Коммандо

УМИРАЮЩАЯ ДЕРЕВНЯ

Места здесь были красивые: со всех сторон вздымались горные вершины — за тысячу метров каждая; меж крутых, поросших лесом склонов пролегали глубокие ущелья, по дну которых стремительно бежали хрустальные ручьи. Высоко, на просторном плато, белела березовая роща, а еще выше начинались лиственницы, их кроны отливали бледно-лиловым. Внизу, в долине, затерялась деревенька — дворов пять-шесть, не больше. Узкие полоски обработанной земли поднимались террасами по горному склону, — там выращивали сою и просо. Чем круче подъем, тем уже были участки, самый крошечный примостился на вершине. Живописный пейзаж, отрывавшийся взору случайного спутника, не позволял почувствовать тяжкий труд, какого, должно быть, стоило возделывать эти высокогорные наделы.

Террасы приходилось постоянно укреплять, чтобы удержать плодородную почву, а обработка наклонных участков требовала особого мастерства. Крестьяне обрабатывали землю специальной мотыгой с укороченной ручкой, согнувшись в три погибели. Может быть, со стороны показалось бы, что никаких особенных секретов в их работе нет, но у неумелого хозяина почва очень быстро бы истощилась. У местных жителей полноправным членом общины человек считался только тогда, когда в совершенстве постигал мастерство владения мотыгой.

Все клочки земли, хоть сколько-нибудь пригодные для обработки, были отведены под посевы, и дома притулились в самом мрачном уголке долины, куда почти не заглядывало солнце. Крошечные окошки хижин словно и не надеялись залучить внутрь сияние дня. Монотонно шумела водяная мельница, стоявшая на речке, что текла сразу за домами.

Деревенька казалась безлюдной, но легкий голубоватый дымок, поднимавшийся над крышами, говорил о том, что здесь еще теплится жизнь.

Во всей Японии трудно было найти места пустыннее этих. Молодежь уходила из горных долин, где не было даже электричества, в город, и год от года людей здесь становилось все меньше. У молодых не возникало желания возродить к жизни свою унылую родину, построить новые современные дома взамен старых. Слишком уж убоги и заброшены эти края; юности с ее мечтами и надеждами делать тут нечего. Да и невесту в этом захолустье не сыщешь. Одним словом, тоска.

Зачем держаться за нищую землю, когда можно уехать в город и заколачивать там хорошие деньги? В городе совсем другая жизнь — все блага цивилизации, женщины, выпивка, в витринах заманчиво сверкают товары на любой вкус. Пусть они тебе не по карману, но, по крайней мере, можно ими любоваться, вдыхать чудесные ароматы! Деревенская молодежь охотно бросала ветхое тонущее суденышко и пересаживалась в переполненный, несущийся неведомо куда лайнер, имя которому Город. И не способны были ее остановить ни красота величественных гор, ни вольные просторы, ни чистый воздух, ни прозрачные ручьи.

В деревнях оставались лишь старики. Они дряхлели все больше, их одолевали болезни — давали себя знать долгие годы непосильного труда и скудного питания.

Но жить все равно было нужно, как бы мало жителей в деревне ни оставалось. Груз необходимых общинных работ — рытье колодцев и оросительных каналов, расчистка снега, ремонт дорог — все тяжелее давил на плечи последних жителей. А много ли сил в старом, подорванном недугами теле? И деревни приходили в запустение, умирали. Поля давали теперь ровно столько, чтобы крестьяне могли кое-как прокормить самих себя; по вечерам деревенские ложились спать как только стемнеет — надо было экономить керосин.

Бум потребления, охвативший всю страну, обошел эти горы стороной, они стали своего рода раритетом, вызывающим любопытство городских жителей. Нередко сюда забредают туристы, любители заповедных уголков, — но только не зимой, зимой сюда не пройти. Горожанам нет дела до бедствий этих заброшенных деревушек, они приходят, чтобы отдохнуть от городской суеты, насладиться красотами природы. Для них ровный шум водяных мельниц, крытые дранкой крыши, узкие терраски возделанной земли, мерцание керосиновых ламп по вечерам — отнюдь не свидетельство убогой жизни крестьян, а, напротив, поэтичные символы очаровательной японской деревни, наброски которых так украшают дорожный альбом.

Осенней порой, когда багрово-красная листва почти вся уже опала и из рощ потянулись дымки костров, разводимых углежогами, к приютившейся в долине деревеньке по горной дорожке спустилась молодая туристка. Ей было года двадцать два, на вид — обычная городская девушка, то ли студентка, то ли служащая какой-нибудь фирмы. Путница зачерпнула воды из речки и замерла, залюбовавшись мирным деревенским пейзажем. В сиянии ясного осеннего дня запустение и нищету скрывала густая тень, и маленькие домики не казались такими уж жалкими, все поглощало роскошество радующейся солнцу природы.

Девушка, судя по всему, путешествовала одна, без спутников. Наверное, подобные походы она совершала не впервые — очень уж ловко сидел рюкзак на ее плечах.

— Какая красота, — вздохнула туристка и, прищурившись, оглядела крыши, над которыми вился голубой дымок. Если верить карте, поселок находился как раз посередине ее маршрута. Девушка зашагала к деревне, которая казалась вымершей. Ее нога наступила на что-то мягкое. Она испуганно опустила глаза и увидела валявшийся на дороге кочан капусты. Он совсем сгнил: листья почернели, в нос девушке ударил неприятный запах. Было похоже, что кочан поражен какой-то болезнью. Оглядевшись по сторонам, туристка заметила, что все капустное поле охвачено гниением.

— Что же это такое? — изумленно пробормотала она, и вдруг чей-то голос ответил:

— Это, дочка, «мягкая гниль». Как на капусту нападет, пиши пропало.

