Юля
Пост охраны прохожу спокойно, кивнув человеку в форме. Если честно, я не способна сейчас распознать лиц или остановиться даже для того, чтобы переброситься парой слов.
Всю дорогу меня не покидает мысль: почему Ромка так свободно оставил свои ключи? Он же не играл… или…
Или выигрыш настолько большой, что он готов был поступиться своими принципами и сблизиться с такой, как я?
Убогая…
Помню, как трясло внутри от его обращения и как хотелось со всей силы зарядить в красиво лицо. Но я также помню, как красивые губы шептали, что не могут без меня, как упоительно целовали… как крепко прижимали к себе сильные руки и сбивчивый голос убеждал не смотреть и не поворачиваться, когда мы были на кладбище.
Я всё это помню. Помню, как мы готовили и смеялись, как не могли посмотреть на экран в кинотеатре, потому что были заняты друг другом, как готовили мои курсовые, обязательно касаясь друг друга…
Все мелочи, все мгновения проносятся на ускоренной перемотке, когда я поднимаюсь в лифте. Впервые мне не кажется этот подъем стремительным. Я успеваю много всего подумать, прежде, чем распахнутся створки.
На площадку выхожу с опаской: если Амурский дома, он уже предупрежден. Но дверь закрыта.
Оставляю чемоданчик у самого лифта и буквально силой заставляю себя преодолеть последние метры.
Прикладываю ключ-карту, но ничего не выходит. Вспоминаю, что иногда Ромка пользуется обычным замком. Дверь поддается, и я оказываюсь в тёмной прихожей.
Выдыхаю и прикладываю ледяные ладони к горящим щекам. Всё, как всегда: привычный запах, привычные спокойные цвета. На полке небрежно брошена ромкина шапка, которую он терпеть не может, но надевает, чтобы не огорчать меня. Очередная мелочь, встающая в противовес тому видео.
Видео… Спор…
Реальность снова обрушивается на меня лавиной. Я вздрагиваю, когда из глубины квартиры слышатся звуки. Машинально прижимаю к груди руки и пячусь назад, но расслабляюсь, стоит взъерошенному блондину появиться в поле зрения.
Рома шлепает босыми ногами по ламинату, оставляя за собой мокрые следы. На нем домашние штаны и промокшая футболка. Такое чувство, что он не вытирался после душа или вовсе принимал его в одежде.
— Ром, — зову робко.
Он видит меня и замирает в шаге, скрестив на груди руки.
— Пришла?
Голос звучит грубо и скрипуче. Я морщусь от неприятного звука, и он, конечно, это замечает.
— Где была вчера?
— Я?… На работе. Ехала к тебе, но…
— Я звонил. Я звонил, Юля! Звонил столько, что оператор, ссс… твою мать… оператор, наверное, записал меня в душевнобольные! Я приезжал к тебе! Ваша церберша сказала, что тебя не было, — цедит с ехидством.
Хлопаю глазами в непонимании. Как не было? Я не видела нашу неизменную Зою Васильевну (прим. — кто забыл, так зовут коменданта общаги), но точно знаю, что есть камеры. Да меня Лариска видела, в конце концов! И кто-нибудь еще наверняка!
— Ром, я…
— Не надо, Юль! Я устал. Устал бегать за тобой, как собачонка, которой то обломится кусочек твоего внимания, то пошлешь и даже не посмотришь. Нравится играть? Играй дальше. У тебя отлично получается!
К концу короткой, но пламенной речи Амурский повышает голос, а меня прорывает. Это я еще и виновата⁈ Я играю⁈ А он, он сам-то…
— Да ты! Ты, — надвигаюсь на него, задыхаясь от гнева и злости, — что ты говоришь? В отличие от тебя, я никогда не…
Мои слова тонут внутри, потому что Рома умудряется перехватить руку и дернуть на себя, с силой припечатавшись к моему рту. Вырываюсь, но он только сильнее вжимает в стену.
Шапка летит на пол, а следом за ней куртка.
Наша борьба перерастает в нечто некрасивое и грязное. Я отталкиваю, но он сжимает запястья, оставляя на них синяки. Его поцелуи больше не дарят удовольствие, они жалят. Он больше не целует, а кусает, подавляя и заставляя содрогаться всем телом…
— Что ты делаешь? — Шепчу осипшим голосом, когда Рома пытается стянуть с меня футболку. — Зачем?
