Комплексное ПТСР: руководство по восстановлению от детской травмы

Типом борьбы неосознанно движет убеждение, что власть и контроль могут обеспечить безопасность, смягчить чувство заброшенности и заполучить любовь. Дети, которые избалованы и не встречают достаточных ограничений (исключительно болезненный тип заброшенности), могут принять такой тип защитного реагирования. Дети, которым разрешено подражать запугиванию нарциссического родителя, также могут развить привычную реакцию борьбы. Многие представители этого типа получаются из старших братьев и сестер, которые доминируют над младшими братьями и сестрами так же, как их родители над ними.

Представители типа борьбы учатся реагировать на чувство заброшенности гневом. Многие используют презрение — ядовитую смесь нарциссической ярости и отвращения, чтобы запугивать и стыдить других, добиваясь желаемого отзеркаливания себя. Нарциссы относятся к другим так, как будто являются продолжением своих родителей.

Заявляющий о правах тип борьбы обычно использует других людей как аудиторию для своих непрекращающихся монологов. Он может относиться к попавшим под его влияние представителям типа ступора или типа уступки как к нижестоящим в отношениях подчинения и доминирования. Цена вступления в отношения с ярко выраженным нарциссом — самоуничтожение. Один из моих пациентов говорил: “У нарциссов нет отношений, они берут пленных”.

Очаровательный обидчик

Особо яркие представители типа борьбы могут стать социопатами. Социопатия может проявляться многообразно, от коррумпированного политика до жестокого преступника. Особенно неприятный социопат, которого я называю очаровательным обидчиком, вероятно, находится где-то посередине этого континуума. Очаровательный обидчик иногда ведет себя по-дружески. Иногда он может даже выслушивать и оказывать небольшую помощь, но он все равно использует свое презрение, чтобы проявлять власть и контролировать Других.

Такой тип обычно полагается на “козлов отпущения” для выбросов своего яда. Эти несчастные “козлы отпущения”, как правило, слабее его. Они могут быть членами бесправных групп: работники-иммигранты, геи, женщины, собственный “проблемный” ребенок, жена и т.д. Обычно он щадит своих фаворитов, если те не выходят за рамки дозволенного.

Если очаровательный обидчик достаточно харизматичен, то близкие ему люди часто могут не замечать невообразимую подлость вымещения зла на “козлов отпущения”. Фавориты обидчика часто отрицают очевидное, пользуясь тем, что сами не являются его мишенью. Особенно харизматичными обидчиками можно даже любоваться и считать их замечательными. Быть “козлом отпущения” — ребенком или супругом такого обидчика — особенно проблематично, потому что очень трудно убедить кого-то, или получить подтверждение извне, что вы испытываете на себе его насилие.

Я помню, как был озадачен, глядя на фотографии Гитлера, ласково смотрящего на детей. Сейчас, когда я пишу эти слова, я думаю, что очень многие из власть имущих, являющихся объектами всеобщего почитания, при ближайшем рассмотрении вполне могут оказаться очаровательными обидчиками. Многие миллиардеры сколотили свои состояния с помощью социопатических приемов и практик. Это подтверждается столь частыми случаями враждебных поглощений в бизнесе, беззастенчивой эксплуатацией и невыносимыми условиями труда, разрушительными экологическими практиками, мошенничеством с финансами, ложью и подлыми ударами в спину.

Генри Форд, икона американского бизнеса, регулярно нанимал новых молодых рабочих на свои “инновационные” линии сборки. Выжатых как лимон рабочих, которые уже были не в состоянии справляться со своими обязанностями, бесцеремонно увольняли. В конце концов профсоюзы пресекли такую практику в США, но она была экспортирована в страны третьего мира, где рабочие трудятся в тех же ужасающих условиях, разрушающих душу и тело.

Как более приземленный пример я могу привести своего лучшего друга, с которым дружил, когда мне было 20 лет. Около двух лет я считал его отличным парнем, пока однажды не пошел с ним за покупками в супермаркет и не стал свидетелем того, как он унизительно отчитывал ни в чем не повинного продавца.

Другие типы нарциссов

Гневные нарциссы известны тем, что используют других людей, срывая на них свой гнев. У них зависимость от эмоциональных выбросов, обеспечивающих им получение разрядки. Обычно облегчение длится недолго, поэтому вскоре они ищут новый способ выпустить пар.

Этот тип нарциссизма представляет собой травлю (буллинг) в чистом виде, которая может стать причиной ПТСР. Если она продолжается достаточно долго, как это бывает с издевающимися родителями в неблагополучной семье, то может вызвать кПТСР. Если к вам применялось насилие, то обратитесь за помощью через сайт https : //nasiliu.net, позвоните по телефону 8(800)700-06-00 или в местный центр психологической помощи пережившим домашнее насилие.

Кроме того, у меня есть данные о многих пациентах, которые терпели ужасное насилие со стороны нарциссических родителей — столпов общества. В числе последних — мой учтивый молчаливый папаша, который регулярно вымещал на мне зло и раздавал пощечины мне и моим сестрам. Им в нашем районе все восхищались.

Последний пример нарциссизма — очаровательный нарцисс, который не обязательно занимается травлей. Я называю этот тип нарциссом под маской созависимости. Отец моего друга относился к такому типу. При встрече он участливо вас расспрашивал о ваших делах, что позволяло вам думать, будто вы его интересуете. Однако через несколько минут (как только вы захватили наживку) он, как флибустьер, неожиданно переходил на монолог. Именно этот тип часто использует сложносочиненные предложения и не делает ни одной паузы, чтобы дать вам возможность вставить слово. Вы становитесь его захваченным в плен слушателем, и освобождение обойдется вам очень дорого.

Реабилитация от поглощенности борьбой

Я согласен с широко распространенным мнением о том, что ярко выраженные нарциссы и социопаты не поддаются лечению. Как правило, они убеждены, что сами по себе совершенны и проблемы есть у всех остальных, кроме них.

Тем не менее представители типа борьбы, не являющиеся настоящими нарциссами, могут извлечь пользу из осознания того, какую цену они платят за контроль над другими, получаемый посредством запугивания, критики и сарказма. Некоторые из тех, с кем я работал, в конце концов поняли, что агрессивное поведение отпугивает окружающих. Один из них даже осознал, что, хотя его подруга и оставалась с ним, она очень боялась его и обижалась из-за его требовательности и раздражительности, поэтому не могла проявлять тепло или реальную симпатию, которой он так отчаянно желал.

Я также помог многим представителям типа борьбы понять нисходящую спираль власти и отчуждения, которая возникает из-за их стремления к чрезмерному контролю. Это выглядит так: чрезмерное использование власти является триггером для испуганного эмоционального отчуждения со стороны других, что вызывает чувство еще большей заброшенности. Далее человек становится еще злее и его презрение растет, что еще больше препятствует его сближению с другими людьми. Это подпитывает ярость и отвращение, увеличивая дистанцию между ним и его значимыми близкими и исключая теплые отношения, и так до бесконечности.

Представители типа борьбы извлекут большую пользу из умения перенаправлять свою ярость на ужасные обстоятельства детства, которые заставили их принять такую разрушающую близость защиту. Это может помочь им разобраться в своих привычках мгновенно превращать чувство заброшенности в ярость и отвращение.

По мере того, как выздоравливающий представитель типа борьбы все более осознает свои чувства заброшенности, он может научиться освобождать свой страх и стыд при помощи слез. Я помог нескольким представителям этого типа, научив их плакать, чтобы избавиться от боли, вместо того, чтобы высвобождать гнев. Когда нам больно, часть нас грустит, а часть неистовствует, и сам по себе гнев не поможет избавиться от печали.

Представители типа борьбы должны понять, что их снисходительное моральное превосходство отталкивает других людей и увековечивает их заброшенность. Они должны отказаться от иллюзии собственного совершенства и привычки проецировать свой перфекционизм и внутреннюю критику на других. Эта работа по обузданию внешнего критика описана в главе 10.

Представителям боевого типа также может помочь умение по собственной инициативе брать тайм-ауты, когда они замечают, что находятся под влиянием триггеров и критичны сверх меры. Тайм-ауты могут быть использованы для перенаправления львиной доли своих болезненных чувств на горевание и проработку первоначальной заброшенности, а не на деструктивный выброс негативных эмоций на своих близких.

Кроме того, как и в случае со всеми фиксациями на том или ином типе защитного реагирования, представители типа нападения должны стать более гибкими и адаптивными в использовании других реакций. Если вы — восстанавливающийся представитель типа борьбы, вам очень полезно будет познакомиться с эмпатической реакцией типа уступки. Начните с того, чтобы попытаться представить — каково это быть человеком, с которым вы общаетесь. Делайте это как можно чаще. Более того, вы можете развивать это, расширяя осознание потребностей, прав и чувств тех, с кем вы хотели бы иметь настоящую близость.

На стадии ранней реабилитации вы можете притворяться, что делаете это, пока не начнет получаться. Ибо, если вы не будете практиковать учет интересов другого, взаимность и диалог (в противоположность монологов), то близость, которой вы жаждете, ускользнет от вас.

Яркие представители типа бегства подобны механизмам, где переключатель застрял в положении “вкл”. Одержимо и навязчиво ими движет бессознательное убеждение, что совершенство принесет им безопасность и любовь. Они спешат к свершениям. Они спешат как в мыслях (одержимость), так и в действиях (навязчивость).

Будучи детьми, представители убегающего типа реагируют на семейную травму по-разному в континууме гиперактивности. Континуум защиты по типу бегства простирается от полюса мотивированного студента-отличника до бросившего учебу неконтролируемого обладателя СДВГ (синдрома дефицита внимания и гиперактивности). Представители типа бегства непрестанно избегают внутренней боли заброшенности с помощью символического бегства в постоянную активность.

Левополушарная диссоциация

Когда представитель обсессивно-компульсивного типа бегства ничего не делает, он беспокоится и планирует деятельность. Он становится тем, кого Джон Брэдшоу называет “человеком дела” (в противоположность “человеку бытия”). Одержимость — это диссоциация левого полушария мозга, в отличие от классической диссоциации правого полушария мозга у представителей типа ступора, описанного ниже.

При левополушарной диссоциации мозга человек полагается на мышление, чтобы отвлечься от боли заброшенности. При тревожном мышлении лежащий в основе его страх поднимается и искажает мыслительный процесс. Более того, если навязчивость означает попытку на шаг опережать подавленную боль, то одержимость — попытку возвыситься над внутренней болью.

Как представитель типа бегства, я сам иногда понимаю, что одержим беспокойством о качестве своих лекций, что помогает мне побороть исполнительную тревогу во время их проведения (разновидность моего страха заброшенности). В первые годы преподавания моя защита проявлялась в виде навязчивой ходьбы, когда я тревожно пытался подыскать выскочившее из головы слово. Иногда я даже неистово копался в словаре или записной книжке, чтобы найти его. Неосознанно это было похоже на поиск безопасного пристанища за пределами своей тревоги.

Представители типа бегства также склонны к зависимости от собственного адреналина. Некоторые из них безрассудно и регулярно предпринимают рискованные, опасные действия, чтобы получить выброс адреналина. Представители типа бегства также подвержены зависимостям от работы и занятости. Чтобы поддерживать эти процессы на плаву, они могут переходить на зависимость от психоактивных веществ.

У сильно травмированных представителей типа бегства может развиться обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР).

Реабилитация поглощенности бегством

Представители типа бегства, с которыми я работал, настолько заняты, пытаясь на шаг опережать свою боль, что интроспекция вслух в часы психотерапии — для них единственная возможность для самоисследования. Ознакомление с типами защитного реагирования часто помогает им отказаться от перфекционистских требований внутреннего критика.

Я осторожно, но настойчиво стараюсь противостоять их отрицанию и минимизировать перфекционизм. Это особенно важно для трудоголиков, которые часто признают свою зависимость, но втайне держатся за нее как за предмет гордости и свидетельство своего превосходства.

Представители типа бегства могут застревать в своих мыслях, так как чрезмерно все анализируют. Когда критическая масса знаний о кПТСР получена, для

них чрезвычайно важно начать двигаться в сторону своих чувств. Рано или поздно они должны углубить свою проработку, горюя о своих детских потерях.

Слезы сострадания к себе — незаменимое средство для уменьшения одержимости критикой и избавления от навязчивой привычки спешить. По мере прогресса реабилитации у представителей убегающего типа может появиться “коробка передач”, которая позволит им вести жизнь на разных скоростях, в том числе и на нейтральной. Нейтральную скорость особенно важно культивировать для представителей типа бегства.

Если вы относитесь к типу бегства, существует множество книг по самопомощи, компакт-дисков и курсов, которые помогут вам обучиться релаксации и избавиться от поглощенности рутинными делами. Это чрезвычайно важно, потому что вы можете настолько сосредоточиться на делах, что вам будет трудно увидеть лес за деревьями. Это поможет вам правильно расставить приоритеты в отношении разных задач и не потеряться в массе второстепенных дел. Когда я нахожусь под влиянием триггеров, я часто испытываю потребность заняться самыми простыми и легкими делами, теряя представление о моих главных обязанностях.

В эмоциональной регрессии представители убегающего типа могут скатиться до режима курица с отрезанной головой, так как страх и тревога подталкивают их к беспорядочной деятельности. Беспрерывно вращая колеса, они могут бесцельно суетиться, как будто единственное, что для них важно, — движение как таковое.

В такие моменты представитель типа бегства может спастись от панического убегания, изменив старую поговорку “делай что-нибудь, а не стой” на “стой, а не делай” Под словом “стой” я имею в виду — остановиться и сделать паузу, чтобы сосредоточиться и заново расставить приоритеты. Для решения этой задачи я рекомендую трехминутные мини-медитации. Если вы представитель типа бегства, то можете значительно улучшить свою реабилитацию, выполняя каждый день несколько таких упражнений. Вы можете начать медитацию, сидя на стуле и закрыв глаза. Осторожно попросите свое тело расслабиться. Почувствуйте каждую из основных групп мышц и мягко подтолкните их к расслаблению. Дышите медленно и глубоко.

Расслабив мышцы, сделав дыхание глубоким и замедленным, спросите себя: “Какой из своих приоритетов я считаю прямо сейчас самым важным? Что будет наиболее полезным сделать после?”

Когда вы станете более искусным и сможете сидеть дольше, попробуйте себя спросить: “От какой травмы я убегаю прямо сейчас? Могу ли я открыть свое сердце идее и образу, успокаивающему мою боль?”

Наконец, существует множество представителей убегающего типа, проявляющих симптомы, которые могут быть неправильно диагностированы как циклотимия — слабо выраженное биполярное расстройство. Этот вопрос подробно рассматривается в главе 12.

Реакция ступора, также известная как реакция камуфляжа, часто побуждает переживших травму скрываться, изолировать себя и избегать человеческого контакта. Представители типа ступора могут быть настолько заторможены в режиме изоляции, что кажется, будто переключатель их стартера застрял в положении “выкл”.

Из всех типов защитного реагирования представители типа ступора, кажется, имеют самое глубокое бессознательное убеждение, что “люди” и “опасность” — синонимичные понятия. Хотя все типы защитного реагирования, как правило, страдают от социальной тревоги, представители типа ступора наиболее склонны искать убежища в одиночестве. Некоторые из них полностью отказываются от отношений с другими людьми и становятся крайне изолированными. Многие также полностью отказываются от поисков настоящей, невымышленной любви.

Правополушарная диссоциация

Часто ребенок, назначенный на роль “козла отпущения”, или самый пренебрегаемый и заброшенный ребенок вынужден привыкать к реакции ступора. Лишенный возможности успешно использовать реакции борьбы, бегства или уступки представитель типа ступора развивает защиту как классическую правополушарную диссоциацию, которая позволяет ему отключаться от переживания боли вследствие своей заброшенности и защищает его от любого рискованного социального взаимодействия, которое может стать триггером повторной травматизации.

Если вы принадлежите к типу ступора, то можете искать убежища и утешения, диссоциируясь посредством долгого сна, мечтаний, фантазий или правополушарной активности (просмотр телевизора, зависание в Интернете, увлечение видеоиграми).

Представители типа ступора часто страдают синдромом дефицита внимания (СДВ). Они также овладевают искусством уходить в себя всякий раз, когда начинают испытывать дискомфорт от внешнего мира. Когда они особенно травмированы или находятся под воздействием триггеров, у них может появиться шизоидная отрешенность от обыденной реальности, что в тяжелых случаях приводит к декомпенсации в шизофренические переживания, как у героини книги Джоан Гринберг Я никогда не обещала тебе сад из роз.

Реабилитация поглощенности ступором

Реабилитация типов ступора включает в себя решение трех ключевых проблем.

Во-первых, позитивный опыт отношений невелик. Поэтому они чрезвычайно неохотно вступают в близкие отношения, которые могут его преобразить. Поэтому они также редко обращаются за помощью к психотерапии. Более того, те, кому удается преодолеть такое сопротивление, часто пугаются и быстро прекращают работу.

Во-вторых, у представителей типа оцепенения есть две общие черты с представителями типа борьбы. Они менее мотивированы пытаться понять последствия их детской травмы. Многие не осознают, что у них есть токсичный внутренний критик или что они испытывают эмоциональную боль. Кроме того, они, как правило, проецируют перфекционистские требования своего внутреннего критика на других, а не на себя. Когда они были детьми, этот механизм выживания помог им оправдывать свою изоляцию недостатками окружающих. В их детстве отчуждение и изоляция были разумным поведением, обеспечивающим безопасность.

В-третьих, даже больше, чем склонные к трудоголизму представители типа бегства, представители типа ступора отрицают ограничения, налагаемые на их жизнь последствиями адаптации к одиночеству. Многие из тех, с кем я работал, похоже, почти всегда были удовлетворены своей изоляцией. Я полагаю, что в этом им способствовали внутренние опиоиды, которые мозг живых существ запрограммирован высвобождать, когда опасность настолько велика, что смерть кажется неизбежной.

Высвобождение внутренних опиоидов чаще всего наблюдается у представителей типа ступора, поскольку на крайнем полюсе континуума их реагирования находится реакция коллапса. Коллапс — это реакция сознания на экстремальную заброшенность и пренебрежение, сопровождаемая переживанием выхода из своего тела, которое представляет собой полную диссоциацию. Иногда его можно наблюдать у диких животных на пороге гибели. Я видел фильмы о природе, где мелкие животные, находящиеся в пасти хищников, впадали в коллапс, так что их смерть казалась безболезненной.

Тем не менее производство и высвобождение внутренних опиоидов у некоторых представителей типа ступора приводит жертву травмы к тому моменту, когда обезболивающие средства уже не действуют. Удовлетворение от потери чувствительности тогда трансформируется в серьезную депрессию. Это, в свою очередь, может привести к аддиктивному самолечению с помощью психоактивных веществ — алкоголя, марихуаны и других наркотиков. Кроме того, представители типа ступора могут тяготеть к приему антидепрессантов и анксиолитиков. Я также подозреваю, что некоторые шизофреники являются чрезвычайно травмированными представителями типа ступора, чья диссоциация зашла так далеко, что они не могут найти дорогу обратно к реальности.

Подписчикам моего сайта из числа представителей типа ступора я рекомендую книгу по самопомощи Suzette Boon (Сюзетт Бун) Coping with Trauma-related Dissociation (Как справиться с диссоциацией, вызванной травмой). Эта книга содержит очень полезные рабочие тетради, которые являются мощным инструментом реабилитации.

Представители типа ступора более других нуждаются в терапевтических отношениях, потому что изоляция мешает его представителям устанавливать исцеляющие отношения с помощью дружбы. Тем не менее я знаю ряд случаев,

когда достаточно хорошие исцеляющие отношения устанавливались с помощью домашних животных и более безопасных, дистанционных отношений, которое можно найти в интернет-группах и книгах.

Филлис, по своей инициативе выбравшая домоседство, приступила к психотерапии со мной с большой долей амбивалентности. Ей больше не помогали антидепрессанты, а ежедневное употребление марихуаны делало ее все более параноидальный. Фантазии о смерти становились все более частыми и болезненными. Она говорила мне: “Я знаю, что терапия не поможет, но я боюсь, что муж меня бросит. Он говорит, что я начинаю его пугать”.

Филлис хотела сохранить брак, потому что ее муж оплачивал счета и не мешал ей в свое удовольствие смотреть телешоу, читать научную фантастику и серфить в Интернете. Кроме того, он был трудоголиком, редко бывал дома, а когда бывал, то проводил время за компьютером.

В нашей психотерапии укрепление доверия стало долгим постепенным процессом, с прогрессом и откатом назад. Это часто бывает со многими пережившими травму, независимо от их типа защитного реагирования.

Черный юмор Филлис оказался для нас спасительным и помог ей пережить психообразование. Она часто встречала с саркастическим опровержением мои попытки объяснить ей ее нынешние страдания ужасным детством. К счастью, я вырос в Нью-Йорке, и это делало меня достаточно устойчивым к сарказму. Я был готов выносить ее насмешки, потому что в них не было желчи.

В конце концов мне удалось помочь ей направить гневную часть своего сарказма на затравившую ее семью. После этого с помощью психообразования мы, наконец, докопались до правды. Понемногу она стала гневно рассказывать о сексуальном насилии над ней отца при молчаливом попустительстве матери и всей семьи. Со временем этот гнев перешел в плач и слезы, которые вознаградили ее первым в жизни чувством сострадания к себе.

Только когда мы достигли этой стадии (через несколько лет после начала психотерапии), Филлис впервые получила представление о преследовавшем ее жестком внутреннем критике. До этого она относилась к моим словам о внутреннем критике как к бреду. Когда мы достаточно продвинулись с внутренним критиком, тот же процесс ожидал и мою гипотезу о том, что у нее есть много оснований для страха и беспокойства, которые держат ее дома. Она рассмеялась с большой долей сарказма: “Посмотри на меня, Пит! Ничто меня не пугает. Я так расслаблена, что едва могу сидеть прямо. Ха! Ты же знаешь, я всегда под кайфом. Мой муж так и называет меня — Блондинка под кайфом". (Филлис — блондинка.)

В конечном итоге прорыв произошел на сеансе, когда на улице возле моего офиса она столкнулась с человеком, похожим на ее отца. Филлис пришла на сеанс на грани гипервентиляции. После того как я помог ей замедлить и углубить дыхание, в моем кабинете у нее случилась терапевтическая эмоциональная регрессия. Она вспомнила ужасную картину, как ее отец крался ночью в ее спальню. Последующее горевание освободило ее от этой эмоциональной регрессии сексуального насилия.

На этом сеансе отрицание Филлис значительно ослабло. Она осознала, что социальная тревожность заключила ее в домашнюю тюрьму. С этого момента началась глубокая реабилитационная работа, которая достигла кульминации, когда Филлис набралась достаточно смелости, чтобы вернуться в колледж. Она продолжила обучение, чтобы стать медсестрой. В свою очередь, это открыло перед ней дверь поиска своего места во внешнем мире. Ключевым значимым моментом стали здоровые дружеские отношения с коллегой, также проходившим реабилитацию.

Прогресс реабилитации у представителей типа ступора часто похож на следующий сценарий. Постепенное укрепление доверия позволяет реабилитирующемуся воспринять психообразование об ужасающей роли родителей в их страданиях. Это открывает путь к обузданию внутреннего критика, что, в свою очередь, способствует гореванию о потерях детства. Высвобождение гнева и горевание особенно помогают представителям типа ступора, как и дыхательные упражнения. Все это помогает реанимировать бездействующую волю и драйв у переживших травму.

Представители типа уступки стремятся к безопасности, сливаясь с желаниями, потребностями и требованиями других. Они действуют так, как будто считают, что плата за вход в любые отношения — это утрата всех своих потребностей, прав, предпочтений и границ.

Своих прав представители типа уступки начинают лишаться еще в детстве. Они рано узнают, что немного безопасности и привязанности можно достичь, став полезными и послушными слугами своих эксплуататорских родителей.

Уступающим, или созависимым, типом обычно становится ребенок по крайней мере одного нарциссического родителя. Нарцисс переворачивает отношения “родитель — ребенок” с ног на голову. Ребенок начинает парентизируется (т.е. начинает выполнять родительские функции по отношению к собственным родителям) и заботится о нуждах родителя, в то время, как последний действует как требовательный, а иногда и истеричный, ребенок.

Когда это происходит, ребенок может быть превращен родителем в доверенное лицо, заместителя супруга, тренера или домработницу. Или его могут заставить обслуживать своих младших братьев и сестер. В худшем случае он может быть подвергнут сексуальной эксплуатации.

Некоторые созависимые дети адаптируются, начиная развлекать родителей. Соответственно, ребенок принимает роль шута и неофициально назначается ответственным за то, чтобы родители были счастливы.

Принуждение ребенка к созависимости обычно предусматривает его запугивание и порицание за развитие чувства собственного “Я”. Из всех типов защитного реагирования уступка в наибольшей мере характеризуется задержкой развития здорового чувства “Я”

Реабилитация поглощенности уступкой

Представители типа уступки обычно с большим облегчением реагируют на психообразование в отношении типов защитного реагирования. Это в конечном итоге помогает им узнавать повторяющуюся навязчивость, с которой их влечет к эксплуатирующим их нарциссическим типам.

Созависимый человек должен понять, что он себя предает, когда слишком внимательно слушает других. Реабилитация включает в себя сокращение его характерной защиты слушания, а также практику и расширение вербального и эмоционального самовыражения.

Я видел, как многие заядлые созависимые люди получали мотивацию начать работать над уверенностью в себе, когда понимали, что даже мысль о том, чтобы сказать “нет”, становится триггером их эмоциональных регрессий. После проделанной огромной работы один пациент был шокирован тем, насколько сильно он был диссоциирован, когда планировал противостоять отвратительному поведению своего босса. Этот шок затем трансформировался в возмущенное прозрение о том, как опасно было ему протестовать в его родительской семье. В свою очередь, это сильно помогло ему преодолеть сопротивление в ролевых играх на самоутверждение (ассертивность) в нашей дальнейшей совместной работе.

После длительной практики этот пациент научился глушить голос внутреннего критика, который включался при любой попытке самоутверждения. В этом процессе он вспомнил, как неоднократно был вынужден душить свою индивидуальность в детстве. Горевание об этих потерях затем помогло ему проработать задержку в развитии своего самовыражения. Реабилитация от позиции уступки более подробно будет рассмотрена в следующей главе.

Конечно, чистые типы существуют редко. Кроме того, каждый тип содержит континуум, который простирается от легкой до крайней степени. Также большинство переживших травму проявляют гибридный тип защитного реагирования. У большинства из нас есть запасная реакция, которую мы используем, когда основная реакция недостаточно эффективна. Когда ни одна из двух не работает, как правило, мы имеем третью или четвертую в списке, к которой можем перейти. Вот некоторые распространенные гибридные типы.

Гибридный подтип борьбы-уступки

Подтип борьбы-уступки соответствует очаровательному обидчику, описанному ранее. Этот тип сочетает в себе два противоположных стиля отношений — нарциссизм и созависимость. Однако, как правило, главный здесь — это нарцисс. Также крайностью этого типа может быть пограничное расстройство личности (ПРЛ). Его представитель часто и резко колеблется (раскалывается) между защитами по типу борьбы и уступки. Когда представитель подтипа борьбы-уступки кем-то расстроен, он может за время одного взаимодействия много раз колебаться между атакующими обличительными речами и пылкими уверениями в заботе.

Глубже понять гибридный подтип борьбы-уступки можно путем сравнения его с гибридным подтипом уступки-борьбы (см. главу 7). Этот гибрид также подвержен колебаниям во время эмоциональной регрессии, но, как правило, делает это с меньшим количеством сарказма и предъявлением претензий.

Гибридный подтип борьбы-уступки отличается от гибридного подтипа уступки-борьбы также тем, что проявление им заботы часто ощущается как принуждение или манипуляция. Она часто направлена на достижение корыстных целей — как явных, так и завуалированных. Кроме того, гибридный подтип борьбы-уступки редко берет на себя любую реальную ответственность за решение межличностных проблем. Обычно он оказывается в классической боевой позиции проецирования несовершенств на другого. Этот, по сути, нарциссический тип также отличается от гибридного подтипа уступки-борьбы тем, что более склонен предъявлять свои права. Его уступающее поведение, как правило, лишено реального сочувствия или сострадания.

Я работал с несколькими пациентами, которые несправедливо носили ярлык “пограничных”, навешенный ими самими или окружающими. Однако, судя по их душевным качествам, я мог сказать, что это не соответствовало действительности. Об этом свидетельствовала их большая доброта и доброжелательность по отношению к другим, к которым они всегда возвращались, когда эмоциональная регрессия заканчивалась. Они также демонстрировали это в своей способности чувствовать и проявлять истинное раскаяние, когда ранили кого-то, на что все мы обречены время от времени. В отличие от настоящих пограничных пациентов с нарциссическим ядром, они искренне извинялись и исправляли ошибки при необходимости.

