Конфиденциальный источник

Глава 16

Из спальни доносился скрежет. Я отошла от окна в альков и встала за кроватью, пытаясь спрятаться в тени. Все тело напряглось, пока я прислушивалась. Еще один шорох, за ним гул и шипение. Паровое отопление. Радиатор.

Нужен свет. Я потянулась к лампе, но не могла найти выключатель. Нащупала лампочку, абажур. Как же эта штука зажигается? Пришлось пойти в туалет, распахнуть дверь и врубить там электричество. Яркий флуоресцентный свет ударил в глаза и проник в спальню.

Я включила свет над раковиной и вдруг почувствовала ужасный запах. Метнулась к плите с супом: жидкость вся выкипела, а макароны приварились к дну кастрюли.

Засунула кастрюлю в раковину с водой, и меня обдало паром. До умопомрачения хотелось, чтобы Уолтер приехал сейчас же, а не завтра. Неужели мне придется остаться одной в этой чертовой квартире?

Одной. Даже без радио. Во рту появился металлический привкус. Открывая форточку, я посмотрела через Элмгроув в сторону площади, пытаясь рассмотреть, горит ли свет в доме Мэтта. В викторианском доме было три этажа, даже четыре, если учесть мансарду. В некоторых окнах горел свет.

Как давно он знал, что Виктор Дельриа — не тот, на чью фотографию я указала? Что в куртке с капюшоном был совсем другой человек? И что Дельриа не убивал Барри Мазурски?

Не помню, на каком этаже живет Мэтт, но в полвосьмого вечера в любом случае есть шанс застать его дома. Мне непреодолимо хотелось оказаться рядом хоть с кем-нибудь. К тому же он должен объясниться. Я надела куртку, заперла дверь на два замка и спустилась вниз. Ночь выдалась холодная, и это ощущалось уже на лестничной площадке.

У меня в подъезде две входные двери, и я толкнула первую, попав в промерзлый коридор с почтовыми ящиками и разбросанными рекламными листовками. Укутавшись поплотнее в куртку, остановилась у внешней двери и посмотрела через стекло: нет ли поблизости кого подозрительного. Убедившись в полном отсутствии представителей человеческого рода, я рванула через улицу на одном дыхании, пока не уткнулась в дверь дома Мэтта.

Там было три почтовых ящика. Фамилия Кавано значилась под цифрой «три», значит, он живет на том же этаже, что и я. Если взять простой бинокль, можно увидеть мою тень в окне напротив. Я нажала на кнопку звонка.

Ответа не последовало, и я повторила попытку. Широкое крыльцо обветшало, хоть издали этого не заметно, несколько досок явно нуждаются в замене. Опавшие листья собрались вокруг огромной тыквы, выставленной рядом с дверью. Сзади ее обгрызли белки.

На лестнице послышались неспешные шаги. Наши глаза встретились сквозь стекло бокового окошка, и Мэтт отворил дверь. На нем была старая футболка, тысячу раз стиранная; протертые штаны. В руках — шоколадно-арахисовое печенье.

— Не поздновато ли ты пришла за сладостями? — спросил он.

— Мне нужно поговорить, — сказала я, вдруг смутившись.

Футболка, в которую он был облачен, порвалась под воротом и вдоль бокового шва. Мне стало интересно, за каким занятием она треснула и как в это время выглядел Мэтт.

Я старалась смотреть ему в глаза. В них искрил задор. Неужели это улыбка? Он пропустил меня в подъезд, оглядел. На мой взгляд, столь неожиданный визит и должен был скорее удивлять, а не забавлять. Мэтт коснулся моего плеча:

— Ты в порядке?

На мгновение я представила грудь под футболкой: рельефные мышцы, накачанные плечи. Боже, о чем я думаю?

— Да, — ответила я, отстраняясь. — Как давно ты узнал, что Виктор Дельриа не тот человек, которого я видела в магазине?

Мэтт бросил взгляд вверх по лестнице. Подъезд был общим, и здесь мог подслушать кто угодно.

— Идем ко мне, — сказал он. — Там и поговорим.

Я поднялась за ним два пролета, не сводя глаз с третьей дырки на футболке — над левой лопаткой. Какая у него загорелая кожа. Наверно, летом он выходит на пробежку с голым торсом.