Девушка обернулась и увидела меж грядок сгорбленную старушку. Та опиралась на палку, на спине у нее была вязанка хвороста. Старуху от старости совсем скрючило — казалось, что она, уперевшись клюкой в землю, согнулась под тяжестью вязанки. Видно, совсем уж плохи были в деревне дела, если такая дряхлая старушонка сама ходила за хворостом в лес.

Но девушка об этом не думала, ее заинтересовали слова крестьянки.

— Что это за «мягкая гниль», бабушка?

— Болезнь. Ею болеют лук да капуста. Микробы какие-то, что ли. Пропал, дочка, весь урожай, прямо беда.

Старуха покачала седой головой и скорбно нахмурилась. Впрочем, горестные складки были почти незаметны на обветренном, изборожденном морщинами лице.

— Жалко. А что же вы заранее не опылили поле какими-нибудь химикатами?

Девушке было жаль крестьян, но разве могла она, горожанка, понять отчаянное положение, в котором оказались деревенские. Вряд ли слово «голод» вообще входило в ее лексикон.

— Ох! Как заметили — уж поздно было.

Старуха махнула рукой, словно вспомнив, что жаловаться чужому человеку все равно без толку, подтянула повыше вязанку и заковыляла к ближайшему дому. Туристка отправилась дальше; путь, который предстояло пройти, занимал ее больше, чем какая-то капуста.

День начинал клониться к вечеру, но небо по-прежнему было ярким, легкие белые разводы облаков, словно размашисто нанесенные кистью, предвещали прекрасную погоду.

Деревня осталась позади, теперь девушка шла по краю болота, через смешанный лес. Здесь, внизу, было тихо, но выше, наверное, дул ветерок — верхушки деревьев слегка шелестели. Временами плеск речной воды слышался отчетливее, и казалось, что это человеческий шепот.

Дорожка постепенно шла на подъем. Небо становилось уже, потому что долина осталась позади, и теперь склоны гор сдвинулись ближе. Отсюда было уже недалеко до невысокого перевала.

То и дело на дорожке попадались кучи палой листвы, она еще не пожухла и не успела утратить свою осеннюю раскраску. В глазах рябило от желтокрасных пятен, от ярко-синего неба. Когда девушка раздвигала ветки деревьев, на нее то и дело падали последние листочки.

Путешественница разгорячилась от подъема, дыхание участилось. На душе у нее было легко и радостно. Она совсем не боялась бродить по этим глухим горам одна.

Знакомые много раз советовали ей прекратить эти походы в одиночестве, но девушка ничуть не опасалась жителей гор. Она считала, что даже горожанин в этих благословенных местах становится чище душой.

Конечно, маловероятно, что окружающая среда способна до такой степени менять человеческую натуру, но девушка ходила в горы, чтобы очиститься от грязи города, и поэтому ей казалось, что каждый попадающий сюда хотя бы на время делается лучше.

И надо сказать, что до сих пор ей ни разу не приходилось раскаиваться в своем оптимизме. Иногда что-то шуршало в траве или вздрагивали ветви, но то были птицы или безобидные лесные зверьки. Временами встречались лесорубы, углежоги или охотники, но они ей не докучали. Скорее уж, приходилось опасаться своего брата туриста, обшаривающего незнакомку любопытным взглядом.

Вдруг шум воды стал слышнее — это перестал дуть ветер. Плеск еще больше подчеркнул царившую вокруг тишину. Впереди, в кустах, раздался шелест. Думая, что это заяц или обезьянка, девушка повернула голову — и замерла от ужаса. Возле дерева стояло какое-то невероятное, жуткое существо. Оно все было зеленое, лишь на черном лице свирепо сияли два белых глаза. В руках чудовище держало нечто вроде палки. Взгляд его неотрывно и злобно следил за девушкой.

Парализованная страхом, она не могла пошевелиться. Лишилась она и голоса. Страшилище, очевидно, тоже было поражено неожиданным столкновением.

Вот оно тронулось с места и, покачиваясь, двинулось к девушке. Кошмарное существо протянуло вперед руку и прохрипело:

— Есть… Дай еды…

Оказывается, это человек! Но как мало походил он на тех людей, что изредка встречались туристке в горах. От всей его фигуры исходила какая-то страшная, звериная угроза. Услышав человеческий голос, девушка очнулась. Способность двигаться вернулась к ней, но страх не стал меньше.

— Помогите! — закричала она, не помня себя от ужаса.

Незнакомца испугал ее истошный крик.

— Ты что?! — оторопело рявкнул он и бросился к ней.

Девушка развернулась и кинулась бежать. Спасение ей виделось только в одном — добежать до деревни, которую она совсем недавно миновала.

— Стой! — крикнул сзади тот, и послышался топот ног.

«Догонит — убьет!» Одна эта мысль владела девушкой, и от ужаса ноги несли ее вниз по дорожке с немыслимой быстротой. Вон впереди уже болото, пробежать через рощу, а там деревня! Только бы туда добежать, только бы добежать!

Безумная гонка продолжалась. К счастью для девушки, чудовище, кажется, было ранено — оно понемногу отставало.

Показалась окраина деревушки. Но расстояние все еще было велико, и девушку охватило отчаяние — ей казалось, что шумное дыхание настигает ее.

— Помогите! На помощь! — крикнула она из последних сил. Но деревня не подавала признаков жизни. Возле домов не было видно ни души, мягкое осеннее солнце ласково освещало этот мирный уголок, далекий от потрясений и мирской суеты.

Невероятное известие об убийстве всех жителей поселка Фудо, что в уезде Симохэй префектуры Иватэ, поступило в полицейский участок Мияко одиннадцатого ноября около одиннадцати часов утра. Сообщила о трагедии медсестра, пришедшая в деревню с обычным обходом. Еще издалека она услышала лай бродячих собак, сбежавшихся со всей окрути, и увидела стаю ворон, кружившую над крышами. В поселке Фудо не было ни электричества, ни телефона. Перепуганной медсестре, женщине далеко не молодой, пришлось бежать целых десять километров до своей деревни Какиноки.