Другой вариант гибридного подтипа борьбы-уступки наблюдается у человека, который ведет себя как представитель типа борьбы в одних отношениях и как представитель типа уступки — в других. Типичным примером является муж-подкаблучник, который часто бывает тираном на работе, а также проводит там все свое время, потому что предпочитает позицию борьбы. Возможно и противоположное сочетание: домашний тиран и прекрасная дама в офисе.

Гибридный подтип бегства-ступора

Подтип бегства-ступора является наименее социальным и наиболее шизоидным гибридом. Изоляционистской позиции он предпочитает безопасность и позицию “я сам” Иногда этот тип может быть ошибочно диагностирован и как синдром Аспергера.

Подтип бегства-ступора избегает потенциального повторения травмы в отношениях с помощью обсессивно-компульсивных или диссоциативных “двух режимов”. Режим первый — работать до полного истощения. Режим второй — впасть в крайнюю бездеятельность и ожидать, пока накопится достаточно энергии, чтобы снова перейти в первый режим. Цена за такую “ненужную безопасность” — экстремально ограниченное существование.

Подтип бегства-ступора чаще встречается у мужчин, особенно тех, кто получил травму вследствие своей детской уязвимости. Это заставляет их далее искать безопасности в изоляции или “легкой близости” в отношениях.

Некоторые пережившие травму мужчины, не принадлежащие к альфа-типу, сочетают защиты пот типу бегства и ступора, становясь типичными технарями-ботанами. Естественно, они предпочитают дистанционную работу. Представители подтипа бегства-ступора — компьютерные наркоманы, сосредоточенные на работе в течение длительных периодов времени, а затем диссоциативно дрейфующие в компьютерные игры и злоупотребление психоактивными веществами или сном.

Представители подтипа бегства-ступора склонны к порнозависимости. В режиме бегства они одержимо серфингуют в Сети в поиске фантомных партнеров, навязчиво занимаясь мастурбацией. Находясь в режиме ступора, когда порнография недоступна, они отдаются сексуальным фантазиям, исходящим из правой половины мозга. Более того, если они находятся в необязывающих близких отношениях, то, как правило, больше взаимодействуют со своими воображаемыми партнерами, чем с реальными партнерами в реальных сексуальных взаимодействиях.

Гибридный подтип борьбы-ступора

Представители этого типа редко стремятся к реабилитации по собственной инициативе. Моя коллега рассказала мне о представителе подтипа борьбы-ступора, которого привела на терапию жена. Она жаловалась, что не могла вытянуть из него более десяти слов в неделю. Жена была на грани и говорила, что, если терапия не исправит его, она подаст на развод.

Муж был инженером-компьютерщиком, который работал удаленно. Он покидал свое рабочее место только когда делал перерывы для похода в туалет или ел, причем питался он отдельно от жены. Он напугал жену просьбой готовить ему блюда согласно составленному меню, причем меню отправлял ей по электронной почте.

На первом сеансе приветствие моей коллеги было встречено недовольством и ворчанием. Интуитивно она старалась как можно меньше фокусироваться

на нем, но каждая деликатная попытка установить с ним связь встречалась саркастическим презрением. “Вы ожидаете, что я поведусь на эту фальшивую улыбку? Вы не запутаете меня своей психологической болтовней!”

Моя коллега — самый милосердный и ненавязчивый человек, которого я знаю, — не смогла взломать защиту по типу борьбы, за которой скрывалась крайняя социальная отчужденность этого несчастного человека. Чуда не произошло, и, по словам моей коллеги, она была поражена, что он смог выдержать целых двадцать минут, прежде чем покинул сеанс с враждебностью и обидой.

Я встречался с представителями гибридного типа “борьбы — ступора” несколько раз в подобных обстоятельствах, т.е., когда они были втянуты в терапию под угрозой развода. Каждого из них можно было описать словами, вынесенными в название книги О. У Холмса Самодержец утреннего застолья.

Гибридный подтип борьбы-ступора — это инь, или пассивный нарцисс. Он требует, чтобы все было, как он хочет, но сам не очень заинтересован во взаимодействии с людьми. Никто не смеет разговаривать за столом, даже он сам — если, конечно, не понадобится поставить кого-нибудь на свое место.

Подтип борьбы-ступора — типичный домосед, доминирующий в семейных отношениях. Он постоянно в плохом настроении, говорит односложно, придирается и ворчит. Как правило, этот тип не поддается терапии, как и все экстремальные типы борьбы, упомянутые выше.

Я рекомендую вам проставить себе оценку в иерархии типов защитного реагирования. Попробуйте определить свой доминирующий и гибридный типы и подумать о том, какой процент времени вы тратите на каждую из реакций.

Вы также можете оценить, в какой точке соответствующих континуумов находитесь, между двумя его крайними полюсами.

Континуумы позитивных и негативных типов защитного реагирования

Борьба: Ассертивность е Травля

Бегство: Эффективность е Управляемость

Ступор: Миролюбие е Кататония

Уступка: Готовность помочь о Рабская покорность

Реабилитация и самооценка

Я думаю, что некоторые недоразумения в отношениях созависимости могут быть прояснены посредством различий в следующих трех созависимых подтипах: уступки-ступора, уступки-бегства и уступки-борьбы.

Уступка-ступор: "козел отпущения"

Уступка-ступор, как правило, является наиболее созависимым подтипом. Не все “козлы отпущения” принадлежат к нему, но типы и уступки, и ступора склонны к крайнему самоотречению, поэтому многие их представители в конечном итоге становятся “козлами отпущения”.

Это происходит еще и потому, что оба эти типа — наиболее пассивные. Они, как правило, более всего страдают от наказания или отчуждения за самоутверждение в периоде детства.

Когда представители подтипа уступки-ступора не могут избежать роли “козла отпущения” в детстве, у них устанавливается такая же программа жертвенности, но уже во взрослом возрасте.

В худшем случае подтип уступки-ступора легко распознается представителями типа борьбы, которые захватывают его в плен. Затем они могут превратить его в безмолвный коврик для вытирания ног и подвергнуть домашнему насилию. Иногда подтип уступки-ступора даже не осознаёт, что подвергается насилию. В любом случае он винит себя (как ему приходилось делать это в детстве).

Более того, как мы знаем из исследований цикла домашнего насилия, многие насильники-нарциссы знают, когда и как осыпать своих жертв романтическими лакомыми кусочками, если те дошли до точки расставания. Эти нарциссы часто бывают очаровательными обидчиками, описанными в предыдущей главе. Их редкие лакомые кусочки содержат тепла больше, чем то, что созависимые когда-либо получали дома, поэтому они быстро снова оказываются на крючке, и столь же быстро цикл насилия перезапускается.

Важно отметить, что многие очаровательные обидчики также предлагают большие порции лакомых кусочков тепла и любви на стадии ухаживания, но, как только ловушка захлопывается, они сокращают их почти до голодного пайка.

Многие представители подтипа уступки-ступора прилагают только символические усилия для реабилитации, если не избегают ее вообще. Часто представители этого подтипа вынуждены вовсе отказаться от своих защитных инстинктов и оказываются в ловушке того, что психологи называют выученной беспомощностью.

Наконец, появляется все больше доказательств того, что значительное количество мужчин также молча страдают от домашнего насилия. Один клиент-мужчина рассказал мне, что независимо от того, как сильно его жена нападает на него, он не может не говорить ей “Извини”. И ее это бесит, но окончательно она выходит из себя, когда он в эмоциональной регрессии говорит: “Извини меня за то, что извиняюсь”, хотя она дает ему пощечины каждый раз, когда он это делает.

Неудивительно, что дальнейшее расследование выявило у него пограничную мать, которая до сих пор дает ему пощечины, когда им недовольна. В детстве он не имел права даже закрыть лицо рукой, когда она била его. Затем ему приходилось просить прощения за то, что заставил ее наказать его. К сожалению, он оставил терапию сразу после нескольких сеансов, потому что его жена, проверив его чековую книжку, избила его за то, что он “тратил свое время и ее деньги”.

Я много работал с этими представителями подтипа уступки-ступора, когда был консультантом кризисной телефонной линии. Пережитое ими в детстве насилие подготовило их для непротивления нынешнему насилию. Работать с ними бывает трудно, потому что “козлов отпущения”, принадлежащих к типу уступки-ступора, в свое время жестко наказывали за жалобы.

Много раз я слышал, как пережившие домашнее насилие говорят: “Но я не хочу вести себя как жертва!” Обычно тогда я пытаюсь помочь им понять, что они действительно были жертвами в детстве. Однако, если мне не удается помочь им увидеть это, они, как правило, не могут спасти себя от нынешней виктимизации.

Уступка-бегство: суперняня

Представители подтипа уступки-бегства чаще всего встречаются у слишком занятых родителей — медсестер или офис-менеджеров, работающих от зари до зари, обеспечивая нужды семьи, общества или фирмы. Они навязчиво заботятся о потребностях каждого, едва обозначая свои собственные.

Иногда представители подтипа уступки-бегства представляют собой ложный тип матери Терезы, которая убегает от боли самоотречения, находя себя в роли идеального самоотверженного опекуна. Она еще больше дистанцируется от собственной боли, обсессивно-компульсивно бросаясь от одного нуждающегося человека к другому.

Некоторые клиенты, принадлежащие к подтипу уступки-бегства, также становятся обсессивно-компульсивными чистоголиками. Одна из моих стажерок рассказала мне, что у ее клиентки, принадлежащей к подтипу уступки-бегства, была дюжина цветных зубных щеток для различных задач уборки в ванной комнате и на кухне.

Некоторые представители этого типа проецируют свой перфекционизм на других. Они могут назначать себя почетными советниками и грузить всех своими советами. Однако представителям типа уступка-бегство следует знать, что забота не всегда подразумевает исправление ситуации. Это особенно верно, когда человек, которому мы пытаемся помочь, переживает эмоциональную боль. Во многих случаях все, что нужно этому человеку, это сочувствие, принятие и возможность вербальной вентиляции. Кроме того, некоторым состояниям души необходимо также время для успокоения. Проявление любви при недостаточной способности вчувствоваться в состояние другого человека — особенность представителей типа уступки.

Вышесказанное относится и к тому, чтобы позволить другим быть несовершенными. У всех нас есть некоторые ограничения и слабые стороны, которые

не могут быть исправлены. Любимых людей следует избавить от попыток исправить в них то, что исправить невозможно. Мой способ подхода к этому состоит в том, чтобы всегда формулировать свой совет в форме “бери или проходи мимо”. Чтобы доказать, что это так, я воздерживаюсь от многократного повторения этих советов. Кроме того, обычно я прежде всего проверяю, хочет ли другой человек на самом деле получить обратную связь.

Уступка-борьба: удушающая мать

Рекомендации в последних двух подразделах также применимы ко многим пережившим травму которые принадлежат к подтипу уступки-борьбы. Некоторые могут быть довольно агрессивными в своих попытках помочь другим. Как правило, они приравнивают помощь к изменению и могут оттолкнуть других, настойчиво заставляя их принять свои советы.

Подтип уступки-борьбы — это удушающий своей любовью опекун. Его заботливый подход чрезмерного сосредоточения на другом человеке иногда является повторением его роли слуги в детстве. Кроме того, его забота, как правило, менее распространяется на себя, чем у подтипа борьбы-уступки, о котором мы говорили в предыдущей главе. Тем не менее усердие, с которым он проявляет свою заботу, когда говорит: “Я просто люблю тебя до смерти”, иногда заставляет человека поверить в это.

В эмоциональной регрессии проявление заботы у представителя типа уступки-борьбы может стать манипулятивным или даже принудительным. Он может задушить любовь другого, чтобы тот соответствовал его взгляду на то, каким он должен быть.

Представители подтипа уступки-борьбы могут периодически достигать критической массы фрустрации, которая взрывается, когда их “подопечный” отказывается от совета или отклоняет нежелательную опеку. Иногда подтип уступки-борьбы чувствует право наказывать другого “для их же блага”, особенно на начальных стадиях отношений.

Подтип уступки-борьбы иногда ошибочно диагностируется как пограничное расстройство личности (ПРЛ). Это потому, что данный тип может переживать интенсивные эмоциональные регрессии. Когда ситуативный триггер вызывает в нем паническое чувство заброшенности, он отчаянно нуждается в любви и может резко колебаться между цеплянием за нее или же лестью и унижением ради нее. Однако у него отсутствует нарциссическое ядро, свойственное истинному пограничному расстройству личности, как мы уже обсуждали в предыдущей главе.

Другое различие между этими двумя типами заключается в том, что представители подтипа уступки-борьбы стремятся к реальной близости. Они являются наиболее социализированным гибридом, который более подвержен любовной аддикции. В этом они полностью противоположны представителям подтипа борьбы-уступки, которые более зависимы от физической разрядки, и, следовательно, более подвержены сексуальной зависимости.

Психообразование в отношении роли, которую сыграли родители в формировании реакции уступки, помогло многим моим клиентам. Они сразу поняли, что их созависимость происходит от того, что на них нападали и их стыдили, называя эгоистами даже за самый элементарный здоровый интерес к себе.

Одна сорокалетняя клиентка рассказала, что презирала себя как “эгоистку” бесчисленное количество раз, пока однажды ночью у нее не случилось прозрение: она совсем не была эгоисткой! Это случилось, когда она читала комментарии посетителей на сайте, предназначенном для взрослых детей нарциссических матерей (www.narcissisticmothers.org). Внезапно она поняла, что ее мать была человеком, монополизировавшим интерес к себе в семье. Моя клиентка поняла, что каждый раз, когда она думает о том, чтобы сделать что-то для себя, она не только чувствует большую тревогу, но и стыдится, что поступает так же ужасно, как и ее мать.

Уступающие люди должны понимать, что их страх подвергнуться порицанию за попытки вызвать интерес к себе приводит к утрате собственных границ, прав и потребностей. Понимание этой динамики является необходимым, но недостаточным условием для реабилитации. Есть много созависимых, которые осознают, что потеряли себя, но мгновенно забывают все, что знают, когда отношения требуют от них хотя бы малейшего самоутверждения.

В начале реабилитации я стал все больше осознавать, что на первых свиданиях задавал слишком много вопросов еще малознакомой девушке. В итоге я был поражен, насколько мало говорил о себе, и обнаружил, что мне было очень трудно сломать этот шаблон.

Со временем я понял, что мое намерение быть более откровенным отбрасывало меня обратно в регрессию. Оно заставляло меня уходить в себя и забывать все, что я планировал сказать. Все, о чем я мог думать, когда миндалина захватывала левое полушарие моего мозга, — как разговорить девушку на первом свидании. Затем я регрессировал в проверенную и безопасную позицию — выслушивать и расспрашивать.

Так продолжалось до тех пор, пока мой терапевт не порекомендовал мне написать на ладони ключевые слова, которые помогли бы мне овладеть ситуацией. Вид этих слов активизировал мое левое полушарие, и постепенно мне становилось легче; тогда я уже мог поддерживать разговор, завязывающий знакомство.

Намного позже у меня возникло понимание: “Неудивительно, что я сталкиваюсь с одним нарциссом за другим. Нарциссы любят меня, потому что я разрешаю им говорить монологами. Наверное, я встречал много хороших уравновешенных людей, которые не хотели встречаться со мной второй раз, потому что им казалось, будто я прячусь и не даю себя узнать”.

Примерно в это же время у меня была знакомая, принадлежащая к типу уступки, у которой была такая же проблема. Она шутила, что ее защитное выслушивание и расспрашивание столь совершенны, что она могла превратить кого угодно, даже психотерапевта, задача которого — поменьше говорить и побольше внимательно выслушивать, в произносящего монологи нарцисса.

Чтобы освободиться от своей созависимости, пережившие травму должны научиться переносить страх, который активирует самоотчуждение в виде уступающей реакции. Несмотря на страх, они должны пробовать и практиковать расширяющийся репертуар более функциональных реакций на страх (см. советы по управлению эмоциональными регрессиями в следующей главе).

Столкновение со страхом самораскрытия

Реальную мотивацию для преодоления этой проблемы обычно нужно искать в работе с родительской семьей. Нам нужно проявить интуицию и собрать вместе все пазлы для создания детальной картины травмы, которая в самом начале отключила наши инстинкты здорового самовыражения.

Когда у нас есть эмоциональные воспоминания о том, как нас подавляли в детстве, мы можем осознать, что это было потому, что мы были слишком малы и слабы для самоутверждения. Но сейчас мы повзрослели и находимся в гораздо более выгодной ситуации.

И хотя под действием триггера мы можем на миг почувствовать себя маленькими и беспомощными, вполне реально научиться напоминать себе, что сейчас мы находимся во взрослом теле. У нас есть статус взрослого человека, благодаря которому мы располагаем теперь гораздо большими ресурсами для самозащиты и эффективного протеста против несправедливости в отношениях.

Горевание по поводу созависимости

Обычно деконструкция созависимости включает значительное количество горевания. Как правило, это влечет за собой оплакивание потери и боль от того, что мы так долго жили в отсутствие здорового интереса к себе и самозащиты. Горевание также открывает путь здоровому гневу из-за жизни, прожитой с таким ограниченным ощущением себя.

Этот гнев может быть использован для формирования здоровой реакции борьбы. Еще раз: реакция борьбы является основой инстинкта самосохранения, взвешенного самоутверждения и смелости, необходимой для того, чтобы сделать отношения равными и взаимными.

Последующие стадии реабилитации

Чтобы облегчить реабилитацию самоутверждения, я призываю переживших травму представить, как вы противостоите нынешней или прошлой несправедливости. Этот тип ролевой игры часто является тонкой работой, так как может стать причиной терапевтической регрессии, вызывающей старый страх.

По мере того, как переживший травму приучается проигрывать самоутверждение в ролевых играх, она все больше осознает, как страх вызывает у него реакцию уступки. Затем он сможет стараться переносить свой страх и, несмотря на него, действовать, утверждая себя.

Усилия в этом направлении приводят к исцелению задержки развития, которая не позволила в свое время приобрести умение испытывать страх и действовать вопреки ему. В свою очередь, это создает основу для деконструкции саморазрушительных реакций на страх — например, быстро сдаваться или идти на слишком большие уступки. Кроме того, это облегчает для пережившего травму управление регрессиями.

На поздних стадиях реабилитации пережившие травму все лучше понимают, “как работает их мозг”. Они постепенно избавляются от привычки рефлексивно соглашаться с предпочтениями и мнениями других людей. Они учатся выражать свою точку зрения и делать выбор. И что самое главное: они учатся оставаться верными себе.

Многие уступающие люди жили, беспрерывно концентрируя свое внимание на родителях, чтобы выяснить, что требовалось для их умиротворения. Некоторые стали почти телепатами, умеющими распознавать настроения и ожидания своих родителей. Тогда это помогало им выбрать лучшую реакцию, чтобы нейтрализовать опасность, исходящую от родителей. Некоторым это иногда даже помогало получить какое-то одобрение.

Теперь пережившие травму должны деконструировать эту привычку, работая над тем, чтобы оставаться в пределах собственных переживаний, а не направлять постоянно свое внимание наружу, чтобы приникнуть в переживания других людей. Представители типа уступки, которые все еще по привычке угождают людям, должны работать над тем, чтобы уменьшить свое заискивающее поведение. С годами я заметил, что степень, с которой жертва травмы старается угодить мне, отражает степень воспринимаемой опасности ее родителей.

Реабилитация требует от нас все более осознанного отношения к своему автоматическому стремлению соответствовать другим людям и “отзеркаливать” их. Это помогает нам избавиться от привычки пассивно соглашаться со всем, что кто-нибудь говорит.

По-настоящему большим достижением является значительное сокращение вербального подстраивания. И еще большим достижением — уменьшение неподлинного эмоционального зеркального отражения эмоций.

Дисфункциональное эмоциональное подстраивание наблюдается в таком поведении, как смех при токсичном сарказме, проявление симпатии к тому, кто наказывает, и прощение тех, кто нас постоянно обижает.

Я называю это эмоциональной работой индивидуализации. Реабилитация включает в себя выставление определенных границ, которые помогают нам оставаться верными своему текущему эмоциональному опыту и ощущениям.

При подлинной реабилитации мы достигаем этого, уменьшая привычку автоматически менять свое настроение, чтобы соответствовать чужому эмоциональному состоянию. Под этим я не имею в виду подавление эмпатии, если она подлинная. Плакать и смеяться вместе с близким человеком — поистине замечательный опыт.

Скорее, я рекомендую сопротивляться необходимости притворяться, будто вы всегда чувствуете то же самое, что и другой человек. Вы не должны смеяться, когда вам не смешно. Когда ваш друг плохо себя чувствует, вам не нужно вести себя так, будто и вы плохо себя чувствуете. Когда вам плохо, вы не должны вести себя так, будто вы счастливы.

К счастью, я многому научился в этом смысле, когда стал психотерапевтом. Когда у моего пациента депрессия, ему не поможет, если я изменю свое настроение и буду действовать, словно у меня тоже депрессия.

И все же я всегда искренне сопереживаю депрессии моего пациента, потому что могу поставить себя на его место с помощью собственного опыта. Я могу проявить к нему заботу, не отказываясь от собственного чувства удовлетворенности в данный момент.

Точно так же у меня может быть депрессия, а вы можете испытывать подъем энтузиазма и искренне ценить свое счастье, не стыдясь того, что оставляете меня в моем временно депрессивном состоянии.

Вот еще один пример. Вы в отличном настроении и говорите, что вам понравился старый мюзикл, который вы только что посмотрели. Однако я в плохом настроении и не люблю старые мюзиклы. Если бы я был представителем типа борьбы, возник бы повод для большого взаимного отчуждения.

Если бы я был еще не прошедшим реабилитацию типом уступки, я мог бы придушить свое плохое настроение и музыкальный вкус и выдавить из себя какие-либо глупости по поводу “этих чудесных старых мюзиклов”. Но вместо этого я могу достичь большей глубины и аутентичности. Я могу дать вам понять, что рад, что вы так хорошо провели время. Ведь я действительно верю, что на вкус и цвет товарищей нет.

Когда я пишу это, то вспоминаю Бруно, моего доброго старого клиента из хосписа. Во время моего визита к нему он сказал: “Я не могу переносить общение с этой новой волонтеркой. Она такая угрюмая, когда посещает меня. Я имею в виду, кто, черт возьми, здесь умирает: я или она? Говорю тебе, я честно не знаю, кто хуже — она или та, другая, которая всегда так улыбается, словно только что попала в Диснейленд”.

"Меня устраивает неодобрение"

В начале реабилитации уважаемый мной наставник высказал мудрую мысль: “Меня устраивает неодобрение”. Как созависимый, я с энтузиазмом приветствовал это как совет, который должен был практиковать, пока он не станет правдой. Но про себя я подумал: “Конечно же, ты шутишь!” Все предшествующие тридцать лет я жил, стараясь доказать, что нет такого человека, который бы мне не понравился.

Я еще не осознавал, что за моими почти отчаянными попытками понравиться всем, кого я встречал на своем жизненном пути, стояла надежда на то, что, наконец, смогу чувствовать себя в безопасности.

Чем больше я думал об этом утверждении, тем больше считал его явно абсурдным и совершенно недостижимым. И все же прошла неделя, и во мне вспыхнуло что-то, что реально хотело, чтобы это стало правдой.

Поскольку пройдет еще много времени с того случая, прежде чем я пойму что-то о созависимости, мне потребовалось почти двадцать лет, чтобы добиться хоть какого-то прогресса. Потребность научиться справляться с неодобрением и принимать его овладевала моим сознанием бесчисленное количество раз.

Но теперь, когда тридцать лет спустя я пишу эти строки, я чувствую, что это одна из самых важных вещей, которым я когда-либо научился. Большую часть времени я получаю такое одобрение от моих друзей и близких, что, как правило, с легкостью могу позволить им конструктивную обратную связь. Как следствие, я редко забочусь о том, что думают обо мне люди, которых я не знаю или которые не знают меня.

И, конечно же, это не совершенное достижение. Неодобрение все еще может при случае вызвать у меня регрессию. Но мне приятно сообщить, что теперь я отношусь к самому большому неодобрению со стороны с большой невозмутимостью. Иногда я даже воспринимаю неодобрение некоторых людей как нечто хорошее. Иногда оно лишь подтверждает, что я делаю правильные вещи и развиваюсь в правильном направлении. Наиболее справедливо это в отношении неодобрения нарциссических родителей или партнеров клиентов, с которыми я работаю, чтобы спасти их от порабощения. Их неодобрение на самом деле, является для меня подтверждением того, что я двигаюсь в верном направлении.

Большую часть времени меня устраивает неодобрение.

По мере прогресса реабилитации вы будете замечать больше нюансов в процессе запуска триггеров, что позволит стать более осознанными к трудноопределимым триггерам вашего внутреннего критика. Вы также выявите, что некоторые триггеры незаметны. Это особенно касается триггеров, которые запускаются во время сна.

Пробуждение в депрессии заброшенности

Продвинутое управление регрессиями включает в себя обучение управлением такой неприятной ситуацией, когда при засыпании чувствуешь себя относительно собранным, а утром просыпаешся в эмоциональной регрессии. Обычно такое происходит потому, что сон оказался триггером эмоциональной регрессии. Если вы помните сон, то можете выяснить, почему он стал триггером. По мере роста осознанности вы можете даже понять, какие события предыдущего дня послужили триггером для вашего сна.

Самая сложная ситуация для управления — когда вы не можете вспомнить сон. Этот тип регрессии кажется особенно несправедливым и обескураживающим. Подобные случаи являются пищей для внутреннего критика, который может заявить, что вы не только не достигаете прогресса в реабилитации, но и что ваше состояние ухудшается.

Эмоциональная регрессия как просьба внутреннего ребенка о помощи

Для неопределяемых триггеров, я считаю, наиболее полезно рассматривать регрессию как послание от ребенка, которым вы были. Ребенок напоминает вам, что он проснулся, чувствуя себя брошенным и отверженным бесчисленное количество раз, в квартире или доме, который не был его домом по-настоящему. Он проснулся, придавленный перспективой еще раз выйти из комнаты и оказаться в токсичном окружении своей семьи. Сейчас ребенок просит вас удовлетворить его неудовлетворенную потребность быть утешенным, когда он просыпается утром, чувствуя себя несчастным. Он словно бы говорит: “Смотри, насколько это было невыносимо — так часто чувствовать себя подавленным, пристыженным и несчастным”.

Справляться с болью пробуждения в депрессии заброшенности — одна из самых трудных, долгосрочных задач реабилитации. Сон, по-видимому, является регрессивным переживанием, вызванным доминированием правого полушария мозга. Нередко мы просыпаемся с временной утратой когнитивных функций левого полушария мозга, которое отвечает за более сложное понимание нашей сегодняшней реальности. Без последнего управление регрессиями часто переходит обратно к внутреннему критику, и мы пытаемся справиться с ними так, как это делали в раннем детстве. Это дает внутреннему критику основания задействовать свой арсенал программ самопатологизации (см. следующую главу).

Несколько лет назад я обычно реагировал на пробуждение в эмоциональной регрессии, перемалывая в голове ипохондрические мысли о своем здоровье: “Куда делась моя энергия? Должно быть, со мной происходит что-то серьезное. Я как будто бы ощущаю дыхание смерти. Эта боль в спине, вероятно, является опухолью. Я потерял почти килограмм веса в этом месяце. Я точно знаю — это рак! Как бы я хотел просто умереть и покончить с этим”.

Такая драматизация могла продолжаться и продолжалась часами, или даже днями. Более того, как правило, она вытаскивала меня из депрессии заброшенности, создавая так много тревоги, что я был вынужден вставать с постели в спешном порядке чем-то заняться. Тогда я неосознанно суетился весь день, спеша дистанцироваться от этих ужасных мыслей, а также лежащей в их основе душевной боли заброшенности.

Благодаря большому опыту теперь я быстро понимаю, что пребывать в ипохондрии означает пребывать в регрессии. Соответственно, я работаю над тем, чтобы перенести фокус моих мыслительных процессов на создание любви, добра и ласки по отношению к ребенку внутри меня. Я посвящаю этот труд истории своего внутреннего ребенка, который бесчисленное количество раз просыпался, чувствуя себя заброшенным в его не способной к любви родительской семье. Теперь для меня самый насущный процесс управления регрессиями заключается в разрыве связи и слияния с внутренним критиком, чтобы сконцентрироваться на заботе о себе.

Регрессия несет еще одно послание от моего внутреннего ребенка. Оно состоит в том, что я вернулся к своей старой привычке не обращать на этого ребенка внимания. Часто это происходит, когда я игнорирую его, регрессируя в злоупотребление реакцией бегства. Тогда моя регрессия, кажется, требует какого-то подтверждения того, что мое сострадание к нему — не просто пустые слова. И, как правило, если я замедляюсь и ухожу в себя, то нахожу ту же старую боль самоотречения — ту старую боль, о которой я теперь думаю, как об “одиночестве внутри себя”. Часто это вызывает слезы. Почти так же часто плач способствует моему освобождению и выходу из эмоциональной регрессии.

