Я никогда не была в ресторане «Рафаэль», но читала о нем в газете. В этом модном месте любит обедать мэр со своими главными помощниками. В разделе «Интерьер» как-то появилась статья о декоре заведения в манхэттенском стиле, куда якобы нужно надевать черные вечерние платья с открытой спиной и туфли на шпильках. На мне же были джинсы и хлопчатобумажный свитер.
Я пришла на пару минут раньше. Ресторан, отделанный в стиле «ретро», был набит до отказа, и пришлось пробираться сквозь толпу, чтобы найти свободное место у дальнего края барной стойки. Я взяла газированную воду с лимоном и обвела взглядом людей вокруг. В основном молодые парочки. Много стильных женщин за двадцать в кофточках с обнаженным плечом, как у Вильмы Флинстоун. Стиль одежды их ухажеров варьировался от повседневного до делового костюма, но все казались одетыми от Армани. В помещении пахло дорогим одеколоном.
Прошло десять мучительных минут. Мне было неуютно, и я представила, что снова нахожусь в бостонском кафе «Скипперс лэндинг» на Рауэс-Уорф, где получила работу официантки. Сама работа была ужасной, зато я всех там знала, от вышибал до пьяниц и дистрибьюторов, пытавшихся всучить нам ром «Маунт-Гэй».
Мужчина слева посмотрел на меня так, будто я мешаю ему выпускать сигаретный дым. Я повернула голову к двери и вытянула шею, чтобы он понял: я кого-то жду. Журналисту часто приходится встречаться с незнакомыми людьми в странных местах, но у меня рождалось подозрение, что Леонард не придет. И утренний звонок мне просто приснился.
Справа от меня сидела пожилая пара: седой мужчина в кардигане и вельветовых брюках в рубчик, вытянутое честное лицо показалось мне смутно знакомым, и дама в длинной норковой шубе, несмотря на теплую погоду. Она залпом выпила мартини и одарила меня туманным взглядом. За неимением иного занятия я съела лимон, который вынула из стакана с газированной водой.
— Как вам удается не морщиться? — спросил мужчина дружелюбным басом.
Пришлось улыбнуться.
— Люблю кислое.
— Тогда мы вам понравимся, — пьяно сказала его жена.
— Мардж, — тихо произнес супруг.
Голос его показался знакомым, однако я не могла понять, кто это. Скорее всего чей-то дед или дядя. Но я ни с кем в Род-Айленде не знакома настолько хорошо, чтобы знать еще и его родственников.
— Мы раньше не встречались? — спросила я. — Такое странное ощущение, словно я вас где-то уже видела.
Жена фыркнула.
Муж дал мне пару секунд на раздумья. Предположений не последовало.
— «Пауэрбол», — намекнула женщина.
— Конечно же!
Я поняла, что передо мной Грегори Айерс, заправляющий лотереями штата. Он часто появляется на радио и телевидении, вручая призы победителям и рассказывая о новых лотерейных билетах. Люди стремятся коснуться его руки на удачу. И вот я стою так близко к нему, и Грегори может наделить меня везением.
— Не стесняйтесь, — сказал он. — Все это делают. Я привык.
— Вс-е-е, — подтвердила жена.
Я коснулась кардигана. От него проскочил то ли статический заряд, то ли искра удачи.
Уголком глаза я заметила, что к нам пробирается Леонард.
— Иногда это срабатывает, иногда нет, — сказал Айерс.
— Забавно, — отметил Леонард и хлопнул Грегори по плечу. — Рад видеть вас снова, Мардж. — Он поцеловал даму в щечку.
Поразительно, что в Род-Айленде все, кроме меня, знают друг друга. Ах да, реклама лотерей постоянно звучит на радиостанции, где работает Леонард. И тут я вспомнила, что Грегори Айерс — противник казино, один из немногих чиновников, занявших такую позицию.
Леонард был ростом примерно метр семьдесят, но казался выше из-за стройной фигуры и манеры держаться. В отличие от меня он вписывался в атмосферу ресторана — этакий изысканный мужчина в серой водолазке и черных шерстяных брюках. Он обнял меня, будто мы были старыми друзьями.
