Корабли Мериора

ГЛАВА Х

После взрыва в алестронском арсенале и последовавших за ним событий Дакара постоянно одолевали мрачные и тягостные раздумья. Он мучительно искал объяснения, поскольку не желал смиряться со своей жалкой ролью. Наконец он выстроил для себя вполне убедительное истолкование. Коварство Повелителя Теней настолько велико, что даже замыслы своих противников он способен повернуть в нужную сторону и заставить служить его собственным тайным замыслам. Уязвленное самолюбие Безумного Пророка требовало либо отмщения, либо утешения. Поскольку первое не представлялось возможным, он целиком сосредоточился на втором, напиваясь до бесчувствия.

Их странствие по восточному побережью продолжалось целый месяц. Пока Аритон ходил по торговцам и ремесленникам, пока пропадал на лесопильне в Тельзене, заказывая свои «деревяшки», Дакар с тупостью камбалы наливался элем, вином и ромом. Но никакая выпивка не могла заслонить он него пугающей правды. Человек, с которым он был связан волею Асандира, носил в себе проклятие Деш-Тира. Шесть лет назад в Страккском лесу оно погубило тысячи человек. Рано или поздно проклятие Деш-Тира пробудится снова и заставит Аритона Фаленского искать способы убить Лизаэра. Да, того самого Лизаэра, который когда-то был лучшим другом Дакара.

Безумный Пророк старался зорко следить за малейшими проявлениями неистовства, спровоцированного Деш-Тиром. Правда, следить удавалось лишь в редкие промежутки между попойками, когда на душе было пусто и муторно. К тому же Повелитель Теней умел ловко маскироваться. Достаточно вспомнить облик Медлира, за которым он скрывался не один год.

Впрочем, еще не было такого дела, ради которого Дакар согласился бы оставаться трезвым. В то утро, когда обшарпанный парусник с грузом корабельного леса достиг конечной точки своего плавания, Безумный Пророк, как обычно, переживал тягостное похмелье. Он едва не терял сознание от килевой качки. Вскоре к ней (словно одной этой пытки было недостаточно) добавился негромкий скрип снастей. Дакару вдруг показалось, что судно село на мель или его намерены вытащить на берег для неотложной починки. Это ничуть не озаботило пьяницу: он намеревался глотнуть из бутылки и вновь погрузиться в дремоту. Но оказалось, что бутылка пуста. Дакаром овладела полнейшая апатия; ему было лень даже злиться по поводу собственной непредусмотрительности. Он повалился на спину и закрыл глаза. Заснуть не удавалось, и пророк стал прислушиваться к разговорам на палубе.

Из речей, доносящихся сквозь крики чаек, топот матросских ног и скрежет лебедки, он узнал, что Повелитель Теней намерен выгрузить лес и сойти на берег в бухточке близ Мериора.

Дакару было муторно раздумывать над замыслами Фаленита. К тому же с похмелья он начисто забыл, что Мериор представлял собой сонную деревушку, почти целиком состоявшую из рыбачьих хижин. Кряхтя и бормоча проклятия, Безумный Пророк выполз из укромного уголка между палубами. Пробираясь между штабелями пахнущих смолой досок, доставленных Аритону с лесопилен, на пути к межпалубной лестнице он успел несколько раз стукнуться обеими лодыжками и локтем. Однако сейчас его не волновали ни ссадины, ни ругань матросов, вынужденных распутывать задетые им канаты. Пока Дакар ковылял по лестнице, с мачты раздались насмешливые голоса:

— Эй, ребята, никак это жирное бревно решило свалить на берег? Приятная неожиданность. Пусть катится, и побыстрее!

Дакар, туманя воздух выдыхаемым перегаром, кое-как одолел сходни и оказался на берегу.

Похожие друг на друга, невдалеке белели хижины Мериора, окаймляя маленькую бухту. Над ними высились макушки пальм. По берегу тянулись заросли песчаной осоки. Деревушка притулилась на узком полуострове, который изгибался крюком, словно загораживая вход в залив Серпа. Безмятежная аквамариновая гладь залива разительно отличалась от океанского побережья. Их разделяло от силы три лиги, но на берегу картина была совершенно иной. Мериор засыпал и просыпался под грохот волн с гребнями белой пены. Деревушка была последним поселением на полуострове, дальше он стремительно сужался и переходил в Скимладскую косу, где песчаные дюны соседствовали с коралловыми рифами. Гавань Мериора не больно-то годилась для торговых судов: здесь не было ни мола, ни причалов. Невысокая, грубо сколоченная дощатая башенка служила маяком для рыбачьих лодок. Когда штормило, рыбаки крепили свои суденышки к старым пробковым буйкам, которые, как тусклые бусины, покачивались среди волн.

Едва Дакар ступил на неподвижный сухой песок, его зашатало, и он поскорее сел. Из горла вырвалась давно сдерживаемая громкая икота. Зрелище было впечатляющим, но единственными зрителями этого чуда оказались двое лохматых мальчишек, сидевших на опрокинутой бочке. Вначале они просто улыбались, потом прыснули и вскоре зашлись неудержимым хохотом.

Дакар осоловело моргал. Сделаться потехой для голодранцев, которым едва ли было больше восьми лет, — с перепоя это воспринималось особенно болезненно. Безумный Пророк отцепил приставшую к ноге бахрому водоросли и обхватил руками голову, дабы хоть немного унять похмельную головную боль. Над раскалывающейся головой синело безупречно ясное небо, предвещавшее жаркий день. Между пальм сушились рыбачьи сети, и оттуда выразительно пахло рыбой и тиной. Солнце играло на стеклянных поплавках и лепешках обожженной глины, являвших собой талисманы для отпугивания ийятов. В деревне лениво лаяли собаки. По сходням с корабля спускался матрос, таща моток каната. Белесый песок в солнечных лучах казался сахарным. На полосе прилива росли груды сгружаемых товаров. Возможно, Дакар выбрал не самое удачное место для сидения, но сил, чтобы приподняться и проверить, у него не было. Безумный Пророк лег, уперся локтями в песок и сердито бросил маленьким насмешникам:

— Только дураки смеются без причины.

На него упала тень. Дакар повернулся и увидел Аритона, сошедшего с корабля. На плече Фаленита качалась длинная доска.

— А ты капитаном будешь? — спросил его один из ребят. Мальчишки выглядели совершенно одинаково, будто две разъединенные половинки устричной раковины. Оба были сероглазыми, загорелыми и безудержно любопытными. У обоих наряд состоял из рваных, замызганных полотняных штанов и такой же рубахи, грубо перешитой из отцовской. Острые локти и босые пятки радужно переливались приставшей рыбьей чешуей. Ступни ног у ребятишек были узкими, с крупными плоскими пальцами; похоже, эти сорванцы вообще не носили обуви.

— Нет, на судне другой капитан, — с улыбкой ответил Аритон.

— Ну тогда ты капитан на каком-нибудь большом корабле, — уверенно заявил второй мальчишка.

Он хотел еще что-то сказать, но первый перебил его и звонким, требовательным голосом спросил:

— А ты кто?

— Он повелитель всех вещей и явлений, туманных и опасных,- ответил вместо Аритона Дакар.

Пророк переиначил надпись на воротах одного ветхого строения, некогда принадлежавшего служителям Эта, но давно потерявшего свой высокий статус и превратившегося в заурядный публичный дом.

— Повелитель, повелитель, повелитель, — забубнил второй мальчишка.

Первый вскочил на ноги и хмуро покосился в сторону Дакара:

— Он не Дейлион-судьбоносец!

Мальчишка сложил тонкие грязные пальцы в кулак. Второй, будто по команде, затараторил:

— Этот толстый дядька — врун, этот толстый дядька — врун.

Дакар поскреб подбородок и придал себе внушительный вид.

— Ты еще многого не знаешь, мальчик. По части вранья я и в подметки не гожусь этому темноволосому, которым ты так восхищаешься.

— Если хочешь знать, я не мальчик! Меня зовут Фелинда.

Дакар удивленно заморгал. Наверное, с похмелья он принял за мальчишек двоих сестер.

— Прости меня, девочка.- Дакар сощурился, загораживаясь от струи песка. — И сделай милость, скажи сестренке, чтобы не бросалась в меня песком.

— Никакая это не сестренка, а мой брат! — сердито крикнула Фелинда.

Ее брат (они явно были двойняшками) вновь зашелся смехом.

— Дурак ты, что ли? Верно, дурак, иначе не валялся бы тут колбасой на солнцепеке.

Выдав этот образец беспощадной детской мудрости, девчонка забыла про Безумного Пророка и повернулась к Аритону. Тот опустил доску, прислонив ее к своему плечу. Доска была широкой и затеняла острое лицо Фаленита.

— А ты потом вернешься на корабль? — спросила не отличавшаяся застенчивостью Фелинда.

— Вернусь. Надо же помочь сгрузить с него лес, — ответил Аритон.

Дакар рассчитывал, что после этого он подхватит доску и уберется с глаз долой. Однако Аритон не торопился.

— Как зовут твоего брата?

— Фиарк,- перебил мальчишка открывшую было рот сестренку.- Слушай, возьми нас на борт.

— Да, возьми, — подхватила Фелинда, становясь рядом с братом. — А лес пускай этот толстый сгружает. Все равно бездельничает. Таким работа только на пользу.

— Я ему не слуга! — огрызнулся Дакар, не открывая глаз.

Словно ему назло, тяжеленная доска опрокинулась и упала на песок почти рядом с его правым ухом. Дакар всполошился и допустил весьма досадный промах, вскочив на ноги. Весь песок, набросанный Фиарком, хлынул ему за шиворот и прилип к потному телу.

— Даркарон тебя побери! Я не нанимался к тебе в работники!

Ответа не последовало. Дакар помотал головой, открыл глаза и увидел, что, кроме бочки, рядом нет никого. Повелитель Теней поднимался по сходням, за ним следом скакала Фелинда. Последним шел Фиарк, ударяя босыми ногами по ступенькам и наслаждаясь пружинистым раскачиванием шаткой лестницы.

Дакар сжал виски (голова не проходила) и крикнул вдогонку:

— Безумец! Куда ты тащишь детей? Капитан выкинет их с корабля!

Аритон даже не обернулся. Фелинда не упустила случая показать «толстому дядьке» язык, а Фиарк выкрикнул позаимствованную у взрослых скабрезность, добавив от себя:

— Тебе-то какое дело? Он — повелитель. Что хочет, то и делает.

Дакар еще раз безуспешно попытался вытряхнуть из одежды песок. К стучащей в висках крови и немилосердному жару солнца вдруг добавился… ледяной холод, охвативший его кожу. Всего лишь на мгновение к запаху моря примешался едкий запах пожара.

С чего бы это? Последствия вчерашнего перебора? Или… возможное пророчество? Ладно, мелькнуло и исчезло. Зато злость на Аритона не уходила. Потерев лоб, Дакар поплелся к кораблю.

Наступило время отлива. Уходящая вода обнажила киль судна. Казалось, корабль стремительно садится на мель. Ветер вяло трепал спущенные паруса. Блестя так, будто их заново отлакировали, поскрипывали и покачивались пустые гафели, накреняясь вместе с палубами. Хитросплетение линей и канатов, крепящих рангоуты во время плавания, превратилось в один спутанный клубок. Пробираться после вчерашнего возлияния по скользким ступеням, поминутно рискуя на что-нибудь налететь и удариться, было для Дакара тяжким испытанием. Полуголые матросы и не думали ему помогать, а только скалили зубы, радуясь возможности погоготать. У него хватило сообразительности не испытывать судьбу и не забираться по лестнице на корме судна. Вместо этого Безумный Пророк ухватился руками за верхнюю ступеньку и распластался на всех остальных, приготовившись подслушивать.

В волосах капитана судна блестела седина. Она словно перекликалась с блеском отдраенной палубы. Широко расставив ноги и обхватив мускулистой рукой бакштаг, капитан вел разговор с Аритоном.

— Всю мелочь сгрузит мой матрос. Бревнами потяжелее займется один местный рыбак. Он сам нанялся на разгрузку. Видел я твои чертежи. Забавная получится штучка.

— Спасибо тебе за доставку.

Аритон вынул мешочек с монетами. Фелинда с Фиарком завороженно следили, как его ловкие пальцы отсчитывали внушительную сумму.

— Я хочу тебя еще кое о чем попросить, если, конечно, ты не возражаешь, — сказал капитану Фаленит.

Монеты переместились в засаленный кожаный кошель. Капитан заулыбался и весьма учтиво произнес:

— Я внимательно слушаю.

— Мне нужны корабельные плотники.

Дети, которым наскучил разговор взрослых, затеяли возню, наступая друг другу на ноги и цепляясь за снасти. Дакару едва удалось расслышать последние слова Аритона:

— .. .И один корабельных дел мастер, желательно с толковыми подмастерьями.

