Комедии

ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО

ДОСТОПОЧТЕННОМУ РАЛЬФУ, ГРАФУ МОНТЭГЮ И ПРОЧИЯ[226]

Милостивый государь!

Не знаю, не обвинит ли меня свет в тщеславии за то, что я посвятил эту комедию вашей милости, но уже сама по себе надежда избежать подобного обвинения свидетельствует о некотором тщеславии. Сочинителя, хоть однажды удостоившегося чести беседовать с вами, милорд, вряд ли заподозрят в том, что он без должного рассуждения представил свое детище на суд вашей милости; и все же он заслуживает упрека в излишней самоуверенности, поскольку не боится услышать мнение вашей милости.

Каковы бы ни были недостатки этой пьесы, пока она принадлежит только мне, все они возместятся с того момента, когда она станет также и вашей. И коль скоро посвящение это способно послужить мне защитой, я тем более ценю честь, каковую вы оказали мне, позволив его написать.

Пьеса эта имела успех у зрителей, вопреки моим ожиданиям; ибо она лишь в малой степени была назначена удовлетворять вкусам, которые, по всему судя, господствуют нынче в зале.

Персонажи, выводимые на потеху публике в большинстве наших комедий, так безнадежно глупы, что они, по скромному моему суждению, не смешить должны, а огорчать здравомыслящего и благовоспитанного зрителя. Они скорее вызывают сострадание, нежели презрение, и вместо веселья должны бы пробуждать в нас жалость.

Эта мысль побудила меня задумать характеры, которые будут смешны не в силу своей природной глупости (она ведь неисправима и потому неуместна для сцены), а больше из-за желания во что бы то ни стало выказать свой ум; стремление сойти за умника совсем не есть признак ума. Придумать подобный характер — отнюдь не легкая задача, и вдобавок весьма мало надежды, что он полюбится публике; ибо многие приходят в театр, желая покритиканствовать, а посему высказывают свой суд, еще не разобравши цели. Я недавно имел случай удостовериться в этом; моя пьеса шла уже два или три дня, прежде чем сии поспешные судьи успели порядком разобраться в различии между Уитвудом и Трувитом[227].

Я вынужден просить прощения у вашего сиятельства за уклонение от сути моей эпистолы; однако, не желая быть обвиненным в неуместной дерзости, прошу вашего дозволения разъяснить побудившую меня к этому причину и хоть отчасти найти оправдание тому, что я вверяю свою комедию вашему покровительству. Только при содействии вашей милости те немногие, в чьи творения вложены искусство, страсть и труд, могут рассчитывать на признание; ибо нынче всех сочинителей ровняют продажным словом «поэт».

Теренций, самый безупречный из всех авторов, имел своих Сципиона и Лелия[228], не столько себе в помощь, сколько для поддержания славы; и как ни были велики его собственные заслуги, очевидно, без них ему было не обойтись.

Отточенность его стиля, совершенство языка и правдивость характеров — все эти перлы не способна была оценить основная часть его публики; самые грубые шутки Плавта[229], вызывавшие суровое осуждение Горация[230], были куда более по вкусу толпе: тот, кто пришел посмеяться в последнем акте[231], радуется двум-трем неуместным шуткам, а не искусно построенной развязке.

Как бы ни были совершенны комедии Теренция, ему еще благоприятствовала судьба. Ведь основу для него заложил Менандр[232]; сюжеты Теренция в большинстве своем позаимствованы, а характеры пришли к нему уже готовыми. Он следовал Менандру, но и тот без большого труда создавал свои характеры — ведь они родились из наблюдений Теофраста[233], учеником коего он являлся; а Теофраст, как известно, был не только учеником, но и прямым преемником Аристотеля[234], первого и величайшего учителя поэзии. Все это были великие образцы для подражания. Но еще одно счастливое обстоятельство, и притом немалое, помогало Теренцию совершенствовать стиль своих комедий, служивший им украшением, и правдиво изображать людские нравы, а именно — та свобода, какой он пользовался в общении с Лелием и Сципионом, двумя влиятельнейшими и образованнейшими людьми своего времени. А ведь возможность подобного общения есть единственно надежное средство для создания яркого диалога.

Если окажется, что в какой-то части своей комедии я достиг большей точности в языке и стиле или, по крайней мере, заметно улучшил их по сравнению с написанным мною прежде, я почту себя обязанным с благодарностью и гордостью приписать оное чести общения с вашей милостью и с вашими во всем достойными вас друзьями, в обществе которых я пребывал прошлым летом в поместье вашего сиятельства; ибо как раз после этого и была написана моя комедия. Если же я не преуспел в своем искусстве, остается лишь пожалеть, что обществом лиц, многие из которых вполне подстать Сципиону и Лелию, пользовался тот, кто талантом своим уступает Теренцию.

Мнится мне, что поэзия является едва ли единственным из искусств, не притязающим доселе на покровительство вашей милости. Архитектура и живопись к великой чести нашей родины процветают под влиянием вашим и попечением, меж тем как поэзия, эта старшая из сестер и праматерь многих искусств, отступилась, очевидно, от исконного своего права, пренебрегши своим долгом перед вашей милостью и дозволив другим, появившимся позже искусствам укрепиться в расположении вашем, для которого у нее куда больше оснований. Поэзия по природе своей священна для тех, кто отмечен величием и добротой; меж ними есть род взаимного тяготения, и великие к ней благосклонны. Обращаться к ним — привилегия поэзии, у них же — исключительное право ей покровительствовать.

Сей неоспоримый принцип служит главным оправданием для сочинителей, посвящающих свои творения великим личностям. И все же я хотел бы надеяться, что мое обращение к вам не отмечено искательством, большинству оных сочинений присущим; и коль скоро я сумею отличить вашу милость среди достойнейших, пусть мое подношение займет особое место среди других благодаря чрезвычайному моему почтению к вам и убедит вашу милость, сколь высоко ценит ваше радушие и огромные заслуги вашего сиятельства

покорный и безмерно благодарный слуга

Уильям Конгрив

ПРОЛОГ,

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА[235]

Фейнелл, влюбленный в миссис Марвуд.

Мирабелл, влюбленный в миссис Милламент.

Уитвуд, Петьюлент — поклонники миссис Милламент.

Сэр Уилфул Уитвуд, сводный брат Уитвуда и племянник леди Уишфорт.

Уейтвелл, камердинер Мирабелла.

Леди Уишфорт, ненавистница Мирабелла, который прежде для видимости за ней ухаживал.

Миссис Милламент[236], племянница леди Уишфорт, красавица, влюбленная в Мирабелла.

Миссис Марвуд, подруга мистера Фейнелла, влюбленная в Мирабелла.

Миссис Фейнелл, дочь леди Уишфорт и жена Фейнелла, некогда состоявшая в дружбе с Мирабеллом.

Фойбл, служанка леди Уишфорт.

Минсинг, служанка миссис Милламент.

Слуги, служанки, лакеи, танцоры.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Мирабелл. Везет же тебе, Фейнелл!

Фейнелл. На сегодня хватит?

Мирабелл. Как хочешь. Можно еще, чтобы доставить тебе удовольствие.

Фейнелл. Не стоит. В другой раз будешь повнимательнее — отыграешься, а сегодня тебе не до карт — ты думаешь о чем-то другом. Равнодушие партнера к неудаче портит удовольствие от выигрыша. Играть с мужчиной, который безразличен к проигрышу, все равно что завести интрижку с женщиной, равнодушной к своей репутации.

Мирабелл. О, ты привереда и гурман!

Фейнелл. Объясни, откуда эта сдержанность? Ты чем-то расстроен?

Мирабелл. Отнюдь. Просто я нынче серьезен, а ты весел, вот и все.

Фейнелл. Признайся, вчера после моего ухода ты поссорился с Милламент? Фокусы моей прелестной кузины могут вывести из себя даже стоика. Или пока ты сидел у них, явился какой-нибудь хлыщ и был встречен как лучший друг?

Мирабелл. Ты угадал: пришли Уитвуд и Петьюлент. Мало того, изволила пожаловать моя ненавистница — ее тетка, она же — твоя теща, старуха Уишфорт. Теперь тебе ясно?

Фейнелл. Вот что! У этой леди к тебе давняя приязнь и — не без причины. А жены моей там не было?

Мирабелл. Была. А еще миссис Марвуд и несколько дам, которых я не знаю. Увидев меня, они помрачнели и зашептались; потом стали громко жаловаться на ипохондрию и погрузились в молчание.

Фейнелл. Им, видно, не терпелось от тебя избавиться.

Мирабелл. Потому я и решил не трогаться с места. В конце концов старуха прервала тягостное молчание и разразилась филиппикой против долгих визитов. Я сделал вид, что не понял, но тут к ней присоединилась Милламент. Тогда я встал и с натянутой улыбкой объявил, что, по-моему, гостю не так уж трудно понять, когда он становится в тягость. Она залилась краской, а я удалился, не дожидаясь ответа.

Фейнелл. Ты напрасно на нее дуешься, она сказала так лишь в угоду тетке.

Мирабелл. Она сама себе хозяйка и не обязана ходить у старухи на поводу.

Фейнелл. Ну что ты! Она же потеряет половину приданого, если выйдет замуж без согласия тетки!

Мирабелл. В ту минуту мне было бы куда приятней, прояви она поменьше осмотрительности.

Фейнелл. Я понимаю, почему ты им так мешал! Вчера у них был очередной шабаш: они собираются трижды в неделю поочередно друг у друга и проводят дознание, как коронер над трупом[238], только покойника им заменяет чье-нибудь доброе имя. Мы с тобой им не компания: они постановили не принимать в свою секту мужчин. Но во избежание сплетен кто-то предло жил допустить одного или двух. Вот они и выбрали Уитвуда и Петьюлента.

Мирабелл. И кто же настоятельница этой общины? Ручаюсь, леди Уишфорт: она повсюду твердит о своей ненависти к мужскому полу и со всей энергией пятидесяти пяти лет ратует за платонизм и фруктовые наливки. А потомство пусть само печется о себе — ей-то ведь больше не плодиться.

Фейнелл. Не разгадай она, что твое внимание к ней притворно и ты втайне любишь ее племянницу, она, пожалуй, не стала бы такой мужененавистницей. Если бы ты искуснее притворялся, все шло бы в согласии с законами природы.

Мирабелл. Я делал все, что в человеческих силах, конечно, до известного предела. Я льстил ей без зазрения совести и даже взял на душу грех — посвятил ей стихотворение. Мало того, я подговорил приятеля сочинить памфлет, в котором она обвинялась в любовной связи с молодым человеком, а сам вдобавок сообщил ей, что злые языки болтают, будто она вдруг очень располнела. А когда ее свалила водянка, убедил, что в городе ходят слухи, она, мол, лежит родами. Если и этого мало, черт возьми, значит, для ублажения старухи надлежало и в самом деле переспать с ней! Но на это меня уже не хватило. Впрочем, разоблачением я обязан твоей приятельнице и подруге твоей жены — миссис Марвуд.

Фейнелл. С чего вдруг она так на тебя ополчилась? Может, она делала тебе какие-нибудь авансы, а ты пренебрег ими? Женщины неохотно прощают подобное невнимание.

Мирабелл. До недавнего времени она держалась со мной любезно. Но я, признаться, не из числа хлыщей, которые склонны дурно истолковывать воспитанность дамы и полагать, что если она им кое-что позволяет, то, значит, позволит уж все.

Фейнелл. Ты настоящий кавалер, Мирабелл. И хотя у тебя хватит жестокосердия не ответить на страсть дамы, ты достаточно великодушен, чтобы печься о ее чести. Однако наигранное безразличие выдает тебя с головой. Ты отлично знаешь, что пренебрег ею.

Мирабелл. Зато твой интерес к этому делу отнюдь не кажется наигранным. Твои мысли явно больше заняты упомянутой дамой, чем женой.

Фейнелл. Постыдись, дружище! Если станешь отпускать колкости в мой адрес, я вынужден буду тебя покинуть и поискать себе партнеров в соседней комнате.

Мирабелл. А кто там?

Фейнелл. Уитвуд и Петьюлент. (Бетти.) Подай мне шоколаду. (Уходит.)

Мирабелл. Который час, Бетти?

Бетти. Да скоро в церкви венчать перестанут[239], сэр. (Уходит.)

Мирабелл. А ведь в самую точку попала, негодница! (Смотрит на свои часы.) Батюшки! Уже почти час!

А, ты вернулся! Ну как, свершилось великое событие? Что-то ты очень скучный.

Слуга. Там столько набежало парочек к Панкрасу[240] — страх, сударь: выстроились друг за дружкой — хоть сейчас в контрданс! Наши-то оказались в хвосте — никакой тебе надежды поспеть. А тут еще пастор хрипнуть стал — мы испугались: а ну как совсем голос потеряет, пока до нас очередь дойдет! Вот и кинулись мы на Дьюкс-Плейс[241] — там их в миг окрутили.

Мирабелл. Так ты уверен, что они обвенчались?

Слуга. Обвенчались и в постель легли, сударь! Сам видел.

Мирабелл. Свидетельство у тебя?

Слуга. Вот оно.

Мирабелл. А что, портной принес платье Уейтвелла и новые ливреи?

Слуга. Принес, сударь.

Мирабелл. Прекрасно. Так вот, возвращайся домой, слышишь, и пусть они там не расходятся до моего приказа. Пусть Уейтвелл навострит уши и ждет, а наша курочка почистит перышки и спешит к Пруду Розамонды[242] — я буду ее ждать там в час дня. Мне надо увидеться с ней, прежде чем она вернется к хозяйке. И если ты не хочешь, чтоб тебе оторвали уши, держи язык за зубами. (Слуга уходит.)

Фейнелл. Видно, тебе повезло, Мирабелл: ты заметно повеселел.

Мирабелл. Я тут затеял одну шутку, пока не могу тебе рассказать. Хорошо, что они сегодня не сходятся на шабаш. Не пойму, Фейнелл, как это ты, женатый, а следовательно — осмотрительный человек, позволяешь жене состоять в их секте.

Фейнелл. Право, я не ревнив. К тому же там все женщины и наши родственницы. А что до вхожих туда мужчин — они не опасны: их никто в грош не ставит.

Мирабелл. Ну, я другого мнения. Если мужчина хлыщ, тут-то и жди сплетен. Ведь у женщины, если она не совсем дура, есть лишь один повод водиться с мужчиной.

Фейнелл. Ужели всякий раз, когда Уитвуд болтает с Милламент, ты ревнуешь ее?

Мирабелл. Не столько ревную, сколько начинаю сомневаться в ее уме.

Фейнелл. Ты несправедлив: ума ей не занимать.

Мирабелл. Она достаточно хороша собой, чтобы внушать мужчинам подобные мысли, и слишком воспитанна, чтоб оспаривать подобные похвалы.

Фейнелл. Сдается мне, что для пылкого любовника ты слишком большой критикан: ты видишь все слабости возлюбленной.

Мирабелл. Для критикана я слишком пылкий любовник. Я люблю ее со всеми недостатками. Больше того, за них-то я и люблю ее. Капризы Милламент так искусны, а может быть, так натуральны, что ничуть ее не портят. В других женщинах манерность отвратительна, ей же она придает обаяние. Признаюсь тебе, Фейнелл: однажды, обиженный ею, я в отместку разобрал всю ее по косточкам; рассмотрел в отдельности ее недостатки, изучил их и даже запомнил на память: реестр был так велик, что рано или поздно должен был побудить меня возненавидеть ее от всей души. Мало-помалу я так привык перебирать в уме погрешности Милламент, что под конец, вопреки моим намерениям, они перестали меня отталкивать. И вот наступил день, когда я мог думать о них без всякого раздражения. Теперь они кажутся мне столь же привычными, как и мои собственные. Похоже, близок день, когда я начну дорожить ими в той же мере.

Фейнелл. Женись на ней, мой тебе совет! Пусть ее прелести будут тебе хоть в половину так же знакомы, как пороки, и, клянусь жизнью, ты обретешь покой.

Мирабелл. Ты так думаешь?

Фейнелл. Ручаюсь своим опытом. Я человек женатый, мне ли того не знать.

Рассыльный. Не здесь ли находится некий сквайр Уитвуд?

Бетти. Здесь. А вам он зачем?

Рассыльный. У меня письмо от его брата сэра Уилфула. Велено передать в собственные руки.

Бетти. Он в соседней комнате, приятель. Иди вот туда. (Рассыльный уходит.)

Мирабелл. Как! В столицу прибыл глава клана — сэр Уилфул Уитвуд?

Фейнелл. Его нынче ждут. Он тебе знаком?

Мирабелл. Видал однажды. По-моему, он подает надежды со временем стать изрядным чудаком. Кажется, ты имеешь честь быть с ним в родстве?

Фейнелл. Да. Он — сводный брат нашего Уитвуда. Покойница матушка его была сестрой леди Уишфорт, моей тещи. Женись на Милламент и тоже станешь величать его кузеном.

Мирабелл. Что ж, лучше быть ему родственником, чем знакомым.

Фейнелл. Он прибыл в Лондон, чтоб снарядиться в путешествие.

Мирабелл. Господи! Ведь ему же за сорок.

Фейнелл. Неважно. Пусть Европа убедится, что Англия располагает болванами всех возрастов. В этом наша гордость.

Мирабелл. А почему бы парламенту, чтоб уберечь честь нации, не издать закон, запрещающий вывоз дураков?

Фейнелл. О ни в коем случае! От этого был бы один вред. Лучше немного потерять на вывозе, чем пострадать от чрезмерного производства и отсутствия сбыта.

Мирабелл. А что, дурь этого странствующего рыцаря сродни глупостям его здешнего братца?

Фейнелл. Ничуть. Наш Уитвуд так же мало схож с упомянутым рыцарем, как мушмула с диким яблоком, хоть их и можно привить на одной ветке. Первая тает во рту, второе — не проглотишь; в первой — сплошь мякоть; во втором — одна сердцевина.

Мирабелл. Первая сгниет прежде, чем поспеет, а второе — никогда не поспеет: так и сгниет.

Фейнелл. Сэр Уилфул представляет собой странную смесь робости и упрямства. Пьяный, он походит на влюбленное чудовище из «Бури»[243] и ведет себя в том же духе. А его столичный родственник, надо отдать ему должное, не лишен добродушия и не всегда безнадежно глуп.

Мирабелл. Не всегда. Глупость одолевает его в тех случаях, когда ему изменяет память или когда под рукой не оказывается тетрадочки, в которую он заносит чужие мысли. Он дурак с хорошей памятью и пригоршней чужих острот. Он из тех, чью болтовню мы терпим лишь потому, что от нее никуда не денешься. У него одно прекрасное свойство — он не спорщик: так дорожит репутацией человека, наделенного чувством юмора, что готов принимать оскорбление за шутку, а откровенную грубость и брань за иронию или ро-зыгрыш.

Фейнелл. Если ты еще не закончил его портрет, можешь дописать с натуры. Вот он собственной персоной — прощу!

Уитвуд. Ну посочувствуйте мне, голубчики! Пожалейте меня, Фейнелл! И вы тоже, Мирабелл.

Мирабелл. Охотно.

Фейнелл. Но в чем дело?

Уитвуд. Мне не было писем, Бетти?

Бетти. Нешто рассыльный не вручил вам только что?

Уитвуд. Ну да, а еще не было?

Бетти. Нет, сударь.

Уитвуд. Какая досада! Ужасная досада! Рассыльный этот — осел, вьючное животное! — принес мне письмо от моего безмозглого брата — тяжеловесное, как речь о добродетелях усопшего или стихотворный панегирик одного поэта другому. Но самое ужасное, что этот эпистолярный опус лишь предшествует появлению своего создателя.

Мирабелл. И такой дурак приходится вам братом!

Уитвуд. Только сводным. Сводным, а не родным, честное слово!

Мирабелл. Что ж, тогда он, возможно, лишь сводный дурак.

Уитвуд. О, это прекрасно, Мирабелл, le drole[244]! Просто прекрасно! Впрочем, хватит про него, черт подери! Как поживает ваша супруга, Фейнелл? Я, кажется, болтаю вздор, а все, чтоб отделаться от мысли об этом ироде. Простите великодушно, что вам, столичному жуиру, я задал столь неуместный и слишком личный вопрос. Право, я говорю, что в голову взбредет, — словно какая-нибудь вековуха на свадьбе. И все же, миссис Фейнелл — редкостная женщина.

Фейнелл. Хорошо, что вы не думаете, о чем говорите, а то ваши хвалебные речи преисполнили бы меня тщеславием или ревностью.

Уитвуд. Во всей столице один только Фейнелл ладит с женой. А ваше мнение, Мирабелл?

Мирабелл. Если вам нужно знать в точности, пойдите, справьтесь у нее самой.

Уитвуд. Послушайте, Мирабелл!..

Мирабелл. Да?

Уитвуд. Примите мои извинения, голубчик. Я что-то хотел спросить, да позабыл...

Мирабелл. Признателен вам от души.

Уитвуд. Уж вы простите: такая стала память — никуда!..

Мирабелл. Остерегайтесь подобных извинений, Уитвуд. Все знакомые мне глупцы непременно жалуются либо на память, либо на сплин.

Фейнелл. Куда вы подевали Петьюлента?

Уитвуд. Он сидит там, считает свои деньги — час назад они были моими. Мне сегодня безбожно не везло.

Фейнелл. Дайте ему обыграть вас в карты: вы ведь всегда побьете его в остроумии. Поскольку вам достался ум, отпущенный на вас обоих, пусть ему хоть в чем-нибудь повезет.

Мирабелл. А по-моему, Петьюлент не склонен считать, что вы острите удачнее его, Уитвуд.

Уитвуд. Перестаньте, прошу вас! Вы сегодня не в духе и готовы спорить но любому поводу. Петьюлент — мой друг и порядочный малый. Он — милейший человек и кое-что знает: честное слово, он не лишен остроумия — надо отдать ему должное. Он мой друг, и мне не след говорить о нем дурно. А если его невысоко ценят в свете, то не стоит его за это обливать презрением. Так что, не обижайте моего друга.