Мэтт провел меня в просторную квартиру с высоким потолком, деревянным полом и множеством мягкой мебели. Бросив пакет с печеньем на кофейный столик, он взял с дивана свитер, отвернулся и надел его. Я снова смутилась, будто Мэтт заметил, как я пялюсь на дыры в футболке.

По телевизору шли «Симпсоны»: эпизод, где Гомер вступает в оружейный клуб. Мэтт выключил телевизор, забрал со стола грязный стакан и пригласил меня сесть на диван. Сам он направился к креслу, но садиться не стал. Внимательно осмотрел меня, и я поняла: он ищет блокнот.

Надо было предупредить, что я пришла не как журналистка, а как до смерти напуганная свидетельница убийства. Впрочем, пусть поволнуется немного, пусть погадает, зачем я у него, пусть ощутит напряжение в животе.

— Я выбрала фотографию совсем другого мужчины, когда была в участке у сержанта Холсторма. И ты это знал. Полицейским уже две недели известно, что Виктор Дельриа не искомый убийца.

Бессознательно Мэтт поставил грязный стакан обратно на стол и опустился рядом со мной на диван.

— Да, опознание не дало результатов, и Холсторм сказал мне об этом. Ты ведь с самого начала призналась, что не видела лица человека, который вернулся в магазин. Всего лишь куртку со спины и маску. Мы и решили, что ты обозналась.

— Обозналась? Может, я и не видела его лица, но рост я помню точно. Говорила же Холсторму, что убийца — высокий парень. Больше метра восьмидесяти. В той куртке Дельриа утонул бы.

— Дельриа не такой уж и коротышка.

Похоже, Мэтт решил оспаривать каждое мое утверждение.

— Я видела его по телевизору и теперь имею представление, какой он.

— Я тоже. В жизни Дельриа был выше. С метр семьдесят, — произнес Мэтт таким тоном, будто пытался с выгодной стороны представить тренеру бейсболиста университетской команды. — Знаешь, — отрешенно продолжил он, — оказаться свидетелем убийства — это огромный эмоциональный шок, который часто искажает наше восприятие.

— Что за чушь!

Мэтт пропустил мою реплику мимо ушей и продолжал спокойным тоном, словно социальный работник, к которому я обратилась за помощью.

— В таком состоянии происходят сбои в памяти. По твоим словам, ты видела его, сидя на корточках, то есть снизу.

Итак, Мэтт задумал дискредитировать меня как свидетеля! И тут до меня дошло, что он несет откровенный бред, принимая меня за дурочку. Смотрит своими искренними карими глазами и нагло врет. Я одарила его ледяным взглядом, однако Мэтт ничуть не смутился.

— А как же судебная экспертиза? Результаты должны были прийти неделю назад и опровергнуть все мои предположения.

В каждой моей жилке с нарастающей силой пульсировал гнев, и я, больше не в состоянии сидеть на месте, встала и зашагала в сторону кухонного уголка с антикварным дубовым столом. На нем лежали блокноты, папки и вырезки из газет.

Окно выходило на улицу, сквозь стекло был прекрасно виден мой дом. Мэтт с легкостью предугадал, что я начну буянить, как только узнаю о непричастности Дельриа к убийству. Поэтому он и позвонил мне в бюро: это был хорошо просчитанный ход для установления доверия. Такая у него работа. Ведь он даже не удивился, увидев меня на пороге.

Я резко развернулась, и он поднялся с дивана.

— Зачем такая секретность? Почему было не объявить все на пресс-конференции, где мою статью разодрали на куски? Тогда бы и сняли с Дельриа все подозрения.

Мэтт прислонился к спинке дивана, сложив руки на груди с непроницаемым видом, однако лицо его было напряжено, будто он смотрел финальный бейсбольный матч и его команда проигрывала.

— Твоя статья далека от истины, Хэлли. Ростовщики не стали бы убивать Барри. Они убили бы близких родственников. Или подожгли машину, дом. Нелепо уничтожать самого должника.

Уверенность, с которой была произнесена эта фраза, вызвала у меня очередной приступ ярости. Я вернулась, подошла вплотную к Мэтту и заявила ему в лицо:

— Ты не ответил на вопрос. Почему Дельриа не оправдали на пресс-конференции? Если это не было умышленным сокрытием информации от журналистов до проведения референдума, то какая иная причина могла помешать это сделать?