Гибкое управление регрессиями

Елена пришла на сеанс в состоянии глубокого самоотчуждения: “Мне уже ничто не поможет! Без всяких на то причин вчера я застряла в ужасной регрессии. И она была одной из тех, которые невозможно определить, это не был регрессия пробуждения, о которой вы мне все время рассказываете. Я была в полном порядке все утро, а потом — бац! Я и теперь нахожусь в этой регрессии, для которой даже не было никакого триггера. Ничто не предвещало ее! Все дело во мне. Я просто безнадежная дура! Умственно неполноценная!”

Распознать триггер регрессии — все равно что пройти по скользкому склону. Обнаружение триггера часто может спасти нас от самообвинений и ненависти к себе за регрессии, но триггер не всегда можно определить. В таких ситуациях поиск триггера может быстро перерасти в патологическое самобичевание. Этот скользкий склон может быстро стать обрывом, когда мы все глубже погружаемся в пропасть регрессии.

В такой ситуации задача заключается в выборе правильной точки зрения. Ищу ли я триггер, принимая свою сторону, или же сторону злобного критика? Если верно последнее, лучше отказаться от поиска и двигаться в сторону само-принятия, поскольку всегда будут непонятные триггеры. В такие моменты процесс поддержки себя должен превзойти здоровое желание “понять это всё”.

Самопринятие должно стоять превыше любых ваших усилий по “исправлению” регрессии, особенно если они сопровождаются раздражением и разочарованием в себе. Иногда, как уже было описано выше, лучшее понимание, которого вы можете достичь, — это общее осознание, что ваш внутренний ребенок переживает глубокое чувство заброшенности. Он сжимается под унизительными атаками вашего внутреннего критика, и вам нужно переключиться и продемонстрировать, что вы будете заботиться о нем, что бы ни происходило.

Экзистенциальные триггеры

Многие психологи используют термин экзистенциальный, чтобы описать тот факт, что все люди подвержены болезненным событиям. Это нормальные, повторяющиеся недуги, от которых время от времени страдают все. Ужасные события в мире, трудный выбор, болезни и периодические чувства внутреннего одиночества — типичные примеры экзистенциальной боли. Экзистенциальные бедствия могут стать триггерами для переживших травму, потому что у нас, как правило, было очень много детских обид, которые из-за этих триггеров мы можем переживать вновь.

Еще одним экзистенциальным триггером является тот факт, что все мы переживаем незаметные, непредсказуемые перемены настроения. Хорошее настроение иногда необъяснимым образом ухудшается до плохого. Как писал романист Дэвид Митчелл: “Хорошее настроение хрупко, как яйцо... а плохое — прочно, как кирпич”.

Непредсказуемые изменения вашего эмоционального настроения, как правило, являются проблемой в кПТСР. Эти изменения могут быстро вызвать у вас полноценную регрессию. Обычно это происходит потому, что в детстве вас наказывали или вами пренебрегали, когда вы проявляли свой полный набор чувств. Так что теперь по старой привычке вы автоматически диссоциируетесь, когда ваше эмоциональное состояние ухудшается.

Внутренний ребенок часто испытывает это, когда вы вновь становитесь таким взрослым, у которого нет времени на эмоции. Тогда внутренний ребенок чувствует, что он снова заключен в ловушку прошлого, где так страдал от заброшенности. Возможно, последующая регрессия — это его единственный способ привлечь ваше внимание. Поэтому я пытаюсь привить себе привычку сразу же обращаться к своему внутреннему ребенку и проявлять к нему как можно больше безусловно позитивного внимания.

Последующие стадии реабилитации

Когда ваша реабилитация продуктивна, вы начинаете понимать, что большая часть эмоциональной боли ваших регрессий представляет собой уместную, но отсроченную реакцию на насилие и неглект в детстве. Тогда вы будете обрабатывать свои чувства таким образом, чтобы устранить регрессии и создать более здоровое самоощущение.

Это, в свою очередь, приводит к постепенному ослаблению неразрешенной детской боли, которая питает ваши эмоциональные регрессии. Затем регрессии становятся менее частыми, интенсивными и продолжительными. В итоге вы научитесь пробуждать свой инстинкт самозащиты, как только поймете, что находитесь под воздействием триггера. По мере того как регрессии будут ослабевать, проявляться реже и станут более управляемыми, деконструируются выстроенные вокруг них защитные структуры (нарциссическая, обсессивно-компульсивная, диссоциативная и созависимая).

На этой стадии вашей реабилитации вы можете испытать, как ни странно, приятное удовлетворение от выхода из эмоциональной регрессии. На многих уровнях вашего сознания вы можете почувствовать, что жить ребенком в доме ваших родителей было даже хуже, чем вы думали. Одновременно с этим вы можете почувствовать облегчение от того, что теперь вы более чем когда-либо свободны от токсичного влияния ваших родителей.

(За каждой атакой или программой следует терапевтическая коррекция мыслей.)

Атаки перфекционизма

1. Перфекционизм. Мой перфекционизм возник как попытка найти безопасность и поддержку в моей опасной семье. Совершенство — это миф само-преследования. Мне не нужно быть идеальным, чтобы чувствовать себя в безопасности или быть любимым сегодня. Я отпускаю отношения, которые требуют совершенства. Я имею право делать ошибки. Ошибки не делают меня ошибкой. Каждая ошибка или неудача — это возможность практиковать любовь к себе в тех аспектах, в которых меня никогда не любили.

2. Всё или ничего и черно-белое мышление. Я отвергаю крайние или чрезмерно обобщенные характеристики, суждения или критику. Одна негативная случайность не означает, что я застрял в бесконечной пораженческой модели. Утверждения, описывающие мои состояния как “всегда или никогда”, “одно из двух”, являются преувеличенными и неточными.

3. Ненависть, отвращение к себе и токсичный стыд. Я поддерживаю себя. Я нахожусь на своей стороне. Я достаточно хороший человек. Я отказываюсь заниматься самобичеванием. Я избавляюсь от вины и отвращения к себе, и передайте это каждому, кто стыдит меня за мои нормальные чувства и слабости. Пока я не причиняю кому-то боль, я отказываюсь стыдить себя за такие нормальные эмоциональные реакции, как гнев, печаль, страх и депрессия. Особенно я отказываюсь нападать на себя за то, как трудно полностью устранить привычку ненависти к себе.

4. Попытки контролировать все в своей жизни / беспокойство по пустякам / зацикливание на негативе. Я не буду повторно, снова и снова, вникать во все детали. Я не буду спешить с негативными выводами. Я не буду бесконечно сомневаться. Я не могу изменить свое прошлое. Я прощаю себе все прошлые

ошибки. Я не могу сделать будущее полностью безопасным. Я перестану охотиться за тем, что может пойти не так. Я не буду пытаться контролировать то, что нельзя контролировать Я не буду заниматься мелочным контролем в отношении себя или других людей. Я работаю так, чтобы все было “достаточно хорошо”, и принимаю тот факт, что мои усилия иногда дают желаемые результаты, а иногда — нет. “Господи, даруй мне ясность и душевный покой принять то, что я не могу изменить, смелость изменить всё, что я смогу, и мудрость отличить одно от другого” — молитва о безмятежности.

5. Несправедливые (обесценивающие) сравнения себя с другими или со своими наиболее совершенными моментами. Я отказываюсь не в свою пользу сравнивать себя с другими. Я не буду сравнивать “то, что у меня внутри, с тем, что у них снаружи”. Я не буду судить себя за то, что я не все время нахожусь на пике совершенства. В обществе, которое требует от нас все время показывать, что мы счастливы, я не буду оскорблять себя за то, что плохо себя чувствую.

6. Вина. Чувство вины не означает, что я виноват. Я отказываюсь принимать решения и делать выбор исходя из чувства вины. Иногда мне нужно чувствовать вину, но все равно делать что-то. В неизбежных случаях, если я непреднамеренно причиню кому-то боль, я попрошу прощения, возмещу ущерб и отпущу свою вину. Я не буду просить прощения снова и снова. Я больше не жертва. Я не возьму на себя несправедливую вину. Вина иногда представляет собой замаскированный страх: “Я чувствую себя виноватым и боюсь, но я не виноват и я не в опасности”.

7. Долженствования. Я заменю слово “должен” словом “хочу” и буду следовать этому императиву, если мне этого хочется, за исключением случаев, когда я имею юридические, этические или моральные обязательства.

8. Чрезмерная продуктивность (трудоголизм, постоянная занятость).

Я человек живущий, а не человек делающий. Я не буду выбирать вечную занятость. В долгосрочной перспективе моя продуктивность возрастет, если я найду баланс между работой, удовольствием и отдыхом. Я не буду пытаться выполнить все на 100%. Я принимаю, что колебания по шкале эффективности — абсолютно нормальная вещь.

9. Резкие суждения о себе и других (обзывание себя). Я не позволю обидчикам и критикам моего детства победить, поэтому не присоединюсь к ним и не соглашусь с ними. Я отказываюсь от нападок на себя или на других людей. Я не буду относить критику и обвинения, исходящие от моих дисфункциональных попечителей, к себе или к другим людям в моей нынешней жизни. “Чем глубже мое одиночество, без друзей, без поддержки, тем больше я должна уважать себя” (Шарлотта Бронте, “Джейн Эйр”)[5].

Атаки запугивания и угроз

10. Драматизация, катастрофизация, ипохондризация. Да, мне страшно, но я не в опасности. Мне не “прилетит” от моих родителей. Я не буду все преувеличивать. Я отказываюсь пугать себя мыслями и картинами ухудшения моей жизни. Никаких больше домашних фильмов ужасов и триллеров. Я не буду превращать каждую проблему и боль в историю о моей скорой кончине. Я в безопасности и умиротворении.

11. Восприятие в черном цвете. Я отказываюсь зацикливаться на том, что может случиться плохого со мной или вокруг меня. Я не буду минимизировать или сбрасывать со счетов свои достоинства. Прямо сейчас я отмечу, визуализирую и перечислю мои достижения, таланты и достоинства, а также множество даров, которые предлагает мне жизнь, например природу, музыку, кино, еду, прекрасное, цветы, друзей, домашних животных и т. п.

12. Спешка. Я не в опасности. Мне не нужно спешить. Я не буду спешить, если не нахожусь в по-настоящему чрезвычайной ситуации. Я учусь получать удовольствие от повседневной деятельности в расслабленном темпе.

13. Парализующая тревога в отношении продуктивности. Я уменьшу прокрастинацию, напомнив себе о том, что не буду реагировать на несправедливую критику или перфекционистские ожидания кого-либо. Даже когда мне страшно, я буду защищать себя от несправедливой критики. Я не позволю страху принимать решения вместо меня.

14. Навязчивые опасения. Если нет явных признаков опасности, я буду пресекать свою склонность проецировать на других людей образы моих прошлых обидчиков или критиков. Подавляющее большинство моих человеческих собратьев — мирные люди. Я могу при необходимости обратиться в правоохранительные органы, которые защитят меня. Я мысленно вызываю образы любящих и поддерживающих меня друзей.

Атаки внутреннего критика, как и другие события в жизни, не происходят по принципу “всё или ничего”. Они могут различаться по интенсивности и продолжительности. Большинство следующих примеров сознательно преувеличены. Я выбрал их, потому что они более наглядно показывают, как действует внутренний критик. Накопив опыт в выявлении интенсивных атак внутреннего критика, вы начнете развивать осознанность, необходимую, чтобы заметить более тонкие нападки. Это важно, потому что большинство переживших травму тратят огромное количество времени на самокритику, даже не осознавая этого.

Как и при управлении эмоциональными регрессиями, для обуздания критика будет особенно полезно запомнить эти аргументы и использовать их как мантры.

Эмоциональные регрессии, вызванные внутренним критиком

Внутренний критик обычно увеличивает интенсивность эмоциональных регрессий с помощью шквала вышеперечисленных атак. Эмоциональные регрессии могут переходить во все более болезненные уровни депрессии заброшенности. Часто одна атака может перетекать в другую, все дальше увлекая нас вниз по спирали безнадежности. Ужасно больно получить даже один удар в бою, но, когда удары продолжают сыпаться, переживший травму получает изрядную трепку.

Повторюсь, что эмоциональные регрессии кПТСР, как правило, не имеют визуального компонента. Тем не менее часто в момент воздействия триггера перед пережившими травму, как на снимке, вспыхивает презрительное лицо родителя.

Мой пациент Дмитрий начал сеанс, рассказав, как с удовольствием возился на кухне, когда случайно опрокинул стакан с водой. Он сразу же вспомнил своего отца, и внутренний голос громко сказал: “Какой же ты придурок!”

Ретроспективно он понял, что тогда на мгновение погрузился в эмоциональную регрессию. Тревога быстро накрыла его, и вскоре он потерялся под шквалом атакующих обличительных речей критика. “Придурок” — это пример обзывания, на котором специализируется внутренний критик, сочетающий перечисленные выше атаки № 1, 3 и 9.

Вскоре атаки переросли в перечисление всех недостатков Дмитрия. Они были характерно преувеличены и далеки от реальности. Внутренний критик кричал: “Ты такой неуклюжий! Никогда ничего не делаешь правильно (№ 2, мышление по принципу “всё или ничего”). Руки растут не из того места!”

Вскоре в мышлении Дмитрия стало полностью доминировать восприятие в черном цвете (№ 11), которое объединилось с катастрофизацией (№ 10) и достигло кульминации в навязчивых опасениях (№ 14), которые заставили его отказаться от планов выйти из дома.

Этот пример является лишь микропорцией бесконечной атаки, которая может сопровождать сильную эмоциональную регрессию. После многих и многочисленных проработок этого процесса Дмитрий в конце концов укоренился в полной катастрофизации заброшенности (№ 10): “Неудивительно, что у меня нет партнера или друзей; кто может выдержать рядом с собой такого неудачника?” (№ 2: на самом деле у него было два хороших друга).

Переживаемое Дмитрием чувство заброшенности превратилось в самоотвержение. Возобновилось примитивное поведение самоуспокоения — самолечение в виде поедания огромного количества нездоровой пищи. Затем Дмитрий укрылся в своей спальне, чтобы дальше диссоциировать, погрузившись в долгий утренний сон.

Все это — реакция на крошечную оплошность — разбитый стакан!

Я хочу подчеркнуть: Дмитрий не был психически больным или неполноценным. Все это было возвращением через эмоциональную регрессию к реально травматическому переживанию того, как родители наказывали его за тривиальные ошибки. Его отец презрительно говорил Дмитрию “У тебя руки растут не из того места” бессчетное количество раз.

Выйдя из этой эмоциональной регрессии и сделав все необходимые выводы, Дмитрий сказал мне: “Пит, я не могу передать тебе, как это было ужасно. Жизнь в родительской семье была чередой следовавших одна за другой безвыходных, выносящих мозг ситуаций. Я был виноват, если что-то сделал, и виноват, если чего-то не делал. Неудивительно, что я все эти годы следовал тюремному правилу: «Никогда не раздражай своих надзирателей». Что-то изменилось во мне и, клянусь, что начну делать себе поблажки!”

Мысли как триггеры

Отвержение со стороны родителей заставляет ребенка бояться своих мнений и чувств как неправильных. В худшем случае простое побуждение сказать что-то вызывает страх и стыд. Как может ребенок что-то сказать, не обнаружив свою глупость и никчемность? Открывание рта неизменно ведет к еще более глубокому отвержению и неприятностям.

Поскольку продолжающиеся неглект, игнорирование, пренебрежение и насилие постоянно усиливают внутреннего критика, даже самые безобидные мысли или размышления травмированного человека могут запустить интенсивную эмоциональную регрессию невероятной степени тревожности. Чтобы сохранить иллюзорную надежду хоть когда-нибудь завоевать одобрение родителей, ребенок начинает стремиться к перфекционизму и может стать обсессивно-компульсивным. Тогда даже воображаемая ошибка может инициировать эмоциональную регрессию.

Внутренний критик как стыдящие интернализированные родители

Нередко клиент приходит на сеанс и стыдливо признается примерно в следующем: “Прошлым вечером я снова и снова называл себя ***. Должно быть, я испорченный по своей сути, потому что знаю, что моя мать никогда не говорила такого. Какой бы плохой она ни была, она никогда не ругалась, и я сомневаюсь, что она когда-либо даже слышала такое слово”.

Объяснение этому заключается в том, что по своей сути внутренний критик — это процесс. Это постоянно развивающийся процесс, который задействует наше творчество и направляет его на “новые и улучшенные” способы подражания уничижению нас нашими родителями.

Презрение со стороны родителей — это ключевой элемент эмоционального насилия, которое порождает токсичный стыд. Токсичный стыд — это эмоциональная матрица депрессии отверженности или заброшенности. Также это клей, который держит нас беспомощно застрявшими в эмоциональных регрессиях. Таким образом, токсичный стыд — это аффект или эмоциональный тонус внутреннего критика. Стыд нас очерняет, потому что эмоционально усиливает каждую из 14 атак, описанных выше.

В академической психологии стыд часто описывается как социальная эмоция. Нормальный стыд — это здоровая, саморегулирующаяся эмоциональная реакция, которая возникает, когда кто-то видит нас действующими нечестным, оскорбительным или вредящим кому-то образом.

Однако в случае с токсичным стыдом это не так. Многие пережившие кПТСР в процессе реабилитации понимают: для того, чтобы внезапно катапультироваться в атаку стыда, им не нужен свидетель.

Дмитрий был совсем один, когда разбил стакан.

Или не был? Существует невидимый социальный контекст для атак токсичного стыда. Токсичный стыд является социальным, потому что внутренний критик оживает в результате патологического взаимодействия с нашими родителями. Кроме того, токсичный стыд является социальным, когда мы, попадая в ситуацию эмоциональной регрессии, как будто оказываемся рядом со своими родителями.

Для меня самое сильное доказательство этого появляется, когда я нахожусь в одиночестве и пытаюсь сделать что-то сложное. Если я ошибаюсь или решаю поставленную задачу недостаточно эффективно, я часто испытываю тревогу, как будто за мной наблюдают и критикуют.

Я считаю, что это явление соответствует интернализации наших родителей. Родители настолько формирующе и грозно присутствовали в нашей ранней жизни, что в нашей психике существует их стойкая репрезентация. Эта репрезентация включают в себя их убеждения и осуждение нас. Пока мы не начнем работать над уменьшением их влияния, интернализованные родители будут существовать в нашей психике как ключевая контролирующая сила нашей жизни.

Столкновение с упрямством внутреннего критика

Работа по усмирению критика является одним из наиболее важных процессов реабилитации. Очевидно, что избавиться от внутреннего критика навсегда было бы самым желательным исходом, но это значительно сложнее, чем может показаться на первый взгляд.

Программы внутреннего критика не только глубоко выжжены родителями в наших душах, но мы также неосознанно закрепили их в мозгу, подражая своим родителям. Теперь мы сами подкрепляем их токсичное наследие. Не осознавая этого, мы постоянно раним себя злыми, самоуничижительными повторениями их суждений. И реабилитация зависит от вашего отказа замечать в себе один негатив.

Задача ослабления этих моделей самоотрицания сложна. Обычно это пожизненная работа, по ходу которой мы зачастую делаем два шага вперед и один шаг назад. И как несправедливо, что шаг назад часто ощущается как целых шесть!

Тем не менее недавние открытия в нейронауке показали, что укоренившиеся биологические паттерны в мозгу могут быть устранены и заменены новыми с помощью длительной упорной работы. Я считаю, что это похоже на накачивание мышц или формирование фигуры, для чего обычно требуются регулярные определенные упражнения.

За последние пару десятилетий мой мозг превратился из злейшего врага, каковым он был ранее, в надежного соратника. Аналогичные достижения я видел у многих клиентов, с которыми долгосрочно работал.

Перфекционизм, эмоциональный неглект, пренебрежение и игнорирование

Как я говорил ранее, перфекционизм также является инстинктивной защитой эмоционально отверженных детей. Экзистенциальная невозможность совершенства спасает ребенка от признания своего полного поражения, пока отсутствие успеха не заставит его ретироваться в диссоциативную реакцию ступора или в антисоциальную реакцию борьбы.

Перфекционизм также придает ощущение значимости и цели слабым детям, не знающим поддержки. Стремление быть идеальным дает им иллюзию контроля над ситуацией. Вдобавок самоконтроль безопаснее, потому что карающие родители особенно сурово наказывают детей, которые бездумно признаются в своей небрежности.

Поскольку стремление к совершенству снова и снова терпит неудачу и подобно родительским признанию и заботе остается недостижимым, несовершенство становится синонимом стыда и страха. Ощущение собственного несовершенства провоцирует страх заброшенности, который, в свою очередь, вызывает ненависть к себе за несовершенство, которая расширяет заброшенность до самозаброшенности. Это, в свою очередь, еще больше усиливает страх, который усиливает отвращение к себе и так далее, вплоть до нисходящей спирали страха и приправленной стыдом депрессии. Это может продолжаться часами, днями, неделями, а для страдающих серьезным кПТСР может стать обычным способом существования.

Когда внутренний критик запугивает

Значение и масштабы устрашения со стороны внутреннего критика невозможно переоценить. Я работал со многими “достаточно исцелившимися” клиентами, которым почти удалось освободиться от перфекционизма, но которые серьезно зависели от потенциальных опасностей, замечаемых внутренним критиком. Иначе говоря, я видел, как пережившие травму избавлялись от большей части своего перфекционизма и самоатакующего мышления, не осознавая, что критик все еще наводняет их разум устрашающими мыслями и образами.

Я научился дистанцироваться от перфекционизма задолго до того, как научился останавливать пережевывание моим внутренним критиком душераздирающих образов приближающейся неминуемой опасности. Я стал настоящим

специалистом по превращению этих образов в полнометражные фильмы о моей скорой кончине.

Вечная заброшенность, публичное унижение, неизлечимая болезнь, одинокая смерть, неотвратимость атак и бездомное существование без гроша в кармане — типичные пугающие темы для многих переживших травму. Один из моих пациентов так определил процесс запугивания своим внутренним критиком: “Мой критик — режиссер фильмов ужасов”. Я мысленно сказал себе: “А мой критик — террорист”.

Если бы мне пришлось охарактеризовать два ключевых процесса своего внутреннего критика, я бы назвал следующие. Во-первых, внутренний критик — это, прежде всего, увековечивающий себя процесс обнаружения крайнего негатива. Во-вторых, критик — это постоянная гипербдительность, которая во всем усматривает признаки катастрофы, наступающей по всем фронтам.

Использование гнева для остановки мыслей, исходящих от внутреннего критика

Остановка мыслей — это процесс использования силы воли для дистанцирования и прерывания токсичных мыслей и образов. Иногда для того, чтобы остановить мысли, достаточно одного только воображения — надо только представить себе знак “Стоп”.

Так как травмирующие родители наносят вред инстинктивной реакции борьбы у своего ребенка, для исцеления от кПТСР необходимо восстановить способность к проявлению гнева. Нам нужно помочь нашей реакции борьбы, чтобы остановить мысли, исходящие от внутреннего критика.

Я не буду чрезмерно поощрять вас использовать свой гнев, чтобы обуздать внутреннего критика. Мы можем перехватить гнев атак внутреннего критика и перенаправить на него самого. Затем мы можем молча, про себя сказать “Нет!”, “Стоп!” или “Заткнись!” своей радикализации и перфекционизму.

Гневный ответ “Нет!” критику ставит внутреннюю границу от неестественных, направленных против себя процессов. Это орудие самообновления, которое восстановит наш инстинкт самозащиты. Кроме того, восстановлению способствует направление нашего гнева на любого, кто способствовал зарождению нашего внутреннего критика, а также на любого, кто в настоящее время способствует поддержанию его существования.

Недавно я получил электронное письмо от подписчика моего сайта, который прочитал ряд моих статей о гневе на критика. Вот что написано в письме: “Некоторым людям трудно начать борьбу для обуздания внутреннего критика. Я сторонник сострадания к себе, которое действительно помогает мне в последнее время (любящая доброта), поэтому я просто принимал все послания внутреннего критика и позволял им проплывать мимо. Услышав ваши слова о том,

что надо говорить «нет» и отвергать их, я сказал себе: «Возможно Пит еще не все понимает». Но я ошибался. Пару дней спустя я попробовал, и — о, Боже, это помогло! Я позволяю себе гневаться, и гнев просто выключает мою тревогу и превращает стыд в обвинение/гнев. Я стал чувствовать себя горaздо лучше! После всего этого я прекратил адресовать себе послания, которые на самом деле исходили от моих родителей”.

Успешное обуздание внутреннего критика обычно требует тысячи гневных стычек с ним. Страстная мотивация к этой работе часто возникает, когда мы рисуем точную картину полученного нами воспитания. Праведный гнев возникает, когда мы осознаём, какими маленькими и беззащитными мы были, когда наши родители издевались над нами, заставляя нас ненавидеть себя.

Большинство переживших травму представляли собой чистые листы, на которых стараниями родителей появились указания воспринимать внутреннего критика как свою изначальную идентичность. Семья, продуцирующая кПТСР, создает своего рода мини-культ. Культы требуют абсолютной лояльности лидеру и системе его убеждений. В начале работы по остановке мыслей большинству переживших травму необходимо подкрепить свои усилия здоровой яростью против их родителей за то, что они разрушили их верность себе и их индивидуальность. Тем не менее по мере достаточной практики здоровое, наблюдающее эго у переживших травму может одним только усилием воли дистанцироваться от критика.

Рождение сына придало мне сильную мотивацию для практики остановки мыслей, исходящих от внутреннего критика. Наблюдая за чудом постоянного развития моего ребенка, я испытал порыв постоянно углублять свою эмоциональную связь с ним. Это сбило с толку моего внутреннего критика, который начал работать сверхурочно над своими программами запугивания.

Внутренний критик бесконечно предупреждал меня об опасности моей быстро растущей привязанности к сыну. Он пытался защитить меня от опустошения, которое произойдет, если мои эмоциональные инвестиции любви окажутся такими же неудачными, как у моих родителей. Что, если “жизнь” позволит ему умереть или сделает его “плохим парнем”?

Внутренний критик воспроизводил самые страшные фильмы ужасов о несчастных случаях, болезнях, похищениях, психических заболеваниях, отцеубийстве и т.д. Если бы я не знал, как распознавать, истолковывать и отказываться от потворства этому катастрофическому ведению, уверен, что моя способность к эмоциональной связи с сыном серьезно пошатнулась бы. Более того, если бы я не смог использовать свой гнев для дистанцирования от внутреннего критика, сама по себе остановка мыслей не была бы достаточно эффективным инструментом.

Особенно мне нравится такой способ бросить вызов внутреннему критику: “Я больше не боюсь вас, мама и папа. Вы были моими критиками и взрастили критика внутри меня. Я отказываюсь от ваших токсичных посланий. Заберите назад ваш стыд и отвращение. Я презираю ваш постыдный стиль воспитания детей”

Одна из моих клиенток поделилась со мной фразой, которая спонтанно пришла к ней, когда она боролась со своим внутренним критиком: “Вы полностью разрушили мое детство, и я не позволю вам разрушить мою жизнь” Она сообщила, что такая позиция укоренилась в ее сознании и теперь часто помогает ей обуздать своего навязчивого внутреннего критика.

Стыд — обвинения, несправедливо обращенные против самого себя

Великий психолог Эрик Эриксон вывел гениальную формулу: “Стыд — это обвинение, обращенное против себя” Наши родители были слишком большими и сильными, чтобы мы могли их обвинять, поэтому мы вынуждены были вместо этого винить себя. Однако теперь мы свободны от них и можем перенаправить несправедливые обвинения с себя на наших родителей.

Вы можете перенаправить гнев обвиняющих посланий внутреннего критика. Вы можете направить гнев на тех, кто породил внутреннего критика, или на самого критика. Вы можете вернуть им свой стыд назад, позволяя себе почувствовать гнев и отвращение к образам родителей, запугивающих вас. Вы можете злиться на них за то, что они подавляли вас стыдом, когда вы были слишком малы, чтобы защитить себя.

Однако внутренний критик, который доминировал над нами с детства, не так легко отказывается от управления нашей психикой. Он упорно отказывается принимать тот факт, что вы теперь взрослый и можете получить больше безопасности и создать здоровые привязанности. Это как если бы внутренний критик проложил в мозгу борозду размером с Большой каньон, продуцирующую эмоциональные регрессии. Теперь любой из упомянутых выше паттернов мышления может привести к захвату миндалины, что ввергнет нас в меланж отверженности.

Обуздание внутреннего критика — процесс поначалу крайне медленный и незаметный. Наш мозг привык замечать только все плохое и опасное. И как бывает с большинством зависимостей, для преодоления этой глубоко укоренившейся привычки может понадобиться контроль на протяжении всей жизни.

