Конунг. Изгои

ПОСЛАНЕЦ

Вот что рассказал Хагбард Монетчик, посланец конунга, когда мы потом сидели у очага:

Посланец идет через леса и пустоши, на плечах у него сидит сын, маленький мальчик, калека. Началась весенняя распутица, и каждый шаг дается с трудом, посланец предпочитает идти ночью, когда наст выдерживает его тяжесть. По этой дороге он шел зимой, тогда он бежал из сражения, в сугробах лежали мертвые, друзья дрались друг с другом из-за куска хлеба. Он узнает некоторые усадьбы: в этой они останавливались, ту подожгли — из снега торчат обгоревшие бревна. Никто не нападает на одинокого путника. На плечах он несет сына, и сын защищает его. Еще у него записана молитва, которую он должен читать в каждой церкви, поставленной во имя святого Олава, какая попадется ему на пути. Если он встречает людей, которые вызывают у него подозрение, он падает перед ними на колени, протягивает им свою дощечку с молитвой и жалобно просит:

— Покажите мне дорогу к церкви конунга Олава Святого, я должен помолиться там за своего сына!

Его не трогают, и он спокойно идет дальше. Котомка его давно пуста, он вынужден заходить в усадьбы и просить Христа ради. Он просит для сына и все отдает ему, сам же полагается на свою выносливость, он, как собака в снегу. Однажды отряд воинов, искавший берестеников, спасшихся в битве при Рэ, берет его в плен. Он показывает им свою молитву, они отнимают ее у него, им кажется, что это важное послание. Приводят перепуганного священника, владеющего высоким искусством чтения, и узнают, что это всего лишь молитва конунгу Олаву Святому и Деве Марии. Они возвращают ему молитву и дают пинка под зад. Он идет за ними и просит:

— Люди добрые, покажите мне дорогу в Тунсберг к могучему ярлу! Хочу молить у него разрешения посетить все церкви святого Олава в этой стране и молиться там, чтобы Господь исцелил моего сына!..

Они снова дают ему пинка, а калеке — кусок хлеба.

Он идет синими ночами, под высоким утренним небом, на плечах у него сидит сын, мальчик плохо говорит, но разум его гораздо яснее, чем можно подумать, глядя на его жалкое личико. Посланец размышляет: я несу ненаписанное послание. Но смогу ли я найти того, кто должен принять его, и поверит ли он моему слову?…

Я видел Хрута до того, как началось сражение при Рэ. Но несправедливо требовать от Хрута, чтобы он запомнил меня, Хрут — хёвдинг, а я — бродяга, который ходит с сыном-калекой. Никого другого из теламёркцев я не знаю. Они пришли в Рэ вечером накануне битвы. Вся моя надежда — блестящий камешек, что зашит у меня в шве под медной пряжкой. Хрут узнает камешек и вспомнит монаха Бернарда, показавшего ему когда-то в монастыре на Гримсее это странное Христово око. А если Хрут подумает, что я убил монаха и ограбил его? Поверят мне или не поверят, убил или не убил, поднимутся ли люди Хрута на новую борьбу, когда я приду к ним со своим ненаписанным посланием? Этого не знает никто.

Он идет днем под высоким весенним небом, ночью — в лунном свете, наст скрипит под его ногами. Он договаривается с двумя рыбаками, и они соглашаются перевезти его на лодке через большой фьорд. Он несет на плечах сына, сын вызывает сострадание и, безусловно, помогает отцу.

Они выходят на берег под Рафнабергом и ночуют там в усадьбе. Хозяина усадьбы зовут Дагфинн, а его жену — Гудвейг. На другой день он идет дальше. Хозяева Рафнаберга благословляют мальчика, а отец благословляет их.

Потом он идет в Рэ. И по своей воле и вопреки ей он идет туда. Уже вечер, синеет снег и солнце клонится к западу. Он стоит на холме над равниной и смотрит на утрамбованный снег. Должно быть, весной снег тут почти не шел, посланец различает следы, оставленные сражавшимися людьми. Снег уже не красный. От мороза и ветра он стал грязно-серым, как нестиранное полотно, затоптанное злодеями.

Он снова слышит крики, те крики, которые звучали здесь, когда он бежал… Внизу стоит церковь, люди конунга Магнуса заколотили ее двери. Берестеники пытались спастись в церковной ограде, но их всех порубили перед дверьми дома Божьего. Посланец стоит и смотрит. Видит новые могилы. Значит, покойников все-таки похоронили.

