СКОЛЬКО ВЕРЕВОЧКЕ НИ ВИТЬСЯ…

Весной 1952 года я был срочно вызван к областному прокурору. Этот вызов меня взволновал. И дома еще, и по дороге в Днепропетровск я непрестанно думал: «Что кроется за этим вызовом, да еще срочным? Неужели я где-то что-то упустил, не разобрался?»

Но волновался я напрасно. Вызвали по той простой причине, что я был включен в следственно-оперативную группу по поимке появившейся на территории области небольшой вооруженной банды под названием «Мертвое ухо».

Кроме меня, в группу по поимке бандитов входили: старший следователь областной прокуратуры Иван Михайлович Сомок, заместитель начальника уголовного розыска области Виктор Михайлович Бортников.

Наша задача состояла в том, чтобы в кратчайший срок обнаружить и обезвредить банду. На помощь нам были призваны работники милиции и прокуратуры тех районов, где мы должны были работать.

Изучив материалы, собранные на местах, мы выясняли, что банда имеет легковой автомобиль, вооружена автоматом отечественного производства, пистолетами иностранной марки и холодным оружием. Налеты совершает в основном ночью, на два-три объекта в одну ночь. С помощью автомобиля бандиты беспрепятственно передвигались по области. Перекрыть одновременно все шоссейные, проселочные дороги и большаки, лесные просеки и травянистые склоны, пригодные для езды автомобилем, было невозможно.

Хуже всего было то, что на месте преступлений бандиты не оставляли никаких улик.

На территории области банда начала свою деятельность кражей. Подобрав ключи, они проникли в аптеку города Синельниково и, кроме денег, забрали весь запас наркотических средств: морфий, опиум, промедол, пантопон, апикодин. Сейф открыли отмычкой. Для симуляции выбили изнутри оконное стекло.

Когда представители милиции явились на место происшествия, там уже битое стекло было убрано, а окно застеклено.

Дальше пошли грабежи и разбои один за другим. В селе Александровна банда ограбила магазин, тяжело ранив сторожа. Бандиты нанесли ему удар кинжалом в спину, похитили двухнедельную выручку из магазина — тридцать четыре тысячи рублей, рулоны мануфактуры и другие ценности. На месте происшествия — никаких следов, кроме двух пустых ампул из-под морфия, на которые никто в то время не обратил внимания.

После Александровки было совершено нападение на сторожа горбыткомбината в Новониколаевке. В сторожа бандиты трижды выстрелили, но, к счастью, не попали. Приметы бандитов старик с перепугу запамятовал.

Из горбыткомбината бандиты похитили: круглую печать, чистые бланки трудовых книжек, военные билеты на имя Дорошева, Иконникова, Габадулиева, пишущую машинку «Рейнметаллборзиг» и кассу с зарплатой рабочих — более тринадцати тысяч рублей.

Через какое-то время ящик для хранения денег нашли в лесопосадке, а рядом с ящиком обнаружили две пустые ампулы из-под морфия, которые тоже только значились в протоколе осмотра, а при деле их не было.

Затем бандиты ограбили кассира совхоза «Красный пролетарий», который вез рабочим зарплату на полевой стан. Его смертельно ранили в голову. Стреляной гильзы на месте нападения не обнаружили, но зато вблизи валялась этикетка с надписью «Апикодин».

Вскоре после этого банда совершила разбойное нападение на дежурного Лукьяновской МТС. Бандиты открыли дверной крючок конторы с помощью кинжала, связали дежурного и бросили в глубокий заброшенный колодец. Просто каким-то чудом тот остался жив.

На допросе дежурный показал: бандитов было двое — бородатый мужчина в военной форме, с автоматом, и женщина в черной маске.

Из МТС бандиты угнали полуторку, прихватив сейф, а в нем — четыре тысячи с лишним рублей. На месте преступления были обнаружены таблетки апикодина. Автомашину и разбитый сейф нашли в лесу под Новомосковском.



Из сведений о действиях банды яснее ясного вытекало то, что среди бандитов есть наркоман. Этот, на мой взгляд, немаловажный фактор должен помочь нам в поимке.

Своим мнением я поделился с товарищами. Каждый согласился со мной и в свою очередь предлагал искать другие, более существенные улики и следы.

До полуночи мы не сомкнули глаз. Да и не было ни у кого сна ни в одном глазу: спорили, предлагали, решали… Так всегда бывает, когда у следователя очень серьезное и срочное дело.

В разработанных нами мероприятиях мы предусмотрели очень многое. Принимая во внимание то, что банда имела в своем распоряжении автомобиль, мы решили обратиться ко всем автоинспекторам районов области с просьбой установить днем и ночью дежурство на дорогах и тщательно проверять подозрительные машины, предупредив, что бандиты вооружены. На помощь автоинспекторам подключить комсомольцев и охотников с ружьями. В каждом районе из работников милиции создать поисковые группы. Нам же необходимо немедленно побывать на местах нападений и грабежей и по крупице собрать вещественные доказательства, прочесать лес под Новомосковском, где, по предположениям, бандиты могли прятать угнанные машины. И главное — через сельские Советы решили обратиться за помощью к населению. Предполагалось, что если кто-то из бандитов местный, люди могли его узнать. И не только узнать, а и помочь нам задержать.

Под утро один из нас, Иван Михайлович Сомок, почувствовал недомогание — обострилась язвенная болезнь. Он прилег на диван, предлагая и нам часок отдохнуть.

Не успели мы даже приготовиться отдохнуть, как зазвонил телефон. Иван Михайлович взял трубку.

— Да, у меня, передаю, — ответил кому-то и передал трубку Бортникову.

— Слушаю, — насторожился Виктор Михайлович. — Хорошо, понял. Высылайте машину.

Мы догадались: банда.

Положив трубку, Виктор Михайлович быстро и коротко информировал нас:

— Час назад под селом Дубки совершено нападение на шофера грузовой автомашины, который остановился у реки, чтобы залить воду в радиатор. Бандиты ударили его в спину, свалив в воду, а сами сели в автомашину и скрылись. На место происшествия выехали: следователь районной прокуратуры, прокурор и сотрудники уголовного розыска.

Ивану Михайловичу довелось остаться, а я с Бортниковым уехал на место происшествия.

Когда мы приехали, осмотр уже заканчивался. Следователь Рябчик коротко доложил обстоятельства дела.

— Шофер в тяжелом состоянии доставлен в больницу. На месте происшествия, кроме ведра, которым водитель хотел зачерпнуть воды, ничего не обнаружено.