Фейнелл. Но вы же не считаете, что ваш друг — образец воспитанности?

Уитвуд. Нет, конечно, у этого бездельника ужасные манеры, черт бы его подрал: поведение под стать какому-нибудь судебному приставу, что правда, то правда. Очень жаль, честное слово! А так, он вообще энергичен, с огоньком!

Мирабелл. А как насчет храбрости?

Уитвуд. Честное слово, чего не знаю, того не знаю. Но честное слово, если он с чем-то не согласен — никому не даст спуску.

Мирабелл. Даже мужчине, которого побаивается, или женщине, которую любит?

Уитвуд. Тут вы правы: он своих слов наперед не обдумывает. Но у всех свои слабости. Вы к нему слишком строги, честное слово! А я его прощаю: оправдываю все его недостатки, кроме одного или двух. Один у него, без сомнения, есть. Будь он моим братом, я б и тогда его осудил. Тут действительно остается желать лучшего.

Мирабелл. Так поделитесь с нами этой тайной, Уитвуд.

Уитвуд. Нет, уж вы меня простите! Чтоб я выставил напоказ изъян моего друга! Увольте, голубчик, не могу!

Фейнелл. Наверно, ему недостает искренности или еще какого-нибудь пустяка.

Уитвуд. Если бы! Кто же за подобное осудит остроумца? Требовать искренности от острослова не разумнее, чем постоянства от красавицы. В первом случае это свидетельствовало бы о том, что скудеет ум, а во втором — убывает красота.

Мирабелл. Может быть, он, по-вашему, слишком самонадеян?

Уитвуд. Нет, нет! Это всего лишь азарт спорщика и желание неустанно участвовать в разговоре.

Фейнелл. Может, слишком невежествен?

Уитвуд. Что вы — это его счастье! Будь он образованней, как бы он выказал свой природный ум?

Мирабелл. Ну, тогда косноязычен?

Уитвуд. А вы знаете, мне это в нем теперь даже нравится — косноязычие позволяет мне порой выступать при нем толмачом.

Фейнелл. Нахален?

Уитвуд. Нет, не то.

Мирабелл. Тщеславен?

Уитвуд. Нет.

Мирабелл. Ага! Наверно, дело в том, что подчас он сдуру выкладывает всю правду: не хватает ему смекалки придумать что-нибудь похитрей.

Уитвуд. Что? Правду?.. Ха-ха-ха! Ну так вот, слушайте: он вообще не говорит правды. Ясно? Он лжет, как горничная, как привратник у знатной дамы. Вот в чем его слабость.

Кучер. Не здесь ли мистер Петьюлент, хозяюшка?

Бетти. Здесь.

Кучер. Три дамы там, у меня в карете, желали бы с ним поговорить.

Фейнелл. Каков Петьюлент, а? Слыхали: целых три!

Бетти. Сейчас я скажу ему.

Кучер. И еще подайте им две чашки шоколада и стакан коричной настойки[245]. (Бетти и Кучер уходят.)

Уитвуд. Не иначе — две досужие шлюхи и сводня, страдающая одышкой. Теперь вы знаете, кто эти дамы.

Мирабелл. А вы, я вижу, на короткой ноге с его знакомыми.

Уитвуд. Дружба, которой не сопутствует доверие, столь же мало привлекательна, как любовь без обладания или вино без здравицы. Так и быть, открою вам всю правду. Он уже неделю нанимает этим шлюхам карету и оплачивает кое-какие их расходы с тем, чтобы они ежедневно справлялись о нем в общественных местах.

Мирабелл. Ну и ну!

Уитвуд. Вот увидите, он не выйдет к ним: мало народу — не перед кем стараться. Это что! У него была выдумка похлеще. Прежде чем он измыслил этот маневр со шлюхами, он сам о себе справлялся, да-да.

Фейнелл. Сам о себе? Растолкуйте, как это?

Уитвуд. Очень просто. Стоит вам сойтись с ним в шоколадной, как он удирает: только вы к нему спиной — его и след простыл! Мчится домой, накидывает капюшон, шарф, прячет лицо под маской, впрыгивает в наемную карету, гонит обратно, и вот — уже справляется у дверей: не здесь ли мистер Петьюлент. Этот трюк я и имел в виду, говоря о его привычке справляться о себе, дожидаться себя и даже порой, не заставши себя, оставлять самому себе письмо.

Мирабелл. Признаться, это уже что-то новое. По-видимому, он и сейчас оказывает себе какую-то услугу: уж больно долго не выходит. Pardon, вот и он!

Бетти. Вас дожидаются в карете, сударь.

Петьюлент. Знаю, знаю, Иду. Черт-те что! Можно подумать, что я повитуха или сводня! Вламываются, поднимают на ноги — в любой час, в любом месте! Чума их забери! Не пойду! Скажи им, что я не выйду, слышишь? Пусть их пускают сопли, пусть ревут в три ручья!

Фейнелл. Какое бессердечие, Петьюлент.

Петьюлент. А ну их, и все! Не в настроении я!

Мирабелл. Надеюсь, они из простых: ведь с дамами из общества так не поступают.

Петьюлент. Из общества — не из общества, фигу им сушеную! Не в настроении я! Ей-богу, пусть бы они даже были эти... которые... и тогда, коли я не в духе — хотите ждите, а не хотите — проваливайте!

Мирабелл. «Эти — которые»?! Переведите, Уитвуд!

Уитвуд. Императрицы, голубчик. Султанши[246], к примеру сказать.

Петьюлент. Ну вроде Роксоланы[247].

Мирабелл. Помилосердствуйте!

Фейнелл. А Уитвуд говорит, будто это...

Петьюлент. Что он такое говорит?

Уитвуд. Я? Что они — настоящие дамы, только и всего.

Петьюлент. Мало, Уитвуд! Так вот слушайте: это его родственницы. Две кузины, с которыми он вместе ждет наследства, и старуха тетка — охотница до тайных сходбищ, а пуще до кошачьих концертов.

Уитвуд. Ха-ха-ха! Мне было любопытно, как этот плут выкрутится. Ха-ха-ха! Ей-богу, я простил бы ему, скажи он даже, что то были моя матушка и сестры.

Мирабелл. Ну знаете ли!..

Уитвуд. Да-да. Наш плут так прыток и востер, что просто чарует меня. Вы слышите, Петьюлент, голубчик!

Бетти. Они, сударь, разгневались и уехали.

Петьюлент. А, пусть катятся! Злость улучшает цвет лица: будет экономия на румянах.

Фейнелл. Его равнодушие к женщинам — чистый обман. Теперь, ухаживая за Милламент, он сможет божиться, что предпочел ее всем женщинам на свете.

Мирабелл. А ну, кончайте наглое фиглярство! Когда-нибудь я перережу вам глотку за подобные штуки, Петьюлент.

Петьюлент. Пожалуйста — я молчу. Только глоток-то много, не моя одна!

Мирабелл. Или вы про мою, сударь?

Петьюлент. Нет, зачем. Так — ни про кого... Я ничего не знаю... Впрочем, у кого есть дядюшка, а у кого племянник, и порой им случается быть соперниками. Верно? А вообще-то — ну их!

Мирабелл. Стоп! А ну, выкладывайте все, Петьюлент. Разъясните свои слова, не то я обращусь к вашему переводчику.

Петьюлент. Чего разъяснять. Я ничего не знаю. Просто у вас есть дядюшка, который намедни прикатил в город и поселился где-то поблизости от леди Уишфорт. Или скажете, нет у вас дядюшки?

Мирабелл. Есть.

Петьюлент. Вот и все. Вы с ним не дружите, и если он вдруг женится и заведет младенца — плакало ваше наследство.

Мирабелл. Как вы набрели на все это?

Петьюлент. Так кое-что знаю, и все. А ну его!

Мирабелл. Послушайте, Петьюлент, вы же честный малый и, ей-богу, не станете ухаживать за моей возлюбленной. Так вот: что вы слышали про моего дядюшку?

Петьюлент. Я? Ничего. Кому приспичило резать глотки — валяйте! А у меня правило такое — молчать. Вот я и помалкиваю.

Мирабелл. Все шутите, да? Слушайте, я прекрасно знаю, что дамы доверяют вам свои секреты. Вы ведь с ними заодно и вчера, когда я ушел от Милламент, вы там остались. Так какой там был разговор про меня или про моего дядю? А ну, выкладывайте! Право, если ваше добродушие не уступает вашему остроумию, Петьюлент, то главный ваш соперник в салонах — Тони Уитвуд — будет похож рядом с вами на глаз дохлого мерлана в соседстве с жемчужиной. Он померкнет, как Меркурий в лучах солнца. Нет, я вижу, вы не хотите со мной поделиться.

Петьюлент. А если скажу, вы обещаете, что не будете считать меня дураком?

Мирабелл. Ей-богу, я приложу к этому все усилия, готов молить небеса, чтобы вам и впрямь поумнеть.

Петьюлент. Тогда слушайте. (Мирабелл и Петьюлент отходят в сторону.)

Фейнелл. Худо же вам придется, если Мирабелл когда-нибудь решит, что вы с Петьюлентом его соперники.

Уитвуд. Какой вздор! Она же смеется над Петьюлентом, это всякому видно. А что до меня, то — хоть нынче и модно за ней ухаживать — скажу вам прямо, сугубо между нами: я по ней сохнуть не собираюсь.

Фейнелл. Да неужто?

Уитвуд. Она красива, бесспорно, но из числа весьма переменчивых женщин.

Фейнелл. А я-то думал, что вы умираете от любви к ней.

Уитвуд. Ну что вы!..

Фейнелл. Она остроумна.

Уитвуд. Зато отказывает в этом всем остальным. Я бы не потерпел такой обиды, даже будь она прекрасна, как Клеопатра[248]. Впрочем, Мирабелл уж слишком на себя полагается.

Фейнелл. Что так?

Уитвуд. Мы вчера порядком засиделись и кое-что слышали про его дядюшку, который намедни прикатил в город и стоит преградой между нашим другом и его наследством. Мирабелл не в большой с ним дружбе, как мне рассказывала леди Уишфорт. Она ведь, знаете, не выносит его: он ей противен, как попугай квакеру[249] или стужа торговке живой рыбой. Так вот, видел ли сей дядюшка миссис Милламент, сказать не могу, только, судя по отдельным намекам, затевается некая сделка. Если дело выгорит, бедняжка Мирабелл окажется на бобах, честное слово!

Фейнелл. И кузина согласна? Что-то на нее не похоже.

Уитвуд. Честное слово, голубчик, не могу сказать. Она женщина, и причем с фокусами.

Мирабелл. Это все, что вы уловили из вчерашних разговоров?

Петьюлент. Все не все, а главное уловил. Может быть, Уитвуду известно более: он там дольше торчал. К тому же они его не стесняются — болтают при нем, что взбредет!

Мирабелл. А я-то полагал, что как раз вы у них в фаворе.

Петьюлент. Только при интимных встречах — не на людях: я ведь, если что, не смолчу.

Мирабелл. Да ну?

Петьюлент. Вот так, чума меня забери!.. Вредный я человек. Уитвуд — тот глуповат, сами знаете, его они не страшатся. Он малый воспитанный, этот... ну как его... настоящий джентльмен. И все-таки он — дурак дураком.

Мирабелл. Что ж, благодарствую. Я вполне удовлетворил свое любопытство. Не пройтись ли нам по Мэллу, Фейнелл?

Фейнелл. Я не прочь — до обеда.

Уитвуд. Погуляем по Парку[250]: дамы обещали там быть.

Мирабелл. А я думал, вам нужно спешить домой, ждать брата, сэра Уилфула.

Уитвуд. Нет, нет, что вы: он приедет к тетушке, леди Уишфорт, чтоб ему провалиться! Мне достанет с ним хлопот. Что с этим дураком делать, ума не приложу!

Петьюлент. Станьте опекуном этого недоумка, а я примусь тянуть денежки из вашего кармана — вот и появятся у нас общие заботы.

Уитвуд. Каков шутник, этот Петьюлент! Так все и прихватывает, как огонек на морозце! Пошли гулять по Мэллу: будем всех критиковать.

Петьюлент. Критиковать? Это можно — у меня нынче как раз такой стих.

Мирабелл. Ах вот как! Тогда гуляйте без нас. Если вам хочется выкрикивать проходящим дамам дурацкие шутки и всякий раз чувствовать себя великими острословами, когда удается вогнать женщину в краску, мы вам не компания.

Петьюлент. Что?! Пусть бы они лучше выказывали свою невинность, не понимая того, что слышат, или же свою рассудительность, не слыша того, что им не положено понимать.

Мирабелл. Неужели вы не способны уразуметь, что стыдиться должен тот, кто заставляет краснеть других?

Петьюлент. Это вы скажите кому-нибудь другому, а я так понимаю: краснеет тот, за кем — вина, либо кому воспитания не хватает.

Мирабелл. Не удивляюсь, что вы так думаете. Куда как удобно приводить в оправдание своих поступков свои же собственные заблуждения.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Миссис Фейнелл. Ах, милая Марвуд, если мы хотим быть счастливыми, то должны искать утешения в нас самих или в женской дружбе. Мужчин всегда бросает из крайности в крайность: то они влюблены в нас до беспамятства, то исполнены отвращения. Когда они влюблены, даже те, в ком сочетаются пыл и разум, способны измучить нас ревностью. Когда же любовь угасла — а мы должны помнить: она не вечна, — мы становимся им ненавистны. Они смотрят на нас с ужасом и гадливостью и при встрече чураются, точно мы призраки того, чем были когда-то.

Миссис Марвуд. Как это печально, право, что любовь умирает раньше нас и мужчина обычно переживает любовника. А все же, как хотите, но лучше быть покинутой, чем нелюбимой. Смолоду смотреть на все с тупым равнодушием и отказываться от земных радостей потому лишь, что они преходящи, так же нелепо, как желать от рождения быть старухой — дескать, когда-нибудь все равно состаришься! И коли молодость отпущена мне ненадолго, я постараюсь, чтоб она не пропала даром.

Миссис Фейнелл. Значит, вы лишь притворяетесь, что ненавидите мужчин, в угоду причудам моей матушки?

Миссис Марвуд. Конечно. Не стану от вас скрывать: мне претят нудные, пресные разговоры, которыми мы, представительницы столь могущественного пола, утешаем себя в разлуке с мужчинами. Мы прикидываемся, будто обожаем друг дружку, клянемся в вечной любви и вздыхаем, словно любовники. Но природа нас в этом не поощряет, и нам не удается долго упорствовать. Любовь берет верх, и рано или поздно каждая из нас пускает в сердце законного владыку.

Миссис Фейнелл. Боже правый, как я обманулась! Вы проповедуете такую невоздержанность!

Миссис Марвуд. Моя прямота — лишь доказательство дружбы к вам. Будьте честны и признайтесь, что ваши чувства совпадают с моими.

Миссис Фейнелл. Никогда!

Миссис Марвуд. Вы ненавидите мужчин?

Миссис Фейнелл. От души и навеки.

Миссис Марвуд. И своего мужа?

Миссис Фейнелл. Его в особенности! И, по-моему, это делает мне честь.

Миссис Марвуд. Вашу руку!

Миссис Фейнелл. Вот она.

Миссис Марвуд. Поверьте — я с вами! А прежние мои речи объяснялись лишь желанием испытать вас.

Миссис Фейнелл. Но возможно ль? Значит, и вы ненавидите этих вероломных чудищ — мужчин?

Миссис Марвуд. Я ненавидела их раньше, теперь я их презираю А следующим моим шагом будет вот что: я предам их вечному забвению.

Миссис Фейнелл. Ваши речи достойны амазонки, какой-нибудь Пентесилеи[251].

Миссис Марвуд. Отвращение к мужчинам побуждает меня совершить еще один шаг.

Миссис Фейнелл. Какой же?

Миссис Марвуд. Выйти замуж, да-да. Если б я могла найти человека, который от души любил бы меня и страдал бы от моих злых выходок, я решилась бы на брачную церемонию.

Миссис Фейнелл. Но вы б не наставили ему рога?

Миссис Марвуд. Нет. Но я б уверила его в этом, что ничуть не лучше.

Миссис Фейнелл. А почему не сделать этого всерьез?

Миссис Марвуд. Ведь тогда, доискавшись до правды, он узнал бы худшее, но избавился от терзаний. Я же хочу, чтобы ни на миг не прекращалась пытка ревностью и страхом.

Миссис Фейнелл. Хитроумная месть! Вот бы вам, к примеру, выйти за Мирабелла.

Миссис Марвуд. Что за вздор!

Миссис Фейнелл. Вы побледнели.

Миссис Марвуд. Я его ненавижу.

Миссис Фейнелл. И я тоже. Однако я могу спокойно слышать его имя. Вы-то почему вдруг так на него ополчились?

Миссис Марвуд. Я всегда его не любила. Он горд до невозможности.

Миссис Фейнелл. Подобная причина для ненависти отдает притворством. Вы осуждаете его за то, что прощают ему враги.

Миссис Марвуд. Вы, я вижу, из числа самых благосклонных его врагов! Только что вы были бледноваты, а сейчас покрылись румянцем.

Миссис Фейнелл. Разве? Меня вдруг затошнило.

Миссис Марвуд. Отчего это?

Миссис Фейнелл. От моего мужа. Вы что, его не видите? Вынырнул неведомо откуда, и меня сразу начало мутить.

Миссис Марвуд. Ха-ха-ха! Он пришел очень кстати для вас.

Миссис Фейнелл. А по-моему — для вас. Ведь он привел с собой Мирабелла.

Фейнелл. Душечка моя!..

Миссис Фейнелл. Да, моя радость?

Фейнелл. Ты неважно сегодня выглядишь, детка.

Миссис Фейнелл. Ты так думаешь?

Мирабелл. Он единственный, кто так думает, сударыня.

Миссис Фейнелл. По крайней мере — единственный, кто мне скажет об этом. И еще — единственный, из чьих уст мне не будет обидно это услышать.

Фейнелл. Душечка моя, твоя деликатность умиляет меня. Я знаю, ты просто не можешь на меня обидеться, особенно, когда мной движет забота о тебе.

Миссис Фейнелл. Мистер Мирабелл, вчера матушка прервала ваш любезный рассказ. Я прямо сгораю от желания узнать, чем же все кончилось.

Мирабелл. Люди, о которых шла речь, не утратили доброй славы. Я боюсь, как бы мистер Фейнелл не принялся судить их слишком строго.

Миссис Фейнелл. У него свои заботы; они берут верх над его любопытством, побуждая его пренебречь сплетнями о других, лишь бы избежать разговоров о том, что его видели на прогулке с женой. Пойдемте в эту аллею, мистер Мирабелл, поверьте, вы обяжете этим и его и меня. (Уходит с Мирабеллом.)

Фейнелл. Нет, она восхитительна! Право, если б мне когда-нибудь удалось от нее избавиться, я был бы несчастнейшим из смертных.

Миссис Марвуд. Вот как?

Фейнелл. У меня есть лишь эта надежда, и исполнись она, мне уже не о чем было б мечтать. Несчастен тот, кому больше нечего желать! Ему остается сесть и заплакать, как Александру[252], который сокрушался, что не осталось больше земель для завоевания.

Миссис Марвуд. А не пойти ли нам вслед за ними?

Фейнелл. Право, не стоит.

Миссис Марвуд. Но я прошу вас, пойдемте. У меня есть на то причина.

Фейнелл. Уж не ревнуете ли вы?

Миссис Марвуд. Кого?

Фейнелл. Мирабелла.

Миссис Марвуд. А если и так? Разве вы не допускаете мысли, что из любви к вам я могу беспокоиться о вашей чести?

Фейнелл. Теперь вы хотите убедить меня, что он и моя жена испытывают взаимную симпатию.

Миссис Марвуд. По-моему, она вовсе не испытывает к нему той ненависти, которую изображает.

Фейнелл. Боюсь, что все это ему глубоко безразлично.

Миссис Марвуд. А вы не обманываетесь?

Фейнелл. Возможно. Я, кажется, начинаю кое о чем догадываться.

Миссис Марвуд. О чем же?

Фейнелл. Что я обманут, сударыня, и обманщица — вы.

Миссис Марвуд. Я? Что вы хотите этим сказать?

Фейнелл. Так вот, знайте: я вижу вас насквозь. Вы обе влюблены в него, и обе притворяетесь, будто он вам противен. Вы ревнуете друг дружку и схватываетесь так, что летят перья: достаточно было поглядеть, как у вас горели щеки и сверкали глаза.

Миссис Марвуд. Вы неверно обо мне судите.

Фейнелл. В том-то и дело, что верно. Я подметил, как заигрывает с ним моя жена, и закрыл на это глаза, отчего оказался только в прибытке. Пока она обольщает Мирабелла, я могу безнаказанно предаваться утехам и обнимать вас хоть каждый день. Но вы сами знаете: то, что ускользнет от сонливого мужа, растревожит ум бдительного любовника.

Миссис Марвуд. В чем же вы намерены обвинить меня?

Фейнелл. В неверности, в любви к другому, в любви к Мирабеллу.

Миссис Марвуд. Это ложь. Где доказательства? Ваши обвинения беспочвенны — попробуйте доказать! Я просто его ненавижу.

Фейнелл. А за что вам, собственно, его ненавидеть? Вы ему безразличны, и это вас злит. Вам нужны примеры? Но разве то, что вы мешали его любовным делам, не доказательство? Чего ради вы разоблачили его мнимое ухаживание? Вы открыли глаза легковерной тетушке и тем воспрепятствовали его браку с племянницей.

Миссис Марвуд. Долг перед миледи побудил меня к этому. Нас связывают узы дружбы; могла ли я спокойно смотреть, как играет на ее доверчивости подлый лицемер?

Фейнелл. Так дело, значит, в совести? Узы дружбы, подумать только! Ах эта хваленая женская дружба!

Миссис Марвуд. Во всяком случае, в ней больше нежности, искренности и постоянства, чем в ваших суетных и пустых клятвах, когда вы говорите о любви к нам или о преданности друг другу.

Фейнелл. Ха-ха-ха! Ну а жене моей вы тоже лучший друг?!

