Коммунисты

Надежда Константиновна Крупская

Родилась 14(26) февраля 1869 года в Петербурге, в семье, известной своими демократическими и революционными традициями. Некоторое время училась на Бестужевских женских курсах, преподавала в вечерне-воскресной школе для рабочих. Участвовала в деятельности «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», основанного В. И. Лениным. В августе 1896 года арестована, полтора года провела в заключении, была приговорена к ссылке. В мае 1898 года Крупская приехала в Шушенское и 10(22) июля стала женой Ленина. В 1900–1901 годах отбывала ссылку в Уфе, работала там в местной социал-демократической организации. С марта 1901 года вместе с Лениным находилась в эмиграции, вела большую работу в редакциях большевистских газет «Искра», «Вперед», «Пролетарий». После II съезда РСДРП Крупская — секретарь заграничного отдела Центрального Комитета партии…

Первое время по приезде Надежды Константиновны Ульяновы шили в маленькой комнатке, которую сняли по объявлению у многодетной рабочей семьи. Кругом была «страшная» чистота, но изо всех углов проглядывала беспросветная бедность. Дети скоро полюбили Надежду Константиновну. Она завела свое хозяйство и поэтому часто появлялась на кухне, где практически ютилась вся семья. Очень воспитанные, дисциплинированные, ребята сначала встречали ее молча и настороженно, а затем стали с увлечением рассказывать ей о своих делах. С пристрастием расспрашивала Надежда Константиновна старших о школе, о преподавателях, о предметах, которые они проходят. Внимательно читала их учебники.

Для прописки в Мюнхене требовался паспорт. Ульяновы жили нелегально, опасаясь того, что русская полиция всегда договорится с немецкой и их вышлют на родину как «нежелательных иностранцев». Друзья достали болгарский паспорт на имя доктора Иорданова, куда вписали жену — Марицу. Многие русские эмигранты жили тогда по болгарским паспортам, и немцев не удивляло, что болгары не говорят по-болгарски, возможно, что русский и болгарский языки звучали для них одинаково.

Ульяновы жили вдали от русской колонии, чтобы не нарушать конспирации, старались не встречаться с соотечественниками разных политических группировок.

В первые же дни Владимир Ильич обрисовал Надежде Константиновне обстановку вокруг «Искры». В Мюнхене жила в то время только Вера Ивановна Засулич. Затем сразу после ссылки приехал Мартов. Плеханов и Аксельрод настаивали на перенесении печатания газеты в Швейцарию, они хотели, чтобы газета была целиком под их влиянием, хоть и не придавали ей тогда большого значения. Владимир Ильич с восторгом говорил жене: «Вот ты увидишь Веру Ивановну — это кристально чистый человек». И она действительно очень понравилась Надежде Константиновне. У Веры Ивановны был облик типичной тургеневской нигилистки — одевалась она небрежно, без конца курила, отличалась полной бытовой неустроенностью. Но из группы «Освобождение труда» она единственная не обжилась за границей, рвалась в Россию, тосковала. В 1900 году ей удалось нелегально приехать в Россию, но этого ей было мало.

Когда Владимир Ильич познакомил их, Засулич прямо сказала: «Ну, рассказывайте. От наших мужчин толку мало — одна политика, а вы мне о России, о мужике расскажите. Как там сейчас все?» И скрылась за плотной завесой папиросного дыма. Надежда Константиновна рассказывала о Москве, о Питере, о Енисее и Неве, о рабочих и работницах. С присущим ей чувством юмора передавала эпизоды из своих столкновений с полицией. А потом сама не выдержала, обняла Засулич за плечи и попросила: «А вы, Вера Ивановна, расскажите, как в Трепова стреляли». — «Вот вы о чем, — отмахнулась та, — когда это было-то? Возмутило меня общее равнодушие к судьбе политзаключенных, к полицейским издевательствам. Страшно волновалась. Да и убить я его не стремилась. Просто хотела этим выстрелом разбудить общественную совесть». Такой Вера Ивановна и осталась, ничего не умела делать вполсилы, всю себя отдавала работе. Участие в «Искре» было для нее живой связью с Россией. Вопросом жизни и смерти.

Крупская и Засулич теперь виделись постоянно. Нигилизм Веры Ивановны импонировал Надежде Константиновне гораздо больше, чем «хозяйственность» некоторых жен местных политиков, которые судачили о революции в перерывах между варкою джема и вязанием салфеток.

Очень мягкая, отзывчивая и чуткая, Надежда Константиновна была бескомпромиссна в своем отношении к людям. Замыкалась, «колючки выставляла» — как смеялась Анна Ильинична, — если что-то в человеке вызывало душевный протест. Однажды она озадачила Владимира Ильича неожиданным вопросом: «А тебе не кажется, что Юлий болтун?» Владимир Ильич любил Мартова, знал его много лет, привык к его странностям, ценил журналистский талант и ради этого прощал бесконечную говорильню. Надежда Константиновна была изумлена, как можно говорить часами, перескакивая с темы на тему, без цели, обо всем. Он приходил к Ульяновым к часу дня, приходили Вера Ивановна и Потресов. Заседания разрастались в 5—6-часовую дискуссию. Крупская видела, что Владимир Ильич устает, теряет работоспособность. Надежда Константиновна попробовала ввести новый порядок, но Юлий не мог без общих разговоров. И Надежда Константиновна казалась ему сухой — говорила только непосредственно о делах «Искры». К счастью, скоро приехал Дан с семьей, и Мартов там стал проводить целые дни.

Здесь, в Мюнхене, Надежда Константиновна знакомится с замечательной немецкой революционеркой Кларой Цеткин. Маленькая, изящная, с огромными черными глазами, всегда элегантно одетая, эта женщина загоралась, когда речь заходила о классовых битвах, о защите марксизма. Надежда Константиновна скоро привыкла к ее быстрому немецкому языку и часто беседовала с ней. Цеткин рассказывала о политической обстановке в Германии, метко характеризуя деятелей II Интернационала. Именно Клара Цеткин и редактор «Саксонской рабочей газеты» Адольф Браун помогли Владимиру Ильичу найти помещение для типографии «Искры».

Типография Германа Рау, видного социал-демократа Германии, находилась в Пробстхайде, на окраине Лейпцига, на улице Хауптштрассе, 48 (с 1922 года эта улица называется Руссенштрассе. — Авт.). Между 15 и 23 декабря 1900 года Ленин приезжал в Лейпциг, чтобы лично следить за печатанием первого номера «Искры».

Русский шрифт доставали рабочие из двух больших типографий, где печатались русские церковные книги. Наборщиком был польский социал-демократ Иосиф Блюменфельд. Жил он в Лейпциге под фамилией Вернера. Первый номер «Искры» Герман Рау переслал нелегальным путем в Бельгию и Швейцарию.

По условиям конспирации дальнейшее печатание «Искры» перенесли в Мюнхен, в типографию Максимуса Эрнста. Туда же переехал и наборщик Иосиф Блюменфельд. Он хорошо знал свое дело, быстро обучил немецкого наборщика русскому шрифту. А сам стал участвовать в нелегальной транспортировке «Искры». Все инструкции как агент «Искры» он получал от Крупской, часто бывал на квартире Ульяновых, на отдаленной окраине Мюнхена. Он познакомил Ленина и Крупскую со многими польскими социал-демократами.

Большую помощь «Искре» оказывал и Юлиан Мархлевский. В то время он входил в руководящий орган немецкой социал-демократической партии, примыкая к марксистскому крылу партии наряду с Розой Люксембург, Францем Мерингом и другими. К этому же времени относится знакомство Ульяновых с женой Мархлевского — Брониславой, активно помогавшей в организации и распространении «Искры». Дружба с Мархлевскими прошла через долгие-долгие годы.

«Искра» создавала крепкий костяк партии. Под руководством Ленина в начале 1901 года образуется группа содействия «Искре», ведут работу ее агенты в России.

«Искра» собирала, притягивала к себе не только лучшие силы русской социал-демократии, но и виднейших социал-демократов Европы. В Мюнхене «Ильичам» (так друзья называли Ульяновых) приходилось много работать, ну а если выдавалась свободная минута, то вечерами они бродили по узким мощеным улочкам старого Мюнхена. Владимир Ильич показывал жене достопримечательности древней столицы Баварии, живописно протянувшейся по берегам Изара.

Но, куда бы они ни забредали во время этих прогулок, они, жившие интересами дела, говорили больше всего именно о деле. Владимир Ильич, так же как и в Шушенском, рассказывал жене, о чем пишет, подробно излагал материал, свои мысли, развивал то или иное положение «Что делать?». У него была непреодолимая потребность делиться с Надеждой Константиновной всем, что его волнует и мучает. Больше всего говорили, конечно, об «Искре».

До приезда Крупской секретарем газеты была Инна Германовна Смидович (Леман), но Владимир Ильич сразу оговорил, что секретарствовать после приезда будет Надежда Константиновна. Ей он мог доверить это серьезнейшее дело. К счастью, у Плеханова не было своих кандидатур, да и смотрел он на «Искру» как на что-то второстепенное, занимаясь в основном журналом «Заря».

Постепенно объем работы секретаря стал колоссальным. Письма из России привозили по различным адресам во многие города Германии, оттуда их пересылали доктору Леману в Берлин, а он передавал почту в редакцию. Каждое письмо надо было расшифровать, переписать, извлечь из него материал для корреспонденций. Ответ в Россию также проходил несколько этапов: писалось ординарное письмо с домашними новостями, а в него «химией» между строк вписывалось зашифрованное ленинское письмо или ответ редакции. При этом с каждого зашифрованного письма непременно снимали копию.

Часами сидела Надежда Константиновна над шифровкой. Как правило, ключом служило какое-либо стихотворение, иногда отдельные страницы прозаических произведений. Внешне шифр был прост: каждая буква писалась в виде дроби — заранее обусловленного стихотворения: числитель означал строку, а знаменатель — букву. Строжайше требовалось, чтобы одна и та же буква имела разные дробные обозначения. Не зная ключа, письмо прочесть практически было невозможно, логическая расшифровка исключалась именно разным обозначением одной и той же буквы. Ключ знала только Надежда Константиновна. Для Дмитрия Ильича ключом было надсоновское стихотворение «Мгновение», лермонтовская «Дума» — для Ивана Ивановича Радченко, у Красина ключ — «Песня Катерины» Некрасова. Сложным был ключ у Северного союза русских социал-демократов — ленинская работа «Развитие капитализма в России», а Лидия Михайловна Книпович и Харьковский комитет взяли ключом для шифра «Биографию Спинозы» издания Павленкова. «Мне казалось, что я родилась с пером в руке», — сказала как-то Надежда Константиновна об этом периоде своей работы. Даже во сне ей снились шифровки, написанные «химией», она боялась забыть нужное стихотворение. Просыпалась, лежала в темноте, перебирая в памяти неотложные дела. Каждая шифровка — это ниточка, тянувшаяся в Россию.

Копии писем, сделанные Надеждой Константиновной, заняли около 20 ученических тетрадей. Сохраненные во время многочисленных переездов, они впоследствии составили очень ценную и важную часть партийного архива. Переписка редакции «Искры» и «Зари» с зарубежными и русскими адресатами подтверждает связи Ленина с огромным количеством лиц.

Если первое время, когда он приехал за границу, его адресатами в России чаще всего являлись лица, знакомые ему по работе в Поволжье, Питере, Москве, или те, с кем он познакомился в ссылке, то с началом выхода «Искры» круг его сторонников необыкновенно расширился. Просматривая переписку, можно увидеть и оценить роль Крупской как секретаря «Искры». Она организует транспорт, связывает между собой разрозненные группы, собирает средства. Она пишет письма отдельно или делает приписки к письмам Владимира Ильича. Каждое письмо содержит массу информации. Вот одно из характернейших писем, посланное Крупской Лидии Михайловне Книпович в Астрахань из Мюнхена 28 мая 1901 года: «В Персию послана литература (из Берлина) 4-мя посылками, все так, как было писано (послано: 3-й номер «Искры», «Заря», «Записка Витте», «Женщина-работница», «Майские дни»), теперь уже послано, верно, все. Сообщи, так ли все сделано? Как скоро может быть доставлена литература? Это все важно знать, чтоб выяснить, годен ли этот путь для доставки №№ «Искры» или только для брошюр и т. п. Напиши, что знаешь.

Из <Баку> полученную литературу лучше всего будет отправлять в Полтаву. Туда или посылать по почте или человека. Адрес для явки, для почты… пароль… (Адреса, подлинные имена и пароли Надежда Константиновна в копиях не указывала. — Авт.) Хорошо бы повидаться с Любой (Лейбой), найти ее в Харькове. Кроме того, мы написали в Самару, думаем устроить там склад литературы для центра (для севера у нас есть Псков и Смоленск). С центром иметь сношения можно через Воронеж (адреса), а с Уралом через Уфу (адрес)».

В отличие от Плеханова и его группы, долго проживших вдали от родины и растерявших там всякие связи, Ленин находился в курсе всего, что происходило в России, — «Искра» откликалась на все российские события.

17 июня 1901 года Ленин и Крупская пишут Бабушкину в Покров.