Виктор Михайлович, переговорив с оперативниками, уехал в село, чтобы организовать розыск преступников по горячим следам, а я решил еще раз осмотреть место. Присматриваясь ко всему вокруг, подошел туда, где лежал потерпевший. Изучая каждую примятую травинку вокруг, я почти у самой воды обратил внимание на еле заметный след обуви.

«След каблука женской туфли, — определил я. — Значит, при нападении на шофера присутствовала женщина».

«Кое-что для начала есть!» — обрадовался я своему открытию и тут же принялся обрабатывать след: бережно очистил его от травы, вымокал промокашкой воду, приготовил гипсовый раствор. Через полчаса слепок был готов. По нему я определил: каблук правой женской туфли тридцать восьмого размера. Самое же важное заключалось в том, что на слепке была видна примета — след от набойки, прибитой тремя гвоздиками и шурупом. Головки их были на треть истертыми.

— А я ведь тоже заметил этот след, но не обратил на него внимания, — виновато потупился следователь Рябчик.

Когда мы вернулись в Дубковский сельсовет, Виктор Михайлович встретил нас новым известием: в селе Томаковке банда ограбила магазин. Туда уже выехала оперативная группа из области.

Я предложил Виктору Михайловичу немедленно ехать туда, чтобы успеть раньше оперативников осмотреть место преступления и найти следы.

Виктор Михайлович согласился, и мы уехали.

Тридцать километров дороги одолели быстро, опергруппы еще не было, и мы с Виктором Михайловичем немедленно приступили к осмотру магазина.

В помещении царил хаос. Ящики с посудой опрокинуты, тюки дешевой ткани разбросаны по полу. Бандиты разбили керосиновую лампу и облили керосином стойки и пол.

«Готовились поджечь все, да сторож помешал», — подумал я. У самого порога на двери я обнаружил капли крови.

«Кто-то из преступников порезал руку», — мелькнула у меня мысль, и я взял эту кровь, чтобы специалисты могли определить ее группу.

Очень важной уликой были следы, оставленные на стенке деревянной веранды. Очевидно, погружая на машину вещи, преступники в тесноте ободрали краску на дереве. По-видимому, веранду красили трижды: сначала белой, потом голубой и зеленой краской. Кое-где на полу я увидел осыпавшуюся краску и подумал: «А ведь она могла прилипнуть и к подошвам обуви преступников, и даже могла попасть внутрь обуви».

У самой веранды мы обнаружили много-много колючек чертополоха. Нигде поблизости от магазина зарослей чертополоха не было. Значит, их занесли сюда бандиты.

Взяли мы образцы красок, а также выпилили кусок доски в том месте, где отпечатались следы обуви преступников.

Когда прибыла опергруппа из области, я доложил им о результатах работы, и все были довольны таким началом.

К этому времени с нашим поручением справился председатель сельсовета Слезно и явился к нам с интересными сведениями: у гражданки Заскоки несколько дней тому назад сняла квартиру женщина, которая назвалась Екатериной Сергеевной и сказала, что она новая учительница в их школе. Из вещей имела при себе большой чемодан и корзину. Молодая блондинка с крашеными бровями. Модно одета. Вчера к ней приезжал военный на мотоцикле. После обеда он куда-то уехал. Вечером и она уехала. Вернулась ночью. Сегодня утром снова к ней приехал тот военный и забрал ее с вещами. Хозяйка всполошилась, пошла к директору школы, но тот ответил, что никакой новой учительницы у них нет и не было. Тогда Заскока и обратилась к председателю.

Все это Слезко выпалил одним духом, потом подумал немного и добавил:

— Заскока говорила мне еще о том, что как будто ее квартирантка и этот военный делали себе какие-то уколы.

Сообщение председателя было ошеломляющим. Женщина и военный. Значит, и МТС, и аптека, и магазины дело их рук.

Немедленно поехали к Заскоке с обыском.

В комнате, где жила квартирантка, нашли таблетки апикодина, ампулы из-под морфия и промедола. Интуиция подсказывала мне: что-то должно быть еще. И я не уходил из комнаты. Рылся в постели, обшарил все углы. Как обычно в таких случаях, я пользовался лупой. Ползал по земляному полу, устланному соломой, присматриваясь к каждой соринке.

— Краска! Вот она! — почти выкрикнул я на радостях.

Да, это были микроскопические частички трехслойной краски, подобные тем краскам, которыми выкрашена веранда магазина. Среди соломы нашли мы и колючки чертополоха.

Перебрав всю подстилку по соломинке, мы нашли еще и бумажку, скатанную в трубочку. Развернули.

— Тайнопись! — воскликнул Виктор Михайлович и тут же прочитал: — «Зинуля! Я в Вятлаге. Готовлюсь дать тягу… Срочно привези военную форму моего размера, погоны сержанта внутренних войск… Забери в тайнике паспорт и военный билет Дворецкого. Не забудь и „мессер“. Адрес назовет податель письма». Листик не был исписан, дальше — чистое поле.

— Посмотрите лучше! — подал я лупу Бортникову.

Он тут же поднял несколько соломин, сжег их, собрал пепел и стал тереть им по чистому полю бумажки. Ожили буквы, слова…

Виктор Михайлович стал читать дальше:

— «…Есть знакомый надзиратель… Он тебе поможет. Запомни пароль: „Вы продаете беличьи шкурки?“ Он ответит: „Откуда они у меня? Я не охотник“. После этого оставь ему вещи и уезжай. Адрес его запомни. Не записывай! Уплати ему тысячу. Письмо обязательно уничтожь».

— Ну и конспирация! Почему же она не порвала письмо? — удивился кто-то из опергруппы.

— Женская беспечность, — ответил я.

— Нет, — возразил Виктор Михайлович. — Недоверие. Она решила держать своего дружка с помощью его записки в кулаке, возле себя. Видать, ревнивая.

Да, такая удача радовала нас. Половина дела, почитай, сделана, но, как гласит мудрая украинская пословица, — скажешь гоп, как перескочишь. Преступников необходимо еще поймать.

Я тут же предложил Виктору Михайловичу немедленно проверить все ориентировки о побегах из мест заключения и разыскиваемых всесоюзным розыском.

— Да, да, — поддержал меня Бортников. — Я имею это в виду. Как только вернемся в прокуратуру, займусь немедленно.

Но, к сожалению, быстро вернуться нам не пришлось. За первой нашей удачей последовала неудача, за которую каждый из нас был готов высечь себя. Мы допустили ошибку: квартиру Заскоки оставили без надзора. Утром соседи обнаружили ее зверски убитой в той комнате, где жила квартирантка.

Убийство было совершено молотком по голове. Множество ножевых ран на теле женщины свидетельствовало о том, что при жизни ее подвергали жестоким пыткам. Коленные суставы были превращены в кровавое месиво. На лице зияла глубокая поперечная рана, правый глаз выбит.