Местный полицейский позвонил в участок и немедленно отправился в Фудо проверить чудовищную весть, прихватив с собой добровольную пожарную дружину.

Медсестра твердила лишь, что все деревенские убиты, больше от нее ничего невозможно было добиться. Но если кто-то действительно убил всех жителей поселка Фудо — а там проживало тринадцать человек, — преступление было из ряда вон выходящим. Уезд находился в самом центре горного массива Китаками, получившего название Японского Тибета; безлюднее мест не было во всей префектуре Иватэ, которая, как известно, имеет наименьшую плотность населения в стране; на квадратный километр в горах приходится всего несколько жителей.

Поселок Фудо в последние годы совсем пришел в запустение, да это и понятно. Какая девушка вышла бы замуж за местного, если он не мог предложить ей ничего, кроме непосильного труда и нищенского существования? Своя молодежь и та давным-давно уехала отсюда в город. Здесь, в умирающей деревне, ждать было нечего, и молодые уезжали искать работу и заводить семью в другие края. Сколько раз повторялась одна и та же история: сын обещает отцу жениться в городе, а потом вернуться с семьей в родную деревню, но напрасно ждут его домашние — когда парень приищет себе невесту, его уже никакими силами не оторвать от города. Кто же, окунувшись в купель развеселой городской жизни, вернется в унылый, разоренный край влачить жалкое, полуголодное существование? И в конце концов не сын приводил жену в родительский дом, а старики перебирались к молодым в город.

Население сокращалось такими быстрыми темпами, что скоро поселок стал не в состоянии обеспечивать себя медицинским обслуживанием, пожарной охраной, школой, ремонтом дорог. Некому теперь было следить за здоровьем и безопасностью жителей деревеньки. Лишь один-два раза в месяц сюда заглядывала медсестра из большого села Какиноки; во время очередного обхода она и обнаружила страшную картину.

Края эти издавна славились миром и покоем, более тяжких преступлений, чем кража домашнего скота, тут испокон веков не случалось, разве что подерутся между собой какие-нибудь приезжие из города. Убийство, да еще такое бесчеловечное, просто не укладывалось в голове, по любым меркам это было преступление чрезвычайное. Из полицейского участка Мияко сразу позвонили в префектурное управление, а затем сам начальник участка, собрав всех незанятых сотрудников, отправился к месту побоища.

Группа прибыла в Фудо в третьем часу. Поселок уже оцепили добровольцы из деревни Какиноки. Навстречу вновь прибывшим вышел местный полицейский. Увидев мрачное выражение его лица, начальник участка понял, что невероятное сообщение было правдой.

— В живых кто-нибудь остался? — спросил он, все еще не веря до конца.

— Убиты все.

— И дети?

— Смотрите сами.

Начальник участка огляделся. Деревенька напоминала поле боя.

Согласно регистрационным спискам, в поселке Фудо вплоть до последнего времени проживало пять семей.

Семья Нагаи: Сонъити (5 3 года, земледелец и охотник), Ёси (51 год), Масаэ (15 лет, ученица третьего класса средней школы), Ёрико (8 лет, ученица второго класса начальной школы).

Семья Утияма: Масудзабуро (67 лет, земледелец), Тиё (63 года).

Семья Одзава: Маса (7 3 года, вдова земледельца).

Семья Сэгава: Торао (5 9 лет, земледелец), Тонэко (5 8 лет), Томэо (10 лет, ученик пятого класса начальной школы).

Семья Тэдзука: Симпэй (65 лет, земледелец и углежог), Суэ (65 лет), С узко (9 лет, ученица четвертого класса начальной школы).

Вот и все. А когда-то в деревне было тридцать дворов и около восьмидесяти жителей. Теперь остались только старики с внуками, взрослые дети жили и работали в городе.

Дома в поселке были расположены так: на северной окраине жила семья Нагаи, потом Утияма, потом Одзава, Сэгава и Тэдзука. Посередине деревню пересекала речушка. Дома Утияма и Одзава стояли на правом ее берегу, а Нагаи, Сэгава и Тэдзука — на левом. Вдоль речки с юга на север шла проселочная дорога к перевалу. Домов до самого перевала в том направлении больше не было.

Тела семи человек — Ёси и Масаэ Нагаи, супругов Утияма, Тонэко Сэгава и ее внука Томэо, Симпэй Тэдзука — были обнаружены внутри домов. Сонъити Нагаи и его дочь Масаэ лежали в поле, на берегу речки; Маса Одзава нашли во дворе ее дома, она упала ничком, обхватив голову руками. Торао Сэгава лежал на пороге своей лачуги. Суэ Тэдзука и ее девятилетнюю внучку убили в роще, возле речки.

У всех жителей деревни на голове и туловище были глубокие раны, нанесенные массивным рубящим предметом — топором, колуном или секачом. Голодные бродячие псы уже успели обглодать трупы.

Семьи Нагаи, Утияма и Сэгава в момент убийства, очевидно, сидели за столом — на полу валялись тарелки и остатки скудной трапезы: просяная каша, суп из редьки, гречневая каша. Скорее всего, это был ужин. В обеденное время дети находились бы в школе, да и вряд ли днем в деревне собрались бы все жители. К тому же в четырех из пяти домов на столе стояли керосиновые лампы.

Видимо, дело было так. После трудового дня крестьяне уселись за скромный ужин в семейном кругу, и вдруг на поселок напал неизвестный маньяк, одержимый жаждой крови. Безвольно раскинувшиеся тела крестьян, очевидно и не помышлявших о самообороне, красноречиво говорили о неожиданности и стремительности жестокого нападения. Скорее всего, большинство жителей деревни погибло, толком не поняв, что происходит. Они не успели даже испугаться.