Ленин просит его написать статью о жизни иваново-вознесенских рабочих в ответ на клеветнический материал о них, помещенный в журнале «Русское богатство», где постарались изобразить рабочих людьми без запросов и стремлений, людьми, лишенными солидарности. «…Напишите по поводу них статью или заметку, постарайтесь собрать как можно больше фактических данных. Очень важно бы было поместить в «Искре» или «Заре» опровержение этого вздора со стороны рабочего, близко знакомого с жизнью Иваново-Вознесенска. Ваши корреспонденции помещены. Получили ли письмо от 3.VI? Видели ли новые номера? Имеете ли заработок?» (Слова «статью или», «или Заре» вписаны в письмо Владимиром Ильичем, слово «рабочего» он подчеркнул тремя чертами. — Авт.)

Скоро почерк Крупской знали во многих уголках огромной страны. В департаменте полиции все чаще при обысках стали находить письма, в конце которых стоит короткое «Катя». И вот в ее «дело», составленное полицией, ложится новое донесение: «Проживая во второй половине 1901 года за границей, она под именем «Кати» вела из разных заграничных городов оживленную конспиративную переписку со всеми действующими в России комитетами Российской социал-демократической рабочей партии и занимала центральное положение в заграничной организации «Искры».

Связи «Искры» росли и крепли с каждым днем. Там, на родине, создавался широчайший круг сторонников газеты, ее корреспондентов и распространителей, и все связи были сосредоточены в руках Надежды Константиновны. Часто только она одна знала, кто где живет, под каким именем, каким путем идут письма, как отправляются транспорты нелегальной литературы.

В маленькой квартирке «доктора Иорданова» всегда было полно людей. Завязывались связи с корреспондентами не только в России, но и в Германии, Швейцарии, Бельгии, Франции. «Искра» выходила на международную арену.

Доставка газеты чаще всего осуществлялась в чемоданах с двойным дном. За время с начала печатания «Искры» и до февраля 1902 года было отправлено 60 таких чемоданов. Их посылали и со специальными агентами, и с оказией. Это было и неудобно, и не очень надежно, так как оказия посылалась не в то место, где именно в данный момент требовалась литература, а туда, куда следовал человек, согласившийся взять чемодан. Многие из таких людей были случайны, неопытны и вносили в дело неразбериху.

Позднее Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна наладили «производство» так называемых «корсетов». Они шили широкий пояс с большими карманами, куда закладывали иногда до сотни номеров «Искры», напечатанной на папиросной бумаге. «Корсет» надевался прямо на тело, под одежду и служил довольно надежно. Ведь переезжающих границу не обыскивали, для этого нужно было особое указание полиции, а чемоданы просматривали все.

Пути, которыми шла в Россию искровская литература, сейчас кажутся просто фантастическими. Транспорт латышей — через Мемель — предполагал в последнем звене использование контрабандиста; транспорт через Румынию наладила кишиневская группа газеты «Русский рабочий». Транспорт «Лошади» — или через Персию — шел через Вену — Тавриз на Баку. Последний переезд совершался на лошадях, отсюда и его название. Один из транспортов шел через Швецию, другой через Египет.

Сколько сил нужно было вложить, чтобы раздобыть средства на издание «Искры» и «Зари»! «Предприятие не окупается», — пишет в одном из писем Надежда Константиновна. Типографии нужен постоянный приток средств, поступают же они тоненькими ручейками. Вот почему так нуждаются Ульяновы за границей. Они не хотят брать из партийной кассы ни копейки, а литературный заработок Ленина невелик и непостоянен. Помогает Елизавета Васильевна, получающая скромную пенсию, помогает и Мария Александровна. Газета поглощает все силы Надежды Константиновны и Владимира Ильича, все их время, ею заняты их мысли. Но они внимательно присматриваются к жизни рабочих тех стран, где им придется прожить 15 лет.

В 1901 году впервые немецкой социал-демократии было разрешено правительством устроить шествие в день 1 Мая.

Шествие было разрешено за городом, чтобы рабочие не скапливались на улицах. Удивленно смотрели Владимир Ильич и Надежда Константиновна, с нетерпением ждавшие этого дня, на довольно большие колонны рабочих, быстро шагавших вместе с женами и детьми. Шли к загородному ресторану пить пиво. Не чувствовалось сплоченности, подъема, это была просто майская прогулка, совсем непохожая на демонстрацию во имя торжества дела рабочего класса. Разочарованные вернулись Ульяновы домой и опять мечтали о том, что будут другие первомайские демонстрации — массовые, сплоченные, они прокатятся по всему земному шару, покажут силу единства трудящихся.

В мае в Мюнхен приехала Елизавета Васильевна. Еще раньше как-то во время прогулки «Ильичи» оказались в тихом предместье города — Швабинге, рядом был лес, река. Присмотрели удобную с точки зрения конспирации квартиру в большом, только что отстроенном доме. Плата квартирная была умеренная. Удобств и комфорта хозяева не обещали, но зато жильцов было много, никто друг друга не знал, чужой жизнью не интересовался, не то что в маленьком домишке, когда вся жизнь на виду. Это обстоятельство Ульяновых очень устраивало. Правда, пришлось обзаводиться хозяйством. Мебель купили на распродаже по дешевке. Крупская так описала их комнату: «…комната была небольшая, продолговатая, посредине стоял длинный деревянный стол, деревянные стулья, никаких портретов по стенам не висело (мы жили под фамилией Иордановых). Насколько скромна была обстановка, видно из того, что при отъезде мы всю обстановку продали за 12 марок».

В начале 1901 года пришла посылка из Кишинева, где удалось организовать типографию для печатания нелегальной литературы. Посылка несказанно обрадовала Надежду Константиновну: там была ее первая книга — «Женщина-работница» — пусть в сером бумажном переплете, на желтой бумаге — какое это имело значение. Так было приятно держать в руках пахнущую типографской краской свою книгу, плод бессонных ночей, выражение своих мыслей. Надежду Константиновну поздравили мать и Владимир Ильич.

Брошюру стали рассылать по конспиративным адресам. Организатору кишиневской типографии Л. И. Гольдману Надежда Константиновна писала: «Акиму. Дорогой товарищ! порадовали же Вы нас своей посылкой! Сделано великолепно, это заявление даже Цветова».

Вторично, уже легально, брошюра Надежды Константиновны была напечатана в России в 1905 году, в разгар первой русской революции, и сразу привлекла внимание «властей предержащих». Вологодский губернатор запросил Главное управление по делам печати, дозволена ли эта книжка к свободному обращению, или она запрещена. 22 августа 1906 года состоялось специальное заседание Петербургского комитета по делам печати, где отставной тайный советник П. И. Воршев доложил: «Брошюра эта в С.-Петербургский комитет по делам печати представлена не была. Автор ее изображает бесправное и тяжелое положение женщины-работницы в России как в семье, в роли матери и жены, так равно и труженицы на фабриках и в деревнях, причем приходит к заключению, что только изменение положения рабочего класса на основах социалистического строя повлечет за собой перемену к лучшему в положении женщины-работницы».

Комитет по делам печати нашел, что в содержании брошюры есть все признаки преступления, предусмотренные статьей 128 Уголовного уложения 1903 года. Статья эта карает за «…оказание дерзостного неуважения верховной власти или порицание установленного основными государственными законами образа правления». Было решено возбудить судебное преследование против автора книги — Н. Саблиной — и всех лиц, участвовавших в издании брошюры, на брошюру наложить арест. 18 сентября 1906 года Петербургская судебная палата утвердила арест. С большевистской литературой царизм обращался как с действенным, сильным, живым врагом, и о книге Надежды Константиновны не забывали. Уголовное преследование прекратили по амнистии 1913 года в связи с 300-летием дома Романовых, но 28 ноября 1914 года было принято новое постановление — уничтожить брошюру. 2 апреля 1915 года брошюра была уничтожена «посредством разрывания на мелкие части» в типографии петроградского градоначальника.

С приездом Елизаветы Васильевны у Крупской стало больше времени для партийной и своей собственной работы: мать взяла на себя ведение хозяйства.

Еще в первые месяцы пребывания за границей Надежда Константиновна начинает подумывать об изучении постановки дела народного образования в Европе. В письме к Марии Александровне из Мюнхена от 11 июня 1901 года она делится своими планами: «Собираюсь я посещать здешние школы. Тут какое-то царство детей. Все к ним так внимательны, и детишки такие славные, здоровые. Я бывала в наших городских школах и невольно сравниваю и нахожу, что детям тут живется куда лучше».

С помощью жившего по соседству немецкого социал-демократа Парвуса она получает разрешение посещать государственные и частные учебные заведения. Внимательно вчитывается она в учебники, приглядывается к методике преподавания.

Как-то Надежда Константиновна одна пошла в Мюнхенскую картинную галерею (Владимир Ильич бывал там раньше). Она любила эти минуты тихого, спокойного раздумья. Медленно шла она по огромным, почти пустым залам. Она понимала живопись, умела почувствовать настроение художника, оценить его мастерство.

В одном из залов группа школьников во главе с учительницей стояла перед «Оплакиванием Христа» — шедевром Дюрера — гордостью Мюнхенской пинакотеки. Надежда Константиновна подошла ближе, прислушалась. Сплошной религиозный экстаз, умиление «страстями господними» и ни слова о начале XVI века, когда была написана картина, о тех общечеловеческих чувствах, которые так ярко сумел передать гениальный художник, чем эта картина отличается от других полотен, написанных на эту же тему. Ребята послушно и молча стояли перед картиной, и в глазах их было равнодушие, отсутствовала радость познания, общения с прекрасным. Смотрела Надежда Константиновна на серьезные личики ребят и вспоминала, как много они говорили о живописи с отцом, и Константин Игнатьевич всегда умел перебросить невидимый мостик от прошлого к настоящему и будущему. Задумчиво возвращалась Крупская домой. Она размышляла об эстетическом воспитании ребенка, о том огромном влиянии, которое может и должно оказывать искусство на формирование мировоззрения человека.

Теперь она тоже не редкий гость в мюнхенской библиотеке, она изучает труды немецких педагогов, составляет конспекты. Часто они говорят с матерью о проблемах педагогики и ее опыте воспитательницы.

К осмотру великолепного анатомического музея и немецкого музея, посвященного развитию техники, Надежда Константиновна «привлекла» и Владимира Ильича. Поражали прекрасные аннотации, систематизация и классификация материала. Но к концу осмотра Надежда Константиновна заскучала. Вся экспозиция музея была явно рассчитана на специалистов, совершенно недоступна рабочим и работницам, непонятна и неинтересна школьникам. Поэтому и пустовал музей, только редкие туристы бродили по огромным залам.

Политическая обстановка в среде русской социал-демократической эмиграции между тем накалялась. Все больше определялось размежевание различных групп.

Кое-кто из вчерашних друзей стал недоверчив, подозрителен. Так, Надежде Константиновне внушают тревогу письма Аполлинарии Александровны Якубовой, с которой когда-то учительствовала за Невской заставой. Муж Якубовой Тахтарев издает за границей журнал «Рабочая мысль». Журнал этот все больше скатывается на бернштейнианские позиции. Правда, и социал-демократы, собиравшиеся вокруг «Рабочей мысли», и другие группы понимают, что без «Искры» им не завоевать прочного положения в массах.

В октябре 1901 года в Цюрихе собирается объединительный съезд русских заграничных социал-демократических организаций. Съезжаются представители «Искры» и «Зари» (всего пять человек), среди них Ленин, Крупская, Мартов, восемь членов организации «Социал-демократ» (в том числе Плеханов, Засулич, Аксельрод), 16 человек от «Союза русских социал-демократов» (особенно активно выступали редакторы «Рабочего дела» Кричевский и Акимов), три члена рязановской группы «Борьба». Здесь Надежда Константиновна впервые увидела Георгия Валентиновича Плеханова.

В Цюрихе все остановились в одном отеле. Вечером встретились в ресторане, за одним столом. Всю дорогу Вера Ивановна и Владимир Ильич говорили о необыкновенном уме, таланте, гении Плеханова, о его заслугах и перед русским, и перед европейским социал-демократическим движением. «Жорж — титан, — повторяла Засулич, — Прометей». Крупская давно привыкла преклоняться перед первопроходцем, человеком, познакомившим Россию с Марксом. Но человек, сидевший за столиком ресторана, ослепляя блеском остроумия, подавляя эрудицией, вызвал у нее ассоциацию с гранитным монументом.

Надежда Константиновна писала впоследствии: «Объединения никакого не вышло. Акимов, Кричевский и другие договорились до белых слонов. Мартов страшно горячился, выступая против рабочедельцев, даже галстук с себя сорвал… Плеханов блистал остроумием. Составили резолюцию о невозможности объединения. Деревянным голосом прочел ее на конференции Дан. «Папский нунций», — бросили ему противники.

Этот раскол пережит был совсем безболезненно. Мартов, Ленин не работали вместе с «Рабочим делом»; в сущности, разрыва не было, потому что не было совместной работы. Плеханов же был в отличном настроении, ибо противник, с которым ему приходилось так много бороться, был положен на обе лопатки. Плеханов был весел и разговорчив.

