В самые трудные годы гражданской воины, 1919-1921, я служила политруком роты 388-го Богунского полка. В октябре девятнадцатого года наш полк перебросили под Киев, и тогда я впервые услыхала фамилию Якира. Богунцы - народ храбрый, обстрелянный и скупой на похвалы - говорили, что Якир - человек огромного мужества и сильной воли, что он не только умеет драться, но сможет провести противника и спасти от верной гибели людей...
Наслушавшись рассказов о Якире, я почему-то представляла его себе пожилым человеком, старым большевиком, знавшим царское подполье, прошедшим ссылки и каторгу. Седой, морщинистый, со следами усталости на строгом, суровом лице - вот каким рисовался Якир, чье имя богунцы произносили с уважением и почтительностью. И до дня личного знакомства - а оно состоялось через три года ь- у меня не возникало сомнений в правильности нарисованного или созданного мной заочно образа этого человека.
Летом 1922 года - я тогда уже демобилизовалась и вела партийную работу в Киеве - в городе Белая Церковь отмечалась третья годовщина 45-й дивизии. Мой муж, Иван Наумович Дубовой, предложил поехать вместе с ним на этот праздник.
Небольшой зеленый городок встретил нас ярким солнцем и белыми, будто только что покрашенными домиками с палисадниками и узорчатыми ставнями окон.
Мы вошли в один из таких домиков и сразу очутились в тесном кругу веселых, радостно оживленных людей. Кто-то меня обнимал, целовал, кружил на месте, кто-то крепко пожимал руку... Шумные голоса, смеющиеся лица, жизнерадостные шутливые восклицания... Я немного растерялась и искала глазами мужа, но он уже исчез в толпе друзей.
Со всех сторон до меня доносились возгласы: - Иона!.. Ионыч!
Где же он? Каков собой этот боевой начдив? Ко мне подошел стройный, подтянутый командир и дружески пожал руку:
- Ну, давайте знакомиться. Значит, это и есть Нина Чередник, взявшая в плен бородатого вояку Ивана Дубового?.. Рад, очень рад. Якир!
Я взглянула на него. Совсем молодое, чисто выбритое лицо, темные густые волосы и удивительные, слегка прищуренные глаза, проникавшие в душу.
- А я-то думала... - не удержалась я.
- Что я тоже бородатый, как Дубовой?
- Нет, не в бороде дело...
И я рассказала, каким представляла себе Якира. Он расхохотался - искренне, заразительно.
- Эй, Ваня, - крикнул Якир мужу, - что же ты жену не подготовил?! Меня бы предупредил, и я бороду приклеил бы.
...Пятнадцать лет длилась наша дружба. Уже давно нет в живых Ионы Эммануиловича. Но на всю жизнь остались в памяти его удивительные глаза - пытливые, ласковые. В них порой было так много света и внимания к товарищам, друзьям, знакомым, что все невольно как-то добрели и старались хоть в чем-то быть похожими на своего молодого и в то же время старшего друга.
В тот первый день нашей встречи со всеми гостями знакомил меня Иона Эммануилович и для каждого находил свои шутливые меткие характеристики.
- Меня ты уже знаешь, Нина. А вот это Сайка, спутница моей беспокойной жизни... По секрету скажу: держит меня в ежовых рукавицах...
Невысокая женщина со смеющимися глазами и светлыми волнистыми волосами крепко обняла меня.
- А это Белка, моя единственная сестра; правда, похожа на меня? Но сходство только внешнее, а характер у нее - брр!.. Вот Илыоша Гарькавый, хитрый дядька, но человек и вояка хороший, дай бог ему жизни вволю!.. Представляю Колю Голубенко...
Все «представления» сопровождались шутками, смехом, прерывались танцами, приглашениями к столу, на реку, в лес. Не прошло и получаса, а мне показалось, будто и Якира, и всех его товарищей я уже знаю многие годы - так со всеми было легко, просто и хорошо.
Такое же настроение охватывало меня всегда и в последующие годы, когда я приходила к Якирам. Трудно передать словами ту искреннюю и дружескую обстановку, которая царила в этой семье. Ее незаметно, естественно создавал Иона Эммануилович. Создавал - даже не то слово. Она, эта обстановка, эта атмосфера сердечности и дружелюбия была неотделима от самого Ионы Эммануиловича, являлась его неотъемлемой частью. А его чудесный заразительный смех! Так смеяться могут только очень хорошие, очень добрые люди с чистой совестью и щедрым сердцем.
