Копейка

27. МУЖСКОЙ РАЗГОВОР

Мы сидим у костра. Он уже прогорел. Подернулся красноватым пеплом. Я вижу в красном отблеске лицо Олега. Светлые ресницы опущены. Он сосредоточенно смотрит на огонь.

Нас обступила ночь. Тихая и таинственная. Над нами звездное небо. Синий дым тянется к далеким звездам. Листья обступивших нас кустов кажутся красноватыми. Это от костра. Внизу, в овраге, тяжело переступают стреноженные кони. Их не видно, но слышно, как хрустит на зубах трава.

Иногда доносится тяжелый вздох, тихое ржание, топот.

Мы в ночном.

Мне повезло. Мать куда-то ушла. И я отпросился в ночное у отца. Он отпустил. Только велел захватить ватник. Утром будет холодно, можно простыть. А пока тепло. Лишь с оврага тянет свежестью. Туман уже поднялся снизу и колыхался вровень с краями оврага. Где-то в этом молоке пасутся кони.

Дым от костра отогнал комаров. Они чуть слышно гудят в стороне. Близко подлететь боятся.

— Картошку будем печь? — спрашиваю я. Мне захотелось горячей картошки с солью. Хлеба я прихватил из дому.

Олег достает из противогазной сумки картофелины. По одной запихивает в красноватую золу.

Пока печется картошка, мы разговариваем. О чем можно говорить летней звездной ночью? О ракетах, о дальних мирах. Вон сколько их мерцает над головой! Не перечесть. Даже не верится, что есть ученые-астрономы, которые знают, как называется каждая звезда или планета.

Больше говорю я, Бамбула молчит. Ковыряет прутом в золе. Картофелины переворачивает, чтобы со всех сторон пропеклись.

Мы разламываем горячую картошку, посыпаем крупной солью и едим. Картошка горячая, рассыпчатая. Мы едим ее вместе с поджаренной кожурой! Вкусно!

А потом я начинаю мужской разговор. Ночь, костер как-то располагают к этому.

— Скажи, Олег, — спрашиваю я, — правильно меня крыли на собрании?

— За дело, — отвечает Олег.

Конечно, лучше было бы, если бы он сказал, что не за дело меня ругали. Но Бамбула говорит, что думает. У него характер такой.

— В воскресенье на базаре овощи продавал, — говорю. Мне захотелось обо всем рассказать. Освободиться от этих мыслей.

— С огорода?

— С дядей торговал… Он свои продавал, я — свои. У меня много денег.

Олег молча ест картошку. Корочка аппетитно хрустит на зубах.

— Денег побольше накоплю, — продолжаю я, — куплю чего-нибудь.

— Торгаш ты, — говорит Бамбула, глядя в огонь.

— Один я торгую, что ли?

— Я не торгую, — говорит Олег. — Никто в нашем классе не торгует. Только ты.

— Я же свое продаю — не краденое!

— Противно тебя слушать, — говорит Бамбула. — «Продаю», «покупаю»…

— Заткни уши, — советую я.

— Буржуй ты! — говорит Олег, выковыривая из золы картофелину.

— Кто?

— Буржуи раньше торговали и деньги прятали в эти… кубышки.

— Как картошиной засвечу… — замахиваюсь я.

— Полегче, — спокойно говорит Олег. — Буржуй.

Я вскакиваю на ноги. Я готов наброситься с кулаками на Бамбулу. Мне очень не нравится это слово «буржуй». Я не могу его переносить. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» Это мы в школе учили, и вот я «буржуй»! Я хватаю ватник, набрасываю на плечи. Я больше не могу смотреть на Бамбулу.

Мне хочется хлопнуть чем-нибудь по круглой стриженой голове. Какой я буржуй? Подумаешь, два огурца продал. И уже буржуй?!

Я напролом через кусты иду к дороге.

— Не в ту сторону ударился… — говорит Олег.

Я поворачиваюсь и иду в другую сторону.

После костра ничего не видно. С ходу налетаю на дерево. Кажется, шишку на лбу набил…

— Шею не сверни, — слышится из темноты голос Бамбулы.

— Можешь убираться с моей парты, — кричу я. — Дурак ты, Бамбула!