Жили мы в одном отеле, кормились вместе, и время прошло как-то особенно хорошо.

Только иногда чуть, капельку, проскальзывала разница в подходах к некоторым вопросам».

По инициативе Владимира Ильича члены организации «Искры», «Зари», «Социал-демократа» создали «Заграничную лигу русской революционной социал-демократии», которая ставила своей задачей вербовать сторонников «Искры» из числа русских социал-демократов за границей, материально поддерживать газету, организовывать ее доставку в Россию и издавать популярную марксистскую литературу.

Наступил прощальный вечер. Сидели в уютном кафе. Рядом в гимнастическом зале рабочие фехтовали, сражаясь картонными мечами. Георгий Валентинович пошутил: «Вот и мы в будущем строе будем так сражаться». Все по-разному восприняли реплику, но никто не ответил. Когда возвращались в отель, Аксельрод, шедший рядом с Надеждой Константиновной, сказал, развивая тему плехановской шутки: «В будущем строе будет смертельная скука, никакой борьбы не будет». Она не захотела спорить, но про себя подумала: «Зачем он так? Или для них это слишком далеко, и потому они позволяют себе только шутить о будущем? Или марксистская диалектика воспринимается ими что-то слишком по-своему?»

Вернувшись в Мюнхен, Владимир Ильич засел за окончание «Что делать?», а Надежда Константиновна все силы отдает «Искре», которая приобретает колоссальное влияние. На очередь дня ставится вопрос о разработке программы партии, о подготовке партийного съезда. И в этот период начинают обостряться разногласия внутри редакции. Все заметнее становятся оппортунистические нотки в разговорах Мартова, мечется между Лениным и Плехановым Засулич, уклоняется от принципиальных оценок Аксельрод. Подолгу беседуют Владимир Ильич и Надежда Константиновна, стремясь найти исток разногласий, и все больше убеждаются, что трещины слишком глубоки, их не замазать, да и надо ли это делать.

Приехав из России, где они вели большую практическую работу, Ульяновы не только не потеряли, а, напротив, укрепили свои связи с русским рабочим классом. «Искра» вызвала к политической жизни широкие рабочие массы, именно из них стремился Ленин заложить фундамент партии — истинно революционной, марксистской, действенной. Плеханов настолько врос в заграничную жизнь, что даже дочери его почти не говорили по-русски. Для него русский рабочий остался таким, каким он был в 80-х годах. Поэтому боевые, действенные тезисы ленинской программы казались ему преждевременными и беспочвенными.

В январе 1902 года Аксельрод и Плеханов приехали в Мюнхен для обсуждения программы партии. Встреча была теплой, но скоро все изменилось. «Плеханов нападал на некоторые места наброска программы, сделанного Лениным, — пишет Надежда Константиновна, — Вера Ивановна не во всем была согласна с Лениным, но не была согласна до конца и с Плехановым. Аксельрод соглашался тоже кое в чем с Лениным. Заседание было тяжелое. Вера Ивановна хотела возражать Плеханову, но тот принял неприступный вид и, скрестив руки, так глядел на нее, что Вера Ивановна совсем запуталась. Дело дошло до голосования. Перед голосованием Аксельрод, соглашавшийся в данном вопросе с Лениным, заявил, что у него разболелась голова и он хочет прогуляться».

Надежда Константиновна знала, что изменившиеся отношения с Мартовым мучили Владимира Ильича, и, ясно видя, что худшее еще впереди, старалась уберечь мужа от горечи разочарования в человеке. Она видела, как ревниво относится Мартов к редакционным замечаниям, как до хрипоты спорит из-за малейшего оттенка в слове, как кипятится, получая корреспонденции из России, стараясь принизить их значение. Очень обидно, что долголетняя привычка слушать Плеханова как оракула мешает Засулич занять объективную, правильную позицию.

Давая критический анализ программы партии, составленной Плехановым, Владимир Ильич в то же время написал свой проект программы — так называемый «Проект Фрея» (один из псевдонимов В. И. Ленина. — Авт.). Ленин внес в программу важнейший пункт о диктатуре пролетариата, о руководящей роли рабочего класса.

В результате большой, напряженной работы, ведя борьбу с самыми близкими товарищами — с Засулич, Мартовым, Плехановым, разногласия с которыми заходили все дальше, Владимир Ильич совсем «изнервничался». Он писал позже Плеханову из Лондона: «Нервы мои истрепаны «в лоск», и я чувствую себя совершенно больным».

Владимир Ильич настоял на утверждении марксистского проекта программы РСДРП. Обсуждение было закончено в конце мая, а в июне, когда Ульяновы были уже в Лондоне, проект программы РСДРП был опубликован в 21-м номере «Искры».

Тем временем в Мюнхене положение «Искры» резко ухудшилось. На след газеты напала полиция. Владелец типографии категорически отказывался дальше печатать газету, боясь ареста и штрафа. Встал вопрос, куда переносить издание. Плеханов и Аксельрод стояли за Швейцарию, но большинство проголосовало за Лондон.

К концу марта все было подготовлено для переезда. Здесь, в Мюнхене, еще напечатают несколько номеров газеты, материал которых уже подобрали. Надежда Константиновна отправляет мать в Петербург. «Как-то еще мы в Лондоне устроимся»; Елизавета Васильевна полностью разделяет взгляды дочери и зятя, каждая разлука с ними тяжела для нее.

«Этот мюнхенский период вспоминался нами после как какой-то светлый период. Последующие годы эмиграции переживались куда тяжелее», — напишет Крупская через много-много лет.

30 марта 1902 года они выезжают в Лондон через Кёльн и Льеж.

В Льеже их ждала очень приятная встреча со старыми друзьями — Николаем Леонидовичем и Анной Ивановной Мещеряковыми.

В городе было неспокойно. Это сразу чувствовалось, Мещеряковы объяснили, что незадолго перед этим войска оружием подавили рабочую забастовку, в то время как социал-демократические лидеры занимали миротворческую позицию. Рабочие тянулись к Народному дому, но собрания было решено провести по всем рабочим кварталам. Владимир Ильич захотел непременно посмотреть Народный дом и остался недоволен, оценив его местоположение с точки зрения восстания. Дом стоял как бы в тупике, площадь шла замкнутым кольцом, и рабочих легко было запереть здесь, как в ловушке.

Уезжая из Мюнхена, Ульяновы послали телеграмму Н. А. Алексееву, одному из членов «Союза борьба», который в 1899 году бежал из ссылки и жил в Лондоне, с просьбой встретить их и помочь устроиться на первых порах. Алексеев жил в столице Англии уже третий год, прекрасно знал обстановку, в совершенстве владел английским языком. С вокзала он отвез их в так называемую «спальную комнату» — такие комнаты сдавались владельцами больших квартир. К счастью, паспорта не потребовалось.

На другой день встретились с Аполлинарией Александровной Якубовой и ее мужем. Те очень обрадовались Ульяновым. Хотя и старались не говорить о газете «Рабочая мысль», где Тахтарев отстаивал взгляды экономистов, в отношениях все-таки чувствовалась некоторая напряженность. Тахтаревы помогли найти удобную и сравнительно дешевую квартиру, хозяйка которой миссис Йо нимало не заботилась о паспортном режиме и спокойно записала в домовой книге супругов Рихтер, но была совершенно шокирована тем, что «миссис Рихтер» не носит обручального кольца. Пришлось Аполлинарии Александровне заявить миссис Йо, что ее жильцы законные супруги и, если она будет в этом сомневаться, ее могут привлечь к судебной ответственности за диффамацию, то есть клевету. Хозяйка успокоилась, но взяла реванш на занавесках. Она была потрясена скромностью обстановки своих постояльцев и совершенно не могла примириться с отсутствием занавесок на окнах. Пришлось занавески повесить во избежание бесконечных препирательств с «респектабельной» хозяйкой.

Привыкали Ульяновы к Лондону с трудом, несмотря на то, что огромная дымная громада крупнейшего промышленного центра Европы вызывала у Владимира Ильича неиссякаемый интерес. Здесь разделение на имущих и неимущих особенно бросалось в глаза.

Ульяновы знакомились с жизнью Лондона своим привычным методом — входить в гущу жизни, наблюдать ее во всех ее проявлениях. Правда, первое время подводил английский язык. Так как оба изучали его по самоучителю, оказалось, что их представление о произношении ничего общего с действительностью не имеет. Ни их никто не понимал, ни они никого не понимали. Надежда Константиновна позднее любила рассказывать, как, стесняясь своего произношения, она письменно объяснялась с хозяином лавки, где брала продукты. Тот считал её глухонемой и однажды чуть не онемел от неожиданности, когда Крупская все-таки решилась заговорить. Язык надо было знать, и в журнале «Атенеум» Владимир Ильич поместил объявление: «Русский доктор прав и его жена хотели бы брать уроки английского языка у англичанина (или англичанки) в обмен на уроки русского языка. Письма направляйте г. Я. Рихтеру, 30, Холфорд-сквер, Пентонвилл».

Откликнулись три человека — служащий издательской фирмы Раймонд, конторский служащий Вильямс и рабочий Йонг.

Ульяновых поразило засилье мещанства в различных слоях английского общества. Через несколько уроков мистер Раймонд заявил Надежде Константиновне, что в душе он социалист, но не высказывает своих взглядов, так как социализм придет и без его помощи, а он может потерять работу — его хозяин не держит социалистов. Мистер Раймонд был шокирован, когда Надежда Константиновна искренне рассмеялась, выслушав его сентенцию. Он не мог понять, что тут смешного, — ведь у него жена, дети, он должен подумать о них прежде всего.

Ленин и Крупская посещали различные рабочие митинги, слушали ораторов в знаменитом Гайд-парке. Конечно, познакомились и с музейными достопримечательностями. Излюбленным способом знакомства с Лондоном стали поездки на верхней площадке омнибуса из одного конца города в другой.

В Лондоне собралась почти вся редакция «Искры». Мартов и Засулич поселились коммуной в одной квартире с Алексеевым. Самую большую комнату сделали общей, где проходили деловые встречи и обсуждения. Плеханов дал этой комнате меткое название «вертеп» за царивший там чудовищный беспорядок.

Первую половину дня Владимир Ильич работал в библиотеке Британского музея, а Надежда Константиновна занималась редакционными делами, вместе с Мартовым разбирала и обсуждала почту.

Маленькая квартирка «Ильичей» (приехала Елизавета Васильевна, и они опять зажили своим хозяйством) очень скоро стала притягательным центром русской эмиграции. Как и в Мюнхене, все связи, вся переписка сосредоточились в руках Надежды Константиновны. К Ленину постоянно приезжали сторонники «Искры», задачей Крупской было каждого подробно выспросить о положении в том комитете, откуда товарищ прибыл, разъяснить обстановку, снабдить адресами и литературой. За годы, прошедшие со дня создания «Союза борьбы», организации неизмеримо выросли и возмужали.

Раскол в редакции «Искры» уже невозможно было скрыть, теперь все зависело от того, кого поддержат комитеты социал-демократов в России. А комитеты тогда были разобщены, вели работу каждый на свой страх и риск. Дело осложнилось огромным провалом в феврале 1902 года, когда была схвачена большая часть искровских агентов. М. Эссен писала о работе Крупской в тот период: «Надежда Константиновна была незаменимым секретарем редакции старой «Искры» и «Вперед», и вся огромная работа по организации связи с партийными комитетами в России, по распределению сил, подготовке ко II и III съездам партии лежала целиком на ее плечах. В ее руках сосредоточивались все нити, все связи с большевистским подпольем, которые беспрерывно рвались из-за арестов товарищей, провалов явок и адресов и которые она с изумительным терпением и большевистской настойчивостью вновь и вновь восстанавливала. Только, бывало, наладится связь с северными комитетами, приходит известие о провале южных. Надежда Константиновна ходит огорченная, опечаленная, ломая голову, кого бы послать в Одессу, Киев, Николаев на место арестованных товарищей. Наладилась работа на юге — начались провалы в Центральной России, на Кавказе, на Урале. Иногда товарищи, занятые повседневной горячей работой, просто не успевают вовремя написать, и Надежда Константиновна начинает тревожиться, не случилось ли чего: «что-то долго нет известий из Питера, Москвы». Мы даже иногда посмеивались над ее необоснованными тревогами, но, увы, в большинстве случаев эти тревоги оказывались не напрасными».

«Искра» приобретала все большее влияние на комитеты РСДРП в России. «Экономизм» был идейно разбит, был заложен фундамент сплоченной боевой пролетарской партии, и Ленин выдвигает задачу созыва II съезда партии. Предвидя неизбежность острой идейной борьбы на съезде, он разъясняет русским марксистам необходимость принять искровскую программу и искровские организационные принципы.

Ленин провел в Лондоне в августе 1902 года совещание с представителями Петербургского комитета РСДРП, русской организации «Искры» и «Северного союза РСДРП». На этом совещании было создано искровское ядро организационного комитета по подготовке II съезда.

Все дни у Владимира Ильича и Надежды Константиновны проходили в напряженной работе. В редкие минуты отдыха они чаще всего отправлялись побродить где-нибудь в окрестностях Лондона, подальше от «задымленной громады».