Разве могло им прийти в голову, что кому-то понадобится врываться с оружием в руках в их нищую, забытую богом деревню? Во всей Японии, наверное, не сыскать края беднее, чем этот, но зато тут всегда были мир и покой.

Убийства, судя по всему, совершил один человек — все раны были нанесены идентичным оружием.

Преступник, очевидно, ворвался сначала в дом Утияма и убил обоих супругов, потом напал на семью Нагаи, двоих зарубил прямо за столом, погнался за Сонъити и Масаэ и настиг их в поле. Потом он кинулся к дому Одзава, но старуха заметила его и, почувствовав опасность, попыталась спастись. Убийца догнал ее во дворе. Затем он оказался у дома Сэгава. Одним ударом свалил вышедшего на крики хозяина, расправился с пожилой женщиной и мальчиком и двинулся к соседнему двору, где жили Тэдзука. Видимо, жильцы последнего дома уже поняли, что в поселке происходит неладное. Симпэй велел жене и внучке бежать, а сам попытался остановить зверя. О том, что старик не сдался без борьбы, свидетельствовали многочисленные раны на его руках и лице. Однако один, да еще без оружия, справиться с убийцей он не смог и в конце концов рухнул под ударами. Бабушку с внучкой чудовище настигло уже в роще, у самой реки.

Убийство было непревзойденным по жестокости и числу жертв. Прибывшая группа отправила срочное донесение в префектуральное управление полиции и приступило к поиску следов преступника и орудия убийства.

Очень скоро в заброшенной деревушке закипела работа: из управления прибыли группа сотрудников уголовного розыска и бригада дорожной полиции, примчалась целая толпа репортеров. Даже у видавших виды криминалистов из уголовной полиции при виде такого количества крови и трупов глаза на лоб полезли.

В воздухе стоял смрад разложения. Привлеченное запахом воронье взбудоражено каркало, наблюдая за происходящим с ветвей деревьев.

— Ну и запашок, — передернулся один из инспекторов, отворачиваясь от страшного зрелища и зажимая нос.

— Еще бы, столько трупов, — вздохнул другой.

— Да нет, тут еще что-то, не только мертвечина. Гнилью какой-то несет.

— Это оттуда, — ткнул кто-то в сторону поля.

— Что там, капуста?

— Да.

— И что же это с ней?

— Видите, какого цвета листья? Это такая болезнь, «мягкая гниль» называется. Сначала на листьях появляются язвы, потом почернение, кочан расползается и гниет. Все из-за бактерий, они называются эльвинии. У моих стариков на огороде тоже такая напасть приключилась. Да-а, для этих нищих мест «мягкая гниль» на поле — страшное дело.

— Надо же, сначала урожай пропал, а потом… — Полицейские закачали головами, дивясь потоку несчастий, обрушившихся на обездоленную деревеньку.

Медицинский эксперт сказал, что смерть жителей деревеньки наступила не ранее, чем двадцать два, и не позднее, чем семнадцать часов назад. То есть преступление было совершено вчера, между пятью и десятью часами вечера.

Орудие убийства нашли на дне речки, под мостиком, что находился между домами Нагаи и Утияма. Это был обычный топор, очевидно, принадлежавший кому-то из деревенских. На рукоятке запеклась кровь, отпечатки пальцев снять не удалось.

Пока шел тщательный осмотр трупов и места происшествия, выяснилось новое неожиданное обстоятельство.

К комиссару Муранага, откомандированному из управления руководить расследованием, подошел один из сотрудников и сообщил удивительную новость:

— Шеф, не хватает одного трупа.

— Как это? Число-то ведь сходится? — непонимающе уставился на подчиненного комиссар. Муранага имел вид простоватый и совсем не походил на сыщика, но мало кто в уголовной полиции мог сравниться с ним по дотошности и въедливости. В отделе его за глаза называли «Дедом»..

— Трупов, действительно, тринадцать, но один не из деревенских.

— Да? Что, чужак затесался?

— Так точно. Поскольку число жертв совпадает с числом жителей, мы не сразу заметили, хотя это видно и по одежде.

— Ну пойдем поглядим.

Дед зашагал за инспектором к загадочному трупу.

При первом беглом осмотре одуревшая от тошнотворного зловония группа не обратила внимания на такой пустяк как одежда убитых.

Сомнение вызвала девушка, лежавшая в поле рядом с Сонъити Нагаи, ее сначала приняли за Масаэ Нагаи. Сейчас над телом сгрудились эксперты.

— Она вся измазана кровью и грязью, поэтому мы сначала не обратили на нее особого внимания. Но она явно не из местных.

На вид девушке было года двадцать два — двадцать три. Одета в белый свитер, коричневую куртку и брюки. Удар, судя по всему, сразил ее на бегу: череп сзади проломлен, на спине и плечах рубленые раны, все вокруг забрызгано кровью. Тело лежало ничком и на первый взгляд действительно ничем не отличалось от трупов крестьян.

— Похоже, туристка.

— Да, принесла ее сюда нелегкая.

— Но если она туристка, у нее должна быть сумка или рюкзак.

— А вот, валялся между грядками, возле того места, где в речке нашли топор. — Один из сотрудников протянул комиссару вывалянный в грязи рюкзак. Внутри оказались умывальные принадлежности и сменное белье.

— В рюкзаке кто-то копался. Он открыт.

— Нет продуктов — наверно, вытащили. А какие-нибудь бумаги есть?

— В кармане брюк бумажник и проездной.

— Ага, значит, можно выяснить, кто это. Немедленно займись этим. Что она, одна, что ли, по горам шлялась?

— Видимо, так.

