предшествующего года: зиндж охотился только на молодых особей. Все трубчатые кости раскалывались им для добывания мозга. Поскольку в значительно более поздних по времени слоях шелльского и ашельского человека эта черта хозяйствования, по наблюдениям Лики, выражалась значительно менее отчетливо, он сделал вывод о том, что владельцы ручных топоров не испытывали такого недостатка в пище, как их предок зинджантроп. До отъезда в Найроби Лики оказался не прав лишь в одном — на стойбище так и не нашли нижнюю челюсть. Досадное обстоятельство, учитывая, что именно эта часть черепа решала вопрос, владел ли зинджантроп речью. Оставалось лишь утешаться тем, что прямая посадка его тела, после открытия костей нижних конечностей, не вызывала сомнений. Значит, свободные от локомоции руки выполняли разнообразные трудовые операции, в том числе связанные с изготовлением каменных орудий.

Счастливые находки, однако, не ограничивались стоянкой, где располагалось стойбище зинджантропа. История нового, еще более удивительного открытия, последствия которого трудно предугадать, началась со случайности. Несколько недель назад Джонатан, двадцатилетний сын Луиса, специализирующийся по изучению змей, бродил по дну каньона невдалеке от раскопа. Осматривая обнажения, расположенные ниже по уровню залегания, чем слой с культурными остатками зинджантропа, он удивился, когда в эрозионном углублении — пещерке, протянувшейся в стенке ущелья футов на сорок, обнаружил челюсть неведомого ему животного. Не меньшее недоумение вызвала эта находка в лагере — Лики определил, что челюсть принадлежала саблезубому тигру. Среди десятков тысяч костей, собранных в Олдовэе, никогда не встречались остатки скелета саблезубого тигра. Более того, на всей территории Восточной Африки их тоже никогда не находили. Неудивительно поэтому, что в первый же удобный для разведок момент Мэри и Луис направились посмотреть слой, из которого Джонатан извлек челюсть, надеясь найти новые части скелета. Местонахождение, названное Н. Н., находилось всего в 227 метрах от стоянки зинджа, но поскольку уровень залегания горизонта с костями располагался ниже, то этот пункт был древнее на несколько сотен тысячелетий и уже поэтому вызывал особый интерес.

Лики предполагал найти здесь все что угодно, но не то, что сразу же заметили зоркие глаза Мэри. «Примат!»— воскликнула она и подняла небольшую кость. Луис осмотрел находку и согласился с супругой — действительно, эта кость могла принадлежать скелету человека или обезьяны. Лики тут же распорядился копать контрольную траншею. Предварительные раскопки дали новые костные остатки, которые принадлежали гоминиду, а не антропоиду: из траншеи извлекли несколько миниатюрных обломков черепа, позвонок и фаланги пальцев. Рекорд древности продержался за зинджантропом всего год. Он был побит загадочным существом, воссоздать облик которого не представлялось возможным при самом богатом воображении — настолько фрагментарным оказались найденные остатки. Кто же он — непосредственный предок зинджантропа или иная гоминидная ветвь, представитель которой отличался более развитым интеллектом? Ответа на вопросы не последовало. Его предстояло искать в земле. Можно понять поэтому нетерпение Лики, мчавшегося в Олдовэй — ему хотелось поскорее осмотреть стопу, об открытии которой на местонахождении Н. Н. ему по радиотелефону сообщила Мэри.

В лагере, куда в тот же день прибыл Лики, только и велись разговоры о находке части скелета предшественника зинджантропа, который получил почетное имя презинджантропа. Луис с азартом принялся реконструировать тонкие кости левой стопы, усердно подбирая ее смыкающиеся друг с другом части. От ноги сохранилось пять костей пальцев, пять костей ступни, несколько разрушенная от эрозии пяточная кость и лодыжка. Строение нижней конечности отличалось примитивностью, и все же не оставалось сомнений, что нога не антропоидная, а человеческая. Не могло быть и речи, что она сходна с ногой гориллы. В то же время определенное различие в соединении пальцев и в форме костей ступни отличало ее от ступни современного человека. Затем в течение очередных нескольких дней последовали новые находки одна интереснее другой: ключица, фаланги пальцев руки, позвонок, кисть, зубы, голень, лобная и височная кости черепа… По позвонку Лики постарался представить объем грудной клетки презинджантропа и высказал убеждение, что она была обширной. Наибольшее волнение вызвало открытие бесспорно человеческих по особенностям костей ног и рук. Никогда еще в горизонтах такой глубочайшей древности не находили остатки конечностей.