Капитан наморщил лоб.

— Зачем? У тебя же не хватит инструментов.

— Эти пойдут как образцы.

Аритон отступил, чтобы разыгравшиеся двойняшки не сбили его с ног.

— Местный кузнец — человек смышленый. Думаю, справится.

— Если не справится, в Шаддорне есть неплохие ремесленники. Отсюда недалеко. И вообще, если желаешь знать мое мнение, Шаддорн лучше Мериора. Там и гавань пошире, и суда заходят чаще.

Капитан жевал ус, раздумывая над просьбой Аритона. Его раздумья прервал чей-то крик и глухой стук, донесшийся из трюма. Корабль накренился еще сильнее. Капитан склонился над переговорной трубой и рявкнул:

— Что там у вас опять?

Из трубы послышалась ругань боцмана.

— Слышать не желаю твоих оправданий! Изволь взять канат покрепче и все надежно закрепить, пока мы не перевернулись.

Просьба Фаленита весьма заинтересовала капитана, и он не особо пытался это скрывать.

— И когда тебе понадобятся работники?

— К весне,- коротко ответил Аритон.

Он припал на колено и вовремя схватил кого-то из двойняшек, не дав опрокинуться за борт. Потом, не выпуская извивавшегося ребенка, он встал. Черные волосы переплелись с белобрысыми.

Капитан почесал за ухом.

— К осени вернее будет. Хорошие корабельщики без дела не сидят. С ними загодя договариваться нужно. Они уже летом знают, куда на следующий год пойдут.

Второй ребенок, соскучившись без внимания, миногой присосался к Аритону.

— Я щедро заплачу за поиски каждого работника, — сказал Фаленит.

Монеты, будто заговоренные, взмыли в воздух и золотистой струйкой перетекли в ладони капитана. Тот поспешно спрятал взятку и хитро улыбнулся.

— Корабельщики будут здесь вместе с фиалками.

— С какими такими фиалками? — вытаращил глаза Фиарк.

— Это цветы, рыбья ты голова, — ответила ему сестра. — Только у нас земля соленая, и они не хотят расти.

— Ты не можешь знать все на свете! — обиделся мальчишка.

— Конечно не может, — поддержал мальчика Аритон и ему в утешение потрепал девочку за ухо. — Больше не ссорьтесь, иначе не попадете в трюм.

Он посмотрел на капитана и с улыбкой спросил:

— Не возражаешь? Суровый морской волк сдался:

— Веди их сам, но не слишком там прохлаждайтесь. Еще полчаса, и моя посудина начнет садиться на мель. А этого она жуть как не любит. Такой скрип пойдет — уши позатыкаете. В трюме ничего не трогать. Если балласт сместите, тогда уж точно по самое пузо в песок зароемся.

Чтобы его не заподозрили в подслушивании, Дакар отполз от лестницы. Он сел и горестно обхватил колени.

— Так я и знал, — пробормотал он себе под нос. — Я все это предвидел! Он привез сюда лес для строительства военных кораблей.

Заслонив свет, над ним вырос Аритон.

— Пока всего лишь один небольшой шлюп. Можешь не тревожиться: на его вооружение у нас нет денег.

Сзади на Аритона напирала нетерпеливая Фелинда. Зеленые глаза Повелителя Теней сердито блеснули.

— Думаю, тебе не хочется, чтобы кто-нибудь на тебя наступил.

— Опять этот толстяк разлегся у нас на пути! — закричал еще более нетерпеливый Фиарк.

Дакару не оставалось иного, как неуклюже отползти в сторону.

Капитан задержался на корме. Морща лоб, он подсчитывал возможную выгоду от Аритонова заказа и попутно слушал, как складно и умело Фаленит отвечает на вопросы двойняшек.

«Надо же, знает каждый линь и фал так, будто родился в море».

Потом капитан задумчиво стал вглядываться в горизонт, словно ждал оттуда ненастной погоды.

«Вроде умный человек. Тогда что его дернуло устраивать верфь в таких местах? Это сколько ж ему придется платить за привозной лес?»

Дакар мог бы ему кое-что объяснить, однако сейчас он храпел, растянувшись возле сходней. Капитан сердито сплюнул, затем позвал матроса и велел перетащить эту пьяную тушу на берег.

— Давай волоки, — прикрикнул он на сморщившегося матроса. — Только нам еще не хватало, чтобы он кувырнулся за борт и утонул на мелководье.

Дакар так и не позволил недавним смутным видениям набрать силу и превратиться в возможное пророчество и самым упрямым образом заспал их. Заодно он обманул и тяготы похмелья, проведя это время во сне. Но все равно проснулся он с ощущением какого-то ужаса, словно те легкомысленно отвергнутые видения успели-таки впечататься ему в подсознание. В таком настроении он пребывал и сейчас, сидя в комнатке единственного в деревне постоялого двора. На шатком дощатом столике была расставлена и разложена нехитрая трапеза.

Дакар угрюмо глядел в белую фарфоровую чашку с остатками чая. Узор слипшихся чаинок не предвещал ничего хорошего, и это лишь сильнее злило Безумного Пророка. Под потолком коптила жестяная масляная лампа, окруженная плотным кольцом мотыльков. Издали они были похожи на старинный кружевной воротник. Аритон, раздобыв иголку и нитки, зашивал свою рубашку, пострадавшую в алестронском арсенале.

«Корабельщиков захотел!» Былая ярость вспыхнула вновь. Дакар опрокинул кружку, и она шумно покатилась по столу, пробивая себе путь среди ножей и ложек. Жалобно звякнула миска с медом, глухо отозвалась тарелка, полная рыбьих костей. Аритон, отбросив рубашку, в последнюю секунду перехватил кружку, не дав ей упасть со стола.

Еще больше разозлившись на Аритона за спасение кружки, Дакар заорал:

— А кто будет оплачивать твои дурацкие замыслы? Кто? Думаешь заработать своими песенками? Здесь тебе не город, и ремеслом менестреля не прокормишься.

— Тем более не стоит бить хозяйскую посуду, иначе завтра нам принесут рыбу на какой-нибудь щербатой разделочной доске.

Зеленые глаза внимательно поглядели на Дакара.

— Мне казалось, что стоимость изумрудов Ратанской короны вполне покроет все расходы, — добродушно-шутливым тоном произнес Аритон.

Безумный Пророк ожидал услышать от него что угодно, только не это.

— Твои изумруды вернулись в Альтейнскую башню! — выкрикнул он.

Будь у него сейчас в руках эта злополучная чашка, она полетела бы прямо в лицо Фалениту.

На губах Аритона блеснула язвительная улыбка.

— Жаль. Ты все еще не можешь мне простить непочтительного обхождения с наследием предков? Или к тому прегрешению добавились новые?

Схлестнуться с Фаленитом напрямую Дакару не позволяла трусость. Он предпринял обходной маневр.

— А как мы будем жить все это время? Ты же не собираешься сидеть сложа руки до самой весны?

Дакар не решился напомнить Аритону, что события в Джелоте и Алестроне не прошли бесследно. Если Лизаэр и Итарра собирают армии, чтобы истребить династию Фаленитов, следы, оставленные им в двух этих городах, только подхлестнут врагов.

Аритон молча следил за беспечными мотыльками. Огонь лампы неотвратимо тянул их к себе. Обгоревшие трупики неслышно падали вниз, а их место торопились занять новые жертвы. Сквозь полуоткрытые створки окна струился теплый вечерний ветер, пахнувший водорослями и рыбой. Влага застывала на стеклах бриллиантовыми капельками соли.

— Здесь не бывает настоящей зимы, — продолжал гнуть свое Дакар. — Можно сказать, Скимладскому полуострову повезло: ни снега, ни морозов. Зато целыми сутками идут проливные дожди. Думаю, милые детки успели тебе об этом рассказать.

— Я взял внаем старый работный двор рядом с мастерской резчиков.

Аритон пустил кружку в обратном направлении. Ловко обойдя всю посуду на столе, она угодила прямиком в локоть Дакара, больно ударив по кости.

— Правда, тамошние строения совсем развалились. Но если хочешь поупражняться в плотницком ремесле, досок на починку у нас хватит.

— Ты что, издеваешься? Я и в трезвом-то состоянии не могу гвоздя забить.

Безумный Пророк обиженно замолчал.

Наутро его было не добудиться. Аритону пришлось раздобыть тележку и на ней отвезти Дакара туда, где сгрузили лес. Спящий так и не проснулся; руки и ноги болтались на весу, а спутанная борода топорщилась в лучах утреннего солнца. Аритон отвез его в тень и оставил досыпать, после чего стал разглядывать бревна и доски, представляя себе будущий корабль. Опрятно сложенные штабели, казалось, не могли дождаться, когда к ним прикоснутся пила и рубанок.

Впрочем, тишина была недолгой. Не прошло и часа, как Фелинда и Фиарк разыскали Аритона и приклеились к нему, как ракушки к днищу корабля. Он был вынужден таскать детей на себе. Дакар до сих пор не научился различать, где брат, а где сестра. Назвав Фелинду Фиарком, он услышал такие недовольные крики, что у него зазвенело в ушах. Мальчишка предпочитал крику действия: он кидался в Дакара камешками. Аритону же их возня ничуть не докучала. Он ловко уворачивался от любых их расспросов о будущем, зато играл и дурачился наравне с детьми. Видя, что затевается очередная перепалка, Аритон вручил Фиарку концы натертых мелом веревок и велел держать крепко.

По прошествии нескольких дней, проснувшись как-то утром, Дакар решил, что его опять навестили ийяты: на шнурках башмаков красовались замысловатые узлы. Потом он догадался, чьих это рук дело.

— Не сердись на этих сорванцов. У них недавно погиб отец,- сказал Аритон.

— По-твоему, это дает им право издеваться над чужими шнурками? — не выдержал Дакар.

Он произнес громкую назидательную тираду о том, что мать должна следить за своими детьми и не позволять им бегать где попало.

— А что еще им остается делать? — попытался успокоить его Аритон. — После гибели отца мать строго-настрого запретила им приближаться к лодкам. И это в Мериоре, где на берегу сидят лишь младенцы, больные да дряхлые старики!

Дакар наполовину справился с одним шнурком и даже не знал, как подступиться ко второму. В мягком тоне Фаленита и участливом взгляде зеленых глаз он почуял подвох.

— Тогда почему ты сам сидишь на берегу?

— Ради собственного удовольствия, — отрезал Повелитель Теней.

Внутри Дакара что-то раздражающе засвербело. Неужели опять пророчество, связанное с Аритоном? Он закусил губу. Солоноватый привкус крови быстро погасил видения, не дав им развернуться. Но спокойнее от этого не стало.

Безумный Пророк не знал, куда себя деть. Его будоражили дурные предчувствия, а обходительность и учтивость Аритона их только усиливали. В городе Дакар прибегнул бы к испытанному способу забыться, однако в Мериоре все обстояло совсем не так. Приглянувшиеся женщины непременно оказывались чьими-то женами. Пару раз Безумному Пророку уже досталось от ревнивых мужей и рассерженных братьев. Местные жители отличались скрытностью и молчаливостью. По сравнению с этой убогой деревушкой Джелот представлялся Дакару потерянным раем.

Дни становились все короче, а ветры крепчали. Рыбачьи парусники теперь выходили в море с опущенными стеньгами. Скимладская коса погружалась в свое обычное осеннее запустение. Дакар внимательно следил за Аритоном, но тот не делал ни явных, ни тайных приготовлений к неминуемому сражению. Он беззаботно шутил, сшивая куски парусины, однако все это было лишь еще одной уловкой, помогавшей ему скрывать истинные замыслы и намерения. Дакар в этом не сомневался. Глядя со стороны, можно было подумать, что Аритон не торопится. Он с нарочитой неспешностью отмерял куски дерева и столь же медленно их обрабатывал, будто впереди у него была целая вечность. Однако шлюп незаметно обрел киль, затем мачту. Над мачтой Аритон трудился, как над ювелирным украшением, не допуская малейших недоделок.

Дакар чувствовал себя живой приманкой для ловли крупной рыбы. Он был вынужден торчать в Мериоре, не находя ни развлечений, ни отвлечений. В результате пророк постоянно затевал споры с Аритоном. Затравкой служили его всегдашние сетования.

— Нельзя без конца есть соленую рыбу, — заявил он после долгого и мучительного пребывания в отхожем месте. — И потом, мне надоело укрываться парусиной. У меня от нее волдыри по всему телу, как от оспы.

— Надо было вместо пива купить черных бобов и фиг, — спокойно возразил Аритон, склонившись над необработанной доской.

Рубашку он снял, и на теле поблескивали следы старых шрамов, побуревших от солнца.

— Даркарон тебя побери! — Дакар отогнул поясной ремень, под которым отчаянно чесалась кожа. — Сходи сам на рынок и посмотри, есть ли там черные бобы и фиги! В последний раз их привозили из Шаддорна неделю назад.

