ВЕРИТЬ ЧЕЛОВЕКУ

Как-то в конце рабочего дня ко мне в кабинет вошел без стука мужчина лет двадцати пяти. Был он среднего роста, худощавый, курносый, одет в вылинявшую и аккуратно заштопанную робу. Серые глаза его посмотрели на меня из-под желтых соломенных бровей каким-то просящим о помощи взглядом. Нерешительно подошел к столу, медленно уселся на стул и, неотступно глядя на меня, снял фуражку.

Я понял: передо мной человек, отбывший срок наказания.

— Слушаю вас, — сказал я и в свою очередь посмотрел на него внимательно и доверительно, побуждая его к откровенности.

Мужчина порылся во внутреннем кармане робы, достал вчетверо сложенный листок бумаги, протянул мне.

— Вот, моя биография.

Развернув листок, я прочел:

«Справка. Выдана гр. Матюку Павлу Никифоровичу, 1927 года рождения, осужденному за кражи к 6 годам лишения свободы. Освобожден… и следует к избранному месту жительства в с. Павловку Харьковской области…»

— Зачем в наших краях? — спросил я.

— Вот как, и вы боитесь, что за старое возьмусь? Да, был паразитом, был, но не хочу быть, не хочу, слышите?! Все боятся. Решил кончить, завязал я! Навсегда! Крышка! — горячо говорил он. Потом, как будто спохватившись, тихо добавил: — Извините за резкость.

— Ничего, ничего, я вас понимаю. Но и вам обижаться на людей не стоит. Бороться за себя надо, — медленно и раздельно произнес я, не отводя взгляда от парня. — Может быть, закурите? — протянул ему пачку папирос.

— Охотно, — ответил парень и, затягиваясь папиросой, спокойно встретил мой испытующий взгляд. — Сидел я дважды. За кражи. Форточник я. Отбыл. Решил начать честную жизнь. Пошел в совхоз, а там не принимают. Судим. Пошел в одно управление. Не берут. Во втором отвечают: «Одного взяли на перевоспитание, хватит». Что делать? Думал-думал и решил заглянуть к вам. Вы уж извините за вторжение. Но… зима ведь на носу.

— А почему вы не едете в родные места? — перебил я его.

— Стыдно. Матери в глаза глянуть стыдно… Она меня выучила, а я в благодарность за все заботы такую ей свинью подсунул. Поеду к ней, когда искуплю свою вину трудом. Как по-вашему, правильно я решил?

— По-моему, правильно, — согласился я.

— Не подведу я, — дрогнувшим от волнения голосом произнес Матюк. — Мне бы маленько зацепиться за честную жизнь, а тогда бы я выдюжил, все осилил бы.

— А специальность у вас какая-нибудь есть?

— Трактористом могу, — заблестели глаза у парня. — Грузчиком. На ферму к лошадям. Я бы любую работу делал. Соскучился по свободе. Руки горят. Душой я понял, что не могу больше жить в болоте, хочу иметь чистую судьбу, жизнь у меня ведь, как у всех людей, одна.

— Все это так, — одобрил я его выводы. — Но скажите мне, как вы свалились в болото?

Матюк глубоко вздохнул, провел рукой по стриженой голове.

— Жил я, горя не знал. После семилетки поступил в восьмой. Мать в колхозе работала. Была у нас корова, и куры, и гуси. Кабанчика вскармливали. Полгектара огорода имели. Жили в, достатке, да с жиру беситься я стал. Ум за разум зашел. Дружков себе завел: Володьку Косоглазого, Митьку Плюгавого — шулера и негодяя, Кольку Фигуриста. Все — отпетая сволочь. Не из местных, наезжали ко мне из города, когда мать была на работе. В нашем селе жили их родственники. Сначала играли в домино, затем в карты, под интерес. С того и началось… Выпивки, кражи. Ограбили магазин. И засыпались. Отсидел я свои два годочка, вернулся домой. Мать обрадовалась. Вечером только вышел прогуляться по селу — и братва тут как тут. Тоже вернулись. Отшил их. Не тут-то было. Угрожать стали. Пойдем шарашить, и все тут. Я отказался. Побили. Заставили идти на лафу. Хотел заявить в милицию, да так и не решился. Боялся. Из дому съехать тоже не смог. Мать пожалел. Обобрали мы кассу в сельпо. Поймали нас. Снова суд, снова лагерь. Отбыл, и вот я тут. На этот раз решил твердо, — вздохнул Матюк тяжело, — да вот не получается. Помогите мне, гражданин следователь.

— Куда же вас определить? — спросил я его.

— А хоть бы куда-нибудь. Я вас не подведу.

— В совхоз пойдете?

— С радостью, — не сводил с меня глаз Матюк.