Затем снова повезло Джонатану. Он все дни твердил, что рано или поздно обязательно откроет челюсть презинджантропа. Однажды утром к палаткам прибежал запыхавшийся помощник Джонатана и крикнул на весь лагерь: «Джонни нашел ее! Идите скорее!» Когда участники раскопок сбежались к пункту Н. Н., то увидели, что Джонатан завершает расчистку части челюсти с тринадцатью хорошо сохранившимися зубами, как раз в том месте, где оп грозил найти ее. Счастливчик ворчал недовольно — его огорчило, что челюсть разломана и к тому же сохранилась не полностью. Однако втайне он гордился находкой. Еще бы — во-первых, она помогла, наконец, установить возраст презинджантропа: судя по тому, что первые коренные оказались сильно изношенными, вторые только слегка, а третьи вообще еще не прорезались сквозь челюстную надкостницу, возраст этого существа приближался к 11–12 годам; во-вторых, зубы ребенка, не превосходившие по размерам гигантские зубы зинджантропа, в значительной мере отличались от них, больше напоминая человеческие (по форме и строению, но не размером — на участке челюсти, где размещались пять зубов презинджантропа, у человека могло бы поместиться шесть зубов!); в-третьих, именно челюсть и зубы позволили Лики прийти к сенсационному выводу о том, что, судя по деталям строения их, презинджантроп представляет иной, чем зинджантроп, тип древнейшего человека.

Это неожиданное заключение получило подтверждение после открытия дополнительных частей черепа презинджантропа, в том числе обломков теменного участка черепной коробки. Его умственный статус представлялся несколько большим, чем уровень, достигнутый зинджантропом. В свете новых находок последний не выглядел столь резко отличным от австралопитековых Южной Африки, как казалось всего год назад. Но как следовало в таком случае оценивать открытие зинджантропа? Не мог ли он все же пасть жертвой более высокоорганизованного, умевшего изготовлять орудия гоминида, истинного потомка презинджантропа со стойбища Н. Н.? Лики сначала предпочел иное объяснение. Ему представлялось более оправданной гипотеза о параллельном развитии в Олдовэе двух разновидностей гоминид — зинджантропа и презинджантропа. Это казалось тем более вероятным, поскольку обломки черепа презинджантропа сами имели отчетливые следы преднамеренного убийства: на левой части теменной кости виднелся не допускающий иного толкования след удара чудовищной силы. От точки резкого соприкосновения с каким-то тупым и достаточно массивным инструментом по поверхности теменной кости радиально расходились глубокие трещины. Если при открытии на стойбищах древнекаменного века черепов гоминид каждый раз предполагать, что таинственный убийца — настоящий человек, а жертва соответственно примитивная боковая ветвь, не имевшая отношения к родословной Homo, то проблему происхождения людей никогда не удастся решить. В таком случае недостающее звено станет вечно ускользающим звеном. Не справедливее ли предположить, что древнейшие представители рода человеческого при определенном неблагоприятном стечении жизненных обстоятельств и в ожесточенной конкурентной борьбе за существование нападали на себе подобных или близкородственных представителей семейства гоминид, может быть лишь несколько отставших в развитии вследствие неравномерности эволюции, убивали их и поедали как обычную добычу повседневной охоты? Вероятнее всего, так оно и было.

Позже Лики, тщательно изучив костные остатки и посоветовавшись со специалистами-антропологами, выступил с новой интерпретацией значения презинджантропа и определения места его в родословной человека. Он ошеломил палеоантропологов, объявив нового самого раннего из гоминид Олдовэя предком Homo! Лики и его коллеги Джон Нейпир и Филипп Тобиас обратили внимание на особенности строения руки презинджантропа. Пальцы, несмотря на их массивность и изогнутость, имели характерную уплощенность на конечных фалангах, отличающихся к тому же большей, чем у обезьян, шириной. Большой палец противопоставлялся остальным пальцам руки и, очевидно, как у человека, мог сопоставляться с их подушечками. Отсюда следовало, что рука презинджантропа обладала достаточно совершенной хватательной способностью и могла не только использовать, но и изготовлять каменные орудия. Стопа и другие кости нижних конечностей вне каких-либо сомнений свидетельствовали о полном освоении презинджантропом прямохождения. По очертанию челюсти, менее широким и не таким высоким зубам, отличающимся от австралопитековых, в том числе от зинджантроповых зубов и челюстей, презинджантроп тоже больше сближался с человеком. Размер, форма и манера износа зубов презинджа раскрывали его предпочтение употреблять не растительную, а мясную пищу. Обращала на себя внимание U-образная кривизна внутренней окраины нижней челюсти, что свидетельствовало о свободном передвижении языка во рту, а следовательно, и о возможности овладения зачатками речи. Если к этому добавить значительный объем мозга (680 кубических сантиметров), так и не достигнутый ни одним из представителей австралопитековых, то вывод Лики о том, что презинджантроп истинное недостающее звено, не покажется неоправданным. Никогда ранее столь стремительно не менялись концепции, но прежде и находки черепов не следовали непрерывно одна за другой, не давая антропологам ни года на передышку! Всего несколько месяцев назад Лики разжаловал из обезьянолюдей парантропа и австралопитека, назвав их «окололюдьми». Теперь предстояло несдобровать «дорогому мальчику» — неумолимые в их жестокости законы эволюции обрекали его на гибель. Он уступал человеку умелому почетное место стать предком современных людей.

