Континентальный роман

Анри украдкой бросает взгляд на женщину, сидящую напротив. Она с непроницаемым выражением смотрит в окно. С тех пор как она появилась в купе, он чувствует, что она держится настороженно. Он подозревает, что знает причину ее холодности, но легче от этого не становится, особенно после всего, что между ними произошло.

– Я подумываю, не сходить ли в вагон-ресторан, – говорит он, начиная вставать. На самом деле ни о чем таком он не думал, но ему отчаянно хочется выбраться из душного купе, из ловушки собственных мыслей. – Не хотите ко мне присоединиться?

Эти слова звучат невыносимо церемонно даже для его собственных ушей, но он приказывает себе следовать ее примеру, хотя ему хочется только одного – наклониться, взять ее за руку и начать: “Луиза…”

Луиза, кажется, удивлена внезапности этого предложения, но все же кивает и встает.

– В хвосте поезда, – сообщает Анри, когда они выходят из купе, и указывает направо, в пустынный коридор. Какое странное ощущение, думает он, будто они идут по музею, по чему-то принадлежащему ушедшей эпохе. Похоже, она была права, когда отметила, что ездить на поезде больше не модно. Коридор вполне под стать купе – возраст ковра, вытоптанного сотнями пассажиров, виден слишком явно, ткань абажуров вся в пятнах и прорехах и вот-вот превратится в пережиток прошлого, которому пора на покой.

Она – Луиза, напоминает он себе, он еще не привык к ее имени – идет впереди, слегка покачиваясь в такт движению поезда. Он смотрит, как солнечные блики, отражаясь от окон в коридоре, играют в ее волосах. Раньше он считал ее блондинкой, но теперь, в этом освещении, в ее волосах проступают разные оттенки, даже рыжина.

Поезд дергается, и она упирается затянутыми в перчатки руками в стены, чтобы не упасть. Анри берет ее за талию. Это происходит инстинктивно, и, смутившись, он тут же отпускает ее. Она ничего не говорит, даже не оглядывается через плечо и продолжает путь по коридору. Он словно чувствует под ладонью ее талию, чувствует ее дрожь.

Они проходят еще через два тамбура – а может, и через три, он никак не может сосредоточиться – и наконец добираются до вагона-ресторана. Анри засовывает руки поглубже в карманы и говорит официанту:

– На двоих, пожалуйста.

Вагон-ресторан невзрачный. Достаточно чистый, за ним явно следят – видимо, потому что пассажиры часто сюда приходят, – но и здесь чувствуется все та же запущенность. Официант усаживает их в углу, подальше от другой пары – единственных людей в этом вагоне, кроме них.

– Еще так долго ехать, – говорит Анри, когда они устраиваются за столиком, разложив на коленях накрахмаленные салфетки. Интересно, для нее это все настолько же невыносимо, как и для него?

– Всего день или около того, – отвечает она. – Да и вообще, на мой взгляд, путешествия успокаивают.

Она не выглядит спокойной, думает он. Она выглядит готовой сорваться с места, скрыться, только дай ей малейший повод.

– Я думаю, большинство людей едва ли с вами согласились бы, – говорит он скорее для того, чтобы просто что-то возразить. Он должен признать, что уязвлен той дистанцией, которую она установила между ними, хочет, чтобы она перестала говорить vous вместо tu всякий раз, когда они переходят на французский, хочет, чтобы она перестала вести себя так, будто они совершенно незнакомы. Он чувствует, как начинает ломить лоб. – Это всегда такая пытка. Уложить вещи, перевезти багаж из одного места в другое, хоть с помощью носильщика, хоть без. И столько часов в дороге.

– Я люблю эти часы в дороге, – парирует она. – Я считаю, что они очень успокаивают. От вас ничего не требуется – идти вам некуда, вы уже в пути, и делать нечего. Нужно только сесть поудобнее и наблюдать за проплывающим мимо пейзажем.

– И у вас уйма времени, чтобы думать… и волноваться, – говорит он, добавляя последнее слово специально, чтобы посмотреть, как она ответит.

Она встречается с ним взглядом.

– Только если вам есть о чем волноваться.

– Vraiment[31]. – Он поправляет салфетку. – И все же такое путешествие может быть скучным.

– Только если вам не повезло оказаться в скучной компании или вы сами скучны. – Она откидывается назад и улыбается. – Вы не кажетесь скучным.