— Вы знакомы с Хэлли? — спросил он, обращаясь к Айерсу. — Это та самая журналистка, которая написала статью об убийстве Мазурски.
Грегори слегка напрягся при слове «журналистка», и я вспомнила, что недавно наша газета обвинила его в лицемерии: король лотереи выступает против казино. Однако его лицо тотчас смягчилось.
— Хорошая работа, — отметил он и пожал мне руку.
— Я никогда не делаю покупки в этих мелких магазинчиках, — выдала Мардж. При этом усыпанное бриллиантами и изумрудами кольцо задело бокал с мартини, и содержимое пролилось на манжету кардигана.
Грегори взял салфетку, окунул в воду и начал тереть пятно. Затем посмотрел на жену и грустно покачал головой.
— Вряд ли у нас получится занять столик, — отметил он и, пристально взглянув на Леонарда, махнул в зал. — Да и захотите ли вы ждать?
Леонард обернулся и тотчас помрачнел. Большинство посетителей составляли малолетки, а в глубине зала шумная компания людей постарше оккупировала сразу три стола. В центре сборища потягивал виски Билли Лопрести, мэр Провиденса.
Это был забавный мужчина, низкий и коренастый, с желтовато-коричневой кожей, удивленными глазами и выкрашенными в угольно-черный цвет волосами. В прошлом его часто приглашали на ток-шоу к Леонарду, он и сейчас за словом в карман не лез. У мэра были поклонники, но не преданные избиратели.
Пока мы наблюдали за ними, из-за соседнего стола поднялась молодая женщина в шикарном черном платье, подошла к Билли и поцеловала его в щеку. Раздались одобрительные возгласы.
— Очевидно, у него день рождения, — сказал Айерс.
Билли Лопрести всегда был мэром — с начала девяностых, а год назад, после того как он неутешно рыдал на похоронах жены, люди стали звать его по имени. «Надо отдать Билли должное: благодаря ему в Провиденсе наступила эпоха возрождения», — говорили дозвонившиеся на передачу. «Билли так заботится о пенсионерах», — часто повторяли они. Но что по-настоящему выводило Леонарда из себя, так это заявление: «Если Билли считает, что городу нужны казино, значит, это действительно так».
Мэр поднялся, помахал рукой пожилой женщине за соседним столиком и показал указательным пальцем себе на щеку. Голосом опытного политика, хорошо слышным даже в самой шумной толпе, он сказал:
— Что? Неужели ты меня больше не любишь?
Пожилая женщина залилась краской. Билли сам подошел к ней и поцеловал прямо в губы. По залу прокатился изумленный шепот.
Когда мэр сел обратно за стол, я рассмотрела его окружение: немолодой мужчина с завязанными в хвост седыми волосами, в голубых джинсах и белой рубашке и женщина в деловом костюме. Лица обоих появлялись в нашей газете.
— Это вождь наррагансетов и Дженнифер Таунбридж из «Ивнинг стар гейминг интернэшнл», — с отвращением произнес Леонард.
Мэр прошептал что-то Дженнифер, которая наклонилась поближе, чтобы расслышать его слова. Оба повернулись к бару и посмотрели в нашем направлении. Билли поднял свою рюмку, и все трое чокнулись. Лопрести не стал пить, лишь закинул голову и рассмеялся.
У меня сложилось впечатление, что он смеется над Леонардом. Леонард, видимо, тоже так решил, потому что, когда подошедший к нам официант сообщил об освободившемся столике, он покачал головой:
— Аппетит пропал. Сваливаем отсюда к черту.
Мы оставили Айерса с женой у барной стойки, сели в машину Леонарда, «сааб» с багажником для велосипеда на крыше, и помчались по шоссе в Федерал-Хилл, популярный итальянский квартал с уймой ресторанов.
Леонард, который каждый вечер говорит без умолку по радио, молчал, очевидно, был раздосадован, а я не знала, что ему сказать. С одной стороны, мы уже три-четыре месяца общаемся по телефону, с другой — все беседы велись исключительно в эфире.