— Раз убийце подвернулась под горячую руку случайная прохожая, выходит, кого-то из деревенских не хватает. Кого?

— Уже выяснили. Исчезла восьмилетняя Ёрико Нагаи.

— Она вчера вернулась после школы домой?

— Сейчас звонят в школу. Скоро узнаем.

— Эх, хоть бы девочка была жива.

Дети поселка Фудо каждый день ходили пешком в школу деревни Какиноки, до которой было десять километров. Впрочем, и там учеников не хватало, полностью укомплектованных классов никак не получалось. Дорога, ведущая к селу, никуда не годилась, автобус по ней проехать не мог, и детям из Фудо приходилось делать концы в двадцать километров, если считать путь туда и обратно. Особенно тяжело было зимой, когда дорогу заваливало снегом. Да и в иные времена года — например, когда налетал тайфун, — в горах случались обвалы: падали, преграждая путь, вывернутые с корнем деревья.

Иногда, когда дети сидели в школе, погода резко портилась, и им приходилось оставаться на ночь в селе, у родственников или знакомых. Последнюю неделю дни стояли ясные, но, может быть, девочка плохо себя почувствовала и домой вчера не возвращалась?

Если так, вот уж воистину — не было бы счастья, да несчастье помогло. Как бы то ни было, появилась надежда, что хоть один человек из поселка уцелел. Дед молил судьбу, чтобы так оно и оказалось.

Преступление совершил какой-то одержимый, это не вызывало сомнений. Его топор не пощадил ни стариков, ни женщин, ни детей. Если бы Ёрико в тот момент была в деревне, ей бы ни за что не спастись из лап этого чудовища.

Однако в школе сказали, что Ёрико вчера, часа в два, отправилась назад, в Фудо, вместе с Томэо Сэгава и Суэко Тэдзука. Все они учились в разных классах, но долгий путь до школы и обратно всегда проделывали вместе.

Чем же объяснить, что Томэо и Суэко погибли, а Ёрико избежала их участи? Можно было предположить одно из двух: или Ёрико рассталась с остальными двумя детьми по дороге в поселок, или преступник зачем-то увел ее с собой. Трудно представить, чтобы Ёрико, самая младшая из ребят, могла отправиться куда-то одна. Группа склонялась к версии, что ее похитил убийца. Мотив похищения был неясен, но до тех пор, пока не найден труп девочки, все же оставалась надежда.

После осмотра тела увезли на вскрытие в Мориока, административный центр префектуры. В поселке осталась группа, состоящая из сотрудников уголовного розыска, дорожной полиции и экспертов. Тщательное прочесывание окрестностей дало еще одну важную находку. Это был труп дворняжки — видимо, деревенского пса. Он валялся в лесу, метрах в пятистах к северу от деревни. Голова пса была размозжена — возможно, тем же топором, которым убиты жители деревни.

Очевидно, собака бросилась вдогонку за убийцей своих хозяев и здесь его настигла. Эксперты внимательно осмотрели труп и обнаружили в пасти пса человеческий ноготь со среднего или указательного пальца. К ногтю пристал комочек плоти.

Перед смертью собака успела укусить преступника за палец. Ноготь был крепкий, ровный, с белой полукруглой лункой у основания. Единственный след, оставленный маньяком. Но этому следу поистине не было цены. Да, верный пес, поплатившись собственной жизнью, сумел отомстить за смерть хозяев. Должно быть, после убийства тринадцати человек и такого укуса преступник с головы до ног был вымазан в крови.

Полицейских чуть не до слез растрогала самоотверженность преданной дворняги, и они решили, что постараются с максимальным эффектом использовать драгоценную улику, добытую в обмен на собачью жизнь.

После такого зверского массового убийства вся полиция префектуры, разумеется, была поднята на ноги, но за сутки, прошедшие с момента преступления, злодей мог уйти очень далеко.

На следующий день, двенадцатого ноября, в половине двенадцатого ночи был организован штаб розыска, который возглавил сам начальник первого (криминального) отдела префектуральной полиции. В группу, занятую отныне исключительно «Делом об убийствах в поселке Фудо», вошел шестьдесят один сотрудник. Несмотря на ночное время, первое совещание состоялось, как только был издан приказ о формировании штаба. После краткого инструктажа, проведенного начальником, приступили к обсуждению плана расследования. Наибольшие споры вызвали возможные мотивы этого чудовищного преступления.

Какую выгоду мог извлечь убийца из нападения на нищую, затерянную в горах деревеньку? Судя по всему, жалкое имущество крестьян осталось нетронутым. Пожалуй, единственное, что пропало, — это продукты питания, исчезнувшие из рюкзака туристки.

Впрочем, сам факт наличия в рюкзаке еды тоже не был доказан — просто логично предположить, что девушка взяла с собой что-нибудь съестное. В мешке явно шарили, но было ли оттуда что-то взято? В бумажнике убитой нашли около 18 тысяч иен, преступник к ним не прикоснулся — значит, убийства были совершены не с целью грабежа.

Среди зарубленных женщин две были молоды — незнакомка и пятнадцатилетняя Масаэ Нагаи, но экспертиза не обнаружила следов насилия. Преступник так страшно изуродовал все трупы, что опознать их оказалось непросто, однако никакого намека на надругательства сексопатологического характера не прослеживалось. Значит, и не сексуальный маньяк?

Была высказана еще такая версия: случайными жертвами оказались жители деревни, а вовсе не туристка, как считалось раньше. Преступник с самого начала охотился за незнакомкой, а крестьян, которые могли все видеть, убрал как нежелательных свидетелей.

Однако в таком случае было непонятно, почему ему понадобилось сводить счеты с девушкой на виду у всей деревни, когда кругом столько безлюдных, пустынных мест. Да и маловероятно, чтобы кто-то гонялся с топором за двенадцатью свидетелями ради убийства одного человека.

