Концепция городской герильи

6. Легальность и нелегальность

Лозунг анархистов «Уничтожайте то, что уничтожает вас» направлен на прямую мобилизацию масс, молодежи в тюрьмах и интернатах, в школах и в университетах, адресован тем, чьи дела совсем плохи, направлен на спонтанное понимание, является призывом к прямому сопротивлению. Лозунг «Черных пантер»[50], автором которого является Стокли Кармайкл[51], — «Trust your own experience!» (Доверяй своему собственному опыту) — именно это и подразумевает. Этот лозунг исходит из представления, что при капитализме нет ничего, кроме угнетения, истязания, препятствий, обременения, ничего, что не брало бы свое начало в капиталистических производственных отношениях, лозунг исходит из того, что каждый угнетатель, в каком бы образе он ни выступал, является представителем классовых интересов капитала, то есть классовым врагом.

В этом отношении лозунг анархистов является верным, пролетарским, классово боевым. Он является ложным настолько, насколько способствует ложному сознанию. Стоит только нанести удар, дать им в морду, как организация уходит на второй план, дисциплина оказывается буржуазной, а классовый анализ — излишним. Оказавшись беззащитными перед усиливающимися репрессиями, которые следуют в ответ на их акции, не принимая во внимание диалектики легальности и нелегальности, анархисты легально попадают под арест. Тезис некоторых организаций — «Коммунисты не настолько глупы, чтобы загнать себя в подполье» — подпевает классовому правосудию, и ничему иному. Поскольку он означает, что легальные возможности коммунистической агитации и пропаганды непременно должны быть использованы в организации, в политической и экономической борьбе, и что нельзя необдуманно рисковать, он является верным — но истинный смысл его, конечно, не в этом. Он подразумевает, что те рамки, которыми классовое государство и его правосудие ограничивают социалистическую деятельность, вполне позволяют использовать все возможности, что следует придерживаться этих ограничений, что надо непременно уступать незаконным злоупотреблениям властью этого государства, так как они в любом случае будут узаконены — то есть легальность любой ценой. Незаконный арест, террористические приговоры, злоупотребления полиции, шантаж и принуждение к даче показаний с разрешения государственного прокурора — хоть умри, но продолжай следовать тем же курсом, «коммунисты не настолько глупы...»

Этот тезис оппортунистичен. Он исключает солидарность. Он списывает со счетов товарищей, находящихся в тюрьме, он исключает из социалистического движения организацию и политизацию всех тех, кто в силу своего социального происхождения и положения в обществе может выживать, только нарушая закон: подполье, люмпен­пролетариат, бесчисленную пролетарскую молодежь, гастарбайтеров. Он служит теоретической криминализации всех тех, кто не примкнул к организациям. Он означает союз коммунистов с классовым правосудием. Он порочен.

Легальность — проблема власти. Соотношение легальности и нелегальности определяется противоречием реформистского и фашистского осуществления власти, боннские представители которой в настоящее время — это, с одной стороны, социал-­либеральная коалиция, и, с другой — Барцель и Штраус; ее представители в СМИ — это, с одной стороны, например, «Зюддойче цайтунг», «Штерн», «Франкфуртер рундшау», третья программа радио и телевидение «Свободный Берлин», с другой — концерн Шпрингера, Радио «Свободный Берлин», ZDF, «Байернкурьер»; ее полиция — это, с одной стороны, мюнхенское направление, с другой — берлинская модель; ее правосудие — это, с одной стороны, Федеральный административный суд, с другой — Верховный федеральный суд.