Он сохранял молчание, пока мы не подъехали к бронзовой арке — воротам на Атвелс-авеню.
— Видишь то здание слева?
Я посмотрела в окошко: городской квартал, рестораны, офисы по торговле недвижимостью, частные дома, салон татуировок.
— Какое именно?
Леонард указал на маленькое строение с низкой крышей и небольшой вывеской, возможно, юридической конторы.
— С синей дверью?
— На входе застрелили моего дядю, — сказал он. — Я тогда был ребенком, но все помню. Убийцу так и не арестовали, хотя все знали, кто он. Работал на букмекеров Патриарки.
— Твой дядя был игроком?
Я начинала понимать, откуда у Леонарда ненависть к казино.
Он покачал головой:
— Нет. Но его отец — да. Они убили сына, чтобы вся семья поняла, насколько серьезны их намерения получить деньги.
Я не нашлась что ответить и лишь пробурчала: «Мои соболезнования» — и подумала, зачем он мне это говорит. Чего хочет от меня Леонард? Что я могу для него сделать?
Мы молча проехали еще один квартал. Я смотрела на толпы людей на тротуарах: влюбленные парочки, бизнесмены и туристы, спешащие в рестораны. На улице стояли портье, готовые припарковать подкативший «кадиллак» или «БМВ». Сложно было представить, чтобы в столь фешенебельном квартале кого-то застрелили.
Леонард словно читал мои мысли.
— Многим хочется верить, что с мафией покончено в далеком прошлом, — сказал он. — ФБР уничтожило ее одним политическим актом, а омерта[3] отмерла сама по себе. Патриарка-младший — уже не тот человек, каким был его отец. Так всем удобно думать. Но знаешь, мальчик подрос и стал жестче. Мы же в Род-Айленде, в гнезде консерватизма.
Он многозначительно посмотрел на меня, и я не поняла, относятся ли его слова к мэру, к референдуму о легализации казино или к убийству Барри Мазурски. Я не успела добиться пояснений, поскольку мы остановились у ресторана с отделкой из камня и неоновой табличкой с надписью «Голубая пещера». К машине подбежал портье.
Я последовала за Леонардом и словно попала в Старый свет. На официантах смокинги, с эстрады звучит негромкая песня о любви. У барной стойки три итальянца средних лет пьют анисовый ликер. После слов Леонарда в голове возникали устойчивые стереотипы.
Хозяин проводил нас в тихую комнату с медными подсвечниками на стенах и хрустальными люстрами.
Мы сели за угловой столик под гобелен с изображением двух римлянок. Было почти девять, и я здорово проголодалась.
— Рыбу-меч, — сказала я, захлопнув меню и сложив руки на столе.
— Гм, — произнес Леонард, изучая меню.
— Скажешь мне, что происходит? — не удержалась я.
— С мэром?
Он поднял глаза и улыбнулся, словно его ничуть не встревожила неприятная встреча. Как же!
Седеющий певец направлялся к нашему столу. Я неодобрительно покачала головой.
— Да, с мэром. С Барри Мазурски. С историей мафии на Атвелс-авеню.
— Билли Лопрести делает вид, будто ему до фонаря все, что я говорю на шоу, — тихо произнес Леонард. — Будто его только забавляет моя кампания против азартных игр, а сам я — недостойный оппонент.
Послушать Леонарда, так оскорбление — часть политической игры, и думать об этом не стоит. Но я ему не верила. В его глазах пропала уверенность, вряд ли он действительно счел выходку мэра профессиональной провокацией, уколом одного радиозавсегдатая другому.
Подошел официант, и Леонард переключился на него. Он долго делал заказ, тщательно выбирал закуски, перешел на итальянский, говоря о телятине, и задал официанту полдюжины вопросов о вине, прежде чем остановиться на кьянти.
— Мне любопытно, — сказала я, когда официант ушел, — как ты меня вычислил. После того интервью на благотворительной акции для бездомных ветеранов?
— Я работаю на радио, прислушиваюсь к голосам. Они мне многое говорят. Твой ни с чьим не спутаешь.