За рубанком потянулся тонкий завиток стружки.

— Точнее, шесть дней назад, — поправил его Аритон.

— Будь ты проклят со всеми своими затеями! Измученный шумом прибоя, жарой и головной болью от постоянного стука, которым сопровождалась постройка корабля, Дакар уже не следил за своей речью.

— И ради чего все это? Настроишь кораблей, вооружишь людей арбалетами, а дальше? С кем ты будешь сражаться на море?

Рубанок в руках Аритона замер.

— В тебе пропадает лицедей, — сказал он с обманчивой вкрадчивостью.- Халирон бы тебе рукоплескал. Но из-за своего благородного гнева ты не видишь, что привезенного леса мне хватит только на один корабль. На небольшой шлюп длиной всего тридцать футов. Если для балласта я нагружу его оружейной сталью или, хуже того, гранитом, каменоломни Эльсина опустеют.

Эти слова оказались последней каплей. Размахивая полами засаленного камзола, полупьяный Дакар качнулся и процедил:

— Кого ты хочешь одурачить? Меня? Знаешь ведь о своем проклятии. И я знаю. Пока ты здесь филигранной работенкой занимаешься, Лизаэр собирает армию. А когда соберет…

— И что прикажешь делать? — Рубанок в руках Аритона зловеще блеснул на солнце и прошелестел по доске, выплюнув курчавую стружку. — Согласиться с тобой? Надавать тебе обещаний? Или, может, попросить твоего совета и помощи?

Выплеснув свою досаду, Фаленит улыбнулся:

— Нет, пророк, уж лучше ты бездельничай и пей. Пьяный ты мне гораздо меньше докучаешь. А если в трезвые промежутки тебе некуда себя деть, лучше выстирай исподнее белье. Оно у тебя так заскорузло, что панцирем стоит. Если истлеет, придется тебе встречать итарранскую армию с голым задом.

— Какая забота! Ты бы еще и о других позаботился. Дакар сощурил лисьи глазки и побагровел.

— Что, даже не решаешься упомянуть имя своего главного противника? И не хочешь подумать о судьбе деревни? Чем ее жители провинились перед тобой? А ведь ты их втягиваешь в свою паутину. И снова дети будут расплачиваться за твои забавы?

Дакар почувствовал, что зашел слишком далеко.

Лицо Аритона мгновенно побелело. Зеленые глаза замерли, остановившись на Безумном Пророке. Их зрачки превратились в черные щелочки. Не на шутку перепугавшись, Дакар попятился и поднял руки, готовый при малейшем движении противника сотворить охранительное заклинание. Рубанком, если его бросить, вполне можно было убить человека.

— Храни меня Эт от твоей дури! — сказал Аритон. Он отер лоб, с трудом сдерживая смех.

— Дакар, ну что за мысли бродят в твоей пьяной голове? Я же строю прогулочное судно. Когда оно будет готово, я поплыву на нем в Иниш.

Он что, в самом деле решил выполнить клятву, данную умирающему Халирону, и пропеть прощальную песню перед вдовой менестреля, с которой тот так и не успел помириться?

Из-под пальцев Дакара с треском вырвались несколько искр — свидетельство его неумело сотворенного заклинания. Застигнутый врасплох безупречной искренностью Аритоновых намерений, Безумный Пророк разочарованно отступил. Такого поворота событий он никак не ожидал.

Прошел еще месяц. Стараниями Аритона штабели досок и бревен становились частями изящного шлюпа. Верфью Фалениту служил полуразвалившийся работный двор, который он наспех приспособил для своих нужд. Рыбаки, возвращавшиеся с лова, останавливались, чтобы переброситься с Аритоном несколькими фразами. Иногда они делились с ним пойманной рыбой. Запах трески или палтуса, которых Аритон жарил прямо на углях, проникал даже в пьяные сны Дакара.

Наступили праздничные дни по случаю осеннего равноденствия. Фелинда и Фиарк притащили Аритону нить с талисманами, которые они вырезали из кусочков пергамента. На подоконниках каждой хижины горели праздничные свечи. Как водится, жители Мериора плясали у праздничных костров и благодарили Эта за урожай. А еще через несколько дней ветры поменяли направление, и на деревушку обрушились дожди.

Как назло, дожди совпали с редким для Дакара желанием поработать молотком. Не выдержав язвительных замечаний мериорцев, Безумный Пророк закричал:

— По-вашему, я криво забиваю гвозди? Забьешь их прямо, когда льет так, что собственного носа не видно!

— Тогда обожди, пока дождь кончится, — предложил ему Аритон.

Дакар со всегдашним упрямством замахнулся молотком, но попал не по шляпке гвоздя, а по своему большому пальцу. Вместе со струйками воды воздух наполнили потоки отборнейшей ругани, скопившейся в памяти Дакара за пять столетий попоек и прочих непотребств. Естественно, вся вина за дожди приписывалась исключительно Повелителю Теней. Ему же было адресовано и большинство проклятий. Двойняшки уморительно корчили рожи, передразнивая Дакара, и на ходу пополняли свой запас ругательств, которыми тут же поливали Безумного Пророка.

Аритон невозмутимо продолжал ладить шпангоуты, не давая Дакару ни малейшего повода заподозрить его в потакании детским шалостям. Дождь становился все сильнее, и по волосам Фаленита стекали струйки воды. Очаг залило, и Аритон, воспользовавшись случаем, решил выстирать мокрой золой свою одежду. Корытом ему служил бочонок из-под гвоздей.

На следующий день двойняшки не появились возле строящегося шлюпа, хотя ненастная погода никогда не была для них помехой.

— Их мать сказала, что дети простыли и кашляют, — сообщил мимоходом один из рыбаков.

Как у всякого южанина, слова его были тягучими, будто сахарный сироп. А как всякий мериорец, он отличался немногословностью и потому, сказав, что надо, поспешил вслед за товарищами. Пройдя несколько шагов, он обернулся и подмигнул. Аритон понял его намек. Должно быть, вчера двойняшки «порадовали» мать перенятыми у Дакара ругательствами. Теперь вдова наверняка явится сама — поглядеть на тех, кто учит дурному ее детей, и высказать накопившееся недовольство. Сообразив, что с Дакаром ей лучше не встречаться, Аритон предусмотрительно спровадил Безумного Пророка.

Так оно и случилось: невзирая на проливной дождь, мать двойняшек приближалась к «верфи» Аритона. Фаленит сразу увидел ее хрупкую фигурку с понуро опущенными плечами. Подол черной траурной юбки набряк от влаги и грязи. Из-под капюшона большого рыбачьего плаща (вероятно, остался от мужа) выбивались пряди мокрых спутанных волос. В руке вдова держала веточки полыни: её путь пролегал мимо рыбного рынка, и она сорвала полынь, чтобы заглушить зловоние гниющих отбросов. На фоне хмурого неба, посеревшего песка, мельтешащих чаек и порывов ветра эта женщина выглядела знамением судьбы.

Ноги вдовы были обуты в тяжелые деревянные башмаки, отчего ее походка напоминала птичью. Женщина осторожно пробиралась между луж и как будто испытывала неловкость оттого, что вынуждена наступать на стружку. В воздухе остро пахло мокрыми сосновыми и дубовыми досками. Первым строением, встретившимся на пути вдовы, была хижина. Женщина не позволила себе глазеть на результат плотницкого убожества Дакара (заботу по обустройству их жилища Аритон поручил ему). Ей хватило мимолетного взгляда, чтобы заметить криво напиленные и скверно подогнанные друг к другу доски, из которых торчали гвозди. Неудивительно, что ветер, ударяя в стены, свистел и завывал на разные лады. Окон почему-то не было совсем, под карнизом болтались принесенные двойняшками талисманы, успевшие промокнуть и скукожиться. Лицо вдовы оставалось суровым и бесстрастным, пока она не завернула за угол. Там она остановилась и застыла — возможно, у нее даже перехватило дыхание. Только что она видела жалкую лачугу, и вдруг… Такой корабль мог строить только умелый, терпеливый человек, любящий дерево и разбирающийся в премудростях морского дела. Вдова смотрела на изящные линии шлюпа, на ряды одинаковых, ладно пригнанных шпунтов, прочно скрепляющих форштевень с килем. Влажный от дождя, киль блестел, словно Аритон успел покрыть его особым корабельным лаком.

Вдова поняла, почему мериорские рыбаки с уважением относились к чужаку, обосновавшемуся в их деревне.

Поначалу женщина решила, что возле строящегося корабля никого нет. Затем она услышала негромкий стук, похожий на стук дятла. Стук тут же прекратился. Человек со стамеской и киянкой в руках выпрямился во весь рост. Он был невысоким, но хорошо сложенным и мускулистым, в темных волосах желтели опилки и завитки стружки. На работающем были узкие полотняные штаны, подпоясанные тонким рыбачьим канатом. Вдова заметила, что канат составлен из нескольких кусков, умело соединенных круговым сплетением. Чужак знал приличия и не позволил себе в присутствии незнакомой женщины оставаться полуодетым: сдернув рубашку с распиловочных козел, он отжал из нее воду и надел. Тем не менее вдова успела заметить выступающие на теле шрамы. Женщина не отличалась разговорчивостью и потому молча ждала, когда чужак заговорит первым. Отряхнув с волос опилки и стружки, он шагнул ей навстречу и протянул руку.

Вдова невольно попятилась. Ее ошеломил не сам этот жест, а несоответствие между рассказами детей и настоящим обликом строителя шлюпа. Слушая Фелинду и Фиарка, она представляла его великаном. А он-то, оказывается, невысокий и щуплый, как мальчишка.

— Так это тебя называют Повелителем? — спросила вдова.

Она не знала, как еще обратиться к нему, — Дакар никогда, даже в пьяном забытьи, не называл имени Фаленита.

— Друзья зовут меня Аритоном.

В его глазах блеснула зелень ушедшего лета. Потом он улыбнулся и осторожно взял ее за локоть. Почувствовав прикосновение его теплых пальцев, вдова стыдливо отвела глаза. Она шла не затем, чтобы любезничать с ним, но непривычная обходительность Аритона помешала женщине быстро и без обиняков выложить ему все, о чем она думала по дороге сюда.

— А ты, насколько понимаю, — Джинесса? — спросил он. — Пойдем сядем в сухом углу.

Придерживая женщину за локоть, Аритон повел ее по двору, заваленному обрезками дерева. Эти калабашки были ей знакомы: дети часто таскали их домой и большим гвоздем выдалбливали кораблики. Аритон откинул просмоленную парусину. Под ней оказалось несколько штабелей красно-коричневых тиковых дощечек, предназначенных для облицовки. Жестом предложив садиться, он отпустил локоть гостьи.

— Здесь и суше, и уютнее, чем в логове Дакара. Пока они шли, Джинесса глядела себе под ноги. Теперь же, подняв голову и посмотрев в сторону, она молча содрогнулась. Этот человек ее обманул! Под парусиной легко угадывались очертания двух плоскодонных рыбачьих лодок. Пальцы вдовы мяли увядшую полынь. Ее обуял ужас.

Судно, которое строил Аритон, было слишком маленьким и могло тащить за собой не более одной лодки. По довольному лицу Аритона она догадалась: шлюп он строил для ее детей.

Джинесса напряженно замерла. В глазах блеснула боль и решимость.

— Ты, видно, забыл, что у детей осталась мать. Аритон перевернул бочонок из-под гвоздей и сел, сложив руки на коленях.

— Я знал, что ты обязательно это скажешь. И добавишь, что твоим детям лучше со мной не водиться.

Джинесса вздрогнула. Пучок полыни явственно дрожал в ее пальцах, и она швырнула зеленые стебельки вниз. Как ни трудно, но она выполнит то, ради чего сюда шла.

— Я уже решила: когда дети немного подрастут, я отдам их в учение к ремесленнику.

Бочка, на которой сидел Аритон, была ниже штабеля, где расположилась Джинесса. Широкий капюшон плаща позволял ему незаметно разглядывать эту женщину. Когда-то она была красивой, но тяжелая жизнь и недавнее горе брали свое. Даже ее шелковистые волосы потускнели.

Джинесса устыдилась своего выплеска. Ведь Аритон ничего ей не предлагал и уж тем более ни на чем не настаивал.

— Море отняло у меня мужа, а у Фелинды и Фиарка — отца. Я не хочу, чтобы кто-то из них повторил его судьбу. А ты как будто нарочно заманиваешь их на борт.

Джинесса умолкла, испугавшись звука собственного голоса. Некоторое время они смотрели друг на друга. Аритон первым отвел взгляд. Волосы скрывали его лицо, а мелодичность голоса действовала обезоруживающе.

— Ты права. Я согласен с твоими доводами.

— А если согласен, тогда вторую лодку ты продашь.