Осень 1902 года в Лондоне была на редкость солнечная и сухая, что нечасто случалось в стране тумана. «Погода здесь стоит для осени удивительно хорошая — должно быть в возмездие за плохое лето. Мы с Надей уже не раз отправлялись искать — и находили — хорошие пригороды с «настоящей природой», — пишет Владимир Ильич матери.

Иногда собирались друзья и все вместе отправлялись на велосипедах за город. Надежда Константиновна очень любила такие поездки. Они давали возможность хотя бы на некоторое время выключиться из напряженного ритма работы, передохнуть и отвлечься. Иногда забирали с собой Елизавету Васильевну и уезжали на целый день, но такой отдых позволяли себе только в воскресные дни. Изредка удавалось выбраться в театр или на хороший концерт. Здесь, в Лондоне, впервые Ульяновы услышали 6-ю симфонию Чайковского. И Надежда Константиновна, и Владимир Ильич очень любили музыку. «Как в России побывали», — тихо сказал Владимир Ильич. Оба они тосковали по родине. А сколько еще придется жить вдали от нее!

В одном из писем к Марии Александровне Надежда Константиновна дала волю чувствам; сообщая о своем житье-бытье, о том, что Владимир Ильич уехал в Париж, о том, что Елизавета Васильевна болела, она на одном дыханье пишет: «…Как бы охотно побывала я теперь у вас! В последнем письме Вы пишете о квартире, и я так живо представила себе, как Вы там живете, целую картину себе нарисовала, как на улице мороз, как в комнате печка топится, как Вы ждете Маню со службы, как Маня с морозу пришла. Наверное, самарская жизнь на уфимскую похожа. «Дайте крылья мне перелетные»… Однако я совсем уже вздор стала болтать. Иногда ужасно тянет в Россию, а сегодня особенно. Впрочем, у меня всегда так: все куда-нибудь тянет».

Внутренний мир Надежды Константиновны богат. Она полна интереса к людям, но томится в присутствии нигилистических политиканствующих дам, совсем не выносит мещанства, свойственного многим лидерам западноевропейской социал-демократии и их женам. Ей кажется диким, что человек, занимающийся политикой, дома становится обыкновенным мещанином.

Выступая на одном из заседаний Главполитпросвета, Надежда Константиновна скажет:

Они с Владимиром Ильичем посвятили всю свою жизнь революционной борьбе, и в этой борьбе прежде всего заключалось их счастье. Через много лет Надежда Константиновна с полным правом напишет о Ленине: «Никогда не мог бы он полюбить женщину, в которой он расходился бы во взглядах, которая не была бы товарищем по работе». Все, кто хорошо знал Ульяновых, отмечают их полное единодушие, единомыслие и большое внимание друг к другу, большую заботу друг о друге.

1902 год в Лондоне был далеко не легким для Ульяновых.

Владимир Ильич упорно продолжает разработку аргументаций основных положений партийной программы. Придерживаясь принципа коллегиальности, он посылает свою работу для согласования Плеханову и другим членам редакции «Искры». Плеханов делает замечания в таком тоне, что, не выдержав, Ленин пишет ему:

«Получил статью с Вашими замечаниями. (Речь идет о статье «Аграрная программа русской социал-демократии». — Авт.) Хорошие у Вас понятия о такте в отношениях к коллегам по редакции! Вы даже не стесняетесь в выборе самых пренебрежительных выражений, не говоря уже о «голосовании» предложений, которых Вы не взяли труда и формулировать, и даже «голосовании» насчет стиля. Хотел бы знать, что Вы скажете, когда я подобным образом ответил бы на Вашу статью о программе? Если Вы поставили себе целью сделать невозможной нашу общую работу, — то выбранным Вами путем Вы очень скоро можете дойти до этой цели. Что же касается не деловых, а личных отношений, то их Вы уже окончательно испортили или вернее: добились их полного прекращения. Н. Ленин».

Письмо это было написано 14 мая 1902 года и послано из Лондона в Женеву. Такие неустойчивые отношения (Плеханов напишет примирительное письмо) будут продолжаться вплоть до окончательного разрыва в 1903 году. Все это не могло не сказаться на самочувствии Владимира Ильича.

Надежда Константиновна очень обрадовалась, когда узнала, что во Францию приезжают Мария Александровна и Анна Ильинична и Владимиру Ильичу представляется возможность отдохнуть и, главное, увидеть мать — он так ждал этого свидания. Хотелось поехать вместе с ним, но оставить редакцию было невозможно — время горячее. Подготовка к съезду шла полным ходом, надо было Ленина постоянно держать в курсе всех событий. Надежда Константиновна скрывает свою усталость, свою печаль. Никто не должен этого заметить.

Сначала Ленин отправился в Париж. Он прочел здесь реферат на собрании русских политэмигрантов о программе и тактике эсеров. Затем около месяца он прожил с матерью и сестрой в маленьком местечке Логиви на юге Франции. Сюда, в Логиви, пришло от Надежды Константиновны письмо с сообщением, что в Швейцарии предполагается съезд искровцев, работающих в России. Очевидно, этот съезд задумал Дейч, пользуясь тем, что в Швейцарии находились приехавшие из России Лепешинский, Носков, Щеколдин. Эту идею поддержали Плеханов и Аксельрод. Ответное письмо Ленина Надежде Константиновне, одно из немногих сохранившихся из их переписки, показывает нам всю глубину их взаимопонимания, то огромное доверие, которое связывало их. Владимир Ильич пишет: «16.VII.02.

Прилагаю письмо к Аркадию.

Получил сегодня твое письмо, корректуры и деньги. Merci.

Насчет «съезда» в Швейцарии вообще какая-то проклятая путаница выходит. Кто это (прежде всего) задумал «съезд»? Не мы. Это сочинил, вероятно, Б. Н., которого надо бы посерьезнев пробрать за легкомыслие (поездка по загранице, болтовня с Кореневским о съезде и т. д.); если еще не сделала этого, то, пожалуйста, пробери хорошенько. Я бы думал сам, но тебе, кажется, лучше, а то я уж очень сердит… Постарайся всячески наседать на Л. Гр., чтобы разубедить его: он неясно себе представляет, из кого, для чего и как будет этот «съезд».

Твой…

Корректуры, я считаю, возвращать не надо? N’est ce pas?

А что же статья В. И., разве не набрана?

Пожалуйста, не забудь: в моей аграрной статье есть цитата из Булгакова: т.? с.? Так нельзя оставить, и если я не приеду раньше и не увижу еще корректуры, то ты вычеркни не все примечание, а только эти слова: «т. — с. —».

Как-то вечером в начале октября 1902 года раздался стук в дверь. Надежда Константиновна открыла — перед ней стоял Иван Васильевич Бабушкин. Когда он снял шляпу, раздался гомерический хохот Владимира Ильича, смеялась даже всегда сдержанная Елизавета Васильевна — волосы Бабушкина были ярко-малинового цвета. «Это вы в таком виде через всю Европу?» — спросила Крупская. «Меня в целях конспирации после побега из екатеринославской тюрьмы выкрасили каким-то патентованным средством — и вот результат. Сам удивляюсь, как мимо полиции проскочил».

Бабушкин был уже стойкий политический боец, он перевидал массу рабочих организаций, прошел хорошую школу борьбы, обо всем имел свое мнение и умел это мнение отстаивать. О русских делах Иван Васильевич предпочитал говорить только с Владимиром Ильичем. При этом Бабушкин высказывал дельные, меткие замечания, и на него не действовали обычные плехановские шуточки, вроде «ваша маменька еще не была знакома с вашим папенькой, когда я уже был революционером». В ответ на эту шутку, сказанную во время серьезного разговора, Иван Васильевич спокойно спросил: «А как это относится к тому, что я рассказываю?» У Георгия Валентиновича стало такое выражение лица, что Крупская поспешно вышла в другую комнату, чтобы не расхохотаться. Плеханов начал внимательно приглядываться к Бабушкину — такого рабочего он видел впервые. Еще больше вырос Иван Васильевич в глазах Плеханова, когда, придя в коммуну, Георгий Валентинович увидел в «вертепе» идеальный порядок. Вера Ивановна кивнула в сторону Бабушкина: «Его работа». «У русского интеллигента всегда грязь — ему прислуга нужна, а сам он за собой прибрать не умеет», — не без сарказма ответил Иван Васильевич.

К осени 1902 года относится и появление в Лондоне после дерзостного побега из киевской тюрьмы девяти искровцев: Баумана, Крохмаля, Литвинова, Таршиса (Пятницкого) и других.

В ноябре был создан специальный организационный комитет для подготовки съезда, которому «Искра» передала все свои русские связи. Владимир Ильич поручил Надежде Константиновне подготовить и написать доклад организации «Искры» II съезду РСДРП об организаторской работе в России за время с апреля 1901 года по ноябрь 1902 года. Она тотчас же засела за эту трудоемкую работу, но ее пришлось прервать в связи с переездом редакции «Искры» в Женеву, чего требовала группа «Освобождение труда».

Перед самым переездом Владимир Ильич заболел, сказалось огромное нервное и физическое переутомление. В то время Ульяновы были так ограничены в средствах, что им и в голову не пришло обратиться к английскому врачу — слишком это было дорого. И Надежда Константиновна, поставив по медицинским справочникам диагноз (совершенно неверный), стала лечить Владимира Ильича домашними средствами. Он метался от боли, Крупская проклинала европейские поезда, где не было спальных вагонов, ухаживала за мужем, не смыкая глаз.

В Женеве Владимира Ильича осмотрел настоящий доктор из эмигрантов и пришел в ужас от методов самолечения. Владимир Ильич пролежал две недели — у него был тяжелейший приступ нервной болезни — воспаление грудных и спинных нервных окончаний.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна поселились в рабочем предместье Сешерон (улица Шмен приве дю Фуайе, 10), где прожили до 17 июня 1904 года.

В Сешерон начали съезжаться из России делегаты съезда. Те, кто спешил на съезд партии, стремились прежде всего увидеть двух людей — Плеханова и Ленина, и эти две встречи часто оказывались решающими в выборе пути. Многие не подозревали, что редакция «Искры» далеко не едина.

Плеханов встречал делегатов радушно, но не мог и не хотел скрыть своего высокомерия, не терпел ни слова возражения, временами обрушивал на приехавших каскад острот, далеко не всегда безобидных. Мартов и Засулич сразу начинали жаловаться на плохой характер Ленина, вспоминая все мелкие обиды, и вызывали у приезжих недоумение — там, в России, идет борьба, люди ежедневно, ежечасно рискуют жизнью, а здесь делят места в редакции и не могут между собой договориться. Причем очень часто члены редакции показывают незнание русских дел.

Но, как только делегаты попадали к Ленину, их настроение резко менялось. Здесь они встречали полное понимание, видели, что люди живут русским революционным движением. Понимали, кто в действительности руководитель «Искры» и вождь партии. Велик был и контраст быта Плеханова и Ленина. Первый, если приглашал кого-либо к себе, — это был «прием», к Ленину шли как к товарищу, запросто. Поражала и обстановка, в которой жили Ульяновы. Вот как описывает ее М. Эссен:

«В то время как в Женеве все жили на европейский лад, в хороших комнатах, спали на пружинных матрацах, так как комнаты и жизнь были в Женеве сравнительно дешевы, Ленин жил в доме, напоминающем дом русского заштатного города. Внизу помещалась кухня, она же и столовая, очень чистая и опрятная, но почти лишенная мебели, сбоку небольшая комната, где жила мать Надежды Константиновны, и наверху спальня и рабочая комната Ильича. Две простые узкие кровати, несколько стульев, по стенам полки с книгами и большой стол, заваленный книгами и газетами. Так просто и уютно там чувствовалось, ничто не стесняло, и эта простота обстановки особенно хорошо действовала на рабочих. Все чувствовали себя как дома. Обычная дневная обстановка такова: Владимир Ильич сидит углубленный в работу или уходит работать в библиотеку. Надежда Константиновна разбирает корреспонденцию или шифрует письма. Мать возится в несложным хозяйством».

В эти предсъездовские месяцы Надежда Константиновна не только занимается текущей искровской работой, не только встречает приезжих, помогая им устроиться, акклиматизироваться за границей, она заканчивает также свой доклад ко II съезду партии. Уже то, что его писала для Мартова (тот должен был выступать на съезде по организационным вопросам) Надежда Константиновна, характеризует обстановку в газете. Никто, кроме Крупской, не обладал таким знанием положения дела на местах. К счастью, сохранилась рукопись этого доклада на 65 листах, составляющая две тетради. В предисловии к изданию 1928 года Надежда Константиновна писала: «Доклад организации «Искры» II съезду» написан мною. Владимир Ильич его просматривал (есть пара стилистических исправлений, сделанных его рукой)… Доклад охватывает период с апреля 1901 года до момента организации в России центра — Организационного комитета (ОК), т. е. до ноября 1902 г. Доклад касается лишь организационной стороны. Теперь он мне кажется мало удачным. Все же он дает картину той объединяющей работы, которую проделала организация «Искры» за вышеуказанный период».