Цель реформистского направления — избегать конфликтов посредством институционализации (участия в управлении), посредством обещания реформ (например, в местах лишения свободы), устраняя устаревшее основание для конфликта (например, коленопреклонение канцлера в Польше[52]), уклоняясь от провокаций (например, мягкая позиция мюнхенской полиции и Федерального административного суда в Берлине), посредством признания недостатков (например, в общественном воспитании в Гессене и Берлине). Для реформистской тактики ухода от конфликтов характерна небольшая активность в пределах легальности и еще меньшая за ее пределами, так реформизм придает себе вид законности с конституцией под мышкой, он нацелен на интеграцию противоречий, он желает прекратить критику слева, сделать ее несостоятельной, он хочет удержать молодых социалистов в СДПГ. Становится несомненным, что реформистское направление в условиях длительной стабилизации капиталистического господства эффективно, но для этого требуются определенные предпосылки. Его эффективность зависит от экономического процветания, так как, например, мягкая тактика мюнхенской полиции куда более затратна, чем жесткие меры берлинской, это недвусмысленно дал понять шеф мюнхенской полиции: «Двое полицейских с пулеметом могут сдержать 1000 человек, столько же человек могут сдержать 100 полицейских с резиновыми дубинками. Без использования подобных средств требуется 300—400 полицейских». Реформистское направление не предполагает создание организованной и вообще какой бы то ни было антикапиталистической оппозиции — это тоже видно на примере Мюнхена.

Впрочем, под маской политического реформизма растет монополизация государственной и экономической власти. Чего добивался Шиллер своей экономической политикой[53] и что осуществлял Штраус своей финансовой реформой[54], так это усиление эксплуатации посредством увеличения интенсивности труда и разделение труда в области производства, посредством долгосрочных мероприятий по рационализации в области управления и услуг.

Сосредоточение власти в руках все менее встречающих отпор людей происходит без сбоев, если оно осуществляется без привлечения лишнего внимания, если при этом удается избежать ненужных провокаций, за которыми могут последовать неподконтрольные процессы солидаризации — такие выводы были сделаны из студенческого движения и из событий Мая в Париже. Поэтому «красные ячейки»[55] еще не запретили, поэтому допустили существование КП как ГКП, не отменив запрет КП[56], поэтому еще существуют либеральные телеканалы и поэтому некоторые организации еще могут считать себя не настолько глупыми, какими они являются на самом деле.

Возможности легальности, предоставляемые реформизмом, являются ответом капитала на атаки студенческого движения и внепарламентской оппозиции — пока реформистский ответ возможен, он более эффективен. Делать ставку на эту легальность, полагаться на нее, метафизически продлевать срок ее существования, статистически экстраполировать ее, желать защищать только ее, означает повторять ошибки стратегии «зон самообороны»[57] в Латинской Америке, ничего не усвоив, позволять формироваться и реорганизоваться эпохе реакции — не до тех пор, когда левых загонят в подполье, а до тех пор, когда их окончательно разобьют.

Вилли Вейер[58] как раз и не ставит на терпимость, когда на критику либеральной прессы, которая считает, что он своим алкогольным контролем делает всех водителей потенциальными нарушителями, нагло заявляет: «Мы продолжаем!» — чем показывает либеральной общественности ее ничтожность. Эдуард Циммерманн делает весь народ полицейскими, концерн Шпрингера превратился в берлинское полицейское управление, ведущий колонки в «Берлинер цайтунг» Реер показывает берлинским судьям, как нужно выписывать ордеры на арест. Имеет место массовая мобилизация в духе фашизма: принятие решительных мер, смертная казнь, ударная сила, введение в бой; новый подход, который привнесла в политику Бонна администрация Брандта — Хайнемана —Шееля[59], является внешней стороной этого процесса.

Товарищи, которые так легкомысленно увлекаются вопросом легальности и нелегальности, очевидно, неправильно оценили амнистию[60], впоследствии обезоружившую студенческое движение. Так как прекратилась криминализация сотен студентов, они отделались испугом, была предотвращена дальнейшая радикализация, им своевременно напомнили о том, чего стоят привилегии буржуазного существования студентов и социальный лифт, несмотря на сущность университета как фабрики науки. Так снова был установлен классовый барьер между ними и пролетариатом, между их привилегированными буднями-­учебой и буднями работающих на сдельщине мужчин и женщин, которые не были амнистированы классовым врагом. Так еще на один шаг теория отдалилась от практики. Расчет «амнистия = примирение» оправдался.