Джинесса сказала все. Можно было уходить. Она порывисто встала и вдруг увидела, что ей не выйти. Ее окружали штабеля досок, а единственный узкий проход загораживал сидящий Аритон. Оставалось лишь приподнять юбку и перешагнуть через ноги чужака.

Улыбка в уголках рта показывала, что Аритон нарочно это подстроил.

— Лодка не утопит твоих детей. И море само по себе не причинит им вреда. Недостаток знаний — вот что обычно губит людей.

— Верно говорят: «Поверь сладким речам, горечи не оберешься»,- сердито бросила ему Джинесса.

— Сладкие речи не по моей части, — тихо ответил ей Аритон.

— Ты же вроде умный человек. Неужели ты до сих пор не понял, что я не хочу видеть своих детей рыбаками?

Аритон достаточно навидался деревенских стариков, выкинутых морем за ненадобностью. Обычно они сидели на крыльце деревенской таверны. Узловатые руки с искалеченными или скрюченными артритом пальцами. В этих руках уже не было силы тянуть сети и управлять лодкой.

Джинесса ошибалась: Аритоном двигало не безрассудство, а сострадание к ее детям. Что-то подсказывало ей, что и у этого человека были в жизни свои потери.

— Море отобрало у твоих детей отца. Не ему, а тебе одной придется отправлять их в плавание по волнам жизни. Что ты дашь им на дорогу? Свой страх за их жизнь? Хочешь принудить их заняться нелюбимым делом, потому что так тебе будет спокойнее? Ну не смешно ли, когда море у них в крови?

Джинесса едва сдерживалась, чтобы не рухнуть на землю и не забиться в рыданиях.

— Не уговаривай меня, — прошептала она. — У тебя своя жизнь, у нас — своя. Достраивай корабль и уплывай из нашей деревни. Всем спокойнее будет.

— Уплыву. Это я тебе обещаю.

Наверное, менее чуткий человек попытался бы подкрепить свои слова, взяв Джинессу за руку. Аритон касался ее лишь словами, но его голос рушил все стены, которыми мать двойняшек загородилась от жизни, погрузившись в обжигающую боль недавней утраты.

— Но прежде, чем я покину Мериор, я хочу сделать тебе подарок. Позволь мне научить твоих ребятишек искусству мореплавания, как когда-то мой отец учил меня. Я подарю им море, а не узкую полоску прибрежных вод. Они научатся свободно бороздить морские просторы. Тогда твое сердце успокоится и ты сможешь жить без страха за детей.

Джинесса не успела ничего возразить. Аритон стремительно встал, и она почувствовала, что в ее окоченевших пальцах оказалось что-то теплое. Удивленная вдова даже не взглянула на шрамы Фаленита, прочертившие одну ладонь и оба запястья.

— Это я тебе даю в знак своего обещания. За детей не тревожься. Думаю, вскоре ты будешь только радоваться, видя их успехи.

Джинесса разжала ладонь, дабы увидеть, чем куплена ее уступчивость. Это оказался старинный и изрядно поцарапанный перстень из белого золота со вставленным изумрудом. На его печатке был вырезан стоящий на задних лапах леопард. Чужак подкрепил свои слова фамильной драгоценностью. Джинесса поняла: перед ней — птица высокого полета, неизвестно почему залетевшая в их захолустье. Не одна она, все в деревне удивлялись, отчего это Аритон избрал своим пристанищем Мериор, гадали, что заставляет его скрываться. Возможно, перстень поможет Джинессе прояснить тайну его происхождения.

Серьезность в облике и словах Аритона подсказывали Джинессе, что он действительно обладает знаниями, о которых говорит.

— Давай договоримся, — продолжал Аритон. — Если через полгода ты не изменишь своих взглядов на будущее сына и дочери, я больше не заикнусь о море и помогу тебе найти хорошего ремесленника. Но до этого не запрещай им плавать на лодке. Чтобы ты поверила моим словам, нужно время. Дай мне это время.

— Только пусть плавают на заливе, — сказала Джинесса, сокрушенная тем, что пришла сюда требовать, а вместо этого просит, да еще с дрожью в голосе.

В ответ Аритон облегченно рассмеялся. — Вообще-то я избрал еще более безопасное место — Гартов пруд. Так что можешь не беспокоиться. Учиться они будут под моим присмотром.

Небо потемнело. С моря налетел холодный ветер, пригибая верхушки деревьев и отчаянно грохоча убогой дверью хижины. Стружка закружилась, словно хоровод осенних листьев, налипая на траурную юбку Джинессы. Серебристая завеса дождя накрыла качавшиеся возле берега рыбачьи лодки. Вдову в который раз обожгло болью одиночества. Она судорожно вцепилась в холодные и мокрые полы плаща. Задержись она здесь подольше, неизвестно, какие еще преграды падут под натиском слов Аритона. Ей захотелось поскорее вернуться домой; Аритон уловил ее состоянии и взялся проводить. Она согласилась, чтобы он составил ей компанию, но дошел не дальше рыбного рынка.

Там они и расстались. Когда Джинесса оглянулась, Аритон уже исчез за пеленой дождя.

Пока она шла домой, непогода завладела деревушкой. Скрипела замшелая дощатая крыша ее хижины. Содрогалась под порывами ветра входная дверь с нарисованными на ней талисманами, которые, однако, не уберегли мужа Джинессы от гибели в морской пучине. Перстень Аритона, такой теплый вначале, теперь ощущался маленькой льдинкой. Вдова спрятала его на дне корзинки с рукоделием. Сплетничать она не любила, а потому никто в деревне не узнал об обещании, данном ей Аритоном.

Несколько дней она даже не вспоминала про перстень. Но как-то поздним вечером, когда Фелинда и Фиарк уже спали под рев бури, Джинессе стало совсем горько и одиноко. Ей был ненавистен рокот моря. Чтобы не сойти с ума от собственных душевных мук, она решила заглянуть в чужую тайну. Джинесса достала корзинку, разгребла нитки, иголки и наперстки и вынула перстень Аритона. На разогретом свечном воске она сделала оттиск, а потом взяла портновский мел, огрызок пергамента и, как умела, перерисовала печать с леопардом. По внутренней стороне перстня тянулись какие-то красивые знаки, Джинесса старательно перерисовала и их.

На следующее утро, тщательно увязав пергамент в несколько тряпок, Джинесса отправилась к деревенскому жестянщику. Зная, что он собирался в Шаддорн, она придумала несуществующую причину и попросилась к нему в телегу. Неподалеку от этого города, в укромной бухточке на берегу залива Серпа находился приют служителей Эта. Туда-то и направилась вдова.

Поговаривали, что после исчезновения паравианцев этот древний орден пришел в запустение. Оглядевшись, Джинесса молча согласилась: так оно и есть. Узкая извилистая дорога, что вела к зданию, с обеих сторон густо поросла лесом. Каменные стены строений почти сплошь покрывал мох, сквозь который просвечивали какие-то странные и пугающие талисманы. От их вида у Джинессы по коже побежали мурашки. Земля вокруг зданий была неухоженной, и на ней буйствовали дикий укроп и плющ. Джинесса не знала, что служители Эта почитают все живое и без надобности не срубят ни один куст и не вырвут ни одного пучка травы. По крестьянским меркам, они были просто нерадивыми хозяевами.

Завороженная тишиной, Джинесса не решалась крикнуть, чтобы выяснить, есть ли здесь кто-нибудь. Она замедлила шаги и вдруг услышала голос невесть откуда появившейся старухи в белом одеянии. Поздоровавшись с нею и даже не спросив о цели прихода, старуха сказала:

— Это будет по части брата Клайтена. Обожди его здесь. Он сам к тебе выйдет.

Старуха предложила Джинессе отдохнуть на скамейке под высоким раскидистым кипарисом. Там же протекал ручеек. Женщина омыла пыльные, усталые ноги и приготовилась ждать. Ее руки продолжали теребить узел с куском пергамента. Как и стены зданий, стволы деревьев щедро покрывал белесый и зеленоватый мох. Тишину нарушил отчаянный гвалт, поднятый черными дроздами. Повар вынес им из кухни распаренных зерен, и, слетевшись к заветной кучке, дрозды устроили настоящую свару, мигом склевав все лакомство. Потом они улетели, и вновь стало тихо. Только где-то в зарослях подавал голос перепел.

— Это ты принесла печать, которая не дает тебе покоя? — послышалось над самым ухом Джинессы.

Она обернулась и увидела обладателя резкого, пронзительного голоса. Это был невысокий лысый толстяк с желто-зелеными глазами. Пухлые ручки крепко прижимали к груди увесистую книгу.

Толстяк хитро улыбнулся и весело произнес:

— Здесь и будем смотреть, на благословенном солнце Эта. Да изольет оно свой свет и дарует тебе знания, которые ты ищешь.

Брат Клайтен присел на скамейку, оказавшуюся высоковатой для его маленьких кривых ног. Болтая ими, как мальчишка, он поудобнее разложил на коленях книгу. Джи-нессе показалось, что служитель видит ее насквозь и знает все беды, терзающие ее сердце.

— Давай-ка сюда свой рисунок, — попросил брат Клайтен, избавляя робеющую Джинессу от необходимости говорить первой.

Непослушными пальцами вдова развязала тесемки. Благословенное солнце Эта делало ее рисунок грубым и даже уродливым. Изображенный ею леопард едва напоминал благородного зверя с перстня. Тот был больше похож на человека, застывшего в грациозной позе. Вчера Джинесса долго разглядывала рисунок и далеко не сразу заметила скрытую свирепость во взгляде. Обликом своим зверь как будто очаровывал жертву, а когда она спохватывалась, было уже слишком поздно.

Клайтен молча смотрел на меловой рисунок Джинессы. Потом, полистав книгу, нашел нужную страницу и показал ей удивительно красивый герб. На изумрудно-зеленом поле был изображен серебристо-черный леопард, столь же изящный, как и зверь с перстня. Вверху темно-коричневыми буквами было что-то написано. Что именно — неграмотная Джинесса не знала.

— Герб королевской династии Фаленитов,- пробормотал Клайтен.

Руки со старческими прожилками закрыли переплет книги. Потом Клайтен в задумчивости повел указательным пальцем по срисованной Джинессой надписи.

Так чего ждать от этого леопарда — благодати или беды? Джинесса терялась в догадках. Но то ли присутствие брата Клайтена, то ли еще что наполнило ее неуклюжий рисунок странной силой. Джинесса почувствовала, что прикоснулась к какой-то древней тайне. По дороге сюда вдова придумала вполне убедительную историю: еще давно муж выловил эту диковину вместе с рыбой. Тогда они почистили ее, полюбовались да и забыли. Теперь, когда мужа не стало, а одной растить детей тяжело, она вспомнила о находке. Может, кто купит. Вдове с двумя детьми никакие деньги не будут лишними.

Клайтен молчал, словно ждал ее вопроса. Джинесса понимала: если рассказать ему эту историю, он сразу распознает вранье.

— Так чья же это печать? — наконец спросила Джинесса.

Толстый палец брата Клайтена заскользил по вкривь и вкось нацарапанным паравианским письменам.

— Здесь написано: «Потомкам от предков, чей род нисходит к Торбанду». Человек, который дал тебе этот перстень, — потомок верховных королей Ратана. Милость Эта привела принца на нашу землю. Его рукотворные тени помогли победить Деш-Тира и вернуть Этере солнечный свет.

Джинесса зажмурилась и сглотнула комок в горле. Вот оно что! Значит, чужак, избравший Мериор своим пристанищем, обладал куда более опасными силами, чем сила сладкозвучных, убедительных слов. И его знания простирались гораздо дальше любви к кораблям и умения их строить. Ох, лучше бы не знать никаких его магических секретов! Женщину охватил слепой, животный страх за детей.

— Ты, видно, утомилась, добираясь сюда, — сказал Клайтен.- Идем в нашу трапезную. У нас есть замечательные напитки на травах и свежие лепешки.

— Нет, брат Клайтен, спасибо.

Джинесса порывисто встала, комкая в руках пергамент, который еще совсем недавно бережно сюда несла. Ярко-красные меловые линии превратились в уродливые пятна.

— Мне пора возвращаться, а путь до Мериора неблизкий. Вы мне очень помогли. Когда от нас поедут в ваши края, я пошлю вам горшочек варенья.

Клайтен улыбнулся и слегка покачал головой.

— Варенье пригодится тебе самой. Мир в своей мудрости снабжает нас всем необходимым.

Сняв руку с книги, он махнул в сторону апельсиновой рощи.

— Если ты и в самом деле повстречала Аритона Ратанского, верь этому человеку. Он не причинит тебе вреда. Его роду не свойственна жестокость. Наоборот, встречу с ним ты можешь считать милостью Эта.