Шаг за шагом прослеживает Надежда Константиновна расширение и углубление связей «Искры», дает характеристику отдельным центрам, созданным социал-демократами, пишет о героизме и самоотверженности тех, кто служил великой цели объединения всех социал-демократов России на подлинно марксистской основе. Страницы доклада Крупской — страницы суровой, беспощадной борьбы, свидетельство безграничной веры в победу правого дела.

Крупская приводит письма с мест, где подчеркивается, что рабочие, именно рабочие, требуют «Искру», читают ее, выделяют на нее средства из своих нелегальных касс. В то же время комитеты, где большинство интеллигентов, склоняющихся к экономизму, стараются скрыть газету от рабочих, обвиняя «Искру» во всех смертных грехах, вплоть до соглашения с либералами! Крупская пишет о том, как постепенно приучала «Искра» местных работников к общепартийной работе, цементировала их, объединяла, отучала от узкоместной работы, характеризует работу отдельных комитетов. Вот сообщение из Нижнего Новгорода от Пискунова, старого знакомого по Уфе: «Прежние приверженцы Рабочего Дела сдержанно отзываются о нем и не могут не признаться, что Искра гораздо интереснее, выдержаннее и талантливее. Пока все-таки они говорят о ней «эта газета», а не «наша» газета».

Крупская кончает доклад оптимистическими строками: «Мы надеемся, что съезд партии положит конец всем недоразумениям подобного рода и Российская социал-демократическая рабочая партия, обновленная, сильная своими единством и определенностью программы, с удесятеренными силами пойдет быстрыми шагами вперед по намеченному пути».

Доклад окончен, обсужден, одобрен. Надежда Константиновна по-прежнему занята перепиской «Искры». Одно за другим поступают сообщения о присоединении комитетов к искровской платформе. Так, Сибирский социал-демократический союз пишет: «Товарищи! В январе 1903 г., как вам уже известно, Сибирский союз заявил себя комитетом партии, выразил свою полную солидарность с «Искрой» по вопросам теории и практики революционной борьбы и признал эту газету своим руководящим органом». Заявление Екатеринодарского комитета РСДРП выражает пожелание, чтобы на съезде произошло подлинное объединение всех социал-демократов на искровской основе, основе единственно правильной. Саратовский комитет ставит в известность о своей борьбе с эсерами. Рабочие требуют объяснить им платформы социал-демократов и социалистов-революционеров, поэтому комитет просит редакцию прислать литературу по этому вопросу. Много писем идет с сообщением о посылке делегатов на съезд.

После 1 мая в редакцию стали приходить письма с сообщениями о провалах, арестах во время демонстраций.

И опять Надежда Константиновна как секретарь редакции связывает разорванные нити, посылает новых людей, требует точности информации.

В Женеве собралась большая группа делегатов II партийного съезда. Огромной радостью для Владимира Ильича был приезд Дмитрия Ильича. «Разговорам не было конца», — пишет Крупская. Со стола в их небольшой квартирке не сходил чайник. Когда же хотелось поговорить по душам, в тишине, уходили в парк или на берег Женевского озера.

Как вспоминал М. Н. Лядов, «иногда в предсъездовских дискуссиях разгорался спор между Лениным и Мартовым, и как-то само собой случалось, что все приехавшие с местной работы из районов, где уже разгоралось массовое движение, где уже пахло близкой революцией, все тесней группировались вокруг Ленина, все более понимали, как важно для создающейся партии, что именно Ленин оказался во главе ее. Наоборот, все заграничники или приехавшие с тех мест, где еще массового движения не было, все выступали против Ленина, не понимали всей серьезности выставленных им положений. И действительно, при дальнейшем обострении отношений все работники с мест стали большевиками, а все заграничники — меньшевиками».

Настало время для отъезда в Брюссель, где намечалось провести съезд. Один из живших там плехановцев, Кольцов, договорился с лидером бельгийских социал-демократов Вандервельде о безопасности съезда. Из Женевы выезжали группами. Явка была у Кольцовых. Когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна подошли к их улице, они увидели на углу жену Кольцова. В страшном волнении та сказала, что хозяйка квартиры категорически запретила появление у Кольцовых такого количества гостей. Организовали пикеты и всех прибывающих сразу направляли в гостиницу «Золотой петух», которая принадлежала социал-демократам Бельгии.

Владимир Ильич страшно волновался: съезд партии — величайшее событие. По нескольку раз он прочел Надежде Константиновне свои речи, но нельзя было предусмотреть всего, что произойдет на съезде.

Позднее Надежда Константиновна писала: «Теперешняя молодежь, которая не знает, что значит годами ждать возможности обсудить сообща, со всей партией в целом, самые основные вопросы партийной программы и тактики, которая не представляет себе, с какими трудностями связан был созыв нелегального съезда в те времена, вряд ли поймет до конца… отношение Ильича к партийным съездам».

На долю Надежды Константиновны и здесь досталась организационная работа, секретарствовали все делегаты по очереди, затем запись докладов и выступлений передавалась в президиум, и Надежда Константиновна вечерами вычитывала, выверяла записи. При этом ей приходилось общаться с представителями разных группировок. Только ее энергия, выдержка, такт и личный авторитет позволили составить подробнейший исторический документ — протоколы II съезда партии.

Съезд открылся в каком-то складском помещении, огромном и довольно неприглядном, где стояли простые скамьи для делегатов и стол для президиума.

Историческое значение съезда, его место в истории партии широко известно, и в этой книге нет возможности останавливаться на том, как проходил съезд, какие вопросы на нем поднимались. Обстановка на съезде была напряженной, соотношение сил было неясно, на руку мартовцам играли Бунд и представители «Южного рабочего». И те и другие претендовали на особое место в партии, и те и другие не хотели подчиняться общим принципам. Они помогли мартовцам выиграть бой по первому параграфу устава партии.

В разгар работы вдруг выяснилось, что за делегатами установлена полицейская слежка. Направили Кольцова к Вандервельде, тот заявил, что русское правительство предупредило бельгийское о собрании в Брюсселе русских анархистов и просило выслать их на родину, так что лучше делегатам поскорее выбраться из Бельгии. Решено было переехать в Лондон.

Маленькими группами, через разные порты уезжали из Бельгии. Владимир Ильич и Надежда Константиновна ехали с Бауманом и Лядовым. Всю дорогу говорили, конечно, об обстановке на съезде. Владимир Ильич уже изучил делегатов и в своих характеристиках был точен, только в некоторых делегатах он не угадал будущих меньшевиков.

В Лондоне все отправились к Алексееву, адрес которого был дан делегатам. Надежда Константиновна привычно стала хлопотать, чтобы накормить приезжающих, Владимир Ильич сам устраивал их по разным гостиницам.

Работа съезда в целях конспирации происходила в разных местах. Крупская вместе с Лениным помогала тем товарищам, кто не знал иностранных языков.

Во время заседаний бушевали страсти. Ленину приходилось все чаще председательствовать, так как Плеханов нервничал, ввязывался в споры по пустякам, острил все злее и беспощаднее, дразнил противника.

Приближался последний бой — выборы ЦК и ЦО. Ленин настаивал, что в ЦО должна быть выбрана действенная рабочая тройка. Перед последним голосованием Ульяновы не спали всю ночь. Ленин колебался: может быть, не входить в состав редакции? Ведь все равно работать будет невозможно. Крупская поддерживала его. «Видно, раскола не избежать, а долго ли Плеханов будет союзником?»

Утром у дверей помещения, где заседал съезд, Ленина ожидала группа сторонников, они горячо убеждали Владимира Ильича остаться в «Искре». При выборе в центральные органы сторонники Ленина получили большинство, они и составили ядро партии нового типа. Мартов от участия в работе редакции сразу отказался. Раскол стал фактом.

Перед отъездом из Лондона большевистская фракция поехала на Хайгетское кладбище, на могилу Маркса. Для Владимира Ильича и Надежды Константиновны этот путь был привычным, они бывали здесь много раз, когда жили в Лондоне. Владимир Ильич нарочно посоветовал товарищам спросить у сторожей дорогу, но те ответили, что знают, где похоронены известные люди, могилы которых часто посещаются. Делегаты исторического съезда в торжественном молчании стояли вокруг старой мраморной плиты, под которой были похоронены Карл Маркс, его жена Женни Маркс, маленький внук и верный, неизменный друг семьи Елена Демут.

И вот съезд, который фактически был учредительным, окончен. Он показал, что в русском социал-демократическом движении налицо два течения — марксистское, возглавляемое Лениным, и оппортунистическое, главным выразителем которого на съезде был Мартов.

Многие делегаты-большевики снова уехали в Россию, и среди заграничной публики меньшевики получили численный перевес, они задумали дать бой ленинцам на съезде заграничной Лиги русских революционных социал-демократов. Мартовцы решили противопоставить лигу центральным органам партии и передать ей функции издателя партийной литературы. Началась обработка всех членов лиги. О. А. Пятницкий вспоминал, как Блюменфельд, когда-то набиравший первые номера «Искры», а потом бывший ее агентом, долго убеждал его в том, что лига должна контролировать работу центральных органов партии.

Ленин и Крупская возвратились в Женеву. Сюда стали приезжать представители заграничных и русских организаций. Стремясь определить собственную позицию, они слушали и Ленина, и Плеханова, и Мартова, и Троцкого. Приняв платформу большевистской или меньшевистской группы, включались в борьбу. Иногда дело доходило до курьезов. К Ульяновым зашел член Киевского комитета, он пожелал побеседовать не с Владимиром Ильичем, а с Надеждой Константиновной. «Скажите, — атаковал он ее, — какие изменения в технике привели к расколу на съезде?» Надежда Константиновна решила, что ошиблась. «Как вы связываете технику с теоретическими разногласиями?» — «А разве вы не признаете положения Маркса о соотношении базиса и надстройки?» Надежда Константиновна опешила, а потом устало махнула рукой: «Не думаю, что подходит здесь марксово положение». Киевлянин, недоумевая, ушел.

Меньшевики кричали о разногласиях на всех перекрестках. Используя самые недостойные методы, они старались перетянуть на свою сторону сочувствующих.

Надежда Константиновна вместе с Литвиновым и Дейчем входила в правление лиги. Она с Максимом Максимовичем категорически возражала против съезда. Тогда Дейч, ничего не сказав Крупской и Литвинову, написал двум другим членам правления, жившим в Берлине и в Париже, и те проголосовали за съезд из своего далека, не придав этому вопросу значения. На съезде лиги оказалось 15 большевиков с 18 голосами и 18 меньшевиков, располагавших 22 голосами.

Обстановка на съезде лиги создалась ненормальная. Во время доклада Ленина о съезде партии меньшевики кричали, стучали пюпитрами, сыпали оскорблениями. В содокладе Мартова передавались какие-то сплетни, отрывки из личных разговоров. Меньшевики приняли устав лиги, делавший ее независимой от ЦК партии. Ленгник от имени большевиков объявил лигу распущенной.

Через два дня Плеханов, шедший все это время с Лениным, не выдержал — сначала он заговорил о примирении, а затем прямо перешел на сторону меньшевиков. Он кооптировал старую редакцию «Искры». Тогда Владимир Ильич вышел из нее. Только Надежда Константиновна знала, чего стоило ему это решение. «Искра», которую создал Ленин, которой он отдал столько сил и таланта, теперь эта «Искра» выступала против него и его сторонников. Казалось, что из редакции автоматически должна была уйти и Надежда Константиновна, но через некоторое время Плеханов обратился к ней с просьбой продолжать секретарскую работу. Члены редакции не были способны справиться с потоком писем, с практической работой. Долго Владимир Ильич убеждал Надежду Константиновну согласиться, ведь это давало возможность сохранить в своих руках обширнейшие связи, остаться в курсе всех происходящих событий. В конце концов она согласилась. И она некоторое время по-прежнему пишет, шифрует.

Обстановка продолжала накаляться. Вызванный Крупской в Женеву член ЦК Кржижановский не представлял себе, до чего дошел раскол. Приезжавшие в Женеву представители большинства собирались у Ульяновых, обсуждали положение. Настроение было тяжелое. Иногда, чтобы хоть немного отдохнуть, совершали совместные загородные прогулки.

Владимиру Ильичу необходим был отдых, и в начале января Ульяновы решили поехать на велосипедах в горы. Позднее Владимир Ильич писал Марии Александровне: «На днях мы предприняли здесь с Надей и с одним приятелем (Ф. В. Ленгник. — Авт.) прекраснейшую прогулку на Салэв. Внизу везде в Женеве туман, сумрачно, а на горе (около 1200 метров над уровнем моря) — роскошное солнце, снег, салазки, совсем русский хороший зимний денек. А внизу под горой — la mer du brouillard, настоящее море тумана, облаков, за которыми не видно ничего, только горы высовываются, да и то только очень высокие. Даже малый Салэв (900 метров) весь в тумане».

После короткого отдыха снова и снова напряженный труд.

Партия должна была знать правду о II съезде, и Ленин был обязан сказать эту правду. И в феврале 1904 года он принимается за книгу «Шаг вперед, два шага назад». Мировая литература не знает такого комментария к протоколам партийного съезда. Это образец тончайшего анализа борьбы, происходившей на съезде и после него. Развивая идеи Маркса и Энгельса о пролетарской партии, Ленин создает учение о ней применительно к условиям борьбы пролетариата в период империализма, вырабатывает нормы партийной жизни.