Миссис Марвуд. Постыдились бы, неблагодарный! И вы еще меня обвиняете! Да уместны ли ваши упреки?! Уж не в том ли я виновна перед ней, что была верна вам и жертвовала дружбой, дабы сохранить любовь? И у вас еще хватает подлости взваливать на меня грех, и словом не обмолвившись о моем благородстве! Вы всячески черните меня, чтоб самому выглядеть подостойней. Хотите переложить на меня вину, о которой вам и рта не следовало открывать.

Фейнелл. Вы превратно толкуете мои слова. Я просто хотел напомнить, как однажды вы мне сказали, что готовы пожертвовать всем святым ради нашей любви.

Миссис Марвуд. Неправда! Вы все сознательно перетолковали. Издеваетесь надо мной! Никогда этого не прощу!

Фейнелл. Вашу ярость питает не обида, а сознание вины. Если бы вы по-прежнему любили меня, вас не обидела бы моя ревность. Вы злитесь, что вас разгадали.

Миссис Марвуд. Что ж, пусть правда выйдет наружу. Только помните, вас не минует разоблачение. Я сумею вынести свой позор. Лучше сама все раскрою: вы не сможете тогда проявить свою подлость.

Фейнелл. Ну и что же вы сделаете?

Миссис Марвуд. Признаюсь во всем вашей жене. Расскажу ей о наших отношениях.

Фейнелл. Какая нелепость!

Миссис Марвуд. Будь что будет, но я это сделаю! Я поведаю свету, сколько зла вы мне причинили, какой ущерб нанесли и чести и состоянию! Я доверила вам и то и другое — вам, чье доброе имя пошло с молотка, а деньги куда-то уплыли.

Фейнелл. Нет, честь вашу я уберег, а вот капиталы пошли на те радости, которые мы с вами делили поровну, — за них в ответе щедрость вашей любви. Впрочем, не обмани вы меня сейчас, я не остался бы должником. Если бы не ваши каверзы, Мирабелл тайно обвенчался бы с моей кузиной и навсегда бы рассорился с леди Уишфорт. Милламент потеряла бы половину наследства, которая досталась бы моей жене. Разве не с тем я женился на богатой вдове, чтобы тратиться на вас — на свою любовь?

Миссис Марвуд. Все обман и гнусные отговорки!

Фейнелл. Так что же, по-вашему — я не женат, черт возьми?! Какие отговорки? Я что ли свободен, не скован по рукам и ногам? У меня нет жены? Жены-вдовушки, молодой красивой вдовушки, которая не прочь бы опять стать вдовой, да только у меня крепкое сердце и вообще неплохое здоровье, и я сумел выдержать все передряги светской семейной жизни. Может быть, Это примирит вас и со мною и с правдой?

Миссис Марвуд. Никогда. Вы и правда несовместимы. Ненавижу вас и буду ненавидеть всегда.

Фейнелл. За то, что я вас люблю?

Миссис Марвуд. Даже само это слово в ваших устах мне мерзко. А после того, как вы попытались очернить меня, я еще больше вас презираю. Прощайте!

Фейнелл. Нам нельзя так расстаться.

Миссис Марвуд. Пустите меня.

Фейнелл. Но поверьте, мне очень жаль.

Миссис Марвуд. А мне что за дело! Пустите меня! Что ж, ломайте мне руки: я все равно вырвусь!

Фейнелл. Вы же знаете, я не способен причинить вам боль. Но как еще я могу вас удержать?

Миссис Марвуд. И поделом мне.

Фейнелл. Вы же знаете: я люблю вас.

Миссис Марвуд. Мелкое притворство! Да-да! Впрочем, еще не поздно!..

Фейнелл. Что не поздно? Объясните! Что именно?!

Миссис Марвуд. Да, еще не поздно... И в этом мое утешенье!

Фейнелл. Значит, ваше утешение в новой любви?

Миссис Марвуд. Чтобы избавиться от своей обиды, ненависти, отвращения к себе и к мужчинам — ко всему вероломному миру!

Фейнелл. Но это же сумасбродство! Успокойтесь, прошу вас. Не плачьте. Я виноват: слишком люблю вас, чтобы не ревновать. Умоляю вас, перестаньте! Я вам верю. Вы правы, я был несправедлив. Любой ценой искуплю свою вину: еще больше буду ненавидеть свою благоверную — будь она проклята! — расстанусь с ней, оберу ее до нитки и сбегу с вами куда-нибудь на край света. Женюсь на вас — только успокойтесь! А, черт, они возвращаются! Спрячьте лицо, чтоб не заметили ваших слез. У вас маска, наденьте ее на минутку. Уйдемте сюда, вот сюда. Ну не упрямьтесь! (Уходят.)

Миссис Фейнелл. Они все еще не ушли.

Мирабелл. Свернули в ту аллею.

Миссис Фейнелл. Пока я только ненавидела мужа, я еще могла смотреть на него, но с тех пор, как стала презирать его, он сделался мне просто отвратителен.

Мирабелл. Будьте благоразумны в ненависти.

Миссис Фейнелл. Ну да, придется — коль уж в любви мне не хватало благоразумия.

Мирабелл. Ненависть к мужу надо точно соразмерять с влечением к любовнику.

Миссис Фейнелл. Но как мне унять свою ненависть к нему, когда моя любовь к вам безгранична? Можете ли вы заставить меня подавить чувство, которое сами вызвали к жизни? Зачем вы уговорили меня выйти замуж за этого человека?

Мирабелл. А зачем мы, что ни день, совершаем некрасивые и рискованные поступки? Во спасение нашего кумира — доброй славы. Если б наши отношения возымели последствия, коих вы так опасались, кого б вы могли назвать отцом своего ребенка — только мужа! Я знаю, Фейнелл — человек сомнительных правил, больше друг себе, чем кому-либо, и вдобавок вероломный любовник. И все же остроумие и внешний лоск обеспечили ему признание в обществе, и это оправдывает женщину, которая откликнулась бы на его искания. Лучшего человека было бы грешно принести в жертву, ну а худший сам не подошел бы для этой цели. Впрочем, если наскучит супруг, вы же знаете, где искать утешения.

Миссис Фейнелл. Но мне надобно хоть отчасти верить вам, Мирабелл.

Мирабелл. Вы видите, как я ценю вас: я открыл все свои планы, и теперь в вашей власти погубить меня или помочь моему счастью.

Миссис Фейнелл. Так кому вы поручили изображать своего дядюшку?

Мирабелл. Уейтвеллу — камердинеру.

Миссис Фейнелл. Он ухажер Фойбл, камеристки матери — он постарается завербовать и ее на вашу сторону.

Мирабелл. Я об этом подумал. Она уже подкуплена и работает на меня. Сегодня утром они поженились.

Миссис Фейнелл. Кто?

Мирабелл. Фойбл и Уейтвелл. Я не стал слишком доверяться этому малому, чтоб у него не было соблазна продать меня. Если ваша маменька, дабы насолить мне, согласится на брак с моим мнимым дядей, он, чего доброго, наподобие Моски из «Вольпоне»[253], станет добиваться обещанного. Так вот, я его заранее обезвредил.

Миссис Фейнелл. Значит, если бедная матушка попадется на удочку, вы тут же раскроете обман и избавите ее от помолвки, предъявив брачный контракт кавалера.

Мирабелл. При условии, что она согласится на мой брак с племянницей и отдаст ее законную половину наследства.

Миссис Фейнелл. Вчера вечером она обмолвилась о желании выдать Милламент за вашего дядю.

Мирабелл. Я дал ей понять через Фойбл, что об этом не надо болтать лишнего.

Миссис Фейнелл. Пожалуй, вас ждет успех: маменьке страсть как хочется замуж. А когда она обретет того, кого вы ей подсунули, она, уверена, пойдет на все, чтобы только от него избавиться.

Мирабелл. Ну, по-моему, ваша милая матушка готова выйти за любого, кто хоть чуточку похож на мужчину — пусть и сходства-то с гулькин пос.

Миссис Фейнелл. Женщины слабые созданья. Каждая из нас может оказаться в подобном положении: стоит только дожить до тех лет, когда на смену здоровому аппетиту приходит неестественное возбуждение.

Мирабелл. Старухи так же полны нездорового интереса, как и девчонки. Это у них вроде бледной немочи второго детства. Что-то похожее на позднюю весну: не успели цветы распуститься — глядь, и увяли.

Миссис Фейнелл. Сюда идет ваша пассия.

Мирабелл. Идет на всех парусах: корпус рассекает воздух, вымпелы плещутся по ветру[254], а позади целая флотилия дураков. Нет, я сдаюсь!

Миссис Фейнелл. Не вижу флотилии — только утлую лодчонку, которая тащит на буксире камеристку моей кузины.

Мирабелл (миссис Милламент). Как, сударыня, вы сегодня без свиты? Обычно за вами шествует весь бомонд и вы в ореоле разноцветных париков.

Уитвуд. Они слетаются, как бабочки на свечу... Фу, запыхался и растерял все сравнения...

Милламент. У меня у самой сегодня не тот вид. Мы ужасно спешили, а на улице такая толпа народа.

Уитвуд. Бежали, подобно опальному фавориту, и, как он, — всеми покинутые.

Милламент. Дорогой мистер Уитвуд, оставьте свои каламбуры — они меня раздражают...

Уитвуд. Как лекаря румянец на щеках больного. Но сударыня, я над ними не властен: они родятся помимо моей воли.

Милламент. Опять за свое! Минсинг, голубушка, стань между мной и его остроумием.

Уитвуд. Да, миссис Минсинг, заместо экрана перед горящим камином. Признаться, я не на шутку разгорелся сегодня — прямо полыхаю!

Миссис Фейнелл. Где ты так задержалась, Милламент, душечка?

Милламент. Что ты! Спешила, как никогда, спрашивала о тебе всех встречных, гонялась за тобой, как за модной выкройкой.

Уитвуд. Оставьте свои каламбуры, сударыня. Кстати, повстречавши ее мужа, вы и не подумали осведомиться о ней.

Мирабелл. Простите, Уитвуд, но спрашивать мужа о жене все равно, что гоняться за немодной выкройкой.

Уитвуд. Вот это выпад! Ваша взяла, признаюсь.

Миссис Фейнелл. Однако, душечка, когда я уходила, ты была уже одета.

Милламент. Твоя правда. Но потом я что-то делала!.. Минсинг, что я делала? Отчего задержалась?

Минсинг. А вы, сударыня, взялись читать письма — целую пачку.

Милламент. Ах да, письма! Пришли письма. Меня просто замучили письмами, Я их ненавижу. Ведь никто не умеет писать письма, а все пишут, зачем — неизвестно. Они только и годятся на папильотки.

Уитвуд. Да неужто? Вы все их пускаете на папильотки, сударыня? Ну тогда я буду оставлять себе копии.

Милламент. Нет, мистер Уитвуд, я накручиваю волосы только на стихи. Прозу я не беру. От прозы они не вьются. По-моему, мы однажды это испробовали, Минсинг.

Минсинг. Как же, сударыня, век буду помнить.

Милламент. Минсинг, бедняжка, тогда все утро с ними возилась...

Минсинг. Покуда пальцы не свело, да-да. И все без толку. А как госпожа на стихи их крутит, они и назавтра хоть куда — такими рассыпаются колечками, любо-дорого смотреть.

Уитвуд. Колечками рассыпаются? Кто бы подумал!

Минсинг. Вам бы все насмешничать, мистер Уитвуд.

Милламент. Вы вчера обиделись, Мирабелл, да? Взяли и ушли. Я вот подумала об этом, и мне стало неприятно, а теперь даже довольна, что так вышло. По-моему, я вас огорчила.

Мирабелл. И это вас радует?

Милламент. Ужасно. Люблю огорчать людей.

Мирабелл. Зачем притворяться жестокой, это качество вам не присуще. Вы способны давать радость — разве этой власти мало, чтоб утолить тщеславие?

Милламент. Нет уж, простите. Настоящая власть питается жестокостью: тот, кто перестает быть жестоким, утрачивает власть. По-моему, расстаться с властью способны только старые и безобразные.

Мирабелл. Так знайте: жестокостью вы погубите того, на ком зиждется ваша власть, — своего обожателя, а без него и сами ничего не будете стоить! Дело в том, что без поклонника вы — не красавица. Ваша красота тут же умрет, ведь она — подарок влюбленного; это он, а не зеркало, наделяет вас чарами — зеркало врет. Безобразных и старых зеркало совсем убивает. Но стоит сказать им комплимент — зеркало начинает им льстить, и они уже видят себя в нем красавицами, ибо оно отражает не ваши лица, а наши похвалы.

Милламент. До чего тщеславны эти мужчины! Ты слышала, кузина Фейнелл, что он говорил? Оказывается, без их похвал мы уже не красавицы! Сама посуди: могли бы они хвалить нас, не будь мы красивы? Красота — подарок влюбленного! Господи помилуй, да где взять влюбленного, который способен был бы делать такие подарки! Напротив: мы создаем влюбленных и причем столько, сколько нам хочется, и живут они не дольше, чем нам угодно, и умирают, когда прикажем. А не стало этих — мы, коль надо, вызываем к жизни других.

Уитвуд. Прелестно. Выходит, сударыня, — влюбленных делать не труднее, чем картонные спички[255].

Милламент. А по-моему, красота не большим обязана влюбленному, чем остроумие — эху. Влюбленный и эхо лишь отражают то, что мы есть и что говорим. Стоит нам замолчать или исчезнуть, и они мертвы.

Мирабелл. Но без них мы б лишились главных радостей.

Милламент. Это как же?

Мирабелл. От влюбленного вы узнаете о своей красоте, эхо же дарит вам возможность услышать свой голос.

Уитвуд. Я знаю даму, которая так обожает болтать, что просто не дает эху вмешаться. Она беспрестанно трещит языком — видно, эху придется ждать ее смерти, чтоб повторить ее последнее слово.

Милламент. Ну, это выдумки! Не пора ли нам покинуть мужчин, кузина Фейнелл?

Мирабелл (тихо миссис Фейнелл). Уведите Уитвуда.

Миссис Фейнелл. Сейчас. Мне нужно что-то сказать вам, мистер Уитвуд. (Уходит с Уитвудом.)

Мирабелл. Я тоже хочу попросить вас уделить мне несколько минут. Вчера вы жестоко отказали мне в этом, хотя знали, что я пришел сообщить вам нечто, касающееся моих чувств.

Милламент. Вы же видели, я была занята.

Мирабелл. Жестокая! У вас же хватило досуга развлекать стадо баранов. Они таскаются к вам от полного безделья и при вашем потворстве убивают время, от которого не ведают как избавиться. Что вы находите в их обществе? Они не могут испытывать перед вами восхищения: просто на это не способны. Если же они его испытывают, это для вас унизительно: не много чести — понравиться дураку.

Милламент. А мне это приятно. К тому же беседа с дураком полезна для здоровья.

Мирабелл. Вот это новость! Что может быть вреднее для человека, чем общение с дураками?

Милламент. Ипохондрия. Дураки от нее и помогают, правда, похуже асафетиды[256].

Мирабелл. Так у вас сейчас курс леченья?

Милламент. Слушайте, Мирабелл, если вы не прекратите свои наскоки, я обижусь. Пожалуй, после всего этого мне лучше от вас отказаться: мы не поладим.

Мирабелл. Касательно медицины — возможно.

Милламент. Впрочем, по всей вероятности, нам грозит одна болезнь: нас будет тошнить друг от друга. Я не потерплю, чтоб меня наставляли или отчитывали: что может быть скучнее постоянных советов и утомительней нудных увещеваний! Я этого не выношу. Не хочу я вас, Мирабелл, — вот вам моя воля. Так что ступайте! Ха-ха-ха! Интересно, что бы вы отдали, лишь бы справиться с любовью ко мне?!

Мирабелл. О, я многое б отдал, только бы вы не знали, что мне не под силу с ней справиться.

Милламент. Да перестаньте вы так мрачно глядеть, прошу вас. Ну, что вы хотите мне сказать?

Мирабелл. Да пожалуй, лишь то, что искренностью и прямодушием так же трудно завоевать женщину, как остроумием дружбу, а честностью — богатство.

Милламент. Все поучения, Мирабелл! Не надо смотреть так сурово и непреклонно, с такой мудростью во взоре — ну в точности царь Соломон с гобелена о дележе ребенка[257].

Мирабелл. Вам смешно, сударыня, но погодите, я вас сейчас заставлю быть серьезной.

Милламент. С таким-то лицом? Нет, если вы и дальше будете этак смотреть на меня, я просто не выдержу. Право же, у несчастных влюбленных в лице что-то трогательное. Ха-ха-ха! Ну не злитесь, я не буду смеяться. Ну же! Я буду унылой, как пламя ночника. Так вот, Мирабелл, если вы все же не намерены от меня отказываться, начинайте за мной ухаживать сию же минуту. А если вы предпочитаете оставаться таким скучным — я уйду. Вон, они уже пошли к выходу.

Мирабелл. Ужель в капризной смене ваших настроений не сыщется минуты...

Милламент. Выслушать про замужество Фойбл и про успех вашей затеи? Нет.

Мирабелл. Как вы об этом узнали?

Милламент. Может, мне подсказал нечистый — устраивает? А может, призналась камеристка. Вот, поломайте голову, где тут правда, а я пойду. Когда разгадаете загадку, вспомните обо мне. (Уходит вместе с Минсинг.)

Мирабелл. Но это не все... Ушла! Вспомнить о вас!.. Да о каком-нибудь смерче, пронесись он здесь, можно было б вспомнить хладнокровнее: он бы и то не так взбаламутил нас самих и все вокруг. Даже вздумай кто поселиться на ветряной мельнице, и его не ждет столько передряг, сколько предстоит человеку, доверившему свой покой женщинам. Крутятся, как флюгер, и всякий раз у них переворот в чувствах: им все едино, куда ни повернись, только бы повыкрутасничать. Сознавать это и все-таки любить, все равно, что постигать истину разумом, но по-прежнему творить глупости под влиянием инстинкта. А вот и мои голубки!

Что, все милуетесь? Или для вас еще не кончился Валентинов день[258]? Ты Уейтвелл, как видно, считаешь, что женился для собственного удовольствия, а вовсе не для моей выгоды.

Уейтвелл. Прошу прощения, сударь. Мы тут маленько потешились законным образом, но про дело мы помним, сэр, уж вы не сомневайтесь. Я ее наставлял, как мог. И коли она усвоит ваши наказы, как мои наставления, сударь, все обладится наилучшим манером.

Мирабелл. Желаю вам счастья, миссис Фойбл.

Фойбл. Ой, не смущайте меня, сударь! Я как подумаю, что хозяйка меня обыскалась, — душа в пятки уходит! Но ведь я спешила не знаю как, ей-богу, сударь.

Уейтвелл. Чистая правда, сударь. Кабы не я, она б, может, побыстрее управилась.

Мирабелл. Охотно верю.

Фойбл. А хозяйке я сказала, как вы велели, сударь, дескать, у меня случай повидать сэра Роуланда, вашего дядюшку. И чтоб в кармане у меня был портрет ее милости: он, как взглянет, тут же влюбится — сам не свой будет, пока не бросится к ее ногам.

Мирабелл. Что ж, Фойбл, отлично! Ты стала явно красноречивее после замужества.

Уейтвелл. Я так думаю, оно пошло ей на пользу.

Фойбл. Видались вы с миссис Милламент, сударь?

Мирабелл. Как же, видался.

Фойбл. Я, сударь, ей все сказала — боялась, вам случай не представится: уж больно много было давеча гостей.

Мирабелл. Твое усердие вознаградится сторицей. А пока — держи... (Дает ей деньги.)

Фойбл. Рада вам служить, сударь.

Уейтвелл. Дай-ка, женушка...

Мирабелл. Ну-ну, тебе ни пенни! Старайся, Фойбл, я не останусь в долгу. Лишь бы нам выиграть это дело, а тогда будет вам и рента и домик в деревне.

Фойбл. Я, сударь, в вашей щедрости не сомневаюсь — вы-то не сомневайтесь в успехе. Коли нет у вас других приказаний, сударь, я пошла. Чует мое сердце, что хозяйка моя все у туалетного столика сидит, без меня не оденется. (Смотрит за кулисы.) Ой батюшки, да никак там миссис Марвуд идет — вишь, маску надела. Стоит ей заприметить меня с вами, уж она доложит моей хозяйке. Надо бежать домой — опередить ее. Рада вам служить, сударь. Будь здоров, Уейтвелл. (Уходит.)

Уейтвелл. Сэр Роуланд, с вашего позволения. Девчонка так разнахалилась от своей удачи — прямо как шальная стала.

Мирабелл. Вот что, сударь, попробуйте забыть, кто вы есть, и превратиться в сэра Роуланда.

Уейтвелл. Да мне, сударь, вовек не очухаться от нынешних дел. Меня женили, произвели в рыцари, стали мне прислуживать, и все в один день! Тут недолго и рехнуться. Попробуй-ка теперь свести знакомство со своим прежним «я» и после этаких-то превращений снова стать Уейтвеллом. Нет, мне уж не быть прежним Уейтвеллом! Мне теперь должно блюсти свою выгоду — я человек женатый и больше сам себе не хозяин.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Леди Уишфорт. Господи боже мой!.. А о Фойбл все ни слуху ни духу?

Пег. Нет, сударыня, ничего не слыхать.

Леди Уишфорт. Да тут всякое терпение лопнет. До того разволнуешься, что опять станешь бледнее смерти, только и всего! Принеси мне красного-красного, слышишь, милочка? Ну того, чтоб щеки как огонь пылали. Нет, вы поглядите на эту девку — стоит и не двигается! Я же тебя просила принести красного, что же ты не несешь?! Ты что, не слышишь что ли, дурья башка?

Пег. А какого, сударыня, красного: наливки или черри-бренди?

Леди Уишфорт. Наливки!.. Ну какая идиотка, а? Нет, не наливки, тупица. Да разве тут напасешься терпения? Я у тебя просила испанской бумаги[259], дубина ты этакая, — румян, милочка. Краски, краски, краски — уразумела? А теперь эта кретинка стоит и мотает перед собой руками, как коклюшками. Сейчас-то в чем дело, чучело ты несчастное, истуканка проклятая!