Он не знает, что ответить, и, вместо того чтобы промолчать, говорит:

– Вы слишком молоды, чтобы путешествовать в одиночку.

Она качает головой, как будто разочарована.

– Не так уж и молода. – Она достает из кармана пальто пачку “Житан”, закуривает. – Я не спрашивала раньше, но, может, вы хотите?

Он качает головой.

– И все же. Женщина без спутников. Это необычно.

– Ой, даже не знаю. Звучит как-то старомодно. – Она выпускает дым. – А что насчет вас? Вы путешествуете один.

– Да.

– И у вас нет жены? – Она улыбается. – Нет невесты?

– Нет, никого.

– Никогда не было? – поддразнивает она.

– Была, – признает он и тянется за пачкой сигарет, которую она положила на столик.

Ему нужно чем-то занять руки, особенно если они собираются вот так разговаривать друг с другом. Он закуривает, выдыхает. Прошла целая вечность с тех пор, как он курил в последний раз, и еще больше с тех пор, как он курил французские сигареты.

Да, когда-то была девушка, но это было очень давно. Марианна. В последний раз он видел ее много лет назад в порту Орана, она уезжала в университет во Францию. В ее приезд в Алжир на каникулы они уже знали, что у них ничего не сложится. Что время, проведенное за границей – дома, как она выразилась, хотя, как и он, раньше не бывала во Франции, по крайней мере, пока не поступила в университет, – ее изменило. Его отказ ехать за ней, его упорное желание поступать в Алжирский университет сначала расстроило ее, потом обидело и даже немного разозлило. В конце концов все угасло – и то, что объединяло их, и та искра гнева, вспыхнувшая в нем из-за ее решения уехать. Между ними осталось только общее прошлое. Больше она в Алжир не приезжала. Несколько лет спустя родители эмигрировали вслед за ней в Европу.

– Как ее звали? – спрашивает Луиза.

– Марианна.

Она вглядывается в него.

– У вас такой вид, будто вы сейчас думаете о ней.

– Да, вспомнилось вот.

Трудно объяснить, почему образ Марианны для него связан с воспоминаниями о доме, о родителях, о юности. Почему, думая о ней, он просто думает о прошлом. Он даже не знает, по какому из этих воспоминаний скучает больше всего.

– Должно быть, приятно, когда есть кого вспомнить, – говорит она сумрачно. – У меня никогда такого не было.

Он гадает, правда ли она так считает и правда ли у нее никого не было. Так странно, так трудно поверить, что у этой молодой женщины никогда не было любимого человека. Она привлекательна, хотя он признает, что красота у нее неброская. Мимолетным взглядом этого не уловить – нет, в ее лицо нужно всматриваться, думает он. И все же наверняка за эти годы кто-то должен был обратить на нее внимание. Вряд ли только он один.

– До чего мы сентиментальны, – говорит она уже другим тоном. Это звучит натянуто, неестественно. – И вообще, едва ли нам стоит обсуждать друг с другом прошлые романы, учитывая, что мы незнакомы.

Он слышит в ее голосе вызов, но не знает, принимать ли его, сомневается с тех самых пор, как она впервые вошла в купе. Как раз в этот момент появляется официант, вытаскивая из кармана блокнот и избавляя Анри от необходимости что бы то ни было решать. Они выслушивают список фирменных блюд и комплексных обедов. Она заказывает sole meunière[32], он – confit de canard[33] и pommes de terre dauphinoise[34]. Они берут бутылку бургундского.

Когда официант возвращается с вином, Анри наполняет оба бокала доверху.

– За что выпьем, Луиза?

– Я же говорила, вы можете называть меня Лу.

Он качает головой:

– Пожалуй, нет.

– Почему? – Она хмурится.

– Это ужасное имя. Я слышу Лу и представляю маленького лысого старикашку.

Кончики ее губ слегка приподнимаются.

– С торчащей изо рта сигарой.

– Да. У него отвратительный характер.

– Поэтому жена и ушла от него много лет назад. – Она смеется и тянется за своим бокалом. – Хорошо. Можете называть меня Луизой.

– А вы можете называть меня Анри.

– Генри, – говорит она с английским акцентом.

– Значит, Генри и Луиза, – подводит итог он.

Она кивает:

– Генри и Луиза.