Я иногда даже удивлялась и раздумывала про себя: такой высокий пост, такая огромная ответственность, требующая непреклонной воли, и вместе с тем - простота, доступность, полное отсутствие зазнайства, позы, фразы...
Якир, прекрасный рассказчик, умел живо и образно рисовать внешность, характеры людей, их настроения и поступки и заставлял слушателей то волноваться, то хохотать до слез.
В Киеве мы поселились в одном доме (на улице Кирова) и свободные вечера - они случались не часто - проводили вместе. Ни карты, ни домино в доме не привились. Собирались тесным кругом за столом, и начинались беседы о делах партийных и хозяйственных, завязывались споры о новых книгах, о статьях в газетах и журналах, о театральных постановках. А потом кто-нибудь просил:
- Иона, расскажи что-нибудь.
Он не заставлял себя упрашивать. Запомнились его увлекательные рассказы о детстве, о бродячем цирке-балагане, куда хозяин пропускал мальчишек только за «работу»- надо было помогать разгружать имущество.
- Мы, кишиневские ребята, охотно помогали цирковым уборщикам, называвшимся униформистами, зато потом наслаждались великолепием и блеском циркового представления, ахали и охали при виде силачей и акробатов. А афиши!.. Вот примеры наглядной агитации с обманом публики. Представьте себе огромную красочную афишу, на ней нарисован великан, пролезающий в игольное ушко. Или, например, такую широковещательную афишу: «На глазах уважаемой публики будет зарезан живой человек».
Иона Эммануилович изображал толстого хозяина, потом силача-великана, и перед нами вставали, как живые, персонажи дореволюционных бродячих балаганов. Случалось, что наш хохот прерывался вскользь брошенной фразой Якира:
- А было ли у нас настоящее детство?..
И все вдруг чувствовали за юмором рассказа и сожаление о быстро пробежавших детских годах, и возмущение уродливым прошлым, и мечту о лучшей, доле для наших, советских детей.
Много раз мы просили Иону рассказать о боевых делах. И он начинал рассказывать то о геройском командире полка Попе, в полумертвом состоянии захваченном в плен врагом и отказавшемся отвечать на вопросы, то о начальнике дивизионной школы Ване Базарном, тоже отдавшем жизнь за революцию, то о любимой своей «Стальной черепахе» (бронепоезде), то просто о каком-нибудь пулеметчике, косившем вражеские цепи... И ни слова о себе.
От своего мужа я знала о безмерной личной храбрости Якира, о его отваге в боях, о тяжелых испытаниях во время похода Южной группы войск. Хотелось узнать какие-либо эпизоды от него самого. Но в таких случаях, чтобы положить конец просьбам, Иона Эммануилович переводил разговор на другую тему.
Иона Эммануилович очень любил детей и относился к ним с трогательной заботливостью. Детишки тоже любили этого высокого смешливого дядю и, завидев его, кидались к нему шумной гурьбой. Якир мог часами, если позволяло время, возиться с малышами, играть с ними, импровизировать, экспромтом сочинять сказки. Бывало, глянешь со стороны - малыши весело возятся с ним, увлеченно что-то мастерят, слышится радостный смех ребят и самого рассказчика. Ни дать ни взять - образцовый детский садик с умным и заботливым воспитателем.
Вместе со своим сыном Петей Иона Эммануилович сделал какие-то приспособления к детскому «конструктору» и искренне радовался, если «изобретенные» ими механизмы действовали.
Поражала разносторонность, энциклопедичность знаний Ионы Эммануиловича. Он много читал, легко запоминал и «переваривал» прочитанное, откладывая все необходимое в тайниках своей памяти. А при случае, когда требовалось, этими знаниями пользовался в интересах общего дела.
В 1935 году на заседании Политбюро ЦК КП(б)У обсуждался план работы Гослитиздата Украины на 1936 год. Я тогда работала директором издательства и поэтому присутствовала на заседании.