На совещании возобладало мнение, что преступление совершил человек психически ненормальный или временно находившийся в состоянии умственного расстройства.

В самый разгар обсуждения мотивов резни и судьбы пропавшей Ёрико Нагаи неожиданно подал голос молодой инспектор Китано, прикомандированный к штабу розыска от местного полицейского участка.

— Извините, но я никак не могу понять одной вещи, — робко начал он, смущенный присутствием стольких зубров сыскного дела. Молодому сельскому инспектору на таком совещании полагалось помалкивать. Китано поднялся с места, чувствуя взгляды, устремленные на него со всех сторон.

— Ну-ка, ну-ка, — обернулся к нему Дед, — говори.

И, ободренный мягким, с деревенскими интонациями, голосом комиссара, Китано продолжил:

— Собаку нашли в лесу, в пятистах метрах к северу от поселка. Ведь так?

— Так, так.

— Мы предполагаем, что преступник, убив жителей, побежал на север, там его догнала собака и он с ней расправился. Очевидно, тем же самым топором. Но ведь топор нашли в самом поселке, под мостом. Что же, выходит, преступник после убийства побежал на север, зарубил там пса, а потом зачем-то вернулся назад, чтобы кинуть топор в речку? Мне это кажется странным.

— Конечно, все было наоборот! — подхватил с места сотрудник криминальной полиции Сатакэ, свирепого вида мужчина, слывший в отделений большим умницей и прозванный сослуживцами «Чертакэ».

— То есть как наоборот? — почтительно спросил Китано.

— Мы чересчур поспешили с выводами, решив, что собаку он убил позже! На самом деле собака погибла раньше, чем жители деревни.

Вырисовывалась совершенно новая версия. Труп собаки обнаружили позднее, поэтому как-то само собой сложилось убеждение, что и убита она позже остальных. Неужели эта была ошибка?

— Значит, пес ни за кого не мстил?

— Возможно, мы сами все напридумывали. Неизвестно еще, была ли вообще эта собака деревенской. Может быть, на преступника напал бродячий пес, их по горам шляется сколько угодно. В поселке и людям-то жрать было нечего, какие уж тут собаки. Нашли мы там хоть одну собачью будку?

— Но как же все-таки быть с орудием убийства? Топор самый обычный, крестьянский. Неужели преступник сначала побывал в поселке, взял там топор, потом ушел в лес, прикончил пса и вернулся в долину убивать людей? — недоумевал Китано.

— А кем доказано, что собаке размозжили голову этим же топором? — бешено сверкая глазами, рявкнул Сатакэ на новичка. За такую вот агрессивность его и прозвали «Чертакэ».

— Я не понимаю…

Обескураженный яростным напором знаменитого инспектора, Китано стушевался.

— В отчете экспертизы сказано, что удар нанесен предметом того же типа, но откуда мы знаем, наш это топор или нет? Размозжить голову можно не только обухом топора, а, скажем, и дубиной, и металлической палкой, даже заостренным камнем, черт побери! А вдруг преступник напал на деревню, взбешенный тем, что его искусала собака?

— Но вы же сами сказали, что она бродячая…

— А он решил, что деревенская! Может, она и в самом деле деревенская, кто ее знает.

Китано молчал. Версия Сатакэ его не убедила, но он не находил, чем ее опровергнуть. Во всяком случае, несмотря на всю шаткость, версия предполагала еще один возможный мотив, а это тоже был шаг вперед.

— Его цапнула псина, отхватила ноготь, а он так разбушевался, что аж тринадцать человек порубал? — покачал головой Дед. Похоже, он хотел прийти на помощь молодому инспектору, совершенно подавленному азартным «Чертакэ».

— Дело, конечно, не в ногте, — огрызнулся последний. — Но укус мог повлечь за собой приступ буйства.

На совещании было решено вести расследование по следующим основным направлениям.

1. Выяснить личность погибшей туристки.

2. Искать Ёрико Нагаи. В особенности обращать внимание на мужчин с раной на среднем или указательном пальце, которых сопровождает девочка семи-восьми лет.

3. Подвергнуть тщательной экспертизе оставленный преступником ноготь.

4. Произвести вскрытие трупов.

5. Обращать особое внимание на людей с явными психическими отклонениями.

6. Взять пробы почвы в районе Фудо.

7. Опросить всех возможных свидетелей, которые могли оказаться поблизости от поселка в момент убийства: коммивояжеров, туристов, альпинистов, ремонтных рабочих, почтальонов, разносчиков молока и газет и т. п.

8. Выяснить личные контакты всех убитых.

9. Заняться вплотную бывшими жителями поселка, перебравшимися в город.

Учитывая серьезность преступления, данные розыска и соответствующая информация были переданы во все соседние префектуры.

Вскрытием трупов занялись патологоанатомы кафедры судебной медицины университета Тохоку; результаты предварительного осмотра полностью подтвердились. Что касается ногтя, то было установлено, что он сорван со среднего пальца правой руки; группа крови преступника АВ; это, скорее всего, здоровый мужчина в возрасте от тридцати до пятидесяти лет.

В бумажнике туристки находился железнодорожный проездной билет от города Хасиро, что находится в префектуре Ф., до столицы префектуры, города Ф., кроме того, при повторном осмотре нашли служебное удостоверение на имя Мисако Оти, двадцати трех лет, сотрудницы торговой фирмы «Сумиэ», находящейся там же, в Ф.