Когда Лики спросили, как объяснить столь быструю смену концепций и почему не исчезают разногласия, касающиеся проблем происхождения человека, он ответил так:

— Теории о предыстории и древнем человеке изменяются постоянно по мере того, как мы узнаем о новых находках. Единственная пока что находка презинджантропа может пошатнуть давно установившиеся концепции. Но еще очень много белых пятен в цепи эволюции человека, а отдельные звенья этой цепи отделены друг от друга сотнями тысячелетий. Не исключено, что мы найдем еще что-либо более древнее, чем Homo habilis, но пока что должны по-настоящему принять это открытие и признать его наиболее древний возраст….

Но свидетельствовало ли это о человеческом статусе презинджантропа, помимо чисто антропологических наблюдений, раскрывающих его более высокую эволюционную ступень по сравнению с уровнем, достигнутым зинджантропом? При большем, чем у зинджа, объеме мозга следовало прежде всего предполагать умение изготовлять орудия. Действительно, на жилой площадке презинджантропа удалось найти небольшие грубо оббитые гальки и сколы со следами целенаправленной ретуши. Часть из них лежала кучками, представляющими собой своеобразные склады готовых изделий или сырья. Презинджантроп предпочитал использовать для изготовления орудий кварц, за которым ему приходилось совершать походы не ближе, чем за три километра. Судя по небольшим размерам орудий, презинджантроп не отличался крупными размерами. Он был мал и, очевидно, относительно слаб физически. Лики, кроме того, усмотрел на одном из обломков костей следы износа, что дало ему возможность определить его как инструмент для обработки кожи. Пожалуй, этот вывод — следствие увлечения археолога, однако умение презинджантропа изготовлять и использовать инструменты из камня не вызывали сомнений. Поэтому оправданным стало новое имя, которое получил презинджантроп — Homo habilis, «человек умелый». Фаунистические остатки, обнаруженные при раскопках территории стойбища, позволили уяснить, на кого предпочитал охотиться древнейший гоминид. Картина открылась совершенно неожиданная — помимо костей крупных черепах, «рыб с кошачьей головой» и птиц ничего более найти не удалось. Лики определил такое явление, как весьма интересное и примечательное. По его мнению, презинджантроп настолько неопытный, слабый и беспомощный охотник, что помимо медленно передвигающихся черепах и рыб, да птиц, не умеющих летать, он никого другого из возможных жертв успешно преследовать не мог. Человек на стадии презинджантропа робко вступал на стезю охоты и использования искусственно изготовленных орудий. Зинджантроп, по заключению Лики, умел уже преследовать не только мелких степных животных, но и молодняк крупных — лошадей и антилоп.

С открытием презинджантропа научные приключения в Олдовэе не закончились. Поистине 1960 год грозил окончательно доконать треволнениями семейство Лики! Если каньон стал столь щедрым, что за два года представил в распоряжение антропологов на выбор двух представителей недостающего звена из горизонта древнейшей на Земле олдовэйской культуры, то почему бы ему «не позволить» открыть череп шелльского человека? Ведь, по существу, после находки зинджантропа и презинджантропа, представляющих дошелльскую культуру возраста не менее 600 000 лет, и открытия в предшествующие десятилетия остатков синантропа и питекантропа, обезьянолюдей ашельской культуры, отстоящей от современности на 250 000 лет, осталась вакантной одна единственная ступенька в хронологической таблице ранней поры древнекаменного века — шелльская культура, человек которой по-прежнему был для палеоантропологов таинственным незнакомцем. Со времени открытия во Франции первых шелльских рубил в сороковые годы прошлого века археологи пытались найти костные остатки обезьяночеловека, который первым научился делать двусторонне обработанные орудия типа рубил, или, иначе говоря, ручных топоров. Но, увы, ни в Европе, ни в Южной Африке, где эта культура широко распространена, не удавалось обнаружить черепа шелльца. Шелльский обезьяночеловек упорно отклонял настойчивые призывы прийти на долгожданное свидание с археологами и познакомиться. Лишь в Олдовэе в 1954 году появилась надежда на желанную встречу, когда Лики удалось найти в одном из шелльских горизонтов два огромных молочных зуба. Но настоящий контакт с шелльцем тогда так и не удалось наладить.