Джинесса отпрянула. Фелинда и Фиарк ни в коем случае не должны узнать правду. Подумать только: их взрослый друг, в котором они души не чают… Повелитель Теней! Слухи о том, что происходило в других частях Этеры, достигали и Мериора. Джинесса знала о намерениях расправиться с Повелителем Теней. Если Аритон задержится в Мериоре, его враги рано или поздно нагрянут в их сонную деревушку. Вся северная часть Этеры жаждала поимки и казни ратанского принца. Мериор — не пустыня, здесь не затеряешься.

— Я мало знаю о милости, — прошептала Джинесса. Ей снова вспомнился погибший муж. Бури — они ведь тоже бушуют по воле Эта. Вот тебе и вся милость.

— Жизнь и принц Аритон тебя научат.

Брат Клайтен встал со скамейки. Он больше не улыбался. Взгляд его желто-зеленых глаз показался Джинессе горьким отваром. Служитель Эта пытался унять страх в ее груди, но вдова не поняла его намерений.

— Мы с тобой еще встретимся, — сказал брат Клайтен. — А сейчас я провожу тебя до ворот. Увы, у меня нет больше книг, способных тебе помочь.

Джинесса пустилась в обратный путь. Каждый ее шаг сопровождался мучительными сомнениями. На одной чаше невидимых весов лежала радость ее детей. Появление Аритона вырвало их из горестного оцепенения. По правде говоря, он относился к ним заботливее, чем родной отец. На другой чаше громоздились туманные и пугающие слухи, связанные с именем этого человека. Доброта Аритона уживалась в нем с необычайной скрытностью. Если он задумал обман… Джинесса чувствовала: ей не хватает ума, чтобы понять причины, заставившие его пуститься на подобные ухищрения.

Раздумья утомили ее сильнее пройденных лиг. Под конец верх в ней взяла ее всегдашняя робость. Джинесса побоялась пойти к Аритону и напрямую расспросить обо всем, что ее тревожило, но и не запретила двойняшкам водить с ним дружбу.

Поистине этот год для Мериора был урожайным на чужаков. Вскоре после путешествия Джинессы к служителям Эта в деревушке появилась совсем молодая женщина. Она сняла хижину и объявила, что будет готовить и продавать лекарственные снадобья. Местные жители отнеслись к этому весьма благосклонно: ведь ближайший лекарь жил в Шаддорне. Заболевшего ребенка или покалечившегося рыбака приходилось везти двадцать лиг по тряской дороге в приют служителей Эта. Деревенские кумушки, встречаясь в двух мериорских лавках, живо обсуждали появление незнакомки. Больше всего их занимало, не связан ли ее приезд с теми двумя чужаками, которые обосновались на работном дворе и строят там корабль. Одна лишь Джинесса знала, что их пересуды вовсе не беспочвенны, но, как всегда, молчала и украдкой наблюдала за незнакомкой.

Хотя Мериор и был невелик, его жители держались от пришлых на расстоянии. Аритон и Дакар далеко не сразу узнали о появлении новой жительницы. При крайнем любопытстве мериорцев никто из них не разболтал заранее, что знахарка собирается прийти взглянуть на строящийся корабль.

Дорогу ей показал местный старик-пьянчужка. Растягивая слова, он с необычайной серьезностью пояснял:

— Да, там ты и найдешь человека, о котором спрашивала. Пойдешь по тропинке в сторону Скимладской косы. Как заслышишь стук молотков, иди прямиком на звук.

Осень выдалась непривычно спокойной. Бури, обычно прилетавшие со стороны Кильдейнского океана, в этом году щадили равнины восточного побережья. Мангровые деревья, окаймлявшие мериорскую гавань, успели сбросить часть листвы и обзавестись новыми блестящими листьями. Среди них торчали почерневшие куски других деревьев, выброшенных морем во время шторма. Отсутствие бурь не означало полного штиля. Ветры продолжали дуть, и достаточно сильно, отчего убогая Дакарова хижина сотрясалась всеми стенами. Между тем наполовину готовый шлюп стоял как вкопанный.

Полосы низких облаков напоминали насквозь промокшее шерстяное одеяло. Молотки в это утро почему-то не стучали.

Знахарка шла, приподняв край юбки. Поначалу ей угрожали выразительно пахнущие лужи, которыми изобиловал рыбный рынок, потом их сменили насквозь мокрые травы. Так она добралась до калитки, украшенной драными чулками Дакара. Ленясь стирать сам, Безумный Пророк вывесил их полоскаться под дождем (он очень жалел, что не существует природной стихии, которая бы их еще и заштопала). Знахарка остановилась, услышав звонкий насмешливый голос, раздававшийся откуда-то из глубины двора.

— Так строгают дрова, а не доски. Рубанок тебе не утюг, чтобы им водить во все стороны. Он может двигаться только вдоль волокон, но не поперек.

Говоривший стоял возле недостроенного корабельного остова, склонившись над двумя лохматыми детскими головами. Его длинные пальцы легли поверх грязных детских пальчиков и развернули рубанок в нужную сторону. Инструмент обрадованно запел. Из отверстия поползла тонкая ленточка стружки. Ребенок закричал, довольный своей работой. Второй, уцепив взрослого за другую руку, доказывал, что сейчас его очередь строгать.

В этот момент Аритон Фаленский поднял голову.

Колдунья, нарушившая его покой, умела подмечать любую мелочь и извлекать из нее множество сведений. Она сразу заметила, что Аритон одет в простую матросскую блузу, безупречно чистую, но сильно измятую, ибо он занимался не свойственной наследному принцу работой. Потом ее внимание переместилось на темные, давно не стриженные волосы, с небрежностью прикрывавшие глаза, которые явно не утратили остроту взгляда и магическое восприятие. Бронзовый загар и покрой рубашки почти полностью скрывали давние шрамы. За учтиво поднятыми бровями пряталось искреннее удивление.

Пение рубанка оборвалось. Двойняшки повернули чумазые лица и уставились на пришедшую. Тот, кому удалось обуздать непокорный рубанок, сдул стружку и требовательно спросил:

— А она кто такая?

— Неужели твоя мать не научила тебя повежливее вести себя с незнакомыми людьми? — немедленно отозвалась молодая женщина.

— Это ты — незнакомый человек? — усмехнулся Повелитель Теней.

Пришедшая не ожидала, что от взгляда Аритона у нее все-таки дрогнет сердце. Она осторожно провела пальцем по гладкой поверхности доски. Каждое волокно говорило ей о заботливом отношении Аритона к дереву и о его умелых руках. «Хватит играть глупую игру», — решила она и тихо сказала:

— Я не знаю.

— Но кто она такая? — допытывалась чумазая девчонка, хватаясь за руку Аритона.

— Эту женщину зовут Элайра, — ответил он. Певуче произнеся ее имя, Аритон спросил напрямую:

— И кого же ты хочешь видеть: меня или Дакара? Элайра помнила обаяние этого голоса, но не знала, что обучение у Халирона придаст ему дополнительную силу.

— Я пришла как друг.

— Там, откуда ты пришла, ничего не делают просто так, без цели.

Бесстрастное выражение его лица лишь усилило правдивость этих слов. Аритон кивнул в сторону кособокой двери хижины. Уголки рта чуть дрогнули.

— Или кориатанки предпочитают говорить о делах, стоя по щиколотку в грязной луже?

Только сейчас Элайра заметила, как по нижней кроме ее юбки расползаются влажные круги. Она виновато рассмеялась, предчувствуя колкость со стороны двойняшек. Но Аритон нашел занятие своим обожателям.

— Что вы теряете время? Возьмите вон ту доску, закрепите ее на козлах и поупражняйтесь с рубанком. Если все сделаете без единого защепа, я вам доверю заканчивать гафель.

Двойняшки восторженно согласились и направились к козлам.

— Какие у нее красивые волосы, — щебетала Фелинда. — И рыжие, и коричневые. Я еще таких не видела. Как ты думаешь, он ее поцелует?

Фиарк ответил с чисто мужским презрением:

— Ты что, дура? Поцелует! Других дел у него нет, что ли? Элайра нагнулась и стала отжимать намокшую кромку.

Аритон незаметно подошел и встал рядом. Потом взял ее за локоть. Прикосновение было совсем не таким, как тогда, на чердаке постоялого двора. Сейчас каждый его палец казался ей раскаленным металлом, прожигающим сквозь рукав. Матросская одежда и лохматые волосы делали Фаленита совсем другим: странным и еще более непредсказуемым, чем раньше. Ничего удивительного, ведь она тоже изменилась. И возможно ли за несколько минут преодолеть пропасть в шесть с лишним лет, что они не виделись?

Аритон открыл скрипучую дверь, пропуская Элайру в хижину. Внутри было сумрачно: свет пробивался лишь через щели в стенах. Послушница разглядела катушки с новым канатом, ящик, доверху заполненный клиньями и дубовыми калабашками, купленными по случаю у местных рыбаков. С ними соседствовала вешалка, где висели лиранта, меч, новый шерстяной плащ и другой, непромокаемый. Аритон притворил дверь, приглушив детские крики и повизгивание непослушного рубанка. Какая-то глыба, громоздящаяся в углу, вдруг шевельнулась и хрипло кашлянула.

Элайра слегка вздрогнула. Аритон почувствовал это по ее руке.

— Дакар, пора бы проснуться,- громко произнес он. Глыба застонала, обрела некоторое подобие человека и запустила мясистые пальцы в свою нечесаную гриву. Дакар выругался. Потом он нашарил какую-то посудину и намертво вцепился в нее, будто от содержимого зависела вся его дальнейшая жизнь. Перемежая рыгания и ругательства, Безумный Пророк наконец соизволил открыть глаза.

— Женщина!

Дакар с редким проворством выпрямился, залпом проглотил остатки выпивки и одернул рубаху, прикрывая собственное пузо. В следующее мгновение улыбка померкла и исчезла.

— Чтоб мне сдохнуть под черной колесницей Даркарона и получить копьем в задницу!

Пророк опасливо вскочил на ноги.

— Зачем тебя принесло сюда? — крикнул он Элайре и, не дожидаясь ответа, набросился на Аритона: — Скажи ей, чтобы убиралась прочь! Немедленно. Кориатанская ведьма хуже тысячи ийятов! — Поднеся кувшин к губам, Безумный Пророк высосал последние капли, после чего закрыл глаза. Это немного его успокоило и позволило четко выговорить предостережение: — Если только Асандир узнает, что ты пустил сюда эту девку, он повалит крышу прямо тебе на голову!

Аритон помог Элайре не задеть полное до краев ведро.

— А если ты не прекратишь орать, крыша свалится на твою голову,- спокойно ответил он Дакару.

— Будь ты проклят! Я не шучу. Попомни мое слово: если ты не заставишь эту ведьму убраться из Мериора, к вечеру Морриэль будет знать о тебе все.

Элайра сжалась: Дакар по-своему был прав. Невзирая на магическую выучку Аритона и любые защитные ухищрения, Безумный Пророк считал его уязвимым.

Элайра не могла покинуть Мериор. Ни по воле Аритона, ни по своей собственной, ибо существовала воля Кориатанского ордена, пославшая ее сюда. Морриэль не потерпит никаких оправданий. Однако в эту минуту Элайра предпочла бы стать слепой и глухой, только бы не видеть Дакара и не слышать новой волны его брани.

— Потом не говори, что я тебя не предупреждал. — Делая отчаянные попытки устоять на ногах, Безумный Пророк двинулся к выходу. — Когда Асандир устроит тебе допрос, не забудь ему сказать, что я самого начала был против.

В глазах Дакара блеснула откровенная ненависть. Элайра уловила его чувства, похожие на капли кипящего яда. Дакар тоже изменился. Раньше он ворчал, брюзжал, скулил, когда с похмелья у него раскалывалась голова. Но что его так озлобило и настроило против Аритона?

Подойдя к двери, толстяк качнулся и с размаху ткнулся в нее лбом. Дверь распахнулась: одна из кожаных петель, не выдержав подобного издевательства, лопнула. Дакара вынесло во двор, где он, поскользнувшись на мокрых досках, растянулся во весь рост.

Рубанок снова умолк, сменившись гоготом двойняшек.

Дакар пробубнил очередное ругательство и осторожно отцепил свой камзол от всех гвоздей, угрожавших его порвать. Глиняный кувшин, с которым он вылетел из хижины, чудесным образом уцелел.

— Эт милосердный. Чему здесь удивляться? Когда рядом ведьма, и не такое может случиться!

Бросив еще один уничтожающий взгляд на дверь, Дакар подхватил кувшин и поплелся искать утешения в деревенской таверне.

Двойняшки вернулись к прерванной работе. В хижине установилась относительная тишина. Глаза Элайры привыкли к сумраку, и она разглядела в углу несколько заплесневелых котелков и заржавленных ведерок.

Аритон пододвинул ей единственную табуретку, а сам уселся на опрокинутый пивной бочонок.

— Дакар — весьма своеобразный строитель. Представляешь, он решил все окна сделать в крыше.