Его карие глаза загорелись. Мэтт старался успокоиться и несколько раз сглотнул, так что было видно, как на шее двигается кадык. Кулаки его сжались, предложения стали короче.

— Послушай, вышла некая путаница, вот и все. Из-за противоречивых данных. Машина Дельриа подходила под описание. Полицейские нашли в багажнике восемь сотен долларов. Примерно такая же сумма, по словам Дрю, пропала из кассы магазина.

— Следы героина тоже не были там.

— Можно подумать, наркоманы не грабят магазинов. Детективам пришлось поработать, и они выяснили, что Дельриа торговал наркотой и возвращался со сделки на Фокс-Пойнт. Потому-то он и нажал на газ, завидев полицейских. Результаты ДНК с маски пришли не сразу.

— Тест занял две недели? Это по срочному-то делу?

Мэтт не замечал моего недоверия.

— Иногда тест на ДНК производится еще дольше, особенно если лаборатория загружена. Был Дельриа убийцей или нет, это не имеет никакого отношения ни к референдуму, ни к твоей профессиональной ошибке.

Я понятия не имела, сколько времени уходит на обработку ДНК, но чувствовала: Мэтт лжет. Слишком быстро он отвел взгляд. И слишком долго пытается убедить меня в том, что поруганная и перечеркнутая статья лишена хоть доли правды.

Диван стоял напротив огромного мраморного камина, и я уставилась на лежащие сверху стопки книг по праву. Мэтт пудрит мне мозги. Такое ощущение, что ему дали задание сбить меня с толку или, еще хуже, вкрасться в доверие и увести по ложному пути.

— И что предпринимает полиция для поиска мужчины в куртке? Настоящего убийцы?

— Ведется расследование, Хэлли. — Опять сжатый логичный ответ. А я не сомневалась: Мэтт с ними заодно. Должно быть, он заметил мое состояние и постарался исправить положение, проникновенным голосом высказав личностную просьбу: — Зачем ты мешаешь нам выполнять свою работу? Оставь это дело — всего на пару недель.

Пока не пройдет референдум? Или пока меня не убьет головорез в куртке с капюшоном? Я вся дрожала, и это было заметно. То ли от страха, то ли от злости. В этом Богом забытом штате все сговорились? Прокуратура потакает коррумпированному мэру?

Я метнулась прочь, обратно к кухонному уголку, с неудержимым желанием выбить ножки из-под антикварного стола. Встала к окну с видом на улицу, на мой дом. Вон незашторенное окно, яркий круг света от лампы. Квартира казалась такой неуютной и пустой, даже издали.

Вернувшись к дивану, я стала механически искать рюкзак под кофейным столиком, нечаянно сбросила стопку журналов «Спортс иллюстрейтед». Потом вспомнила, что не взяла с собой ни рюкзака, ни блокнота. Зачем вообще я сюда пришла? С чего я взяла, что Мэтт Кавано захочет рассказать мне правду? Я вылетела в коридор; на входной двери была замысловатая система замков — самой не справиться. Крутя их по очереди, я дергала за ручку. Мэтт нагнал меня и коснулся плеча.

Я резко повернулась и заорала, не заботясь, что меня могут услышать:

— В тот вечер, когда ты отвозил меня домой с панихиды, ты уже все знал! Почему ты не сказал мне, что убийца в куртке разгуливает на свободе? Неужели это слишком сложно?

Мэтт сделал шаг назад с таким ошарашенным видом, будто не понимал, отчего я вдруг так разозлилась. Будто он проявил ко мне искреннее великодушие, а я вдруг достала пистолет и требую у него бумажник.

Однако он не тот человек, чтобы безропотно выкладывать деньги и кредитки. Придя в себя, Мэтт закачал головой, сначала робко, а затем энергично, защищаясь от моих нападок:

— Боже, она еще спрашивает почему! Да тебе что ни скажи, завтра же окажется в газетах. Это ведь очевидно.

Мы уставились друг на друга.

— А ты не задумывалась, — продолжил он в таком же тоне, — что чем больше разглашаешь информации, тем сложнее найти преступника? Постоянно напоминая в печати и даже по радио, что ты знаешь, как он выглядит, ты только разжигаешь в нем желание заставить тебя замолчать.