Пег. Да уж больно ваша милость вскидчивы! Никак вам про краску не объяснишь, сударыня. Мисс Фойбл спрятала ее под замок и унесла с собой ключ.

Леди Уишфорт. Чтоб вам обеим околеть! Ну тогда неси бренди. (Пег уходит.) Я такая сегодня бледная и слабая — ну в точности миссис Тошнит, жена викария, что вечно ходит беременная. Эй, девушка! Девка, куда ты запропастилась?! Небось присосалась к бутылке. Ну чего столько искать бутылку?! Вот ведь наказание!

Пег. Я искала чашку, сударыня.

Леди Уишфорт. Чашку? Ну что за наказанье! И какую же ты принесла? Ты, видать, решила, что я фея, которая пьет из желудя? Уж принесла бы сразу наперсток! Ты всегда носишь в кармане медный наперсток и мускатный орех — на счастье, Я точно знаю. Ну наливай же! Вот так. Еще. (Стук в дверь.) Погляди, кто там. Да сперва поставь бутылку. Сюда, сюда — под стол. Ты что, пошла бы открывать с бутылкой в руке, словно какая-нибудь кабатчица? Нет, я не я, если эта девчонка прежде чем поступить ко мне, не служила где-нибудь на постоялом дворе — вроде как астурийка Мариторнес из «Дон Кихота»[260]. Это там не Фойбл?

Пег. Нет, сударыня, миссис Марвуд.

Леди Уишфорт. Ах Марвуд, так впусти же ее. Входите, Марвуд, милочка.

Миссис Марвуд. Что это вы, сударыня, в пеньюаре в столь поздний час?

Леди Уишфорт. Да Фойбл куда-то запропастилась. Ушла с утра и пропала.

Миссис Марвуд. А я только что ее видела. Я гуляла в маске по парку, вдруг, гляжу — она беседует с Мирабеллом.

Леди Уишфорт. С Мирабеллом?! Стоило вам назвать этого предателя, как мне вся кровь бросилась в лицо. Нет, она не посмеет проболтаться! Я послала ее по одному делу, и если все обнаружится, я пропала. Если эта льстивая бестия облукавит Фойбл и все узнает — мне конец. Ах, мой друг, вы и представить себе не можете, как я буду несчастна, коли все обнаружится.

Миссис Марвуд. Но, сударыня, разве вы можете сомневаться в честности Фойбл?

Леди Уишфорт. Он такой сладкоуст, что может подкупить самою честность! Дай ему Фойбл хоть крошечную возможность — и ее честность в его руках. Ах, милочка Марвуд, честность бессильна перед случаем! Тсс! Она пришла! Ступай, дурында, и пришли ее сюда. (Пег уходит). А вы, мой друг, пройдите в кабинет: мне надобно ее поспрошать на свободе. Уж вы меня простите, дружочек: я с вами без церемоний. Там на камине лежат книги. Куорлз[261] и Принн[262], «Краткий очерк безнравственности и нечестивости английской сцены»[263] и еще творения Бэньяна[264] — так что не соскучитесь. (Миссис Марвуд уходит.)

Леди Уишфорт. Ну, где была, Фойбл? Что делала?

Фойбл. Так вот, сударыня, повидалась я с той особой.

Леди Уишфорт. И чего же ты добилась?

Фойбл. Я-то — ничего, вы сами всего добились, сударыня, и еще вам будет работа. А я только обещала. Наш старичок до того влюбился — совсем обезумел. Вот все, что осталось от вашего портрета: до дыр исцеловал. И коли грех поклоняться образу, приходится только жалеть бедняжечку сэра Роуланда.

Леди Уишфорт. Люди говорили, что портрет похож. А ты не обманываешь меня, Фойбл? Не продала ты меня этому веролому — Мирабеллу? Что ты делала с ним в Парке? Он ничего из тебя не вытянул? А ну, отвечай!

Фойбл (в сторону). Эта ведьма опередила меня. Что теперь говорить? Ах, сударыня, разве ж я виновата, что мне повстречался этот бесстыжий человек? Я-то причем? Слышали бы вы, как он меня честил — и все из-за вашей милости — верно, не стали бы сомневаться в моей преданности. Я бы, конечно, что угодно стерпела, да ведь он начал чернить вашу милость! А уж этого я вынести не могла — все ему сказала, что следовало.

Леди Уишфорт. Чернить меня? Что же говорил этот иуда?

Фойбл. Ах, сударыня, язык не поворачивается повторить!.. И все с издевкой, с подковырочкой, да этак носом пренебрежительно подергивает. «Хм — говорит — видать, вы затеяли какую-то интригу — говорит — уж больно вы рано из дому. Все небось, охотитесь, вынюхиваете какого-нибудь резервиста-офицера. На половинном-то окладе не очень сытно живется — говорит. Так сколько твоя хозяйка кладет содержания? Сейчас — говорит — прикинем, она ведь теперь совсем никуда, ей по годам — говорит — в отставку пора...»

Леди Уишфорт. Жизни не пожалею, чтоб ему отомстить! Убью его! Подсыплю яда. Где он обедает? Да я соглашусь выйти за буфетчика, чтоб тот подсыпал ему отравы. Пошли к Локиту[265] за Робином!

Фойбл. Ишь, выдумали! Нет, его мало отравить. Его надо заморить голодом, сударыня, да-да! Выходите замуж за сэра Роуланда, и пусть этот плут останется нищим. Слышали бы вы, что он говорил!..

Леди Уишфорт. В отставку!.. Каков мерзавец!

Фойбл. «Хм — говорит — толкуют, будто вы злоумышляете и на нас — говорит — затеяли выдать миссис Милламент за моего дядюшку — про вас, значит, и в мыслях у него нет. Ну да ничего — говорит — я вам устрою. Я не я буду — говорит — а учиню вам каверзу — говорит — и вам и вашей ветоши — говорит. Я вас всех скручу...»

Леди Уишфорт. Подлый мерзавец! Скрутит меня! Да пусть только посмеет! Ветошь? Какое словечко отыскал, а? Ну видано ли этакое бесстыдство? Я завтра же выхожу замуж. Сегодня же обручусь.

Фойбл. Чем скорее, тем лучше.

Леди Уишфорт. Так что, пожалует к нам сэр Роуланд? Когда же, Фойбл?

Фойбл. Вскорости, сударыня. Жена новоявленного шерифа и та с меньшим нетерпением ждет своего посвященного в рыцари мужа, чем сэр Роуланд блаженной минуты, когда ввечеру ему дозволено будет приложиться к ручке вашей милости.

Леди Уишфорт. В отставку — говорит?! Ветошь — каково?! Ну я ему покажу, мерзавцу! Да я его самого превращу в ветошь, сотру в порошок! Босомыга проклятый! Я еще погляжу, как этого лохматника вздернут на виселицу, и будет он раскачиваться вроде тента в Лонг-Лейне[266] или же какого-нибудь повешенного ворюги. Вот ведь злобный поклепщик! Ручаюсь, что этот транжир и прощелыга сидит по уши в долгах, как казначейство после выпуска миллиона лотерейных билетов или придворные в канун тезоименитства[267]. Уж я позабочусь, чтобы портной закрыл ему кредит. Будет ему моя племянница с ее приданым, как же!

Фойбл. От души ему желаю поскорей перебраться в Блэкфрайерз и удить там дырявой рукавицей медные фартинги из окна Ладгита[268].

Леди Уишфорт. Ах, милая Фойбл, я так тебе благодарна, душечка. Но вот беда: совсем я из-за него разволновалась. Да разве с этаким-то лицом можно встречать сэра Роуланда — ну что ты будешь тут делать?! Ведь как расстроил женщину, мерзавец, прямо с лица сменилась. Полюбуйся, Фойбл!

Фойбл. Вы, сударыня, видать, лишку хмурились, вот белила-то и потрескались маленечко.

Леди Уишфорт. Дай я посмотрюсь в зеркало. Скажешь тоже — маленечко! Да я вся облезла — как есть облупленная стена! Придется тебе подправить меня к приходу сэра Роуланда, иначе мне не выдержать сравнения с моим портретом.

Фойбл. Когда-то, сударыня, с помощью искусства этот портрет стал походить на вас. А нынче ровно столько же искусства потребуется, чтобы вы стали походить на портрет. Теперь портрет будет позировать для вас.

Леди Уишфорт. А ты уверена, что сэр Роуланд непременно придет? Вдруг он прийти-то придет, да оплошает? Ну, скажем, не будет настойчив, не станет меня домогаться, а, Фойбл? Коли он не будет напорист, я сама ни за что не преступлю приличий. Я умру от стыда, если мне придется сделать первый шаг. Нет, я никогда не решусь на это! Да со мной будет обморок, коли он вздумает дожидаться моего поощренья. Нет, я надеюсь, сэр Роуланд достаточно хорошо воспитан, чтобы не вынуждать даму пренебречь своей скромностью. Впрочем, чрезмерно робкой я тоже быть не хочу, Не хочу приводить его в отчаяние. Пожалуй, легкая надменность будет здесь вполне уместна; так — чуть с издевкой, это всегда пленяет.

Фойбл. С издевкой, оно точно, к лицу вашей милости.

Леди Уишфорт. Ну положим, томность мне больше к лицу — наподобие предсмертной истомы. Вот, взгляни на портрет: так и кажется, будто я сейчас упаду в обморок. Это выражение я и выберу. Племянница тоже любит напускать на себя томность, только у нее черты лица похуже. А что, сэр Роуланд красив? Вели, чтобы перенесли мой туалетный столик. Я оденусь наверху. Сэра Роуланда я приму здесь. Он красив, да? Не отвечай мне. Я не хочу знать — пусть все будет неожиданно. Полная неожиданность и все!

Фойбл. Он налетит, как вихрь. Сэр Роуланд, он мужчина прыткий.

Леди Уишфорт. Ах вот как! Ну, если он прыткий, то он непременно окажется напорист. А если сэр Роуланд будет напорист, не придется нарушать приличия. Меня просто убивает мысль, что могут пострадать приличия. Только одна напористость способна совладать с приличиями. Я очень рада, что он — прыткий. Так пусть перенесут мои вещи, милочка. (Уходит.)

Миссис Фейнелл. Ах, Фойбл, я так боялась не поспеть! Эта ведьма Марвуд видела тебя в Парке с Мирабеллом, и я испугалась, что она выдаст тебя матушке.

Фойбл. Про что вы, сударыня?

Миссис Фейнелл. Не изображай невинность. Я посвящена в вашу затею: Уейтвелл, с которым вы поутру обвенчались, должен сыграть роль дядюшки Мирабелла и покорить миледи. Выпутать ее из этой истории может лишь Мирабелл, за что он и потребует себе в награду мою кузину вместе с ее приданым.

Фойбл. Простите меня, милая сударыня. Не подумайте, что у меня мало к вашей милости доверия. Только я так рассудила, что, может, прежнее-то ваше дружество с мистером Мирабеллом помешает ему открыть вам свой секрет.

Миссис Фейнелл. Милая Фойбл, забудь про это.

Фойбл. Ах, душечка-сударыня, мистер Мирабелл очень расприятный господин — кто же в него не влюбится? Но ваша милость — воплощение благородства. До чего же вы добры, радость вы наша! Как же тут мистеру Мирабеллу не испытывать к вам приязни. Да он и по сей день предан вам душой, я-то знаю. Так вот, сударыня, я могу со спокойной совестью доложить вашей милости о нашем успехе. Миссис Марвуд рассказала про меня хозяйке. Но я не растерялась и повернула все нам же на пользу. Я сказала хозяйке, будто мистер Мирабелл всячески хулил ее. Такого тут за него напридумывала — страх! Госпожа пришла в ярость и решила нынче же вечером обручиться с сэром Роуландом, и вся недолга. Я так ее накрутила, что он, чего доброго, получит ее, как говорится, за здорово живешь!

Миссис Фейнелл. Нет, с тобой невозможно тягаться!

Фойбл. Сударыня, будьте ласковы, передайте мистеру Мирабеллу, что все идет как по маслу. Чем меньше меня будут видеть с ним, тем лучше. К тому же, боюсь, миссис Марвуд шпионит за мной. Она влюблена как кошка, только, я знаю, мистер Мирабелл не выносит ее.

Фойбл. Джон, перенеси наверх туалетный столик миледи. Мое почтенье, сударыня. Миледи так гневлива: еще, чего доброго, раскричится, коли я задержусь.

Миссис Фейнелл. Я поднимусь с тобой по черной лестнице: не хочется мне с ней встречаться. (Уходит.)

Миссис Марвуд. Ах вот значит как, шельма ты этакая! Так ты и есть посредница первой руки? Да, я буду за тобой шпионить! Не девка, а ходячая отмычка: все запоры нипочем! А вы, моя подружка Фейнелл, приняли все на веру? То-то мне думалось, что не все так гладко. Но видно, вы и впрямь с этим покончили. Значит, ваше отвращение не от плохого аппетита, а напротив — от переедания. Иначе вы б никогда с такой легкостью не сменили роль примадонны на роль хористки, а точнее — сводни! Уж поистине — воплощение благородства! Да, мистер Фейнелл, у вас достойная супруга! О мужчины, мужчины! О женщины, женщины! Сатана — осел: если бы я была живописцем, я изобразила бы его в виде кретина и слюнтяя в нагруднике и с погремушкой. Мужчину бы я наделила его головой и рогами, а женщине отдала все остальные его атрибуты. Бедняга этот Нечистый! Миссис Марвуд, видите ли, влюблена как кошка, только он ее не выносит! Еще спасибо, что он не выложил тебе все как на духу, при этакой-то твоей болтливости. Что до меня, то я отнюдь не воплощение благородства и не намерена служить ему в качестве гончей в его охоте за приданым. Он ничем меня до сих пор не разуважил, да и впредь я не жду от него никаких услуг. Ага, сюда шествует наша добрая хозяйка, она в боевой готовности: сердце преисполнено надежды, а голова — тревоги: в точности алхимик перед завершением опыта.

Леди Уишфорт. Ах, душечка Марвуд, совсем я про вас забыла, не знаю, как и извиняться! Но вы ведь такая милочка, вы все поймете.

Миссис Марвуд. К чему эти оправдания, сударыня. Я ни капельки не соскучилась.

Леди Уишфорт. Ну до того у нас тут все закрутилось, я не я, прямо голову потеряла! Такие навалились дела — не знаешь, за что и взяться! (Зовет.) Фойбл! Я ведь жду своего племянника, сэра Уилфула, того и гляди — с минуты на минуту пожалует. Ну где ты, Фойбл?! Хочет попутешествовать, чтобы ум свой развить.

Миссис Марвуд. А мне казалось, что сэру Уилфулу в его годы лучше было б подумать о женитьбе. Как я слышала, ему перевалило за сорок.

Леди Уишфорт. Тем меньше опасности, что заграничные путешествия повредят ему. Я против того, чтоб мой племянник слишком рано женился. Еще успеет, как воротится из чужих краев да станет поосмотрительней: оно, может, разборчивости и прибавится.

Миссис Марвуд. По-моему, они с миссис Милламент были бы прекрасной парой. А путешествовать отправились бы потом. Теперь у молодых так принято.

Леди Уишфорт. Поверьте, я уж и сама задумывалась. Но раз и вы о том помянули, поразмыслю еще. Непременно поразмыслю! Я высоко ценю ваши суждения. Ей-богу, стоит им это предложить!

Леди Уишфорт. Слушай, Фойбл, я совсем позабыла, ведь к обеду прибудет мой племянник. Надобно спешить.

Фойбл. Еще господа Уитвуд и Петьюлент приглашены отобедать с вашей милостью.

Леди Уишфорт. Да мыслимое ли дело — предстать перед ними в этаком-то виде! Душечка Марвуд, опять я вас брошу: вы уж как-нибудь займитесь тут сами, хорошо? Такая спешка, такая спешка!.. Уж простите, дружочек!.. (Уходит вместе с Фойбл.)

Милламент. Ну до чего невоспитан — свинья свиньей! Мое почтение, Марвуд.

Миссис Марвуд. Вы вся красная — что случилось?

Милламент. Да все этот мерзкий Петьюлент! Вогнал меня в краску. Я даже сломала веер. Одолжи мне свой, Минсинг. Чего доброго, вся пудра с волос осыпалась!

Миссис Марвуд. А что он такое сделал?

Милламент. Ничего он не сделал — просто говорил. И даже не говорил. А так: кто что скажет — он против. Нет, я бы на месте Уитвуда непременно с ним поссорилась!

Минсинг. Увидите, сударыня, они когда-нибудь подерутся.

Милламент. Ей-богу, приходится только жалеть, что мы не можем выбирать себе знакомых, как платья,

Миссис Марвуд. Если б мы располагали здесь правом выбора, нам бы вскоре так же наскучили наши друзья, самые распрекрасные, как и лучшие из наших нарядов. Бывает же, что нас потянет надеть платье из рогожки, глядишь, и дураку выпадет денек — попросту, разнообразия ради.

Милламент. Хорошо бы они носились, как платья. А то ведь дуракам сносу нет. Они вроде французского драпа: носишь его, носишь без всякой надежды отдать горничной.

Миссис Марвуд. Конечно, было б лучше, когда бы они изнашивались. Но можно ведь сдавать их в театр. Взять этакого веселого лощеного дурака и сдать в костюмерную, как мы сдаем туда после карнавала ненужный уже маскарадный костюм. Дурак, он ведь тоже годится для маскировки: умная женщина общается с ним, чтобы отвлечь внимание света от своей интрижки с тем. у кого ума в избытке. Если б вы перестали скрытничать и признались, что любите Мирабелла, вы запросто бросили бы Петьюлента и Уитвуда, словно капюшон или шарф. Да и пора это сделать — и без того город все узнал. Ваш секрет слишком разросся, чтоб его можно было скрывать. Он как пузо миссис Столпп: затянешь спереди — выпятится на бедрах. Право, Милламент, вам не легче скрыть его от людских глаз, чем леди Морлд свою необъятную физиономию — пьет, пьет, бедняжка, свой рейнский чай[269], а ни в одну маску не влезет.

Милламент. До чего же вы злы, Марвуд, ей-богу, хуже какой-нибудь стареющей красавицы или бражника, обойденного тостом. Минсинг, скажи господам, чтоб они поднимались наверх. Тетушка одевается в другой комнате. Уж по крайней мере их глупость предпочтительней вашей злобы. (Минсинг уходит.) Город узнал! А что он узнал-то? Что Мирабелл в меня влюблен? Да это и так ни для кого не секрет. И еще не секрет, что это вы все открыли моей тетушке, и не секрет, почему вы это сделали.

Миссис Марвуд. В вас говорит раздражение.

Милламент. Ошибаетесь. Мне просто смешно.

Миссис Марвуд. Послушайте, милочка, вы же так сломаете и второй веер, если не уймете свои чувства.

Милламент. Вот глупости! Ха-ха-ха! Да как же тут не смеяться, ей-богу! Бедный Мирабелл! Весь свет на него ополчился за его преданность мне. И поверьте, я ничуть не повинна в том, что он так сдержан в чувствах. Если б я тщеславно полагала, что могу командовать им, я посоветовала бы ему проявлять больше решимости. Когда человек так настойчив в одном случае и бесчувствен в другом, недолго усомниться в его благовоспитанности. Впрочем, я отчаялась на него воздействовать; пусть поступает, как хочет. Ха-ха-ха! Простите, душенька, я не в силах сдержаться, хотя понимаю, что это немножко жестоко. Ха-ха-ха!

Миссис Марвуд. Как жаль, что этот многозначительный и остроумный монолог попал не по адресу!

Милламент. Да неужто? Прошу извинить меня, душенька, но, право, я не имела вас в виду.

Миссис Марвуд. Можете мне не верить — ни вы, ни Мирабелл — но все же я скажу вам, чтоб он знал...

Милламент. Как, как, милая? Ну да конечно, мне ли, ему ли — одно и то же, ха-ха-ха!..

Миссис Марвуд. Что я его, сударыня, не терплю, ненавижу!..

Милламент. Так ведь и я тоже, сударыня, а он, бедняжка, меня обожает. Ха-ха-ха-ха! Ну как тут не смеяться, скажите на милость? Без волшебства просто не понять, что может ему во мне нравиться. Ей-богу, вы, по-моему, красивей меня и лишь годом-двумя старше. Если б вы могли подождать, я бы непременно нагнала вас, только это не в нашей власти. Подобная мысль повергает меня в грусть. Видите, я больше не смеюсь.

Миссис Марвуд. Ничего, ваше радужное настроение пропадет быстрее, чем вы думаете.

Милламент. Неужели? Ну, тогда пусть споют нам песню: я хочу поддержать в себе бодрость духа.

Минсинг. Господа задержались, чтобы причесаться, они сейчас будут.

Милламент. Попроси ту певицу, что в соседней комнате, спеть нам песенку, которую я хотела вчера выучить. Послушайте ее, сударыня: не то, чтоб в ней было много смысла, просто она мне очень под настроение.

Милламент. Ну как, господа, ваш разлад кончился?

Уитвуд. Изволите шутить, сударыня: мы всегда в ладу. Мы порой немножко поддеваем друг друга, но чтоб разлад — ни-ни! Стычки острословов — что ссоры влюбленных. Мы ведь звучим в аккорде, как дискант и бас. Не так ли, Петьюлент?

Петьюлент. Ну да, звучим, но только ежели на меня найдет стих поспорить.

Уитвуд. Ну да, если на него находит стих поспорить, я тоже включаюсь в спор. Я ведь знаю свою партию. И вот мы перебрасываемся словами, как два игрока в волан. И одно наше слово тащит за собой другое — ну в точности, как иудеи.

Петьюлент. К примеру, он скажет, что черное — черное, а я, коль вошел в раж, нет, говорю — синее, и все тут, и ну его. А придет охота, и докажу: попробуйте не поверить.

Уитвуд. Не то, чтоб он вас уверил, а так, почему бы не согласиться?