Им приносят заказ, и они едят молча. Вернее, он ест. Луиза только ковыряется в тарелке, время от времени бросая взгляд на него, куда-то поверх его плеча. Он уже хочет спросить, в чем дело, но тут она роняет вилку, наклоняется к нему и шепчет:

– Я не хотела ничего говорить, но больше не могу притворяться, будто ничего не замечаю.

На мгновение он задерживает дыхание, не понимая, что же именно она собирается сказать, не собирается ли она признаться. Эта мысль одновременно приводит его в восторг и в ужас.

– В чем дело? – спрашивает он.

– Просто у меня очень странное чувство, что человек, сидящий впереди, за нами наблюдает.

Анри чертыхается себе под нос. Он уже это знает, но надеялся скрывать это от нее хотя бы еще немного. То, что человек, следивший за ними, сейчас сидит в том же вагоне и в открытую наблюдает, может означать только одно. Анри снова чертыхается.

Время на исходе.

Прежде

От Парижа Анри ожидал разочарования.

Он понимал, что поступил глупо, – он почти два дня размышлял об этом, пока возвращался в страну, с которой был связан происхождением, и наблюдал, как меняется пейзаж за окном, как широкие просторы и золотые равнины Андалусии переходят в крутые горы и зеленые долины Страны басков, а потом сменяются Пиренеями. Теперь он готовил себя к тому, что женщина, за которой он следует, наверняка проделала такой долгий путь с одной-единственной целью: потратить деньги так, как это сделало бы большинство людей, – на одежду, шикарный отель, роскошные пиршества в Городе света. А то, что он увидел в тот день в саду, – отражение собственного внутреннего смятения – было лишь мимолетным порывом. Он сказал себе, что в любом случае это не имеет значения. Разочаруется он в ней или нет, но у него есть задание, которое нужно выполнить, и это, сказал он себе, пожалуй, и к лучшему. Путешествие на автобусе было долгим, и он устал – а они там, в Испании, разумеется, все сильнее беспокоятся из-за его затянувшейся отлучки.

Анри наблюдал за тем, как она вышла из автобуса и направилась прямиком к кассе – по-видимому, чтобы купить новый билет. Он видел, как она отдает деньги, видел бумажку, которую ей вручили. Он нахмурился, гадая, куда же она собралась, если не в Париж. Она направилась к выходу с вокзала. На мгновение он заколебался, разрываясь между желанием узнать, что за билет она купила, и пониманием, что это знание ему не пригодится, если он сейчас ее упустит. Возможно, это просто трюк для отвода глаз, рассчитанный на тех, кто может за ней следить, – на него, напомнил он себе. И, кроме того, какая разница? В Париже все должно кончиться.

Он поймал такси, проследовал за ней до отеля в девятом округе и подождал на улице, пока она закажет номер. Отель был не слишком дорогим, но сам район – вполне приличным. Он купил пачку сигарет, чтобы его присутствие не привлекло нежелательного внимания. Когда она наконец показалась в дверях, он пошел за ней до кафе на углу улицы Мартир, частично выходившее на прилегающую улицу Шорон. Она села на веранде со стороны Мартир, а он прошел чуть дальше и в конце концов устроился на Шорон. Несмотря на разделявшее их расстояние, он мог видеть ее в стеклянные окна, если слегка откинуться на спинку стула и повернуть голову под нужным углом, надо лишь постараться, чтобы эта поза выглядела естественной.

Сначала Анри претила мысль о возвращении во Францию. Но, сидя в кафе, которое она выбрала, и заказывая café noisette[35], он почувствовал, как на него снисходит своего рода покой, почти умиротворение. Ничего подобного он не испытывал уже довольно давно, и уж точно не в те безумные дни в Марселе. Из-за этого трудно было вспомнить, почему он здесь, что он должен делать.

По правде говоря, Анри не испытывал ощущения, что дело не терпит отлагательств, хотя вроде бы должен был испытывать. Возможно, потому, что семья, на которую он работал, была его собственной, пусть познакомились они недавно, а возможно, потому, что это на самом деле не имело значения – в том смысле, в каком все перестало иметь значение с того дня в Оране. Он чувствовал себя мальчишкой, который прогуливает школу. Да, по возращении он ожидал сурового взгляда, выговора, но не мог заставить себя поверить, что последствия будут серьезными. Он вернет деньги, вернет всего-то на несколько дней позже, чем ожидалось, и на этом все кончится. Возможно, он был наивен. В глубине души он знал, что так и есть. Но в этот момент в его ноздри вливался осенний воздух, и ему казалось, что он вдыхает весь город – запах бензина от мотоциклов, кисловатого теста для будущего хлеба, эспрессо, который наливали в одну чашку за другой, – и с каждым вдохом трудно было чувствовать что-то иное, кроме удовлетворения.