И в тяжелые месяцы послесъездовской борьбы Надежда Константиновна продолжала заниматься вопросами народного образования. На ее письменном столе немецкие, английские, французские труды по педагогике, сочинения Ж.-Ж. Руссо.

Как-то Надежде Константиновне на глаза попалось объявление, что при одной из женевских школ организована детская библиотека. Школу расхваливали всячески, и Крупская решила ее посетить.

Школа оказалась частной, размещалась она в уютном, очень чистом помещении. Директриса долго допытывалась, с какой целью мадам хочет посетить школу, и, узнав, что мадам — русская учительница, подобрела и лично проводила ее в класс. Дети, в чистой красивой форме, дружно встали, приветствуя гостью.

Надежда Константиновна обратила внимание на индифферентность ребят: они не проявляли никакого любопытства. Учительница медленно, по слогам диктовала. Ребята писали так же медленно, замирая во время пауз. То же было во время урока чтения. Никаких вопросов, абсолютная тишина. После урока Крупская попросила учительницу показать ей библиотеку. Мадемуазель несколько смутилась. «В сущности, у нас нет библиотеки. Зачем ребенку читать книги? Вы посмотрите на наши учебники, вы посмотрите, на какой хорошей бумаге они напечатаны. Пусть ребята знают учебник, это будет хорошо».

Разочарованная покинула Надежда Константиновна образцовую школу. Придя домой и рассказав своим о том, что видела, она прибавила: «Такое воспитание, которое хочет ограничить ребенка узкими рамками школы, есть не воспитание сознательного человека, а воспитание раба, не смеющего самостоятельно мыслить».

В вечерние часы иногда у «Ильичей» собирались друзья, мечтали, кто чем займется после победы революции. Крупская мечтала о коренном изменении школьного дела, о новых методах обучения, о новых учителях.

Накал политических страстей не утихал. Меньшевики всеми средствами продолжают борьбу против ленинцев. Они пытаются подтасовывать сообщения из России, где все больше комитетов переходит на сторону большевиков, начинают форменную травлю Ленина. Надо было хоть на некоторое время вырваться из этой обстановки. И Владимир Ильич с Надеждой Константиновной задумали пешком обойти ряд районов Швейцарии. Вооружившись путеводителем Бедекера по Швейцарии, они составили маршрут.

12 июня, договорившись с Бонч-Бруевичем и Лепешинским о том, что они будут держать их в курсе дела, «Ильичи» выехали в Лозанну, откуда Надежда Константиновна писала Марии Александровне: «Я вообще мечтаю об осени, думаю вплотную засесть за работу. (Мысли о педагогических исследованиях не покидают ее. — Авт.) Обдумываю всяческие меры, чтобы устранить постоянную толкотню, которая страшно утомляет. Сейчас мы в Лозанне. Уже с неделю, как выбрались из Женевы и отдыхаем в полном смысле этого слова. Дела и заботы оставили в Женеве, а тут спим по 10 часов в сутки, купаемся, гуляем — Володя даже газет толком не читает, вообще книг было взято минимум, да и те отправляем нечитанными завтра в Женеву, а сами в 4 часа утра надеваем мешки и отправляемся недели на 2 в горы. Пройдем к Интерлакену, а оттуда к Люцерну… За неделю мы уже значительно «отошли», вид даже приобрели здоровый. Зима была такая тяжелая, нервы так истрепались, что отдохнуть месяц не грех, хотя мне уже начинает становиться совестно». Эта последняя фраза очень характерна для Надежды Константиновны. «Совестно» отдыхать.

Они немного покривили душой, рассказывая Марии Александровне о полном отдыхе. Ведь сюда, в Лозанну, Владимир Ильич вызывал Бонч-Бруевича и Лепешинского. Те застали их в небольшом пансионе уже готовыми к дальнейшему путешествию. «Когда я вошел к нему в комнату, — вспоминал Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, — он возился с укладкой вещей в дорожный сак. Тут была Надежда Константиновна и один из товарищей, очевидно, недавно приехавший. Около комнаты Владимира Ильича была одна свободная, что-то вроде общей столовой. Как всегда, мы были очень приветливо встречены Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной. Владимир Ильич увел нас к себе в комнату и стал тихонько расспрашивать о всех делах…»

Ульяновы полностью отключаются от партийных дел лишь тогда, когда забираются в горы, в глушь. Они выглядят заправскими туристами — с рюкзаками на плечах, в удобной простой одежде, в ботинках на толстой подошве. Они молоды, полны сил. Их не смущают скромные денежные ресурсы. Питаются в основном всухомятку — сыром, яйцами. Иногда запивают еду вином, а чаще всего водой из прозрачных горных ручьев и водопадов. Как-то рабочий в трактирчике посоветовал им обедать в отелях не с туристами, а с обслуживающим персоналом. Там, где едят шоферы, кучера, чернорабочие. Ульяновы последовали совету и весело смеялись, замечая косые взгляды туристов-буржуа. Здесь кормили намного дешевле и сытнее, да и разговоры велись интересные — о жизни, о труде.

Мало-помалу путешественники загорели, окрепли. Еще в Лозанне они договорились — о политике ни слова, но все-таки мысли их были в Женеве — то Владимир Ильич, то Надежда Константиновна вдруг останавливались и начинали: «А знаешь…», но, поймав предупреждающе-насмешливый взгляд, смеялись и замолкали.

В конце июля Владимир Ильич получил сообщение о том, что меньшевистский ЦК лишил его права сноситься с Россией и запрещает ему свободно высказывать свое мнение в «Искре». Тогда Ленин вышел из ЦК. Перед большевиками встала задача создать свою печать (библиотеку и архив ЦК РСДРП удалось отвоевать у меньшевиков), свою организацию, свой ЦК, для этого был необходим съезд. Ленин и группа большевиков, поддерживавших его, созвали совещание. Собрались под видом любителей альпинизма в предместье Женевы на небольшом постоялом дворе. На совещании встретились 22 ленинца-большевика. Среди них были супруги Лепешинские, В. Д. Бонч-Бруевич, М. Н. Лядов, М. С. Ольминский, С. И. Гусев, В. В. Боровский, А. В. Луначарский и Р. С. Землячка. Совещание вошло в историю как конференция 22-х, оно приняло резолюцию о созыве III съезда РСДРП. Участник совещания Лядов рассказывает: «Всем нашлось дело в начавшейся работе. Вокруг Надежды Константиновны образовалась целая канцелярия, занятая срочной перепиской с российскими организациями, литераторы занялись выработкой резолюции. А Ильич взялся за составление обращения от имени конференции». В Россию с текстом обращения были посланы надежные товарищи.

Весь август Ленин и Крупская прожили в глухой деревушке у озера Лак-де-Бре. Там собралось большое общество — Богдановы, Ольминский, Первухин. Шла подготовка собственного печатного органа, к участию в котором привлекли Луначарского, Базарова, Степанова.

Большевистская газета «Вперед» начала выходить в декабре 1904 года. Кроме того, было создано издательство большевистской литературы, идейное руководство в котором принадлежало Ленину, хозяйственной стороной дела ведал Бонч-Бруевич.

После возвращения в Женеву Ульяновы поселяются на улице Каруж, где живет целая большевистская колония — Воровские, Луначарский, Красиков, Ольминский, здесь же помещается и столовая, устроенная Лепешинскими для русских эмигрантов. Теперь, когда дела налаживаются, когда в России все большее число комитетов переходит на сторону Ленина, в колонии царит подъем. На каждую выходку меньшевиков отвечают веселой карикатурой, на которые был большой мастер Лепешинский, их создается целая серия: «Как мыши кота хоронили», «Жизнь преподобного Георгия-непобедоносца» и другие.

По-прежнему идут на родину письма Крупской, они подбадривают, связывают, информируют, требуют. Они пересекают границы, проходят сквозь тюремные стены. В январе 1905 года М. Эссен, находясь в тюрьме, получила большую коробку шоколадных конфет. Каждая конфетка была завернута в серебряную фольгу. Откусив кусочек конфеты, Мария почувствовала что-то твердое, это оказался свернутый в трубочку кусок письма, на обратной стороне его стоял № 5. Одну за другой пришлось отправлять в рот конфеты. Письмо состояло из 12 частей. Наконец-то его можно прочесть: «Милая, дорогая, давно собирались написать тебе, да все не удавалось как-то. И сейчас не знаю, с чего начать. ЦК спредательствовал хуже Плеханова, об этом ты уже знаешь. Сейчас они целиком перешли на сторону меньшинства, даже агентов назначают из меньшинства и помогают этому последнему вести дезорганизаторскую работу. В наших руках переписка Глебова с коллегией. Ну и скотина же! Тут уж не самообман, а прямое надувательство пошло. ЦО срамится все более и более. Чего только не пишут теперь Плеханов, Засулич и Старовер. Все стараются доказать, что старая «Искра» была плоха, потому что там властвовал самодержец Ленин. Особенно Плеханов распинается. Недавно ЦО выпустил листок «К членам партии» о земской кампании, где предлагал не устрашать земцев, и таким путем сели здорово в лужу. Но так как Ленин выпустил брошюру против листка «Искры», то Плеханов защищает листок и точку зрения Старовера, этот последний повторяет все те пошлости, которые раньше говорились Рязановым и К° о воздействии на предводителей дворянства и т. п. Вообще, теперь новая «Искра» старательно подвергает критике старую «Искру», всячески топчет ее в грязь… Скверно пока насчет презренного металла, но это дело наживное… Атмосфера заграничная в этом году лучше, чем в прошлом, много славной молодежи понаехало, правда, публика молодая, ей еще учиться надо… Зато народ честный, убежденный. Как-нибудь справимся. Крепко целую тебя и обнимаю крепко, крепко.

В чем тебя обвиняют? Какие улики? Почему тебя взяли?

Письмо это дойдет до тебя, верно, не раньше, как к Новому году. С Новым годом! С новым органом «Вперед».

P. S. Письмо это написано с неделю назад. Теперь настроение другое — так и кипит кругом работа, лезем напролом. Письмо Старика лучше всего передает это настроение».

В той же коробке в конфетах оказалось и письмо Владимира Ильича, по настроению близкое к приписке в письме Надежды Константиновны. Она умела кратко и точно охарактеризовать обстановку, передать перипетии внутрипартийной борьбы и вместе с тем мобилизовать все душевные силы на победу.

В тяжелой и острой борьбе, когда приходится терять друзей, когда будущее неясно, когда дни заполнены трудом, часто незаметным, но требующим всех сил, живет в душе этой удивительной женщины негасимая уверенность в правильности выбранного пути. 4 марта 1905 года, узнав о смерти Саши Григорьевой, она пишет Ольге Константиновне Витмер, с которой когда-то дружила: «Очень уж любила я в былые времена Сашу, и такие привязанности никогда не проходят… Проклятая жизнь, в которой так нелепо, зря гибнут люди, и помочь нельзя… Конечно, если бы начать устраивать свою жизнь сначала, я бы опять устроила так, как она есть, другой жизни я не хотела бы, ничего мне не жаль, ничего бы я не хотела изменить (в общем и целом), я люблю и свое прошлое и свое настоящее…»

Шел январь нового, 1905 года…

В России назревали революционные события.

Утром 10 января 1905 года, когда Надежда Константиновна и Владимир Ильич направлялись своим обычным маршрутом в библиотеку, они заметили быстро шедших им навстречу Луначарских. Еще издали Анатолий Васильевич прокричал: «Царь расстрелял демонстрацию! Ужасно, много убитых!»

«Мы пошли туда, — вспоминала Надежда Константиновна, — куда инстинктивно потянулись все большевики, до которых долетела весть о питерских событиях, — в эмигрантскую столовку Лепешинских. Хотелось быть вместе. Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы. Запели «Вы жертвою пали…», лица были сосредоточенны. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь совсем уже близко то время, когда «падет произвол, и восстанет народ, великий, могучий, свободный…».

Здесь же, в столовой, было принято решение — послать в Россию двух представителей большевиков — В. И. Невского в Москву и Д. А. Лазуркину в Петербург. Однако денег на поездку не было. Но столь велик был подъем, что это никого не смутило. Решили собирать деньги в кафе, ресторанах, булочных, среди русских эмигрантов всех направлений, живших в Женеве. Не нашлось человека, который бы отказал в средствах на русскую революцию. Вечером все встретились у Ленина, подсчитали деньги, их вполне хватало на поездку. Надежда Константиновна сшила небольшие мешочки, куда положили деньги. В тот же вечер Невский и Лазуркина уехали на родину. Прощаясь, Надежда Константиновна сказала Лазуркиной: «Смотрите, пишите о работе, о настроениях рабочих, обо всем, что делается на местах — и о трудностях, и о достижениях». Они с Владимиром Ильичем и сами рвались в Россию, но прежде надо было подготовить и провести партийный съезд. Он намечался на апрель 1905 года.

Революция усилила разногласия между большевиками и меньшевиками. Оппортунизм последних наглядно проявился в их тактике, в оценке движущих сил революции. Ленин непримиримо разоблачал оппортунизм меньшевиков в своих произведениях, всей своей деятельностью. Ленин отстаивал идею гегемонии пролетариата в революции, идею авангардной роли пролетарской партии.