Петьюлент. А вот и уверил бы, самым что ни на есть доказательным образом.

Уитвуд. Ну да, конечно, самым доказательным, только при наличии доказательной презумпции. Есть теперь такое логическое определение, сударыня.

Миссис Марвуд. Я вижу, ваши споры очень содержательны и ведутся на ученый манер.

Петьюлент. Содержательность — одно дело, ученость — другое, а вот спор есть спор, я так понимаю.

Уитвуд. Наш Петьюлент — враг всякой учености. Он целиком полагается на свои природные способности.

Петьюлент. И никакой я не враг учености. Какой мне от нее вред?

Миссис Марвуд. Ну это сразу заметно, что вам от нее нет вреда.

Петьюлент. От нее никому нет вреда, кроме тех, кто за нее взялся.

Милламент. А вот я ненавижу необразованность. По-моему, это просто дерзость, когда невежда навязывается тебе в поклонники.

Уитвуд. Признаться, и я тех же мыслей.

Милламент. Еще не хватает выйти за неуча, который и буквы-то еле разбирает!

Петьюлент. Великое дело — читать не знаем! Да на что жениху знать больше, чем какому-нибудь висельнику? Одному тюремный священник прочтет псалом, другому приходский службу отслужит. А в остальном, что надобно по делу, они и сами справятся без всяких книг. Так что ну их, эти книги, и все!

Милламент (миссис Марвуд). Слыхали оратора? Батюшки, уже гости — я бегу! (Уходит с Минсинг.)

Уитвуд. Во имя святого Варфоломея и его ярмарки[271], это что за личность?

Миссис Марвуд. По-моему, ваш брат. Вы что, не знаете его в лицо?

Уитвуд. Ну да, это, кажется, он. Я совсем позабыл, каков он из себя. Мы не видались со времен революции[272].

Слуга. Миледи одевается, сударь. Здесь ее гости — может, вы пока соизволите посидеть с ними?

Сэр Уилфул. Одевается? Хорошенькое дело! Да у вас что, в Лондоне утро, что ли?! У нас дома, в Шропшире[273], почитай, уже пошло на полдень. Так, пожалуй, моя тетка еще не обедала, приятель?

Слуга. Ваша тетка, сударь?

Сэр Уилфул. Ну да, тетка, сударь! Моя тетка, сударь, и ваша, сударь, хозяйка. Ваша хозяйка — моя тетка, сударь. А ты что, не знаешь меня, приятель? Так пошли сюда кого-нибудь, кто знает. Давно ты служишь у здешней хозяйки, приятель?

Слуга. С неделю, сударь. Дольше всех других в доме, окромя горничной миледи.

Сэр Уилфул. Ты, пожалуй, и самою хозяйку-то еще не очень в лицо запомнил, а, приятель?

Слуга. Оно точно, сударь. Особливо с утра не разберусь, пока они не одеты. Тут иной раз крепко призадумаешься.

Сэр Уилфул. Так ты, будь другом, ступай там поразведай. Коли сам не смекнешь, спроси, мол, она ли, слышь, парень? А тогда и скажи ей, мол, племянник ваш, сэр Уилфул, уже тут.

Слуга. Все исполню, сударь.

Сэр Уилфул. Стой, приятель, я вот что еще на ушко тебя спросить хочу. Объясни, будь другом — это что тут за модники такие собрались?

Слуга. В точности не скажу, сударь. Сюда кто только не ходит. Разве всех упомнишь. (Уходит.)

Сэр Уилфул. Вот ведь парень: у скворца и то больше ума[274]. Может, он и клички-то своей не знает!

Миссис Марвуд. Очевидно, мистер Уитвуд, ваш братец не превосходит вас памятью. По-моему, он тоже вас не помнит.

Уитвуд. Надеюсь, что так. Пускай первый и вспоминает, черт возьми?

Сэр Уилфул. Мое почтенье, дамы и господа!

Миссис Марвуд. Постыдитесь, мистер Уитвуд, почему же вы молчите? И вы, сударь.

Уитвуд. Пусть Петьюлент и отвечает.

Петьюлент. И вы тоже, сударь.

Сэр Уилфул. Может, я что не так!.. (Здоровается с миссис Марвуд.)

Миссис Марвуд. Ну отчего же, сударь.

Уитвуд. Узнаю своего родственничка! «Может, я что не так...» Ха-ха-ха! — А ну-ка, Петьюлент, подпустите ему что-нибудь этакое.

Петьюлент. Вы, сударь, видно, прямо с дороги. Гм, гм... (Оглядывает его с ног до головы.)

Сэр Уилфул. Оно, пожалуй, и вправду видно, сударь.

Петьюлент. Может, я что не так, сударь...

Уитвуд. Подпустите ему что-нибудь насчет сапог. Насчет сапог, Петьюлент, а ну!.. Ха-ха-ха!..

Сэр Уилфул. Кто его знает, сударь. Ведь это судя по тому, что у вас на уме, сударь.

Петьюлент. А мне о многом говорят ваши сапоги, сударь.

Сэр Уилфул. Оно, пожалуй, что так, сударь. Только ежели, сударь, сапоги мои не очень разговорчивы окажутся, зайдите на конюшню, сударь, да спросите моего мерина.

Петьюлент. Что выдумали, сударь! Да ваш мерин — осел, сударь!

Сэр Уилфул. Это вы, сударь, в обиду мне все, что ли?

Миссис Марвуд. Ах, сударь мой, этот господин так шутит. (В сторону.) Как бы этот мерин с ослом не подрались прежде, чем познакомятся. (Громко.) К чему превратно толковать слова ваших друзей, сударь? Вы же здесь среди друзей, хотя, возможно, этого еще не поняли. Ведь вы, если не ошибаюсь, сэр Уилфул Уитвуд?

Сэр Уилфул. Он самый, сударыня. Сэр Уилфул Уитвуд, и подпись такую ставлю, не иначе, хоть, может, кому это и не очень... Я здешней хозяйки племянник.

Миссис Марвуд. А вам не знаком этот господин, сударь?

Сэр Уилфул. Этот? Вроде бы нет... Царица небесная, да никак!.. Не пойму — он, не он!.. А ведь он, клянусь нашим Рекином[275]! Братец Энтони! Ты ли это, Тони? Ты что, меня не признал? Царица небесная, а ведь и я тоже: да разве узнаешь — в парике да еще с шейным платком! Чего ты молчишь? Онемел от радости?

Уитвуд. Это ты, братец? Мое почтенье, братец.

Сэр Уилфул. Мое почтенье! Что ж, и мое вам, сударь. И еще ваш слуга, коль на то пошло, сударь, и ваш друг и приятель, и расприятель, и черта лысого, и ведьма в ступе!.. (Переводит дух.) Да в нем родства-то с заячий хвост, в вашем почтенье — одна вежливость да прохладность!

Уитвуд. Может, я что не так, братец, но право...

Сэр Уилфул. Вот точно, что не так, и даже куда хуже! Чтоб им там погореть, этим вашим столичным иннам[276], где вас учат не признавать друзей и родню, тех, кто постарше вас будет в семье и годами.

Уитвуд. Вы там, в своем Шропшире, братец Уилфул, так друг перед дружкой рассыпаетесь — того и гляди растаете во рту, как шрусберийский бисквит[277]. Но послушайте меня: нынче в столице родство не модно. Вам все кажется, вы у себя в деревне, где повстречаются два увальня-кузена и ну пускать слюни и чмокаться, словно какие-нибудь бывшие однокашники. Здесь это не модно, поверьте мне, милый братец.

Сэр Уилфул. Мода-то для дураков! А вы, милый братец, фат, вот вы кто! Я давно это заподозрил. Царица небесная, каждый бы это понял, когда бы увидел, как ты стал писать по-новому, на листочке с золотой каемкой, а весь клочок-то — с повестку в суд. Чего ж тут было и ждать, когда вместо «Почтенный братец, надеюсь, вы в добром здравии...» и прочее, и прочее, ты стал начинать свои письма словами: «Так вот, старый плут, чтоб мне околеть, я совсем раскис после вчерашней попойки...» и дальше, черт возьми, разные байки — все больше про шлюх и вино — и с тем до свиданья! А ведь, небось, у тебя было что нам порассказать, покуда ты учился у стряпчего, у этого честняги Пупыря в Фернивалз-инн[278]. Просил передавать приветы шропширским друзьям-приятелям, присылал разные ведомости да листки — теперь, небось, от тебя не дождешься!

Петьюлент. А вы что, служили у стряпчего, Уитвуд? Прямо у Фернивалов? Ха-ха-ха!

Уитвуд. Да так — недолго, самую малость. И вспоминать не стоит! Я ведь тогда собой не распоряжался. Я был сирота, и опекуном при мне состояла эта личность. Я с радостью согласился, когда ему взбрело в голову послать меня в Лондон. Ведь он тогда за меня решал. Заупрямься я, он, чего доброго, оставил бы меня в Шрусбери и отдал в подмастерья к шерстобиту.

Сэр Уилфул. Да уж лучше валять шерсть, черт возьми, чем валять дурака, а ты, я гляжу, именно этим и занимаешься. Только ты нынче сам себе хозяин.

Миссис Марвуд. Вы, как я слышала, собрались в путешествие.

Сэр Уилфул. Пожалуй, что так, сударыня. Хочу пуститься по морям — по волнам, коли уж пришло на мысль.

Петьюлент. И случится попутный ветер.

Сэр Уилфул. Случится или не случится, у вас не спрошусь, сударь, и у флюгерка, вашего приятеля, тоже. А разговариваю я с этой дамой, сударь. Вам, наверно, об этом моя тетушка сказала, сударыня? Если по откровенности, то приспичило мне чужие края поглядеть. И еще: как там мир блюдут, через который у нас налоги понизили[279].

Миссис Марвуд. Я так полагаю: вы постараетесь посетить Францию.

Сэр Уилфул. Вот уж не скажу. Может, да, а может, нет. Я не большой охотник строить планы, зато уж надумаю — сделаю. Я не из тех, кто все кроит да перекраивает. Я, коли что положил себе — все! А мне тут занадобилось погостить маленько в столице: поучиться вашей тарабарщине, прежде чем за море-то плыть. Вот кабы мне навостриться маленько по-французски, чтоб там по-ихнему разговоры разговаривать.

Миссис Марвуд. У нас в столице имеются для этого специальные заведения.

Сэр Уилфул. Значит, имеются? Так ведь как же иначе?

Миссис Марвуд. Вы, конечно, вернетесь на родину с кучей познаний.

Уитвуд. И манерами — под стать какому-нибудь датскому шкиперу с китобойной шхуны.

Леди Уишфорт. С приездом, племянничек.

Сэр Уилфул. Мое почтение, тетушка.

Фейнелл. Сэр Уилфул, сердечно рад вас видеть.

Сэр Уилфул. Дайте я пожму вашу руку, братец Фейнелл.

Леди Уишфорт. Кузен Уитвуд, мое почтение. Мистер Петьюлент, мое почтенье. Итак, племянник, еще раз с приездом. Не хочешь ли выпить чего-нибудь с дороги, мой друг, пока подадут на стол? Скоро будем обедать.

Сэр Уилфул. Спасибо, тетушка, вообще-то я могу подождать, а за любезное ваше предложение — благодарствую. Сказать по совести, я было испугался, что и вы встретите меня по-модному: нынче ведь положено помнить, что не положено помнить родственников. Вот тут кузен Тони — я уже боюсь назвать его братом: может, ему это не очень!..

Леди Уишфорт. Ах, мой друг, да ведь он насмешник! Он — остроумец, мой родственник, а эти остроумцы всегда почитают за лучшее высмеивать друзей. Вот побываешь за границей, племянничек, привыкнешь к подобному юмору. (Тем временем мистер Фейнелл и миссис Марвуд отходят в сторону и беседуют.)

Сэр Уилфул. Так пусть он попридержит язык и отложит свои шуточки до моего возвращения.

Минсинг. Я пришла, сударыня, доложить вашей милости, что кушанья того и гляди переспеют.

Сэр Уилфул. Переспеют?! Так, пожалуй, мне надо поскорей стаскивать сапоги. (Минсинг.) Помоги мне, милочек, переобуться в шлепанцы. Человек-то мой, понимаешь, с лошадьми занят.

Леди Уишфорт. Фи, мой друг, да неужто ты будешь стаскивать здесь сапоги? Спустись в прихожую. Обед подождет. Мой племянник немножко неотесан, уж вы простите его, сударыня. Так пойдемте, судари мои! Ну, а вы, Марвуд?

Миссис Марвуд. Я догоню вас, сударыня, прежде чем появится сэр Уилфул. (Уходят все, кроме миссис Марвуд и мистера Фейнелла.)

Фейнелл. Эта Фойбл — сводня, обыкновенная мерзкая сводня и все! А я, как видно, обыкновенный муж. И жена моя — обыкновенная мерзкая жена, и все у нас как положено в свете. Ходишь и ждешь, когда тебя орогатят — завидное состояние! Я, верно, уже родился с пупырышками на лбу, словно юный сатир или отпрыск какого-нибудь горожанина-рогоносца. Что за жизнь, черт возьми: там тебя высмеют, здесь обжулят, даже в семье сумеют опозорить! Добро бы еще можно было унестись, как оленю, так нет: ползи за женой, как улитка, коли скрутили тебя узами Гименея!

Миссис Марвуд. Сбросьте их! Вы же часто жалели, что нет подходящего случая. Сейчас он вам представился. Только сперва разрушьте заговор. Половина приданого Милламент — слишком завидный куш, чтоб отдать его злодею Мирабеллу.

Фейнелл. Пропади он пропадом! Эти деньги достались бы мне, кабы не ваши разоблачения. Если б Милламент и Мирабелл поженились, деньги уплыли бы от них навсегда. Тогда жена могла бы позолотить мои рога. И носил бы я эту позолоту при том, что лоб был бы изукрашен, как прихожая генерал-губернатора.

Миссис Марвуд. Ничего страшного: рога на лбу, зато деньги в кармане. Только вот уживетесь ли вы с женой! Кстати, она в браке ведет себя ничуть не хуже, чем до замужества. Я даже готова поклясться, что, обручившись с вами, она прекратила свои прежние забавы.

Фейнелл. Что ж, допускаю. Вполне возможно, что она бросила все карты. Но пусть меня вздернут на виселицу, коли она не спрятала в кармане козырного туза.

Миссис Марвуд. Вы женились на ней, чтоб она вас обеспечивала. И если вы можете измыслить способ, чтоб она обеспечивала вас лучше, чем вы мечтали, почему вам не остаться с нею дольше, чем входило в ваши планы?

Фейнелл. Но как? Как?

Миссис Марвуд. Расскажите миледи о поведении жены, пригрозите разводом. Старуха любит дочь и пойдет на любые уступки, лишь бы спасти ее доброе имя. Воспользуйтесь случаем, припугните ее, раз она попалась на удочку. Миледи придет в ярость и тут же пожертвует племянницей, ее приданым и всем на свете. Предоставьте мне раззадорить ее. Только если она не сладит с этой ролью, я окажусь при ней суфлером.

Фейнелл. Пожалуй, это заманчиво.

Миссис Марвуд. К сожалению, я подсказала вашей теще мысль выдать Милламент замуж за сэра Уилфула. Сейчас это может нам помешать.

Фейнелл. Ну, заботу о нем я возьму на себя. Я его выведу из игры. За обедом он напьется как сапожник и покажет себя, я о том постараюсь.

Миссис Марвуд. Ну а в чем вы будете обвинять жену?

Фейнелл. Еще не знаю. Надо пораскинуть мозгами. Я женат, и с этим уже ничего не поделаешь. Жена сыграла со мной шутку — этого тоже уже не поправишь. Я никогда ее не любил, а если и любил, то все в прошлом. Я ее ни в чем не подозреваю, ибо мне все прекрасно известно, — значит, я ее не ревную. Конечно, она мне порядком надоела, и тут ничем не пособишь. Так оно и будет тянуться — да-да, тут надеяться не на что. Это все касательно моей семейной жизни. Ну а как насчет моей репутации? Что до меня, то я женился не ради чести, так что нечего об этом и толковать. У моей жены мне тоже здесь нечем поживиться. Она ведь рассталась со своим добрым именем еще до замужества. Впрочем, если она не принесла мне в приданое доброй славы, то и отобрать ее не в силах. В игре ведь как: кому нечего ставить, тот с тебя не сорвет.

Миссис Марвуд. И вообще, брак — дело святое!

Фейнелл. Гм! Прекрасно придумано! Брак, как вы говорите, дело святое. А коли так, что позору в рогах, когда они произрастают из столь священного корня?

Миссис Марвуд. Право, не знаю. Раз корень этого древа священен, значит, и ветви тоже?

Фейнелл. Вот именно. Следовательно, вопрос исчерпан. Так как же мы будем действовать?

Миссис Марвуд. Я сочиню письмо, и его вручат миледи как раз в момент ее свидания с этим мерзавцем, который подрядился играть сэра Роуланда. Письмо будет анонимное, и чем дальше я окажусь от истины, тем легче мне будет возмутить покой вашей тещи. К тому же я постараюсь не злить Фойбл: она ведь кое-что уже проведала. Потом все, конечно, откроется. Ну да ничего! Только бы исполнилась моя затея, а там — пусть меня разоблачают, мне все равно!

Фейнелл. Худшее, что мне грозит, — это развод с женой. Но у меня уже есть дарственная на большую часть ее земель: я сумел в свое время ее обойти. Вы тоже в доле. На это по крайней мере вы можете рассчитывать.

Миссис Марвуд. Надеюсь, вы убедились, что я ненавижу Мирабелла? Вы больше не будете ревновать?

Фейнелл. Разумеется. Клянусь этим поцелуем. Пусть ревнуют мужья, любовник — готов верить. А если в душе его проснется сомненье, пусть оно будет лишь ступенькой к новой блаженной вере, что подруга верна ему. Пускай сомненья мужей превращаются в жгучую ревность, а доверие оборачивается предрассудком и слепотой. Отныне я ухожу из их стада. Правда, я еще ношу их эмблему, но я вырвусь из их рядов. А когда распрощаюсь с ними, меня больше не будет тревожить девиз, под которым они живут:

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Леди Уишфорт. Ну как, Фойбл, сэр Роуланд скоро будет? Все ли готово?

Фойбл. Да, сударыня. Я поставила в канделябр восковые свечи, а всех лакеев одела в парадные ливреи и выстроила рядком в прихожей, а еще кучера с форейтором впридачу — чтоб была полная свита.

Леди Уишфорт. Ты не забыла опрыскать духами форейтора с кучером, а то понесет от них конюшней, как сэр Роуланд мимо пойдет.

Фойбл. Как же, сударыня, конечно.

Леди Уишфорт. Танцоры-то с музыкантами готовы хорошенько потешить его душеньку?

Фойбл. Все в готовности, сударыня.

Леди Уишфорт. Ну, а я?.. Я... как выгляжу, Фойбл?

Фойбл. Уж так хорошо, сударыня, что глянешь — и на смерть!..

Леди Уишфорт. А как мне принять его, как ты думаешь? В какой позе ему лучше всего увидеть меня в первый раз? От первого впечатления многое зависит. Может, мне сесть? Нет, сидеть я не буду. Лучше я буду ходить... Вот так: он на порог, а я иду от него через комнату и вдруг — как повернусь... Нет, это как-то слишком неожиданно! Буду лежать! Ну да, возьму и улягусь. Пожалуй, я приму его в малой гардеробной: там есть кушетка. Да-да, пусть он в первый раз увидит меня, лежащей на кушетке. Я не лягу совсем, а приоткинусь, облокотясь на локоть, и буду в задумчивости раскачиваться, чуть потряхивая ножкой... Да, так! А только он появится, я вздрогну от удивления и вскочу ему навстречу в полном смятении. Что может быть соблазнительней такой сцены: тут и ножку видать, и щеки в румянце, и такое лицо, и этакое! Слышишь! Карета подъехала!

Фойбл. Это он, сударыня.

Леди Уишфорт. Послушай, милочка, а что, мой племянник уже начал ухаживать за Милламент?

Фойбл. Сэр Уилфул в гостиной, трудится над бутылкой, сударыня.

Леди Уишфорт. Ну пропащая душа! Сейчас же пошлю его к Милламент! Вели ей сойти вниз, Фойбл, пускай идет сюда. А я, как пойду мимо, пошлю племянника. Когда они тут сойдутся, ты спеши ко мне, Фойбл: негоже мне слишком долго быть вдвоем с сэром Роуландом. (Уходит.)

Фойбл (Милламент). Сударыня, я торчу здесь, чтоб передать вашей милости, что мистер Мирабелл уже с полчаса как ждет возможности побеседовать с вами, а от тетушки поступил вам приказ посидеть вдвоем с сэром Уилфулом. Могу я сказать мистеру Мирабеллу, что вы не заняты?

Милламент. Не стоит. Что там, однако, у моего милого? Я сегодня грущу, надо бы развлечься! Скажи ему, чтоб пришел в другой раз. (Читает стихи.)

(Ходит по комнате и повторяет их.) Ах, как тяжко!

Миссис Фейнелл. Что это нынче у тебя, Милламент, все Джон Саклинг на уме и разные другие поэты!

Милламент. А? Премерзкие стихи! Да и сама я не лучше.

Фойбл. Сударыня, сюда идет сэр Уилфул! Так мистера Мирабелла что, отослать?

Милламент. Как хочешь, Фойбл, можешь отослать его, можешь прислать сюда, как пожелаешь, душенька... Пожалуй, мне стоит с ним увидеться... А может, все-таки!.. Пускай придет, бедняжка. (Фойбл уходит. Милламент опять принимается читать стихи.)

Займи сэра Уилфула, кузина! Ты достаточно мудра, чтобы выдержать дурака. К тому же замужем, значит — обзавелась терпением, а мне дай вернуться к своим мыслям.

Миссис Фейнелл. Весьма вам признательна, что вы доверили мне это дело. Однако у меня есть собственные заботы.

Ах, сэр Уилфул, вы пришли в решающую минуту. Ваша пассия — в любовных грезах, советую попытать счастья: сейчас или никогда!