Официант вышел из кафе с подносом и подал кофе сначала ей, потом ему. Анри откинулся на спинку стула, наблюдая, как она добавляет сахар, и отметил, что она слегка прикрыла глаза на первом глотке. Он сделал то же самое. Горячий кофе с молоком окутал язык, а потом Анри ощутил сладкое послевкусие. Он словно перенесся домой – то есть не совсем домой, и тем не менее это было что-то знакомое, хотя он и знал, что это глупо. Он понимал, что впадает в своего рода сентиментальность, которую в последнее время редко себе позволял – а может, и вовсе не позволял с тех пор, как был ребенком.

Смешно придавать такое значение такой обыденной мелочи, как чашка кофе, – и все же как объяснить, чего ему не хватало все эти месяцы в Испании, когда пришлось променять сваренный отцом кофе с щепоткой корицы, которым он запивал мшушу[36], приготовленную матерью, на горькие испанские зерна? Он вспомнил, что кофе в Оране обычно пили в теплые месяцы, – сладость сахара, кислинка лимонного сока – и задумался, есть ли что-то подобное в этом городе, куда он совершенно не собирался ехать. Он готов был поверить, что есть, и очень хотел на это надеяться.

Когда она допила, Анри достал из кармана несколько монет и оставил их на столе.

На этот раз он проследил за ней до квартала к востоку от метро “Аббес”, где она то и дело ныряла в магазины тканей, выстроившиеся вдоль улицы. Возможно, думал он, прислонившись к стене, она хочет заказать новый гардероб, а не покупать готовую одежду. Он наблюдал через витрину, как она указывает на разные рулоны ткани, потом ждет, пока продавщица развернет их, чтобы потрогать и рассмотреть, и склоняет голову то в одну, то в другую сторону, когда принимает решение. Но чаще всего она качала головой и шла дальше. Все это должно было ему смертельно надоесть, и тем не менее в этом ожидании, в понимании того, что он должен делать, было что-то успокаивающее. Это напоминало ему о часах, проведенных под палящим североафриканским солнцем, когда он только и делал, что наблюдал за окружающими.

Это было раньше. До беспорядков. До того, как начались расправы. До того дня, который все изменил. У него участилось дыхание. Снова раздался этот скребущий звук, совсем рядом, неотступный. Он закрыл глаза, но видел только те глаза, наблюдающие за ним. Он потряс головой, пытаясь отогнать воспоминания о том, что видел, о том, что творил.

И тут Анри что-то почувствовал – какое-то покалывание в затылке.

Он повернулся, посмотрел направо, потом налево, уверенный, что за ним кто-то наблюдает. Он знал еще до того, как успел оглядеться, что там никого нет, что это чувство лишь симптом чего-то большего, его неспособности забыть, отпустить прошлое. Он снова перевел глаза на женщину, за которой следил и которая как раз в этот момент выходила из очередного магазина с пустыми руками – хотя он был уверен, что видел, как она что-то покупала, как передавала через прилавок франки и забирала товар, – и обрадовался возможности отвлечься.

Позже, в Марэ, когда она уселась обедать в дальнем углу ресторана, ела блинчики и пила сидр – его подали в керамическом кувшине с бело-голубыми завитушками, – он поймал такси и велел водителю отвезти его обратно в девятый округ, к ее отелю, пытаясь хоть чем-то себя занять, хоть как-то шевелиться. Не уплывать назад, в прошлое. Кроме того, он отчаянно стремился остаться незамеченным, поскольку не знал, запомнила ли она его на той остановке в Испании, но надеялся, что тогда она осознавала происходящее очень смутно, а значит, ничего не заподозрит.

На стойке регистрации в отеле Анри предъявил свое удостоверение жандарма – не то чтобы поддельное, но уже недействительное – и попросил показать самые последние карточки гостей.

– Что-то случилось, месье? – спросил консьерж, передавая ему документы и заметно побледнев.