Следующим утром я не отправилась на пробежку. Болели мышцы правого бедра. Пусть отдохнут. Проведу пару дней без нагрузок. Дело было даже не в больной ноге, и я поняла это, наступив на кроссовки по пути в туалет. Гнев и сарказм Мэтта Кавано отбили всякое желание заниматься спортом. Не могу же я бегать одна по проспекту в шесть утра, когда человек в куртке с капюшоном разгуливает по Провиденсу!

В квартире тоже не хотелось оставаться, к тому же было первое число и в любой момент в дверь мог постучать хозяин квартиры, пришедший за арендной платой. Я приняла душ, оделась и приехала на работу, в бюро Южного округа, без четверти семь. Просматривать полицейские отчеты пришлось в куртке, поскольку радиатор не успел нагреть помещение.

Мне предстоял длинный день. Я просмотрела стопку пресс-релизов по состязанию в стрельбе в «Ротари-клаб», отразила по телефону нападки разгневанного футбольного тренера из средней школы, который был крайне недоволен критикой спортивного журналиста. Затем позвонила секретарю городской корпорации и получила список заседаний на неделю. Самый острый вопрос, вынесенный на обсуждение совета, состоял в том, разрешить ли клубу юных леди продавать слабоалкогольные напитки на благотворительном празднике.

Кэролайн приехала поздно, прямо с собрания региональных менеджеров, проходившем в центральном офисе. К тому времени я была поглощена всплывшими утром деталями. Начальница принесла две дешевые порции кофе и вручила одну мне. В кофе был добавлен карамельный сироп, и это походило на утешительный приз, вроде мороженого в шоколаде, которое она покупает дочери, когда проигрывает ее любимая футбольная команда.

Я хмуро посмотрела на свой кофе и не решилась сделать глоток.

— Что слышно о пополнении в следственной команде?

— Ничего определенного, — ответила Кэролайн, повесив ярко-зеленую лыжную куртку в шкаф с такой осторожностью, словно это была шуба из натурального меха. Затем заметила что-то на полу шкафа. — Чего здесь только не валяется! — недовольно сказала она и достала два больших листа картона. Разложив их, она уставилась на отклеивающиеся красные и желтые фигурки из картона, изрядно пострадавшие при хранении. Это были произведения ее дочери, созданные в начальных классах. — О! — удивилась начальница.

— Кэролайн, ответь мне, — настаивала я.

Она засунула картон обратно в шкаф и нехотя уселась за стол. Взяла стопку корреспонденции и уронила ее на колени. Видимо, устала от похода в город, от борьбы за влияние, от отчета за расходы.

— Ну скажи!

Кэролайн вздохнула, отпила кофе и сдалась:

— Официального назначения пока нет. Но я слышала, Джонатану Фрицеллу дали задание на испытательный срок. Какая-то скандальная история должна появиться в завтрашней газете. — Она сочувственно посмотрела мне в глаза. — Тебе же не хотелось таскаться по Провиденсу с этими идиотами. Ну зачем им таскать с собой ноутбуки, когда в офисе полно компьютеров?

Я покачала головой: мол, сама не понимаю. Плевать. Мне судьбой предначертано провести остаток жизни в безноутбуковой ссылке. Я попробовала уже остывший кофе с сиропом, превратившимся в масляный кружок. У Кэролайн зазвонил телефон. Судя по ее долгому молчанию и тому, как она закатывала глаза, на другом конце провода была Марси Киттнер.

— Если это так важно, не могли бы вы дать задание журналисту из центрального офиса? — спросила Кэролайн. После паузы: — Вы несправедливы. — И наконец: — У меня семья, я не могу работать с утра до ночи.

Опять тишина. Кэролайн слушала, сжав губы. Ее негодование нарастало.

— Посмотрю, что смогу сделать, — отрывисто сказала она и добавила, повесив трубку: — Вот стерва!

Фрицелл, который должен был освещать вечерний митинг против азартных игр в Университете Род-Айленда, дописывал свою сенсационную статью с расследованием. Марси решила перепоручить освещение митинга Кэролайн.

Странное решение. За четыре месяца, что я здесь работаю, Кэролайн никогда не выходила в ночную смену. В этом-то и состоит привилегия менеджера бюро. Однако по выражению лица Кэролайн было понятно: она загнана в угол.