Сэр Уилфул. И тетушка того желает. А мне бы для храбрости опорожнить бутылочку-другую, потому как я робкий, пока не познакомлюсь. (Тем временем Милламент ходит из угла в угол, повторяя стихи.) Потом-то я разойдусь — как поближе познакомлюсь. А сейчас, кузина, уже вы меня отпустите. И будьте так ласковы, не примите за обиду... только я пойду к своим!

Миссис Фейнелл. Фи, сэр Уилфул! Можно ли так трусить!

Сэр Уилфул. Это не трусость! Вовсе нет. Тут другое. Со мной так: решил — все! Но только не сейчас. Знакомства недостаточно, вот и вся причина. Мое почтение.

Миссис Фейнелл. Упустить такой случай. Нет, клянусь, я этого не позволю: уйду и запру вас на ключ. (Уходит.)

Сэр Уилфул. Ой, перестаньте, сестрица! Я позабыл там перчатки. Ну что вы делаете?! Она и впрямь заперла дверь, господи помилуй! Сестрица Фейнелл, отоприте!! Да что за подлые шутки! Теперь и эта меня заметила. Я тут осмелился, кузина, ну... так сказать, пройти. Да что она заколдована, Эта дверь, что ли?!

Милламент (читает стихи).

Сэр Уилфул. Чего-с? Мое почтенье.

Милламент (продолжает читать стихи).

Ах, это вы сэр Уилфул?!

Сэр Уилфул. Собственной персоной. Мое почтенье. Может, я что не так, так вы уж простите, кузина.

Милламент (продолжает читать стихи).

Звучный Саклинг[283]!

Сэр Уилфул. Чего-с? Про что-то вы, сударыня, неподобное говорите!.. Я, хвала небесам, в семье старшой.

Милламент. Мужлан! Варвар, гот[284]!

Сэр Уилфул. Я непременно обучусь вашей тарабарщине, сестрица, только покуда я буду отвечать по-нашему, по-простому.

Милламент. У вас ко мне какое-нибудь дело, сэр Уилфул?

Сэр Уилфул. Сейчас вроде бы нет, кузина: просто осмелился зайти узнать, не желаете ли совершить вечерком прогулку, и, коли я вам не в обузу, может, нам вместе пройтись?

Милламент. Вместе? Для чего же?

Сэр Уилфул. Не для чего. Так просто, чтоб прогуляться.

Милламент. Терпеть не могу прогулки. Деревенские забавы! Не выношу деревню и все, что с ней связано.

Сэр Уилфул. Вот как?! Вот как?! Поди ж ты! Похоже, оно точно. В городе-то развлечений поболее, театров там и разного прочего, этого не отнять.

Милламент. О l'etourdie![285] А я вот ненавижу Лондон.

Сэр Уилфул. Это вы перехватили, голубушка! Да разве возможно враз и то ненавидеть и это? Конечно, и город иному не по сердцу. Только одним подавай город, другим без деревни невмочь. Похоже, и вам бы так: либо то, либо это.

Милламент. Ха-ха-ха! Похоже, оно точно. Ну еще что скажете?

Сэр Уилфул. Да сейчас вроде бы ничего, кузина. Оно ведь как: знаком тебе стал человек, глядишь — и ты разошелся, куда там! Небось, поняли, про что я... Ну да время покажет. А покуда, как говорится: поспешишь — людей насмешишь.

Милламент. Раз вам нет во мне никакой надобности, вы меня очень обяжете, сэр Уилфул, если удалитесь. У меня тут дела...

Сэр Уилфул. Все, кузина, конец. Побеседуем, когда вам будет охота. Можно и сейчас — можно и потом, и потом-то ничуть не хуже. Все едино. Да-да, а коли имеется какая неотложность, так у нас-то никакой спешки нет. Не горит, как говорится. Так что, мое вам почтение, кузина. Только дверь заперта.

Милламент. А вы пройдите через ту, сударь.

Сэр Уилфул. Мое вам почтение. Уж не взыщите, я пойду к своим. (Уходит.)

Милламент. Ну и ну! Ха-ха-ха! (Читает стихи.)

Мирабелл (продолжает стихотворение, начатое Милламент).

Не от меня ли вы заперлись, чтоб вас не найти? Или эта милая уловка означает, что здесь конец моей погоне и приз за нее: бежать вам некуда.

Милламент. Какое тщеславие! Но вы ошиблись. Вам придется ловить меня до последней минуты. И хотя, пожалуй, мне пора замуж, надеюсь, вы будете так настойчивы, словно я вот-вот постригусь в монахини. Так что, готовьтесь уговаривать меня до последней минуты и даже после.

Мирабелл. Как? Еще и после?

Милламент. Я б почла себя жалким созданием, неспособным дарить радость, если б сдалась с постыдной легкостью и лишила поклонника приятных трудов увещевать меня.

Мирабелл. А разве вам не известно, что когда милость дарят после длительных и нудных просьб, цена ее падает: дающему меньше чести, а получающему — радости.

Милламент. Так в жизни; в любви — все иначе. Мне противен любовник, который хоть на миг решит, будто успехом в любви он обязан себе, а не великодушию дамы. В природе нет ничего бесстыднее самоуверенного, дерзкого мужчины, убежденного в своей неотразимости. Даже педантское высокомерие мужей кажется мне более позволительным. Нет, я только тогда выйду замуж, когда обеспечу себе право свободно жить и развлекаться.

Мирабелл. Вы что ж, хотите иметь и то и другое до брака? Или сейчас вы готовы удовольствоваться первым, а со вторым согласны подождать до завершения брачной церемонии.

Милламент. Слушайте, не дерзите! Воля ты моя, волюшка — я с тобой не расстанусь! Ужель мне распроститься с тобой, мое надежное одиночество, с вами, мои милые размышления! Проститься с вами, утренние грезы, сладостные пробуждения, ленивая дремота — o douceurs[287], o someils du matin[288]! Нет, нет и еще раз нет! Запомните, Мирабелл, я почти целое утро буду проводить в постели.

Мирабелл. Тогда я буду вставать ни свет ни заря.

Милламент. Вставайте, когда вам охота, бездельник вы этакий! И смотрите, не смейте никак обзывать меня. Запомните, я этого не потерплю!

Мирабелл. Обзывать — вас?!

Милламент. Ну да, женушкой там, душечкой, лапушкой, ягодкой, конфеткой и другими разными тошнотворными кличками, которыми обычно щеголяют супруги. Так вот: я этого не выношу. Мы с вами, милый Мирабелл, не будем ни ластиться друг к другу, ни целоваться-миловаться на людях подобно тому, как поступают леди Сюсюкл и сэр Напролом. Не будем в первое воскресенье после свадьбы кататься в новой коляске по Гайд-Парку[289], провожаемые взглядами и шепотом встречных, чтоб потом никогда больше не появиться вместе. Словно в первую неделю мы исполнены взаимной гордости, а в последующие годы стыдимся друг друга. Мы не станем ездить вместе по гостям и в театр. Будем сдержанны и учтивы: до того сдержанны, что люди подумают — мы целый век женаты, а учтивы так — ну точно не женились вовсе.

Мирабелл. Каковы еще ваши условия? Пока все, что вы говорите, вполне здраво.

Милламент. Так, пустяки! Чтобы мне не мешали посещать и принимать, кого я вздумаю; переписываться с кем захочу — никаких вопросов и строгих взглядов! Носить, что мне по нраву; разговаривать, о чем пожелаю; чтоб меня не заставляли беседовать с противными остроумцами, потому что они наши приятели, и водить дружбу с глупцами, потому что они, видите ли, ваша родня. Буду выходить к столу, когда мне вздумается, иногда — как найдет каприз — обедать у себя в гардеробной, и чтоб никаких «что?» и «почему?»! Не хочу, чтоб врывались в мой кабинет, чтоб мешали мне царить за чайным столом: вам придется наперед спрашивать разрешения, если вздумаете принять участие в наших чаепитиях. И наконец, в какой бы комнате я ни сидела, вам непременно следует постучаться, прежде чем войти. При таком договоре, если у меня достанет сил выдержать вас подольше, я мало-помалу ужмусь до размеров обычной жены.

Мирабелл. Вы запрашиваете вдвое за каждое блюдо! Разрешите и мне выдвинуть свои условия, а то как бы не вышло, что ко времени, когда вы ужметесь до размеров обычной жены, я, чего доброго, перещеголяю размерами обычного мужа.

Милламент. Говорите, извольте. Выдвигайте условия, не скромничайте!

Мирабелл. Благодарю. Так вот: во-первых, я настаиваю, чтобы все знакомые были для вас равны; чтоб вы не избирали себе в наперсницы какую-нибудь представительницу своего пола — этакую закадычную подружку, которая доверит вам свои сердечные тайны и начнет подбивать вас на откровенность. Не вздумайте держать ее при себе вместо приманки, чтоб она, укрывшись под маской, высматривала вам кавалера в театральной давке, а потом тащила вас домой в притворном страхе, когда вам придет в голову, что вас узнали. Тут вы приметесь бранить меня за то, что я пропустил спектакль и испортил вам удовольствие; и делать все это лишь затем, чтобы испытать меня и проверить мою верность.

Милламент. Что за мерзкий пункт! Мыслимо ли, чтобы я пошла в театр под маской!

Мирабелл. Далее: сговоримся, что покуда мне нравится ваше лицо, пусть оно нравится и вам, и чтоб вы никаких не прилагали усилий так ли, сяк ли его улучшить. По сему я запрещаю вам пользоваться как дневными, так и ночными притираниями, изготовленными из всевозможных жиров и невесть чего еще — из костей борова, заячьей желчи, свиной мочи и мозгов жареного кота. Словом, чтобы никаких сношений с разными пособницами красоты! Далее: двери моего дома будут закрыты для коробейников, торгующих грошевым муслином, фарфоровыми безделушками, веерами, восточными шелками и прочим. Далее, когда вы забеременеете...

Милламент. О, не смейте об этом!

Мирабелл. ...что весьма возможно, если наши старания не окажутся тщетными...

Милламент. Противные старания!..

Мирабелл. Я восстану против всяких корсетов и шнуровок, от которых голова моего сына может уподобиться сахарной, а сам он станет чем-то вроде коряжки. Наконец, о ваших чаепитиях — готов подчиниться здесь вашей воле, но с одной оговоркой: обещайте держаться обычных границ и довольствоваться незатейливыми привычными напитками — как то: шоколадом, кофе, чаем. То же касается и застольных бесед. Говорите, о чем все говорят: обсуждайте моды, сплетничайте за глаза, вышучивайте друзей, но только смотрите — никаких покушений на мужские привилегии — никаких тостов, здравиц! Во избежание этого изгоняю с вашего стола всякие заморские возбуждающие напитки вроде апельсинового бренди, разных анисовок, лимонных и коричных настоек, барбадосской воды[290], а заодно и наливки, особливо настоенные на мускатном шалфее. Вот усыпительные — из первоцвета, мака и прочего — эти можно. Таковы мои условия, а в остальном надеюсь быть вам уступчивым и покладистым мужем.

Милламент. Это просто ужасно! Тошнотворные напитки! Гнусные тосты, бражничество — ненавижу подобную мерзость!

Мирабелл. Итак, договор заключен. Могу я поцеловать вам руку в знак помолвки? Вот и свидетельница, пришедшая скрепить наш сговор.

Милламент. Милочка Фейнелл, ну что мне делать? Брать его в мужья? Кажется, придется взять.

Миссис Фейнелл. Бери, бери, душечка, что еще остается!

Милламент. Но право... Клянусь, я в ужасном страхе... Мне ни за что не произнести этого, кузина... Право же! Я думаю... я попробую вас вытерпеть.

Миссис Фейнелл. Фи, душечка! Бери его и так, прямо, и скажи ему об этом. Я уверена, тебе и самой того хочется.

Милламент. Думаешь? Наверно, ты угадала... Вон он как глядит, Этот противный человек — видно, тоже догадался. Да-да, смешное вы созданье, я беру вас. Только не надо меня целовать и благодарить. Приложитесь к руке и все. И молчок — чтоб ни слова!

Миссис Фейнелл. Поспешите подчиниться, Мирабелл. У вас нет времени выражать радость. Сюда идет моя матушка и, поверьте, если она увидит вас, с ней случится истерика, и она, чего доброго, не сможет вернуться к сэру Роуланду, а у них, по словам Фойбл, дело пошло на лад. Так что сберегите восторги до следующего раза, а пока ступайте на черную лестницу — там вас ждет Фойбл, чтобы посовещаться.

Милламент. Идите, идите! А пока сказали б мне что-нибудь приятное.

Мирабелл. Я всецело повинуюсь вам. (Уходит.)

Миссис Фейнелл. Сэр Уилфул хватил лишку и так расшумелся в столовой, что матушке пришлось оставить гостя и пойти урезонивать племянника. Но тот продолжал орать песни и пьянствовать. Что у них вышло, не знаю, только Петьюлент громко с ним бранился, когда я проходила мимо.

Милламент. Ах, если Мирабелл не будет мне добрым мужем, я погибла — оказывается, я ужасно влюблена в него!

Миссис Фейнелл. Вот-вот. А все потому, что ты не прислушиваешься к чужим словам. Если не доверяешь ему, выходи за сэра Уилфула.

Милламент. За этого медведя-перестарка? Слышать о нем не хочу!

Миссис Фейнелл. Видно, эти забияки поунялись, раз вы их покинули.

Уитвуд. Покинул, говорите? Да я не мог больше выдержать. Я хохотал до упаду, прямо изнемог. Еще немного, и я бы лопнул, пришлось бы меня чинить и надставлять с боку, как плохонький камлот[291]. Да-да, наши забияки присмирели. Вошла миледи и — noli prosequi[292]! — тяжбе конец!

Милламент. О чем шел спор?

Уитвуд. В том-то и штука, что спора никакого не было. Они от ярости даже говорить не могли: просто шипели друг на друга, как два печеных яблока.

Ну все, Петьюлент, все! Прямо голова кругом! Что вы молчите? Пьяны в стельку и молчите, как рыба.

Петьюлент. Послушайте, миссис Милламент, ежели вы, бесценная нимфа, способны меня полюбить, так прямо и скажите и дело с концом. Либо так, либо сяк — все!

Уитвуд. Другому понадобились бы тома, а тебе и decimo sexto[293] хватило, чтоб выразить эту мысль, милейший мой лакедемонянин[294]! Позвольте мне поздравить вас, Петьюлент, мой друг, вы — сама лаконичность!

Петьюлент. Ну а вы, Уитвуд, вы — ходячая бессмыслица!

Уитвуд. Вы кроите свои фразы из лоскутков и обрезков, как швея — подушечки для булавок. Если прибегнуть к метафоре — вы говорите скорописью.

Петьюлент. А вы — вы, без всякой метафоры — пол осла, а этот Бодуэн[295], ваш братец — другая его половина. Два сапога — пара!

Уитвуд. Ну как едок — прямо горчица! Так поцелуйте меня за это, дружок.

Петьюлент. Прочь от меня! Больше не целуюсь с мужчинами. Там, в столовой, в знак примирения, я облобызал вашего братца, вот теперь и мучаюсь отрыжкой (икает), как с редиса.

Милламент. Фи! Что за речи! Из-за чего была ссора?

Петьюлент. Не было никакой ссоры. Но могло быть.

Уитвуд. Им не хватило слов, чтобы высказать свой гнев, иначе бы они принялись стучать друг но дружке, что твои кастаньеты.

Петьюлент. Все из-за вас.

Милламент. Из-за меня?

Петьюлент. Когда на меня находит стих поспорить, я могу и за меньшее зацепиться. Ну, допустим, вы некрасивы, так что с того, коли я могу доказать, что это не так! Хотите меня наградить — награждайте, а нет — воюйте в другой раз сами за себя. Я иду спать.

Уитвуд. Вот свернитесь в клубок, как мокрица, и поразмышляйте о мести, а если вы до завтра выучитесь толком писать, нацарапайте вызов, а я его кому-нибудь снесу.

Петьюлент. Носите пауков для мартышки, которую держит ваша полюбовница! Вычесывайте блох у ее собачек да читайте книжицы! А я полезу в постель к своей служанке. (Уходит.)

Миссис Фейнелл. Он пьян как сапожник! Да что с вами со всеми стряслось?

Уитвуд. Заговор! Заговор, чтоб отделаться от этого рыцаря. Всему Зачинщик ваш муж, только он улизнул куда-то.

Леди Уишфорт. Постыдился б! До такого свинства дойти — чай, не мальчик!

Сэр Уилфул. Может, я что не так, тетушка...

Леди Уишфорт. Уж конечно, не так!.. Осрамился ты! Эко винищем-то разит! Ты что же, думал племяннице моей по вкусу будет такой бурдюк? Как есть бурдюк!

Сэр Уилфул. Ну зачем вы так, тетушка!..

Леди Уишфорт. И это в то время, когда ты задумал поухаживать — показать, что, мол, и ты — кавалер!..

Сэр Уилфул. Сдается мне, тетушка, что вам просто жалко вина. Что ж, подайте счет и велите принести еще бутылочку — я расплачусь! (Запевает песню.)

А коли вам охота, чтоб я женился на кузине, скажите слово — я готов, Уилфул, он такой — за делом не постоит. У него что сказано — сделано. Таков мой... как это?.. девиз!

Леди Уишфорт (Милламент). Племянник слегка подвыпил, милочка, а все через то, что за тебя пил. Уж ты его прости!..

Сэр Уилфул. In vino veritas[296], тетушка! — Так-то, кузина: за вас же нонче пил и на поди — бурдюк! А коли вам охота за меня замуж, скажите слово, и я пошлю за музыкой. Уилфул, он такой — за делом не постоит. Ну, а коли не желаете замуж, так мы — от ворот поворот: утерлись и пошли, Тони! Да где ж этот чертов Тони?! Тони — парень честный, только, как выпьет, харкает очень — такой за ним грех. (Поет песню.)

Солнце — неплохой собутыльник, тоже честный пьянчуга; у него есть свой подвальчик — у ваших там антиподов[297]. Уж коли я пущусь в путешествие, тетушка, непременно доберусь до ваших антиподов. Антиподы, они — ребята хорошие, только маленько вверх тормашками. Но ведь я тоже: как хвачу — на голове могу ходить за ихнее здоровье. А что про свадьбу с кузиной — никак не упомню ее имени — так что ж, тетушка, Уилфул он такой — за делом не постоит. Коли она девица, пусть и впредь стережется, а коли нет — пускай себе покуда помалкивает, месяцев этак через девять объявит.

Милламент. Вы, тетушка, простите, я пойду. Сэр Уилфул что-то разошелся. И пахнет от него — страх!.. Пойду поскорее, а то как бы не вытошнило! Идемте, кузина. (Уходит с миссис Фейнелл.)

Леди Уишфорт. Сказала тоже: пахнет! Да от его зловонного духа и свечник околел бы с женой и детками. Ведь экая скотина, ну что мне с ним делать! Езжай, езжай поскорей за море, уж истинное дело, и чем подалее — тем лучше. Езжай к сарацинам, к татарам, к туркам, но только среди крещенного люда тебе не место, идол ты этакий.

Сэр Уилфул. Вот к туркам — нет, простите, тетушка, не поеду. Турки они неверные, они в виноград не верят. Магометане там ваши, мусульмане — вонючки непьющие! Может, я что не так, тетушка... Только из моей географии явствует, что туркам до христиан далеко. Нигде ведь на карте не сказано, что ихний, мол, муфтий — правоверный, вот и выходит, что «правоверный» — для них это брань, тетушка. (Икает.) Греки, вот те чтут красное вино. (Опять затягивает песню.)

Тони! А-у!

Леди Уишфорт (тихо Фойбл). Сэр Роуланд, говоришь, гневается? Вот ведь напасть на мою голову! Скажи, куда мне деть этого медведя? (Громко.) А ну, марш в постель, окаянный! Смотри, прикажу тебя высечь, я не я!.. (Фойбл.) Зови сюда девок с розгами! (Фойбл уходит.)

Сэр Уилфул. Девок? Где девки, где?!

Леди Уишфорт. Кузен Уитвуд, уведите вы его отсюда, по гроб жизни буду вам благодарна. Дела тут у меня — безотлагательные, сказать прямо. Уважьте, золотце, навек запомню!

Уитвуд. Пошли буян! Куда бы мне его поманить, черт возьми! Пошли на петушиные бои, а?

Сэр Уилфул. И девку возьмем? Она что, бойцовая, что ли?.. Позволь я кусну тебя за щеку.

Уитвуд. Фу, мерзость! Пыхтит, как на волынке играет. Ну пошли что ли, шропширец, шагом марш!

Сэр Уилфул. Ступай, Тони, мой мальчик, я следом за тобой, братец Энтони, мой Тэнтони. Теперь ты будешь моим Тэнтончиком, а я твоим — поросеночком[298]. (Запевает песню и уходит вместе с Уитвудом.)

Леди Уишфорт. Нет, видно, не будет мне удачи! Не выйти мне замуж, покуда он в Англии, это точно!

Милейший сэр Роуланд, я сгораю от стыда за свою неучтивость! Боюсь, мне не хватит всех прощений, которые папа римский раздает в Юбилейный год[299]. Черпаю утешение в том, что будущий наш союз позволяет несколько пренебречь этикетом и держаться без лишних церемоний.

Уейтвелл. Моя несдержанность, сударыня, от увлечения вами. Пока я не буду обладать предметом своей страсти, я — как на дыбе: ожидание, точно крючья, терзают все мое существо, сударыня.

Леди Уишфорт. Вы так тонко выражаете свои чувства, сэр Роуланд, так настойчивы, так умеете убедить женщину! И все-таки день-другой нам придется подождать со свадьбой — благопристойность требует...

Уейтвелл. Благопристойность сведет меня в могилу, сударыня! Всякая проволочка разобьет мне сердце, а коли все провалится — я погибну от яду. Стоит моему племяннику пронюхать о затее — он тут же подсыпет мне отравы. А мне наоборот — охота заморить его голодом, пока я жив. Вот тогда я со спокойной душой отправился бы на тот свет. Меня очень бы утешило, кабы я мог отомстить при жизни этому аспиду!