На начальной стадии реабилитации нам будет необходимо постоянно бросать вызов однобокому негативизму со всей яростью, которую мы только сможем проявить. В итоге постепенно мы сможем обнаружить ту часть себя, которая злится из-за того, насколько глубоко несправедливым было запугивание и равнодушие наших родителей. Мы можем найти часть себя, возмущенную тем, что

нам прививали и внушали хроническое самоотречение и запугивание себя. Мы можем предположить, что это произошло, когда мы были слишком маленькие, чтобы протестовать или даже осознавать, что с нами происходит. Мы можем постепенно развивать свою способность говорить “Нет!” и “Заткнись!” всякий раз, когда ловим внутреннего критика, нападающего на нас.

При достаточно здоровой внутренней самозащите жертва травмы постепенно научится отвергать насилие над собой и самоотречение. Чувство здоровой самозащиты начинает появляться и со временем перерастает в яростную готовность остановить несправедливую критику — внутреннюю или внешнюю.

На языке психологии эта часть работы с навязчивым повторением называется проработкой повторяющейся компульсии. Деконструкция повторяющейся компульсии осуществляется как во внутреннем, так и во внешнем плане. Во внутреннем плане мы ослабляем привычку повторять жестокое обращение с нами родителей, решительно противостоя внутреннему критику. Это позволяет нам стать более осознанными во внешнем измерении, когда другие люди воспроизводят жестокое обращение наших родителей. Мы можем тогда противостоять им, чтобы остановить или изгнать из нашей жизни. При достаточной практике мы можем отказаться от ужасного наследия наших родителей, которые научили нас, что любовь означает безрассудное принятие насилия и пренебрежения.

Дополнительную информацию о поощрении и направлении терапевтического гнева на внутреннего критика можно найти в книгах Byron Brown (Байрон Браун) Soul Without Shame (Душа без стыда) и Beverly Engel (Беверли Энгел) Healing Your Emotional Self (Исцеление вашего эмоционального “Я”).

Еще раз об обуздании внутреннего критика

Согласно моему опыту до тех пор, пока реакция борьбы существенно не восстановится, клиент с кПТСР мало что выигрывает от когнитивно-поведенческой терапии (КПТ), психодинамических техник или техник осознанности, которые побуждают нас принимать критику. На позднем этапе реабилитации, когда переживший травму вырвет ядовитое жало внутреннего критика, эти методы могут быть весьма ценными. Тогда и только тогда мы сможем восстановить связь с полезной стороной здоровой самокритики (см. книгу Stone and Stone (Стоун и Стоун) Embracing Your Inner Critic (Принятие вашего внутреннего критика).

Характерным признаком того, что внутренний критик стал функциональным, является его способность говорить с нами добрым и благожелательным тоном. Он беспристрастно напоминает нам о необходимости корректировать наше поведение, когда мы можем и должны делать что-то лучше. Однако, если он преследует нас из-за наших несовершенств, это значит, что он ведет себя как токсичный критик, внедренный в нас нашими родителями.

Обуздание внутреннего критика посредством одного рационализма левого полушария мозга вряд ли возможно, если только не будет привлечено стремление к самозащите, исходящее от правого полушария. Возможно, это происходит потому, что внутренний критик действует одновременно с динамикой гиперэмоциональных регрессий правого полушария мозга. Возможно, токсичные процессы внутреннего критика настолько эмоционально подавляющие, что попытки бороться с ними рациональным способом слишком слабы, чтобы быть эффективными.

Замена мыслей, особенно в форме корректировки, — еще один важный инструмент, позволяющий остановить мысли, исходящие от внутреннего критика. Много лет назад я почувствовал, что мой внутренний критик стал таким же жестким, как бицепс культуриста после бесчисленных тренировок. Я понял, что выполнение упражнений по самозащите от внутреннего критика помогло бы нарастить воображаемую мышцу моей корректировки мыслей. Это на самом деле помогло, и сейчас мой инстинкт самозащиты почти всегда срабатывает автоматически, когда у меня активируется эмоциональная регрессия. Я не думаю, что преувеличиваю, говоря, что десятки тысяч позитивных замен мыслей вознаградили меня психикой, которая последовательно дружелюбна ко мне.

Соответственно, я призываю вас постоянно противостоять негативным посланиям внутреннего критика с помощью позитивных мыслей, перечисленных в списке в начале этой главы. Этот процесс крайне важен при реабилитации от кПТСР, потому что даже одна пропущенная токсичная мысль может, подобно вирусу, заразить нас бешенством утраты контроля и вызвать меланж стыда, страха и беспомощности.

Быстрая реакция по остановке и корректировке мыслей часто избавляет нас от головокружительного падения в нисходящую спираль эмоциональной регрессии. Это очень важно в работе с внутренним критиком, поскольку он, как правило, более злобно нападает на нас, если мы ослабляем свой контроль над ним. В такие времена критик может лицемерно презирать нас за то, что мы снова позволяем себе самокритику, хотя вроде бы уже должны разбираться в этом лучше. Именно эти моменты как нельзя больше подходят для того, чтобы “корректировать мысли, а не ругать себя”, как говорила клиентам одна из моих практиканток.

Кроме того, я призываю вас составить список ваших положительных качеств и достижений и перечитывать его на случай, если вы потеряетесь в ненависти к себе. Панель инструментов № 5 в главе 16 — практическое упражнение, которое поможет вам составить разные варианты такого списка.

Особенно полезно иметь перед глазами перечень ваших позитивных качеств, поскольку эмоциональные регрессии часто вызывает временную амнезию, заставляющую вас забыть о ваших достоинствах и добродетелях. Похоже, что эмоциональные регрессии вызывают временную потерю доступа к недавно

полученным знаниям левого полушария мозга. МРТ показывает значительное снижение активности левого полушария мозга у гипервозбужденных клиентов, переживающих кПТСР. На основании своего опыта могу авторитетно заявить: устранить эту амнезию будет проще, если вы будете знать наизусть список ваших положительных качеств.

Повторение списка, как мантры, помогает и тогда, когда критик особенно жесток и безжалостен. Если у вас есть проблема с составлением списка или заполнением панели инструментов № 5, попросите друга или терапевта помочь вам. Кроме того, позвольте мне напомнить вам, что ваши качества не должны быть совершенными или проявляться постоянно, чтобы попасть в список. Если они присущи вам большую часть времени, то это — ваши позитивные качества.

Наконец, позитивная визуализация может быть мощным дополнением к замене мыслей. Некоторые пережившие травму постепенно научаются сокращать жизненный цикл устрашающих программ внутреннего критика, призывая образы прошлых успехов и достижений, безопасных мест, любящих друзей или приятных воспоминаний. Имеется множество компакт-дисков, доступных на таких сайтах, как Amazon. com, с записями медитаций, в которых для достижения релаксации используются позитивные слова и образы.

Замена и корректировка точки зрения

Самая важная из всех корректировок мыслей — это смещение точки зрения нашего мышления.

Изменение точки зрения — это расширение нашего общего кругозора. Она смещает нашу точку зрения от узкого, негативного взгляда внутреннего критика к более сбалансированному и точному взгляду наблюдающего эго — осознанного Я .

Замена перспективы помогает нам свергнуть критика с его отрицанием жизни. Это напоминает увольнение плохого менеджера или неумелого тренера — человека с искаженным взглядом, который настолько зацикливается на недостатках, что вообще не способен видеть ничего хорошего.

Как указано в главе 1, изменение точки зрения может быть усилено духовной практикой благодарности. В этом смысле благодарность — это разновидность осознанности, которая ищет эмпирические доказательства того, что жизнь в целом хороша, хотя и бывает временами довольно сложной.

Изменение точки зрения и благодарность

Благодарность — деликатная тема, поскольку от многих переживших травму постоянно требовали, чтобы они были благодарны за то, что имеют. Следовательно, многие пережившие травму полностью отвергли концепцию благодарности и фигурально выплеснули ребенка из ванночки вместе с грязной водой презрения. Еще раз: вполне объяснимо, что вы испытываете столь мало благодарности за свое детство.

Кроме того, понятие благодарности пагубно используется некоторыми психологами, чтобы обойти психологическую защиту в виде отрицания. Они делают упор на благодарности как на способе обойти боль травмы. Это абсурдно применительно к жертвам кПТСР и оскорбительно для них, потому что глубокая и длительная травма не может быть устранена, пока не будет полностью осмыслена и проработана.

Тем не менее благодарность является прекрасным естественным переживанием, которое может постоянно улучшать качество вашей жизни. Вы можете стараться замечать все те моменты в своей жизни, которые заслуживают благодарности, чтобы постепенно научиться ее в полной мере испытывать. Со временем имитация благодарности может постепенно переродиться в подлинную благодарность.

Лучше всего это можно проиллюстрировать на примере любви. Несмотря на пользу когнитивного взгляда на любовь к нашим друзьям и близким, невозможно чувствовать себя любящим постоянно. Если я ожидаю этого от себя, то даю своему внутреннему критику бесконечную пищу для нападок на меня за то, что не чувствую себя достаточно любящим. Точно так же, если я ожидаю, что буду постоянно чувствовать благодарность, я поддержу критическую программу разочарования в себе.

Тем не менее принятие подходов любви и благодарности в целом является терапевтическим. Когда я временно застреваю в эмоциональной регрессии, чувствуя себя отчужденным от жизни, воспоминания о том, за что я обычно благодарен жизни, иногда могут вытащить меня из крайне поляризированного негативного мышления, которое поддерживает активность эмоциональной регрессии.

Побуждать к благодарности очень сложно и часто поначалу невозможно, потому что эмоциональные регрессии, как правило, погружают нас в эмоциональное потрясение, которое сводит на нет нашу способность воспринимать что-либо хорошее в жизни. Напоминание себе о том, что имеет ценность в нашей жизни, не слишком помогает на ранних этапах использования этого инструмента. Тем не менее, когда мы достаточно долго практикуемся замечать хорошее, то можем иногда расслабиться во время эмоциональных регрессий, вспомнив то, за что нам следует быть по-настоящему благодарными.

Когда я замечаю хорошее в конце особенно долгой эмоциональной регрессии, это переживание приносит с собой сладкие слезы благодарности. Как правило, это также слезы облегчения и ощущения принадлежности к миру.

Эти слезы обычно появляются незаметно, казалось бы, на ровном месте. Как правило, они вызваны переживанием красоты или связи с миром, например, когда цветы по-настоящему восхищают меня своей красотой, или когда музыка глубоко трогает мою душу, или когда я вдруг сполна ощущаю, как сильно люблю свою жену, сына, друга или клиента.

После болезненного перерыва в способности наслаждаться такими эмоциональными переживаниями, возвращение к ним приносит исполненные благодарностью слезы, которые могут колебаться между горем и радостью в самые важные моменты, когда я вновь ступаю на почву подлинной благодарности за возможность чувствовать себя живым.

Мой опыт заключается в том, что чем больше я практикую замену мыслей фокусированием на том, за что я благодарен, тем быстрее искренняя благодарность возвращается ко мне в случаях, когда я теряю соприкосновение с ней.

Вот еще один мощный способ попрактиковаться в изменении точки зрения. Перед сном перечислите как минимум десять положительных событий прошедшего дня. Чаще всего они будут не сильными переживаниями, а довольно обычными и простыми удовольствиями и ценными моментами. Это может быть что-то совсем простое — запомнившаяся мелодия, привлекательный цвет, сладкий аромат, вкусное блюдо, распустившийся в местном саду цветок, забавное телешоу, добрые слова соседа, физическое удовольствие от подъема по лестнице, успокаивающие слова любимого автора или приятное времяпрепровождение с домашним животным.

Десятилетия такой практики помогли мне радикально изменить тот унылый взгляд на мир, который я унаследовал от родителей. Эта функция здорового наблюдающего эго дает нам более сбалансированное и точное восприятие жизни и других людей.

Нейропластичность мозга

Мне неоднократно приходилось знакомиться с обнадеживающими данными исследований, доказывающими нейропластичность мозга. Нейропластичность означает то, что мозг может развиваться и меняться на протяжении всей нашей жизни. Старые аутодеструктивные нервные пути могут быть убраны, а новые, более здоровые, прийти им на смену. Книга Thomas Lewis, A General Theory of Love (Томас Льюис. Общая теория любви) вдохновенно объясняет это факт. Данный факт помогает мне не забывать, что, прилагая длительные и целенаправленные усилия, можно обуздать своего внутреннего критика с помощью целенаправленного использования остановки, замены и корректировки мысли.

По мере прогресса реабилитации вы будете замечать своего внутреннего критика еще до того, как его агрессия станет массированной. Это позволит вам использовать неотложные меры самозащиты. Кроме того, эмоциональные

регрессии кПТСР могут быть использованы как источник сведений о вашей детской травме, а на более поздних этапах восстановления — как свидетельства ее наличия. Эмоциональные регрессии неопровержимо указывают на тот факт, что отвержение/заброшенность родителями побудили вас сделать своей привычкой гипербдительность и концентрацию на негативе.

Дети изначально настроены гневно реагировать на родительское насилие или неглект. За исключением представителей типа борьбы, большинство травмированных детей рано узнают, что протест против родительской несправедливости является непростительным преступлением. Как правило, они вынуждены подавлять свои протесты и жалобы. Это делает их гнев невыраженным и неосознанным. Однако этот гнев не исчезает. Он просачивается как постоянно накапливающееся море обид, которое подпитывает одержимость внешнего критика искать недостатки и видеть в каждом человеке опасность.

Рассматривая все отношения через призму заброшенности родителями, внешний критик никогда не снижает своей бдительности. Он непрестанно переносит невыраженный детский гнев на других людей и молча делает их “козлами отпущения”, сверх меры раздувая свои неизбежные разочарования. Ссылаясь на незначительные проступки окружающих в качестве своего оправдания, переживший травму испытывает эмоциональные регрессии в модальность внешнего критика, молчаливо осуждая поступки других людей.

Когда молчаливое осуждение поступков других людей превращается в привычку, она проявляется как пассивная агрессия. Распространенными примерами пассивной агрессии являются дистанцирование от чужой боли или отталкивание окружающих двусмысленными комплиментами. Другие примеры включают невнимательное выслушивание, злое подшучивание, негативную обратную связь

и оценочные суждения. Хронические опоздания и невыполнение обязательств также могут быть неосознанным проявлением пассивной агрессивности по отношению к другим людям.

Укоренившегося внешнего критика трудно обуздать еще и потому, что его стиль считается нормальным и, что еще хуже, приветствуется в нашем обществе. Критично оценивать людей — стандартная практика в большинстве телешоу. Более того, многие влиятельные и, казалось бы, здоровые взрослые люди моделируют стиль общения, который изобилует критикой, сарказмом, негативизмом, подавлением страха и поиском “козлов отпущения”.

Передавая внешнему критику контроль над нашими социальными отношениями, мы отказываем себе в уязвимости, которая делает возможной подлинную близость. Поэтому следует остерегаться следующих неосознаваемых стратегий внешнего критика.

1. “Я буду тебя гневно критиковать, чтобы ты меня боялся — так я буду чувствовать себя в безопасности от тебя”.

2. “Зачем мне волноваться о людях, если все они такие эгоистичные и продажные? (Мышление по принципу “всё или ничего”)

3. “Я буду перфекционистским образом контролировать тебя по мелочам, чтобы ты не предал или не бросил меня”.

4. “Я буду рвать и метать или уйду при первых признаках чувства одиночества, потому что, если бы ты действительно любил меня, я бы никогда не чувствовала себя одинокой”.

Как я говорил ранее, обычно кПТСР включает в себя расстройство привязанности, которое происходит вследствие отсутствия в детстве сочувствующего воспитателя. Когда растущему ребенку не хватает родительской поддержки и защиты, он не знает, что другие люди могут сгладить его одиночество и избавить от эмоциональной боли. Он не догадывается, что настоящая близость произрастает из тех общих моментов, когда он делится всеми своими переживаниями.

В той степени, в какой наши опекуны нападают на нас или пренебрегают нами за наши проявления своей уязвимости, позже мы начинаем избегать подлинного самовыражения, которое имеет основополагающее значение для близости. Внешний критик напоминает нам о том, что все другие так же опасны, как и воспитатели в нашем детстве. Неосознаваемые воспоминания о том, как нас презирали за то, что мы искали поддержки у родителей, позже подавляют нашу потребность делиться своими проблемами и просить о помощи.

Даже хуже: когда мы все же проявляем свою уязвимость, фантазии о возмездии могут преследовать нас часами и днями. Однажды я испытал это после того, как позволил себе излишнюю откровенность перед комиссией из восьми человек на собеседовании при принятии на работу. В течение последующих трех бессонных ночей мой внешний критик безостановочно прокручивал перед моими глазами фильмы, демонстрирующие презрение моих интервьюеров ко всему, что я сказал, и отвращение ко всему, чего я не говорил. Даже после того, как впоследствии они с энтузиазмом меня приняли, внешний критик изводил меня фантазиями на тему “синдрома самозванца”, что в конечном итоге меня разоблачат как некомпетентного на новом месте работы.

Многие пережившие кПТСР барахтаются в разъедающем осуждении, мечась вперед и назад между патологическими оценками других (токсические обвинения внешнего критика) и патологическими оценками себя (токсический стыд внутреннего критика). Они застревают в бесконечных циклах детального разбора недостатков других, а потом и своих.

Извращенное кредо моих родителей можно свести к следующему: “Какими бы уродами мы ни были, все же мы гораздо лучше, чем ты”. Карен Хорни описала это как травму двух шагов, или как раскачивание между крайностями грандиозного “Я” и презираемого “Я” по принципу “всё или ничего”

Теряясь в этом процессе, мы упускаем нашу важнейшую эмоциональную потребность в чувстве принадлежности. Мы живем в постоянном отчуждении, колеблясь между противоположностями быть слишком хорошим для других или быть слишком непривлекательным для принятия окружающими. Это мучительный социальный перфекционизм двуликого критика Януса: другие люди недостойны нашей любви, а мы недостойны их любви.

Вербальная схема типичного замкнутого круга сценария выглядит следующим образом. Осуждающее состояние ума активируется необходимостью избегать чувства опасности, которое вызывается социальным взаимодействием. Одна мысль о социальном взаимодействии может запустить наши программы неодобрения, чтобы оправдать собственную изоляцию. Однако длительное отчуждение пробуждает голод по отношениям и побуждение общаться. Это сразу же приводит к смене модальности — с внешнего критика на внутреннего. Тогда критик составляет подробный список наших недостатков, убеждая нас в том, что мы слишком отвратительны, чтобы социализироваться. Это приводит к появлению вызывающих к себе жалость фантазий о преследовании, которые в конечном счете повторно приглашают внешнего критика к обвинению людей, которые так ужасны... И так до бесконечности, до тошноты. Этот замкнутый круг потом держит нас в “безопасности”, сокрытой в безмолвном изъятии себя из отношений.

Когда это проистекает от внутреннего критика, критические колебания могут выглядеть следующим образом. Негативное самовосприятие пережившего травму заставляет его стремиться к совершенству. Он так много и упорно работает над этим, что начинает обижаться на других людей, если они этого не делают. Как только обида достаточно накапливается, минимальная оплошность окружающих становится триггером, перемещающим в состояние крайнего разочарования и фрустрации, вызванных внешним критиком. Затем наступает персеверация[6] и составление списков всех недостатков и предательств окружающих. Как правило, от типа защитного реагирования зависит то, сколько времени переживший травму находится под влиянием внешнего критика, но рано или поздно он вследствие этого начинает чувствовать себя виноватым, и внезапно внутренний критик возобновляет свои жестокие осуждения за то, что он чрезмерно осуждал других людей. Затем со всей серьезностью возобновляется перечисление его собственных недостатков.

Как отмечалось выше, не все пережившие травму скрывают своего внешнего критика. Представители типа и подтипов борьбы могут исключить пассивность из пассивной агрессии и стать довольно агрессивными. Переживший травму, находящийся под властью внешнего критика, развивает ложное убеждение, что субъективно воспринимаемые им стандарты правильности являются объективной истиной. Под воздействием триггеров он может принимать позицию одновременно и детектива, и адвоката, и судьи, чтобы бездоказательно преследовать другого человека за предательство. Воображаемые обиды, незначительные проступки, неправильно истолкованные выражения лиц и мнимые восприятия могут быть использованы, чтобы подвергнуть отношения судебному разбирательству. В ходе такого разбирательства внешний критик обычно отказывается признавать доказательства в пользу защиты. На этом несправедливом суде смягчающие обстоятельства не учитываются. Более того, любое разочарование в отношениях ведет к вынесению обвинительного приговора, который обрекает отношения на смертную казнь. Это процесс, посредством которого ревность может стать токсичной и выйти из-под контроля.

На более высоком уровне внешний критик пытается оправдать свою приверженность моральным устоям. С этой высокой позиции критик заявляет о своем праве на полный контроль над другими людьми. Как правило, это оправдывается с точки зрения их благополучия. Обычно этот контроль осуществляется неосознанно и защищает переживших травму от любого переживания изначальной отверженности и пренебрежения родителями.

Мелочный контроль над окружающими воплощается во множестве контролирующих действий. Представители типа борьбы относятся к другим людям как к невольным слушателям, выносят оценочные суждения, о которых никто не просил, предъявляют необоснованные требования, а также контролируют их расписание дня, социальные связи, выбор еды и одежды. В худшем случае они драматично разыгрывают сцены ревности, зачастую беспричинно. В своем крайнем проявлении внешний критик выглядит как тот, кто не заводит друзей, а берет их в плен.

Сокращение реактивности внешнего критика требует большой осознанности. Это важно как для представителей типа борьбы, которые проявляют агрессию вовне, так и для тех травматических типов, которые внутренне ополчились против всех людей, вместе взятых. Также это имеет большое значение для любых переживших травму, запертых в одиночестве вследствие осуждающего настроя их внешнего критика.

Повторим: осознанность — это процесс подробного осознания всего, что происходит внутри нас, особенно мыслей, образов, чувств и ощущений. С точки зрения работы по обузданию внешнего критика важно, чтобы мы стали более осознанными как к когнитивному, так и к эмоциональному содержанию наших мыслей.

Точно так же в отношении внутреннего критика нас интересуют два главных направления его обуздания — когнитивное и эмоциональное. В обоих случаях когнитивная работа включает в себя процессы деконструкции и восстановления — соответственно остановки и замещения мыслей. А эмоциональная работа в обоих случаях — это горевание. Оно прекращает подпитку критика невыраженным детским гневом и невыплаканными слезами пожизненной заброшенности.

Роль горевания в обуздании внешнего критика так же важна, как и в обуздании внутреннего критика. Как и с внутренним критиком, выплескивание гнева на внешнего критика заставляет его замолчать, а плач помогает его уничтожить.

Мы можем использовать гнев нашего горевания, чтобы придать энергию, необходимую для коррекции мыслей. Это помогает нам бросить вызов укоренившейся в нас позиции по принципу “всё или ничего”, согласно которой все люди столь же опасны, как и наши родители. Более того, когда наше горевание переходит в плач, то это освобождает нас от страха открыться другим людям, который исходит от внешнего критика. Слезы также помогают осознать, как много ненужной боли причиняет одиночество. Это, в свою очередь, мотивирует нас к поиску безопасных отношений.

“Боль — это избыточная энергия, требующая выхода”.

— Джеральд Херд

Иногда горевание кажется мне чем-то вроде ритуала благодаря своей способности выводить из меланжа отверженности — этого чрезвычайно болезненного и подавляющего сплава страха, стыда и депрессии, которая является эмоциональным ядром большинства эмоциональных регрессий.

Посредством горевания пережившие травму могут научиться выводить себя из страха — смерти ощущения безопасности. Посредством горевания они могут научиться выводить себя из стыда — смерти чувства достоинства. Посредством горевания они могут научиться выводить себя из депрессии — смерти чувства полноты жизни.

Достаточно отгоревав, пережившие травму понимают, что были невинны и достойны любви, когда были детьми. Когда они оплакивают то, что имели несчастье родиться не у любящих родителей, то находят внутри яростную, непоколебимую преданность самим себе. Они становятся готовыми, стремящимися и способными действовать в интересах себя вне зависимости от обстоятельств как внутренних, так и внешних.

——.—

Горевание также освобождает вас от нетерпения и фрустрации, которые могут возникнуть, когда вы снова застреваете в атаках внутреннего критика. Это особенно важно во время чудовищных эмоциональных регрессий, когда критик может затравить вас, вызывая желание сдаться. В такие моменты злость и плач в ответ на это ужасное вторжение из вашего прошлого могут спасти вас от забывания того, насколько далеко вы продвинулись и насколько в большей безопасности находитесь сейчас.

Препятствия для горевания, создаваемые внутренним критиком

Наибольшим препятствием для эффективного горевания обычно является внутренний критик. Если он особенно токсичен, горевание может быть контрпродуктивным и противопоказанным на ранних этапах восстановления. Те, кого неоднократно унижали и наказывали за проявление эмоций в детстве, могут переживать горевание скорее как обострение своих эмоциональных регрессий, а не освобождение от них.

Я работал со многими пережившими травму, чьи слезы немедленно вызывали у них приступ токсичного стыда. Потенциально успокоительные слезы вызывали у них ужасные атаки против себя: “Я так жалок! Неудивительно, что никто

не может меня терпеть! Боже, я ужасно непривлекателен, когда так ною! Я урод и становлюсь еще большим неудачником, если жалуюсь на это! Какого черта нужно плакать о себе — это делает меня только слабее!”

Это последнее предложение особенно иронично, поскольку, если горевание — это защита от критика, то ничто так не может восстановить внутреннюю силу и способности к совладанию, как хороший плач. В десятках случаев я пресекал активную суицидальность, просто вызывая слезы у страдающего человека.

Проявление гнева также может немедленно вызвать у переживших травму токсичный стыд. Часто это происходит даже тогда, когда возникает гневная мысль или фантазия. Дисфункциональные родители обычно припасают свои худшие наказания ребенку именно за его проявления гнева. Впоследствии это приводит к удержанию гнева внутри.

Работу горевания необходимо начинать с обуздания внутреннего критика. Это включает в себя выявление всех способов, которыми он блокирует или стыдит горевание, и борьбу с ними. По мере отделения себя от внутреннего критика гореванию все более способствует словесная вентиляция. Со временем в ней могут постепенно усиливаться грустные или гневные тона.

Когда влияние критика достаточно сократится, а техники корректировки мыслей сделают психику более дружелюбной к ее хозяину, посредством горевания человек получит возможность доступа к желанному потенциалу облегчения. Он научится горевать способом, который вызовет и усилит сострадание к тому отчужденному ребенку, которым он был, и к выжившему, которым он является сегодня, до сих пор пытающемуся избавиться от оков болезненных эмоциональных регрессий.

Истощение критика посредством горевания

Страх — это двигатель токсичного внутреннего критика. Критик питается страхом и возвращает пережившего травму обратно к пугающим временам его детства. Травмированный человек застревает, рассматривая себя через узкую призму родительского презрительного, запугивающего или пренебрежительного взгляда. Затем он подражает им и с издевкой называет себя “ущербным”, “уродливым” и “не достойным любви”. Он пугает себя сценариями опасностей и катастроф и ненавидит себя за мелкие оплошности.

Поскольку страх — это базовое эмоциональное переживание, для управления страхом, появляющимся в момент эмоциональной регрессии, необходимы эмоциональные инструменты. Здоровый гнев и плач могут разрядить страх, предотвратив его превращение в доводы критика, запускающие эмоциональные регрессии. Я наблюдал тысячи случаев, когда работа горевания сводила к нулю разрушительные программы драматизации и катастрофического мышления критика.

Похоже, что дети запрограммированы избавляться от страха с помощью гнева и плача. Оплакивая кончину благополучной и полностью защищенной внутриутробной жизни, новорожденный ребенок издает первый из многих яростных криков и не только призывает к заботе и вниманию, но и освобождает себя от страха.

Однако в дисфункциональной семье травмирующий родитель быстро искореняет способность ребенка проявлять эмоции. Ребенок начинает бояться и стыдиться собственных слез и гнева. Слезы не находят выхода, и гнев остается замкнутым в ловушке внутри и в конечном итоге оборачивается против травмированного человека в виде нападок, ненависти, отвращения и самоотвержения. Ненависть к себе — это самое тяжелое следствие отверженности (заброшенности) родителями.

Со временем гнев начинает подпитывать критика и фактически усиливает страх, создавая все более опасную внутреннюю среду. Все, что пережившие травму говорят, думают, чувствуют, воображают или желают, подвергается внутренней атаке.

Вот примеры того, как страх усиливает атаки критика. Они представлены от первого лица, голосом, который принадлежит внутреннему критику: “Почему я задал такой глупый вопрос?” “Может ли быть более дурацкое выражение лица, чем мое?” “Кого я обманываю? Как мог такой неудачник, как я, жаждать любви?” “Неудивительно, что я чувствую себя дерьмом; я и есть кусок дерьма!”

Восстановление становится более эффективным, если изъять этот гнев у критика и перенаправить его для работы по дистанцированию себя от него и по его сокращению, как мы увидим ниже. Овладев гореванием, вы заметите, что объем и интенсивность влияния вашего внутреннего критика резко сократятся. Фактически без эффективного горевания прогресс в обуздании внутреннего критика не может уйти далеко.

