Комментарии к жизни. Книга третья

«Для чего вся эта жизнь?»

Солнце пробивалось на грубую, покрытую галькой дорогу, и в тени большого мангового дерева было приятно. Люди из деревень шли вдоль дороги, неся на своих головах большие корзины, нагруженные овощами, фруктами и другим продовольствием для города. Главным образом это были женщины, идущие босиком, с непринужденностью болтая и смеясь, а их темные лица были открыты для солнца. Они, бывало, ставили свои ноши на край дороги и отдыхали в прохладной тени мангового дерева, сидя на земле и не слишком много разговаривая. Корзины были довольно тяжелы, и теперь каждая женщина поможет другой поставить ее корзину на голову, а последняя справлялась сама, почти становясь на колени на землю. Тогда они отправятся в путь, с постоянным темпом и необычайным изяществом движения, которое пришло из-за многих лет тяжелого труда. Это не было тем, чему учатся по выбору, это возникло из-за определенной потребности. Среди них была маленькая девочка, не больше десяти лет или около того, и у нее на голове была также корзина, хотя намного меньше, чем у других. Она все время улыбалась, играла и не смотрела прямо вперед, как делали старшие женщины, а постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть, следовал ли я за ними, и мы улыбались друг другу. Она также была босая и тоже была на долгом пути жизни.

Это была прекрасная местность, богатая и очаровывающая. Тут были манговые рощи и холмистая местность, а вода, которая все еще бежала в узких, песчаных руслах, создавала приятный шум, когда пробегала по земле. Пальмы казались возвышающимися над манго, которые были в цветах и преследуемые жужжанием диких пчел. Старые индийские смоковницы также росли по обеим сторонам дороги, которая была теперь оживлена движением ленивых волов запряженных в телеги и болтающими людьми, которые шли от одной деревни к другой по какому-нибудь пустяковому делу. Они не спешили и собирались на беседу о событиях, во всякой глубокой тени, попадающейся на их пути. Немногие имели что-нибудь на своих тощих, натоптанных ногах, и еще меньше из них имели велосипеды. Время от времени они съедали несколько орехов или какие-нибудь жареные зерна. Их окружала атмосфера нежной доброты, и они очевидно не заразились инфекцией города. На этой дороге царило умиротворение, хотя иногда проносился мимо случайный грузовик, возможно, везущий мешки с древесным углем, так ужасно уложенные, что некоторые, казалось, вот-вот свалятся в любой момент. Но они никогда не падали. Автобус, набитый людьми, приезжал мимо, сигналя угрожающе своим рожком. Но он тоже вскоре скрылся, оставляя дорогу сельским жителям и коричневым обезьянам старым и молодым, которых были дюжины. Когда грузовик или автобус проезжали с грохотом, малыши цеплялись за своих матерей. Они держались, пока все снова не стихало, и затем бросались в разные стороны по дороге, но никогда очень далеко не отходили от матерей. На их больших головах поблескивали любопытством глаза, они почесывая себя и наблюдая за другими. Наполовину взрослые обезьяны бегали всюду, гоняясь друг за другом через дороги и по деревьям, всегда избегая старших, но также не забредая слишком далеко от них. В стае был очень большой самец, старый, но активный, который сидел спокойно около дороги, присматривая за всем происходящим. Другие держались от него подальше, но когда он поднялся и пошел, все неторопливо последовали за ним, убегая и рассыпаясь в стороны, но всегда двигаясь в том же общем направлении. Это была дорога тысячи происшествий.

Это был молодой человек, пришедший в сопровождении двух мужчин примерно такого же возраста. Довольно нервный, с большим лбом и длинными, беспокойными руками, он объяснил, что был всего лишь клерком с небольшим жалованьем и бесперспективным будущим. Даже при том, что он довольно хорошо сдал экзамены в колледже, он нашел только эту работу и то с большим трудом и был доволен, что она у него есть. Он еще не был женат, и не знал, женится ли вообще когда-либо, так как жизнь была трудна, и чтобы содержать семью, нужны были деньги. Однако, он был доволен тем немногим, что зарабатывал, поскольку он и его мать могли жить на это и покупать необходимые для жизни вещи. В любом случае, пришел не из-за этого, добавил он, а совсем по другой причине. Оба его товарищи, один из них был женат, имели проблему, как у него, и он убедил их прийти с ним. Они также окончили колледж и, как он, занимали незначительные должности в офисах. Они были все опрятны, серьезны и несколько веселы, с яркими глазами и выразительными улыбками.

«Мы пришли, чтобы задать вам очень простой вопрос, надеясь на простой ответ. Хотя мы учились в колледже, но еще не совсем подготовлены к глубокому рассуждению и обширному анализу. Но мы будем внимательно слушать то, что вы будете говорить нам. Видите ли, сэр, мы не знаем, зачем вся это жизнь. Мы неохотно работали то здесь, то там, принадлежа политическим партиям, присоединяясь к социальным творцам благих дел, посещая трудовые встречи и прочую часть этого всего. И так получается, что мы все страстно любим музыку. Мы побывали в храмах и погружались в священные писания, но не слишком глубоко. Я осмеливаюсь рассказывать вам все это просто, чтобы дать вам некоторую информацию о нас самих. Мы собираемся втроем фактически каждый вечер, чтобы поговорить о проблемах, и вопрос, который мы бы хотели вам задать, такой: в чем смысл жизни, и как мы можем его найти?»