Леди Уишфорт. Что я слышу! О поверьте, мне так же хочется сберечь вам жизнь, как и способствовать вашей мести. Не почтите меня гордячкой, но его вероломство со мной — безмерно!

Уейтвелл. Как, и с вами, не может быть!

Леди Уишфорт. Ах, сэр Роуланд, если бы вы знали, как он томился у моих ног, как лил слезы, клялся и божился, содрогался всем телом, приходил в экстаз, весь горел и трясся, ползал на коленях, замирал от страсти, жал мои руки, мучился, пожирал меня алчным взглядом... Можно ли все это забыть?!

Уейтвелл. Так он — мой соперник?! Этот смутьян — мой соперник, да?! Все: он сейчас же умрет!..

Леди Уишфорт. Не спешите убивать его, сэр Роуланд. Лучше заморите голодом, чтобы он чахнул день ото дня.

Уейтвелл. Решено! Через три недели он останется без сапог; через месяц — будет на коленях просить подаянье. Он проест все, что имеет — только и останется у него, что голова на плечах — и тогда он угаснет, как свеча на ветру.

Леди Уишфорт. Да, сэр Роуланд, вы умеете угодить даме. Не новичок в науке страсти, знаете пароль любви. И однако, сэр Роуланд, не вздумайте приписать мою уступчивость вожделению и неспособности терпеть вдовий пост, а благодушие — объяснять тем, что во мне умерла стыдливость. Я не снесу этого. Надеюсь, вы далеки от мысли, что мне просто хочется мужа?

Уейтвелл. Помилуйте, что вы!..

Леди Уишфорт. Подобные мысли унизили бы меня, заставили думать, что мы пренебрегли приличиями. Но ведь это возможно лишь в порыве сострадания, когда жаждешь спасти другого...

Уейтвелл. Даже очень с вами согласен.

Леди Уишфорт. Иначе вы могли бы превратно истолковать мою снисходительность.

Уейтвелл. Упаси бог!

Леди Уишфорт. Уж не спорьте.

Уейтвелл. Вы — сама добродетель и чистота!

Леди Уишфорт. Если посмеете заподозрить меня в похоти...

Уейтвелл. Никогда, сударыня, как бог свят! Вы благоухаете камфарой[300] и ладаном, на челе вашем — целомудрие и благородство.

Леди Уишфорт. Если же...

Фойбл. Танцоры готовы сударыня... Да тут пришел человек с письмом, просит разрешения передать его самолично вам в руки.

Леди Уишфорт. Позвольте мне отлучиться сэр Роуланд. Будьте ко мне благосклонны, не судите строго и радуйтесь, что нашли женщину, которая пойдет на муку ради чести, сэр Роуланд, и никогда не покинет вас. (Уходит.)

Уейтвелл. Уф, изнемог! Ну и служба попалась — каторга! Уж подбодри меня чем-нибудь, женушка, а то сил моих нет.

Фойбл. Что ты за мозгляк такой! Четверть часа распинался перед барыней и готов!

Уейтвелл. От этой всякий аппетит пропадет! Смотри, женушка, тебе будет хуже. Мне, пожалуй, двое суток не захочется брачной жизни. Лучше таскать по городу портшез в самую жару, чем еще день представлять этого сэра Роуланда — пусть мне отрубят руку, если я вру.

Леди Уишфорт (Фойбл). Позови танцоров. Коли вы не против, сэр Роуланд, давайте посидим, посмотрим балет. (Входят танцоры, и начинается балет.) А сейчас с вашего разрешения, сэр Роуланд, я посмотрю, что мне пишут. Возьму и вскрою это письмо при вас, чтобы не было никаких сомнений. А буде они у вас появятся, извольте сказать — я тут же сожгу это письмо. Впрочем, стоит взглянуть на адрес, чтобы понять, что оно от женщины.

Фойбл (тихо Уейтвеллу). Силы небесные! Это же от миссис Марвуд — мне ли не знать ее руку. Прямо сердце в пятки ушло! Заберите его как-нибудь.

Уейтвелл. От женщины, говорите? Нет, сударыня вы моя, — оно не от женщины. Все яснее ясного. Отправителю этого письма надо бы глотку перерезать, вот что!

Леди Уишфорт. Ваша ревность — залог страсти — побуждает меня к ответной искренности, сэр Роуланд. Вы сами все прочтете. Мы вскроем письмо вместе. Вот, слушайте! (Читает.) «Хоть вы и не знаете меня, сударыня... Видите, это от неизвестного — ...я из почтения к вашим достоинствам считаю долгом уведомить вас, что вас морочат самым бесстыдным образом. Тот, кого вы принимаете за сэра Роуланда, обманщик и негодяй...» Творец всемогущий, да что же это!..

Фойбл (в сторону). Ну все пропало!..

Уейтвелл. А ну-ка, ну-ка, дайте поглядеть! (Берет письмо и читает.) «...негодяй и самозванец, который за деньги взялся одурачить вас». Какая подлость, а?! «Это хитроумный план...»

Леди Уишфорт. О мне дурно!.. Я умираю!..

Фойбл (тихо Уейтвеллу). Скажи, что узнал почерк племянника. Дескать, его козни! Заверяй честью и божись, только поскорее!

Уейтвелл. Это же подлость, сударыня, поймите вы! Нешто вы сами не видите?

Леди Уишфорт. Вижу, слишком хорошо вижу! С меня хватит!

Уейтвелл. Я вам сразу сказал, что мне знаком этот подчерк. А вы все свое: мол, женский. Да этот мерзавец каким хошь складом писать умеет — и с наклоном, и прямо. Зря я что ли сказал, что ему глотку нужно перерезать? Да будь он мне сыном, не племянником, я и тогда всадил бы в него пулю!

Фойбл. Какое вероломство! А вы уверены, сэр Роуланд, что это его рука?

Уейтвелл. Уверен ли? Так же, как в том, что я живой, здесь стою и люблю-обожаю этот перл Индии! Да у меня карманы набиты такими же его Эпистолами!

Леди Уишфорт. Возможно ль!..

Фойбл. Еще спасибо, что вы, сэр Роуланд, оказались при этом. Вот зачем мистер Мирабелл потихоньку являлся нынче днем к нашей барышне! Я заподозрила недоброе, как он мимо меня прошмыгнул: он все физиономию, от меня прятал.

Леди Уишфорт. Возможно ль! Что я слышу: этот каин проник в мой дом! Теперь вспоминаю, что моя племянница вдруг куда-то запропастилась, когда сэр Уилфул собирался ей объясниться.

Фойбл. В самый тот час мистер Мирабелл и дожидался барышню в ее комнате. Побоялась я вам о том доложить: как бы, думаю, не разволновались, ожидая сэра Роуланда.

Уейтвелл. Все! Его дни сочтены.

Фойбл. Сэр Роуланд, голубчик вы наш, упаси вас бог, супротив закона-то пойти!

Уейтвелл. Закона? Не боюсь я закона. Я готов умереть, мне не жалко. Я докажу вам, сударыня, свою честность и невиновность, хотя бы мне это стоило жизни!

Леди Уишфорт. Милейший сэр Роуланд, не деритесь с ним на дуэли! Вдруг вас убьют? Мне тогда и на люди не выйти! А коли повесят вас — совсем уж позору не оберешься, подумайте сами, сэр Роуланд! Нет, не надо дуэли. Пойду допрошу племянницу, она отпираться не станет. Заклинаю вас любовью, сэр Роуланд, откажитесь от дуэли.

Уейтвелл. Сударыня, вы заворожили меня — я подчиняюсь. И все же извольте принять мои ручательства. Я схожу за черной шкатулкой, в которой хранятся все бумаги на мое имущество, и отдам их вам в руки.

Леди Уишфорт. Милый сэр Роуланд, это и впрямь бы меня утешило! Несите шкатулку!

Уейтвелл. Нельзя ли мне принести и брачный контракт, чтобы нам подписать его нынче вечером? Вправе ли я на это надеяться?

Леди Уишфорт. Несите что хотите, только возвращайтесь живы-здоровы. Все идет на редкость удачно!

Уейтвелл. Живой или мертвый, но я вернусь, и мы поженимся вопреки всем каверзам и заведем наследника, чтобы окончательно доконать моего распутного племянника. Идем, моя неуемная вдовушка! (Читает стихи.)

Фойбл (негромко подхватывает стихи).

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Леди Уишфорт. Вон из моего дома, ехидна! Змея, которую я взлелеяла на груди! Изменница, которую подняла из грязи и ввела в дом! Сгинь! Пропади! Исчезни! Ты, верно, забыла, как стирала старые газовые косынки и мастерила парики? Я нашла тебя с посиневшим от холода носом над жаровней с потухшими угольями, когда ты что-то жевала за рваной шторкой в своей лавчонке, а вся лавчонка-то — с птичью клетку! Ступай откуда пришла! Дохни с голоду!

Фойбл. Душенька-барыня, я готова на коленях просить прощенья!

Леди Уишфорт. Прочь от меня! Живи своим умом! Открой продажу всякого хлама, вывеси его на веревке у питейного ларька или где-нибудь на Задворках, где разносчики торгуют балладами[301]. Развесь там опять шейный платок весь в дырах, ярд пожелтевших бумажных кружев, а на лотке разложи — траченую молью маску, набор шпилек, детскую скрипку, ожерелье с побитыми стекляшками и стеганый ночной колпак на одно ухо. Открывай торговлю — милости просим! Или, скажешь, не таков был твой товар, вероломная ты шлюшонка! Да, милочка, больше тебе нечем было торговать, когда я подобрала тебя, приблизила к себе и позволила заправлять всем домом. Чан, запамятовала, да? Уж теперь ты, небось, нагрела руки!

Фойбл. Душенька-барыня, прошу вас — выслушайте меня! Запаситесь терпением на одну минуточку! Я во всем повинюсь! Это он меня попутал — мистер Мирабелл. Да разве ж меня одну обольстил его лживый язык? Он ведь и вашу милость смущал, а уж не у вас ли ума палата? Так как же мне, бедной да неученой, себя защитить? Ах, сударыня, и чего только он мне не сулил, вы бы знали! Клятвенно меня заверил, что через это вашей милости никакого ущерба! А иначе б меня и богатствами Индии не склонить, чтоб замыслить что за спиной госпожи, от которой мне только добро да ласка.

Леди Уишфорт. Это как же такое?! Обхитрить меня, выдать замуж за бывшего лакея, превратить в подстилку для истрепанного сводника — и, по-твоему, в том никакого ущерба? Да ты, милая, бесстыжа, как актерка, что лезет на сцену с пузом.

Фойбл. Погодите, сударыня, выслушайте меня! Все равно он не мог бы жениться на вашей милости. Не мог бы, сударыня. Его брак с вами был бы незаконным, потому как он спервоначалу на мне женился, чтобы вам, значит, никакой опасности не было: не мог он с вашей милостью в постель лечь. А кабы вдруг и позарился на вашу милость, его бы в миг привлекли по закону и тут бы уж по головке не погладили. Я-то знаю. Небось разузнала, какой закон прежде, чем в дело мешаться.

Леди Уишфорт. Выходит, что я была твоим орудием, да? Способствовала твоему счастью? Пока ты старалась для Мирабелла, я устраивала твой брак? И ведать не ведаю, а они себе сводню из меня сделали! Нет, это уже переходит все границы! Нашли мне, видите ли, занятие — пособничать союзу Эбигейл и Эндрю[302]! Любуйтесь, пожалуйста, — я их поженила! Проучу вас обоих — и тебя, и твоего Филандра[303]! Ты у меня запомнишь, как венчаться на Дьюкс-Плейс, я не я! Твой голубок уже под замком. Скоро будете ворковать в одной клетке, если в нашем приходе еще есть закон. (Уходит.)

Фойбл. Ах и зачем я только родилась на свет! Зачем вышла замуж! Хороша новобрачная! Видно, ждет меня не семейный дом, а Брайдуэлл[304]! Господи, спаси и помилуй!

Миссис Фейнелл. Фойбл, милочка, в чем дело?!

Фойбл. Ах, сударыня, хозяйка пошла за констеблем. Меня отдадут под суд и отправят в Брайдуэлл щипать пеньку. Бедняжку Уейтвелла уже схватили.

Миссис Фейнелл. Не горюй, Фойбл, Мирабелл не замедлил поспешить ему на выручку. Это дело рук Марвуд и моего муженька.

Фойбл. Да, сударыня, я знаю. Она была в господском кабинете и подслушала, что вы мне рассказывали перед обедом, послала миледи письмо, только ничего у нее не вышло, и тогда мистер Фейнелл все подстроил так, чтоб схватили Уейтвелла, когда тот отлучился — вроде бы за документами. А той порой миссис Марвуд возьми да и выложи все моей хозяйке.

Миссис Фейнелл. Про меня в том письме не говорилось? Матушка не догадывается, что я с вами заодно? По-моему, Марвуд не сказала ей ни слова, хотя мужа моего не оставила в неведении.

Фойбл. Нет, сударыня, миледи не прочла письма до конца. Мы почти сразу его забрали. Неужто эта чертовка Марвуд рассказала мистеру Фейнеллу про вашу милость?

Миссис Фейнелл. Все, что могла — и про мои отношения с Мирабеллом и про все остальное. Теперь мы должны расстаться. Это единственное, что меня утешает.

Фойбл. Оно и вправду легче станет, как все узнаешь. Ведь ваша милость с ним квиты. Я давно могла бы вам кое-что порассказать, да только не по сердцу мне людей мутить и раздоры сеять. Куда как лучше сводить людей, чем их друг от дружки отваживать. Скажу вам: муженек ваш и миссис Марвуд уж так-то сроднились — всем родственникам на зависть!

Миссис Фейнелл. Ты в этом уверена, Фойбл? Но чем ты докажешь?

Фойбл. Готова в том присягнуть, сударыня. И миссис Минсинг тоже. Как нас миссис Марвуд обхаживала, лишь бы мы не болтали про то, что видели в тот вечер, когда вы гуляли в Гайд-Парке, а мы все числились в отлучке. Поднялись мы ненароком наверх, ну и застали их — да только нам рты заткнули. Взяла это Марвуд книгу и говорит: присягайте! А книга-то какая? Простые стихи! А если кто клялся не на Библии, то может со спокойным сердцем клятву нарушить.

Миссис Фейнелл. Уж до того это все ко времени, сказать невозможно! А вот и Минсинг!

Минсинг. Барышня желает побеседовать с миссис Фойбл, сударыня. С ней мистер Мирабелл. Он высвободил вашего муженька, миссис Фойбл, а вам советует посидеть в господском кабинете, покуда гроза пройдет. Сейчас к хозяйке не подступись! Уж так-то гневаются — страх!.. Вишь, мистер Фейнелл чего-то им наговорил: клялся там и божился, а наша хозяйка ударилась в слезы. Теперь разбушевалась, ну чисто ураган, ей-богу! Ведь муж-то ваш, сударыня, что сказал: давайте мне, мол, все женино именье, иначе я разведусь!

Миссис Фейнелл. Твоя барышня или мистер Мирабелл знают про это?

Минсинг. А как же, сударыня. Они и послали меня разведать, не протрезвел ли сэр Уилфул, и коли можно — привести его к ним. Сдается мне, что барышня решилась пойти за него: все лучше, чем деньги такие терять, ведь шесть тысяч фунтов, не шутка! Ой, Фойбл — душечка, поспешим: никак сюда идет старая леди.

Миссис Фейнелл (Фойбл). Не забудь сказать Минсинг, чтоб она, как придет час, была б готова подтвердить мои слова.

Фойбл. Не тревожьтесь, сударыня, все сделаем!

Минсинг. Все скажу, что вашей милости на пользу, а там — будь что будет! (Уходит вместе с Фойбл.)

Леди Уишфорт. Не знаю, как и благодарить вас, душа моя: вы оказали мне такую услугу! Предупредили меня вовремя, что Мирабелл лишь для вида за мной ухаживает, разоблачили этого самозванного Роуланда, а теперь приходите ко мне от моего зятя, желая спасти честь моей семьи и покрыть грехи моей дочери. Право, мой друг, если б не вы, я бы не вынесла этого порочного мира — бежала в какой-нибудь уединенный, забытый людьми уголок, где пасла бы невинных овечек в тени дерев близ журчащих струй. Ах, милочка Марвуд, покинем свет и суету, станем пастушками!

Миссис Марвуд. Сперва уладим неотложные дела, сударыня. У нас будет время подумать, куда нам бежать от общества. Вот еще одно лицо, имеющее касательство к нашим переговорам.

Леди Уишфорт. Ах дочка, дочка, ужели ты, мое дитя, кровь от крови моей и плоть от плоти, я б даже сказала — мое второе «я» — могла поступиться хоть малой толикой взыскующей добродетели! Ужель ты могла вступить на стезю порока, когда тебя всю жизнь учили одной добродетели? Нет, я не только учила тебя, я сама была для тебя примером — моделью, которой ты могла подражать, едва тебя стали вывозить в свет.

Миссис Фейнелл. Не пойму о чем вы, маменька.

Леди Уишфорт. Не поймешь? Скажешь, ты не испорченная? Скажешь, не безнравственная? Не поймешь?! А я вот последнее с себя сниму, чтобы покрыть твои блажи, твое распутство. Придется мне заложить столовое серебро и драгоценности, разорить племянницу и всего этого недостанет.

Миссис Фейнелл. Меня обошли, обманули и с вами поступили не лучше. Обвинение это насквозь лживо, лживо, как дьявольские наветы, как ваша наперсница, здесь стоящая, как друг вашей наперсницы — мой благоверный.

Миссис Марвуд. Помилосердствуйте, миссис Фейнелл! С чего вы взяли, что ваш благоверный — мой друг? О чем вы собственно говорите?

Миссис Фейнелл. Знаю, что говорю, сударыня, и вы отлично меня понимаете. Со временем все узнают про это.

Миссис Марвуд. Мне жаль, что вы так запальчивы, сударыня. Невинности пристало большее спокойствие. Я умываю руки и глубоко сожалею, что стремление быть полезной миледи и ее семье было столь дурно истолковано и навлекло на меня всякую клевету. Простите, сударыня, но я не хочу больше мешаться в дело, к которому не имею прямого касательства.

Леди Уишфорт. Ах, мой друг, я сгораю от стыда — кто мог ждать такой черной неблагодарности! (Миссис Фейнелл.) Ты на коленях должна просить прощенья, неблагодарное созданье! Всей твоей жизни не хватит, чтоб отплатить за ее услугу. (Миссис Марвуд.) Не оставляйте меня в трудную минуту! Я нуждаюсь в поддержке и вы — мой добрый гений!

Миссис Фейнелл. Говорю вам, матушка, вас обманули! И она, по-вашему, добрый гений? Да она — пиявка, которая сосет из вас кровь и отвалится, едва напьется. Нет, матушка, вам не придется нести в заклад свои инкрустированные гребни и расставаться с наличным капиталом, чтобы выпутать меня из беды. Я не сдамся без боя. Пусть они докажут свои обвинения. Я знаю, что невиновна, и готова предстать перед судом. (Уходит.)

Леди Уишфорт. А может, все же ее оклеветали, может, все-таки она невиновна? Прямо не знаю, что и думать! Поймите же, она получила безупречное воспитание, уж за это я могу поручиться — ведь я самолично пеклась о том, чтобы с детства внушить ей основы добродетели и посеять в ее младенческой душе отвращение к самому облику мужчины. Ах, мой друг, девочкой она визжала от страха, завидев мужчину! Не сойти мне с места, коли это не так! Ей разрешали играть только с теми мальчуганами, на которых были камзольчики, и все ее куклы были девочки. Единственные мужчины, которых она видела, были ее папенька и капеллан, впрочем, последнего мы тоже ухитрились выдать за женщину, благо он ходил в длиннополой рясе и не носил бороды, — и ведь до пятнадцати лет верила, подумайте!

Миссис Марвуд. Стоило ли ее так долго обманывать?

Леди Уишфорт. Иначе она б не стала учиться у него катехизису, не стала бы слушать длинных проповедей против танцев и хорового пения и иных подобных беспутств, против хождения на эти пакостные пьесы и нечестивые концерты, где похотливые дисканты визжат непристойности, а басы ревут богохульства. Она готова была лишиться чувств, стоило ей взглянуть на сборник этих безнравственных пьес или просто услышать о них! Ну могу ли я после этого думать, что моя дочь — испорченное созданье?! Да что там — просто шлюха! Она ведь до поры и в театр не смела ходить: боялась — отлучат от церкви! Ах, мой друг, я не в силах этому поверить, не в силах, не в силах! Она права: пусть он докажет свои обвинения.

Миссис Марвуд. Докажет, сударыня?! Как, вы согласитесь, чтобы ваше имя трепали в суде?! Чтоб ваша репутация и репутация вашей дочери стали достоянием своры горлопанов-стряпчих?! Чтобы люди с любопытством замирали при вашем появлении и какой-нибудь сластолюбивый старик в судейской шапочке рылся в вашем грязном белье на манер повитухи, только мужского пола. Или вы хотите, чтобы бесчестие вашей дочери перестало быть тайной; чтобы ваша история явилась темой для судейских острот и каламбуров, сделалась, вопреки всем правилам, узаконенной шуткой, чему нет примеров ни в каких реестрах, вплоть до самой Кадастровой книги[305]. Одним упоминанием о себе нарушать торжественность суда и вызывать двусмысленные вопросы на их двусмысленной латыни; наблюдать, как почтенный судья, до смерти довольный всем происходящим, ухмыляется в бороду и ерзает на подушке, точно ему перед тем дали глотнуть настойки из шпанских мух или усадили бедняжку на крапиву.

Леди Уишфорт. Ну что говорить — пытка!

Миссис Марвуд. А тут еще юнцы из Темпла[306] вроде бы для дела все записывают, и знаете зачем? Чтоб потом еще раз меж собой все обсудить и потешить рассказом трактирную челядь.