Горевание наиболее эффективно, когда пережившие травму делают это посредством четырех процессов: гнева, плача, вербальной вентиляции и чувствования,

1. Гнев уменьшает страх и стыд

Гнев — это процесс горевания, предусматривающий агрессивные претензии и жалобы о настоящих или прошлых потерях и несправедливостях. Пережившие травму должны гневаться — иногда яростно — по поводу запугивания, унижения и пренебрежения, которые они испытывали вместо заботы в детстве. В результате горевания они проявят свое здоровое и праведное негодование по поводу постоянного отсутствия безопасности в их семье. Они разозлятся на десять

тысяч предательств, вследствие которых в трудные времена никогда не получали помощи. Они испытают негодование и гнев из-за того, что рядом не было никого, к кому можно было обратиться за советом или защитой. Они будут негодовать, что не было никого, к кому можно было обратиться за восстановлением справедливости или за признанием их достижений по мере их развития в детстве.

Моя первая книга, The Tao of Fully Feeling (Дао полного чувствования), в мельчайших подробностях рассказывает, как безопасно вызвать гнев о детской боли, не вредя ни себе, ни окружающим. В большинстве случаев пережившим травму не требуется напрямую выражать свой гнев и обвинения на сегодняшних родителей. Смысл заключается в направлении злости на внутренних родителей — родителей из вашего прошлого. Наиболее распространенным исключением из этого является тот родитель, который все еще применяет к вам насилие. Это и другие исключения подробно рассматриваются в моей первой книге.

Гнев является терапевтическим, когда переживший травму борется с детской травмой и особенно с ненавистью к себе, исходящей от внутреннего критика. Сердитые слова “Нет!” или “Заткнись!” адресованные внутреннему критику, который заменил родителей, позволяет выразить гнев. Это предотвращает от направления этого гнева против себя и позволяет восстановить потерянный инстинкт самозащиты от несправедливых атак.

Кроме того, гнев спасает пережившего травму от токсичного стыда. Он спасает его от слепого превращения отравляющих обвинений своих родителей в стыд. Гнев перенаправляет вину туда, откуда она пришла. Он также усиливает мотивацию переживших травму продолжать борьбу за установление внутренних границ, оберегающих их от критика.

Работа гнева может быть проделана наедине с собой или в присутствии такого сочувствующего свидетеля, как доверенный друг или психотерапевт. Со временем работа гнева должна осуществляться молча, в конфиденциальной обстановке вашей психики. Это процесс укрепления гневом самозащиты от атак внутреннего критика, достигающийся посредством техники остановки мыслей.

Многие пережившие травму настолько отождествляют себя со своим внутренним критиком, что он становится их личностью. Такие люди должны сосредоточиться на борьбе с критиком, пока не установят здоровую функцию эго — самозащиту.

Гнев также служит для того, чтобы спасти человека от детского чувства бессилия, к которому он возвращается в эмоциональной регрессии. Гнев напоминает ему, что он обитает во взрослом теле, с помощью которого может теперь защитить самого себя.

Посредством всех этих функций гнев служит для ослабления или устранения страха. Он пробуждает и питает инстинкт самосохранения. По мере практики он все больше создает ощущение своих внешних и внутренних границ. Эти границы оберегают нас от вреда. Они предлагают безопасность от издевательств других и от самого опасного из всех преследователей — внутреннего критика.

Наконец, гнев способствует корректировкам и заменам мыслей, которые необходимы для обретения уверенности пережившего травму в собственной внутренней ценности и привлекательности для избранных других. Злость подпитывает эту уверенность в течение длительного и постепенного процесса отделения своего истинного образа от критика и переориентировки психики на дружелюбный настрой к самому себе и близость с другими избранными людьми.

Гнев разрушает навязчивую компульсивность

Пережившие травму должны реанимировать свой инстинктивный гнев по поводу жестокого обращения с ними родителей, иначе они рискуют молча принимать повторение такого поведения другими людьми.

Моя кроткая и явно напуганная клиентка трижды во взрослой жизни подвергалась сексуальным домогательствам со стороны доверенных лиц мужского пола. Мы проследили происхождение этой проблемы в ее детстве и обнаружили предательство ее дяди, единственного, казалось бы, доброго воспитателя, которому она доверяла. Она была эмоционально брошена своими родителями, а он стал хищником, воспользовавшимся ее одиночеством. Постепенно, шаг за шагом, он добивался необходимой физической привязанности путем прикосновений, которые становились все более и более сексуальными.

Моя клиентка не могла противостоять домогательствам дяди, потому что ее способность отказывать была подавлена родителями к тому времени, когда она еще не пошла в школу. Способность говорить “нет” является основой нашего инстинкта самосохранения. Следовательно, она не смогла противостоять его сексуальному насилию.

Во взрослой жизни эту женщину эксплуатировали медсестра, врач, а затем психотерапевт, реконструируя этот изначальный сценарий. Она трижды настолько терялась в эмоциональных регрессиях, что не протестовала против их подлых домогательств. Она смогла отреагировать на ситуацию только позже, направив свой гнев внутрь, виня и стыдя себя за то, что не остановила это.

По ходу нашей совместной работы она смогла погрузиться в гневный процесс горевания. После шести месяцев моего присутствия при этом и позитивного подтверждения ее гнева против разных обидчиков она пришла на сессию, сияя от гордости. Ее глаза наполнились слезами радости и облегчения, когда она описала свой успех в борьбе с офисным соблазнителем на ранних этапах подобных домогательств.

Все начиналось с, казалось бы, дружеских прикосновений. Но нежелательные похлопывания по спине постепенно переросли в легкие сексуальные намеки, продолжительные прикосновения к ее руке, а затем к предплечью. Это были проявления, которые она никогда не могла пресечь в предыдущих случаях. Она была взволнована — в восторге от себя самой, потому что смогла сказать в присутствии другого коллеги: “Пожалуйста, не трогай меня. Мне не нравится, когда ты прикасаешься ко мне, и я не хочу, чтобы ты это делал”. Соблазнение было немедленно прекращено.

2. Плач: предвестник успокоения

В процессе горевания плач — это инь, дополняющее гневное янь. Когда нам больно, мы инстинктивно чувствуем грусть, как и злость. Новорожденный ребенок, испытывая боль утраты идеальной безопасности утробы, гневно плачет.

Плач является незаменимым инструментом для прекращения эмоциональной подпитки критика. Слезы могут освободить от страха, прежде чем он перерастет в испуганное и запугивающее мышление. На самом деле плач иногда является единственным процессом, который выводит из эмоциональной регрессии. Я был свидетелем того, как мой собственный критик отступал и становился безобидным сотни раз после основательных рыданий. В тысяче других случаев я видел, как мои клиенты растворяют свой страх, стыд и самозаброшенность в своих слезах. Я также видел, как затем они выходят на поверхность ощущения здорового праведного гнева, готовые противостоять несправедливости, которую в настоящий момент считают неприемлемой.

Клиентка, которая прекратила годовую психотерапию, чтобы переехать в другое место, недавно написала мне о своих переживаниях, связанных с плачем. Она была госпитализирована с ужасной болью в животе и вскоре узнала, что у нее рак. Она приняла мудрое решение прервать контакт со своей токсичной семьей, но оказалась совершенно одинокой в этой новой жизненной ситуации. Она была вне себя от страха и чувствовала, что находится на грани нервного срыва. Она написала: “Я знаю, вы думаете, что все эти разговоры, которые вы вели со мной о рыданиях, прошли зря. Я тоже так думала, но сейчас, когда я чувствую себя так безнадежно, некоторые ваши слова вернулись ко мне, и из меня пролился ливень слез. Вначале меня это напугало, но вскоре я почувствовала удивительное облегчение и уверенность, что со мной все будет в порядке, если я не буду сдерживать эти слезы. С тех пор прошел уже год, и много рек слез спустя (не будем говорить о небольших сетованиях на Бога) мне кажется, что я полностью здорова и очистилась”.

Вот еще одно свидетельство силы слез. Я взял это из электронной почты моего клиента-мужчины, который написал мне через полгода после того, как мы окончили годичный курс психотерапии: “Я думаю, что эти слезы... выплаканные вот совсем недавно... Вы были правы! Это здорово; я люблю их — слезы печали, слезы о красоте мира, слезы горя, потерь и слезы благодарности, что моя жизнь, наконец, становится управляемой и даже дружественной мне. За последние пару месяцев я рыдал больше, чем за последние пару десятилетий. Я на самом деле открываюсь жизни, она становится менее ограниченной, это не просто боль, стыд, вина... В этом есть что-то еще, что-то очень красивое”.

Дополнительным преимуществом плача является то, что несдерживаемые стыдом слезы стимулируют расслабляющую реакцию парасимпатической нервной системы. Это уравновешивает чрезмерную возбудимость симпатической нервной системы, которую мы переживаем в эмоциональных регрессиях.

Когда мы учимся эффективно горевать, мы позволяем себе погоревать об отсутствии позитивного родительского внимания в нашем детстве. Мы чувствуем глубокую печаль о той ужасной реальности, в которой родительское внимание, как правило, было негативным и опасным. По мере выздоровления мы плачем за ребенка, которого в его родительской семье не ценили и не воспринимали как уникального, ценного и достойного любви.

Плач и сострадание к себе

Когда мы приветствуем наши слезы и принимаем себя, плач пробуждает наш остановленный в развитии инстинкт сострадания и сочувствия к себе. Как только мы примем эмпатию к себе как жизненное правило, оно станет краеугольным камнем здоровой самооценки. Когда отношение сострадания к себе становится привычным, оно может сразу же стать противоядием от самоотвержения, столь характерного для эмоциональных регрессий.

Кроме того, сострадание к себе создает основу, на которой мы можем построить истинную эмпатию к другим, которая способствует установлению близких отношений. Глубина нашей способности находиться в близких отношениях с заслуживающим доверия человеком, как правило, зависит от степени нерушимой преданности самому себе.

Сочетание плача и гнева

Плач и гнев — два главных эмоциональных инструмента освобождения от боли меланжа отверженности. Чтобы получить полное облегчение, нам необходимо владеть ими обоими.

Плач и гнев отличаются от нытья. Нытье плохо характеризует горевание. Нытье — весьма тонкое понятие, потому что многих людей, которые жалуются или плачут в здоровой манере, несправедливо характеризуют как “нытиков” Однако дисфункиональное нытье обычно представляет собой нездоровую смесь гнева и плача, где либо гнев, либо плач подавлен, но просачивается, словно через решето.

Вот два примера. Когда обиженный человек умеет выражать только гнев, его подавленная грусть бессознательно проникает в гнев, делая его звучание страдальческим или похожим на человека с манией преследования. Поскольку его грусть не имеет достаточного выхода наружу, нытье не приносит ему облегчения, и он может бесконечно долго жаловаться, испытывая терпение своего слушателя. Точно так же, когда обиженный человек способен только плакать, подавленный гнев усиливает его грусть, заставляя ее звучать как раздражающее и бесконечное нытье. Один из моих клиентов назвал это “гневом, проникающим сквозь очень малое отверстие”.

Многие из нас страдают от процесса социализации, который делегирует гнев исключительно мужчинам, а плач — женщинам. С самого раннего возраста мальчиков стыдят, когда они плачут, а девочек — когда они проявляют гнев. Следовательно, мальчики становятся мужчинами, которым позволительно изливать свою эмоциональную боль только через гнев. Таким образом грусть видоизменяется в раздражительное настроение, надоедливое нытье или гневный катарсис. Точно так же некоторые женщины неосознанно пытаются выразить свой гнев через нытье или плач так, что застревают в чувстве беспомощности и жалости к себе.

Вдобавок многие мужчины полагаются на гнев для передачи через него всех своих эмоций. Они выходят из себя, когда напуганы, унижены или расстроены. С другой стороны, многие женщины могут только выплакивать эти чувства. Обычно это приводит к неполному высвобождению эмоций. Полноценное движение потока эмоций заблокировано. Половина нормальных эмоциональных проявлений блокируется в представителях каждого пола.

Без полноты проживания болезненной эмоции переживший травму может застрять в резких перепадах настроения. Его невыраженная эмоция переходит в затяжной эмоциональный застой. Такое настроение может варьироваться от занудливого негодования до приукрашенной стыдливостью жалости к себе, которая представляет собой что угодно, но только не эмпатию к себе. Блокированный гнев может перерасти в мрачную угрюмость, а блокированная грусть — в меланхоличное потакание своим слабостям.

Как же это контрастирует со здоровыми эмоциями моего шестилетнего сына, которому периодически приходится горевать о потере своих нарциссических привилегий! Он все менее и менее является тем, кого Фрейд назвал “Его величество младенец”.

Поскольку прежние его права урезаются, он слегка подвывает, привыкая к соответствующим его возрасту новым правилам. Вой — это эволюция гневного плача ребенка, и через него он высвобождает свою боль. Мой сын немного ревел сегодня днем о “несправедливой” необходимости делать домашнее задание после школы, прежде чем немного поиграть.

Когда мы дошли до 37-й ступеньки, ведущей к нашему дому, он усилил свой плач потоком гневных осуждений: “Я не люблю тебя, папа. Ты нечестный. Я больше не буду с тобой дружить”. Я благодарен ему за это здоровое горевание и все еще немного удивлен, что мне удалось помочь ему проработать эту последнюю потерю нарциссических привилегий раннего детства.

Когда мы добрались до конца лестницы, сын открыл дверь и искренне рассмеялся простодушным смехом: “Папа, смотри! Пикачу упал со стола. Папа, мы поиграем в покемонов после того, как я напишу свои буквы?”

Почти мгновенно горевание привело его от болезненной утраты к радостному предчувствию чего-то интересного в жизни — того, что можно ожидать впереди. Как часто я вижу своих клиентов, говорящих о том, что вновь обрели настоящую внутреннюю ресурсность после того, как отгоревали свои потери через болезненную эмоциональную регрессию.

Когда мы можем одновременно гневаться и плакать, переживая свою раннюю заброшенность в эмоциональной регрессии, мы достигаем более полного освобождения от меланжа отверженности. Каждый переживший травму должен определить, заблокированы ли его гнев или плач, а затем работать над их высвобождением.

Конечно, есть много мужчин и женщин, которые представляют собой обратные примеры упомянутой ранее гендерной поляризации. Кроме того, есть много переживших травму, у которых заблокированы и гнев, и плач. Они также извлекают огромную пользу, спасаясь целебным бальзамом из гнева и слез, освобождающим их от обнуляющих их запретов внутреннего критика.

Если вы не способны плакать или гневаться, сосредоточение на дыхании может помочь вам проявить свои эмоции. Это особенно помогает, если вы обратите внимание на ощущения в области живота: на то, как он расширяется и опадает во время дыхания. Глубокое, медленное и ритмичное дыхание растягивает и удлиняет висцеральные мышцы и внутренние органы таким образом, который дает возможность чувствам достичь осознания.

Если это не помогает, можно обучиться технике холотропного дыхания, которое помогает освободить застрявшие эмоции. Я знаю многих переживших травму, которые впервые восстановили свою способность переживать эмоции с помощью этих методов.

3. Вербальная вентиляция: золотой путь к близости

‘‘Разделенная радость удваивается. Разделенное горе уменьшается вдвое”.

— Китайская поговорка

Вербальная вентиляция — это третий процесс горевания. Это предвестник разрешения и освобождения от эмоциональных регрессий. Вербальная вентиляция — это выражение болезненных ощущений и освобождение от них посредством их проговаривания или описания. Когда мы выражаем свои чувства словами, эмоции вербализируются, и становится возможным освободиться от боли с помощью того, что мы говорим, думаем или пишем. По мере нашего овладения мастерством горевания мы можем словесно вентилировать свои потери, используя речь, которая устраняет стыд, и проговаривая то, как несправедливо мы были лишены врожденного права быть любимыми и поддерживаемыми своими родителями.

Моя любимая техника усиления словесной вентиляции состоит в том, чтобы побудить пережившего травму говорить обо всем, что приходит ему в голову, без всякой цензуры, сосредоточиваясь на своих чувствах. Если чувства не доходят до сознания, сосредоточение на телесных ощущениях может дать богатую почву для словесной вентиляции.

Вербальная вентиляция терапевтична в той мере, в которой слова человека окрашены чувствами и описывают гнев, печаль, страх, стыд или депрессию, которую он переживает. Вентиляция, которая свободно усиливается обильным плачем или гневом, особенно эффективна.

Теоретическая нейронаука о вербальной вентиляции

Вербальная вентиляция является инструментом, который может восстановить мозговые изменения, вызванные кПТСР. Магнито-резонансное исследование, проведенное Сьюзен Вуган, показывает, что эмоциональные регрессии чрезмерно активируют отвечающее за чувства правое полушарие мозга и мало активируют отвечающее за мышление левое полушарие. Поляризация полушарий объясняет появление подавленных чувств, сопровождающихся воспроизведением детской боли, которая эмоционально воспроизводится отвечающим за память правым полушарием. В это же самое время переживший травму теряет доступ к высшим когнитивным функциям левого полушария. Это временное снижение когнитивного функционирования объясняет, почему пережившему травму так трудно осознать, что он переживает всего лишь эмоциональную регрессию, а не находится в реальной опасности, беспомощности и безнадежности его прошлого.

Таким образом, вербальная вентиляция представляет собой терапевтический процесс привлечения когниций левого полушария к интенсивной эмоциональной деятельности правого полушария. Это помогает проходящему восстановление человеку называть чувства словами и в конечном итоге точно интерпретировать и передавать свои различные эмоциональные состояния. Когда этот процесс повторяется достаточно часто, появляются новые нейронные пути, позволяющие левому и правому полушариям мозга работать сообща, чтобы человек мог реально думать и чувствовать в одно и то же время.

Мозолистое тело — это часть мозга, которая соединяет левое и правое полушария. Исследования показывают, что у некоторых переживших кПТСР мозолистое тело по объему меньше нормы. Дальнейшие исследования показывают, что мозг может генерировать новые нейроны и нейронные связи, чтобы исправить эту ситуацию.

Мышление и чувствование одновременно

Когда переживший травму овладевает мастерством вербальной вентиляции, он исцеляет главные задержки в своем развитии. Он обучается думать о своих чувствах так, чтобы реагировать на них здоровым, полезным и уместным образом. Эти реакции характеризутся уважительным отношением к самому себе и ко всем, находящимся рядом. В своей книге Эмоциональный интеллект Дэниел Гоулман пишет, что это основная черта эмоционального интеллекта.

При постоянной практике вербальной вентиляции левое и правое полушария начинают координировать таким образом, что всякий раз, когда правое полушарие гиперактивируется в эмоциональной регрессии, левое полушарие

также начинает полностью в нем участвовать (это можно увидеть и на МРТ). При включенности левого полушария переживший травму может помнить о том, что нужно использовать рекомендации по управлению эмоциональными регрессиями для того, чтобы успешно справляться с ними.

Как и в случае с гневом и плачем, вербальная вентиляция эффективна только тогда, когда она свободна от контроля внешнего и внутреннего критиков. В начале восстановления вербальная вентиляция может легко переходить в словесное самобичевание. Нападки на себя или неприятие себя, выраженные через вербальную вентиляцию, не имеют никакого отношения к эффективному гореванию. В таких случаях это, наоборот, вызывает или усиливает эмоциональные регрессии, которые, в свою очередь, часто провоцируют поведение, ранящее нас или разрушающее близость в отношениях.

На ранних этапах восстановления многие пережившие травму не в состоянии заметить свою неосознанную склонность к чрезмерной идентификации себя с точкой зрения критика. В таком случае им обычно требуется помощь психотерапевта или прошедшего достаточное восстановление близкого человека, который поможет им распознать и нейтрализовать критика.

Вербальная вентиляция — это особенно преобразующий процесс горевания. Она не только помогает освободиться от страха и растворить стыд, как это делают гнев и плач. Словесная вентиляция помогает распознавать различные программы критика, такие как нападки на себя, и программы, вызывающие и раздувающие страх, и противостоять им. Вербальная вентиляция также помогает нам определять и сообщать о потребностях, которые долгое время не были удовлетворены вследствие детской заброшенности.

Вербальная вентиляция наедине с собой

Вербальная вентиляция наедине с собой, когда вас никто не слышит, — полезная терапевтическая техника. Нетравмированные дети, к их большой пользе, часто делают это в своих играх. Если вам трудно выбрать возможность оставаться в одиночестве, можете заниматься этим во время вождения автомобиля.

Чтобы успешно применять этот полезный терапевтический инструмент, необходимо научиться затыкать рот критику. Этот метод настолько мощный и восстанавливающий, что включение его в ваш набор инструментов для борьбы с кПТСР стоит многократных стычек с критиком.

Одна из моих клиенток держала резиновый шланг длиной в полметра и телефонный справочник на пассажирском сиденье своей машины. В течение года, высвобождая свой подавленный гнев, она изо всех сил била шлангом по телефонному справочнику всякий раз, когда вспоминала своего промывающего мозг, абьюзивного отца. При этом она, естественно, останавливала машину, но со временем обнаружила, что может делать это незаметно в достаточно людных местах. Я был удивлен тому, насколько она тогда продвинулась в обуздании своего внутреннего критика.

Диссоциация ослабляет вербальную вентиляцию

Важно отличать вербальную вентиляцию от диссоциативных полетов фантазии и навязчивых приступов непродуктивного беспокойства. Диссоциация — это защита, которую развивают дети, чтобы отвлечь и защитить себя от подавляющей боли своей отверженности. Подобно лишенным поддержки детям, мы вынуждены диссоциировать, потому что не умеем эффективно горевать. Мы пытаемся защитить себя, чтобы не пропустить в сознание весь напор нашей боли.

Как мы видели в главе 6, существует два типа диссоциации: правополушарная и левополушарная.

Правополушарная диссоциация может рассматриваться как классическая диссоциация и защита большинства представителей типа ступора. Это правополушарный процесс подавления сильных чувств или непрекращающихся атак внутреннего критика. Повторим: диссоциация — это процесс отвлечения. Обычно пережившие травму достигают ее погружением в фантазии, затуманиванием разума, просмотром телевизора, усталостью или сном.

Вербальный отчет, исходящий из позиции самоотвлечения, на деле противоположен вербальной вентиляции. Развернутые описания спасительных фантазий являются типичным способом избегания боли на психотерапевтических сессиях. Другой распространенный пример — воспроизведение длинных запутанных снов, лишенных эмоционального содержания или серьезных попыток самоанализа.

В начале своей карьеры я некоторое время работал с клиенткой, представительницей подтипа ступора-борьбы, которая застряла в процессе избегания при помощи бесконечных монологов о своих снах. Дина вспоминала их в безжизненных, мучительных подробностях. Фактически ее безжизненный пересказ был иллюстрацией того, как она разговаривала вообще.

Стажируясь в психотерапии, Дина заблокировала свою уязвимость с помощью убеждения, что работа со сновидениями была краеугольным камнем преткновения в терапии. Мои попытки направить ее к исследованию более глубоких внутренних переживаний обычно встречались в штыки, что присуще ее реакции борьбы. К сожалению, в то время я был недостаточно опытным, чтобы помочь ей понять, что это была диссоциативная защита, которую она построила в детстве, чтобы защитить себя от навязчивости матери. К сожалению, Дина забросила психотерапию и так и осталась в ловушке изоляции, порожденной отчуждением окружающих, которое стало следствием ее удаления, абстрагирования и отсутствия взаимодействия.

Левополушарная диссоциация

Левополушарная диссоциация — это одержимость. Как правило, она варьируется по степени тяжести от зацикливания на беспокойстве о чем-то одном до повторяющегося цикла беспокойства о множестве вещей и до паники и катастрофического мышления. Этот тип диссоциации от внутренней боли направляет

переживших травмы в бесполезные руминации о проблемах, которые не связаны или минимально связаны с истинной природой их страданий.

Вот пример этого. Ваш друг постоянно жалуется на плохую погоду или безответственность людей, которые не используют на дороге сигналы поворота. Он не может перестать ворчать, потому что никакое количество жалоб на проблему не освободит его от реальной боли, вызывающей навязчивое чувство недовольства. Если бы он мог глубже посмотреть на то, что действительно его беспокоит, то увидел бы, что конструктивные предложения его жены постоянно возвращают его назад в чувство страха и стыда, которые он испытывал, когда мать словесно его унижала.

Левополушарная диссоциация также может проявиться в тривиализации. Это происходит, когда пережившие травму чрезмерно сосредоточены на поверхностных внешних проблемах, чтобы отвлечь себя от расстраивающих внутренних переживаний. Чрезмерная озабоченность спортивной статистикой или жизнью голливудских знаменитостей — типичный пример этого. Это, конечно, не означает, что такие интересы не имеют право на существование, если ими увлекаться с умеренностью.

Наконец, левополушарная диссоциация может проявиться в интеллектуализации. Это то, что писатель Ян Макьюан назвал “крепостной стеной сфокусированного мышления”. Некоторые пережившие травму чрезмерно полагаются на логику и искусный диалог, чтобы защитить себя от потенциально запутанного и болезненного мира чувств. Даже вершины творчества могут стать навязчивыми защитами, если ими злоупотреблять.

Вербальная вентиляция излечивает отверженность

Когда мы делимся тем, что эмоционально важно для нас, мы учимся общаться с другими людьми осмысленным и исцеляющим образом. Это относится к обмену темами, которые волнуют и радуют, либо информацией, пугающей и угнетающей нас. Возможно, самыми пагубными последствиями нашей детской отверженности было то, что нас заставляли постоянно прятать подлинных себя. Многие из нас выходят из детства с убеждением, что наши слова будут так же неинтересны другим людям, как и нашим родителям.

Мы должны отказаться от этого пагубного наследия прошлого. Вербальная вентиляция является ключевым способом завести друзей. Это подобно тому, как нежное прикосновение, успокаивающий голос и приветливое выражение лица помогают младенцам и малышам установить связь и привязанность. Позволяя себе в безопасном окружении эмоциональное общение — вербальную вентиляцию, мы возмещаем ущерб от того, что эта потребность была не удовлетворена в детстве. Это, в свою очередь, открывает возможность достижения полной словесно-эмоциональной близости, которая является сущностной потребностью всех людей в течение их жизни.

Приверженность этому обычно требует мужества и настойчивости. Подлинное самораскрытие может стать для переживших травму триггером, активирующим эмоциональную регрессию к тому времени в прошлом, когда их наказывали или отвергали за уязвимость. Индивидуальная или групповая психотерапия могут стать сильным подспорьем в преодолении этих препятствий и в работе над оживлением вашего самовыражения.

Вербальная вентиляция и близость

Взаимная вербальная вентиляция — это путь к близким отношениям у взрослых. Доверительное общение с достаточно безопасным человеком приносит комфорт и восстановление. Для меня и многих моих клиентов такие переживания являются спасением от одиночества, которое ничем нельзя заменить.

Прежде всего, это относится к взаимному сопереживанию. Взаимное сопереживание — это процесс, в котором два близких человека сочувствуют проблемам и трудностям друг друга. Это самая глубокая и самая интимная связь — даже более интимная, чем секс. В свою очередь, взаимное сопереживание способствует легкости и спонтанности в отношениях.

По мере того как глубокие и значимые отношения с другим человеком становятся все более доступными и частыми, у переживших травму постепенно снижается переживание депрессии заброшенности.

Я должен повториться, что некоторые современные подходы к травме преуменьшают пользу разговорной психотерапии. Хотя соматическая работа является жизненно важным инструментом восстановления, сама по себе она не может обуздать вашего токсического критика или реанимировать ваше самовыражение. Когнитивная работа, особенно та, которая усиливается вербальной вентиляцией, имеет основополагающее значение для восстановления от кПТСР.

С учетом сказанного мы перейдем сейчас к чувствованию — четвертому процессу горевания, который является разновидностью телесной работы. Чувствование — это способ сосредоточиться на соматическом опыте, который позволяет нам восстановить нашу способность проживать полное, расслабленное и живое пребывание в собственном теле.

4. Чувствование: пассивное горевание

“Чувствование — это антитеза боли... Чем больше боль чувствуешь, тем меньше от боли страдаешь ”.

— Артур Янов

Постоянное участие в активном горевании (гневе, плаче и вербальной вентиляции) может помочь нам обнаружить четвертый его процесс — чувствование.

Чувствование — более тонкий, пассивный процесс, чем переживание эмоции. Лучше всего это иллюстрирует контраст эмоционирования и чувствования.

Мы эмоционируем, когда плачем, выплескиваем злость или вербально вентилируем энергию внутреннего эмоционального переживания. Чувствование, с другой стороны, является неактивным процессом присутствия во внутреннем эмоциональном переживании без реагирования на него. По ходу восстановления чувствования мы приобретаем способность к внутреннему переживанию боли без осуждения, сопротивления и эмоций.

Чувствование является скорее кинестетическим, чем когнитивным переживанием. Это процесс перенесения направленности сознания с мышления на аффекты, энергетические состояния и ощущения. В нем заложен смысл поговорки “понять не умом, а сердцем”.