Анри ответил не сразу, перебирал карточки, искал ее. В отель заселилось много новых постояльцев – семья из четырех человек, супружеская пара, несколько бизнесменов, – но одинокая женщина была только одна. Он взглянул на имя. Виржини Варанс. Профессия – секретарша. Приехала из Лондона. Он не верил, что хоть что-то из этого правда. Посмотрел на номер паспорта, решил, что и тот вряд ли настоящий, и не стал даже записывать эти сведения. Она оплатила номер только на одну ночь.

– Вы нашли то, что искали? – спросил консьерж, наклоняясь к нему, чтобы разглядеть карточку.

Анри поднял голову. Он мог бы пробраться в ее номер – едва ли это будет трудно. Он мог бы сказать консьержу, что он ее муж, что он подозревает ее в интрижке, отсюда и секретность, и использование служебного положения. Он догадывался, что в таком случае вопросов почти не возникнет. Но потом… что будет потом, спрашивал он себя, после того как он заберет деньги, после того как решит, что с ней делать?

Единственным ответом было – вернуться в Испанию. Вернуться к своей кое-как налаженной жизни и взяться за следующую работу, где будет больше вовлеченности в дела братьев, а значит, больше риска и насилия. Эта перспектива наполняла Анри таким ужасом, что в тот момент он ничего не желал сильнее, чем как можно дольше не возвращаться. Он не станет торопиться – подождет денек-другой, может, больше. Он последит за ней еще немного, посмотрит город, в который она его увлекла за собой, но рано или поздно вернется – когда поймет, что готов встретиться лицом к лицу с тем, что будет ждать его в Испании.

Анри покачал головой.

– Нет, – ответил он и перетасовал карточки, прежде чем вернуть, чтобы консьерж не смог разобрать имя гостьи, которое привлекло его внимание. – Нет, я ничего не нашел. – Но так как похоже было, что консьерж не до конца ему поверил, он добавил: – Видимо, человек, которого мы ищем, еще не заселился в отель.

На следующий день на железнодорожном вокзале устроили забастовку.

На улице творился хаос. Трудно было даже просто отыскать таксиста, готового довезти Анри до вокзала, не говоря уже о том, чтобы все это время не упускать ее из виду. Когда водителю наконец удалось припарковаться, женщина уже скрылась в здании вокзала. Анри велел таксисту подождать и последовал за ней.

Он выбрал место недалеко от входа, где было бы легко в случае чего раствориться в толпе. Оттуда он наблюдал, как она подошла к полицейскому и показала ему билет. Полицейский покачал головой, она кивнула в ответ и вышла обратно на улицу. Протолкнувшись сквозь толпу, она поймала такси. Анри поколебался всего несколько секунд, прежде чем броситься в здание вокзала и подойти к человеку, с которым она только что разговаривала.

– La femme, – начал он. – Женщина, которая только что была здесь… Куда у нее билет?

Его собеседник нахмурился:

– Вы кто такой?

Анри слегка растерялся. Муж, любовник – нет, это прозвучало бы слишком угрожающе. Знакомый? Простого знакомства недостаточно.

– Я ее брат, – ответил он. – Мы должны были встретиться здесь утром, но началась забастовка, – прибавил он, обводя жестом помещение.

– Если вы ее брат, почему вы не знаете, куда она едет? – спросил полицейский.

Анри не нашелся с ответом. Он выругался и бросился обратно к ожидавшему его такси.

Следующие несколько дней прошли почти так же, как и предыдущие, – она шла впереди, он за ней.

В музеи, в сад Тюильри, в книжный рядом с Сеной. Когда она останавливалась у какой-нибудь картины, он останавливался тоже – правда, только после того, как она уже переходила к следующей, – ища то, что ее заинтересовало, и стараясь, чтобы она не заметила его присутствия. Он даже купил в одном из магазинов шляпу-котелок и почувствовал себя безымянным главным героем только что прочитанного шпионского романа. Но вскоре он обнаружил, что люди только бросают на него косые взгляды и осуждающе хмурят брови, если он в помещении забывает снять шляпу. Войдя в музей, Анри поспешил сунуть котелок под мышку.