Мы показали членам Политбюро несколько изданных нами книг и доложили план на следующий год. По докладу взял слово Иона Эммануилович, и я, откровенно говоря, была удивлена, как хорошо он знает классическую и современную украинскую литературу. Якир предложил переиздать некоторые книги Яновского и Смолича, а также выпустить в массовой серии отдельные произведения Ивана Франко и Марко Вовчок. Его предложения были приняты, и книги включены в издательский план.
Домашний кабинет Ионы Эммануиловича всегда был завален книгами - новинками художественной и военной литературы, советскими и зарубежными. Военные журналы он читал систематически, на полях многих изданий я видела его карандашные пометки, а некоторые наиболее заинтересовавшие его книги и статьи конспектировал. Помню, Якир сделал обширный конспект книги Пилсудского, в которой было много неверных и спорных оценок событии советско-польской войны.
Иона Эммануилович не пропускал ни одного случая, чтобы не освежить или не пополнить свои знания по географии. В этом он соревновался с секретарем ЦК Компартии Украины Николаем Николаевичем Поповым - человеком весьма эрудированным.
Как-то в свободный вечер Попов предложил такую игру. Все присутствующие - нас собралось человек десять - выезжают, условно, конечно, из Ленинграда во Владивосток вокруг Европы, через Суэцкий канал. Каждый по-очереди обязан назвать по пути следования моря, проливы, острова, полуострова и большие портовые города. Тот, кто допустит три ошибки, из игры выбывает.
Я застряла где-то в Немецком море. Вместе со мной выбыли из игры остальные. Только Попов и Якир двигались все дальше и дальше. Иона Эммануилович добрался до Японии и лишь там «потонул» в проливах. Попов достиг Владивостока, но мы уличили его в путанице. Смех и острые шутки в тот вечер не умолкали.
С не меньшим увлечением мы занимались кроссвордами и викторинами. Иона Эммануилович мастерски разгадывал самые сложные головоломки, причем дружески ободрял нас:
- Незаметно для самих себя вы освежаете и обогащаете свою память или, как говорят докладчики, расширяете кругозор.
Случалось, что мы усталые поздним вечером возвращались с работы. За окнами уже ночь, хочется поскорее лечь спать. И вдруг пронзительно звонит телефон, вызывая досаду. Но в трубке слышится знакомый голос Ионы Эммануиловича:
- Еще не спите?.. Что делаете, чем занимаетесь?.. Хотите отдохнуть? Великолепно! Сейчас же шагайте к нам, есть замечательный кроссворд.
И мы шли и находили действительный отдых, разрядку после большого трудового дня. Иона Эммануилович выкладывал свою последнюю шараду или кроссворд и, обшучивая наши промахи и ошибки, охотно подсказывал различные термины, названия, понятия...
Черствость, равнодушие, невнимание были чужды характеру Якира. «Какой же это коммунист, если он думает только о себе, а до других ему и дела нет», - рассуждал он. И всегда, при всех обстоятельствах показывал пример душевной чуткости и товарищеской заботы.
Однажды тяжело заболел мой муж, ему сделали серьезную операцию. Как много заботы, внимания и тепла проявил Иона Эммануилович! Он успокаивал меня, доказывал, что такого, как Дубовой, сама смерть испугается и отступит. Поддержка Якира дала мне силы пережить трудные дни болезни мужа.
А трагическая авиационная катастрофа, в которой погиб друг Ионы Эммануиловича начальник Военно-воздушных сил Петр Баранов и его жена. Всю заботу об осиротевших детях Баранова взял на себя Якир и сделал все, что смог, лишь бы ребята не чувствовали себя одинокими, потерянными.
«Ну хорошо, могут сказать мне, ведь речь идет о друзьях Якира, его близких знакомых...» Нет, Иона Эммануилович так же относился и к незнакомым или малознакомым людям, если видел, что они нуждаются в его помощи.
Не знаю, по какому поводу к Якиру обратился бывший красноармеец, участник Южного похода Гершанек. У него хворала жена, не ладилось с жильем. После беседы с ним Иона Эммануилович уступил Гершанеку одну комнату в своей квартире и заставил его туда переселиться. Жена Гершанека действительно оказалась больной, нервной женщиной. Как осторожно и ласково относился к ней Якир, как старался развеселить ее, втянуть в круг своих друзей и семьи, лишь бы успокоить и отвлечь больную от грустных мыслей и не дать ей возможности «уйти в себя».