Я снял трубку, набрал номер телефона директора совхоза Боярцева.

— Степан Петрович! Вам рабочие нужны? — и объяснил, кого хочу к нему направить.

— Не нужны нам такие, — пробасил тот в трубку.

— Возьмите. Парень горит желанием трудиться, но подведет, — стал я убеждать Боярцева.

Тот долго отнекивался. Наконец согласился при условии, если я напишу письмо.

— Хорошо, — ответил ему. — Напишу.

Пока я писал письмо, Матюк о затаенным дыханием следил за моей рукой.

— Вот вам письмо, — протянул я ему запечатанный конверт, — идите сейчас же к директору нашего совхоза, он все уладит.

Матюк вскочил на ноги, засунул письмо в боковой карман робы, застегнул его на пуговицу.

— Извините. Я у вас столько отнял времени. Я буду приходить к вам. Не возражаете?

— Пожалуйста, приходите, — разрешил я.

Матюк поблагодарил и ушел, а я задумался.

Да, бывает, что люди не верят судимым за воровство и другие преступления, руководствуясь тем, что, дескать, черного кобеля не отмоешь добела, не считаясь с иной народной мудростью: вера и гору с места сдвинет. Преступниками ведь не рождаются. По-разному у людей жизнь складывается. На все есть свои причины. Часто недоверие к человеку калечит его. Преступников, которых нельзя перевоспитать, не бывает. В каждом из них в большей или меньшей степени живут светлые начала. Надо только суметь подействовать на них. Действовать неустанно и постоянно везде — на работе, на улице, на лестничной площадке. Действовать на них словом, подкрепленным делом, действовать верой, действовать человечностью. Особенно человечностью, ибо человечность всегда мудрая, а мудрость всегда человечная.

Ровно через неделю Матюк появился в моем кабинете в костюме с иголочки, в белоснежной рубашке, при галстуке. Глаза его восторженно светились. Широко улыбнувшись, он поздоровался со мной и сообщил:

— Порядочек! Пришел доложить. Как и обещал.

— Садитесь, Павел Никифорович, рассказывайте, — пригласил его.

— Значит, пришел я к директору, но его не было. Подождал. Когда он приехал, пригласил меня к себе в кабинет. Прочитал ваше письмо, положил его на стол и стал смотреть на меня, — говорил уже Матюк спокойно, с достоинством рабочего человека. — «Не подведешь?» — спросил директор строго. «Не подведу», — ответил я, тоже не сводя с него глаз. Он тут же вызвал к себе заведующего отделом кадров и приказал: «Оформляйте. На работу и в общежитие». Тот, кадровик, начал было что-то возражать, но директор посуровел: «Я кому сказал! Оформляйте! И немедленно!» — Матюк улыбнулся. — Правильный мужик директор. Первые дни работал я на ферме. Вывозил в поле навоз. Дали мне денежный аванс. Питаюсь в столовой, живу в общежитии. С понедельника сяду на трактор, буду корм на ферму подвозить. He волнуйтесь за меня. Будет порядочек.

Слушая его, я тоже радовался за него, за себя и за коллектив, в который он попал. Прошла только неделя, а человека не узнать.

Матюк же делился своими планами:

— Я был в школе, хочу сдать экстерном за десять классов. Получу аттестат зрелости и поступлю в сельскохозяйственный техникум. Агрономом хочу быть. Жаль, столько лет выброшено из жизни, — вздохнул и грустно улыбнулся. Потом начал извиняться: — Засиделся я у вас, извините меня, в библиотеку мне нужно, книги кое-какие взять, а вечером в клуб, я ведь играю на баяне. До свидания!

Я крепко пожал ему руку, пожелал успехов, попросил заходить.

— Обязательно зайду, — пообещал Матюк.


А через несколько месяцев он перебрался из общежития на частную квартиру. Каждую пятницу наведывался ко мне «отмечаться», как он обычно говорил. Я его к этому не обязывал, но, правду сказать, хотел с ним встречаться. Интересно было наблюдать, как человек рождается вторично, входит в настоящую жизнь. Честную, рабочую жизнь.


Прошло два года. Матюк стал передовиком в совхозе, поступил в техникум на заочное отделение.

Когда я уже работал старшим следователем областной прокуратуры, он нашел меня в Днепропетровске. Зашел уже не сам, а с женой и дочкой.

— Специально к вам, Иван Иванович, доложить, — улыбнулся. — Это моя жена Лиза, а это наша дочурка Света. Сегодня получил диплом агронома. Фамилию жены взял. Теперь я Сергиенко. Не знаю, как отблагодарить вас за напутствие и поддержку.

— Все то, чего ты достиг в жизни, — обратился я как-то внезапно к нему на «ты», — и есть для меня наивысшая благодарность.


Загрузка...