Женщине, судя по всему, больше всего понравился зал со скульптурами, а он предпочел искусство Древнего Египта. Позже, в саду, они сидели в противоположных концах кафе, и хотя они не разговаривали, не делились своими мыслями об увиденном, Анри чувствовал, что в некотором смысле их что-то объединяет. Что разговор между ними состоялся, даже если только он один знает об этом. На следующий день он взял в магазине книгу, которую она купила на его глазах несколько минут назад. Книга была на английском языке, написанная американским автором. Ему показалось, что сюжет какой-то нелепый, и он положил томик обратно на стопку книг. С другой стороны, он никогда и не был любителем художественной литературы, предпочитая документальные свидетельства, правдивость которых всегда можно проверить. Кроме того, если уж на то пошло, его куда больше заинтересовал молодой человек, который подошел к ней, когда она листала книги. Анри не беспокоило, что это может быть связано с деньгами, он сразу догадался, что парнишка – жулик, мелкий мошенник; это тот тип преступников, кого местная полиция скорее не заметит, чем захочет вмешаться.

Анри всегда старался держаться на расстоянии, оставаться настолько невидимым, насколько возможно, что было непростой задачей, учитывая, как хорошо здесь все просматривалось.

Бывали моменты, когда Анри почти удавалось убедить себя, что он ошибся. Что это не та женщина, которую он видел тем утром в Гранаде, со стиснутыми кулаками, с лицом, искаженным каким-то одновременно мучительным и знакомым чувством. Теперь она выглядела вполне довольной – почти безмятежной, подумал он, – хотя в этот момент он не мог видеть ее лица: ее взгляд был устремлен вниз, на Сену. Он начал ощущать странное родство с этой женщиной, у которой никого не было. Все это время, следуя за ней, он ждал, что она вот-вот где-нибудь с кем-нибудь свяжется, отправит письмо, позвонит по телефону. Но вскоре понял, что она совсем одна, как и он сам, – и эта мысль заставила его почувствовать себя уже не таким одиноким, как раньше.

В какой-то момент Анри уверился, что за ним следят.

Позже он попытался припомнить, где был, когда впервые это ощутил, но оказалось, что это невозможно, что осознание оплетало его ум очень медленно – так ползет по стене бугенвиллея, – и, прежде чем он смог ответить на собственный вопрос, оно уже заполнило собой все органы чувств. Он не смог бы точно описать его, это осознание, это понимание – едва уловимое ощущение, похожее на покалывание в затылке. Он окинул улицу взглядом, посмотрел во все стороны. Никто не привлек его внимания, никто не выглядел неуместно, никто не казался достойным тщательного изучения.

Он сказал себе, что это всего лишь холодный ветер, и направился в табачный магазинчик.

Но странное чувство преследовало его весь день. В конце концов, не исключено, что за ним на самом деле следят. Это его первое самостоятельное задание, и, конечно, заслужить их доверие не так легко, пусть он и родственник. Кроме того, Анри сам сказал, где он находится, навел их на мысль о том, куда направляется. Может, кто-то присматривал за ним еще в Испании, а может, они ждали его в Париже.

Анри решил, что должен узнать наверняка.

Впереди показался один из многочисленных пассажей, которые он приметил, изучая парижские улицы. Этот пассаж был ему незнаком, и он не представлял, куда тот ведет, но решил рискнуть. Человек, следящий за ним, пока не дал о себе знать и едва ли выдаст себя сейчас; едва ли Анри грозит серьезная опасность попасть в ловушку. Если, конечно, за ним действительно следят. Анри был в этом почти уверен, но не мог не признать, что в последнее время он сам не свой, что инстинкты его подводят. Он понимал, что есть только один способ выяснить правду.

Анри поднял воротник пальто и вошел в пассаж.

Слушая стук собственных шагов по плитке, он поднял глаза к потолку из стекла и кованого железа. Солнце едва-едва проглядывало сквозь облака. Он зашагал быстрее, уже чувствуя, что вход позади заслонила чья-то тень. Осмотревшись, он увидел, что в витринах выставлены в основном предметы искусства и старые книги в кожаных переплетах. Его взгляд зацепился за один из магазинов впереди – и за винтовую лестницу внутри.

Анри остановился у дверей, принялся рыться в тележке с книгами, стоящей прямо у входа, – делая вид, что изучает названия. Взяв одну книгу, он слегка повернулся налево и увидел, что тот человек тоже остановился всего в нескольких метрах от него, точно так же делая вид, что рассматривает витрину. Анри не мог разглядеть его как следует, но пока не узнавал – не похоже, чтобы он видел его раньше. Это упрощало дело – безусловно, братья решили так не случайно. Анри вернулся к книгам. Если он собирается предпринять то, что задумал, ему нужно действовать сейчас – и быстро.