Положив чистый лист бумаги, я разжал кулак Заскоки, и из него выпал клок женских волос.

Ограбление здесь исключалось. Ни одежды, ни денег не тронуто. Вывод напрашивался сам по себе: месть. Но кто отомстил Заскоке? «Конечно, женщина», — ответил я себе мысленно. Вот и клок волос ее в кулаке погибшей. Она защищалась.

Судебно-медицинская экспертиза дала заключение о том, что смерть Заскоки наступила за пять часов до осмотра. То есть убийство совершено ночью.

Кто убил? Подозрение падает на бывшую квартирантку. И, наверное, это связано с потерянной запиской.

Еще и еще раз осматриваем квартиру, ищем свежие следы.

У самой двери на стенке отпечатки чьей-то ладони. След оказался пригодным для идентификации. На полу в крови отпечатки каблука женской туфли. С набойкой…

— Значит, она! Одна и та же женщина была здесь и в селе Дубки при покушении на шофера Гулько, — пришел я к выводу.

— Следовательно, два преступника нам уже известны: военный с бородой и женщина в маске, очевидно, жена или сожительница, — уверенно произнес Виктор Михайлович. — Кто же еще?

— А может, их только двое? — вмешался в наш разговор Климович из опергруппы.

— Не может быть, — возразил я. — Вдвоем погрузить на машину сейф трудно. К тому же не единожды…

— А шофер? Машиной кто управлял? — подключился к нам молодой член опергруппы Жбанов.

— Вести машину мог тот же военный, — объяснил я товарищам. — Ведь он приезжал на квартиру Заскоки мотоциклом, не исключено, что и машину он умеет водить.

Заканчивая осмотр квартиры Заскоки, мы обнаружили и тут следы наркотиков, а в соломе на земляном полу было полно колючек чертополоха — вот откуда они попали и в магазин.

Теперь нам остается одно: как можно быстрее найти и задержать преступников.

…В прокуратуру я возвратился поздно. У дверей кабинета Ивана Михайловича сидели двое: белобрысый мужчина и худенькая женщина с ребенком на руках. Как только я стал открывать кабинет, женщина вскочила.

— Мы к вам, — начала она нерешительно. — Примите, пожалуйста. Мы вас ждем целый день… Очень важное дело…

Я пригласил их в кабинет, предложил сесть и подошел к столу. На столе лежала записка. Иван Михайлович писал о том, что его забрала машина скорой помощи в больницу.

На руках у женщины заплакал ребенок. Пока она его успокаивала, я пристально изучал их.

Мужчина лет тридцати, ладно скроен, но какой-то растрепа: лохматый, заросший, на ногах у него запыленные кирзовые сапоги, одет в гимнастерку и галифе не по его росту.

«Неужели… тот бандит… Сам пришел с повинной?» — мелькнула мысль в голове, и я уже не спускал с него глаз.

Тем временем женщина успокоила ребенка и, обратившись ко мне, указала рукой на мужчину:

— Это мой, нашла на свою голову… Умом слаб. Занимает его у дружков своих, черт бы их побрал. Бандюги! Из-за них опозорил меня и весь наш род.

Женщина сделала небольшую паузу, вытерла носовым платком слезы и продолжила:

— Когда узнала такое, хотела руки на себя наложить, да дитя пожалела, как ему без матери-то…

Ребенок вдруг шевельнулся на ее руках, она быстрым движением вложила соску ему в рот, а затем повернулась к мужу.

— Ну-ка, выкладывай свою цацку! Наигрался, хватит!

— Будет тебе, Стеша… — посмотрел на нее мужчина виновато. — Я же сказал… Ан нет, тебе вынь да положь…

— Боишься? Глядите-ка вы на него… Я кому сказала, не то… — наступала она на мужчину.

Тот неторопливо положил на стул фуражку, вынул из левого кармана брюк горсть патронов высыпал их на стол, из правого кармана вынул пистолет системы «Вальтер», положил передо мной.

— Вот, — буркнул, — с повинной явился… Не желаю больше… — И все, ни слова больше не сказал.

— Ты что, язык проглотил? — вскинула на него жена быстрый взгляд маленьких зеленоватых глаз. — Храбрец! Рассказывай следователю!

Мужчина даже бровью на повел.

— Что сидишь, как воды в рот набрал? Мужик называется, — пристыдила его жена. — Все на меня надеешься? Ладно уж, объясню… Как-никак мужем доводишься. Фамилия наша — Задира, — обернулась она ко мне. — Его звать Степан, меня — Стеша. Познакомились мы в Харькове. Поженились. Жили дружно, душа в душу, жаловаться нельзя: честно трудился, получку исправно домой приносил, нигде не шлялся после работы. А тут, товарищ следователь, как будто его подменили… Запустил себя и хозяйство, стал неряшливый, дома не ночует… Я за него, окаянного, переживаю, не сплю. А вчера нашла его под трактором. Мотор работает, а он положил голову на колесо и задает храпака. Еле добудилась…

— Ну зачем ты это, Стеша? — Степан метнул на нее укоризненный взгляд.

— Что, не нравится? — строго взглянула на него жена. — Слушай и не перебивай. — Она наклонилась к ребенку, ловкими движениями перепеленала его и со вздохом продолжила: — Разбудила наконец-то и не выдержала… влепила ему оплеуху… раз и еще раз, аж ладони онемели. Потом расплакалась. Успокаивать стал, просить, на коленях стоял… Привела домой, спать уложила. Когда раздевался, приметила, как под подушку что-то сунул. Он уснул, а я рукой под подушку. Пистолет! Вот этот, — кивнула она на стол. — Это в нашем-то доме?! Отец мой сложил голову на фронте… За нас… А он… Растолкала его, схватила дочку на руки и кричу: «Застрели нас, но других не тронь!» Он, как вихрь, заметался по хате… Одним словом, решили мы прийти к вам… Вы уж извините, если что не так… Теперь я пойду, а вы беседуйте тут. — Она повернулась к мужу и, не глядя на него, тихо, но решительно сказала: — Расскажи все товарищу следователю, как мне рассказывал. — И, простившись, ушла.

Убрав со стола пистолет и патроны, я решил позвонить Виктору Михайловичу, чтобы пригласить его и себе, но, видно, не было его в кабинете.

Положив трубку, обратился к Степану:

— Расскажите вкратце о себе, а потом о том, что случилось.

Степан говорил, словно тяжелые камни ворочал.