Он стоит, смотрит и вспоминает, а сын спит у него на плечах, уткнувшись головой отцу в волосы. Потом отец поворачивается и уходит. У него скользят ноги на подтаявших за день сугробах. Из одного сугроба торчит что-то темное. Посланец раскидывает снег ногой. Из сугроба показывается труп.

Это берестеник, молодой парень, к ступням и икрам у него привязана береста. Посланцу он незнаком. Парню лет восемнадцать, рот его искажен — может, он умер с проклятием на устах? Посланец пытается припомнить, не знал ли он этого парня, но не может. Даже мертвый ты никому неизвестен и лежишь здесь без благословения, думает он. И уходит.

На холме стоит усадьба, она называется Сольберг, посланец запомнил это название, здесь в то роковое утро строилось войско, и селение виднелось в холодном зимнем свете. Теперь жилой дом сожжен. Хозяин стоит в дверях хлева.

Посланец подходит к нему и просит приютить его на ночь. Говорит, что его больному сыну надо отдохнуть. Он несет его в монастырь на Гримсее, мальчика он подарит настоятельнице монастыря. Хозяин приглашает посланца в хлев. Оба избегают поворачиваться друг к другу спиной.

Посланец вспоминает, что ходили слухи, будто конунга Эйстейна Девчушку, когда он бежал после сражения, зарубил хозяин Сольберга. Хозяин думал, что спасет свою усадьбу, если преподнесет труп конунга его врагам. У гостя во рту появляется неприятный привкус. Ему не по себе, он не может спокойно сидеть в стойле, которое ему уступил хозяин.

— Это ты убил конунга Эйстейна? — спрашивает он.

Хозяин смотрит в сторону.

— Я не осуждаю тебя, но мне хотелось бы знать правду…

Хозяин кивает.

— Думал спасти своих, — говорит он, — но дом у меня все равно сожгли.

— Тогда мне лучше уйти, — говорит посланец. — Но я тебя не осуждаю.

Просыпается Малыш, и отец говорит ему:

— Ты умеешь благословлять и друзей и врагов, протяни руку и благослови его, хотя я и не знаю, что он за человек.

Малыш творит крестное знамение над хозяином.

Потом посланец вежливо благодарит за приглашение переночевать в хлеву, поднимает сына на плечи и по ночному насту идет лесом в Андебу. До Теламёрка, где изгои ждут послания, еще день пути.

Посланец с сыном-калекой на плечах идет долго. Вечером он приходит в усадьбу Валебё на берегу озера Норсьо, там он пробирается в церковь, что стоит на усадьбе, и долго молится перед изображением конунга Олава Святого. Приходит священник и предлагает ему помощь в молитве. Посланец благодарит. И снова повторяет, что идет в Гримсей в Скидане, мальчика он несет в дар настоятельнице монастыря.

— Тогда ты идешь не в том направлении, — говорит священник. — Ты взял слишком на север, Скидан гораздо южнее.

Посланец вздыхает и просит разрешения на несколько дней задержаться в усадьбе, мальчику надо отдохнуть. Ему разрешают.

Усадьба большая, здесь живет много народу, посланцу и мальчику разрешают спать в пустом стойле. Но они в хлеву не одни. Работник по имени Гейрмунд из Фрёйланда и его жена тоже спят здесь. Жену Гейрмунда зовут Магнхильд, они делят одно стойло на двоих. Что-то в них вызывает у посланца недоверие, и он украдкой наблюдает за ними. За годы бродяжничества у него развилась способность наблюдать за людьми, самому оставаясь в тени. Но вскоре он замечает, что им тоже не чужда эта способность. Они почти не разговаривают друг с другом. И одеты они лучше, чем обычные работники, и держат себя учтиво, правда, их руки носят следы работы, однако на руки работников они все-таки не похожи. В усадьбе вообще подозрительно тихо. Люди либо молчат, либо говорят о чем-нибудь незначительном.