— Я могу поехать, — предложила я, вспомнив о своей пустой квартире. Пусть даже на него явится не больше десяти человек, политическое собрание — крупное событие для Южного округа. Репортаж о нем займет не меньше страницы.

Начальница промолчала.

— Я все равно свободна. Почему бы не дать задание мне?

— Было бы неплохо. — Кэролайн отвернулась и включила компьютер.

— Ты меня очень выручишь. В этом месяце у меня проблемы с деньгами, и сверхурочные не помешают. К тому же, как ты знаешь, у меня нет никакой личной жизни.

— Надо подумать, — сказала она, глядя, как загружается компьютер, и не поворачиваясь ко мне. Спина ее была необычайно напряжена. На экране появилась эмблема «Провиденс морнинг кроникл», но Кэролайн воздержалась от своего привычного язвительного комментария.

И тут я поняла.

— Неужели мне не доверяют даже освещение общественного мероприятия?

Со вздохом начальница развернулась. Она не хотела говорить мне это, обрадовалась, что я догадалась сама.

— Вот кретины. До сих пор злятся на то, что вынуждены были опубликовать опровержение. — Слова вылетали яростным потоком. — А Марси никогда ничего не прощает.

— Так я теперь «номер восемь»? — От обиды у меня сорвался голос.

Как это нередко бывает с большинством представителей нашей профессии, Кэролайн совсем не подходила для занимаемой должности. Она отнюдь не мастер сдержанности и дипломатии. Если бы я захотела поджечь офис, она бы собственноручно вручила мне канистру с бензином.

— Паршивцы!

Видя такое буйство эмоций, я решила зайти с другого конца.

— Как же ты выйдешь в ночную смену? Кто присмотрит за Дейрдре и Кэти?

— Придется завезти их к Тому.

Том — отец Дейрдре и вечно запаздывает с выплатой алиментов. Кэролайн была крайне недовольна.

Выплеснув весь свой гнев, я вдруг успокоилась. Хотя бы одна из нас не должна терять голову. Надо придумать, как решить эту проблему. Но самое главное, я жаждала получить это задание.

— Ты же не хочешь оставлять детей у Тома, тем более работать до одиннадцати, — твердо заявила я.

Кэролайн не стала возражать.

— Ты могла бы… — Я сделала паузу, чтобы разжечь ее любопытство, и рискнула: — Ты могла бы позвонить Марси около двух и сказать, что учительница отправила Дейрдре домой с высокой температурой.

Глаза начальницы сверкнули. Она взвешивала предложение.

— Ты же знаешь, я справлюсь с заданием, — настаивала я. — Ты знаешь, что я не подведу.

То ли вера, то ли жалость, то ли протест против вторжения в семейную жизнь заставили Кэролайн согласиться, забыв об этической стороне вопроса. Она засияла от мысли, что так легко досадит Марси.

— Подожду до четырех часов, — произнесла она с заговорщической улыбкой. — Тогда уж точно будет слишком поздно искать замену.

Одна из задач журналиста на политической акции — сосчитать количество присутствующих. Если людей мало, приходится писать о провале и неспособности привлечь общественное внимание. Если негде яблоку упасть, получается событие, истинно достойное освещения в печати.

К моей радости, преувеличивать не было необходимости. «Эдвардс аудиториум» — богатый старинный зал с высокими окнами — был набит людьми. Я посчитала количество кресел в ряду и умножила на число рядов. Прибавила пятьдесят сидящих на балконе и двадцать пять стоящих в проходе. «Триста», — записала я в блокнот. Приличный заголовок получится.

Пробравшись через толпу к сцене, я нашла свободное место и прислонилась к стене. Передо мной стояли репортеры двух телеканалов Провиденса со своими операторами. Сзади — девушка с блокнотом, которая заявила, что представляет газету колледжа «Гуд файв-сент сигар» и спросила, не из «Кроникл» ли я.

Я кивнула, и она сделала пометку в блокноте, словно журналисты имеют какое-то отношение к делу. Мне вдруг пришло в голову, что в субботней газете всегда бывает мало новостей и моя статья может попасть на первую полосу. Я оглядела толпу в поиске фотографа из «Кроникл», с которым должна была встретиться прямо здесь. Митинг без фотографии, как хорошо его ни опиши, переместится на менее выгодную позицию.