Почему вы задаете этот вопрос? И если кто-то сообщит вам, каков смысл жизни, вы бы приняли его и руководствовались бы им в вашей жизни?

«Мы задаем этот вопрос, — объяснил женатый, — потому что мы в растерянности; мы не знаем, зачем весь этот беспорядок и страдания. Мы хотели бы обсудить это с кем-то, кто не так растерян как мы, кто не высокомерен и не властный, кто-то, кто будет говорить с нами обычно, а не снисходительно, как если бы они знали все, а мы были бы неосведомленными школьниками, которые ничего не знают. Мы слышали, что вы не такой, и поэтому пришли, чтобы спросить вас, зачем вся эта жизнь».

«И не только это, сэр, — добавил первый. — Мы также хотим вести плодотворную жизнь, жизнь с определенным значением. Но в то же самое время, мы не хотим стать сторонниками какого-то учения или принадлежать какому-то специфическому учению. Некоторые из наших друзей принадлежат различным группам религиозных и политических пустословов, но у нас нет ни малейшего желания присоединиться к ним. Политически озабоченные обычно стремятся к власти для себя во имя государства. А что касается религиозно озабоченных, они главным образом легковерны и с предрасудками. Поэтому мы здесь, и я не знаю, сможете ли вы нам помочь».

Опять же, если бы нашелся какой-нибудь дурак, который бы вам сказал, что является смыслом жизни, вы бы приняли это, если, конечно, это было разумно, утешающе и более или менее удовлетворительно?

«Наверное, приняли бы», — сказал первый.

«Я бы захотел удостовериться, что это истинно, а не только лишь некоторая умная выдумка», — вставил один из его товарищей.

«Я сомневаюсь, что мы способны на такую проницательность», — добавил другой.

В этом-то все и дело, не так ли? Вы все признали, что вы довольно запутались. Теперь вы думаете, что запутанный ум сможет выяснить, какова цель жизни?

«Почему нет, сэр? — спросил первый. — Мы в растерянности, не отрицаю это, но если сквозь наше смятение мы не сможем почувствовать, в чем смысл жизни, тогда не на что надеяться».

Как бы много он ни искал и ни нащупывал, запутанный ум может только найти то, что будет дальше запутывать, это так?

«Я не понимаю, к чему вы пришли», — сказал женатый.

Мы не пытаемся прийти к чему-то. Мы переходим шаг за шагом, и первое, что надо выяснить, это, конечно, то, может ли ум или нет когда-либо думать ясно, пока он запутан.

«Ясно, что не может — быстро ответил первый. — Если я запутался, что фактически и есть, я не могу мыслить ясно. Ясное мышление подразумевает отсутствие смятения. Поскольку я в смятении, мое мышление не ясное. И что тогда?»

Факт в том, что независимо от того, что ищет и находит запутанный ум, обязательно тоже будет запутанным. Его лидеры гуру, цели, отразятся в его замешательстве. Не так ли?

«Это трудно осознать», — сказал женатый.

Трудно осознать из-за нашего тщеславия. Мы считаем, что мы умны, настолько способны к решению человеческих проблем. Большинство из нас боятся подтвердить самим себе факт, что мы запутаны, поскольку тогда нам пришлось бы признать нашу собственную совершенную неспособность решать проблемы, наше поражение, что будет означать или отчаяние, или смирение. Отчаяние ведет к озлобленности, к цинизму и к гротескным философиям. Но когда возникает истинное смирение, тогда мы можем действительно начинать искать и понимать.

«Я полностью понимаю суть того, что вы говорите», — ответил один.

Разве это также не является фактом, что выбор указывает на смятение?

«Не понимаю, как это может быть, — сказал второй, — мы должны выбрать, без выбора, нет свободы».

Когда вы выбираете? Только из-за замешательства, когда вы не совсем «уверенны». Когда есть ясность, нет выбора.

«Совершенно верно, сэр, — вмешался женатый. — Когда вы любите и хотите жениться на человеке, не примешивается никакой выбор. Только когда нет любви, вы присматриваетесь вокруг. В некотором смысле, любовь — это ясность, не так ли?»

Это зависит от того, что мы подразумеваем под любовью. Если «любовь» подстраховывается страхом, ревностью, привязанностью, тогда это не любовь, и нет никакой ясности. Но пока мы говорим не о любви.

Когда ум находится в состоянии замешательства, его поиск смысла жизни и его выбор смыслов не имеет никакого значения, не так ли?