Поэтому посланец снова идет в церковь и молится, ему хочется, чтобы его видели как можно больше людей. Он тяжело вздыхает, объясняет, что сбился с пути и пошел на север вместо того, чтобы свернуть на юг. Вечером он с мальчиком устраивается в стойле, вскоре он говорит, обращаясь к соседнему стойлу, где лежат Гейрмунд и Магнхильд:

— Я сбился с пути и пошел на север…

Они не отвечают. В хлеву темно, тяжело дышат коровы, от них идет тепло и добрый запах. Малыш засыпает на руках у отца, отец освобождается от него, приподнимается в своем стойле и говорит:

— Я сбился с пути и пошел на север, а надо было идти на юг…

Они по-прежнему молчат, как будто все еще не верят, что он действительно идет в монастырь на Гримсее. Он нарочно долго говорит о Гримсее, чтобы они уверились, что он идет не туда. Потом спрашивает:

— Вы, наверное, не так давно стали спать в хлеву?…

Магнхильд испуганно молчит, через некоторое время Гейрмунд мрачно отвечает:

— У нас была усадьба у подножья Лифьялль. Но ее уничтожил огонь.

Теперь посланец знает: у них была усадьба у подножья Лифьялль, но когда дом сгорел, они оттуда ушли. Но почему они не отстроили дом заново? Посланец делает вид, что засыпает. Вскоре он тихо встает, чтобы никого не разбудить. Но те двое еще не спят. Тогда он спрашивает, сколько у них дочерей.

У них только одна дочь, голоса у них теплеют. Она добрая и хорошая хозяйка, замужем и живет у подножья Лифьялль, у нее все хорошо. Рассказывая о дочери, они оживляются. Говорят только о ней. Если у них есть сыновья, то они умалчивают об этом. Посланец говорит:

— А у меня только этот сын.

Помолчав, он повторяет:

— У меня только этот сын, он калека, вы сами видите. Я ношу его по всей стране. Не знаю, захочет ли настоятельница монастыря принять его. Я верю, что, если буду молиться за него во всех церквах святого Олава на севере и на юге, здоровье вернется к нему, и он вырастет, как все дети. Так мне сказал один священник. Но я побывал еще не во всех церквах.

— Кажется в Сельюгердире есть церковь святого Олава? — вдруг спрашивает он. — Если у человека только один сын, он пройдет, сколько угодно, лишь бы исцелить его.

Посланец замолкает, теперь надолго, муж и жена тоже молчат. Через некоторое время Магнхильд говорит, — у нее нежный голос, он звучит, как колокольчик под дождем, — что нелегко, должно быть, носить больного сына по всей стране. Но у некоторых сыновья здоровы, говорит она. Красивые, добрые сыновья — радость для родителей.

Голос ее как будто светлеет, однако в ней словно сгущаются сумерки при воспоминании о каком-то горе. Уже полночь. Посланец говорит:

— Не знаю, куда сначала пойти, чтобы молиться об исцелении моего сына, в Сельюгердир или в Квитсейд?

Они не отвечают.

Наступает день, Норсье покрыто туманом.

Посланец просит Гейрмунда и Магнхильд:

— Не перевезете ли вы меня через озеро? Я еще не знаю, куда пойду, но за озеро мне надо попасть в любом случае, и хорошо бы сегодня.

Они охотно соглашаются, в лодке плывут трое взрослых и Малыш. Когда они достигают середины озера, склоны скрываются в тумане, они гребут на солнце. Голоса летят далеко над водой, поэтому посланец говорит тихо, почти шепчет:

— Посоветуйте мне…

Нет, они боятся и молчат, тогда он повышает голос и снова испуганно понижает, услыхав, как его голос в тумане ударяется о берег:

— Вы должны дать мне совет!.. Я не знаю, где лучше молиться об исцелении сына, в Квитсейде или в Сельюгердире? Помогите мне! Дайте совет!..

Но они молчат, говорить они бояться. Посланец начинает снова:

— Один большой человек, сказал мне: Ступай и молись об исцелении своего сына! Тем самым ты будешь молиться за сыновей всех добрых людей в этой стране. У нас много хороших сыновей, преследуемых и изгнанных из родных домов, которые не смеют спокойно спать по ночам. Это мне сказал не конунг Магнус, нет, нет, другой большой человек, и еще он сказал: Помни, не каждый конунг стал конунгом по воле Божьей!

Гейрмунд все гребет и гребет, он молчит, Магнхильд тоже молчит. Посланец говорит:

— Я положу сына на алтарь Господа Бога…

Тогда Гейрмунд поднимает весла, быстро и испуганно взглядывает на Магнхильд, она смотрит на посланца. Лодка скользит сама по себе, а Гейрмунд тем временем произносит над ребенком проклятие. Он говорит медленно, подыскивая слова. Это слова дьявола, слова конунга Олава Святого переиначенные из благословения в проклятие. Как эти слова могли бы спасти тебя, они послужат проклятием тебе и твоему сыну! Гейрмунд говорит долго.