На сцену вышел Грегори Айерс, исполнительный директор лотерейной компании, чью руку я терла на удачу. Он привык к телевизионной славе, и это чувствовалось в походке, даже в седых волосах, уложенных лаком. Как только он взял в руки микрофон, публика затихла, словно в ожидании, что сейчас объявят выигрышный номер билета «Пауэрбол».

— Мы все хотим быть победителями, — произнес Айерс добродушным отеческим тоном.

Зал так взорвался аплодисментами, что он даже удивился, переступил с ноги на ногу и глотнул воды, ожидая, пока все утихнут. Я впервые поняла, какой силой личности обладает Грегори. Этот человек не жалеет денег на телевидение, называет выигрышные номера и вручает чеки, которые меняют людям жизнь.

— Сегодня я хочу поговорить о том… — Люди опять захлопали, и ему пришлось временно замолчать. — Сегодня я хочу поговорить о том, что потеряют жители Род-Айленда в случае легализации казино.

Представители Движения за процветающий Род-Айленд набились в аудиторию вместе с противниками азартных игр и хлопали как сумасшедшие. Однако среди присутствующих были и пенсионеры — любители бинго из Саут-Кингстона, которые вели себя совершенно спокойно. И целый ряд бизнесменов, сидевших сложа руки на груди.

Айерс начал рассказывать, на что тратятся доходы от лотерей: искусство, образование, благотворительность. Люди аплодировали после каждого пункта, исполняясь благоговением перед человеком, который вручает выигрышные билеты и дарует иллюзию надежды.

Я стала придумывать заголовок для статьи: «Король лотерей завораживает публику», «Король лотерей кладет карту против казино», «Прощай, удача референдума за легализацию азартных игр».

— Что станет с этими доходами, если в Провиденсе откроются казино? Из-за острой конкуренции снизится доход от электронных игровых автоматов, который так нужен штату.

Кто-то из зала задал вопрос. Слова говорившего невозможно было разобрать, но Айерс сделал вид, что понял.

— Конечно, казино тоже приносят деньги, но на каждый доллар прибыли идет три доллара расходов на борьбу с возросшей преступностью и социальную поддержку разорившихся людей. Пойдет ли это Род-Айленду на пользу?

— Нет! Нет! Нет! — закричали сторонники Айерса с левой стороны.

— Какой лицемер, — отметила журналистка из колледжа. Она выглядела лет на пятнадцать, с розой, вытатуированной на пояснице, прямо над краем джинсов с низким поясом. На голове — творческий беспорядок, в ее голосе деланная скука. — Можно подумать, что в штате нет необразованных людей, подсевших на лотерейные билеты.

Меня передернуло. Видимо, ее не учили, что журналисты должны быть объективны и беспристрастны.

И куда же запропастился мой фотограф? Я бросила взгляд на вход в надежде увидеть знакомую фигуру, увешанную фотокамерами. Заметила Дрю Мазурски в толпе людей с транспарантами. Он тоже вертел головой, кого-то высматривая.

При виде Дрю я почувствовала вину. Он доверился мне. Представляю, как сильно его огорчила статья с ужасными неточностями, и одному Богу известно, какой скандал ждал его дома. Увидев меня, Дрю не нахмурился, не отвел презрительно взгляд, а сдержанно кивнул. Получилось некоего рода приветствие или признание понимания.

Я повернулась к сцене, выпрямив спину. Не исключено, что Дрю поверил в мою правоту.

Грегори Айерс вглядывался в аудиторию, словно пытался определить, кто пришел.

— Лоббисты казино пытались подкупить пенсионеров, обещая, будто полученные деньги сразу пойдут на программы социальной поддержки. Однако мы понимаем, насколько лживы эти слова. Мы достаточно умны.

В задних рядах раздался ропот. Повернувшись посмотреть, кто выражает недовольство, я чуть не столкнулась с Леонардом.

— Черт! — вырвалось у меня.

Он сделал шаг назад и улыбнулся. На нем был свитер с отворотом и габардиновые брюки со стрелками. Мне даже показалось, что его пригласили выступить.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я.

— Почему ты не отвечаешь на мои звонки?