Анри вошел в магазин. Он не дал продавцу возможности поздороваться с ним, а сразу направился прямо к винтовой лестнице и принялся энергично трясти кованые перила, явно сделанные не одно столетие назад, сам морщась от собственного нахальства.

– Месье! – воскликнул продавец, выбираясь из-за стола. Судя по его лицу, он был возмущен и не понимал, в чем дело. – Месье, arrêtez, s’il vous plaît[37].

Анри остановился только тогда, когда убедился, что его преследователь приближается к магазину.

– Je suis désolé[38], – сказал он, быстро кивнув продавцу, и зашагал к книжным стеллажам в глубине зала.

Он знал, что продавец, хмурясь, продолжает наблюдать за ним, но, прежде чем тот успел что-то сказать, в магазин вошел новый покупатель и отвлек его. Анри наблюдал за ними из-за шкафов, листая книги, и увидел, что незнакомец отказывается от помощи, что его взгляд останавливается на подрагивающей раме лестницы, а уши, как догадывался Анри, ловят легкий металлический звон, который все еще висел в воздухе. Он повернулся к продавцу, указывая на второй этаж. Продавец кивнул, и человек, следивший за Анри, быстро поднялся по лестнице, больше не обращая внимания на то, что происходит внизу.

Анри воспользовался моментом и вышел из магазина.

Он снова двинулся по пассажу, ускоряя шаг, вернулся тем же путем, каким пришел, и оказался на улице Фобур-Монмартр, где быстро растворился в толпе. Анри не хотелось признаваться даже самому себе, насколько, как ни странно, приятно было провернуть этот трюк, словно он размял мышцы, которыми не пользовался очень долгое время. Не то чтобы служба в жандармерии требовала такого уж большого мастерства шпионажа, но тем не менее теперь он чувствовал, что у него есть цель, чего с ним не бывало с тех самых пор, как он ступил на борт того корабля.

Анри невольно расплылся в улыбке.

Через несколько часов, сидя в маленьком магазинчике и заказывая кофе чашку за чашкой, он придумал план.

План был не без недостатков и не смог бы его спасти, но, как он надеялся, помог бы выиграть время, если это понадобится, – хотя он пообещал себе, что не позволит событиям зайти так далеко, что на него просто накатило уныние, тоска по родному дому, что это помрачение временное, как тучка на небе, и скоро уйдет. А когда это случится, Анри заберет деньги, которые украла та женщина, и вернется в Испанию, где снова приступит к своим обязанностям, какими бы они теперь ни были. Да, успокаивал он себя, все вернется на круги своя, и неприятности, которые он доставил тем, кто ему доверился, будут забыты.

Анри оплатил счет, спросил, где ближайшее bureau de change[39], и вышел, опустив голову на тот случай, если кто-нибудь все еще за ним наблюдает.

На следующий день Анри возобновил слежку и, возвращаясь в отель вечером, сел в тот же автобус, что и она. Это было глупо, но погода стояла холодная и ему не терпелось оказаться в номере – он остановился в другом отеле, за углом, чтобы не вызывать слишком больших подозрений, – выпить чего-нибудь согревающего и принять горячую ванну. Он стоял в задней части салона, надвинув шляпу на лицо и стараясь, чтобы его не было видно. Однако постепенно автобус заполнялся все больше и больше – одни пассажиры возвращались домой после долгого рабочего дня, другие ехали с рынка, набив сумки продуктами, купленными перед самым закрытием. Это происходило постепенно, но в конце концов толкотня привела к тому, что его вытеснили с удобного места в задней части автобуса в середину салона, а ее начали пихать в том же направлении. Вскоре между ними не осталось никакой дистанции, никакого пространства. Автобус повернул, и пассажиры, качнувшись вбок, были вынуждены прижаться к соседям. Она была примерно такого же роста, как и он, так что их плечи, соприкасаясь, оказались почти на одном уровне. Он почувствовал тыльной стороной ладони ее руку. Автобус выровнялся, и то же самое сделали все находящиеся в нем. Она ни разу не обернулась и не посмотрела в его сторону. В противном случае ему негде было бы спрятаться.

Только выйдя из автобуса и видя, как она исчезает в теплом свечении отеля, Анри перевел дыхание.