— Эти слова принесут несчастье твоему сыну, если ты идешь по стране как предатель.

Лодка скользит, в тумане уже виден берег. Теперь говорит Магнхильд. Она читает Отче наш и три молитвы к Деве Марии, потом произносит тихим, теплым голосом, тяжелым от горя:

— Только если путник хороший человек, эти слова будут благословением для его сына.

Они плывут дальше. Вскоре нос лодки врезается в берег.

Посланец с сыном на плечах идет по воде, потом оборачивается и благодарит и за благословение и за проклятие. Тогда Гейрмунд говорит:

— Ступай в Сельюгердир и молись там об исцелении своего сына.

В сумерках Хагбард подходит к церкви в Сельюгердире и заходит в ограду. Он знает, здесь лик конунга Олава Святого высечен на камне, вмурованном в церковную стену, как утешение верующим и угроза всем сомневающимся. Его высек человек, которого зовут Гаут, он однорукий и бродит по всей стране. Хагбард находит этот суровый и вместе с тем добрый лик на церковной стене и преклоняет перед ним колени. Малыш сидит на камне рядом с отцом.

Молясь, Хагбард чувствует на себе чей-то взгляд. Он уже давно его чувствует. И когда шел по проезжей дороге вдоль озера, и когда лесом огибал усадьбы, чтобы его не задержали люди, чье любопытство могло оказаться слишком назойливым, уже тогда он чувствовал на себе чей-то настороженный взгляд. Он знает, что слух о нем опережает его самого. Поэтому он молится долго, делая вид, что ничего не замечает. Малыш начинает плакать и в конце концов засыпает, прижавшись головой к стене церкви. Тогда Хагбард встает с колен.

Он стряхивает со штанов землю и склоняет голову в последней молитве — неожиданно он перескакивает через ограду и хватает за руку молодого парня, который там прячется. Хагбард говорит:

— Ты должен отвести меня к Хруту.

Жребий брошен, и будь, что будет. Парень клянется, что не знает человека с таким именем. Хагбард отпускает его. Парень следует за ним, грозит, отвязывает висевший на поясе нож. Хагбард спокойно возвращается к Малышу, поднимает его и сажает к себе на плечи, потом поворачивается к парню и говорит:

— Я понимаю, ты не мог поступить иначе. Но и я тоже. А теперь ты отведешь меня к Хруту.

Парень подчиняется. Он приводит Хагбарда Монетчика в ближайшую усадьбу, там на дворе стоят два человека. С невозмутимыми лицами они говорят, что не знают человека по имени Хрут. Хагбард сожалеет, что попал не в ту усадьбу, и собирается уходить. Они не пускают его. Он спрашивает:

— Так вы все-таки знаете Хрута?

Они не обмениваются даже взглядом, видно, у них достаточно опыта в подобных делах. Хагбарду велят зайти в конюшню, и он подчиняется, чтобы не злить их. Его запирают.

Малыша они оставили у себя, мальчик плачет. Они кричат в конюшню Хагбарду, что он поступит разумно, если расскажет, зачем пожаловал в Сельюгердир.

— Охотно, — отвечает Хагбард, — но я буду говорить только со знатными людьми.

За дверью становится тихо, потом они куда-то уносят Малыша. Время идет. Наконец в конюшню являются гости.

Одного из них Хагбард знает: это Хрут, он был предводителем теламёркцев в сражении при Рэ. Хагбард говорит:

— Я буду говорить с тобой только наедине.

Хрут снимает меч и велит всем выйти из конюшни. Хагбард достает из шва под пряжкой Христово око, подносит его к свету, падающему в окно, и спрашивает.

— Узнаешь?

Хрут узнает камень.

— Первый раз ты видел его в руке монаха Бернарда, — говорит Хагбард. — Это было в монастыре на Гримсее. В трапезной были только вы двое. Вас объединяла нелюбовь к ярлу Эрлингу и его сыну конунгу Магнусу. Бернард сказал тебе: Этот камень хранит блеск Христовых очей. Когда-нибудь мы снова встретимся в его свете.

Хрут кивнул, но не сказал ничего.

— Ты веришь, что я посланец Бернарда? — спросил Хагбард.

— Ты мог и убить его, — заметил Хрут.

— Да, мог, — сказал Хагбард. — Но неужели ты думаешь, что Бернард стал бы делиться со мной своими воспоминаниями, перед тем как я зарубил его?