«Что вы подразумеваете под „выбором смыслов?“

Когда все вы пришли сюда, спрашивая, в чем смысл жизни, вы искали смысл, цель, разве не так? Вероятно, вы и другим задавали тот же самый вопрос, но их ответы, должно быть, были неудовлетворительными, и поэтому вы пришли сюда. Вы выбирали, а, как мы заметили, выбор рожден замешательством. Будучи в растерянности, вы хотели быть уверенными, а ум, который стремится быть уверенным, когда он запутан, только поддерживает замешательство, не так ли? Уверенность, добавленная ко внутреннему замешательству, только усиливает замешательство.

«Это ясно, — ответил первый. — Я начинаю понимать, что запутанный ум может только находить запутанные ответы на запутанные проблемы. А тогда что?»

Давайте в это вникать медленно. Наши умы запутаны, и это факт. Тогда наши умы также мелочны, поверхностны и ограничены, это еще один факт, не так ли?

«Но мы не совсем мелочны, в нас есть часть, которая не мелочна, — утверждал женатый. — Если мы сможем найти способ выйти за пределы этой поверхностности, то сможем покончить с ней».

Это утешающая надежда, но фактически так ли это? Вы имеете традиционное понятие, что существует сущность — Атман, душа, духовная субстанция — над всей этой поверхностностью, сущность, которая может проникать и проникает через нее. Но когда мелочный ум думает, что есть его часть, которая не является мелочной, это только поддерживает его мелочность. В утверждении, что существует Атман, высшее «я» и тому подобное, запутанный, несведущий ум все еще удерживается в оковах его собственной запутанной мысли, которая является основанной главным образом на традиции, на том, чему учили другие.

«Тогда, что нам делать?»

Разве этот вопрос не слишком преждевременный? Возможно, не будет никакой необходимости предпринимать какое-то особое действие. В самом процессе понимания проблемы полностью, может произойти иной вид действия в целом.

«Вы имеете в виду, что действие, которое будет предпринято, покажет себя, когда мы будем продвигаться в нашем понимании жизни, — объяснил женатый. — Теперь, что мы подразумеваем под жизнью?»

Жизнь — это красота, печаль, радость и смятение; она — это дерево, птица и свет луны на воде, это работа, боль и надежда; она — это смерть и стремление к бессмертию, вера и отрицание Наивысшего, она есть доброта, ненависть и зависть; она — это жадность и амбиции, она — любовь и ее отсутствие; она — изобретательность и власть эксплуатации машин, она — это неуловимый экстаз; она — это ум, медитирующий, и медитация. Она — это все. Но как нашим мелочным умам подойти к жизни? Вот это важно, а не описание того, что есть жизнь. Все вопросы и ответы зависят от нашего подхода к жизни.

«Я вижу, что этот беспорядок, который я называю жизнью, есть результат моего ума, — сказал первый. — Я принадлежу ему, и он принадлежит мне. Могу я отделить себя от жизни и спросить самого себя, как я подхожу к ней?»

Вы фактически уже отделили себя от жизни, разве нет? Вы не говорите: «Я — вся жизнь» и остаетесь спокойным.

Вы хотите изменить и улучшить ее, вы хотите отклонять и удерживать. Вы наблюдатель, продолжаетесь как неподвижный, постоянный центр в этом обширном движении, и поэтому вы пойманы в конфликте, в печали. А теперь, вы, который отделен, как вы подходите к целому? Как вы подходите к этой необъятности, к красоте земли и небес?

«Я подхожу к ней, какой я есть, — ответил женатый человек, — с моей мелочностью, прося о бесполезных ответах».

То, чего мы просим, мы и получаем. Наши жизни мелочны, посредственны, почти пусты и привязаны к рутине. И боги тривиального ума так же глупы и тупы, как и их создатели. Живем ли мы во дворце или в деревне, являемся ли мы клерками в офисе или занимаем могущественные посты, факт в том, что наши умы являются мелочными, узкими, честолюбивыми, завистливыми. И это с такими-то умами мы хотим выяснить, есть ли Бог, что такое истина, каким бывает идеальное правительство, и ищем ответы на другие неисчислимые вопросы, которые возникают.

«Что же мы можем сделать?»

Умрите по отношению ко всему нашему существованию, не постепенно, а полностью! Именно мелочный ум пытается бороться, имеет идеалы и системы, постоянно улучшает себя, культивируя добродетели. Добродетель прекращает быть добродетельной, когда ее культивируют.

«Я могу понять, что мы должны умереть по отношению к прошлому, — сказал первый, — но если я умру по отношению к прошлому, что будет тогда?»

Вы говорите сейчас так, что вы умрете по отношению к прошлому только, когда вам гарантируют удовлетворяющую замену того, от чего вы отказались. Это не отказ, это всего лишь еще одна выгода. Мелочный ум, желая знать, что там после того, как умираешь, найдет свой собственный мелочный ответ. Вы должны умереть по отношению ко всему известному для того, чтобы возникло неизвестное.

«Я задал тот вопрос из-за неосмотрительности. Я действительно понимаю, сэр, о чем вы говорили, и это не вежливое или просто словесное заявление. Я думаю, что каждый из нас глубоко почувствовал суть всего этого, и это чувство важно. Из-за этого чувства, может, и произойдет действие. Можно нам снова прийти?»