…Вырос в селе. Только кончил семилетку — началась война. Отец ушел на фронт. А в село пришли фашисты. Голод, холод, издевательства… Его хотели вывезти в Германию. По дороге бежал. Скрывался. Когда Красная Армия освободила их село, пошел в военкомат. Как ни просился, в армию не взяли по состоянию здоровья. Окончил курсы трактористов. Работал в колхозе. Женился. Все шло у него хорошо. Но однажды заночевал в поле, у трактора, чтобы утром раньше начать обработку пара. Только уснул, кто-то будит. Проснулся. Рядом мужчина с автоматом. «Вставай, — говорит, — пойдем на операцию… Посты проверим». Видит Степан: военный, спорить не стал. Оделся. Военный увидел его замасленную фуфайку, махнул рукой, подожди, мол, не одевайся, и ушел в лесопосадку. Степан слышал, как он там с кем-то говорил. Вроде бы женский голос, потом дверцы автомашины хряпнули. Степан почуял неладное, но с места не двинулся. Пришел военный, бросил ему военную форму и велел быстро переодеться. Когда Степан переоделся, военный велел ему идти на Александровну и сам сопровождал его с автоматом. Следом за ними ехала легковая автомашина. Какой марки и кто вел ее, Степан не разглядел. В Александровне у магазина военный сунул ему в руку пистолет и приказал: «Никого не подпускать! В случав чего — стрелять».

Удрать Степан не решился, машиной его могли быстро догнать. Прошло не болев получаса. Неслышно подъехала машина, военный высунулся из нее, втиснул Степану в руки пачку денег. «Это тебе за труды! — шепнул. — Пистолет тоже возьми себе и вот еще патроны, — подал ему целую горсть. — Понадобишься — кликну. Только не вздумай заявить, истреблю тебя и семью». И уехал.

— Что случилось, того уже не воротишь, — Степан тяжело вздохнул, заканчивая рассказ. — Через какое-то время он нашел меня. Снова предлагал «дело прошарашить». Отказался, больным прикинулся. Потом слухи пошли: банда объявилась. Свет мне не мил стал, места себе не находил, но прийти к вам и рассказать боялся… Жена заставила. Она у меня золотой человек, душа у нее, что родниковая вода, чистая.

Я наконец-то дозвонился Виктору Михайловичу. Тот немедленно зашел к нам.

Степан сидел, низко опустив голову, охваченный чувством жгучего стыда.

Виктор Михайлович попросил его назвать приметы бандита.

— Высокого роста, худощавый, припадает на левую ногу, слегка заикается. Часто говорит «эко, парень». Больше ничего не помню, темно было.

Я пристально, с надеждой взглянул на Виктора Михайловича, и тот, поняв мой замысел, утвердительно кивнул. Степан был единственным человеком, который видел бандита, и поэтому я решил использовать его для поиска преступников.

— Помогите нам. Человек в форме военного — опасный бандит, — обратился я к Степану.

Степан, не ожидая такого, вскочил, не зная, куда себя деть.

— Я понимаю. А вы верите мне?

— Конечно, — кивнул я. — Верим и надеемся, что вы поможете.

Виктор Михайлович позвонил дежурному, и через несколько минут в кабинет вошел лейтенант милиции Лапша. Виктор Михайлович представил его Задире.

— Все, что узнаете, докладывайте Станиславу Петровичу. Теперь многое зависит от вас.

— Спасибо, я оправдаю доверие, — словно ожил Задира.

— Ну, а теперь идите. Будьте осторожны, — предупредил его Виктор Михайлович.

Уже у выхода Задира остановился.

— Деньги те я растратил. Понимаете, с горя запил… Я их верну до копеечки… Там их было триста рублей.


Прошла неделя. А у нас никаких результатов. И от Степана Задиры ни слуху ни духу.

— Напрасно доверились ему, подведет, — беспокоился Виктор Михайлович.

— Не думаю, я ему верю, — возражал я.

— И пришел он к нам, так сказать, не по своей воле. Жена привела. Это говорит само за себя.

Я не успел ответить Виктору Михайловичу. Зазвонил телефон. Трубку снял Виктор Михайлович. Звонил дежурный. Выслушав его, Бортников сердито бросил в трубку: «Эх, шляпы, упустили!» — и велел немедленно прислать машину.

Я не стал спрашивать, что случилось, он сам рассказал:

— Полчаса назад к милиционеру, дежурившему в центральном универмаге, подошел гражданин, у которого бандиты угнали автомашину, и шепнул ему, что машина его сейчас стоит возле магазина. Пока тот выяснял обстоятельства, из универмага вышли женщина с мужчиной в военной форме, сели в эту машину и укатили. Организовали погоню, милицейская машина нагнала легковушку на мосту, но бандиты дали очередь из автомата. Есть раненые. Вот такие дела.

Пришла машина. Мы с Виктором Михайловичем поехали на место происшествия.

На деревянном мосту через Днепр столпотворение. С большим трудом пробились к месту, где, уткнувшись в деревянный бордюр, стоял милицейский газик. В переднем стекле шесть пробоин. Водитель ранен в руку, один милиционер — в голову. Их увезла «скорая помощь». Второй милиционер на попутной машине бросился преследовать бандитов.

Пока мы осматривали место происшествия, тот милиционер, что догонял преступников, вернулся. Он рассказал, что за околицей у машины, на которой ехали преступники, спустила камера заднего ската, и они бросили машину на обочине. Сами же будто сквозь землю провалились.

Мы немедленно поехали туда.

В брошенной бандитами машине обнаружили пишущую машинку «Рейнметаллборзиг», самодельный кинжал, кассету-рожок к автомату с двадцатью патронами, паспорт и служебную книжку военнослужащего Филиппова Ивана Дмитриевича, паспорт на имя Дворецкого Германа Савельевича, копию предписания, отпечатанного на машинке, следующего содержания: «Сержанту Дворецкому Г. С. прибыть, согласно командировочному удостоверению, в Днепропетровскую область, в с. Краснополье, проверить, проживает ли там гр. Балковой Антон Яковлевич, и если таковой находится по этому адресу, оформить через прокурора города, согласно опознавательному листу № 89–90, арест Балкового». Подпись: «Начальник штаба Леонов, начальник следственного отдела Озеров».

— Липа, — махнул рукой Виктор Михайлович и передал документ мне.

Я тут же решил проверить, не на этой ли машинке он напечатан.

Сходство шрифта абсолютное. «Предписание» напечатали на похищенной в быткомбинате машинке.

В паспорте на имя Дворецкого я обнаружил подмену фотокарточки, поэтому предложил срочно размножить фотокарточку и вручить каждому оперативному работнику. Ведь это был действительный портрет бандита!