В горевании чувствование позволяет осознанно изменить выученный механизм выживания, в котором происходит подавление боли, чтобы изгнать ее из осознания.

Чувствование возникает, когда мы направляем свое внимание на эмоционально или физически болезненное состояние и отдаемся без сопротивления этому переживанию. Когда мы расслабленно погружаемся в нашу боль, то можем мягко извлечь ее из своего переживания. Тогда чувствование функционирует так, будто наше осознание является растворителем, который растворяет и перерабатывает аффект, энергию и ощущения наших эмоций.

Чувствование может вылечить проблемы с пищеварением

Чувствование подобно здоровому перевариванию пищи, когда расслабленный пищеварительный тракт позволяет нам эффективно усваивать питательные вещества. Однако если мы подавляем или вытесняем свои чувства, наше тело напрягается и блокируется, особенно вдоль пищеварительного тракта.

Я полагаю, что напряжение желудочно-кишечного тракта может породить проблемы с пищеварением, которые часто сопутствуют кПТСР. Например, иногда диарея является эмоционально вызванной физической реакцией на опасность. Когда это происходит, переживание страха активирует симпатическую нервную систему, что, в свою очередь, вызывает опорожнение кишечника. Тошнота может действовать аналогичным образом.

С другой стороны, запор представляет собой зажим в пищеварительном тракте, который блокирует волнообразное движение, необходимое для здорового опорожнения.

Связь эмоций и тела

Эмоции тесно взаимосвязаны с телесными ощущениями. Чувствам часто сопутствуют физические ощущения в организме. Более того, ощущения скованности и напряжения могут развиваться как защита от чувств. По мере того как невыраженные чувства накапливаются, необходимо все большее мышечное напряжение, чтобы их сдерживать.

Ребенок, которого неоднократно наказывали за эмоции, учится бояться внутреннего эмоционального переживания и напрягает мускулатуру, словно броню, чтобы удержать чувства и избежать их осознания.

Задержка дыхания — еще одно проявление напряжения — защитной брони. Это особенно распространенный способ удерживать чувства, поскольку дыхание естественным образом опускает осознание вниз, на уровень чувств.

Так, переживая особенно интенсивную эмоциональную регрессию, моя клиентка Кайли с помощью свободных ассоциаций смогла вспомнить травмы, которые испытывала, каждый раз пытаясь избежать наказания матери за свой плач. Ее худшее воспоминание имело отношение к случаю в супермаркете, когда на нее обрушились ругательства матери во время того, как она пыталась подавить быстро нарастающее желание заплакать. Зная, что если она заплачет, то последует еще худшее наказание, Кайли задержала дыхание, чтобы подавить слезы. Она задерживала его так долго, что от недостатка кислорода упала в обморок и при падении об пол разбила голову. Ее мать, удрученная тем, что она считала публичным позором, вернувшись домой, избила ее до полусмерти.

Нам потребовались два года работы по укреплению доверия, чтобы вернуть этот случай назад в сознание. Затем Кайли заплакала — впервые с тех пор, как это случилось три десятилетия назад. Это были первые приносящие облегчение слезы, которые она могла вспомнить.

Техника сосредоточения сознания на физических ощущениях тела помогает отточить способность чувствования. При достаточной практике одно только обращение внимания на напряжение в области лица, горла, сердца или живота привносит эти ощущения в сознание, где их можно прочувствовать. Однако при первых попытках сосредоточиться на ощущениях чувства могут подступить так сильно, что будет полезно позволить себе эмоционировать их.

Уравновешивание чувствования и эмоционирования

Когда мы становимся более осознанными к тонким переживаниям чувств, то этим открываем для себя возможности пассивного процесса горевания — прочувствования, дополняющего активное горевание. Мы находимся на стадии продвинутого восстановления, если можем одновременно эмоционировать и прочувствовать гнев, печаль, страх, стыд и депрессию.

Кроме того, чувствование также помогает нам привнести в сознание те эмоции, которые необходимо отгоревать с помощью активного катарсиса их переживания. Таким образом, горевание является особенно глубоким, когда мы можем плавно перемещаться между чувствованием и эмоционированием. Иногда нам требуется только полностью прочувствовать и принять ощущения нашей боли. В других случаях мы хотим вербально вентилировать нашу боль с кем-то, с кем можем себе позволить сопроводить наши слова гневом и слезами.

Учиться чувствовать

Когда переживший травму станет более умелым в использовании инструментов гнева и плача, его страх перед чувствами уменьшится, и появится возможность научиться просто чувствовать в настоящем времени. Он может открыть для себя эту возможность, пассивно настроившись на тонкие ощущения своего гнева и печали.

Со временем эта практика укрепит его способность пассивно присутствовать в ощущениях своих более глубоких чувств — страха, стыда и депрессии. Но на ранних этапах восстановления это осознание будет часто сопровождаться необходимостью активно эмоционировать — посредством горевания избавляться от меланжа отверженности. Однако в итоге чувства от меланжа отверженности будут проработаны и приняты исключительно посредством их осознания. Это также относится к тревоге, которая часто является бессознательным страхом. При достаточной практике тревогу тоже можно прочувствовать пассивно. Мы рассмотрим этот процесс более подробно в следующей главе.

Упражнение на чувствование

Вот упражнение, которое поможет вам улучшить вашу способность прочувствовать свою боль и отгоревать ее. Представьте себя путешественником во времени, который отправился в то прошлое, когда чувствовал себя особенно заброшенным. Представьте себе, что вы, взрослый человек, берете себя, заброшенного ребенка, на колени и утешаете его в тех или иных эмоционально болезненных состояниях или ситуациях. Вы можете успокоить его следующими словами: “Мне очень грустно, что ты был так заброшен и чувствовал себя одиноким большую часть времени. Я люблю тебя еще больше, поскольку ты застрял в этой боли заброшенности — особенно потому, что тебе пришлось так долго ее терпеть, и никто не мог тебя утешить. Это не должно было случиться с тобой. Это не должно было случиться ни с каким ребенком. Позволь мне утешить и обнять тебя. Тебе не нужно спешить, чтобы справиться с этим. Это не твоя вина. Ты не был причиной этого, и ты не виноват. Тебе не нужно ничего делать. Просто позволь мне обнять тебя. Не торопись. Я всегда буду тебя любить и заботиться о тебе, несмотря ни на что”.

Я настоятельно рекомендую практиковать это, даже если это кажется неискренним и требует большой работы по обузданию вашего внутреннего критика. Продолжайте тренироваться, и, в конце концов, вы испытаете переживание подлинного чувства сострадания к тому травмированному ребенку, которым были когда-то. Когда это произойдет, вы узнаете, что ваша работа по восстановлению достигла глубинного уровня.

Техники вызова и усиления горевания

После первого прорыва с плачем в молодости мои слезы с трудом выходили наружу. Часто я жаждал этого невероятного облегчения, которое испытал однажды, но, в отличие от гнева, плач не мог вызвать. Со временем я узнал, что

это типично для многих людей. Мой друг Малкольм, страдавший от такой же проблемы, так сильно хотел плакать, что брызгал себе в глаза лимонным соком. Позже он мог над этим посмеяться, но взял с меня торжественную клятву никогда не повторять подобное.

Вот список рекомендаций, составленный мной в результате наших длительных дискуссий о том, как заставить себя хорошо поплакать. Как и со всеми советами в этой книге, пожалуйста, не стесняйтесь использовать только те из них, которые кажутся вам наилучшими и наиболее подходящими. Более того, разные комбинации могут усиливать либо плач, либо гнев, либо то и другое. В конце концов, иногда ничего не работает, но я призываю вас попробовать способы, которые интуитивно кажутся вам полезными, по нескольку раз.

1. Найдите безопасное и удобное место, где вас никто не услышит.

2. Закройте глаза и вспомните момент, когда чувствовали сострадание к кому-либо. Это может быть человек из реальной жизни, герой книги или стихотворения либо сцена из увиденного вами фильма или сводки новостей.

3. Вызовите сострадание к себе через воспоминание о человеке, который был добр к вам, или представьте кого-то, кто, по вашему мнению, был бы добр к вам. (Я был бы добр к вам.)

4. Опишите то, что вас беспокоит, через вербальную вентиляцию вслух или в личном журнале либо расскажите об этом вслух воображаемому другу или мне.

5. Представьте, что вас утешает высшая сила. Представьте себя на коленях у представителя высшей силы или реального человека, который ведет себя по-доброму (Санта-Клаус как-то хорошо помог одному из моих клиентов).

6. Вспомните время, когда почувствовали себя лучше от выплаканных слез, гнева (или, может, вы видели кого-то другого плачущим в реальной жизни или в кино).

7. Вспомните время, когда ваш гнев или гнев другого человека оказались для вас спасительными.

8. Представьте, что ваш гнев образует вокруг вас защитный огненный щит.

9. Представьте, что ваши слезы или гнев поднимают и выносят из вас весь страх, стыд или депрессию.

10. Представьте, что вы с состраданием держите на руках своего внутреннего ребенка. Скажите ребенку, что это нормально и хорошо, когда человек грустит или злится из-за плохого самочувствия или боли.

11. Скажите ребенку, что вы защитите его от критики.

12. Дышите глубоко, полной грудью и медленно.

13. Послушайте трогательную или вызывающую воспоминания музыку.

14. Посмотрите трагичный фильм.

15. Посмотрите фильм, в котором ярко изображено выражение гнева.

Подробное замечание о методе № 15: несколько моих клиентов рассказали мне, что сцена из фильма 1976 года “Сеть”, где главный герой выкрикивает в окно: “Мы больше это не берем!”, помогла им вызвать и выразить свой гнев.

Наконец, если чтение этой книги не ослабит нападки внутреннего критика на вашу способность горевать, подумайте о работе с психотерапевтом или группой поддержки, которые помогут вам проработать стыд, используемый критиком для лишения вас этой возможности.

В этом разделе предоставляется словесная диаграмма различных пластов реакций в эмоциональных регрессиях. Переживания депрессии и заброшенности вызывают в нас страх и стыд, активирующие паническое мышление внутреннего критика, который, в свою очередь, вызывает сопровождаемую выбросом адреналина травматическую реакцию борьбы, бегства, ступора или уступки.

Вот как эта реактивность происходит в эмоциональной регрессии. Переживший травму просыпается в ощущении депрессии. Поскольку опыт детства привел его к убеждению, что в этом состоянии он является недостойным и неприемлемым, он испытывает тревожность и стыд. Это, в свою очередь, активирует внутреннего критика, изводящего его перфекционистскими тирадами: “Неудивительно, что я никому не нравлюсь. Я должен вытащить себя из постели, или же я закончу, как тот грязный бомж в парке!”

Повторно травматизируя себя своим внутренним голосом, он затем запускает привычный тип защитного реагирования. Он либо властно набрасывается на окружающих (борьба), либо с головой погружается в тревожную деятельность (бегство), либо включает телевизор и затуманивает сознание или снова засыпает (ступор), либо в самозаброшенности перенаправляет свое внимание на решение проблем окружающих (уступка).

Как правило, все это происходит так быстро, что мы не замечаем ни страха, ни стыда, ни внутреннего критика. Первое, что мы обычно начинаем замечать на ранних этапах восстановления, — внезапное вовлечение себя в поведение, соответствующее привычному типу защитного реагирования. По мере восстановления мы начинаем осознавать критика. В конечном итоге это способствует осознанию страха и стыда, которые подпитывают критика. И, наконец, на поздних этапах восстановления мы начинаем осознавать саму депрессию заброшенности.

К сожалению, эта динамика часто работает и в обратном направлении. Это может происходить на ранних этапах восстановления, когда вы вдруг замечаете, что вернулись к дисфункциональным типам защитного реагирования. Это вызывает новую атаку на вас критика, которая затем усиливает ваш страх и стыд. Что, в свою очередь, усиливает депрессию заброшенности, поскольку процесс самоотвержения выходит из-под контроля.

В отчаянной попытке избежать депрессии заброшенности вы снова попадаете в изначальный цикл. Депрессия порождает страх и стыд, которые разжигают ядовитые атаки критика, ввергая вас в борьбу, бегство, ступор или уступку.

Пережившие травму могут перемещаться между этими наслоенными реакциями, создавая вечный двигатель внутренней травмы.

Я полагаю, что этот процесс также объясняет ощущение скатывания вниз по нисходящей спирали, о которой многие пережившие травму сообщают во время интенсивных эмоциональных регрессий.

Схема этой динамики такова.

Депрессия заброшенности О страх и стыд О внутренний критик О типы защитного реагирования.

Давайте рассмотрим пример того, как активация-триггер действует в обратном направлении. Марио, мой клиент-перфекционист, представитель типа “бегство”, на пять минут опоздал на сессию. Это было его первое опоздание за два года психотерапии.

Марио пребывал в полномасштабной реакции бегства, потный от пробежки в гору с парковки, находившейся в квартале от моего офиса. Он сказал мне, что

просто не может сегодня усидеть на кушетке. Он мог только вышагивать перед ней. “Я ненавижу опаздывать. Пожалуйста, не спрашивайте (я все равно не отвечу вам), с какой скоростью я ехал по шоссе!”

Марио компульсивно вышагивал, но энергия его движений была ничем по сравнению с энергией его одержимости, поскольку он тараторил себе под нос множество версий атак внутреннего критика, перечисленных в главе 9.

Опоздание для него было лишь вершиной айсберга собственного несовершенства. Когда его самообличающие тирады набрали обороты, он все больше запугивал себя собственными словами и стыдил себя отвращением своих родителей.

Наконец, обессиленный Марио рухнул на кушетку и пустился в первые суицидальные рассуждения, которые я когда-либо от него слышал. Он увяз в меланже отверженности (депрессии, окаймленной страхом и стыдом) и опускался на дно вызывающей отчаяние депрессии беспомощности и безнадежности. Это были настоящие беспомощность и безнадежность, столь характерные для его детства.

К счастью, в течение последних двух лет я усердно культивировал в его сознании мысль о пользе горевания. Впервые с момента раннего детства у него появились слезы, и это был самый трогательный момент, который я когда-либо наблюдал. Он плакал о маленьком оставленном мальчике, которым был когда-то. Он вернулся домой через внутреннюю боль, для того чтобы выступить в его защиту. Долгое изгнание в самоотвержение на какое-то время закончилось — впервые на его памяти.

Затем мы смогли рассмотреть цикл его реактивности, который превратился в настоящий ураган. Комплексное ПТСР, вызванное страхом опоздать вследствие дорожной пробки, запустило у Марио реакцию бегства, когда он на всей скорости мчался, чтобы вовремя добраться до моего офиса. Реакция бегства немедленно активировала внутреннего критика, и Марио начал корить себя за опоздание и катастрофизировать последствия. Когда это произошло, он все глубже и глубже погружался в стыд и страх, а затем в конечном итоге в саму депрессию заброшенности.

Однако на этот раз Марио сломал эмоциональную регрессию своими слезами, поскольку его плач освободил его от страха и стыда. Это, в свою очередь, перестало подпитывать его критика и позволило его телу начать освобождаться от чрезмерного возбуждения, вызванного реакцией бегства.

Если бы он не смог этого сделать то, скорее всего, продолжал бы атаковать себя с помощью подпитываемого стыдом перфекционизма и разжигающего страх драматизма. Тогда бы он выскочил из сессии с установкой одержимо и навязчиво мчаться весь день, следуя за своим бесконечным списком дел.

Слои диссоциации в цикле реактивности

Все слои цикла реактивности представляют собой защиту от депрессии заброшенности. Каждый уровень служит еще и защитой от всех других слоев под ним. Таким образом, каждый слой является типом диссоциации. Когда мы находимся под воздействием триггера, то ведем себя в соответствии с привычным

типом защитного реагирования (борьба, бегство, ступор, уступка), чтобы дисассоциировать себя от болезненного голоса критика. На более глубоком уровне критик уже сам отвлекает и диссоциирует нас от нашей эмоциональной боли. Кроме того, страх и стыд лишают нас связи с нижним слоем — ужасающей депрессией заброшенности как таковой. Следовательно, диссоциация (с психологической точки зрения) представляет собой процесс выноса всех этих уровней за пределы осознания, или в полную бессознательность.

По мере восстановления, когда мы научимся достаточно терпеть присутствие критика, чтобы приступить к его усмирению, мы все больше будем осознавать страх и стыд, которые лежат в его основе. При достаточном переживании чувств страха и стыда, мы замечаем, за ними стоят омертвевшие чувства самой депрессии заброшенности. Научиться поддерживать себя в присутствии депрессивных чувств — самый глубинный уровень, это суть работы по восстановлению. Если мы можем сделать это, значит, наше восстановление достигло глубинного уровня.

Заброшенность и отвержение родителями порождают самоотвержение

Повторю: мы вынуждены были диссоциировать посредством этих многоуровневых защит, потому что в своем развитии не были способны справляться с болью заброшенности. Мы не могли терпеть связанных с ней чувств страха, стыда и безутешности. Мы не могли проявить свой гнев и слезы, чтобы освободиться от этого стыда и страха. Мы не могли вынести непрестанно преследующего нас критика, перед которым были бессильны. Мы были способны лишь к борьбе, бегству, ступору или уступке. Со временем этот выученный цикл самоотвержения стал привычным.

Хроническая эмоциональная заброшенность или отверженность — поражение для ребенка. Это естественным образом заставляет его испытывать и проявлять умерщвляющую его депрессию. Функциональные родители реагируют на подавленность ребенка заботой и утешением. Пренебрегающие или игнорирующие родители реагируют на ребенка с гневом, отвращением или еще большим отказом, который, в свою очередь, усугубляет страх, стыд и отчаяние, превращающиеся в меланж отверженности.

Деконструкция самоотвержения

Вследствие отвержения со стороны наших родителей самое незначительное снижение настроения, независимо от того, насколько оно функционально или уместно, может мгновенно вызвать у нас эмоциональную регрессию в первоначальную депрессию заброшенности. Способность к самоутешению, помогающая переносить любые депрессивные чувства, какими бы незначительными они ни были, остается нереализованной. Наш первоначальный опыт отчуждения родителями превращается в привычное самоотвержение.

Мы можем постепенно деконструировать присущую самоотвержению привычку реагировать на депрессивные чувства страхом и стыдом, катастрофизациями внутреннего критика и поведением в соответствии с привычным типом защитного реагирования НБОУ. Описанные ниже процессы осознанности пробуждают врожденную способность психики реагировать на депрессивные чувства состраданием. Осознанность также помогает перерабатывать страх и стыд, которые мы были вынуждены чувствовать в связи с депрессивными состояниями.

Перестать реагировать на депрессию — задача длительная и трудная, поскольку в современной культуре любое проявление депрессии воспринимается негативно и осуждающе. Такое положение дел патологизирует нас, как будто мы нарушили свой патриотический долг всеми силами участвовать в гонке за счастьем.

Табу на депрессию также исходит от столпов психологической науки, некоторые школы которой лишают ее законного статуса. Для них депрессия — не более чем ненужный продукт негативного мышления. Другие школы упрощенно сводят ее к дисфункциональному состоянию, возникающему в результате подавления менее табуированных эмоций, таких как грусть и злость. Мы не говорим, что эти факторы не могут вызвать депрессию. Мы говорим, что депрессия является закономерным чувством, которое зачастую несет в себе полезную и важную информацию, описанную ниже.

Депрессивное мышление и депрессивные чувства

Лечение будет прогрессировать, когда мы научимся различать депрессивное мышление (которое нам нужно устранить) и депрессивные чувства (которые мы иногда должны чувствовать). Иногда возникающие чувства вялости и ангедонии (неспособности наслаждаться нашими обычными удовольствиями) являются нормальными и экзистенциальными. Некоторое количество апатии и неудовлетворенности является частью оплаты за доступ к жизни.

Кроме того, иногда депрессия бывает неоценимым предвестником необходимости замедлиться, чтобы отдохнуть и восстановиться. Депрессия наиболее полезна также и тем, что дает нам доступ к уникальному источнику интуиции, который сообщает о том, что некогда ценная работа или отношения более не являются для нас здоровыми. В таких случаях мы испытываем депрессию, так как что-то важное в нашей жизни непоправимо изменилось и стало приносить нам вред. Эта функциональная депрессия сигнализирует нам о том, чтобы мы позволили этому умереть и продвинулись дальше.

Чрезмерная реакция на депрессию существенно усиливает токсичный стыд. Она усиливает убежденность человека в том, что он недостоин, ущербен и непривлекателен, когда находится в депрессии.

К сожалению, это обычно погружает его еще глубже в усугубляющую отверженность изоляцию.

Осознанность и проработка депрессии

Глубинное восстановление от детской травмы требует нормализации депрессии, отказа от привычки реагировать на нее. Центральное место в этом занимает развитие осознанного сострадания к себе. Осознанность — это практика пребывания в вашем теле, практика полного присутствия во всех внутренних переживаниях.

Практика осознанности культивирует нашу способность оставаться открытыми эмоциональным, внутренним и соматическим переживаниям, не срываясь в цикл реактивности. Интересная книга Steven Levine (Стивен Левин) Who Dies {Тот, кто умирает) является понятным и легко усваиваемым руководством по освоению осознанности.

Соматическая (телесная) осознанность

Поскольку, как правило, депрессия при кПТСР мгновенно превращается в страх, работа осознанности изначально включает осознанное присутствие в телесных ощущениях чрезмерного возбуждения. Эта техника также называется сенсорной фокусировкой и является практикой чувствования, которую мы исследовали в предыдущей главе. Легкие ощущения страха включают в себя мышечную напряженность или зажатость в любом месте тела, особенно в пищеварительном тракте. Напряжение в челюсти, горле, груди, диафрагме или животе также часто связано со страхом. Более сильные ощущения страха — это тошнота, нервозность, чувство связанности, одышка, гипервентиляция и пищевые расстройства.

Осознанность также означает способность отмечать склонность психики диссоциироваться от этих неприятных ощущений. Это может быть правополушарная диссоциация в фантазии и сон или левополушарная диссоциация в беспокойство и навязчивости.

Я повторяю снова и снова: пережившему травму требуется спасти себя от диссоциации и вернуть себе способность к осознанности, чтобы полностью прочувствовать ощущения своего страха. Хотя ощущения страха поначалу могут казаться невыносимыми, поддержание сосредоточения посредством нереактивного внимания растворяет и отпускает их, как будто сама по себе осознанность переваривает и интегрирует их.

Соматическая осознанность терапевтически может активировать болезненные воспоминания

Соматическая осознанность и сосредоточение на ощущениях иногда обнаруживают воспоминания и непроработанные чувства скорби о пережитом в детстве насилии и неглекте. Этот феномен предоставляет бесценные терапевтические возможности для горевания о потерях детства. Если у вас выходит больше

боли, чем вы можете проработать самостоятельно, подумайте о том, чтобы найти кого-то более опытного в этом отношении, кто сможет помочь вам.

После достаточной практики вы сможете начать выделять из вашего страха осознание лежащей в его основе депрессии. Эти слабые ощущения поначалу малозаметны. Они могут включать в себя тяжесть, распухание, истощенность, опустошение, голод, тоску, болезненность или вялость.

Поначалу оставаться в этих ощущениях так же трудно, как и в страхе. Однако, практикуясь сосредоточивать на них внимание, мы проработаем их и интегрируем в сознание. Одна из наибольших проблем осознанного сосредоточения на депрессивных чувствах — не позволять себе диссоциироваться в сон. Положение сидя прямо в удобном кресле может помочь вам не уснуть и полностью сосредоточиться на прочувствовании и проработке вашей депрессии.

Совершенствуясь в такой практике, вы превратите свои депрессивные чувства и ощущения в ощущения покоя, расслабленности и легкости. Иногда вы даже сможете достичь основополагающих переживаний ясности, благополучия и принадлежности ко всему миру.

Интроспективная соматическая работа

Я начал с того, чтобы ежедневно уделять полчаса чувствованию моих ощущений страха.

Это было чрезвычайно сложно, потому что мое детство было занято сумбурной активностью, как при СДВГ. Ежедневно я занимал себя марафонами разнообразных занятий, чтобы быть на шаг впереди своего страха и исполненной стыда депрессии. Став взрослым, я умерил свою прыть до полумарафонов, но все еще оставался постоянно занятым, несмотря на свой имидж расслабленного человека. Сложно передать, насколько я зашивался. В своих попытках стать более осознанным, я раздражался на то, как часто мое сознание покидало мое тело и снова погружалось в мысли или мечты.

В первые несколько месяцев направленность моего внимания дико колебалась между чувствованием напряженных ощущений моего страха и тем, как меня прерывают мысли внутреннего критика. Я был атакован множеством катастрофических идей и образов. Мой критик неоднократно неверно истолковывал мой страх, как будто я все еще находился в ловушке моей недоброжелательной семьи.

Мой критик постоянно побуждал меня прибегнуть к реакции бегства. Мне так не терпелось начать что-то делать, что меня начали преследовать навязчивые фантазии об уборке моей квартиры, что в обычном состоянии было одним из наименее любимых мною занятий. В первый год этой практики мне часто приходилось сжимать пальцами подлокотники стула, чтобы соматически присутствовать в своих чувствах. В противном случае я выключался и прибегал к самолечению через завышенный уровень адреналина.

Растворить депрессию, полностью ее прочувствовав

Постепенно моя направленная осознанность начала прорабатывать мой страх. Месяцы спустя я научился примерно за 10 минут релаксировать из ощущения напряжения, сопутствующего моим устрашающим эмоциональным регрессиям. Когда я стал более успешно прорабатывать свой страх, я опытным путем обнаружил основу главных ощущений моей депрессии.

Осознанное слияние с тонкими эмоциями и ощущениями депрессии — завершающий метод деконструкции самоотвержения. Снова и снова я сосредоточивался на ощущениях депрессии. Иногда эти ощущения были интенсивными, но чаще всего они были очень слабыми. Часто было трудно противостоять желанию спать, и много раз я не справлялся.

В других случаях я замечал, как часто моя депрессия вновь вгоняет меня в страх. Одновременно с этим ощущения депрессии вызывали у меня токсичный стыд. Часто я замечал, что повторяю презрительные выражения родителей: “плохой, ленивый, никчемный, бесполезный, отсталый...”

К счастью, благодаря постоянной практике я научился постепенно отделять себя от токсичных слов моего критика. Я также научился бодрствовать большую часть времени. Тогда я обнаружил, что точнее называю эти повторяющиеся детские чувства: “маленький, беспомощный, одинокий, заброшенный, нелюбимый”. Со временем это наградило меня глубоким чувством сострадания к заброшенному ребенку, которым я был.

Более того, я сделал замечательное открытие, что сенсорная фокусировка, если ее правильно практиковать и развивать, очень эффективна как техника по остановке мыслей. Когда голос критика звучит особенно громко и настойчиво, смещение осознанности от мыслей к ощущениям является мощным способом вернуться в более безопасное место. Это, как сказал мне один переживший травму человек, все равно что “вернуться домой, чтобы отдохнуть в материнском чреве”.

В моей работе по восстановлению я чаще всего применяю эту технику осознанности к переживаниям депрессии в режиме выживания. Для меня это низкосортное проявление депрессии заброшенности обычно вызывается несколькими ночами плохого сна, понижающими запас моей энергии и способности к сосредоточению. Большую часть моей жизни этот чувственный опыт давал богатую пищу моему критику. Однако выросшая с годами осознанность позволила мне заметить, что обычно я функционирую достаточно хорошо, независимо от того, насколько устал или насколько интровертирован. Сейчас я могу даже искренне приветствовать самые изматывающие из этих переживаний как возможность отдохнуть от моих менее важных дел. Я научился не поддаваться перфекционистской атаке по принципу “всё или ничего” моего внутреннего критика (см. главу 9) и быть довольным собой даже в те дни, когда работаю меньше, чем обычно.

Голод как замаскированная депрессия

Связанные с заброшенностью и отвержением чувства часто маскируются под физиологические ощущения голода. Болезненное чувство голода сразу же после обильной трапезы редко имеет реальное отношение к пище. Обычно это замаскированный эмоциональный голод и стремление к безопасной, питательной связи. Пища не может утолить голод боли заброшенности. Это может сделать только любящая поддержка. Книга Дженин Рот (Geneen Roth) Breaking Free from Compulsive Eating (Освобождение от навязчивого питания) — полезный источник самопомощи по этой теме.

Даже после 10-летней практики мне все еще трудно отличить данный тип голода привязанности от физического голода. Как правило, верная подсказка заключается в том, что тянущие ощущения, вызванные голодом привязанности, обычно располагаются в моей тонкой кишке, в то время как ощущения физического голода находятся чуть выше, в моем желудке. Когда я могу уделить время медитации, сосредоточиваясь на ощущениях в этой нижней части живота, я часто осознаю, что нахожусь в состоянии слабой эмоциональной регрессии. Прочувствование этих неприятных ощущений обычно помогает выйти из эмоциональной регрессии и моего ложного чувства голода.