Я оглянулась, чтобы проверить, не услышит ли кто, как я пошлю его ко всем чертям. Журналистка из колледжа с любопытством пялилась на Леонарда.

— Была занята, — сказала я. Пусть девочка поучится профессиональному самообладанию. — Я не заметила твоего имени в списке выступающих. Когда твоя очередь? После Айерса?

Лицо Леонарда скривилось, и он покачал головой. Очевидно, организаторы собрания забыли о нем.

— Я не вышел бы на одну сцену с Грегори Айерсом.

Вот те на!

— Но вы же по одну сторону баррикад. Всего неделю назад он приходил к тебе на передачу.

— Это было ошибкой, — произнес Леонард и прикусил нижнюю губу.

Юная журналистка взяла меня за локоть и прошептала на ухо:

— Вы смотрели новости в шесть? Руководство лотереи угрожает снять с радио свою рекламу, если ее не сделают потише. По всем каналам сообщили. — Девушка ткнула в сторону Айерса. — Он назвал Леонарда безответственным.

— Поздновато до него дошло.

Журналистка совсем осмелела:

— Леонард сказал, будто Айерс управляет лотереей, как заядлый игрок, пристрастившийся к раздаче билетов.

— Я совсем не то имел в виду, — возразил Леонард. — Они переврали мои слова.

Это же надо додуматься — ссориться со своим единственным союзником перед самым референдумом!

— Я слышала, на завтрашней передаче вы должны принести извинения Айерсу, — не отступала она.

Леонард сморщился:

— Радиостанция не выдержала натиска.

Надо понимать, это и есть невольное признание того, что ведущий «Поздней ночи» действительно сказал нечто нелицеприятное, а теперь все отрицает. Я с отвращением отвернулась.

Вдруг собравшиеся оторвали взгляды от сцены. Проследив, куда повернулись все головы, я увидела, что приехал Билли Лопрести. Неужели он тоже будет выступать? Я перелистала программу в поиске его имени. Судя по выражению лица Айерса, визит высокопоставленного лица не был запланирован.

Мэр был низким упитанным мужчиной, явно любящим хорошо поесть. И тем не менее он передвигался меж рядов с удивительной легкостью. Все телерепортеры и журналистка из колледжа рванулись в другой конец зала, поближе к Билли. Я собралась последовать их примеру, но Леонард схватил меня за руку.

— У меня новая информация, — сказал он. — Сенсационнее того, что тебе когда-либо приходилось писать. Я знаю настоящую причину убийства Барри.

Мы стояли одни у самой стены.

— С чего ты взял, что мне это интересно? И почему я должна тебе верить?

Он наклонился вперед и прошептал мне на ухо:

— Понимаю, у тебя есть причины мне не доверять. Но это и не нужно. У меня здесь встреча с Мазурски, и у него имеются все доказательства.

Мне необходимо было перейти на противоположную сторону, пробраться поближе к мэру и увидеть его реакцию на слова Айерса, но я тут же вспомнила о Дрю. Невольно я задержалась еще на минуту и спросила:

— Какие доказательства?

— Аудиозапись. С голосом отца. Видимо, Барри оставил ее в бардачке в день смерти. Дрю зашел одолжить машину или еще за чем-то. Однако микрокассету нашел только сегодня утром, внутри пачки сигарет.

Мне сразу вспомнились нежелание полиции снять подозрения с Дельриа до самой его смерти, задержка результатов экспертизы и мой собственный внутренний голос, который говорил, что Мэтт пытается помешать мне делать свое дело. Все это вызвало такой интерес, о котором Леонарду лучше было не знать.

— Послушай, я мог бы сделать хорошую передачу, но передаю эти сведения тебе, потому что чувствую свой долг перед тобой. Это своего рода извинения. Способ загладить вину.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Мне хотелось ему верить. И все же надо быть осторожной. Зачем Барри записывать признание на пленку? Если Дрю нашел ее, зачем отдал Леонарду? Сердце екнуло, когда я поняла: младший Мазурски не больше меня доверяет полиции и Мэтту Кавано.

Леонард видел мои колебания.

— Хэлли, это потянет на первую страницу воскресного выпуска. Я твой должник. Ты сможешь восстановить свою репутацию. Я ошибся в отношении причины убийства Барри. Это не вооруженное ограбление, и полиция с самого начала знала об этом.