Комментарии к жизни. Книга третья

Свойство простоты

Омытые дождем холмы искрились в утреннем солнце, и небо позади них было ярко-голубым. Долина, полная деревьев и ручьев, расположилась высоко среди холмов. Не слишком много людей жили там, и присутствовала чистота одиночества. Там было множество белых зданий с соломенными крышами и многочисленные козы и рогатый скот. Но долина была вне дороги, и обычным способом вам не обнаружить ее, если только вы не знаете или вам не скажут о ее существования. У входа в нее проходила непыльная дорога, и, как правило, никто не входил в долину без какой-то определенной цели. Она была неиспорченной, изолированной и удаленной, но тем утром казалась особенно чистой в своем уединении, и дожди смыли пыль многих дней. Камни на холмах оставались все еще влажными в утреннем солнце, и сами холмы, казалось, наблюдали, ожидали. Они простирались с востока на запад, и солнце вставало и садилось среди них. Один такой холм возвышался на фоне синего неба подобно храму, высеченному из живого камня, квадратный и роскошный. Дорожка прокладывала свой извилистый путь от одного конца долины до другого, и в определенной точке по этой дорожке можно было заметить изваяние в виде холма. Установленный чуть далее, чем другие холмы, он был более темный, более тяжелый, наделен великой силой. Около дорожки нежно журчал ручей, протекая в восточном направлении к солнцу, и широкие колодцы были наполнены водой, в которой содержалась надежда на лето и далее. Бесчисленные лягушки создавали громкий шум по всему протяжению того тихого ручья, а большая змея пересекла дорожку. Она совсем не спешила и передвигалась лениво, оставляя след в мягкой, сырой земле. Почуяв человеческое присутствие, она остановилась, а ее черный, разветвленный язык выбрасывался туда и обратно из заостренного рта. Через время она возобновила свое путешествие в поисках пищи и исчезла среди кустов и высокой, колыхающейся травы. В это прекрасное утро было приятно находиться под большим манговым деревом, которое стояло рядом с открытым колодцем. В воздухе стоял аромат недавно омытых листьев и запах манго. Солнце не проникало через густую листву, и вы могли сидеть там, на плите скалы, которая в течение долгого времени оставалась все еще влажной.

И долина, и дерево существовали в уединении. Эти горы были одними из самых старых на земле, и поэтому тоже знали, что значит быть уединенными и далекими. Одиночество грустно с подползающим желанием быть в связи, не быть отрезанным, но это чувство отдаленности, уединение было связано со всем, было частью всех вещей. Вы не осознавали, что одни, потому что были деревья, камни, журчащая вода. Вы только осознаете свое одиночество, но не уединение, и когда вы познаете его, то становитесь действительно одиноким. Горы, ручьи, тот человек, проходящий мимо, были все частью этого одиночества, чья чистота содержала в себе всю нечистоту, но не была загрязнена ею. Но нечистота не могла разделить его одиночество. Именно нечистота познает его, она обременена горем и болью существования. Сидя там, под деревом, когда большие муравьи пересекали вашу ногу, в том неизмеримом одиночестве присутствовало движение бесконечной вечности. Это не было движение, охватывающее пространство, но движение в пределах его самого, пламя в пределах пламени, свет в пределах пустоты света. Это было движение, которое никогда не остановится, поскольку оно не имело никакого начала и поэтому никакой причины закончиться. Это было движение, которое не имело направления, и таким образом охватывало космос. Там, под деревом, само время стояло неподвижно, подобно горам, и это движение охватывало его и шло за его пределы, так что время никогда не могло настигнуть движение. Ум никогда не мог прикоснуться его краешка, но ум был этим движением. Наблюдатель не мог угнаться за ним, поскольку он был способен только следовать за его собственной тенью и за словами, которые прикрывали ее. Но под тем деревом, в этом уединении не было ни наблюдателя, ни его тени.

Колодцы были все еще полны, горы все еще наблюдали и ждали, а птицы все еще влетали и вылетали из листвы.

В освещенной солнцем комнате сидел какой-то мужчина, его жена и их друг. Там не было стульев, а лишь соломенная циновка на полу, и мы все уселись на ней. Из двух окон одно было видом на обветренную глухую стену, а через другое были видны несколько кустарников, которые нуждались в поливе. Один был цветах, но без аромата. Муж и жена были довольно зажиточные и имели взрослых детей, которые жили самостоятельно. Он был на пенсии, и они имели небольшой собственный участок за городом. Они редко приезжали в город, сказал он, но специально приехали, чтобы послушать беседы и обсуждения. В течение трех недель встреч никто не коснулся их особой проблемы, и поэтому они снова здесь. Их друг, пожилой, лысеющий, седовласый мужчина жил в городе. Он был известным адвокатом с превосходной практикой.

«Я знаю, что вы не одобряете нашу профессию, и иногда я думаю, что вы правы, — сказал адвокат. — Наша профессия не такая, какой она должна быть, а какая профессия такая? Три профессии: адвокат, солдат и полицейский, как вы говорите, вредны для человека и позор для общества, а я включил бы и политика. Занимаясь мой профессией, я не могу так поздно оставить ее, хотя много размышлял над этим вопросом. Но я здесь не для того, чтобы говорить об этом, хотя я бы очень хотел воспользоваться возможностью так сделать. Я пришел с моими друзьями, потому что их проблема также интересует и меня».