Элайра села. Края ее полотняной юбки зашуршали по неструганому дереву распорки, ноги уперлись в шатающийся клин. Картина была занятной: две половины личности одного человека вели между собой молчаливую войну. Обрезки досок и какие-то калабашки противостояли наспех сколоченному столику, заваленному листами пергамента с чертежами и рисунками строящегося шлюпа. Элайра невольно залюбовалась тонкими меловыми линиями, проведенными рукой Аритона.

— Смотри, как бы твой пророк не наделал дырок в днище корабля, — слегка улыбнувшись, сказала Элайра.

Аритон засмеялся.

— Можешь не беспокоиться. Ребятня его и близко не подпустит. Чуть что — сразу подымают крик: «Эй, пьянчуга, убери свои толстые лапы!» — Он мастерски подражал звонким голосам двойняшек, потом вдруг прервал себя и продолжил серьезно: — Не думал, что ко мне пожалует кориатанская колдунья. Как же ты меня отыскала?

Тогда, на чердаке, им было куда легче говорить друг с другом. Элайра заглушила в себе эти воспоминания, сосредоточившись на стуке капель, падавших с ее мокрой юбки. Аритон смотрел ей в глаза. Она выдержала его взгляд и с помощью кориатанской магии попыталась проникнуть дальше заданного ей вопроса. Элайра поняла: вопрос в большей степени касался армии Лизаэра Илессидского. Похоже, что и она, и Кориатанский орден Аритона занимали мало.

— Ты мог бы и сам догадаться, — наконец ответила девушка.

— Джелот.

Зеленые глаза, угрожавшие пронзить ее сердце, опустились вниз. Аритон смотрел на свои руки, сотворившие в день летнего солнцестояния великое чудо. Они пробудили древнюю красоту паравианского мира. Но чем это обернулось для него? Кончилось затишье, длившееся почти шесть лет. Добыча сама показала, где находится. Охота на принца Ратанского возобновилась.

Он не принадлежал себе. Он никогда не принадлежал себе. То, что он любил, всякий раз оборачивалось против него. Музыка предала его, разрушив основы, на которых он пытался выстроить свою жизнь после битвы в Страккском лесу.

— Элайра, ты оказалась здесь, чтобы помочь мне или чтобы помешать?

Прямота вопроса застигла ее врасплох.

— А ты разве не знаешь?

Аритон вскинул голову, сдерживая закипавший в нем гнев. Гнев был яростным. Элайра терялась в догадках, пытаясь уловить его причину.

— Откуда мне знать? — бросил Аритон. Его сарказм плетью ударил по Элайре. — Твой орден достаточно покопался в моей жизни. Думаю, кое-какие печальные подробности тебе известны.

— Нет. Меня не посвящают в тайны, известные лишь Кругу Старших, — покачала головой Элайра.

Ей хватило мудрости не дать его гневу превратиться в стену пожирающего огня. Послушница чувствовала: молчание — ее единственная защита… Она не ошиблась. Злоба, которой Аритон пытался прикрыть свое отчаяние, постепенно стихла. Словно очнувшись от кошмарного сна, он глядел на кориатанку и видел пряди бронзовых волос, выбивавшихся из тяжелой косы, а еще — три монетки, пришитые «на счастье» с внутренней стороны манжеты (поверье, оставшееся у Элайры со времен ее воровского детства). Он заметил капли, стекавшие с безнадежно мокрой кромки ее юбки. И глаза, в которых светились решимость и доброта.

Обезоруженный, Аритон рассмеялся. Элайра обрадовалась, почувствовав в его голосе знакомую теплоту.

— Тебя не испугаешь никакими дурными манерами, — сказал он.

За шутливыми словами проскальзывало сострадание — дар и проклятие династии Фаленитов.

— Я ведь по-прежнему перед тобой в долгу. Понимаю, тебя удивило присутствие Дакара. Увы, он здесь не по моей воле, а то я бы выгнал его на все четыре стороны. Наверное, тебе его слова показались похмельным бредом. А если я всерьез попрошу тебя покинуть Мериор?

— Ты действительно этого хочешь? — спросила Элайра, поражаясь собственному спокойствию.

Если он ответит утвердительно, у нее появится повод оставить в стороне и предсказания Сетвира, и чудовищные замыслы Морриэль.

— То, чего я хочу, не заслуживает особого внимания, — вдруг ответил Аритон, вскакивая на ноги.

Хижина затряслась от налетевшего ветра. Когда в миски и котелки упали первые крупные капли, Элайра поняла, зачем они столь странным образом расставлены по полу. Двойняшки, бросив работу, помчались домой, стремясь опередить надвигавшийся ливень.

— Сама понимаешь, я не могу тебе приказывать, — продолжал Аритон. — Если тебе так нужно, оставайся. Я найду другой выход. Как только корабль будет готов, я отсюда уплыву.

Аритон заходил кругами по тесной хижине. Мысленно он бросал Элайре вызов: если она, повинуясь воле своих кориатанских наставниц, попытается заглянуть в суть перемен, произошедших с ним за эти годы, пусть не ждет легких разгадок.

Элайра тоже встала.

— Из Мериора я не уеду, — сказала она. — Помимо воли ордена, меня здесь удерживают еще две причины. В деревне нет своего лекаря. И потом… тебе может понадобиться моя помощь. Дакар не оставляет намерений тебя погубить. При первом удобном случае он не раздумывая всадит тебе нож под ребра.

Вечером, повинуясь несгибаемой воле Морриэль, Элайра распаковала привезенные склянки и мешки со снадобьями. Хозяину нанятой хижины она сказала, что останется здесь надолго, и заплатила вперед.

Дакар, весь день утешавший себя, свалился и захрапел прямо на крыльце таверны. Рыбаки, шедшие мимо работного двора, были удивлены звуками лиранты, которые доносились из хижины чужаков. Музыка то будоражила и веселила, то наполняла душу странной печалью, как будто Аритон играл на струнах не лиранты, а своего сердца. Позабыв, что их ждут дома, рыбаки молча слушали, и вечерние звезды, блестевшие среди облаков, казались им застывшими слезинками.

Высокую траву припорошил иней. Пескиль, командир Северной Лиги наемников, разогнулся и встал. Даже сейчас, когда он осмотрел место злодейского убийства, его лицо оставалось непроницаемым. Холод уберегал ноздри от трупного запаха, иначе бы здесь стояло жуткое зловоние. Как ни странно, хищные звери не тронули убитых, ни одно тело не было обезображено.

Картина ужасала и вызывала негодование, однако Пескиль воздержался от запоздалых и бесполезных проклятий.

— Варвары. Это их рук дело, — только и сказал он, сосредоточенно разглядывая свои руки, запачканные от соприкосновения с разложившейся мертвой плотью.

Молодой офицер, стоявший рядом с Пескилем, был бледен и шумно дышал.

— Но тогда почему они не взяли добычу? Товары в повозках целы. Обратите внимание: у всех жертв связаны руки. Неужели варварам было важнее убить этих несчастных, чем завладеть товарами? Как они могли бросить дорогие южные шелка?

Пескиль поджал губы, отчего на щеках проступили давнишние следы оспы, которой он переболел в детстве.

— Я даже знаю, как их убили. Ударом ножа. Будь ты постарше, ты бы не удивлялся. А мы помним, как варварская мелюзга по указке Аритона добивала наших раненых. Насмотрелись в Страккском лесу.

Гарнизонный офицер скрючился над кучкой мерзлых листьев. Пескиль недовольно поморщился.

— Давай-ка побыстрее. Отправишься в Итарру.

Костлявая фигура Пескиля будто срослась с его запыленным мундиром. Многолетняя война с варварскими кланами научила его принимать быстрые решения и не тратить лишних слов. Поэтому приказы, которые намеревался отдать командир, также были краткими. Он решил, что его отряд останется здесь и поведет неусыпное наблюдение за дорогой. Отряд итарранского гарнизона немедленно вернется в город, чтобы весть о случившемся как можно быстрее достигла ушей правителя северных провинций Морфета.

Гарнизонный офицер вытирал трясущимися руками подбородок.

— Ты готов? — спросил его Пескиль.

Вместо ответа тот указал на трупы убитых, валявшиеся вперемежку с полусгнившими тушами волов, чьи мертвые шеи так и не освободились от истлевшей упряжи.

— Господин Пескиль, позвольте нам немного задержаться. Мы поможем вам устроить погребальный костер и предать тела убитых огню.

Подойдя к своему коренастому мерину, бока которого были исцарапаны колючим кустарником, Пескиль протянул руку и достал из седельной сумки кожаную флягу. Пробку он вытаскивал зубами. Гарнизонный офицер стоял, терпеливо ожидая ответа. Остатками крепкой настойки Пескиль вымыл пальцы, потом, не вынимая пробки изо рта, обернулся к офицеру.

— Трупы останутся там, где лежат.

— Но… — только и произнес молодой офицер, не осмеливаясь показывать свое недовольство.

Пескиль выразительно поглядел на него, пресекая любые дальнейшие возражения. Потом вытолкнул пробку на мозолистую ладонь.

— Я сказал: трупы останутся там, где лежат.

Он без суеты заткнул фляжку, сковырнул с ногтя большого пальца приставший кусочек хряща, после чего расстегнул кольчугу и вытер влажные пальцы о поверхность кожаной куртки.

— Запомни: тактика всегда должна стоять на первом месте. Спутники Рыжебородого могут заметить дым, и это их спугнет. Пусть до поры до времени варвары чувствуют себя вольготно. Мы подождем. Наверняка они уже замышляют новый налет. Вот тогда мы их и встретим. Мои ребята получат заслуженные награды. Костям мертвецов не нужны последние почести. А вот живым справедливая месть всегда нужна.

Прищурившись, Пескиль проводил глазами потрясенного гарнизонного офицера. Чувствовалось, он торопился как можно скорее покинуть это жуткое место. Затем главный итарранский головорез вдел ногу в стремя, сел на коня и тронул поводья. Наступило время действовать. Эти кровавые налеты совершались, конечно же, не ради грабежа или сведения счетов. Охотничье чутье, которое никогда не подводило Пескиля, подсказывало ему: нападение на караван имело прямое отношение к Повелителю Теней.

Через пару недель погубленный караван занял свое место в длинной цепи боевых воспоминаний Пескиля. Сейчас командир брезгливо морщился, разглядывая тяжелые портьеры с золотистой каймой, вычурные скамеечки для ног, инкрустированные черным деревом и слоновой костью, и внушительных размеров ковер с обилием бахромы. Ковер не только гасил звук шагов, но и скрывал зеленые и пурпурные глазурованные плитки, которыми был выложен пол. Вкусы главы итарранского городского совета ничем не отличались от вкусов большинства его богатых сограждан. Отличие составляло его пристрастие к избыточному теплу. В помещении стояла такая духота, что ее, пожалуй, не выдержали бы даже капризные оранжерейные цветы.

Пескиль, облаченный в свой обычный черно-белый мундир, стоял возле громоздкого резного письменного стола, раздраженно кусая губы и дожидаясь, пока раболепствующий секретарь разбудит своего господина. Сановник имел обыкновение спать после обеда.

Наконец председатель совета изволил появиться. Он лениво двигался, потягиваясь и позевывая. Этикет требовал, чтобы Пескиль поклонился или хотя бы почтительно склонил голову. Но подобные правила были писаны не для главаря наемников. Он не собирался ни кланяться, ни тратить время на цветистые фразы. Если варваров Пескиль ненавидел, родовитую итарранскую знать он откровенно презирал.

Командир сразу же, по-военному, перешел к сути своего визита, полагая, что сановник хорошо осведомлен обо всех событиях минувших месяцев.

— Когда в Итарре в последний раз видели гонцов с юга или получали официальные послания из тех краев?

Круглолицый вельможа, грузный человек с водянистыми глазами, плюхнулся в свое мягкое кресло. Больше всего этот сановник ненавидел спешку. Он поправил перья на шляпе, полюбовался блеском перстней, затем недоуменно вскинул подведенные брови. Председатель совета намеренно тянул время. Ему претили невоспитанные люди, являвшиеся не по вызову да еще имеющие наглость задавать вопросы. Выждав столько, сколько счел нужным, он удостоил Пески ля расплывчатым ответом:

— Полагаю, что летом. Так ли уж это важно? Пескиль стиснул кулаки, чтобы не наговорить дерзостей этому напыщенному болвану.

— Главнокомандующий Хараден все еще отсутствует? — задал он новый вопрос.

Сановник опять выдержал паузу, после чего слегка кивнул.

— Так кто же сейчас командует итарранским гарнизоном? — не выдержал Пескиль.

Толстяк выпрямился в кресле и недовольно поморщился.

— Вы, как вижу, явились донимать меня вопросами, на которые вам ответил бы любой чиновник моей канцелярии.