Социал-­демократическая избирательная инициатива некоторых заслуженных писателей — не только мудилы Грасса — попытка позитивной, демократической мобилизации, стало быть, подразумевающая защиту от фашизма и поэтому привлекающая внимание, путает политическую реальность в целом с реальностью запаздывающей надстройки — некоторых издательств и редакций на радио и телевидении, еще не подвергнутых рационализации монополий. Репрессии усиливаются не в тех сферах, с которыми писатель прежде всего имеет дело: тюрьмы, классовое правосудие, горячка сдельной работы, несчастные случаи на рабочем месте, потребление в рассрочку, школа, «Бильд» и «Берлинер цайтунг», пригородные дома казарменного типа, гетто для иностранцев — все это писатели осознают в крайнем случае эстетически, но не политически.

Легальность — это идеология парламентаризма, социального партнерства, плюралистического общества. Она становится фетишем, если те, кто гордится ею, игнорируют, что телефоны законно прослушиваются, почту законно контролируют, соседей законно допрашивают, доносчикам законно платят, законно устанавливают слежку, что политическая организация, если она не хочет постоянно подвергаться преследованиям политической полиции, должна быть одновременно и легальной, и нелегальной.

Мы не надеемся, что сами террор и фашизм вызовут спонтанную антифашистскую мобилизацию, не считаем легальность только продажностью и знаем, что наша работа — такой же предлог, как алкоголь для Вилли Вейера, растущая преступность — для Штрауса, «Восточная политика» — для Барцеля, красный свет светофора, на который проехал югослав, — для франкфуртского таксиста и рука в кармане — для убийцы угонщика автомобиля в Берлине. И более значительный предлог, так как мы являемся коммунистами, и зависит он от того, организуются и борются ли коммунисты, вызывают ли террор и репрессии только страх и пессимизм или провоцируют сопротивление, классовую ненависть и солидарность, идет ли здесь все так гладко для империализма или нет. Так как это зависит от того, так ли коммунисты глупы, что позволяют делать с собой все, что угодно, или используют легальную деятельность для того, чтобы организовать нелегальную, а не преклоняются перед одной из них в ущерб второй.

Участь «черных пантер» и «Пролетарской левой»[61] могла быть обусловлена тем, что они не осознали действительного противоречия между конституцией и конституционной реальностью, между тем как его обострение стало явным по мере организации сопротивления. Они не осознали, что из­-за активного сопротивления неизбежно изменяются условия легальной деятельности, и что поэтому необходимо использовать легальность и для политической борьбы, и для организации нелегальной деятельности, и что ошибочно ждать, когда система сама заставит уйти в подполье, так как в этом случае переход на нелегальное положение будет равнозначен уничтожению. На это и расчёт, и он оправдывается.

«Фракция Красной Армии» организует нелегальную деятельность как плацдарм для революционной борьбы.

Городская герилья означает агрессивную антиимпериалистическую борьбу. «Фракция Красной Армии» устанавливает связь между легальной и нелегальной борьбой, между национальной и интернациональной борьбой, между политической и вооружённой борьбой, между стратегическим и тактическим назначением интернационального коммунистического движения.

Городская герилья означает: несмотря на слабость революционных сил в Федеративной республике и Западном Берлине, революционная борьба здесь и сейчас!

«Или они — часть проблемы, или они — часть решения. Третьего не дано. Дерьмо исследовалось со всех сторон и оценивалось десятками поколений. Я придерживаюсь мнения, что большая часть того, что происходит в этой стране, не нуждается в дальнейшем анализе», — говорит Кливер[62].

Победа в народной войне!

Апрель 1971