Я считаю, что данный тип эмоционального голода лежит в основе большинства пищевых зависимостей. Одна из причин, по которой пищевыми зависимостями так сложно управлять, заключается в том, что пища была первым доступным для нас источником самоудовлетворения. Нет ничего удивительного в том, что при нехватке любого другого утешения мы слишком полагаемся на еду как на источник заботы о себе.

Как и Габор Мате, я полагаю, что голод привязанности лежит в основе большинства видов аддиктивного поведения, даже процессуальных аддикций. Примером последних является отчаянная и настойчивая зависимость от интенсивных отношений сексуального и любовного характера. Возможно, любое аддиктивное поведение является нашей неудавшейся попыткой самолечения боли глубокой заброшенности и неудовлетворенных потребностей в привязанности.

Псевдоциклотимия

Подобно ложному чувству голода, чувство усталости иногда не связано с невысыпанием. Оно замещает эмоциональное переживание депрессии заброшенности. Я считаю, что эмоциональная усталость возникает из-за того, что вы недостаточно отдыхаете в безопасных отношениях с самим собой или с другим человеком. Это эмоциональное истощение часто маскируется под физиологическую усталость. К сожалению, со временем и та, и другая могут тесно переплестись.

Если наша депрессия заброшенности не проработана, любая усталость может вызвать у нас страх. Он активирует внутреннего критика, который затем интерпретирует усталость как недопустимое несовершенство, что, в свою очередь, запускает типы защитного реагирования.

По иронии судьбы чрезмерная реактивность на эмоциональную усталость в конечном итоге приводит к физическому истощению через процесс, который я называю циклотимическим двойным шагом. Циклотимический двойной шаг характерен для представителей типа бегства и его подтипов, которые реагируют на свою усталость трудоголизмом или постоянной занятостью. Прибегая к самолечению своим собственным адреналином, они “бегут”, чтобы противостоять эмоциональной усталости от непроработанной депрессии заброшенности.

В итоге многие истощают себя физически и становятся на время слишком обессиленными или больными, чтобы продолжать свой бег. В такие моменты они так болезненно погружаются в дотоле сдерживаемую депрессию, что отчаянно перезапускаются в “ускоренное бегство” при первых признаках пополнения адреналина. У переживших травму с таким паттерном поведения иногда ошибочно диагностируют биполярное расстройство вследствие резких колебаний от повышенных адреналиновых “высот” к преувеличивающим отверженность “низам”

Также следует упомянуть, что лечение эмоциональной усталости физиологическими методами является тупиковым. Ограниченная эффективность такого подхода только усиливает стыд пережившая травмы: “Что-то со мной не так. Я полностью изменил режим своего питания, сна и физических нагрузок. Я принимаю все доступные добавки и посещаю всевозможных врачей, но все еще просыпаюсь, чувствуя себя смертельно уставшим”.

Существует здоровый выход из этого тупика. Он состоит в культивировании доброты к себе в те неизбежные моменты, когда вы чувствуете себя усталым, недостойным, одиноким или подавленным. В таком случае может оказаться полезным подход из 12 шагов Анонимных алкоголиков: “Твои враги и провокаторы срыва — голод, злость, одиночество, усталость”. Поэтому всякий раз, когда вы испытываете подобные чувства, я рекомендую направить свое внимание внутрь, чтобы увидеть, есть ли у вас эмоциональная регрессия в депрессию заброшенности. Если она есть, то стоит поработать над внутренним, сострадательным вниманием к себе, описанным выше.

Отделение необходимых страданий от ненужных

Иногда вы получаете мотивацию для этой трудной работы, видя в своих подавленных чувствах сообщения от вашего внутреннего ребенка, который чувствует себя таким же заброшенным, как и раньше. Возможно, в этот раз вы сможете отнестись к нему более внимательно и бережно, став для него внутренней матерью. Благодаря этому вы сможете постепенно достичь исцеления, которое буддисты называют отделением необходимых страданий (нормального страха и подавленности) от ненужных страданий (бессознательного самоотвержения в беспомощность, токсичный стыд, страх кПТСР, направленной внутрь повторной травматизации внутренним критиком, направленных вовне типов защитного реагирования).

Реабилитация как поступательный процесс

Я начинаю этот раздел с повторения раздела “Этапы реабилитации” из главы 4, где обозначено общее направление восстановления. Надеюсь, вы заметили, что с момента начала чтения этой книги ваше понимание кПТСР значительно расширилось. Я также надеюсь, что вы чувствуете большее сострадание к себе и лучше понимаете направление процесса вашего восстановления.

“Хотя мы часто работаем над реабилитацией сразу на нескольких уровнях, в некотором отношении она поступательная. Восстановление начинается на когнитивном уровне, когда психообразование и осознанность помогают нам принять наличие кПТСР. Такое пробуждение сознания дает нам понимание того, как приступить к деконструкции разных, отравляющих жизнь, аспектов кПТСР.

На когнитивном уровне мы приступаем к долгой работе по обузданию внутреннего критика. Многие пережившие травму приложат особенно много усилий на этом уровне, прежде чем смогут перейти к работе на эмоциональном уровне — учиться эффективно горевать.

Этап интенсивного горевания о наших детских потерях может длиться пару лет. Когда в этом будет достигнут достаточный прогресс, переживший травму естественным образом переходит на следующий уровень восстановления, который включает в себя работу со страхом через горевание о потере безопасности в этом мире. На этом уровне мы также учимся преодолевать свой токсичный стыд, горюя о потере нашей самооценки.

По мере овладения глубокоуровневым искусством горевания мы постепенно готовимся решить основную проблему нашей травмы — депрессию заброшенности. Заключительная задача состоит в снятии блокировок и физиологической реактивности нашего тела на депрессию заброшенности посредством соматической работы, которую мы обсуждаем в этой главе. Эта работа завершится обучением тому, как с состраданием поддерживать самих себя в переживании этой депрессии.

Наконец, как мы узнаем из главы 13, многие пережившие травму нуждаются в определенной поддержке в отношениях при решении сложных задач, связанных с деконструкцией каждого слоя наших старых, усугубляющих боль, защит.

Подход к регрессии по типу швейцарского ножа

Это заключительный пример устранения всех уровней реактивности при освобождении от эмоциональной регрессии.

Когда более 30 лет назад я начал эту работу, я очень плохо питался и не знал, как успокоиться и заботиться о себе с помощью здорового питания.

Однако после нескольких лет работы над своим восстановлением я интуитивно понял, что нужно чаще готовить самому, чтобы перейти на новый уровень заботы о себе. Сложность заключалась в том, что я ненавидел стряпню. К счастью, мне удалось ее сделать своим любимым занятием. И все же долгое время приготовление пищи было для меня тяжелым и неприятным испытанием (на самом деле это очень напоминало мою многолетнюю борьбу с критиком).

Но вернемся к приготовлению пищи, от которого зависел успех моей главной задачи — быть себе заботливой матерью. Ничто не смогло мне помочь лучше понять подноготную моей реакции бегства, как осознание того, как много я суечусь, когда готовлю. Благодаря укрепившейся осознанности я обнаружил, что даже мельчайшее непредвиденное препятствие могло вызвать у меня ощущение удара электрошоком в области грудной клетки. Примеры этих препятствий включали проливание чего-то, неспособность открыть слишком плотно закрытую крышку, внезапно возникшую проблему на кухонной плите и т.п. В одно мгновение любая из этих досадных помех могла заставить меня в панике метаться по кухне. Всякий раз, когда это случалось, я быстро проглатывал свою порцию, как только еда была готова, чтобы покончить с этим тяжелым испытанием.

Это пример того, как выглядит у взрослого человека повседневная эмоциональная регрессия. Очень часто наши эмоциональные регрессии вызваны незначительными повседневными фрустрациями, а не случаями, напоминающими грубые оскорбления и тяжелые испытания нашего детства.

Работая над своим восстановлением, я понял, что все, связанное с пищей, может легко превратиться в эмоциональную регрессию к семейному обеденному столу — полю битвы моей дисфункциональной родительской семьи.

С этого момента началось продуктивное горевание. Оно привело меня к прозрению — выполнение любых замысловатых заданий с большим количеством шагов также прямиком ведет меня в эмоциональную регрессию к чувству, что мои родители придираются ко мне. Впоследствии я обнаружил, что гнев на моих родителей, когда какое-то сложное занятие становилось для меня активирующим триггером, значительно уменьшал мой страх.

Однако в целом я не мог до конца проработать свою пищевую травму, пока не начал соматическую работу, описанную в этой главе.

Прошедшие с тех пор годы практики телесной осознанности значительно уменьшили мое беспокойство, вызываемое такой мелочью, как приготовление пищи. Однако работа над этим все еще продолжается. С точки зрения циклов реактивности мои случайные эмоциональные регрессии, связанные с едой и приготовлением пищи, могут выглядеть следующим образом. У меня есть полчаса на то, чтобы приготовить и съесть завтрак, прежде чем я ухожу на работу. Я прихожу на кухню и... “О, нет! Мойка полна посуды, которую я забыл помыть прошлым вечером!” В этот момент я собираюсь приступить к бешеному мытью посуды, но вспоминаю совет № 1 (см. “13 советов для управления эмоциональными регрессиями”) и немедленно замечаю: “У меня эмоциональная регрессия”.

Я сразу перехожу к пункту № 7 и пытаюсь расслабиться. Я сажусь в свое любимое кресло, закрываю глаза и направляю осознание в область живота, где обычно больше всего чувствую беспокойство. Я чувствую сжатие в области диафрагмы и чуть ниже. Я чувствую страх и вижу перед собой большую руку моего отца, сжимающую мой тонкий кишечник.

Я начинаю испытывать ипохондрическое беспокойство о возможных последствиях этого напряжения в моей брюшной полости. Моя осознанность немедленно предупреждает меня о необходимости корректировки мыслей, как указано в пункте № 8. Я медленно повторяю свою сегодняшнюю любимую мантру против запугивания: “Я в безопасности, я расслабляюсь”.

Я замедляю и углубляю дыхание и чувствую мышцы живота настолько, насколько могу. Я чувствую, как эти мышцы медленно напрягаются и расслабляются с каждым моим вдохом и выдохом. Цикл напряжения и расслабления мышц постепенно становится все более плавным, когда я обращаю на него внимание.

Приблизительно после пятидесяти вдохов я чувствую охватывающее меня чувство усталости, распространяющееся по всему телу. Напряжение в моих внутренностях на мгновение возобновляется, отгоняя это ужасное апатичное чувство депрессии заброшенности.

Но я уступаю своей апатичной вялости. Я делаю это, поскольку знаю, что чувство сдавленности — это страх и скоро он превратится в кричащего критика, ругающего меня за опоздание. Я говорю ‘"нет” внутреннему критику, который влечет меня обратно в реакцию бегства: “Ты можешь успеть все сделать, если поторопишься”

Я остаюсь с чувствами апатии, усталости и безжизненности, приветствую их и стараюсь прочувствовать еще больше. Я чувствую, что становлюсь единым целым с депрессивным чувством.

Поскольку я хорошо натренирован, моя депрессия постепенно начинает превращаться в расширяющееся ощущение расслабления. Оно распространяется по всему телу, и мое тело начинает ощущать себя как мягкое кресло.

Я смотрю на часы и понимаю, что это заняло 20 минут моего времени. Я понимаю, что это мой критик пытается вернуться обратно и подталкивает меня к высказыванию: “Это заняло целых 20 минут драгоценного времени!”

Я отделяю себя от критика и пытаюсь быть себе отцом, корректируя мысли критика: “Все в порядке, Пит, это мелочи. Ты не в опасности (совет № 2), и это определенно не требует вызова службы спасения”.

Я уделяю внимание гневной составляющей своего горевания (совет № 9) и укрепляю свои границы против моих интернализированных родителей. “Черт вас побери, Хелен (мать) и Чарли (отец) за то, что напугали меня так сильно тем, что я могу ошибиться, поэтому я волнуюсь, когда дела идут не так, как надо!”

“О, из этого получилось несколько хороших слез. Какое облегчение. Сколько раз я застревал в этой гонке, не зная, как остановиться?!”

Я возвращаюсь к корректировке мыслей: “Итак, как я уже говорил, Пит, все в порядке. Ты всегда появляешься в своем офисе на час раньше. Ты можешь отнять 20 минут времени у своих обычных дел. Ты можешь остаться в этом расслабленном состоянии немного дольше, у тебя еще есть время, чтобы все сделать в спокойном темпе”.

Я испытываю триумф, который иногда наблюдаю у своих клиентов, когда они усердно поработали над тем, чтобы успешно справиться и устранить эмоциональную регрессию. “Это сработало!” На этот раз я разорвал цикл и не позволил вызванной у меня реакции бегства пойти дальше, чем небольшая суетливость.

Я остановил цикл реактивности, не позволив себе стать на сторону нападающего на меня внутреннего критика. Я не потворствовал внешнему критику и не позволил ему попытаться оставить грязные тарелки моей жене. Я сделал выбор остаться с депрессией. Я обошел стыд и страх, в которых застревал десятки тысяч раз ранее, когда не мог принять свое нынешнее состояние. Я отказался бросить себя как тонущий корабль, как, я думаю, Хелен и Чарли бросали меня в детстве ежедневно, ежечасно, ежегодно.

Я также рад сообщить, что теперь я готовлю регулярно, и триггеры встречаются мне относительно редко. Я даже получаю такое удовольствие от собственной стряпни, что редко питаюсь вне дома.

(Варианты следующей статьи были впервые опубликованы в журналах The Therapist и The East Bay Therapist.)

Многие специалисты по травмам считают расстройство привязанности одним из ключевых симптомов кПТСР. В работе с травмированными клиентами на этапе психологического образования я обычно определяю расстройство привязанности как результат взросления с изначальными попечителями, которых ребенок постоянно воспринимает как опасных. Они были опасны вследствие их презрительного голоса или тяжелой руки или еще более коварно опасны своей отстраненностью и равнодушием.

Повторяющиеся унижение и пренебрежение приучают детей к жизни в страхе при постоянном возбуждении симпатической нервной системы. Это легко ввергает их в меланж отверженности чувств страха и стыда, которые переплетаются с ощущением отчужденности.

Ребенок, родители которого не могут или не хотят обеспечить ему достаточно безопасную привязанность, не имеет рядом того, кому можно доверить свое маленькое развивающееся “Я”.

У него нет никого для обратной связи, подтверждения и руководства. Нет никого достаточно безопасного, к кому можно обратиться за утешением или помощью в трудные времена. Нет того, кому можно поплакаться, выразить протест против несправедливости и у кого можно искать сострадания из-за обид, ошибок, неудач и предательств.

Нет никого достаточно безопасного, перед кем можно блистать, проявлять себя, с кем можно говорить и кто мог бы гордиться ребенком. Нет никого, с кем можно обучиться столь важным навыкам выстраивания близости с другим человеком.

Многие из моих клиентов рассказывают о себе примерно следующее: “Говорить с мамой было все равно, что давать оружие противнику. Все, что я рассказывал, могло и было использовано против меня. Неудивительно, что люди всегда говорят мне, что я мало рассказываю о себе”.

Люди с расстройством привязанности, вызванным кПТСР, не учатся навыкам коммуникации, которые порождают близость и чувство принадлежности. Когда дело доходит до отношений, их часто охватывает разрушительная социальная тревога или фобия, если они находятся в крайней точке континуума кПТСР.

Многие из входящих в мою дверь клиентов никогда не имели достаточно безопасных отношений. Навязчивое повторение ведет их во взрослой жизни к бессознательному поиску отношений, которые травматически воспроизводят динамику насилия или отказа их детских попечителей.

Для многих таких клиентов мы являемся их первым законным шансом на безопасные и заботливые отношения. Если мы недостаточно искусны, чтобы обеспечить для них нужную степень безопасности, позволяющую им начать долгий путь к развитию достаточно прочного доверия, то можем оказаться их последней попыткой.

Следовательно, они будут эффективны в управлении эмоциональными регрессиями, если научатся этому в контексте безопасных отношений. Клиенты должны чувствовать себя в достаточной безопасности со своим психотерапевтом, чтобы описать свое унижение и подавленность. В то же самое время психотерапевт должен достаточно заботиться о том, чтобы обеспечить эмпатию и спокойную поддержку, которые отсутствовали в раннем опыте клиента.

Не менее важно то, что психотерапевт должен уметь терпеть внезапную потерю доверия, которая так характерна для кПТСР, и работать с этим. Пережившие травму по своей воле не могут “включать” доверие, если оно автоматически утрачивается во время эмоциональных регрессий. В ходе лечения психотерапевт должен быть способен снова и снова работать над восстановлением и укреплением доверия. Я слышал множество печальных историй о взаимоотношениях клиентов с бывшими психотерапевтами, которые злились на них за то, что те просто были не в состоянии довериться им.

Чем больше я понимаю важность этого, тем чаще использую межличностный, или отношенческий, подход. Другими словами, я считаю, что качественные отношения клиентов со мной могут предоставить им корректирующий эмоциональный опыт, который позволит им избежать жизни, обреченной на поверхностные отношения, или, что еще хуже, на социальную изоляцию и отчуждение.

Более того, я замечаю, что без укрепления доверия ко мне клиенты с кПТСР насторожено воспринимают мою помощь, не отвечая взаимностью на проявления эмпатии.

В связи с этим я опишу четыре ключевые характеристики отношений, которые, на мой взгляд, необходимы для развития доверия, опираясь на отношенческий подход. Он включает в себя эмпатию, подлинную уязвимость, диалогичность и совместное восстановление отношений.

1.Эмпатия

Раньше я предполагал, что преимущества эмпатии очевидны, но, к своему сожалению, узнал, что бывает психотерапия и без эмпатии. В связи с этим я просто констатирую, что, если мы мало или совсем не проявляем эмпатию к своим клиентам, то вызываем у них то же самое чувство опасности и заброшенности, которое они пережили со своими родителями.

В этом отношении мне понравилось определение Хайнца Кохута: “Эмпатия заключается в погружении в психологическое состояние другого человека путем чувствования чужого переживания”

Когда я достаточно глубоко погружаюсь в переживания клиента, независимо от того, насколько озадачивающими и несдержанными они кажутся поначалу, я неизбежно нахожу в них психологический смысл, особенно когда распознаю в них составляющие эмоциональной регрессии. Честно признаюсь, что никогда не встречал чувства или поведения, которые бы не имели смысла, особенно если их рассматривать через призму переноса и травмы.

Эмпатия становится более глубинной посредством активного слушания и выявления переживаний клиента наряду с проверенными временем методами отзеркаливания и перефразирования, которые показывают клиенту, до какой степени мы его понимаем.

Способность отмечать мои собственные свободные ассоциации часто повышает мой эмпатический настрой и способность отражать эмоции клиента эмоционально точным и утвердительным способом. Иногда, когда это уместно, я делюсь с клиентом своими автобиографическими ассоциациями, если они эмоционально схожи. Я делаю это, чтобы дать ему понять, что действительно сопереживаю тому, чем он делится.

Например, одна клиентка смущенно рассказала мне, что провела все выходные дома, потому что у нее выскочил прыщ на носу. Она стыдилась своих прыщей и своей озабоченности этим. Она жаловалась: “Как я могла быть настолько глупой, чтобы позволить такой мелочи волновать меня?” Внезапно я вспомнил, как однажды отменил свидание из-за своей простуды. Тогда меня тоже накрыла с головой атака токсичного стыда. Я поделился с ней этим случаем, но утаил, что переживаю стыд по этому поводу в настоящем времени. Она заплакала, а затем, когда ее стыд растворился, с облегчением засмеялась. Через несколько месяцев она рассказала мне, что в тот момент у нее появилось доверие ко мне. Рекомендации быть осмотрительным в отношении такого рода откровений мы обсудим позже.

Из многих преимуществ эмпатии самое большое, пожалуй, заключается в том, что она моделирует и учит эмпатии к себе, более известной как самопринятие. В той степени, в которой мы настроены на переживание клиента и приветствуем его, клиент может научиться приветствовать себя в самом себе.

2.Подлинная уязвимость как условие здоровых отношений

Подлинная уязвимость — вторая характеристика близких отношений. Подлинная уязвимость зачастую начинается с эмоционального созвучия клиенту. Я обнаружил, что эмоциональная рефлексия чувств клиента незаменима для укрепления доверия и реальной близости в отношениях.

Эмоциональная рефлексия требует, чтобы психотерапевт сам был эмоционально уязвим и порой позволял себе испытывать злость, грусть, плохое настроение и испуг. Моделирование уязвимости, как и в случае с эмпатией, демонстрирует клиенту ее ценность и побуждает его проявлять ее.

Мой путь к признанию ценности терапевтической уязвимости был тернист, поскольку я посещал психотерапевта, которая представляла старую школу “пустого экрана”. Она держала дистанцию и была лаконичной и непреклонной в своей приверженности психоаналитическому принципу “максимальной фрустрации”. Лечение у нее на самом деле было антитерапевтическим и усилило мой стыд, поскольку мы с ней воспроизводили отношения дефективного ребенка и идеального родителя.

Терапевтическая эмоциональная откровенность

К счастью, в конце концов, я понял, что у меня есть неразрешенные проблемы привязанности, и нашел отношенческого психотерапевта, которая ценила и использовала собственную уязвимость и эмоциональную искренность как терапевтические инструменты.

Ее сдержанная и уместная эмоциональная откровенность помогла мне избавиться от маски неуязвимости, которую я приобрел в детстве, чтобы скрывать свою боль. Вот несколько примеров высказываний, которые были особенно эффективны: “Боже, какими ужасными могут быть выходные”, “Мне тоже страшно, когда я веду занятие”, “Мне очень жаль. Я только что пропустила то, что вы сказали. Меня немного отвлек страх по поводу моего сегодняшнего визита к стоматологу”, “Мне грустно из-за того, что твоя мать так злилась на тебя”, “Меня злит, что твои родители так издевались над тобой”.

Моделирование моим психотерапевтом того, что гнев, печаль, страх и депрессия — это эмоции, которые могут выражаться здоровым образом, помогло мне отказаться от подавляющего мою боль эмоционального перфекционизма, в котором я погряз. С ее помощью я перестал прятать свои чувства в надежде быть любимым. Я отказался от своей философии “Просто переступи через это”

и принял уязвимость как способ, с помощью которого можно в итоге стать ближе к людям.

Я нуждался в таком моделировании, как и многие мои клиенты, чтобы избавиться от страха быть атакованным, пристыженным или отверженным в плохое самочувствие и дисфорию. Чтобы избавиться от сизифова камня своей спасительной фантазии о возможности постоянного счастья, мне нужно было почувствовать, что все самые неприглядные части меня принимаются другим человеком. Наблюдая за тем, как мой психотерапевт совершенно спокойно принимает собственные дискомфортные чувства, я, в конце концов, убедился, что действительно не был ей противен.

Разумное использование психотерапевтом эмоциональной откровенности помогает клиенту выбраться из скользкой, выложенной позором ямы эмоционального перфекционизма. Вот некоторые фразы, которые я использую, чтобы побудить моих клиентов воспринимать себя эмоционально: “Мне очень жаль, что это случилось с тобой. Я очень зол, что тебе досталась такая ужасная семья. Если я вдруг теряюсь и не знаю, что сказать или как поступить, то я... Если меня атакует стыд, то я... Если что-то меня пугает, то я... Когда мой внутренний критик слишком сильно реагирует, я напоминаю себе, что должен быть всего лишь достаточно хорошим”.

Вот два примера эмоциональной искренности, которое является основным инструментом моей терапевтической работы. Я постоянно выражаю искреннее негодование по поводу того, что пережившие травму научились ненавидеть себя. Со временем это пробуждает у переживших травму инстинктивную ярость по поводу такого издевательства. Это помогает им начать противостоять своему внутреннему критику. В свою очередь, это помогает эмоционально инвестировать в многоплановую работу по созданию здоровой самозащиты.

Кроме того, я также постоянно отвечаю эмпатией и сопереживанием на страдания переживших травму. Со временем это помогает пробудить их способность испытывать эмпатию к себе. Затем они постепенно учатся утешать и успокаивать себя, когда находятся в эмоциональной регрессии или другой болезненной жизненной ситуации. Все реже и реже они поддаются внутренним пыткам ненависти к себе, разочарования в себе и самоотвержения.

Наиболее распространенные отзывы, которые я получаю от своих клиентов, говорят о том, что подобные реакции, особенно те, которые нормализуют страх и депрессию, помогли им разрушить свой перфекционизм и открыться к состраданию к себе и принятию себя.

Руководство по эмоциональной откровенности

Тогда какие рекомендации мы можем дать, чтобы гарантировать, что наша откровенность является разумной и терапевтической? Я убежден, что следующие пять принципов помогают мне терапевтически раскрыться и избежать бессознательного желания делиться ради собственного нарциссического удовлетворения.

Во-первых, я использую откровенность умеренно.

Во-вторых, я использую откровенность для обеспечения безопасности и доверия в отношениях. В этом смысле я демонстрирую свою уязвимость, чтобы нормализовать стыд, считая его неизбежным, экзистенциальным несовершенством человеческой природы, поскольку все мы совершаем ошибки, испытываем болезненные чувства, смущение, растерянность и т.д.

В-третьих, я не демонстрирую свою уязвимость, если в настоящее время она еще не проработана и не интегрирована.

В-четвертых, я никогда не раскрываюсь, чтобы обработать свои личные “темы”, удовлетворить свою нарциссическую потребность в вербальной вентиляции или с целью назидания.

В-пятых, хотя я могу высказать свою благодарность или то, что тронут попыткой или предложением клиента сосредоточиться на мне или смягчить мою уязвимость, я никогда не принимаю такое предложение. Я мягко благодарю его за беспокойство и напоминаю, что наша работа ориентирована на него, давая ему понять, что у меня есть собственный круг поддержки.

Эмоциональная искренность и раскрытие истории своей травмы

Поскольку многие клиенты обратились за моими услугами после прочтения нескольких моих автобиографических книг по восстановлению от последствий воздействия дисфункциональной семьи, вопрос о раскрытии себя в отношении прошлой травмы является спорным. Однако именно благодаря этому я понял, насколько самораскрытие может быть действенным в лечении стыда и культивировании надежды.

Снова и снова клиенты говорят мне о том, что мой одновременно трогательный и полезный рассказ о проработке родительского травмирующего насилия и пренебрежения придал им смелость пуститься в собственный трудный и долгий путь к восстановлению.

Теперь, независимо от того, прочитал ли человек мою книгу, я буду — с соответствующими клиентами — разумно и умеренно делиться своим собственным опытом решения проблемы, с которой они сталкиваются в настоящее время. Я делаю это как для их психологического образования, так и для моделирования способов, с помощью которых они могут решать собственные аналогичные проблемы.

Одна из моих любимых фраз звучит так: “Я тоже ненавижу эмоциональные регрессии. Хотя сейчас они бывают у меня гораздо реже, чем когда я начинал над этим работать, окунаться опять в этот старый страх и стыд просто ужасно”.

Я также говорю: “Я на самом деле разделяю ваши чувства безнадежности и бессилия, вызванные внутренним критиком. На ранних этапах работы над этим я часто испытывал подавляющее разочарование. Мне казалось, что попытка обуздать критика только усиливает его. Но сейчас, после десятков тысяч раз, когда я останавливал и корректировал свои мысли, мой критик — лишь тень прежнего”.

Последний пример относится к чисто эмоциональной откровенности. Когда клиент вербально вентилирует свой печальный опыт, я иногда позволяю появляться своим слезам как выражению подлинного сопереживания его боли. Когда впервые мой самый эффективный психотерапевт проделала это передо мной, я пережил качественный скачок роста своего доверия к ней.

3.Диалогичность

Диалогичность возникает, когда оба собеседника плавно и попеременно чередуют высказывание (аспект здорового нарциссизма) и слушание (аспект здоровой созависимости).

Такая взаимность препятствует тому, чтобы каждый из них находился в крайности либо дисфункционального нарциссизма, либо созависимости.

Диалогичность заряжает энергией обоих участников разговора. Диалогические отношения отличаются от монологических — кражи энергии, которая характеризует взаимодействия, при которых нарцисс патологически эксплуатирует созависимость слушателя. Многие люди широко разделяют мои наблюдения о том, что выслушивание нарциссических монологов похоже на выкачивание энергии.

Я добился такой обостренной осознанности этой динамики, что чувство усталости, внезапно появляющееся в ситуации нового знакомства, часто предупреждает меня о том, что я разговариваю с нарциссом. Как это отличается от испытываемого мною чувства подъема, когда мы беседуем с другом, по-настоящему обмениваясь мнениями! Опять же, мне интересно, участвуют ли в этом зеркальные нейроны.

Я был потрясен, когда, просматривая на днях каталог товаров для дома, увидел набор кофейных чашек с надписями “Рассказчик” и “Слушатель”. Вместе с женой мы думали над этим несколько минут и предположили, что дизайнером этих чашек должен быть нарцисс. Мы представили себе нарциссов, которые дарят их своим любимым “поглотителям звуков” в качестве рождественских подарков.