Появление в слое зубов — приятный намек на возможность открытия нечто более значительного. Разве не находка зубов предшествовала удачам в поисках черепов синантропа и питекантропа? Лики решил еще раз попытать счастья и в том же 1960 году начал раскопки слоя, где он некогда нашел шелльские рубила третьей стадии развития культуры. Жилая площадка стойбища шелльцев в Олдовэе располагалась недалеко от стоянки зинджантропа, но по уровню склона залегала на шесть с половиной метров выше последней, что свидетельствовало о ее значительно более позднем возрасте. Работа по изучению культурного слоя эпохи шелля подвигалась успешно. Лики сразу же наткнулся на великолепные россыпи каменных орудий, среди которых преобладали различные рубила. В особенности замечательным изобретением шелльцев по части охотничьего снаряжения стали боласы, каменные шары, завернутые в шкуру и соединенные по три штуки длинной кожаной лентой или веревкой. Ловко раскрученные над головой и брошенные под ноги мчащегося животного боласы внезапно опутывали его, оно падало на землю и становилось трофеем удачливого охотника. Боласы до сих пор употребляются эскимосами и некоторыми из южно-американских племен индейцев, поэтому можно легко восстановить приемы охоты с помощью такого незамысловатого, но достаточно сложного по конструкции орудия. Кто бы мог думать, что шелльцы почти полмиллиона лет назад сумели изобрести эту снасть и с успехом использовать ее! Однако факт остается фактом — крупные округлые гальки, встречающиеся на стойбище характерными группами, свидетельствовали об этом со всей беспристрастностью. Судя по значительному весу боласов, шелльцы обладали огромной силой.

Они были превосходными и меткими метателями. Именно боласы позволили шелльцу Олдовэя охотиться на крупных животных, кости которых устилали жилую площадку. Зинджантроп с его примитивными орудиями не смел и мечтать о подобном предприятии.

Очередное немыслимое, кстати, не заставило себя ждать еще до начала нового полевого сезона в Олдовэе в 1961 году. Сколько усилий затратил Луис Лики на убеждение коллег в том, что время становления дошелльской культуры выходит далеко за пределы обычно отводимых для истории человека границ в миллион лет. Но тщетно — скептицизм и недоверие преследовали его «мысли вслух». Открытие зинджантропа и человека умелого еще в большей степени убедило Лики в справедливости крамольной идеи, поскольку на эволюционные изменения костных структур древнейших людей при их переходе к стадии питекантропов и синантропов требовался больший промежуток времени, чем тот, который обычно определялся антропологами. К счастью, условия залегания костей зинджантропа и презинджантропа в Олдовэе позволяли установить, наконец, возможную абсолютную дату эпохи их существования. Дело в том, что горизонт олдовэйской культуры перекрывался слоем вулканического туфа, образцы которого использовались обычно для определения абсолютного возраста породы с помощью калие-аргонового метода датировки, своеобразных атомных часов Земли[20]. Лики решил доверить решение проблемы физикам Калифорнийского университета, где на геологическом факультете работала лаборатория по установлению времени излияния древнейших вулканических пород. В США в город Беркли он направил небольшую посылку с семью образцами, выломанными из туфового горизонта Олдовэя в том месте, где лава перекрывала пласт с жилой площадкой древнейших гоминид. Представьте теперь торжество и ликование Лики, когда в конце мая 1961 года в Найроби пришло письмо, в котором сообщалось, что согласно анализу образцов древность зинджантропа и ребенка презинджантропа составляет 1 750 000 лет!


…А по ровной как стол Серенгети опять пылил «Лэнд-Ровер» с грохочущим сзади него большим прицепом для подвоза воды. Дорогу испуганно перебегали стайки антилоп, нехотя сторонились подслеповатые и ужасные в гневе носороги, лениво поглядывал из-под тенистого куста гривастый лев. За рулем джипа в зеленовато-желтом комбинезоне сидел плотно сложенный светловолосый человек с тонким загорелым лицом. Он, прищурясь, смотрел на извивающуюся ленту степной дороги, но мысленно находился в пыльной чаше каньона Олдовэй. Луис Лики думал о том, какие новые остатки скелета человека умелого удастся найти при раскопках в новом полевом сезоне и куда, наконец, запропастилась нижняя челюсть зинджантропа? Что удастся выкопать — никто, даже сам Лики, не может сказать с уверенностью. Ясно одно — Олдовэй при настойчивости всегда готов одарить сюрпризом, а то и двумя. Не следует опасаться также, что сокровища первобытной истории иссякнут. Лики убежден — археологи могут спокойно работать здесь несколько веков. Олдовэй только начал раскрывать свои тайны…

Поэтому — смело вперед, разочарований не будет!

Загрузка...