Очевидно, это лесть. Он был холост, точнее, разведен — корреспондентка с телевидения оставила его вместе с радиостанцией и упорхнула навстречу более крупным перспективам, — и создавалось впечатление, что за мной ухаживают.
— Так зачем ты меня нашел? Из-за истории с Мазурски?
— Потому что сделал непростительную оплошность, — объяснил Леонард. — Прими мои извинения за то, что я назвал твое имя в эфире.
Раскаяние звучало на удивление искренне, и я чуть не поверила ему, но ведь не все так просто. Леонард не был похож на Криса Техиана, который затащил меня в постель с корыстными целями. И все же радиоведущие не выслеживают своих слушателей без веской причины.
— И еще поставил мелодию для тупых, — напомнила я.
— И за это прости.
Леонард снова улыбнулся. Не так широко. Не так профессионально. Просто естественно.
— Так что тебе от меня нужно?
Он приставил палец к губам, поскольку к нам подошел официант с закусками. Леонард сказал, что мне следует попробовать оливки, и положил в тарелку лучшие кусочки окорока. Я молча наколола вилкой лист цикория, с нетерпением дожидаясь, когда уйдет официант.
Наконец тот исчез, и Леонард снизил свой глубокий баритон до шепота:
— У меня есть помощник, который помогает делать шоу, но мне нужен человек, который выполнял бы работу, связанную с поиском информации в разных местах. Журналист.
— Разве на радиостанции нет собственных журналистов? — спросила я, зная ответ наперед: они все освещают новости, обсуждают острые вопросы, но не ведут расследований.
— Прошлой осенью мы уволили двух журналистов, — сказал Леонард. — Они не могли найти времени даже прочесть заголовки статей в «Кроникл».
Я глотнула вина, не почувствовав вкуса.
— Почему я? Ты наверняка знаешь много журналистов.
— Не настолько хорошо, как тебя. Мы ведь общались каждый день на протяжении двух или трех месяцев. Я знаю твои взгляды, образ мышления. Ты ведь не думаешь, что если разговор происходит по радио, то это уже не считается?
Вопрос звучал отнюдь не риторически: Леонард смотрел мне в глаза с забавным выражением неуверенности и ждал ответа.
Меня удивил столь экспрессивный тон, и я начала извиняться:
— Ну, просто… я ведь недавно живу в Провиденсе. Я человек непроверенный.
— О! — улыбнулся он и поспешил меня успокоить: — Не говори так. Утром я читал твою статью. Ты прекрасно пишешь.
Леонард казался искренним, и я смутилась. Он словно пытался поднять мою самооценку. Не желая покупаться на лесть, я откинулась на спинку стула, устанавливая некоторую дистанцию.
— Если я что и раскопаю, это должно будет появиться в «Кроникл». Тебе какая от этого польза?
Он улыбнулся, придя в восторг от моей прямолинейности.
— Я выскажу в эфире свои сомнения по поводу хода расследования убийства на Уэйленд-сквер. Буду пользоваться поставляемой тобой информацией. А потом, когда в печати появится твоя статья, все поймут, что я прорицатель. Гений.
— Некоторые слушатели и так считают тебя гением, — отметила я. — Андре, например.
— Андре? — Его удивило, что я помню имя. — Да. Среди полуночников это так, но, судя по презрительному отношению мэра, основная аудитория не затронута. Я не хочу навсегда остаться Леонардом из «Поздней ночи», я хочу стать Леонардом «В любое время суток», получить национальную известность. А для этого мне нужно быть гением.
Такое откровение одновременно обезоружило меня и напугало. Интересно, всем ли он признается в своих амбициях? И часто ли говорит о себе в третьем лице?
— Не понимаю, какой в этом деле толк от убийства Барри.
— Оно связано с азартными играми…
— Что? — прервала я.
Он поднял руку, чтобы я дослушала до конца.
— Поверь, это действительно так. Наш мэр сделает все возможное, чтобы сохранить это в тайне до завершения референдума. Ему нужно, чтобы казино узаконили, он вполне может рассчитывать на полицию Провиденса. Расследование затормозят.