В психотерапии диалогичность развивается из командного подхода — совместного обсуждения проблем и интересов клиента. Такой подход культивирует открытое исследование амбивалентностей, конфликтов и других жизненных трудностей.

Диалогичность усиливается, когда психотерапевт предлагает обратную связь, исходя из позиции “возьми или пройди мимо”. Диалогичность также подразумевает уважительную взаимность. Это резко контрастирует с подходом пустого экрана нейтральности и воздержания от обратной связи традиционного психоанализа, который слишком часто воспроизводит вербальное и эмоциональное пренебрежение детства.

Я полагаю, что воздержание от обратной связи обычно является для клиента регрессией к чувству заброшенности, которое принуждает его прятаться в “безопасном” поверхностном раскрытии, затяжном молчании или в прерывании психотерапии.

Удовлетворение здоровых нарциссических потребностей

При этом продолжительная диалогичность зачастую неуместна на ранних этапах психотерапии. Это особенно справедливо, если нормальные нарциссические потребности клиента никогда не удовлетворялись и остановились в развитии.

В таких случаях клиенту нужно быть обширно выслушанным. С помощью спонтанного самовыражения он должен обнаружить природу собственных чувств, потребностей, предпочтений и взглядов.

Для тех переживших травму, чье самовыражение особенно подавлялось их попечителями, направленное на себя словесное исследование, как правило, должно надолго стать главной задачей. Без этого несформировавшееся здоровое эго не имеет возможности расти и избавляться от критика. Здоровое чувство собственного “Я” у клиента подавлено слишком сильным суперэго.

Однако это не означает, что клиенту будет полезно, если психотерапевт ретируется в крайность выслушивания. Ему очень поможет, если уже на первой сессии он услышит что-то настоящее или личное от психотерапевта. Это поможет преодолеть продуцирующее стыд напряжение, возникающее в динамике “заметный (клиент) — незаметный (психотерапевт)” Когда один человек уязвим, а другой — нет, стыд получает пространство для роста. Это также создает вероятность того, что клиент застрянет в регрессии, возвращающей его в детство, когда уязвимый ребенок снова и снова был отвержен, как ему тогда казалось, неуязвимыми родителями.

Исходя из этого, многие мои коллеги считают групповую психотерапию особенно эффективной для работы над чувством стыда, так как она исправляет этот дисбаланс, создавая среду, в которой все участники становятся уязвимыми.

В связи с этим стоит упомянуть проходивший около 15 лет назад большой опрос калифорнийских психотерапевтов. В опросе спрашивалось об их терапевтических предпочтениях, и более 90% респондентов подчеркнули, что им не нужен психотерапевт, выполняющий роль “пустого экрана”, а нужен тот, кто иногда высказывает свои мнения и дает советы.

В течение 25 лет на своих первых сессиях я обычно спрашиваю клиентов: “На основе своего предыдущего опыта в психотерапии, что бы вы хотели и что не хотели бы видеть в нашей совместной работе?” Как часто клиенты отвечают аналогично ответам психотерапевтов в опросе!

Более того, второй, наиболее распространенный ответ, который я получаю, состоит в том, что клиент не хочет иметь психотерапевта, который все время говорит. Многие высказались предельно точно: “Когда я не могу вставить ни одного слова”. Как бы мне хотелось, чтобы наши тесты на квалификацию могли выявлять и дисквалифицировать нарциссов, которые получают лицензию, а затем превращают своих уже и так созависимых клиентов в “поглотителей звука”. Это другая крайность психотерапевта, выполняющего роль “пустого экрана”

Психообразование как часть диалогичности

Опыт научил меня, что пережившие детскую травму клиенты обычно извлекают пользу из психообразования в отношении кПТСР. Когда клиенты видят всю картину восстановления от кПТСР, они становятся более мотивированными к самопомощи. Это также усиливает их общий уровень надежды и полноценное участие в терапевтическом процессе. Иногда я задаюсь вопросом: является ли рост популярности коучинга реакцией на пренебрежение, испытываемое клиентами к традиционной психотерапии?

Одна из худших форм терапевтического пренебрежения возникает, когда психотерапевт не замечает или не борется с непрекращающимися тирадами ненависти к себе клиента. Я думаю, что это сродни молчаливому одобрению и тайному сговору с внутренним критиком клиента.

Возможно, терапевтическая отстраненность и воздержание от обратной связи происходят от синдрома отсутствующего отца, которым страдают так много западных семей. Возможно, традиционная психотерапия переоценивает материнские принципы слушания и безусловной любви и пренебрегает отцовскими принципами поощрения и руководства, которые лежат в основе коучинга.

Конечно, слишком много коучинга так же антитерапевтично и не сбалансировано, как и слишком много слушания. Это может помешать процессу самоисследования и самопознания клиента, как было описано выше. В худшем случае это может заманить психотерапевта в нарциссическую ловушку влюбленности в звучание собственного голоса.

В лучшем случае коучинг является незаменимым терапевтическим инструментом. Как отцовство и материнство необходимы, чтобы воспитать уравновешенного ребенка, так и отцовство и материнство следует применять для устранения задержек развития у ограниченного в привязанности клиента.

Умный психотерапевт ценит то и другое, интуитивно балансируя между ними в зависимости от потребностей развития клиента в данный момент. В некоторых случаях мы управляем клиентом посредством психообразования, терапевтического самораскрытия и активных позитивных замечаний, но большую часть времени мы осторожно поощряем спонтанные попытки клиента самовыражаться и осуществлять словесную вентиляцию.

Я считаю, что как на ранних, так и на последующих этапах психотерапии последний процесс, как правило, должен преобладать. Поэтому во всех проводимых мной терапевтических сессиях я слушаю примерно 90% от всего времени.

Наконец, я часто замечаю, что заключительный этап психотерапии обычно характеризуется нарастанием диалогичности — большей уравновешенностью высказывания и слушания. Это взаимопонимание в разговоре является ключевой характеристикой здоровой близости. Кроме того, когда психотерапия успешна, развитие взаимности помогает клиенту создавать более здоровые отношения во внешнем мире.

Диалогичность и типы защитного реагирования

По причине детской отверженности и ее постоянного повторения в более поздних отношениях многие типы защитного реагирования готовы на все, чтобы быть услышанными. Однако разные типы в ходе психотерапии существенно отличаются своими потребностями в диалоге.

Тип уступки (созависимость), который выживал в детстве, играя роль “поглотителя звука”, жилетки для слез своего родителя, может защищаться слушанием, побуждая психотерапевта слишком много говорить. Защищаясь, представители этого типа могут даже вовлечь беспечного психотерапевта в нарциссический монолог.

Тип ступора (диссоциация), который рано научился находить безопасность за стенами молчания, нуждается в большем подбадривании, чтобы обнаружить свои внутренние переживания и рассказать о них. Психообразование поможет ему понять, как должна проявить себя его здоровая нарциссическая потребность, которая никогда не поддерживалась в его семье.

Кроме того, представители типа ступора могут легко потеряться в поверхностных и едва относящихся к теме свободных ассоциациях, когда пытаются говорить о себе. Это, конечно, должно приветствоваться в течение какого-то времени, но в конечном итоге мы должны помочь им увидеть, что их полеты фантазии или бесконечные мечтания — это проявления диссоциативной защиты.

Представители типа ступора должны научиться тому, что эмоциональное отключение в разговоре — это старая детская привычка, которая была выработана, чтобы избегать своей неутоленной эмоциональной боли. Поэтому мы должны постоянно направлять их к своим чувствам, чтобы они могли научиться выражать свои самые важные проблемы.

Тип борьбы (нарциссизм), который, приходя в психотерапию, часто занимает судейскую позицию, как правило, уклоняется от реальной близости, защищаясь разговором. Психотерапия может быть даже вредна для представителей этого типа, так как месяцы и годы непрерывных монологов на сессиях усиливают их убежденность в своих особых правах. Принимая роль пассивного слушателя, психотерапевт усиливает их защиту, заключающуюся в чрезмерном контроле за разговором, что разрушает его интимность. Рано или поздно мы должны включить нас самих в отношения, чтобы помочь им научиться слушать.

Когда я пишу это, то вспоминаю Гарри, моего клиента периода стажировки, чья слабая способность выслушивать свою жену испарилась после того, как его новой нормой и ожиданием от отношений стали 50 минут моего непрерывного слушания на сессиях. Я испытал чувство вины, когда узнал об этом из голосового сообщения его жены, что психотерапия сделала его еще более невыносимым. Однако несколько лет спустя я вздохнул с облегчением, когда другой клиент сказал мне, что жена Гарри в итоге почувствовала себя счастливой благодаря этому “терапевтическому” изменению. Возросший до небес эгоизм ее мужа стал для нее последней каплей, и с огромным облегчением она, наконец, ушла от него.

Психотерапевт, который сам является представителем типа уступки, может прятаться в слушании клиента и выявлении его защит, чтобы избежать страшной для него работы по постепенному проникновению в отношения и подталкиванию их к диалогичности. Если мы не подтолкнем клиента к взаимодействию, восстановления не будет. Чтобы больше узнать о том, как к этому подойти, обратитесь к следующему разделу.

Тип бегства (обсессивно-компульсивный) иногда кажется более диалогичным, чем остальные типы. Однако, как и тип ступора, он может зацикливаться на “безопасных” абстрактных темах, которые довольно далеки от его глубинных проблем. Поэтому психотерапевт должен направить его к более глубоким, эмоционально значимым проблемам, чтобы помочь научиться диалогичности, усиливающей интимность.

В противном случае тип бегства может оказаться застрявшим и колеблющимся в навязчивых персеверациях о поверхностных проблемах, которые являются не чем иным, как левополушарной диссоциацией от подавляемой им боли.

Здесь важно отметить, что все типы защитного реагирования прибегают к лево- и правополушарной диссоциации, чтобы избежать чувствования и горевания о своих детских потерях. Когда диалогичность установлена, она может быть ориентирована на то, чтобы помочь им раскрыться, словесно и эмоционально выразив свою еще не проработанную гореванием боль.

4.Совместное восстановление взаимопонимания

Совместное восстановление взаимопонимания — это процесс, благодаря которому отношения восстанавливаются и укрепляются в связи с успешным разрешением конфликта. Недопонимания и периоды недовольства являются экзистенциальными во всех важных отношениях. Всем нам нужно научиться восстанавливать близость, когда разногласия временно нарушают чувство безопасной связи.

Я полагаю, что большинство людей, если задумаются об этом, поймут, что их лучшие друзья — это те, с кем они конфликтовали, но нашли способ преодолеть конфликт. Если дружба переживет болезненные недоразумения, как правило, это означает, что она прошла испытание на прочность.

Когда я повторно редактировал данный раздел, мой сын, что нехарактерно для него, оказался участником школьного конфликта. Во время каникул после окончания третьего класса двое его лучших друзей, что также нехарактерно для них, стали его дразнить, и после того, как они не прекратили, мой сын каждого ударил. Этим он заработал поход в кабинет директора. Директор — строгая, но исключительно мудрая и добрая женщина. Проступок моего сына — использование физической силы для разрешения конфликта — был признан серьезнейшим

нарушением школьной этики, но его друзья также были привлечены к ответственности за участие, и им прочитали нотацию о том, что не надо дразниться.

Мой сын, не привыкший к таким трудностям, все время плакал. Затем он согласился, что один день потерянных каникул плюс письменные извинения своим друзьям были справедливыми последствиями. Двумя днями позже я спросил его, как сейчас у них обстоят дела. С видом удивления и радости он сообщил мне: “Это действительно смешно, папа. Теперь, кажется, мы стали еще лучшими друзьями, чем были раньше”.

Совместное восстановление взаимопонимания, пожалуй, является самым преобразующим, способствующим формированию близости процессом, который психотерапевт только может моделировать. Я веду этот процесс, как правило, исходя из позиции, что чаще всего вклад участников в любое недопонимание или конфликт между ними является обоюдным. Поэтому для восстановления взаимопонимания обычно требуется процесс взаимного уважения и диалога. Исключения составляют поиски “козла отпущения” и обиды, спровоцированные травлей от нарцисса. В этих ситуациях вина односторонняя. Мне часто бывало грустно из-за созависимых клиентов, которые просят прощения у своих издевающихся родителей, как будто это они заставили своих родителей причинять им насилие.

В ситуациях обычного недоразумения я часто начинаю процесс восстановления взаимопонимания с двух взаимосвязанных мер. Во-первых, я признаю факт неправильной интерпретации (например: “Думаю, что мог неправильно понять вас”). А во-вторых, я моделирую уязвимость, описывая то, что, по моему мнению, могло быть моим вкладом в размолвку.

Вот краткие примеры этого: “Я думаю, что, возможно, был несколько поучительным... или усталым... или невнимательным... или нетерпеливым... или находился под влиянием собственного переноса”. Признание своего участия в конфликте подтверждает то, что разочарования в отношениях — это нормально, и помогает в искусстве мирного разрешения конфликта.

Принятие на себя ответственности за свою роль в недоразумении также помогает разрушить убеждение внешнего критика клиента о том, что отношения должны быть идеальны. В то же время оно моделирует конструктивное разрешение конфликтов и со временем приводит к тому, что большинство клиентов становятся заинтересованными в исследовании собственного вклада в конфликт. Этот бесценный навык они затем могут распространить и на свои внешние отношения.

Как и следовало ожидать, из всех типов защитного реагирования представители типа борьбы менее всего сотрудничают и признают свою роль в возникшем недопонимании. Поэтому самые яркие представители типа борьбы с диагнозом

нарциссического расстройства личности уже давно считаются не поддающимися традиционному психоанализу благодаря этой отличительной черте.

С менее выраженными представителями типа борьбы я иногда добиваюсь успеха посредством их психологического образования о том, как они выучились своей контролирующей защите. С этой точки зрения я пытаюсь помочь им увидеть, как дорого они платят за то, что всё контролируют. Больше всего платят те, кто испытывает голод близости. Осознанно или нет, они жаждут человеческого тепла и не получают его от тех, кого контролируют. Пережившие травму представители типа борьбы слишком опасаются их, поэтому не могут достаточно расслабиться для зарождения подлинно теплых чувств.

Наконец, я считаю, что одной из наиболее распространенных причин преждевременного прекращения клиентами психотерапии является постепенно накопившаяся неудовлетворенность тем, что они не чувствуют себя в достаточной безопасности, чтобы говорить о своих проблемах. Как это грустно, что всякие разные виды многообещающих отношений увядают и умирают от индивидуальной или обоюдной неспособности безопасно преодолеть разногласия и конфликты. Практичные способы мирного разрешения конфликта описаны в панели инструментов № 4 в главе 13.

От заброшенности к близости: показательный пример

Мой славный клиент, представитель подтипа ступора-уступки, в детстве страдал от сильной эмоциональной заброшенности. Его родители были трудоголиками и поэтому, по определению, крайне малодоступными. Будучи младшим из пяти детей, Фрэнк всегда финишировал последним в соперничестве братьев и сестер за родительское внимание. К сожалению, его взрослая жизнь воссоздала обедненные отношения его детства.

Детская травма приучила Фрэнка к отступлению и изоляции. Он никогда не строил продолжительных отношений. Однако в результате нашей совместной многолетней работы он стал более мотивирован к поиску отношений. Фрэнк успешно встречался с адекватной и благополучной женщиной. В первые полгода их отношений мой коучинг и ее добрый нрав позволили ему раскрыть себя. Он был вознагражден растущим чувством расслабления и комфорта при общении с ней.

Однако, когда он согласился на ее предложение съехаться, ему стало труднее скрывать свои повторяющиеся эмоциональные регрессии. Он был более чем когда-либо убежден, что чувства страха, стыда и депрессии — самые отвратительные из множества его недостатков.

Когда мы проработали это убеждение в психотерапии, Фрэнк неоднократно вспоминал, что даже легкое ухудшение его настроения заставляло мать ретироваться в свой домашний кабинет. Он замечал, что мать уделяла ему немного времени лишь в тех редких случаях, когда он был достаточно жизнерадостным, чтобы поднять ей настроение. У него сложилось твердое убеждение, что его социальная интеграция зависела от способности излучать радость. Мрачный и смущенный, Фрэнк признался: “Это довольно тяжело для меня, Пит. Находиться со мной не очень весело”.

В нем была глубоко заложена защита созависимости — оставаться вечно приятным и соглашающимся. Он не мог избавиться от страха, что, если не будет достаточно оптимистичным, то станет противен своей новой партнерше и она его бросит. Фрэнк сообщил, что его домашние регрессии участились. Иногда он чувствовал отчаянную потребность изолироваться и спрятаться. Его реакция ступора была настолько активирована, что он все больше уходил от своей партнерши в молчание. Он знал, что слишком много уходит с головой в работу на компьютере, чрезмерный сон и непрерывный просмотр спортивных состязаний, но не мог остановиться.

Во время самых сильных эмоциональных регрессий его страх и отвращение к себе становились настолько сильными, что он выдумывал любой повод, чтобы выбраться из дома. Фрэнка осаждали мысли и фантазии снова жить одному. Его внутренний критик выигрывал битву. Он был уверен, что его партнерше так же противно с ним, как было когда-то его матери. Он был буквально на грани бегства. Фрэнк собирался уйти, как делал это и ранее, когда после короткого периода увлеченности заканчивались его предыдущие отношения.

Мы провели много последующих сессий, пытаясь справиться с этими эмоциональными регрессиями к его изначальной отверженности. Он стал лучше понимать, что его молчаливые уходы были доказательством того, что он находится в эмоциональной регрессии. Затем он принял решение в такие моменты перечитывать и применять “13 советов для управления эмоциональными регрессиями”.

С моим подбадриванием и мягким подталкиванием он горевал о своей первоначальной заброшенности на более глубинном уровне, чем когда-либо прежде. Вновь и вновь он сопротивлялся желанию критика проецировать свою мать на партнершу.

В то же самое время я призвал Фрэнка стать более уязвимым в отношениях со своей подругой. Он практиковал это в ролевых играх со мной. Воодушевленный всей этой работой, он начал разговаривать со своей девушкой о своем кПТСР. Как отзывчивый человек, она ответила сочувствием и поддержкой. В итоге это помогло ему обнаружить, что его уязвимость заставляет его чувствовать еще больший страх и стыд. К его великому облегчению подруга не только сопереживала, но и была благодарна за его уязвимость. Девушка сказала Фрэнку, что после раскрытия им своей уязвимости она почувствовала себя в безопасности и смогла поделиться с ним собственной уязвимостью еще более глубокого уровня. Когда он рассказывал мне это, то плакал горькими слезами благодарности. Я выразил ему сочувствие слезами на своих глазах.

Коронным достижением Фрэнка несколько месяцев спустя было то, что он, наконец, достаточно осмелился, чтобы рассказать ей о том, что испытывал, когда переживал настоящую депрессию. Этот прорыв еще больше сблизил их. Их любовь дошла до такой близости, которая возникает только тогда, когда люди чувствуют себя достаточно безопасно, чтобы говорить обо всем на свете.

Поскольку мой клиент стал более искусным в своей уязвимости, он был вознагражден незаменимой близостью, проистекающей из взаимного сопереживания. В течение следующего года он и его будущая жена стали такими надежным партнерами по взаимной вербальной вентиляции, что у Фрэнка отпала необходимость в моих услугах.

Заработанная надежная привязанность

Максимальную отдачу от своих терапевтических сессий клиенты получат тогда, когда приобретают навык оставаться в межличностном контакте, рассказывая о своей эмоциональной боли. Это постепенно показывает им то, что они являются приемлемыми и достойными, независимо от того, что они чувствуют и испытывают.

Когда пережившие травму усвоят, что их регрессии являются нормальной реакцией на ненормальные условия детства, их стыд начнет растворяться. Тогда это ослабит их страх, что их могут посчитать неполноценными. В свою очередь, уменьшится их привычка в моменты регрессий изолироваться или отталкивать от себя других людей.

Заработанная надежная привязанность — это недавно выделенная разновидность здоровой привязанности. Многие психотерапевты, работающие в русле теории привязанности, считают, что эффективное лечение может помочь пережившему травму “заработать” хотя бы одну по-настоящему близкую связь. Заработанная надежная привязанность — это достаточно хорошая и обогащенная близостью привязанность, которую мы обсуждаем на протяжении всей этой книги.

Я считаю, что изложенные в этой главе принципы являются ключевыми к достижению заработанной надежной привязанности. В этом смысле хорошая психотерапия может стать моделированием близких отношений. Она будет способствовать нашему изучению и практике поведения, которое способствует построению близости. Ваша связь с психотерапевтом может стать переходной заработанной надежной привязанностью. В свою очередь, она может привести к заработанной надежной привязанности вне психотерапии. Я неоднократно наблюдал этот результат с самыми успешными своими клиентами и рад сообщить, что мой собственный последний опыт психотерапии был вознагражден им.

Спасение переживших травму от критика

Я завершу этот раздел заметкой для психотерапевтов. Термин спасение/спасательство и то, что он означает, стал табуирован во многих психотерапевтических кругах и в движениях 12 шагов (например, в Анонимных алкоголиках, Анонимных созависимых и Взрослых детях алкоголиков). Слово “спасение” часто используется в значении “всё или ничего”, и, таким образом, тип активной помощи патологизируется. Однако я считаю, что, помогая пережившим травму выбраться из пропасти эмоциональных регрессий, мы спасаем их должным образом.

Главной областью здорового спасения является реальность критика. Я считаю, что у ребенка есть неудовлетворенная потребность в спасении, которую я реализую, “спасая” своего клиента от критика — представителя его родителей. Эту потребность никто до этого не удовлетворял. Ребенок не был спасен от своего травмирующего родителя. Этот факт является ужасной формой неглекта вторым родителем, родственниками, соседями или учителями, которые игнорировали признаки того, что ребенок увядает от жестокого обращения.

Десятилетия проработки собственной травмы не позволяют моему сердцу больше молчать, когда кого-то атакует внутренний критик. Молчание, на мой взгляд, эквивалентно молчаливому одобрению. Я больше не могу сидеть спокойно и не вмешиваться, когда пережившие травму насилуют себя с помощью интернализированного голоса своих родителей.

Дополнительную мотивацию моей решимости бросить вызов токсичному критику клиента придает многолетний и провальный опыт лечения у психоаналитика. Психоаналитик, выполнявшая роль “пустого экрана”, позволяла мне без конца колебаться между ненавистью и отвращением к себе. Ни разу она не подчеркнула, что я могу и должен бороться с поведением, направленным против самого себя. Специалист по травме Харви Пескин (имеющий диплом Калифорнийского университета) назвал бы это неспособностью выносить вид травмированного ребенка.

Теперь я громко оспариваю ложь и клевету критика и стараюсь протянуть руку помощи пережившим травму, помогая им выбраться из бездны страха и стыда, в которую их вверг критик.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы преодолеть свое дисфункциональное чувство вины, вмененное мне во время моего учебного процесса, по поводу спасения. По иронии судьбы, если я сейчас чувствую вину, это происходит вследствие эмоциональной регрессии, когда я малодушно позволяю своему внутреннему критику выйти из укрытия и приступить к очернению моего друга или клиента. На самом деле вина является проявлением здорового эмоционального интеллекта. Она исходит из моей эмпатии как правильное побуждение бросить вызов критику. В такие моменты я чувствую на себе груз человеческих и профессиональных обязанностей, если не уделяю внимание тому, как критик, подпитываемый образами моих родителей, набирает силу.

К счастью, я могу больше не вступать в пассивный сговор с интернализированным критичным родителем, не замечая своего внутреннего критика, — как это делали все остальные взрослые, когда я рос. Если взрослый не протестует, когда ребенка атакует деструктивная критика, он находится в молчаливом сговоре с критиком. Ребенка вынуждают принять то, что презрение является нормальным и приемлемым. Молчаливо наблюдающий за этим взрослый отказывается от своей ответственности защищать ребенка от несправедливых родителей, совершая этим преступление.

Когда я определяю травмирующее поведение родителей клиента как неподобающее, я начинаю пробуждать его остановленную в развитии потребность в самосохранении. Я моделирую в нем то, что он должен был быть защищен, и что теперь он может сопротивляться этому замаскированному насилию в собственной психике. У большинства моих клиентов это в конечном итоге способствует отмежеванию от агрессора и ослаблению интернализированного атакующего родителя в лице внутреннего критика.

В конкретно моем случае я чувствовал себя любимым своей бабушкой, которая жила в нашей семье, однако она не могла помочь мне понять, что едкое неприятие моих родителей было их ошибкой, а не моей виной. Оглядываясь назад, я считаю, что ее пассивность закрепила во мне убеждение в том, что я заслужил их насилие. И тогда все оказалось подготовлено именно для того, чтобы превратить их презрение в ненависть к самому себе. Я писал эту главу и эти строки в течение почти двух десятилетий.

Я заметил, как сильно отличаются те пережившие травму, которым в детстве помогли увидеть, что они были травмированы не по их вине. Если при этом присутствовал хотя бы один взрослый, который в достаточной степени осуждал происходящее, то это препятствовало развитию столь свирепого и самоуничижительного критика. Как правило, таким взрослым мог быть другой родитель, старший брат или сестра, родственник, учитель или добрый сосед.

Я до сих пор не проходил тренингов для психотерапевтов моего направления за пределами Сан-Франциско, поэтому не могу давать рекомендаций для психотерапевтов вне этой территории. Однако, поскольку мой подход совпадает с подходом Джона Брэдшоу, я отсылаю всех к сайту, содержащему список психотерапевтов из США и всего мира, которые, по их утверждению, придерживаются его подхода (https://creativegrowth.com/finding-therapist-outside-san-fгancisco-bay-area/).

Однако я лично ничего не могу сказать об этих специалистах, поскольку не знаком с их работами. Тем не менее я думаю, что это правильная отправная точка. Однако сначала изучите следующие рекомендации по беседе с психотерапевтом.

Цель такой беседы — выяснить, способен и готов ли ваш потенциальный психотерапевт работать на уровнях, описанных мной выше. Я рекомендую побеседовать и пройти пробные сессии по крайней мере у трех психотерапевтов, чтобы определить, является ли их подход достаточно совместимым с тем, что я описал выше.

Подходящий психотерапевт будет рад ответить на ваши вопросы о своем подходе и обычно поговорит с вами по телефону не менее пяти минут, прежде чем назначит встречу. Если психотерапевт будет отвечать вам отчужденно, критически или застенчиво, на вашем месте я бы немедленно вычеркнул его из своего списка и продолжал искать дальше.

Наконец, важно отметить, что есть много не прошедших персональную терапию психотерапевтов, которые имеют лицензию на практику, и мой опыт показывает, что они редко могут работать на глубине, необходимой для помощи в восстановлении от кПТСР.

Я полагаю, что уместно спросить вашего потенциального психотерапевта, прошел ли он сам свою личную терапию. По крайней мере я бы ожидал на этот вопрос утвердительного ответа, а также слов о пользе такой терапии. В идеале психотерапевт также должен рассказать о том, как он для начала поработал с собственной семьей.

Поиск виртуальных или реальных групп поддержки

Если вы не можете позволить себе психотерапию, не находите ее полезной для себя или не можете ее найти, существует много типов групп самопомощи, которые не требуют оплаты и обладают сильным терапевтическим эффектом. Кроме того, если вы уже проходите лечение, ваш процесс восстановления может быть ускорен с помощью любого из следующих ресурсов. Вот несколько сайтов, которые были неоднократно рекомендованы мне?

• www.outofthefog.website;

• www.ptsdforum.org.

• www.coda.org — ресурс Анонимных созависимых, один из моих любимых сайтов, который может быть особенно полезен представителям типа уступки и его подтипов.

• www.ascasupport.org предназначен для переживших жестокое обращение с детьми.

¹ Материалы сайтов — на английском языке. — Примеч. ред.

• www.adultchildren.org поддерживается Взрослыми детьми алкоголиков.

• www.siawso.org — полезный сайт для переживших инцест (детское сексуальное насилие).

• www.ncadv.org — сайт для переживших травму, ставших жертвами домашнего насилия.

• www.nobully.com — очень полезный сайт для переживших травму, которые по несчастью или из-за повторяющегося принуждения застряли в рабочих или личных отношениях, где подвергаются издевательствам.

• www.daughtersofnarcissisticmothers.com — сайт, посвященный восстановлению дочерей нарциссических матерей.

Некоторые из этих сайтов также содержат расписания групповых встреч, которые можно посетить лично. Центр творческого роста, упомянутый в начале последнего раздела, также проводит группы, предназначенные для тех, кто восстанавливается от стыда и горюет о потерях детства. Он расположен в Беркли, Калифорния.

Наконец, если ни одна из этих рекомендаций не кажется вам подходящей, поищите в Интернете онлайн-групп поддержки для восстановления после детской травмы.

Важное замечание при поиске достаточно безопасной виртуальной или реальной группы: если вы обнаружите, что ведущий или член группы чрезмерно доминирует с помощью таких видов нарциссического поведения, как монолог, монополизация времени, давление посредством ненужных советов или стыда, пожалуйста, позвольте себе уйти и попробовать другую группу.