Леди Уишфорт. Час от часу не легче!

Миссис Марвуд. Это еще не все. Добро бы этим кончилось! А то ведь и так бывает: запишут репортеры — они ведь скорописью, раз-два — и в газету! Ну и пойдет по рукам! Разносчики газет примутся орать об этом во всю глотку, а голос у них покрикливей, чем у того знаменитого торговца камбалой[307] или у торговки сушеным горохом. И вы будете это слушать несколько дней кряду, пока не оглохнете.

Леди Уишфорт. Нет, я этого не вынесу! Мой друг, ступайте и все уладьте, уладьте, прошу вас! Я заплачу. Отдам все, себя, свой капитал, племянницу и ее приданое — все, все, лишь бы избегнуть скандала.

Миссис Марвуд. Поймите, сударыня, я ничего не советую. Только по-дружески разъясняю вам, раз вы сами не видите, какие тут возможны неприятности. А вот и мистер Фейнелл. Если он согласится все уладить втихую, я буду просто счастлива. Поймите, мне куда приятней будет поздравить вас с удачей, нежели выказывать вам сочувствие.

Леди Уишфорт. О я не сомневаюсь в этом, моя душечка, конечно, конечно.

Фейнелл. Сударыня, эта дама, ваша приятельница, просто одолела меня просьбами, и я согласился предоставить вам право пожизненно пользоваться вашим капиталом при условии, что вы не станете больше выходить замуж. В противном случае — штраф, какой я почту уместным.

Леди Уишфорт. Не выходить замуж?

Фейнелл. Да, никаких больше сэров Роуландов! Чего доброго, следующего самозванца мы уже не успеем вовремя разоблачить.

Миссис Марвуд. Мне думается, что миледи без колебаний примет это условие. Она уже достаточно натерпелась от мужского вероломства. К тому же, сударыня, когда мы с вами отправимся в уединенные рощи, мы навсегда простимся с подобными мыслями.

Леди Уишфорт. Да-да, конечно. А если в том возникнет настоятельная потребность, ну, скажем, для здоровья или еще почему?

Фейнелл. О, когда брачная жизнь будет вам предписана врачами, мы это обсудим. Только я оставляю за собой право самому выбрать вам жениха. Если лекарство пойдет на пользу, неважно, какой лекарь его пропишет. Далее: моя жена записывает на мое имя остаток состояния, все еще ей принадлежащий, и живет на ту сумму, которую я определю ей по своему усмотренью.

Леди Уишфорт. Но такого бессердечного обращения с женами не встретишь и в Московии!

Фейнелл. А я научился этому у придворных его величества царя Петра[308], когда зимой он вел здесь переговоры, — так вот, за перцовым бренди они открыли мне некоторые тайны семейных нравов и политики северного полушария. Право же, нам стоит кое-что у них перенять. И наконец: мне, как главе семьи и вашему зятю, причитается шесть тысяч фунтов, которые составляют половину капитала миссис Милламент, доверенную до срока вашему попечению. Она лишается этих денег — согласно последней воле и завещанию вашего покойного мужа, сэра Джонатана Уишфорта — ибо она пренебрегла вашим разумным советом и отказалась от брака с сэром Уилфулом Уитвудом, коего, будучи заботливой теткой, вы ей подыскали.

Леди Уишфорт. Но мой племянник был не в себе: он даже не сумел за ней толком поухаживать.

Фейнелл. Я пришел предъявить вам ультиматум, и никаких возражений слушать не стану.

Леди Уишфорт. Тогда хоть дайте мне время подумать.

Фейнелл. Лишь пока составляется документ, который вам надлежит скрепить своей подписью в ожидании других бумаг, более подробных и обстоятельных. В свою очередь я приму меры, чтобы все было сделано с наивозможной поспешностью. А сейчас я пойду и займусь указанным документом. Надеюсь, к моему возвращению вы успеете обо всем хорошенько поразмыслить. (Уходит.)

Леди Уишфорт. Какая беспримерная наглость, просто не знаю, с чем ее и сравнить! Что ж, неужто мне подчиниться этому бесчувственному злодею?

Миссис Марвуд. Конечно, очень печально, сударыня, что вам приходится так платиться за легкомыслие дочери!

Леди Уишфорт. Ведь говорила ей — не выходи за этого идола! Нет пошла, даже не поглядела, что срок для траура не истек. Вот ее первый муж, мой зять Лэнгуиш, так бы не поступил! Того я выбирала, а уж этого она сама. И правда, что черт попутал. Нет, тут недолго и рехнуться! Ах, мой друг, неужели мне не за что уцепиться? Так и стерпеть, чтоб пришли и ограбили?! Еще и эти двое — пожалуйста: когда же конец этим казням египетским[309]!

Сэр Уилфул. Мое почтение, тетушка.

Леди Уишфорт. Не смей называть меня теткой, поганец! Знать тебя не хочу!

Сэр Уилфул. Оно конечно, я малость перебрал — все говорят. Так ведь я не нарочно, ей-богу! Ну чего вы так озлились? Сдается мне, тетушка, я никого не обидел, а коли я что не так, то я и повинюсь с охотой — чего еще требовать? Коли я что побил, я заплачу: надо фунт, так фунт выложу. Давайте-ка лучше так рассудим: что было, то прошло, и нечего о том вспоминать. Послушайте другое: мечтая вам угодить, надумал я жениться на кузине. Так что будем друзьями. Мы уж все обсудили, можно и под венец.

Леди Уишфорт (племяннице). Что я слышу, милочка?! Хоть ты меня порадуй! Неужто, я не ослышалась?

Милламент. Я решила пожертвовать собой, чтобы выручить вас, тетушка, и доказать, что отнюдь не причастна к интриге, как старались вас уверить. Я велела Мирабеллу самолично явиться и подтвердить, что я действительно намерена отдать руку этому воплощению рыцарства. А что до моей помолвки с Мирабеллом, то я понудила его прийти сюда и при вас отказаться от всяких притязаний на брак. Он там за дверью, ждет разрешения войти.

Леди Уишфорт. Клянусь, эти свидетельства послушания просто возвращают мне жизнь! Но этого веролома я сюда не допущу. Боюсь у меня не хватит сил лицезреть его. Он для меня подобен Горгоне[310]: стоит мне увидеть его, и я превращусь в камень и оцепенею навечно.

Милламент. Если вы поведете себя столь неучтиво, он, обиженный вашим отказом, примется, чего доброго, настаивать на помолвке. Уж вытерпите его как-нибудь в последний раз.

Леди Уишфорт. Ты уверена, что это так? Ах, если б это было правдой и я никогда больше его не увидела!

Милламент. Вы отправляетесь с ним в путешествие, сэр Уилфул, не так ли?

Сэр Уилфул. Ей-богу, тетушка, он очень обходительный господин — пускай его войдет, а? Мы с ним побратались и стали друзьями-попутчиками. Ну вроде как Орест и Пилад[311], что ли! Он будет мне толмачом в чужих краях. Ему ведь там не впервой! Такой между нами уговор вышел: я женюсь на кузине, а он махнет со мной за море, чтоб мне, значит, компанию составить. Пойду и кликну его: я так положил себе — и все тут! Пусть кто-нибудь попробует мне помешать! (Уходит.)

Миссис Марвуд. Тут что-то не так! Попробуем разгадать.

Леди Уишфорт. Ах, душечка Марвуд, куда же вы?

Миссис Марвуд. Тут неподалеку, сударыня, сейчас вернусь. (Уходит.)

Сэр Уилфул. Не робей, дружище, я с тобой! А она, черт возьми, пусть хмурится — не съест же она тебя. И потом ты уразумей: хмуриться долго ей тоже не резон — лицо-то заемное: коли станет без удержу хмуриться, весь лоб пойдет трещинами, точь-в-точь корка у сливочного сыра, черт-те что! Только об этом молчок, друг-попутчик!

Мирабелл. Если б подлинный смысл многих фраз, обращенных мной к столь достойной даме, чистосердечное мое раскаяние и искреннее сожаление могли вызвать хоть каплю сочувствия, я был бы на седьмом небе. Ведь когда-то, сударыня!.. Но забудем об этом. Да, я заслужил, чтоб вы низринули меня с того пьедестала, на котором мне было дозволено воздыхать у ваших ног. Но прошу вас — не убивайте меня, не отворачивайтесь от меня с презрением! Я пришел не милости просить, не прощения: взываю лишь к вашей жалости. Я уйду туда, откуда уже не вернуться.

Сэр Уилфул. Ну, братец, туда я тебе не попутчик!

Мирабелл. Пожалейте ж меня, а потом забудьте — большего не прошу.

Сэр Уилфул. Ей-богу, не так-то много он просит: вам, тетушка, никакого убытку. Простите его и забудьте, вы ведь, тетушка, как-никак христианка, вам бог велел.

Мирабелл. Вникните в суть событий, сударыня, и тогда вас покинет предубеждение. Это была невинная хитрость, хотя, признаюсь, ее было нетрудно счесть зловредной. На подобные плутни нас толкает любовь, а ошибки, рожденные страстью, достойны прощенья. Поймите, я жестоко наказан: я утратил то, что мне было всего дороже; чтобы вас умиротворить, я пожертвовал сей красавицей, а с ней вместе потерял и мир, и покой, и последние надежды на счастье.

Сэр Уилфул. Не быть мне больше мировым судьей, если он не растрогал меня до слез! Пусть я никогда не взойду на корабль, коли это не такое же доброе дело, как пропустить стаканчик — взять и отдать ему девушку обратно! Простите его немедленно, тетушка, иначе я расплачусь, так и знайте. У меня с ними договор на словах, а ведь это — раз и нету! Так вот: еще один вздох моего друга-попутчика, и я отказываюсь от сватовства!

Леди Уишфорт. Только для тебя, племянничек, но имей в виду: язык у него вкрадчив да лжив! Хорошо, сударь, я смирю свой гнев, но лишь ради племянника. Я постараюсь забыть, что могу, однако условие мое таково: теперь же откажитесь от всяких видов на мою племянницу.

Мирабелл. Не замедлю подтвердить это на бумаге и по всей форме. Я уже послал слугу за документом и вручу его вам с благоговением, какое приличествует особе столь редкостной доброты.

Леди Уишфорт (в сторону). В его речах и взорах таится приворотная сила! Не случись мне его увидеть, я бы запросто наняла убийцу, чтоб тот его прикончил, а теперь он расшевелил в моем сердце огонь, тлевший под грудой пепла.

Фейнелл. Время, данное вам на размышление, истекло, сударыня. Вот документ — готовы ли вы подписать его?

Леди Уишфорт. Если даже готова, то теперь неполномочна. Моя племянница лишила меня законного основания для этого — она по моему совету выходит замуж за сэра Уилфула.

Фейнелл. Эта мистификация не пройдет, сударыня, хоть вы и очень на нее надеетесь.

Милламент. Но я действительно согласна на этот брак, сударь.

Мирабелл. А я, сударь, отказался от всех притязаний на миссис Милламент.

Сэр Уилфул. А я, сударь, настаиваю на своем праве и пойду против вас, сударь, и против вашего документа тоже. Вы тут, черт возьми, про какой-то документ толковали, так у меня тоже есть один веский довод — я его у пояса ношу — и захочу — от этой вашей грамоты останутся клочки, сэр, даже подпись не на чем будет ставить! Так что прячьте-ка поскорей свой документ, сэр, не то, ей-богу, я выну свой!

Леди Уишфорт. Угомонись, племянник, прошу тебя!

Милламент. Умерьте свой пыл, дорогой сэр Уилфул!

Фейнелл. Ах вот как! Значит, у вас здесь своя лейб-гвардия! Но меня не захватишь врасплох, и я снова повторю вам свои условия. (Леди Уишфорт.) Вы отдаете в мое ведение весь капитал и полностью отписываете мне имение моей супруги, что отвечает духу и букве данного документа. (Милламент.) В вашем согласии, сударыня, по-моему, нет надобности. О вашем отказе, мистер Мирабелл, и о ваших правах, сэр Уилфул, в нем вообще нет ни слова. А размахивать шпагой и устраивать медвежьи представления[312] вы можете, сударь, где-нибудь в другом месте: здесь это не пройдет. Советую вам подписать это, леди Уишфорт, иначе ваша любимая дочь окажется во власти стихии, как лодка с пробитым дном, и, как знать, удастся ли ей уцелеть в бурном потоке столичного злоречья.

Леди Уишфорт. Неужто никак-никак нельзя предотвратить мое разорение?! А вы, неблагодарное существо, только и живы приданым моей дочери, разве нет?

Фейнелл. Я не стану отвечать на ваш вопрос, пока все ее состояние не окажется в моем кармане.

Мирабелл (леди Уишфорт). Если вы не побрезгуете моей помощью — знаю, я не заслужил вашего доверия — я посоветовал бы вам...

Леди Уишфорт. Ну что, что?!. О спасите меня и мое дитя от разорения, от нужды, и я прощу вам былые обиды! Я соглашусь на все, лишь бы вырваться из рук этого изверга!

Мирабелл. Ах, сударыня, слишком поздно! Моя награда обещана другому. Вы распорядились судьбой той, кто только и мог расплатиться со мною за услуги. И все же, как бы там ни было, я решил помочь вам: не могу снести, чтобы с вами так бездушно поступили.

Леди Уишфорт. Что я слышу! Дорогой мистер Мирабелл, до чего же вы однако великодушны. Мне просто не верится. Но, право, я еще могу расторгнуть помолвку племянника: вы получите мою племянницу со всем ее приданым — только спасите меня от грозящей опасности!

Мирабелл. Вы не шутите? Ловлю вас на слове и ни о чем не спрашиваю. А сейчас мне надо сходить за нашими преступниками.

Леди Уишфорт. За кем угодно, прошу вас!..

Мирабелл. Я приведу камеристку Фойбл и кающегося грешника.

Миссис Марвуд (Фейнеллу). О я пропала! Эти твари продали меня и явились сюда меня обличить. (Мирабелл и леди Уишфорт подходят к миссис Фейнелл и Фойбл.)

Фейнелл. Если все должно выйти наружу, что ж, пусть их знают! Так поступают в свете! Напрасно они надеются, что я отступлюсь или дам им поблажку. Я буду неумолим.

Фойбл (леди Уишфорт). Конечно, сударыня, я готова поклясться на Библии.

Минсинг. И я тоже, сударыня.

Леди Уишфорт. Ах, Марвуд, Марвуд, и вы вероломны?! И вы, моя наперсница, меня обманули? Ужели вы так бесчестны, что пошли на сговор с этим негодяем?

Миссис Марвуд. А вы так неблагодарны, так пристрастны, что поверили двум продажным шлюхам, оклеветавшим меня?

Минсинг. Продажным? Посовестились бы, сударыня! Мы же вас с мистером Фейнеллом на чердаке застали, только вы нам рты заткнули: стихи Мессалины[313] заместо Библии подсунули. А теперь выдумали — продажные!! Да кабы мы были продажные, мы бы молчали: вы бы сумели нас купить!

Фейнелл (Минсинг). Прочь, жалкая тварь! Ты, видно, лишь для этого и годна. Небось, опять мистер Мирабелл все подстроил? Хватит, мне некогда! А ты, моя женушка, расплатишься за все! Оставлю тебя без гроша — нечем будет прикрыть наготу. Коли нет в тебе стыда, ходи нагая!

Миссис Фейнелл. Я презираю тебя и бросаю вызов твоей злобе! Ты чернишь меня понапрасну, а я — я доказала твое вероломство. Ступай к своей сообщнице — я не стану называть ее — и вместе с ней подыхай с голоду!

Фейнелл. Этого не случится, милочка, пока у тебя будет хоть несколько пенсов. (Леди Уишфорт.) А теперь кончайте ломать комедию, сударыня!

Леди Уишфорт. Ах, мистер Мирабелл, какой толк с того, что мы его разоблачили!

Мирабелл. Все в свое время. А сейчас, с вашего разрешения, сударыня, войдет второй преступник, он же — кающийся грешник.

Леди Уишфорт. А вот и вы, сэр Роуланд! Что скажете, штукарь?

Уейтвелл. Да вот, пришел услужить вашей милости. Я все-таки принес ту черную шкатулку, сударыня.

Мирабелл. Подай ее. Помните, сударыня, вы обещали!

Леди Уишфорт. Ну да, сударь, конечно!

Мирабелл (Уейтвеллу). А те господа далеко?

Уейтвелл. Да тут, по соседству: глаза продирают, с трудом их растолкали.

Фейнелл. Меня все это не касается, черт возьми! Я не намерен терять время на разбирательство ваших дел.

Петьюлент. В чем дело? Что за шум?

Уитвуд. Вот именно, черт возьми! Зачем, скажите, вы все тут собрались, как действующие лица в конце пьесы?

Мирабелл. Я хочу вам напомнить, господа, что однажды я попросил вас скрепить своей подписью документ.

Уитвуд. Как же, помню. Мою руку нетрудно узнать. Вот Петьюлент, кажется, поставил крест.

Мирабелл. Ну зачем зря говорить. Его подпись вполне разборчива, можете убедиться сами. А помните ли вы, господа, о чем гласит сей документ? (Открывает шкатулку.)

Уитвуд. Что-то не припомню.

Петьюлент. И я тоже. Я не читал. Я подписывал.

Мирабелл. Прекрасно. Так я вам скажу. Сударыня, вы обещали!

Леди Уишфорт. Ну да, сударь, и сдержу свое слово.

Мирабелл. Итак, мистер Фейнелл, пора вам узнать, что супруга ваша в бытность вдовой, еще до того, как вы обманом вынудили у нее эту мнимую дарственную на часть имения...

Фейнелл. Выражайтесь поосторожней, сударь!..

Мирабелл. Постараюсь, сударь. Так вот, эта дама, тогда еще вдова, возымела, очевидно, некоторые подозрения относительно вашего постоянства и уживчивости, чего дотоле не питала по причине своего увлечения и влюбленности, и, послушавшись добрых друзей и людей сведущих, заглянула в отечественные законы и составила на мое имя эту доверенность с рядом льгот для себя. Вот прочтите, если хотите. (Протягивает ему документ.) Может, вас, успокоит то, что написано там на обороте.

Фейнелл. Весьма возможно, сударь. Что я вижу?! Проклятье! (Читает.) «Акт о передаче всего недвижимого имущества, принадлежащего вдове Арабелле Лэнгуиш, в управление по доверенности Эдварду Мирабеллу»[314]. Это фиаско!

Мирабелл. Не стану оспаривать, сэр. Так поступают в свете. Со вдовами, например. Я полагаю, что документ этот постарше того, который вы выудили у супруги.

Фейнелл. Чертов плутодей! Ну ничего, я за себя отомщу! (Хочет броситься на миссис Фейнелл.)

Сэр Уилфул. Спокойней, сударь! А свои медвежьи представления устраивайте где-нибудь в другом месте, сударь.

Фейнелл. Вы еще услышите обо мне, Мирабелл, могу вас заверить! (Сэру Уилфулу.) Пропусти меня, выродок! (Уходит.)

Миссис Фейнелл (миссис Марвуд). Вы, по-моему, вся кипите от злости, сударыня. Дайте выход своим чувствам, а то как бы дам не задохнуться.

Миссис Марвуд. Уж я его дам — вовек не забудете! Жизнь на то положу! (Уходит.)

Леди Уишфорт (миссис Фейнелл). А ты, я гляжу, дочка, благоразумием вся в мать.

Миссис Фейнелл. Благодарите лучше нашего предусмотрительного друга, мистера Мирабелла: когда б не его советы, худо бы нам пришлось.

Леди Уишфорт. Что ж, мистер Мирабелл, вы сдержали свое обещание, теперь очередь за мной. Перво-наперво вот что: я прощаю ради вас сэра Роуланда и Фойбл. Второе дело: я отменяю помолвку племянника и племянницы, только не знаю, как лучше...

Мирабелл. Не беспокойтесь, сударыня, просто дайте свое согласие и все. Сэр Уилфул мой друг. Он пожалел влюбленных и великодушно предложил помочь. Теперь он вернется к своей затее — отправиться в путешествие.

Сэр Уилфул. Видите ли, тетушка, мне что-то неохота жениться. Моя кузина — девица тонкая, господин этот любит ее, она его, они достойны друг друга, а я решил заморские края поглядеть. Я ведь как: что надумаю — все, не жить, не быть! А ежели эти два приятеля возымеют желание постранствовать, так я буду иметь их на примете.

Петьюлент. А мне хоть ехать, хоть нет — все едино.

Уитвуд. Ей-богу, я в полном замешательстве, точь-в-точь как кутенок, попавший в танцкласс: все ноги и ноги, а выхода нет!

Леди Уишфорт. Что ж, сударь, дарю вам ее, а с ней и все радости, какие в моей власти.

Милламент. Как, этот человек не берет меня? Прикажете самой навязываться?

Мирабелл. О хоть с утра до ночи! Хватило бы только силы! (Целует ее руку.) Поверьте, сколько б я ни любил вас, а все мало. Только это меня и тревожит.

Сэр Уилфул. Послушайте, черт возьми, когда вас обвенчают, у вас будет пропасть времени на разные шалости. Впрочем, коли вам невтерпеж, мы тут покуда попляшем: надо и нам, неженатым, тоже делом заняться — чего даром-то смотреть!

Мирабелл. Пляшите на здоровье, сэр Уилфул. Только вот где нам взять музыкантов?

Фойбл. А те, что пришли развлекать сэра Роуланда, еще здесь, сударь.

Леди Уишфорт. Прямо на ногах не стою, я не я! Да как тут было не умаяться — столько волнений за день! Одно меня тревожит: ведь не уймется зятек мой, Фейнелл, — такой не отступится, нет!..

Мирабелл. Не тревожьте себя понапрасну, сударыня. Насколько мне известны его обстоятельства, он пойдет на попятный. Что до меня, то я приложу все силы для обоюдного примирения. (Миссис Фейнелл.) А пока, сударыня, разрешите мне при свидетелях вернуть вам доверенность. Пусть она послужит надежным оружием, которое обеспечит вам семейный покой. (Читает стихи.)

ЭПИЛОГ,