На это Хрут не отвечает. Он долго смотрит на блестящий камень, потом говорит:

— Это око Христово из распятия, которое люди ярла сбросили на землю и топтали ногами. Бернард вынул это око и сказал: Когда-нибудь Христос получит его обратно.

Хрут уже не молод. Он предлагает Хагбарду выйти из конюшни.

В Сельюгердире скрывается немало берестеников, человек восемьдесят или сто. К ним отправляется гонец, и после полудня все они собираются у церкви. Среди них два брата из усадьбы Фрёйланд у подножья Лифьялль, Торбьёрн и Коре, сыновья Гейрмунда и Магнхильд, которых Хагбард видел в Валебё. Они пришли сюда искать безопасности, после того как люди ярла Эрлинга сожгли их усадьбу. Оба брата тоже участвовали в сражении при Рэ.

Хрут сказал:

— Летом сюда придут люди ярла! Тогда нам останется только уйти в горы и там скрываться до следующей зимы, если на то будет воля Божья, а потом искать убежища в селении и еще одну зиму спать с мечом под щекой. Мы должны либо всю жизнь прожить изгоями, либо снова начать борьбу! Нас ждет или смерть или победа. Но ты сам видишь, Хагбард, нас немного.

— Войско конунга Сверрира немногим больше, — сказал Хагбард.

Его просят обратиться к людям, он коротко рассказывает теламёркцам о конунге Сверрире и передает им его устное послание. После этого ему приказывают уйти. Два человека снова отводят его в конюшню и запирают на засов. Голоса собравшихся долетают до конюшни. Хагбард знает: сейчас решается его судьба.

Первым говорит Хрут:

— Этот посланец может оказаться и предателем, и честным человеком, точно мы этого не знаем. Он говорит, что новый конунг велит нам встретиться с ним между горами Доврафьялль и Нидаросом за две недели до дня Йона. Это путь не для слабых. Возможно, нас ждет ловушка. Возможно, этот человек убил монаха Бернарда, у которого был камень, возможно, он пыткой заставил его говорить перед смертью. Или же обманул его лживыми словами. Но я этому не верю. Я знаю одно: для нас лучше попытать счастья в сражении, чем трусливо отсиживаться в горах, когда придет лето. Давайте снимемся и пойдем!

Коре сын Гейрмунда из Фрёйланда встает и говорит:

— Если посланец сказал неправду об оке Христовом, он за это поплатиться жизнью. И пусть Господь поможет нам так же, как покарает его.

Его брат Торбьёрн встает и возражает ему:

— Не думайте, будто и оком Христовым нельзя злоупотребить, и злоупотребивший легко может избежать наказания. Неисповедимы пути Господни, и когда Он карает и когда дарует благодать. Этот посланец может оказаться предателем из войска ярла Эрлинга. Но мы должны сделать выбор, и я говорю: Давайте снимемся и пойдем!

Человек, которого звали Гудлауг Вали, один из предводителей берестеников, сказал:

— Давайте снимемся и пойдем. Но сначала надо зарубить этого человека.

Многим понравились его слова, и Хрута охватили сомнения. Братья из усадьбы у подножья Лифьялль, которые не всегда были согласны друг с другом, тут выступили заодно:

— Возьмем его с собой, — предложили они. — Давайте поверим ему и сохраним ему жизнь, но если он окажется Иудой среди учеников Христа, он умрет.

Хрут сказал:

— Вот нелегкий для меня час.

Он был умный человек и у него было много усадеб, но люди ярла отняли их все. Он сказал:

— Я должен отомстить ярлу, даже если это будет стоить мне не только имущества, но и жизни. Но я не отомщу, если побегу от него, как сопливый мальчишка от розги. Мы снимаемся и снова начинаем борьбу. За две недели до дня Йона мы должны быть севернее гор Доврафьялль.

Хагбарда приняли в войско, но не все одинаково доверяли ему. В братьях из усадьбы у подножья Лифьялль он нашел добрых друзей. Они помогали ему нести Малыша. Когда Малыш первый раз оказался на плечах у чужого, он даже описался от страха.

В горах еще лежал снег. Они шли через Гронингсдаль на запад и пришли в Хедаль, а оттуда — в Грансхерад и по плоскогорью Хросхейя в Лёг. И дальше.

Оружия у них было немного, но топоры острые, это были храбрые мужи. Они брали в усадьбах только то, в чем нуждались, и не грабили понапрасну, и большинство из них не обижали женщин.