В багажнике автомашины нашли шкатулку с деньгами — свыше двадцати тысяч рублей, несколько пар карманных и ручных часов, круглую печать Николаевского горбыткомбината, два ордена — Красной Звезды и Славы, а также орденскую книжку на имя Филиппова. Под сидением оказалась связка ключей, отмычки, парик, борода и усы, черный платок с прорезями для глаз, носа и рта; под ковриком — шесть автомобильных номеров, в том числе два пожарных и санитарный, давно списанные милицией.

Окончив осмотр, мы собрали весь состав группы.

Я коротко доложил о последнем происшествии, отметил упущения в работе и изложил свои планы на ближайшие два-три дня.

Виктор Михайлович подробно довел до всех план розыскных мероприятий. Учитывая поступающие предложения, он на ходу корректировал план.

Но часто бывает в нашей работе, что наилучшим образом составленные планы ломаются и перестраиваются в один миг. Так получилось и теперь.

Из Улан-Удэ пришла шифровка: «Филиппов проходил службу в саперных частях, демобилизован и отбыл к себе на родину в Ильинский район Великолукской области».

Немного погодя получили еще одно сообщение: «28 октября 1949 года в реке около поселка Малаховки Московской области обнаружен труп Филиппова Ивана Дмитриевича. В области головы и спины — тринадцать колото-резаных ран, края которых обоюдоострые».

Получив такие данные, я сразу же решил лететь в Москву, чтобы ознакомиться с этим делом. Но перед поездкой вызвал к себе судебного эксперта Коршенбойма. Я знал его как высококвалифицированного специалиста.

— Илья Саввич, скажи мне, чем был убит Савочкин? Помнишь, в Александровне? — спросил его.

— Кинжалом, — тут же ответил Коршенбойм. — Я же писал об этом в заключении и размеры его указал.

Я достал из сейфа кинжал, обнаруженный в автомашине, показал эксперту.

Илья Саввич осмотрел его и сказал:

— Конечно, он. Помню даже, как ограничитель отпечатался на коже потерпевшего. А теперь дайте мне, пожалуйста, линейку. — Измерив лезвие кинжала, произнес вслух: — Ширина лезвия три сантиметра, длина — тринадцать. Такой же длины был раневой канал на трупе Савочкина.

— Илья Саввич, вы считаете, что этим кинжалом убит Савочкин? — спросил я.

— Да, — ответил эксперт. — Я в этом совершенно уверен. Видите ли, на лезвии имеются характерные задирки в виде вилочки. Если этой стороной кинжал касается кости, то на ней остаются трассы и частички металла. Помнится, у Савочкина было повреждено ребро, и я выпилил кусочек и законсервировал. Я сейчас проверю. Можно кинжал взять с собой? — попросил Илья Саввич.

— Пожалуйста, — разрешил я. — Но завтра верните, я его возьму с собой.

Минут через сорок Илья Саввич позвонил мне и сообщил, что на кусочке ребра — следы этого кинжала.

На следующий, день я вылетел в Москву, а оттуда на попутной автомашине добрался до района.

По поводу обнаруженного трупа Филиппова там было возбуждено уголовное дело, но следствие проведено небрежно и преждевременно приостановлено.

В деле имелся единственный протокол допроса свидетеля Коврыжкина, в котором записаны следующие показания: «26 октября я находился на Курском вокзале. Ожидал поезда. Рядом со мной расположились двое военных, оба под градусом. Один с погонами внутренних войск, другой, связист или сапер, был старше своего товарища. Видать, бывший фронтовик. На груди орден Красной Звезды, орден Славы и медали. Оба они ждали поезда. Под вечер военный в форме внутренних войск согласился проводить своего коллегу на Смоленский вокзал. Забрали свои чемоданы и ушли. Больше я их не видел».

Изучив дело, я пришел к выводу, что в форме внутренних войск был бандит по фамилии Дворецкий. Это он убил Филиппова, это он делает оголтелые налеты в Днепропетровской области.

Поскольку труп Филиппова забрали родители и похоронили у себя на родине, мне пришлось ехать туда. С участием местного эксперта я произвел эксгумацию трупа и, как и предполагал Коршенбойм, на позвоночнике погибшего установил трассы от кинжала. Таким образом я установил, что убийство Филиппова и Савочкина совершено кинжалом, найденным в машине, которую бросили бандиты.

Допросив родственников, изъяв необходимые документы и забрав с собой дело об убийстве Филиппова, я возвратился домой.

За время моего отсутствия появились кое-какие новости. Во-первых, были найдены место жительства Дворецкого и сам Дворецкий Герман Савельевич. От него поступило очень важное сообщение: еще в военное время у него в поезде где-то между Омском и Новосибирском были похищены документы.

Во-вторых, установлено, что из одного из лагерей бежал опасный преступник Красницкий, он же Воронцов, он же Донцов, он же Васильев Герман Александрович, 1918 года рождения, трижды судимый за бандитизм, убийство, грабежи и изнасилование.

В течение месяца оперативники охотились за Красницким, но тот нигде и никак себя не проявлял. Мы уже думали, что он покинул пределы области.

Не было сведений и от Степана Задиры. Меня уже начинали грызть сомнения: а вдруг подвел, предупредил бандита, и теперь скрываются оба.

Не знал я в тот момент, где волчье логово Красницкого. Не знал и о том, что Степан Задира сейчас один на один подбирается к этому логову.

Бандит тем временем, до бешенства разъяренный наркотиками, метался из угла в угол в чужой квартире, и перед его обезумевшими глазами, как в калейдоскопе, менялись картины… Отец, ярый кулак, с раннего детства воспитывал в нем дикую ненависть к Советской власти. Вот он вместе с ним во время коллективизации сжигает скирды колхозного хлеба, травит скот, стреляет из обреза в активистов, поджигает хаты… Тюрьма. Лагеря в Сибири. Побег. Снова убивал, грабил, мстил даже грудным младенцам. И снова тюрьма, и снова побег.

«Нет выхода. Нет, нет!..» — стучало в его голове. Как волк слышит запах металла, исходящий от капканов, так этот матерый преступник чуял безысходность своего положения. Он судорожно хватался за автомат, приставлял ствол к виску и тут же отбрасывал его в угол.

«Жить, жить, жить!» — стонал он, обливаясь потом от страха. Дрожащими руками доставал из полевой сумки ампулы морфия, шприц и колол себя в ногу… Страх уплывал, таял, как туман над озером. Наступала беспечная апатия, полнейшее безразличие ко всему. Тело его делалось легким, невесомым, голова почти нечувствительной. Он повалился в постель, смежил веки и минут пятнадцать, пока морфий не растворился в клетках его организма, лежал, не шелохнувшись, как будто прислушиваясь к себе.

«Прижившись», морфий возбудил в нем активность, желание действовать. Отравленное морфием воображение рисовало перед ним кошмары. Красницкий встал, взял в руки автомат и стал целиться в окно.