Связавшись с фирмой, штаб розыска выяснил, что Мисако Оти, телефонистка компании «Сумиэ», десятого ноября взяла отпуск на три дня и отправилась в поход. Убитую охарактеризовали как добросовестную, серьезную и милую девушку, пользовавшуюся симпатией сослуживцев и руководства. Правда, она не любила рассказывать о себе и свободное время предпочитала проводить в одиночестве, за вязанием или книгой. Увлекалась путешествиями, туризмом, причем, как правило, в поездки отправлялась одна, в коллективных походах, устраиваемых фирмой, не участвовала. Если ее специально приглашали, не отказывалась, но держалась довольно замкнуто. По этой причине близких друзей среди сослуживцев не имела.

Кое-кто из коллег-мужчин, привлеченный своеобразной печальной красотой Мисако, пытался за ней ухаживать, но, судя по всему, успехом эти попытки не увенчались. В фирме Мисако проработала три года, окончив перед этим местный колледж. Среди телефонисток на коммутаторе она считалась одной из наиболее опытных.

Мисако вместе с матерью и младшей сестрой жила в Хасиро, в районе Дзаймоку, находившемся в юго-западной части города. Ее отец, известный на всю Японию журналист, который основал единственную левую газету в городе — «Вестник Хасиро», в прошлом году погиб в автомобильной катастрофе.

Младшая сестра убитой, Томоко, в прошлом году окончила тот же колледж и поступила на работу в редакцию отцовской газеты. Она была младше Мисако на два года, но похожа на старшую сестру словно двойняшка. Правда, не характером: достаточно сказать, что в «Вестник Хасиро» — газету, основанную ее отцом, — она решила поступать на общих основаниях, держа конкурсные экзамены наравне с прочими претендентами.

Именно Томоко приехала в Иватэ на опознание трупа сестры.

Через три дня после преступления, тринадцатого ноября, около восьми часов утра, в деревне Канисава, что в уезде Куробэра префектуры Иватэ, местные жители обнаружили незнакомую девочку лет семивосьми, потерянно стоявшую посреди улицы. Канисава расположена километрах в тридцати к северу от Фудо, эта деревня тоже переживала тяжелые времена, но в ней все же еще оставалось дворов тридцать.

Крестьяне стали расспрашивать девочку, кто она и откуда, но та упорно молчала. Платьице ее было перепачкано, выглядела она усталой и истощенной.

Девочку отвели в один из домов, накормили — она, видно, сильно изголодалась и накинулась на еду, как волчонок. Насытившись, девочка наконец понемногу стала отвечать на вопросы. Если суммировать все, что она рассказала, выходило, что ее увел «дядя во всем зеленом», что он несколько дней таскал ее с собой по горам, а потом привел в эту деревню и оставил здесь.

Девочка не помнила ни своего имени, ни где жила раньше. Тут женщина, приведшая ребенка в свой дом, наконец вспомнила о побоище в поселке Фудо.

— Ой, деточка! А ты, часом, не из Фудо?

— Чего-чего?! — изумленно вытаращил глаза ее муж.

— Помнишь, передавали, что убийца увел с собой девочку-второклашку!

Деревня Канисава находилась в соседнем уезде, и связей с поселком Фудо ее жители не поддерживали, но расстояние было не так уж велико. Кое-кто из местных последние ночи глаз не мог сомкнуть, опасаясь, что убийца из Фудо доберется и до Канисава.

Девочка забыла обо всем, что имело отношение к ее прежней жизни; она помнила только события последних трех дней, когда ее водил по лесу «дядя во всем зеленом».

В штаб розыска сразу же сообщили, что девочка, напоминающая по описанию Ёрико Нагаи, обнаружена в уезде Куробэра. Все приметы сходились. Полиция привезла для опознания классную руководительницу Ёрико, и та подтвердила: да, это Ёрико Нагаи.

Девочка была цела, но крайне истощена, и ее пока поместили в местную больницу… Но что с ней делать потом? Ведь ее родители и старшая сестра погибли…

На время Ёрико согласились принять дальние родственники из села Какиноки, а как быть дальше, никто не знал. Пока же сотрудники штаба розыска старались выпытать у девочки как можно больше подробностей.

Однако Ёрико твердила одно и то же; ее увел «дядя во всем зеленом» и больше она ничего не помнит.

— А где вы спали по ночам? — добивался инспектор. Ведь целых три ночи они где-то ночевали с этим «дядей».

— В лесу. Было очень холодно.

— А что вы ели?

— Дядя в зеленом приносил ягоды и хурму. Все время есть хотелось.

— А как ты вообще оказалась с этим дядей?

— Я не знаю. Мы просто были вместе, и все.

— А где же твои папа, мама, сестра?

Но как только разговор заходил о родителях, Ёрико вся сжималась и умолкала. Врач из местной больницы говорил, что зверское убийство родных на глазах у девочки вызвало шок, который привел к временной потери памяти.

В конце концов так ничего выяснить и не удалось, кроме того, что преступник был одет в одежду зеленого цвета. Зачем он напал на деревню, почему пощадил только одну Ёрико, оставалось загадкой.

Девочку отправили на обследование в психиатрическую лечебницу, но там подтвердили диагноз деревенского врача: амнезия вследствие шока. Ребенок забыл все, что касалось прежней жизни, однако сохранил привычки и навыки.

Страшная гибель родных парализовала все воспоминания, и восстановление памяти в будущем представлялось врачам маловероятным. Но никто, кроме Ёрико, не присутствовал при страшном побоище и не видел убийцу. Полицейские, не в силах расстаться с последней надеждой, не оставляли в покое врачей. Всякое бывает, отвечали те, может быть, после курса лечения наметятся признаки улучшения. Возможно возвращение памяти в результате какой-либо повторной стрессовой ситуации, но ничего гарантировать нельзя.

После обследования в психиатрической больнице Ёрико еще долго водили по врачам, но она была цела и невредима. Никаких следов насилия или полового надругательства осмотр не обнаружил. Очевидно, преступник увел с собой девочку не из сексуальных побуждений. Вообще, судя по ее словам, «дядя в зеленом» был с ней добр и ласков.