В обстановке огромного подъема проходил в Лондоне III съезд партии. Меньшевики не пошли на него и собрали свою конференцию в Женеве. Съезд наметил стратегический план и революционную тактику партии в буржуазно-демократическом революционном восстании, принял резолюции о временном революционном правительстве, об отношении к крестьянству, к либералам. Была утверждена ленинская формулировка первого параграфа Устава партии. Все решения съезда были проникнуты пафосом начавшейся революции.

Надежда Константиновна, принимавшая в работе съезда самое активное участие, была включена в комиссию по редактированию протоколов. Однако, когда вернулась в Женеву, эту трудную работу ей пришлось проводить одной — один из членов комиссии уехал, другого подключили к новой работе. Целыми днями сидела Крупская в столовой Лепешинских, встречалась с делегатами, сверяла с ними тексты выступлений, случалось, и спорила. Работа продолжалась несколько дней с утра до вечера.

Время от времени в Женеве появлялись колоритные личности, которые не могли миновать Ульяновых.

Приезжал в Женеву один из руководителей восстания на броненосце «Потемкин» — матрос Матюшенко. Ленин расспрашивал его досконально, его интересовали все детали исторического восстания.

Много шуму наделал приезд Гапона. Он побывал во всех организациях, пришел и к большевикам. Ленин и Крупская приняли его, так как он был живым свидетелем событий в Петербурге. Надежда Константиновна в своих воспоминаниях дала меткую характеристику этому сыну богатого крестьянина в поповской рясе, человеку беспринципному, хитрому, не способному воспринять новое, не могущему вести ежедневную кропотливую работу; как она выразилась, «поповская психология застилала ему глаза». Его бесславный политический конец был предрешен.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна были охвачены одной мыслью — туда, в Россию, в гущу событий. Уехать сразу вдвоем было нельзя: слишком много дел не доделано. И как ни тяжело расставаться, как ни не хотелось отпускать мужа одного, пришлось Крупской задержаться. Владимир Ильич и Надежда Константиновна разобрали, рассортировали, разложили по конвертам бумаги, письма, материалы съезда. Набрался целый чемодан важнейших партийных документов, который отдали на хранение Карпинскому.

В конце октября Ленин уехал. Крупская день и ночь думала об одном: как он добрался, как устроился, как там, на родине. В начале ноября тронулась в путь и она. Внешне она как будто бы ничем не отличалась от представительниц западноевропейской интеллигенции, но было в ней все-таки что-то такое русское, что в Стокгольме за ней немедленно увязался шпик. Она не подала виду, что заметила слежку, все делала спокойно, не оглядываясь и не суетясь. Здесь до русской границы ей ничего не грозило, правда, на границе ждали неприятности, ведь полиция имела предписание арестовать ее в любом пункте, где она попытается пересечь границы Российской империи. Выручил случай. Шпик сел вместе с Надеждой Константиновной в поезд на Гельсингфорс. Революция была в разгаре, в Финляндии шли забастовки, рабочие вооружались. Вагон был битком набит, всюду собирались взволнованные группы. Крупская прислушалась — в соседнем купе говорили по-немецки, она перешла туда и вступила в разговор, шпик последовал за ней. И тут ей повезло, беседа приняла очень нужное направление. Рабочий-активист с энтузиазмом говорил об успехах революции и между прочим сказал: «Шпиков мы всех арестовали и посадили в тюрьму». Взглянув на своего соглядатая, Надежда Константиновна заметила: «Могут и новые приехать». Рабочий понял с полуслова: «Только покажите, мы его сейчас же арестуем». Поезд как раз приближался к маленькой станции, где стоял одну минуту. Шпик поспешил выйти из вагона.

О приезде в Петербург Крупская вспоминает: «Четыре года почти прожила я за границей и смертельно стосковалась по Питеру. Он теперь весь кипел, я это знала, и тишина Финляндского вокзала, где я сошла с поезда, находилась в таком противоречии с моими мыслями о Питере и революции, что мне вдруг показалось, что я вылезла из поезда не в Питере, а в Парголове.

Смущенно я обратилась к одному из стоявших тут извозчиков и спросила: «Какая это станция?» Тот даже отступил, а потом насмешливо оглядел меня и, подбоченясь, ответил: «Не станция, а город Санкт-Петербург».

Встретивший Надежду Константиновну П. П. Румянцев, редактор журнала «Вестник жизни», повез ее к себе на квартиру. Здесь без прописки жил Владимир Ильич.

На следующее же утро Крупская пошла по городу в поисках меблированных комнат, где не требовалась бы прописка, так как Владимира Ильича очень стесняло пребывание в чужих квартирах, он начинал нервничать, терял работоспособность.

В меблированных комнатах Ульяновы прожили недолго, обстановка там была совершенно нерабочая. Тогда товарищи решили снабдить их паспортами для легальной прописки. Получив свой «абсолютно надежный», по уверению друзей, документ, Надежда Константиновна рассмеялась, она становилась дочерью Онегина — Прасковьей Евгеньевной Онегиной.

Мария Ильинична нашла им квартиру на Греческом проспекте, но вскоре пришлось оставить мысль о «легальной» совместной жизни. Вокруг дома появилась куча шпиков. Ульяновы были вынуждены поселиться врозь. Виделись они чаще всего в редакций «Новой жизни», да и там почти нельзя было поговорить. Не скоро удалось Владимиру Ильичу раздобыть очень хороший паспорт и квартиру.

Оказавшись снова в России, Надежда Константиновна получила возможность общаться с массой людей, бывать на собраниях. Свои наблюдения она неизменно передавала Владимиру Ильичу. Она умела подойти к рабочим, они ей рассказывали о делах с живыми подробностями, которые давали Ильичу возможность определить уровень революционного энтузиазма масс.

На Крупскую, как на секретаря ЦК, обрушилось множество дел и обязанностей. Она ведала явками, людьми, сношениями с комитетами. О своей секретарской работе Крупская писала: «Народу валило к нам уйма, мы его всячески охаживали, снабжали чем надо: литературой, паспортами, инструкциями, советами».

В период высшего подъема революции наблюдалось колоссальное оживление работы. Выходило несколько большевистских изданий. Издателем газеты «Новая жизнь» была старая знакомая Крупской — Мария Федоровна Андреева, но фактическим руководителем ее был Ленин. Здесь систематически печатались его статьи. Он звал к новым формам борьбы — сохраняя конспиративный партийный аппарат, создавать легальные и полулегальные партийные организации. Он предлагал влить в партию рабочих, изжить опасную в период революции кружковщину.

Надежда Константиновна в первые же дни поехала за Невскую заставу, посмотреть, как идет работа в вечерневоскресной школе. Все изменилось, в переполненных классах теперь открыто выступали партийные пропагандисты. Крупская сразу отметила, что учащиеся слушали пропагандиста добросовестно, даже что-то записывали, а вот вопросов никто не задавал, дискуссии не получалось. Сказывалась неопытность молодого пропагандиста, не умевшего задеть слушателей за живое. Зато сознательность рабочих неизмеримо выросла. Это было особенно заметно, когда Крупская встречала своих бывших учеников. Как-то ее остановил на улице рабочий, который в свое время поразил управляющего фабрики Максвелля рассуждениями об увеличении производительности труда, за что и вылетел с работы и был выслан по этапу на родину. Теперь он работал в булочной, был настоящим социал-демократом. Ученик и учительница долго проговорили о революции, о логике революционной борьбы. Бакин рассказал Надежде Константиновне, как проходила забастовка булочников.

Царизм шел в наступление, партия теряла своих бойцов — еще 18 октября в Москве был убит выдающийся деятель партии Н. Э. Бауман, в Иваново-Вознесенске погибли замечательные большевики Ф. А. Афанасьев и О. М. Генкина. По многим городам прокатилась волна погромов.

3 декабря, когда Крупская шла в редакцию «Новой жизни», ее остановил газетчик и предупредил, что там идет обыск. Газета была закрыта.

Когда в Москве уже началось вооруженное восстание, в Финляндии в Таммерфорсе собралась конференция большевиков. Она проходила с 12 по 17 декабря, на ней присутствовал 41 делегат от Петербургской, Рижской, Тульской, Казанской, Ярославской, Николаевской, Таганрогской, Уфимской и других организаций. Началась конференция докладами с мест. Ленин выступил с докладами о текущем моменте и по аграрному вопросу.

Конференция приняла его проекты резолюций о реорганизации партии и по аграрному вопросу. Было принято решение об объединении партии. Этого требовало развитие революции. Конференция поручила Центральному Комитету созвать объединительный съезд партии.

В Таммерфорс пришло сообщение о том, что в России обнародован избирательный закон. Поскольку продолжался подъем революционной борьбы, было решено провести активный бойкот выборов в Государственную думу. Резолюция конференции гласила: «Восстание должно быть немедленно подготовлено, организовано повсюду, ибо только его победа даст возможность созвать действительное народное представительство, т. е. свободно избранное учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования».

Об обстановке, царившей на Таммерфорсской конференции, Надежда Константиновна писала: «Как жаль, что не сохранились протоколы этой конференции! С каким подъемом она прошла! Это был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять. Раз вечером мы были на финском массовом собрании, происходившем при свете факелов, и торжественность этого собрания соответствовала целиком настроению делегатов. Вряд ли кто из бывших на этой конференции делегатов забыл о ней. Там были Лозовский, Баранский, Ярославский, многие другие. Мне запомнились эти товарищи потому, что уж больно интересны были их «доклады с мест».

Декабрьское вооруженное восстание было подавлено. Революция с боями отступала. Самодержавие торопилось перейти в наступление. Оно посылало карательные экспедиции. Прошли массовые аресты, расстрелы. Партия опять уходила в подполье. В марте 1906 года Владимир Ильич ездил в Москву, он беседовал с партийцами, убеждал, что о панике и унынии не может быть речи. Мы победим непременно.

Узнав, что Владимир Ильич вернулся, Крупская поспешила к нему на квартиру. На углу улицы, где он жил, стоял, прислонившись к газетной тумбе, пожилой человек. По тому, как он зорко оглядел ее, Надежда Константиновна поняла — шпик. Дальше, недалеко от дома, в подворотне, о чем-то лениво переговаривался с дворником второй. Входя в подъезд, Крупская столкнулась с третьей личностью полицейского типа. Увидев Владимира Ильича, она даже забыла поздороваться и только спросила: «Почему за тобой началась такая слежка?» Он очень удивился. Взглянув сквозь занавески на улицу, он понял — надо немедленно уходить. В чемодане Владимира Ильича Надежда Константиновна увидела синие очки. «Уж не в них ли ты ехал?» Оказалось, так Ленина замаскировали в Москве. Она не смогла сдержать смеха, глядя на мужа в этих очках. «У тебя такой экспроприаторский вид, что и я, будь на месте полиции, устроила бы слежку — как бы ты чего не взорвал».

Из дому вышли чинно, под руку. Однако это не помешало им погонять ищеек: Ульяновы то шли проходными дворами, то садились на извозчика, то опять прогуливались по извилистым переулкам. После нескольких проверок убедились, что избавились от слежки, но во избежание недоразумений ночевать пошли в совершенно «чистый» от подозрений полиции дом — к Ольге Витмер.

И опять началась подпольная жизнь врозь, жизнь, полная опасностей, скитания по чужим квартирам, гостиничным номерам.

Надежда Константиновна имела целый ряд явок, где принимала приезжих, разговаривала с ними, давала указания, кое-кому организовывала свидания с Владимиром Ильичем.

Явки находились в самых разных местах — в приемных зубных врачей, на складе издательства «Вперед», в столовой Политехнического института. Однажды, когда Крупская и ее постоянная помощница В. Р. Менжинская находились на складе «Вперед», прибежал кто-то из служащих. «Полиция, обыск!» Надежда Константиновна не растерялась. «Пойдемте в магазин! Скорее!» (магазин примыкал к складу). Они смешались с покупателями и принялись спокойно перелистывать лежавшие на прилавке книжные новинки. Пристав угрюмо оглядел покупателей и, не найдя, к чему и к кому придраться, гаркнул: «Освободить магазин!» Крупская и ее помощница поспешили выполнить приказ.

В другой раз ей дали ошибочный адрес зубного врача Лаврентьевой. Ошибка была «незначительной» — дом № 33 вместо 32. Подойдя к двери квартиры, Надежда Константиновна удивилась — ни визитной карточки, ни таблички врача. Позвонила. Удивилась еще больше — дверь открыл какой-то денщик. Отступать было поздно, и она вошла. «Разве сегодня не приемный день?» — как можно спокойнее спросила она. Денщик, вытянув руки по швам, доложил: «Господина полковника нет дома». Это оказалась квартира усмирителя московского восстания полковника Семеновского полка Римана. Спокойно пояснив денщику, что ей нужен зубной врач, Крупская вместе со своими шифровками, адресами, нелегальщиной пошла в дом 32.

За себя она не боялась, не думала об угрожавшей ей опасности, но день и ночь ее грызла тревога за мужа, на поиски которого ринулась чуть ли не вся сыскная полиция.