Именно в этот момент на пороге его логова и появился Задира. Зашел и с улыбкой воскликнул:

— Здорово, дружище! Не ждал? — и протянул ему руку.

Красницкий не сдвинулся с места, только наставил на Степана автомат.

— Выследил, гад! Легавая харя! Эко, паря, влип? Немедленно к стенке! Руки вверх!

— Не дури, Герман! Никто за мной не топал, не наследил я, — снова улыбнулся Задира. — Я к тебе с душой… Собака помнит, кто ее кормит. Короче говоря, куда клинья, туда и рукава. Так и я… Мне ничего не остается. С тобой ведь связан одной веревочкой.

Красницкий прервал его, выпустив очередь из автомата. Пули одна за другой сбивали штукатурку чуть выше головы Задиры.

— Говори сейчас же, кто тебя послал? — бушевал Красницкий. — Где оружие, которое я тебе дал? Брось на пол.

— Нешто не понимаешь, голова ты садовая? Куда мне деваться-то было. С работы выгнали, дома жизни нет, — шелком стелился пред ним Задира.

— Доказательства! — потребовал Красницкий.

Задира понял, что Красницкий не думает его убивать, и продолжал юлить:

— Я сам, как есть, перед тобой, такую даль тянулся, о каких доказательствах ты еще спрашиваешь…

Красницкий неожиданно опустился на скамейку и закрыл глаза. Автомат положил на колени. Видно, активная фаза действия морфия прошла, сейчас требовался сон.

Задира был в недоумении. «Что с ним? — думал он. — Плохо вдруг стало, что ли? А если…» — Он тихонечко опустил руки и неслышно переступил с ноги на ногу.

Красницкий поднял на него блеклые, словно выцветшие на солнце глаза.

— Цыц! — прошипел сквозь пену у рта.

Задира снова прижался к стенке. «Схватить за шею и… Успею ли? А вдруг кто-то войдет… С кем он здесь? Дурак, надо было понаблюдать за этим гнездом. Может, это место охраняется…»

А угнездился Красницкий в самом деле в удобном месте. Это был маленький хуторочек в Запорожской области, отрезанный от всего мира глухим простором и бездорожьем.

На хуторке было всего четыре хаты. Крайняя изба на отшибе принадлежала дальним родственникам его сожительницы Зины — неким Думало.

Здесь, в укромном местечке, Красницкий и намеревался пересидеть время его розыска, а потом перебраться на Кавказ, в горы…

О том, что уходит на хутор, он не сказал даже Зине. Почему-то в последнее время не мог положиться и на нее. И вдруг на тебе — этот гусь лапчатый нашел его.

В полусонном состоянии раздумывал Красницкий об этом, не зная, что Задиру навели на след подростки, мелкие воришки, которых Красницкий и в уме-то не держал, хотя временами и привлекал их к своему промыслу.

«Пора», — решил Задира и шагнул вперед, всматриваясь в белесые ресницы Красницкого. Грянул выстрел. Задира схватился за ногу. Сквозь пальцы струилась кровь.

— Псих ненормальный! — крикнул Задира.

— Что, боишься смерти? — хохотнул Красницкий. — Мразь этакая! Считай, что тебя уже нет на этом свете.

— Что посеешь, то и пожнешь, — огрызнулся Задира.

— Ах ты дрянь, кисляк! — ошалел бандит. В глазах у него все путалось, перекрещивалось, цвет сливался в одну массу. Он схватил Задиру за шиворот и поволок.

— Прыгай! — рявкнул Красницкий, отодвинув ржавые засовы на крышке погреба. — Тут тебя живьем крысы съедят, никто и не узнает, что был такой, — оскалил он желтые, давно не чищенные зубы.

Задира больно ударился раненой ногой о что-то острое и, еле сдерживая стон, попросил:

— Не бросай меня здесь, слышишь?! Перевяжи рану. Видишь, кровью истекаю!

— Сдохнешь скорее, — желчно заявил Красницкий и захлопнул крышку на засовы.

Стало темно. Задира зажег спичку и огляделся. Это был заброшенный земляной погреб. Стены его сплошь изрыты, покрыты плесенью.

Осмотрев рану, он успокоился. Рана не была опасной. Оторвав рукав рубахи, Степан забинтовал ее.

В погребе, кроме старой кадушки, опрокинутой вверх дном, ничего не было. Задира отодвинул ее от стенки, сел на нее и погрузился в раздумья. Что делать? Самому вылезть из погреба невозможно. Металлические засовы отсюда не сорвешь. От перенапряжения и потери крови тошнило, стучало в висках.

В темноте забегали крысы.

Задира зажег спичку и начал их считать.

— …Две… четыре… пять… восемь… десять. Пошли, пошли! — кричал он, бросая в них горящие спички.

Не тут-то было! Крысы не боялись ни голоса, ни спичек, лезли к ногам. Запах свежей крови дразнил их.

Степан вспомнил, что, падая в погреб, он о что-то острое ударился ногой, и стал шарить руками по земляному полу. Вот нащупал конец железного шкворня и с силой потянул его на себя.

Шкворень не поддавался. «Нет, во что бы то ни стало шкворень надо вытащить, — решил Степан. — Он мне пригодится и против крыс, и против Красницкого».

Задира стал расшатывать шкворень и наконец, устав до изнеможения, вытащил его. Шкворень был около метра длиной и толщиной в три пальца. Теперь можно воевать с крысами, которые к утру так обнаглели, что стали прыгать на него. Задира не выдержал, снял сапог и бросил на землю. Послышался треск и невероятный писк. Голодные крысы ели сапог, отнимая друг у дружки.

Ночь Степану показалась вечностью. Нога распухла, на нее нельзя было стать. Голова гудела, тело ныло, как побитое.

Он не мог определить, день на улице или еще ночь, поэтому вздрогнул от неожиданности, когда над головой заскрежетали засовы и в светлом проеме показалась лохматая голова Красницкого.

— Вылезай! — загремел он лестницей. — Дело есть.

Преодолевая невыносимую боль, Задира еле вылез из погреба. Увидев в руках у него шкворень, Красницкий опешил.

— Откуда он у тебя? Брось!

— Это от крыс, — еле вымолвил Задира.

В квартире Красницкий пригласил Задиру позавтракать, налил ему стакан самогона.

— Выпей — ума прибавится.

Задира взял стакан и на секунду словно оцепенел. «A что, если стаканом по голове — и за автомат?» — пронеслось в его голове.

— Пей, не бойся, не отравлю! Потом поговорим, — ехидно улыбнулся Красницкий.

Задира решился. Сделав вид, что пьет, резко повернулся и ударил стаканом Красницкого в лицо.