Итак, Ёрико Нагаи нашлась, а расследование не стронулось с мертвой точки ни на йоту.

Томоко, сестра погибшей Мисако Оти, опознала тело.

— Мисако любила одиночество. В выходные, бывало, запрется у себя в комнате и читает или музыку слушает, — всхлипывая, рассказывала Томоко, действительно как две капли воды похожая на сестру. — Единственное развлечение у нее было — одной в поход сходить. Раза три-четыре в год ходила. Сколько раз ей все говорили: опасно одной, а она смеялась — мол, вдвоем с мужчиной опасней. К этому походу она давно готовилась, ждала его с таким нетерпением. Господи, ну какому мерзавцу понадобилось ее убивать — ведь она в жизни никому плохого не сделала!

Томоко подтвердила, что близких отношений ни с кем из мужчин у Мисако не было. Таким образом, версия о том, что Мисако Оти оказалась случайной жертвой, возобладала. Ничего нового линия туристки расследованию не дала.

Первые двадцать дней розыска пролетели моментально, сотрудники штаба совсем сбились с ног, ко результат оставался равным нулю.

Чудовище, подобно урагану стершее с лица земли целую деревню, безнаказанно выскользнуло из сети, которая охватывала несколько соседних префектур, и исчезло, не оставив следа. Расследование зашло в тупик.

Дело о массовом убийстве жителей поселка Фудо перешло в разряд «нераскрытых преступлений». Сколько ни билась группа розыска, найти убийцу не представлялось возможным. Неоднократно следствию казалось, что след найден, но всякий раз очередной подозреваемый оказывался не причастным к убийству. Штаб розыска распускать не решались — слишком уж серьезным было преступление, но число сотрудников постоянно сокращалось. Органы массовой информации разнесли несчастных криминалистов в пух и прах, полицию префектуры Иватэ публично обвиняли в том, что она пригодна лишь для регулирования дорожного движения. Особенно возмущалась беспомощностью следствия общественность.

Немногочисленные — оставшиеся — сотрудники штаба, осыпаемые со всех сторон упреками и бранью, продолжали кропотливую работу по розыску следов преступника. Теперь наиболее убедительной считалась версия, что убийца так или иначе должен быть связан с поселком, и следствие дотошно изучало всех бывших жителей Фудо, уехавших оттуда за минувшие годы. Оказалось, что кое-кого из покинувших родные места разыскать не так-то просто: приходилось опрашивать родственников, знакомых, давних сослуживцев, и все ради того, чтобы установить — этот умер, тот опустился и превратился в бродягу. Мало кому из прежних обитателей погибшего поселка удалось найти счастье в городе. Создавалось ощущение, что им самой судьбой определено, и оторвавшись от деревни, остаться навек в тисках нищеты, и все попытки обрести лучшую долю, как правило, оказывались тщетными. Неблагодарное было дело — копаться в этих человеческих судьбах.

Китано, молодой инспектор из сельского участка, остался в штабе розыска. Занимаясь кропотливой повседневной работой, не дававшей ни малейшего результата, он прислушивался к себе и чувствовал, как в голове зреет некая идея.

Полицейские северной Японии тугодумы, но со следа их не собьешь. Не раз удавалось им докопаться до сути дела, которое давно уже зачислили в разряд «нераскрытых преступлений». Китано относился именно к такому типу ищеек. У него не бывало гениальных озарений, зато он шаг за шагом, медленно, но верно, продвигался по раз намеченному пути. Живет себе на свете преступник, уверенный, что правосудию никогда его не сыскать; но однажды кто-то хлопнет убийцу сзади по плечу: глядь — а это Китано.

Итак, в голове молодого инспектора оформлялась некая мысль, приобретая все более конкретные очертания. Отправной точкой ему послужила выдвинутая на самом первом совещании штаба идея о том, что целью преступления было убийство Мисако Оти, а жители деревни поплатились жизнью в силу случайного стечения обстоятельств. Впоследствии эта версия была отвергнута.

Китано поначалу придерживался того же мнения, что руководство, но с течением времени его стали одолевать сомнения.

В конце концов он решил поделиться своими соображениями с комиссаром Муранага. Печальный опыт столкновения с «Чертакэ» научил его, что на общем совещании ему лучше не высовываться.

— Господин комиссар, по-моему, нам следует вернуться к версии о том, что преступник охотился за Мисако Оти.

— Мы же проработали эту линию, сынок, она нам ничего не дала.

— Линия Мисако Оти — нет. Но что, если преступник обознался?

— Обознался? С кем же он ее спутал?

— А с сестрой. Помните, у нее есть сестра, на два года младше. Когда она приезжала на опознание, я поразился — они похожи как две капли воды.

— Постой, постой. Ты думаешь, он спутал Мисако с сестрой? — разом напрягся Дед.

Идея была совершенно неожиданной. Если она верна — значит, до сих пор все поиски велись в ложном направлении: какой смысл возиться с бывшими жителями Фудо, если крестьяне стали случайными жертвами! Правда, окружение Мисако Оти было досконально изучено еще на первом этапе расследования, но вдруг действительно ее убили по ошибке, приняв за Томоко?

— Господин комиссар, я последнее время только об этом и думаю. Ведь они так похожи — преступник мог ошибиться. Может быть, зря мы не занялись вплотную Томоко?

— Даже если так оно и было, все же я не могу поверить, сынок, что ради одной девчонки кто-то стал бы вырезать целую деревню. Ты мне объясни, чего это ему понадобилось убивать ее на виду у всего поселка?

— Я согласен, тут многое непонятно. Но, по-моему, мы зря выпустили Томоко Оти из поля зрения. Господин комиссар, позвольте мне проработать эту версию. — И Китано с надеждой посмотрел в глаза Деду.