Таких примеров можно привести десятки, сотни.
Якир отлично знал не только своих помощников и сослуживцев, многих командиров и политработников, но и их семьи, знал и разделял их радости и тревоги. Потому-то тысячи людей знали и любили его, искали встреч с ним, наперебой приглашали в гости.
Мне хочется рассказать об одном событии, которое еще и еще раз показало Якира как глубоко принципиального и стойкого большевика-ленинца. Честных людей он в обиду не давал, хотя лично ему это грозило неприятностями.
В конце 1929 года мой муж был назначен заместителем командующего войсками Украинского военного округа, и мы переехали в Харьков. Я начала работать в аппарате ЦК КП(б)У заведующей сектором печати. В Харькове мы снова почти ежедневно встречались с семьей Якира.
В середине 1930 года ГПУ Украины арестовало группу бывших офицеров старой армии, работавших в штабе округа и в частях. Им предъявили нелепое обвинение, будто они организовали контрреволюционный заговор с целью уничтожить командование УВО - Якира, Дубового, начальника политуправления Хаханьяна, перебить армейских коммунистов, поднять восстание и отторгнуть Украину от Советского Союза.
Начальник ГПУ Украины Балицкий ознакомил Якира и Дубового с показаниями некоторых арестованных. Все выглядело убедительно, доказательно... И все же Иона Эммануилович не мог поверить в виновность людей, с которыми прошел много фронтовых дорог, которых знал как заслуженных боевых командиров, честно воевавших за Советскую власть.
- Это не укладывается в моем сознании, - говорил он, взволнованно шагая по кабинету в своей квартире. - Неужели они стали изменниками, а мы, коммунисты, оказались столь близорукими?.. Нет, нет и еще раз нет!.. Балицкий настаивает на своем. Выход один - ехать в Москву и просить разобраться во всем подробно и объективно.
30 декабря муж пришел домой из штаба и попросил меня немедленно собрать его в дорогу.
- Нас вызывают в Москву по этому делу. Иона торопит...
Естественно, я очень расстроилась: у нас недавно родилась дочурка, Новый год хотелось встретить всей семьей, с друзьями, и вообще уезжать в канун Нового года не годится...
Иона Эммануилович - это очень характерно для него - нашел время заехать перед отъездом и успокоить меня:
- Не горюй, Нина, Новый год отметим позже, а сейчас дорога каждая минута. Люди, наши люди – и в тюрьме.
Он оперся руками о край стола и, делясь со мной своими думами, сказал:
- Большая драка будет с Балицким, большая!.. Может быть, нас с твоим Иваном стукнут крепко, но иначе поступить я не могу, не имею права. Эти товарищи за революцию дрались, Советскую власть защищали, а теперь их обвиняют черт знает в чем и, возможно, под угрозой их жизнь. Можем ли мы стоять в стороне и молча наблюдать?..
Он посмотрел на меня и, понизив голос, с горечью добавил:
- Правда, один очень ответственный товарищ советовал мне не вмешиваться. Понимаешь, не вмешиваться, если даже этих людей, советских людей, казнить будут... Не могу я так. В таком случае я бы перестал уважать самого себя.
Дорогой мой товарищ! Думал ли ты в те минуты и часы, что всего несколько лет спустя и тебе самому предъявят чудовищные обвинения в измене и поведут на расстрел. Тебя, героя гражданской войны, храбро воевавшего за родную тебе Советскую власть, безмерно любившего свой народ, свою партию, и некому будет защитить, громко крикнуть:
- Остановитесь!.. Что вы делаете?!.
Не помню, ответила ли я тогда Якиру или промолчала, но он повторил свою просьбу не печалиться и вместе с Саей, его женой, подождать возвращения из Москвы.
Когда Якир и Дубовой вернулись домой, мы узнали, что их принял Орджоникидзе, человек большого сердца и редкой отзывчивости, внимательно выслушал все сомнения и доводы, записал факты противоречий и искажений в показаниях арестованных.
Почти всех арестованных освободили, значит, их невиновность была доказана. Балицкий с Украины уехал, а в аппарате ГПУ провели организационные мероприятия.
Характерная деталь. Я спросила мужа, кто был тот весьма ответственный товарищ, советовавший Якиру не вмешиваться в дело. Дубовой ответил:
- Думаю, что Каганович!