Тут же дюжим пинком Красницкий сбил его с ног и стал топтаться на нем. Наносил удары в живот, в голову, раненую ногу.

— Скажи, слизняк, кто тебя подослал ко мне? Признаешься — отпущу! Будешь запираться — растопчу!

Задира молчал. Он и не мог уже говорить. Изо рта и из носа у него сочилась кровь.

Красницкий сделал перерыв, принял новую дозу наркотиков и в исступлении снова стал бить Задиру, пока тот не потерял сознание. Тогда Красницкий снова бросил его в погреб.

…В тот же день на хуторе появились работники милиции, окружили дом, но Красницкого и след простыл. В погребе нашли окровавленного Задиру в бессознательном состоянии и отправили в больницу.

К вечеру домой явились хозяин с хозяйкой. Увидев работников милиции, хозяин всполошился:

— Что случилось?

Ему рассказали.

— Да что вы говорите? — возмутился Думало. — Вот подлец! Ведь это муж нашей племянницы Зины. Смотри, какой сволочью оказался…

— Скажите, есть ли у него еще родственники? спросил руководитель группы старший лейтенант Климович.

— Есть, — ответил Думало. — В Новомосковском районе живет двоюродная сестра Зины — Клавдия Кусий. Забыл только, как называется село. Вроде бы Запашное. В селе Вольные Хутора проживает мать Зины, но они в ссоре. Туда им дорога заказана.

Составив протокол осмотра и допросив Думало, Климович со своей группой собирался уезжать, когда к нему несмело подошел сосед Думало, назвался Васиным и рассказал:

— Вчера я пошел к колодцу, слышу, в доме соседа будто кто-то стреляет из автомата. Я подкрался к окну. Вижу, там военный с автоматом. Что за человек? Сосед уехал, а в доме чужой. Ну, я бегом в сельсовет. И рассказал председателю. А тот не поверил: тебе, мол, померещилось. Не такой дурак, говорит, Думало, чтобы посторонних пускать… Сегодня я вышел утром к скотине, гляжу, а тот военный вышел из хаты Думало с каким-то свертком — и в балочку. Я за ним. Но упустил. В кустах он как сквозь землю провалился. И на хутор больше не вернулся, я наблюдал.

— Покажите то место, где вы его потеряли, — попросил Климович.

Васин повел его в балку. Там под кустом шиповника они обнаружили автомат, завернутый в мешковину. На нем — следы окровавленных пальцев. Номер автомата спилен.

Захватив с собой оружие бандита, Климович попросил Думало поехать с ним в Новомосковский район к родственнице Зины Клавдии Кусий. Думало охотно согласился и даже предложил Климовичу переодеться в гражданское. Так, мол, будет надежнее.

В квартиру Кусий зашли вдвоем. Думало представил Климовича как своего соседа. Разговорились. Клавдия накрыла стол. Климович осторожно прошел в спальню. В углу заметил женские туфли. Одна туфля лежала боком.

«Набойка! С тремя гвоздиками и шурупом», — чуть было не выкрикнул Климович.

— Где же Зина? — поинтересовался Думало, уловив замешательство Климовича.

— У соседки. Увидела вас и застеснялась. Позвать? — спросила Клавдия.

— Не надо, — поняв взгляд Климовича, произнес Думало.

На комоде в квадратной рамочке Климович увидел фотографию мужчины. Взял ее в руки.

— Кто это? — спросил хозяйку.

— Муж Зины, Геннадий. Приезжал недавно, привез ее барахло, — ответила Клавдия. — А в чем дело, может, что случилось? — тревожно взглянула на него хозяйка.

— Бандит он. Мы его ищем, — объяснил Думало. — И Зину тоже.

Климович разрезал рамочку и извлек оттуда пожелтевшее фото. На обороте было написано: «Зинуле от покорного слуги Генриха».

— Теперь пора, — сказал Климович, перекладывая пистолет в боковой карман пиджака. — Ведите к соседям, — обратился к Клавдии.

— А я? — вскочил Думало.

— Сидите здесь и наблюдайте. Может, и тот бандит появится. Если махну рукой — бегите на подмогу, — бросил на ходу Климович.

Соседка Клавдии Кусий жила через дорогу, и они через три минуты зашли к ней.

— Здравствуй, Мария Филипповна! Можно к тебе? — обратилась Клавдия к соседке. — Извини, это к тебе… мой знакомый… хочет о чем-то спросить. А где Зина?

— В соседней комнате, мои вышивки рассматривает, — весело ответила соседка и позвала: — Зина! К нам гости, выходи!

Но Зина не откликнулась.

— Зина! Тебя тетка спрашивает, — позвала вторично Кривцун.

Климович догадался, что Зина выбралась через окно, и, ни слова не говоря, выскочил следом.

В конце огорода он увидел женскую фигуру, прошмыгнувшую в заросли кукурузы. Побежал следом. Женщина заметила его и бросилась к реке. Климович за ней, но не успел, Зинаида была уже на той стороне. Примерно в трех километрах от реки виднелся лес.

«Догнать во что бы то ни стало!» — решил Климович и бросился бежать изо всех сил. Расстояние между ними сокращалось. Заметив это, женщина вдруг свернула влево, к лесопосадке. Климович понял ее хитрость и побежал наперерез.

— Стой! Стрелять буду! — хотел он остановить убегающую, но та вдруг, вскинув пистолет, выстрелила в Климовича. К счастью, пуля пролетела мимо. Климович залег в рытвине. Зинаида продолжала стрелять.

— …Два, три, четыре, пять, шесть, — считал выстрелы Климович. Остался последний! «Теперь пора!» — скомандовал он себе и поднялся, чтобы бежать к бандитке. Но та вдруг выбросила из пистолета пустую обойму, достала из-за пазухи запасную и попыталась вставить ее в магазин. Увидев это, Климович со всех ног бросился к ней. Зинаида нервничала, обойма ее не слушалась, и она швырнула ее и пистолет в Климовича.

— Не подходи! Горло перегрызу! — хрипела с пеной на губах.

— Ну зачем так? Бежать больше некуда. Спокойно, пожалуйста… — приближался к ней Климович.

На помощь Климовичу подбежал Думало.

— Эх ты, сучка, доигралась!

Зинаида больше не сопротивлялась, протянула руки к Думало, и тот стянул их веревкой.

В присутствии понятых в комнате Зинаиды были изъяты туфли с железными набойками, поддельные печати, денег тридцать семь тысяч рублей, поддельные паспорта на фамилии Захарченко Зинаиды Григорьевны, Старовер Зинаиды Степановны, Донченко Геннадия Савельевича и поддельное свидетельство о смерти Красницкого Германа Александровича.