«То, о чем мы хотим говорить, довольно сложно, по крайней мере, насколько я понимаю, — сказал муж. — Мой друг, адвокат, и я интересовались много лет религиозными вопросами, не просто обрядностью и убеждающими верованиями, а кое-чем намного большим, чем обычные атрибуты религий. Говоря за себя самого, я могу сказать, что медитировал в течение множества лет над различными вопросами, имеющими отношение к внутренней жизни, и я всегда обнаруживаю, что блуждаю по кругу. В данный момент я не хочу говорить о назначении медитации, а разобраться с вопросом о простоте. Я чувствую, нужно быть простым, но я не уверен, что понимаю, что такое простота. Как и большинство людей, я очень сложное существо, и возможно ли стать простым?»

Стать простым означает продолжать быть в сложности. Невозможно стать простым, а нужно приближаться к сложности с простотой.

«Но как может ум, который является очень сложным, подходить к какой-то проблеме просто?»

Быть простым и становиться простым — два совершенно разных процесса, каждый из которых ведет в разном направлении. Только, когда желание стать заканчивается, есть действие бытия. Но прежде, чем мы вникнем во все это, можно поинтересоваться, почему вы чувствуете, что должны обладать качеством простоты? Каков мотив за этим побуждением?

«На самом деле, я не знаю. Но жизнь становится все более и более сложной, идет более сильная борьба, с нарастающим безразличием и разрастающейся поверхностностью. Большинство людей живет на поверхности и делает из этого много шума, и моя собственная жизнь не очень глубока, поэтому я чувствую, что должен стать простым».

Простой во внешнем проявлении или внутри?

«И так, и так».

Является ли внешнее проявление аскетизма — иметь мало одежды, есть только один раз в день, обходиться без обычного комфорта и так далее — признаком простоты?

«Внешний аскетизм необходим, не так ли?»

Мы обнаружим истинность или ошибочность этого через время. Вы думаете, что это простота загромождать ум верованиями, желаниями и их противоречиями, завистью и жаждой власти? Есть ли простота, когда ум поглощен его собственным продвижением в добродетели? Является ли поглощенный ум простым умом?

«Когда вы ставите вопрос таким образом, то становится очевидным, что это не простой ум. Но как уму можно очиститься от его накоплений?»

Мы еще не дошли до того момента, не так ли? Мы видим, что простота это не вопрос внешнего проявления, и что, пока ум переполнен знаниями, опытами, воспоминаниями, он не прост в действительности. Тогда, что такое простота?

«Я сомневаюсь, что смогу дать правильное ее определение. Такие вещи очень трудно передать словами».

Мы же не ищем определение, верно? Мы найдем правильные слова, когда будем иметь чувство простоты. Поймите, что одна из наших трудностей в том, что мы пытаемся найти адекватное словесное выражение, не прочувствовав качество, сущность явления. Мы вообще когда-либо чувствуем что-нибудь напрямую? Или мы чувствуем все через слова, через концепции и определения? Мы когда-либо смотрим на дерево, на море, на небо, не формируя слова, не помечая их?

«Но как почувствовать характер или качество простоты?»

Разве сами вы не мешаете себе почувствовать ее характер, требуя метод, который вызовет ее? Когда вы голодны, и перед вами стоит пища, вы же не спрашиваете «Как мне есть?» «Как» — это всегда отклонение от факта. Чувство простоты не имеет никакого отношения к вашим мнениям, словам и умозаключениям относительно этого чувства.

«Но ум, со всеми его сложностями, всегда вставляет то, что, как он думает, он знает о простоте».

Что мешает ему пребывать с чувством. Вы когда-либо пробовали пребывать с чувством?

«Что вы подразумеваете под пребыванием с чувством?»

Вы пребываете с чувством удовольствия, не так ли? Испытав его, вы стараетесь удержаться за него, вы планируете продолжение его и так далее. А сейчас, можно ли пребывать с чувством, представленным словом «простота»?

«Мне кажется, что я знаю, какое это чувство, так что я не могу оставаться с ним».

Существует ли чувство отдельно от реакций, пробужденных словом «простота»? Существует ли чувство отдельно от слова, термина, или же они неотделимы? Само чувство и его обозначение почти одновременны, не так ли? Слово всегда создается, составляется, но чувство — нет, и очень трудно отделить чувство от слова.

«А такое вообще возможно?»

Неужели невозможно чувствовать сильно, чисто, без искажения? Чтобы чувствовать сильно относительно чего-либо, относительно семьи, относительно страны, относительно причины, сравнительно легко. Интенсивное чувство или энтузиазм могут возникать, например, через отождествление себя с верой или идеологией. Об этом известно. Можно увидеть стаю белых птиц в голубом небе и почти упасть в обморок от интенсивного чувства такой красоты, или можно отпрянуть от ужаса жестокости человека. Все подобные чувства пробуждаются словом, сценой, поступком, объектом. Но разве нет интенсивности чувства без объекта? И разве это чувство несравнимо огромное? Тогда это чувство или кое-что совсем другое?

«Боюсь, я не знаю, о чем вы говорите, сэр. Я надеюсь, что вы не возражаете, что я вам об этом говорю».

Нисколько. Существует ли состояние без причины? Если существует, то можно ли прочувствовать его, не на словах или теоретически, а фактически осознать состояние? Чтобы быть таким образом остро осознающим, словесное выражение в любой форме и всякое отождествление со словом, с памятью должны полностью прекратиться. Существует состояние без причины? Разве любовь не такое состояние?

«Но любовь чувственна, и кроме того она божественна».

Мы снова возвратились в то же самое запутанное состояние, не так ли? Делить любовь на ту и эту — это по-мирски. От этого разделения получается выгода. Любить бессловесно — без моральной преграды вокруг нее — это состояние сострадания, которое не пробуждено объектом. Любовь — это действие, и к тому еще и реакция. Действие, рожденное реакцией, только порождает конфликт и горе.

«Если можно так выразиться, сэр, это мне не по зубам. Позвольте мне быть простым, и затем, возможно, я пойму глубинное».