Ко всему этому остается добавить, что Якир после освобождения арестованных ходил веселый и радостный.
В 1933 году Украина переживала тяжелое время. Засуха сожгла во многих местах урожай, и на хлебозаготовки пошло зерно из семенного фонда. В некоторых селах крестьяне заколачивали хаты и уходили в города - искать хлеба и заработка. В штаб округа и политуправление все чаще приходили письма от красноармейцев, беспокоившихся за судьбы своих родных. Об этих письмах не раз с тревогой беседовали между собой Якир, Дубовой и работники политуправления.
Вскоре собрался пленум ЦК Компартии Украины (а может, это было расширенное заседание Политбюро, сейчас не помню, знаю только, что в Харьков приезжали тогда секретари всех обкомов партии). На квартиру к Якиру пришли посоветоваться, поделиться своим беспокойством за сельское хозяйство товарищи Демченко, секретарь Киевского обкома, и Хатаевич, секретарь Днепропетровского обкома. Пришли и мы с мужем. Какая-то тяжесть словно придавила всех. Что делать? Где и как найти выход?
Якир, Демченко и Хатаевич предложили ввиду катастрофического положения с хлебом и случаев голодной смерти просить ЦК разрешить дальнейшую сдачу хлеба приостановить, завезти семенной фонд в места, откуда он уже вывезен, и оказать помощь наиболее пострадавшим районам. Но руководители Украины не согласились с этим предложением. Тогда после заседания Якир, Демченко, Хатаевич, Вегер (секретарь Одесского обкома) и Дубовой отправили письмо в Москву. В результате дальнейшая сдача хлеба была приостановлена и засыпан семенной фонд. Что же касается продовольственной помощи, то ее изыскали на месте.
Видимо, в Москве не могли не посчитаться с мнением такой авторитетной группы товарищей. Однако, как я потом узнала от мужа, К. Е. Ворошилов сказал Якиру, что Сталин очень недоволен: почему письмо подписали и военные? Сталин якобы сказал:
- Они же не в кооперации. Военные должны своим делом заниматься, а не рассуждать о том, что их не касается.
Мне часто приходилось слышать беседы Якира и Дубового на военные темы.
Иона Эммануилович считал, что раньше или позже нам неизбежно придется столкнуться с фашистской Германией. «Фашизм по своей природе агрессивен, - говорил Якир,- и он ждет не дождется возможности вонзить свои когти в горло советского народа. Об этом надо помнить и готовиться к достойному отпору».
Иона Эммануилович прекрасно владел немецким языком, в подлинниках изучал материалы первой мировой войны и делился с нами своими мыслями о необходимости быстрее механизировать войска, так как главная роль будет принадлежать технике.
- Винтовка, штык и русское «ура» - дело хорошее,- рассуждал Якир. - Но без танков, авиации и десантных войск мы окажемся слабее противника.
Сейчас не помню точно даты, но, кажется, в 1936 году Якир, Тухачевский и Уборевич, всегда поддерживавшие тесный личный контакт и деловые связи, резко ставили перед Наркоматом обороны вопрос о максимально быстрой подготовке механизированных соединений и критиковали товарищей, по старинке отводивших первое место коннице и ее массированным ударам. Якира активно поддерживали в этом Дубовой и начальник политуправления Амелин, который тоже был частым гостем Ионы Эммануиловича.
Великая Отечественная война подтвердила, что Якир глядел далеко вперед.
Май 1937 года. Украинская природа в цвету. Вечно юный Киев бурлит толпами спешащих людей, играет солнцем и зеленью.
Идет XIII съезд Коммунистической партии Украины. Я, делегат съезда, хорошо вижу знакомое и близкое лицо Якира. Почему-то оно кажется мне необычно задумчивым, печальным, а может быть, суровым.
Второй день работы съезда. Узнаем, что Иона Эммануилович вызывается в Москву и должен уезжать немедленно. Почему так срочно? Чем вызвана спешка?.. Впрочем, такие случаи уже бывали: ждет новая работа, новое назначение...
Когда Иона Эммануилович садился в машину для поездки на вокзал, я крепко - и в последний раз - пожала его тонкую мужественную руку. Могла ли я подумать, что больше не увижу его?..