Пескиль не сводил взгляда колючих черных глаз с вялого, избалованного сановника. Наконец тот понял, что командир наемников так просто отсюда не уйдет. У председателя совета вспотели густо напудренные щеки. Обтерев их платком, он сказал:

— Харадена замещает Гармаг, но сейчас он болен. Командование временно перешло к его заместителю.

Гармаг! При упоминании этого имени Пескиль едва сдержался, чтобы не плюнуть на ковер. Еще один высокородный бездельник, чей папаша посчитал, что тяготы военной службы закалят его чадо. Как бы не так! Когда капитан Гнадсог погиб в Страккском лесу, итарранская армия потеряла не только опытного боевого офицера. Она лишилась непревзойденного стратега. Гнадсога недолюбливали за грубость и прямолинейность, но он был солдатом до мозга костей и умел выуживать нужные сведения отовсюду, не брезгуя тавернами и постоялыми дворами.

— Не желаете ли послушать то, что я за какой-то час узнал от четверых караульных, сопровождавших караван из Северного Варда?

Сановник не выдержал.

— Это переходит всякие границы! Вы бесцеремонно явились сюда и еще имеете наглость отчитывать меня за то, что я не якшаюсь с разным уличным сбродом. Я этого не потерплю. Я затребую ваш послужной список и выясню, не преувеличены ли все ваши подвиги!

— Выясняйте.

Пескиль оскалил пожелтевшие зубы. Рука легла на эфес меча, снявшего больше варварских скальпов, чем любой другой меч во всем Ратане.

— Разный уличный сброд, как вы изволите его называть, сплошь и рядом говорит о Повелителе Теней. Можете называть это слухами и сказками, но уж больно страшные сказки получаются.

Презрительная гримаса на лице сановника растаяла, словно воск.

— Что-о? — воскликнул он.

— В день летнего солнцестояния Джелот был наполовину разрушен, и сделал это некий маг, который прожил там несколько месяцев, скрываясь под чужим обличьем. Но когда он покидал город, жители хорошо запомнили его темные волосы и зеленые глаза.

Не дав сановнику вставить ни слова, Пескиль продолжил наступление.

— Проходит несколько месяцев, и в алестронском тщательно охраняемом арсенале случается взрыв. Семеро погибших. Герцог Бридионский со своим лучшим отрядом прочесывает окрестности, но злоумышленника и след простыл. И опять-таки у виновника темные волосы и зеленые глаза. Ясно одно: до недавнего времени Аритон Фаленский скрывался где-то в пределах Мелхаллы. Если наши главы гильдий до сих пор не почесались и не обеспокоились тем, куда пропадают гонцы с юга, пора браться за дело. Иначе я отправлюсь к верховному правителю Морфету. Он, кажется, озабочен размерами приданого для дочерей? Скоро у него появятся другие заботы.

— Шевелись, я кому сказал! — прикрикнул вельможа на медлительного секретаря, спешно отправляя его с поручением.

Молча усмехаясь, Пескиль наблюдал за суетой, поднятой его известиями. Внешне его лицо оставалось каменным. Суета продолжалась и в последующие дни. Главы гильдий и городские чиновники произносили жаркие речи, но не предпринимали никаких действий. И тогда Пескиль решил сам отправиться в Авенор, взяв с собой наиболее опытных и надежных соратников. Принц Лизаэр должен как можно быстрее узнать о Повелителе Теней.

В то утро, когда с хмурых небес над Итаррой сыпался мокрый снег, провожая отряд Пескиля в долгий и опасный путь, в южных краях светило солнце. Легкий ветер играл вымпелами новенького шлюпа, стоящего на якоре близ Мериора. По бирюзовой поверхности воды скользили золотистые солнечные блики. Глядя на Аритона, трудно было поверить, что он и есть тот самый Повелитель Теней, о злодеяниях которого шла речь в послании, адресованном Лизаэру и скрепленном печатью верховного правителя Морфета. Сейчас никто бы не признал в нем коварного мага, разрушившего половину Джелота и взорвавшего алестроский арсенал. Весь наряд Аритона состоял из простой матросской блузы и широких штанов, а единственным его оружием был такелажный нож. Его загорелые руки не творили ни теней, ни заклинаний, а держали весла, подводя шлюп ближе к берегу.

Разумеется, мериорцы слышали о Повелителе Теней. Но им и в голову не приходило, что он уже несколько месяцев живет в их деревне. Для них Аритон по-прежнему оставался чужаком, умеющим строить корабли. И сейчас этот чужак, прошлепав босыми ногами по мелководью, вышел на берег и, пробираясь между густых зарослей песчаной осоки, направился прямо к домику вдовы Джинессы. Двое рыбаков, слонявшихся поблизости, ухмыльнулись в предвкушении: будет тебе сейчас любовное приключение. Джинесса отличалась строгим нравом, а плотно закрытые ставни ясно показывали, что она никого не желает видеть.

Между тем Аритон был уже во дворе ее дома. На его губах играла странная усмешка. Он достал такелажный нож, просунул лезвие между створками ставен и перерезал удерживающие их веревочные петли. Створки распахнулись. Аритон открыл окно, подмигнул зевакам и неслышно влез внутрь.

Не прошло и нескольких секунд, как из хижины послышался сердитый крик и женская брань. Пересмешник, восседавший на коньке крыши, испуганно взмахнул полосатыми крыльями и улетел прочь. Щелкнул дверной засов. Расписная дверь со стуком распахнулась. Зеваки ожидали, что изнутри появится вытолкнутый взашей искатель женских ласк. Однако из хижины выскочили возбужденные двойняшки, они волокли здоровенный тюк. Можно было только гадать, чего они натолкали в старенькое одеяло. Внутри хижины что-то со звоном упало и разбилось. Мгновение спустя на пороге появился Аритон, тащивший за собой упирающуюся вдову.

— Это что за шутки?

Джинесса попыталась вырваться, но не устояла и споткнулась об Аритона. Повелитель Теней усмехнулся и обхватил ее талию. Джинесса ударила его кулаком, густо вымазанным в хлебном тесте вперемешку с мукой.

— Подружка понадобилась? Ступай к знахарке, торгующей снадобьями. Ее и волоки в свое логово, а меня и моих детей оставь в покое!

— Поверь, мне бы совесть не позволила вести женщину в такой хлев, да еще против ее желания. Но мы идем не на работный двор.

Только сейчас Джинесса сообразила, что они движутся совсем в другом направлении — к берегу. Видя ее замешательство, Аритон довольно улыбался. Повернув голову, женщина увидела шлюп, который белой чайкой покачивался на бирюзовых волнах.

Раскрасневшееся лицо Джинессы мгновенно побелело.

— Ну и настырный же ты, Даркарон тебя побери! Я же говорила, что не люблю корабли. Отпусти меня, слышишь?

— И не подумаю, — возразил Аритон, не снимая своей руки. — Я уже решил: первой женщиной, ступившей на борт «Таллиарта», обязательно будешь ты, поскольку ты боишься моря.

— Час от часу не легче! «Таллиарт»!

Гнев заглушил в Джинессе страх, и она с силой ударила Аритона кулаком в грудь. Удар ничего не изменил; с таким же успехом она могла бы стукнуть по кирпичной стене.

— Подходящее название выбрал, нечего сказать!

— Ты совершенно права: название что надо,- согласился Аритон.

Шлюп был назван в честь морского духа, который, если верить легендам, похищал девушек, беспечно разгуливающих по берегу.

— Не сердись, Джинесса. Это была затея Фелинды. Я просто выполнил просьбу твоей дочери.

Вдова продолжала вырываться и молотить по нему кулаками. Она была почти на голову выше Аритона, но это его не смутило. Он нагнулся и оторвал Джинессу от земли.

Пронзительных воплей вдовы не слышали разве что безнадежно глухие. Джинессе еще не доводилось путешествовать, лежа животом вниз на плече незнакомого мужчины. Стайка водяных пастушков, беспечно пировавших в траве, разлетелась, словно щепки из-под топора. Двойняшки уже забрались на борт и совершенно не обращали внимания на материнские крики. Аритон, учтиво извинившись за причиняемые неудобства, направился туда же.

— Знай, я не умею плавать!

Мольба осталась неуслышанной. Аритон, набрав в легкие воздуха, пригнулся и… Горизонт качнулся, поплыл куда-то вбок. Волосы Джинессы, опрятно зачесанные с утра, лишились последних шпилек и мешали ей смотреть. Вдова не успела даже вскрикнуть, как оказалась на корме, рядом с узлом, принесенным детьми. Вне себя от злости и от страха, Джинесса схватила весло и стала отбиваться от своего похитителя. Аритон же, стоя по пояс в воде, пытался удержать шлюп от набежавшей волны. Лопасть весла чиркнула по воде совсем рядом, взбив пену. Брызгами Аритона окатило с головы до ног, но он не удержался от смеха.

— Это просто здорово, что ты не умеешь плавать! А то бы улизнула с корабля, как рыбешка из сети. Хвала Эту, теперь ты никуда не денешься.

Джинесса сердито выплюнула попавшую в рот соленую воду. Потом откинула намокшие пряди волос. Капли воды попали в глаза. Джинесса отчаянно заморгала и уже не видела происходящего вокруг. Тем временем Аритон толкнул шлюп навстречу пенным волнам и морскому простору. Вместо судового колокола воздух прорезал испуганный крик Джинессы.

Одежда Аритона совсем намокла. Проворный, как водяная крыса, он вскарабкался на планшир шлюпа. По волосам текли радужные струйки, что не помешало ему изловчиться и вырвать весло из рук Джинессы. Вдова кричала, словно фурия из подземелий Ситэра, но все было тщетно. Аритон не собирался отказываться от своих замыслов. Мериорцы наблюдали за неожиданным зрелищем и посмеивались.

— Оно и к лучшему! — заявила хозяйка постоялого двора, выскочившая на крыльцо с метлой в руках. — После гибели мужа Джинесса совсем засохла. Никого к себе не подпускала. Разве так можно? Она же не старуха. Чужак этот и с виду приятный, и работник умелый. Глядишь, у нашей Джинессы щечки порозовеют… Эт милосердный, ну чего она так разоралась? Можно подумать, будто он собрался утопить ее драгоценных деток в Гартовом пруду!

Кто-то из сердобольных соседок вдовы потушил горевший очаг и закрыл дверь столь внезапно покинутого дома. Как-никак умыкание Джинессы было событием из ряда вон выходящим и не могло не сопровождаться сплетнями и домыслами. Но все они были не более чем ручейками в сравнении с океанскими штормами, которые неумолимо приближались к Аритону.

Здесь очень бы пригодился пророческий дар Дакара, но Безумный Пророк уже дважды упрямо подавлял пробивавшиеся к нему видения. Сейчас ему и вовсе было не до пророчеств. Стоило шлюпу отчалить, как он повалился на койку, пытаясь в пьяном оцепенении пережить столь ненавистное ему плавание. Новенький корабль Аритона еще не успел отойти далеко от Скимладской косы, однако Дакара мутило даже от слабой качки. Он лежал с позеленевшим лицом, натянув на себя одеяло, и громко стонал. Но вряд ли кто-то из пассажиров «Таллиарта» слышал его стоны. Джинесса вопила от бессильной ярости, а Фелинда с Фиарком — от неописуемого восторга. Чайки тоже кричали, поскольку они всегда кричат, носясь над волнами. Потом своевольный капитан «Таллиарта», предоставив пассажиров самим себе, подтянул якорный канат и поднял новенькие, с иголочки, паруса.

Пять дней плавания при хорошей погоде успокоили Джинессу. Корабль был похож на веселую, задиристую девушку, которой нравилось бежать вперед, подставляя лицо ветру и солнцу. Тиски страха, державшие вдову, постепенно ослабли, и Джинесса, устав мучить и терзать себя, все больше сознавала, что напрасно боялась голубых просторов. Плыть по морю оказалось даже приятнее, чем ехать в тряской телеге. Дети либо нежились на солнце, либо часами ловили с кормы рыбу. Аритон держался учтиво и старался не докучать своим присутствием. Мало-помалу Джинесса убедилась, что он ее не обманывал: Аритону действительно хотелось побороть ее животный страх перед морем.

Когда темнело и над зубчатой кромкой прибрежных лесов вечер рассыпал бусинки ярких звезд, наступало время удивительного, безмятежного покоя. В притихших морских водах серебрилась лунная дорожка. «Таллиарт», повторяя изгибы берега, плыл на юго-запад. Убаюканная негромким плеском волн, Джинесса забиралась на крышу каюты и молча сидела, обхватив руками колени. Дни плавания притупили боль утраты, не оставлявшую ее на берегу. Она смотрела на звезды, на воду, а легкий ветер играл ее волосами.