Ульяновы сделали еще одну попытку поселиться вместе. И вот как-то Владимир Ильич не пришел ночевать. Всю ночь сидела Надежда Константиновна у окна, прислушивалась к шагам на улице, в подъезде. Неужели арестовали?! Казалось, что ночь никогда не кончится. Утром колебалась — идти к друзьям или ждать. Наконец ей сообщили — «хвост» за Ильичем был такой, что он еле-еле ушел от ареста и, не заходя домой, уехал с помощью товарищей в Финляндию, где русская полиция не могла его арестовать.

Приближался IV (Объединительный) съезд РСДРП. И, как всегда, на Надежду Константиновну легли организационные заботы. К. Е. Ворошилов, делегат этого съезда от Луганска, вспоминал, что, Приехав в Петербург, он встретился в издательстве «Вперед» с Бонч-Бруевичем, который посоветовал ему: «…побывайте в «техноложке» и покажитесь Надежде Константиновне Крупской — это жена и друг товарища Ленина. Она введет вас в курс событий». И вот они встретились в столовой Технологического института. Здесь бывали сотни людей и конспиративные встречи проходили незаметно. Климент Ефремович вспоминал: «Надежда Константиновна встретила меня как старого знакомого: она, видимо, знала меня по чьим-либо рассказам. Она расспросила меня о деятельности Луганской партийной организации, об активистах и рядовых подпольщиках, о настроениях рабочих. Я рассказывал, а она записывала все в малюсенькую записную книжицу. Потом обстоятельно проинструктировала меня, как вести себя в Питере, сообщила кое-что и о предстоящем съезде. «По всей вероятности, — сказала она, — съезд будет за границей. Однако, когда и куда придется ехать, еще не определено. Будем ждать. А вы тем временем ознакомьтесь с городом, отдохните… Будьте осторожны — шпиков здесь тьма-тьмущая».

Съезд пришлось проводить не в России, а в Стокгольме. И опять у Надежды Константиновны полно хлопот: она достает заграничные паспорта, выдает деньги, сколачивает группы для поездки в Швецию, стараясь сделать так, чтобы в каждой группе был человек, уже ездивший за границу, знавший какой-либо иностранный язык.

Меньшевики посылали делегатов своими путями.

Надежда Константиновна получила мандат от Казанской организации и, отправив всех делегатов, двинулась в Стокгольм. Ехала она с группой, одним из членов которой была жена Якова Михайловича Свердлова — Новгородцева. Клавдия Тимофеевна рассказывала, что в группе были П. Л. Тучапский, А. С. Бубнов, еще несколько мужчин и одна женщина. «Очень быстро, в течение первого же дня путешествия, наша спутница объединила нас около себя в общих беседах, в совместных действиях при пересадке с поезда на пароход, причем в ее разговоре с нами не было никакой навязчивости и ни тени превосходства, хотя чувствовалось, что она значительно опытнее нас и за границу едет не впервой. Она была нам очень полезна, рассказывая, как надо вести себя за границей, и мы крепко подружились с ней как с чудесным товарищем.

То была Надежда Константиновна Крупская, жена Владимира Ильича».

Ведя подготовку к объединительному съезду партии, Ленин, большевики подчеркивали, что такое объединение возможно лишь на идейной и организационной основе революционного марксизма.

Съезд проходил в обстановке острейшей борьбы. Меньшевиков на съезде оказалось большинство из-за полицейского разгрома большевистских организаций. Съезд обсудил аграрный вопрос, текущий момент и классовые задачи пролетариата, вопрос об отношении к Государственной думе, Устав партии. Ленин делал доклад по аграрному вопросу. Он требовал изменения партийной программы, так как речь шла не о возвращении «отрезков», а о революционной ломке всего старого землевладения. Ленин сделал доклад и «О современном моменте и классовых задачах пролетариата». Крупным практическим успехом было слияние национальных социал-демократических организаций в единой РСДРП. Однако на съезде еще отчетливее выявились идейные и политические разногласия между большевиками и меньшевиками. Последние с каждым месяцем стали отступать все более вправо, не считаясь с решениями съезда. Они превратили газету «Социал-демократ» из общепартийного в фракционный орган.

После съезда Надежда Константиновна и Владимир Ильич вернулись в Петербург. Начинался новый подъем революционной борьбы масс. 9 мая Владимир Ильич впервые выступил на большом митинге в Народном доме графини Паниной. Выступал он под фамилией Карпова. На митинге собрались представители разных партий. Среди них было очень много рабочих. В президиуме сидели в основном кадеты. Первым и выступал кадет Огородников. Надежда Константиновна почти не слушала его. Когда председательствующий объявил: «Слово предоставляется господину Карпову», Владимир Ильич пошел на сцену. Надежда Константиновна знала, как он волновался. Она впервые слышала его выступление перед такой широкой русской рабочей аудиторией. В разных углах зала вспыхнули аплодисменты — партийцы узнали Ленина. Первые же фразы его речи вызвали испуг и недоумение сидевших в президиуме.

После речи Ленина рабочие не захотели никого слушать. На знамена разорвали красные рубахи и с пением революционных песен двинулись по своим районам. Ленин и Крупская в окружении товарищей вышли на улицу. В Петербурге было время белых ночей. Спать было невозможно. Шли по Невскому, каждый что-то возбужденно говорил. Чтобы не привести домой шпика, Владимир Ильич ночевал у одного из товарищей.

Больше открыто выступать Ленину не пришлось. Надежда Константиновна снова стала его связной и секретарем. Она ходила в редакции, на явки, организовывала конспиративные встречи.

В июне приехала в Питер Роза Люксембург, только что вырвавшаяся из варшавской тюрьмы. Надо было где-то устроить встречу с ней, и Надежда Константиновна попросила отца бывшей гимназической подруги — Роде уступить квартиру на час-другой. Старик не мог отказать ей.

В день встречи, подходя к дому, Надежда Константиновна увидела, что все окна квартиры Роде замазаны белой краской. Бросилась к хозяину: «Зачем вы, ведь теперь это привлечет внимание». Старик сконфузился. «Я хотел как лучше». Все, к счастью, обошлось благополучно.

Реакция усилила наступление. 8 июля была распущена дума. Но с новой силой шли крестьянские выступления, вспыхнули восстания в войсках — в Кронштадте, Свеаборге и Ревеле. Они были разгромлены. В этих восстаниях участвовали и большевики.

В самые трудные минуты Надежда Константиновна проявляла выдержку, хладнокровие, мужество. В день восстания в Свеаборге у сестер Менжинских встретились несколько партийцев. С волнением они ждали телеграммы о ходе восстания. Шли часы. Телеграммы все не было. Тогда Ленин послал Веру Рудольфовну к Шлихтеру: нужно было поехать в Свеаборг. Кто-то случайно вспомнил, что большевик Харрик служит в редакции кадетской «Речи». Возможно, там уже получены телеграммы. Крупская решительно встала. «Пойду узнаю, что там известно». В редакции Харрика не оказалось, но телеграмма о разгроме восстания уже пришла. На гранках телеграмм один из дежурных корректоров записал Надежде Константиновне адрес Харрика. Она направилась туда. В тихом Гусевом переулке под руку прогуливались две женщины. Они предупредили Крупскую о засаде в квартире Харрика. Она поторопилась вернуться к Менжинским.

Опять партия уходила в глубокое подполье. Владимир Ильич переехал в Финляндию на станцию Куоккала, где Лейтейзен (Линдов) снимал огромную неуютную дачу под названием «Ваза».

У Надежды Константиновны прибавилось дел — рано утром она уезжала в Петербург со статьями и указаниями Ленина и возвращалась поздно вечером. По-прежнему почти целый день она проводила на явке в Технологическом институте.

Вскоре на «Вазе» поселились Елизавета Васильевна и Мария Ильинична, затем Богдановы, Дубровинский. Образовалась своеобразная большевистская колония. Здесь проходили иногда совещания партийцев.

Между тем подготовка V съезда шла своим чередом. Съезжались делегаты — их от большевиков принимала Надежда Константиновна. Обстановка была сложной — полиция свирепствовала.

V съезд был вторым съездом, на котором Надежда Константиновна не смогла присутствовать. Она вспоминала: «Сама я на съезде не была. Не на кого было оставить секретарскую работу, а время было трудное. Полиция наглела, публика стала побаиваться пускать большевиков на ночевки и явки. Я встречалась иногда с публикой в «Вестнике жизни». Петр Петрович Румянцев, редактор журнала, постеснялся мне сказать сам, чтобы я явок в «Вестнике жизни» не устраивала, и напустил на меня сторожа — рабочего, с которым мы частенько говорили о делах. Досадно стало, зачем не сказал сам». Румянцев оказался из числа тех, кто хочет участвовать в движении, ничем не рискуя. Сколько таких попутчиков стали впоследствии врагами Октябрьской революции! И П. П. Румянцев кончил свои дни в Берлине злобствующим эмигрантом.

Однажды, возвратись из Петербурга, Надежда Константиновна увидела свет во всех окнах дома. Владимир Ильич вернулся со съезда. В первый момент она его не узнала — он сбрил бороду, коротко постриг усы. На даче было полно людей — вся большевистская фракция. До утра проговорили, обсуждая дальнейшие действия.

На съезде опять и опять столкнулись непримиримые политические линии. Отчет о деятельности ЦК делал Мартов. Он не смог затушевать того факта, что меньшевики ошиблись в основном вопросе, кто должен быть гегемоном демократической революции, и скатились на позиции прихвостней либеральной буржуазии.

По целому ряду важнейших вопросов съезд стал на позиции большевиков. О Государственной думе съезд принял большевистскую резолюцию.

Крупская внимательно слушала взволнованные речи.

Товарищи будто вырвались из гущи боя. И она ясно видела, как устал Владимир Ильич.

Усталость проявилась в бессоннице, страшных головных болях, в полном отсутствии аппетита. Посоветовавшись с товарищами, Надежда Константиновна настояла на отъезде мужа в Стирсуден, где на одинокой даче жила семья Лидии Михайловны Книпович. Сама же Крупская еще некоторое время оставалась в Куоккале: надо было закончить некоторые дела, организовать переход партии в глубокое подполье. Наконец и она вырвалась в Стирсуден.

Море, сосны и тишина. Ульяновы купаются, ездят на велосипедах, слушают музыку — одна из родственниц Книповичей была певицей. В их жизни мало выпадало подобных минут.

К этому времени относится маленькая любительская фотография — Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна сидят в двуколке. Крупская улыбается, лицо счастливое.

В августе Надежда Константиновна проводила Владимира Ильича в Штутгарт на международный конгресс, а сама активно включилась в работу.

После возвращения Ленина они еще некоторое время прожили на даче «Ваза», а в ноябре 1907 года Владимиру Ильичу пришлось уехать в глубь Финляндии, на небольшую станцию Огльбю. Реакция бурно наступала. Теперь на автономию Финляндии полиция не обращала внимания, шли повальные обыски. За два года на даче «Ваза», скопилось колоссальное количество архивных документов, нелегальщины. Без суеты, деловито разбирала эти архивы Надежда Константиновна с женой Богданова. Самое ценное, то, что было необходимо сохранить, относили к финским товарищам, остальное жгли. Снег вокруг дачи почернел от пепла, пришлось принять меры предосторожности.

Наконец дела приведены в порядок. Крупская едет в Питер, устраивает Елизавету Васильевну, договаривается с остающимися товарищами о связях и спешит в Стокгольм, куда уже переправили Владимира Ильича. Не сразу он рассказал жене, как чуть не погиб, когда при переходе через Финский залив лед стал уходить под воду. Она так ясно представила себе — ночь, метель, треск тонкого льда.

Снова эмиграция, иного выхода не было, они понимали, что реакция затянется на долгие годы. Ехали опять в Женеву. Через Берлин. Там только что прошли аресты среди эмигрантов. Поэтому Ульяновы не пошли ни к кому из товарищей, чтобы никого не провалить, и целый день ходили по городу. Очевидно, в каком-то кафе они отравились. Полубольные, 7 января 1908 года они приехали в холодную, стынувшую от зимнего мороза Женеву. «У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехали», — вырвалось у Владимира Ильича.

Началась их вторая эмиграция.

…С 1907-го по апрель 1917 года Н. К. Крупская снова в эмиграции. Она вела большую организационную работу в партии, в большевистских газетах, выступала по вопросам народного образования и женского движения. В апреле 1917 года вернулась в Россию, работала в «Правде» и «Солдатской правде», в секретариате ЦК РСДРП(б), в бюро печати ЦК, среди работниц и молодежи. На VI съезде партии участвовала в выработке резолюции о союзах молодежи. После Октября работает в Наркомпросе, долгие годы возглавляет там Главный комитет политико-просветительной работы, много сил отдает работе с детьми, с молодежью, неоднократно выступает на съездах комсомола. Крупская — делегат съездов партии, включая XVII, с 1927 года — член Центрального Комитета партии.

Н. К. Крупская — первый биограф Ленина, неутомимый пропагандист ленинизма, автор многих работ по педагогике. В 1931 году она была избрана почетным членом Академии наук СССР.

Умерла 27 февраля 1939 года.