— Хочу тебя.
Что-то в лице парня настораживает, и я пытаюсь увеличить дистанцию, но не могу этого сделать: Рома всё ещё удерживает за ткань.
— Отпусти. Я не хочу!
— Хоооочешь, — тянет с улыбкой. — Просто сама не понимаешь.
— Нет, Рома. Нет, я сказала!!! Нет!!! Я хочу это сделать с тем, кого полюблю всем сердцем.
Мне кажется, что еле выдыхаю слова, но на деле ору до сорванного голоса.
Он… Выражение его лица пугает меня сейчас. Стоит ослабить хватку, и я отпрыгиваю на несколько шагов.
— Вот как? А меня, значит, не любишь?
Люблю. Всем сердцем люблю. Но боюсь совершить ошибку.
Я не узнаю своего Рому… И видео… оно все также стоит перед глазами…
Роман подходит и берет меня за подбородок. Пристально вглядывается в глаза.
— Убогая. Какая же ты убогая! Реально решила, что мы можем быть вместе? Это просто спор, Юля. Спо-о-ор, — специально растягивая слова, повторяет. — Мы поспорили на тебя. Я выиграл. А теперь уходи, больше я не хочу тебя видеть.
Собираю в кулак всю силу воли, подхватываю куртку, заталкиваю глубже готовые сорваться слёзы и оборачиваюсь в пороге:
— Ты проиграл. Я знала о споре и специально тебе поддалась. Хотела посмотреть, как далеко ты готов зайти ради выигрыша. Оказывается, ради победы ты не гнушаешься таких убогих, как я. Прощай, Ромочка. Счастливо оставаться.
Хлопает входная дверь, отрезая меня от того, кто стал моим миром, а потом так жестоко его разрушил…
И пусть я узнала только сегодня, этого я ему не скажу. Теперь не имеет никакого значения…
С удивлением оглядываюсь по сторонам.
Парк? Как я сюда попала?
Зажимаю ручку чемодана, а ведь я должна была оставить его на работе. Собиралась оставить.
Как же смешно я, должно быть, выгляжу. Не смешно… Убого…
Подношу руку к глазам и аккуратно вытираю влагу. Не слезы, нет. Только налипший на ресницы снег. Красивый, холодный и неживой. Такой же неживой, как я.
Не понимаю, как оказалась здесь, куда идти теперь, чтобы найти выход. Своеобразный лабиринт сознания, спроецированный на реальную жизнь. Бреду в темноте на свет фонарей, то и дело спотыкаясь.
В какой-то момент устаю и вспоминаю про телефон. Загружаю карту и останавливаюсь, жду, когда геолокация определит местоположение.
Входящий звонок сбрасываю, не глядя. Телефон продолжает звонить, а следом прилетает сообщение.
Незнакомый номер: Юля, беспокоюсь. Альберт.
Я так потеряна, что не хочу узнавать, откуда у него мой номер. Наверное, кураторы знают все контакты студентов. Но человеческое тепло и участие очень нужны. Они — как тот спасительный свет фонаря.
Я нажимаю на номер и перезваниваю, а после мгновенного ответа произношу шёпотом:
— Альберт Игоревич, Вы можете забрать меня? Пожалуйста…
Наивысшая точка отчаяния или растерянность… я отключаю все чувства. Сбрасываю метку Сычёву и жду, обхватив себя руками, до тех пор, пока его высокая фигура не появляется в конце аллеи.
Странно, что кроме меня никого здесь нет. Ангел-хранитель, не иначе, бережёт от чужих глаз.
Подчиняюсь движениям, а не словам: Алберт берет мою руку и ведет за собой. Во второй руке у него покачивается мой многострадальный чемодан. Я это отмечаю скорее по привычке, чем интересуюсь, что станет с вещами. Да и о каких вещах может идти речь, когда вся душа вдребезги?
— Вот так. Аккуратно, Юля.
Сычёв помогает забраться в свой автомобиль, пристегивает меня и внимательно сканирует взглядом.
— Куда тебя отвезти, Юля?
Пожимаю плечами, отводя глаза. Накрывает стыдом: сижу в машине чужого человека, оторвала его от дел.
Начинаю лепетать слова извинений, но Альберт Игоревич пресекает мои попытки:
— Тебе надо успокоиться. Давай где-нибудь выпьем кофе, а потом я отвезу тебя, куда скажешь. Договорились?