Я вспомнила сержанта Холсторма, его нежелание отвечать на вопросы. А потом еще Мэтт предупредил, что я не должна ничего писать.
— А как же генеральная прокуратура? Мэр не может на них повлиять, он не вправе указывать прокурору штата…
— Нет, однако тамошние обвинители перегружены. Они работают над массой дел и вынуждены полагаться на полицию в плане информации. Прокуратура не станет усердствовать, поскольку ей нет дела до референдума.
Я молча переваривала услышанное.
— Помимо Айерса из лотерейного бизнеса и пары церковных организаций, никто меня не поддерживает. И как ты, должно быть, догадалась, я в данном вопросе не отступлю. Я поставил на карту карьеру.
Леонарда поглотило собственное эго. Какое счастье, что я никогда не рвалась делать карьеру на радио! И все же информация иногда просачивается самым причудливым образом. Если смерть Барри действительно связана с азартными играми и мэр пытается скрыть это из-за референдума, у меня получится воистину сенсационная история. Возможно, она откроет мне дорогу в следственную команду.
— Объясни мне, какое отношение смерть Барри имеет к азартным играм, — попросила я.
— Для начала ты должна дать мне гарантию неразглашения моей личности.
«Как ты моей?» — чуть не вырвалось у меня. Журналистам часто приходится давать подобные обещания, скрывая источники информации, — все они ставят такое условие, не только Леонард. Я кивнула в знак согласия, Леонард наклонился вперед и заставил меня пожать ему руку, закрепив сделку.
Этого момента он ждал долго. Рассчитывал на него, вероятно, с тех пор, как выболтал мое имя в эфире. Леонард отпустил мою руку и откинулся на спинку стула, чтобы начать повествование.
— Знаешь, я являюсь членом попечительского совета приюта для бездомных ветеранов. Барри Мазурски был там казначеем.
Я кивнула, сопоставив этот факт с базой данных.
— Около двух с половиной лет назад, сразу после большой благотворительной кампании, таинственным образом исчезли семьдесят пять тысяч долларов.
Барри присвоил деньги приюта для бездомных? Я чуть не подавилась и с трудом переварила информацию.
— Нигде нет ссылок на то, что Барри совершил подобную кражу, — наконец сказала я.
— Был вызван обвинитель из генеральной прокуратуры, однако до суда дело так и не дошло. Один из членов организации прослышал, что Барри — заядлый игрок, и провел собственную проверку отчетности. Мы дали Барри возможность вернуть деньги в течение месяца. Они появились уже на следующей неделе. Никаких обвинений выдвинуто не было.
Я вдруг вспомнила выражение лица Мазурски, когда импульсивно сделала выбор в пользу проигрышных лотерейных билетов. Слабохарактерная личность, которая быстро подсаживается на что угодно, встретила свою копию. Неудивительно, что он мне так нравился.
— Конечно, Барри был вынужден уйти с должности казначея. Мне было его жалко. Я всегда к нему хорошо относился. Мы пошли вместе выпить, и я спросил: «У тебя ведь и так денег навалом, какого черта ты это сделал?» Он к тому времени изрядно набрался, захотел сочувствия. Признался, что обанкротился. Потерял все заработанное от продаж. Очевидно, ему чертовски не повезло. Пришлось занимать деньги у ростовщиков. Они угрожали семье. Барри до смерти перепугался и не знал, как отдать долг. — Леонард замолчал, давая мне возможность осознать услышанное. Затем спросил: — Ты до сих пор считаешь, что от азартных игр нет никакого вреда?
Я не знала, что ответить.
— В отличие от банка ребята с улицы не так милосердны. Попробуй их обмануть, и тебе несдобровать. Поначалу они изобьют тебя пару раз, напугают семью. Однако Барри был бывшим моряком, крутым парнем, у которого не осталось выбора. Он держал в магазине заряженный пистолет. — Леонард остановился. — Готов поклясться своей карьерой, что прошлой ночью произошло отнюдь не случайное вооруженное ограбление. Это было убийство.