— Кого это вы похоронили? — спросил Климович, показывая свидетельство о смерти Красницкого.

— Того, кого вы ищете! Опоздали! Он уже на том свете! — вспыхнула Зинаида.

— Воскрес, — коротко бросил Климович.

— Вчера мы его видели собственными глазами, — вмешался в разговор Думало.

— Он ни в чем не виноват! — быстро переключилась Зинаида. — Все это я! Но вы из меня ничего не вытянете! Слышите? Я вам ничего не скажу!

В тот же день Зинаиду Суховей доставили в областную прокуратуру. Допрашивал я ее с Виктором Михайловичем.

Вела Зинаида себя развязно, часто вскакивала, перебивала, бранилась, а потом и вовсе отказалась давать какие-либо показания.

Получив санкцию на арест, мы отправили ее в тюрьму.

На последующих допросах Суховей старалась всеми силами выгородить Красницкого. Часть преступлений, не связанных с убийством, она взяла на себя. Зато всех родственников, у которых прятала награбленные вещи, выдала не заикнувшись.

Время шло, и следы Красницкого потерялись. В области стало тихо. Но быть спокойным невозможно, пока опасный преступник на свободе.

Мы объявили всесоюзный розыск особо опасного рецидивиста, приняли дополнительные меры по усилению охраны материальных ценностей. Мы с Виктором Михайловичем разделили область на секторы и в каждом из них вели неусыпный надзор. Оперативная служба работала четко, организованно.

И вот однажды с участковым милиции Майбородой забрался я в самый отдаленный хутор одного из наблюдаемых секторов. На этом хуторе, как подсказали нам люди, проживала дальняя родственница матери Зинаиды Суховей.

Поздно вечером добрались мы к хутору. Зашли в сельсовет. Навели соответствующие справки и решили заночевать. Уморенные длинной дорогой и полуденным зноем, собрались было лечь, когда в сельсовет пришел семидесятилетний колхозник Иван Карпович Олейник и сообщил нам, что у его соседки Бобрик, которая живет одна-одинехонька, скрывается посторонний, нехуторской человек, он у нее только ночует, а рано утром уходит в лесопосадку. «Ради него, мне думается, соседка стала раньше всех на хуторе доить корову», — заключил старик.

Это сообщение нас насторожило. Сон и усталость как рукой сняло. Начали ломать головы, как нам быть и что предпринять. Сумеем ли мы вдвоем взять бандита? Вызвать из района помощь быстро нельзя: на хуторе нет телефонной связи. Послать нарочного — упустим время. Решили брать бандита вдвоем. План у меня был прост. На рассвете, как только Бобрик сядет доить корову, мы — в дом. Красницкий не догадается, подумает — хозяйка. Мы его и накроем в постели.

— А теперь пойдем к дому, изучим обстановку, выберем место для засады, — предложил я Майбороде.

Ночь стояла темная, хоть глаза выколи. Робко накрапывал скудный дождик. Хутор уже спал. С наслаждением вдыхая ночную свежесть, тихо шли единственной хуторской улицей. Вот и крайняя хата.

— Она, — прошептал Майборода.

Обогнули усадьбу и вышли к огородам.

— Да, местечко подходящее, — тихо произнес я. — Сразу за огородом узенькая лощинка, а за ней подлесок.

— И хозяйка подходящая. Муж ее — ворюга, из кулаков. В заключении сейчас, — коротко информировал меня Майборода.

Двор Бобрик огорожен частоколом. Большой сад. На задах курятник. Возле курятника столб, к которому привязана корова. Чуть в сторонке раскосматилась бузина. Мы решили там и сделать засаду. Из зарослей бузины хорошо просматривался двор, и в избу оттуда легко проникнуть.

Майбороде довелось трижды бывать в избе Бобриков с обыском. Знал он там каждый уголок.

— Думаю, — сказал он мне, — Красницкий обосновался на кухне. Там есть лежанка, у самой двери. Оттуда есть выход в сени и отдельный — в сарай. Зайдем к нему из сарая. Я пойду первым, а вы за мной.

Я улыбнулся, поняв его: предостерегает меня от опасности.

В доме Бобрик было тихо. Дождь под утро усилился, и мы промокли насквозь. Казалось, что время остановилось и ожиданию нашему конца-края не будет.

Мало-помалу начало сереть. Близился рассвет.

Скрипнула дверь. Вышла старуха с подойником. Мы подождали, пока она уселась доить корову, и, обнажив пистолеты, поползли к дому. Зашли в сарай. Дверь в кухню плотно прикрыта. Майборода быстрым движением отворил дверь и громко скомандовал:

— Руки вверх!

Я видел, как Красницкий поднимал голову, и, опередив его, сунул руку под подушку. Миг — и пистолет был у меня.

Остальное мы сделали, как и наметили: я накинул петлю на ноги Красницкого, а затем связал руки. Когда Бобрик вошла в дом, он уже лежал связанный на полу.



На первом допросе Красницкий отказался давать показания, ссылаясь на плохое здоровье, а через два дня заявил:

— Я подданный Соединенных Штатов Америки. Разведчик. Заброшен в Советский Союз для выполнения важного задания, а поэтому прошу передать меня органам государственной безопасности.

— Чепуху несете, — рассмеялся Виктор Михайлович. — Ведь мы все знаем.

— Врать мне ни к чему, — стоял на своем Красницкий. — В войну я попал в плен к немцам, и они меня завербовали. Учился в разведшколе возле Берлина, работал там инструктором. Пришли американцы. Переманили. Теперь служу им. Можете проверить, все подтвердится…

— Все? А теперь послушайте нас, — обратился к нему Бортников. — В Германии вашей ноги не было, потому что в армии вы не служили, все время находились в местах заключения. Вот справка. Вы кулацкий сын. Вашего отца раскулачили в 1934 году. И вы поклялись мстить за это Советской власти. В войну люди проливали кровь, а вы, бежав из лагеря, грабили, занимались разбоем, отнимали последнее. Сейчас люди залечивают военные раны, восстанавливают хозяйство, рук не хватает, а вы, здоровенный оболтус, грабите их, убиваете.

— Я не грабил, я возвращал свое, — взъерошился Красницкий.

Допрос продолжался несколько дней, и Красницкий наконец все рассказал правдиво. Его показания полностью подтвердились собранными по делу доказательствами. Зинаиду Суховей он защищал:

— Она жертва. Не судите ее. Вся ее жизнь — страх… Она мне служила, как собачонка…

Но перед судом стали не только Красницкий и Зинаида Суховей. Были привлечены к ответственности и те, кто их укрывал, прятал награбленное, способствовал совершению преступлений.

Все получили по заслугам. Законы Советской власти справедливы и суровы.


Загрузка...