Большую часть времени Аритон проводил, стоя за штурвалом. На нем была все та же простая матросская одежда, успевшая просолиться от брызг и пены. Иногда он ставил шлюп на якорь и, чтобы передохнуть, брал в руки лиранту. Единственной слушательницей его завораживающей музыки была Джинесса. Дети спали внизу, уткнувшись друг в друга, как котята. Дакар храпел на форпике — чтобы избавить вдову и детей от его стонов и ругани, Аритон купил в Шаддорне несколько бочонков эля.

Сколько Джинесса себя помнила, она всегда была чем-то занята. И вдруг — никаких привычных забот, никаких домашних хлопот. Дыши влажным морским воздухом, любуйся звездами. И думай, о чем хочешь. Вполне естественно, что в Джинессе проснулось женское любопытство и она решилась спросить Аритона:

— Я вот все думаю: зачем ты приехал в Мериор? Аритон повернулся к ней. В лунном блеске его острое лицо оставалось таким же непроницаемым, как и при свете дня. Ответил он не сразу и довольно странно — припевом из старинной матросской песни, какие обычно поют, чтобы скрасить однообразную работу:

Слова смолкли, и на палубе установилась напряженная тишина.

— Почему ты спрашиваешь?

Ладони Джинессы, лежащие на коленях, стали влажными.

— Время настало, вот и спрашиваю. Шрамы, как у тебя, за просто так не достаются. И перстень с королевским гербом есть не у каждого.

Налетевший ветер качнул и накренил шлюп. Аритон столь же неторопливо выровнял судно и поставил штурвал на стопор. Потом повернулся к Джинессе, вслушиваясь в журчание воды вокруг руля.

— Нет тут никакой тайны. Дакар спьяну наверняка уже все выболтал.

— Ошибаешься, — возразила Джинесса. — Сам знаешь, что он тебя боится. Видно, ты ему не раз плеснул горяченьким на язычок.

На губах Аритона мелькнула улыбка.

— У него есть причины меня бояться. Кстати, а ты не пробовала его расспросить, почему он меня боится?

Джинесса сразу же уловила металл, появившийся в его голосе. Она поправила волосы, убрав их с лица.

— Жена башмачника попробовала. Потом говорила, что проще устрицу без ножа раскрыть.

Смех Аритона был похож на аккорд его лиранты.

— Ты же знаешь, кто я. И разные жуткие рассказы про меня слыхала. Но поскольку не разболтала обо мне соседкам, хочется думать, что ты мне веришь.

Заметив, что один из парусов ослаб, Аритон взялся за нужный канат, вытащил его из распорки и с проворством опытного моряка развернул по ветру. Джинесса поняла, что этот худощавый человек обладает изрядной телесной силой (как часто противники Фаленита обманывались его внешностью!). Шлюп вновь заскользил по волнам, оставляя за собой пенный светящийся след.

Джинесса недовольно закусила губу. Если принц, который вплел в ее судьбу узловатую нить загадок, считал объяснение оконченным, она так не думала. Ей требовалась ясность.

— Ты ведь хотел, чтобы я перестала бояться моря? Я его больше не боюсь. Не пора ли возвращаться в Мериор?

Слова эти пришлись Аритону не по вкусу. Джинесса увидела, как под блузой у него напряглись и одеревенели плечи.

— Смотри, как тихо и красиво вокруг. Неужели тебе здесь плохо?

Опять уклончивые ответы. Джинессу охватил прежний страх. Она и дети целиком в его власти. Если он не злодей, пусть объяснит, почему о нем идут такие слухи.

Ответ Аритона был кратким и безыскусным.

— Я не собирался и не собираюсь тебя обманывать. Мне нужно зайти в Южную Гавань — там у меня дела, — а потом плыть в Иниш, чтобы выполнить обязательство, которое я на себя взял.

В паруса снова ударил ветер. Вместе со страхом в Джинессе проснулась ее всегдашняя робость, и она едва решилась спросить:

— А почему бы сначала не отвезти нас с детьми в Мериор?

Скрип штурвала не помешал Аритону услышать ее вопрос.

— Пойми ты, что я несвободен! — в отчаянии выкрикнул он. — Время, как свора охотничьих псов, вечно норовит укусить меня за пятки, а будущее шипом вонзается в мою совесть. Кое-чего я все-таки уже добился. Ты перестала бояться моря. Твои дети, когда подрастут, смогут учиться искусству мореплавания. В Южной Гавани, если не хочешь, можешь не сходить на берег.

— А в Инише?

Аритон подавил горестный возглас, почти готовый вырваться у него из груди. С наигранной беззаботностью, под которой скрывалось отчаянное нежелание рушить возведенные им защитные барьеры, он сказал:

— А ты никогда не думала, что и я могу нуждаться в чьей-то поддержке? В Инише меня ждет не пирушка с друзьями. Мне предстоит встретиться со старухой-вдовой и ее взрослой дочерью, которая выросла, не зная отца. Не скажу, чтобы они находились в безутешном горе, но для меня предстоящая встреча будет непростой. Я рос вне семьи и потому испытываю определенную неловкость. Женские сердца — не море. Тут никакие карты не помогут. Я отправляюсь в негостеприимный дом выполнить последнюю волю моего недавно умершего друга. Прости, что имел дерзость попросить тебя пойти туда вместе со мной.

Джинессе стало неловко, и она отвернулась. Но его доверие к ней уже дало трещину. Как ее залатать, Джинесса не знала, а если бы даже и знала, у нее не хватило бы сил.

— Так как, ты по-прежнему хочешь побыстрее вернуться домой? — спросил Аритон.

Взбудораженность не позволяла ему оставаться на одном месте. Закрепив штурвал, Аритон вскарабкался на носовую палубу, чтобы продолжить разговор, на который у Джинес-сы не хватало ни смелости, ни желания. Топсель и кливер, оказавшись против ветра, чудовищно изогнулись. Казалось, их вот-вот сорвет с мачты. Уловив состояние капитана, «Таллиарт» встрепенулся. Палуба качнулась, потом сильнее. Спохватившись, Аритон вернулся к штурвалу и развернул корабль на три румба по ветру. Снасти жалобно заскрипели, словно не желали участвовать в насильственной гонке.

Корабль раскачивало. Соленые брызги вперемешку с пеной заливали палубу. У Джинессы вновь заболели глаза, и она поспешила вниз. Перед тем как скрыться в люке, она взглянула на Аритона. Его силуэт темнел на фоне белых кружев застывшей пены. Не замечая разбушевавшегося ветра, он упрямо вел корабль дальше, как будто своим торжеством над природной стихией хотел доказать, что одолел минутную слабость и не нуждается ни в чьей поддержке.

По правде говоря, Джинесса искренне восхищалась совестливостью Аритона и твердостью его характера. Но сказать ему об этом она все равно бы не смогла, даже если бы очень захотела. Глубокой ночью Аритон привел «Таллиарт» в Южную Гавань и, едва забрезжил рассвет, спустил лодку и съехал на берег. Проснулись пассажиры шлюпа уже без капитана.

Протирая глаза, Дакар озирался по сторонам. Аритон встал там, где швартовались торговые суда. Второй лодки на шлюпе не было. Кричать не имело смысла — никто не услышит, а если и услышит, то вряд ли погонит лодку к незнакомому кораблю. Бормоча ругательства, Дакар топтался по палубе. Как и Джинесса, плавать он не умел. Оставалось единственное — ждать.

Аритон вернулся в сумерках. Его лодка была тяжело нагружена свежей провизией. Однако мешки муки и корзины со снедью не могли рассказать, почему от Повелителя Теней выразительно пахнет просмоленными канатами и свежими опилками. Глаза Аритона лихорадочно блестели, однако он не произнес ни слова. Он не собирался делиться своей радостью ни с Дакаром, ни с Джинессой и уж тем более — показывать им привезенные свитки пергамента, которые он поспешил спрятать в рундук. На свитках красовались печати местной гильдии корабельных дел мастеров. Аритон заключил письменные соглашения с плотниками и канатчиками. Увидев их, и последний дурак догадался бы, что Фаленит задумал основать верфь. Джинесса воздерживалась от расспросов. Двойняшки, возможно, что-то знали, но не показывали виду. Дакару было ровным счетом наплевать на корабли, Безумного Пророка больше интересовал свежий эль, избавлявший его от необходимости думать. Джинесса больше не требовала повернуть назад. С Аритоном она говорила лишь по необходимости и уже не пыталась проникнуть в тайны его прошлого. Но ее покладистость почти не давала результатов: Аритон замкнулся в себе. Он упрямо продолжал вести «Таллиарт» в направлении Иниша… Спустя две недели после дня зимнего солнцестояния шлюп подошел к родному городу Халирона.

Это зрелище Джинесса запомнила на всю жизнь. К Инишу они подходили ранним утром. Золотистые утренние облака постепенно розовели, в этом рассветном зареве в небо тянулись коричнево-красные причудливые башенки. Дети еще крепко спали, а Джинесса любовалась длинными изящными лодками, везущими матросов с кораблей на берег. Нос и корму каждой лодки украшали либо связки талисманов, либо резные головы диковинных зверей с оскаленными мордами. Над бирюзовой водой гавани разносились крики торговцев рыбой. У воды речной дельты был совсем другой цвет — грязновато-зеленый. Оттуда пахло тиной и водорослями. С балконов богатых домов долетал аромат курящихся благовоний. Первые лучи солнца легли на узорчатые крыши башен старинной крепости, на зубчатые парапеты, видевшие верховных королей Шанда. Чуть поодаль высилась сигнальная башня со странными узкими окнами. Когда-то короли запирались в ней вместе с советниками и обсуждали государственные дела. А наследный принц другой династии, так и не взошедший на трон Ратана, сейчас стоял у Джинессы за спиной и настраивал лиранту.

Иниш считался жемчужиной Шанда. Джинесса словно попала в волшебную сказку, которую не нарушала никакая обыденность. Ни одной струйки черного дыма не поднималось из печных труб. Не пахло гниющими помоями. Если в городе и имелись дубильные заведения, ветер в это утро явно дул в другую сторону. Даже хрипловатые крики матросов, подзывавших портовых шлюх, смягчались тягучим южным говором.

Аритон заглушил струны лиранты и встал. Вместо худощавого моряка перед Джинессой стоял элегантный менестрель, наряженный в черный камзол с серебристым поясом. Матросские штаны сменились другими — узкими и щегольскими. На ногах красовались башмаки с вышивкой и пряжками, а вместо блузы Фаленит надел шелковую рубашку с перламутровыми пуговицами. Джинесса торопливо поцеловала спящих двойняшек, затем подошла к перилам палубы.

— Если хочешь взять меня с собой, я готова, — сказала она.

Аритон наградил ее мимолетной улыбкой.

— Представляю, как обозлится Дакар, когда проспится и обнаружит, что лодка уплыла и ему опять придется сидеть на корабле.

Аритон убрал лиранту в чехол, тщательно завязал все тесемки и помог Джинессе сойти в лодку. Потом спустился сам и сел на весла. Больше он не произнес ни слова.

Вблизи портовая часть Иниша оказалась не столь красивой. Она напоминала обедневшую знатную даму, роскошный наряд которой успел выцвести и поистрепаться. Как и везде, дощатый причал держался на шатких сваях, густо облепленных водорослями. Воняло подгорелым жиром, гнилой рыбой и кровяной колбасой. Арки зданий, столь заворожившие вдову при подходе к городу, покрывала серая осклизлая плесень. Городские власти обязали всех уличных шлюх ходить с колокольчиками. Колокольчики звенели то дерзко, то гнусаво. Рядом слышалась брань портовых грузчиков, сгибавшихся под тяжестью мешков и корзин. Здесь выходили на поверхность городские сточные трубы, и канавы тонули в неубранных нечистотах. Уличные торговцы , давно притерпевшиеся к зловонию, сосредоточенно потрошили кроликов. Тутже дымили колченогие жаровни, на которых жарилось мясо.

— Прости, я должен был тебя предупредить,- сказал Аритон, увидев, что Джинессе стало дурно от портовых запахов.

Он стянул с руки перчатку.

— Возьми и прикрой нос. В самом городе улицы чище. Наняв уличного мальчишку стеречь лодку, Аритон взял Джинессу под руку, стремясь поскорее увести из гавани.

Оказалось, что передвигаться по городским улицам не так-то просто. Джинессу постоянно толкали и пихали. Назойливые торговцы чуть ли не силой заставляли купить у них заколки и ленты для волос или булочки-плетенки, посыпанные кунжутом. Джинесса с тоской вспоминала сонный Мериор: пальмы, бросающие тень на белый песок; соседок, солящих рыбу в кадках; чаек, снующих рядом и дерущихся из-за рыбьих потрохов.

К тому времени, когда они миновали шумный и грязный портовый рынок и стали подниматься по узким улочкам в верхнюю часть Иниша, у Джинессы подкашивались ноги. Аритон усадил ее возле фонтанчика, журчащего в тени сливового дерева. Босоногая девчонка с длинным хлыстом и тремя подопечными гусями одолжила вдове кружку. Слушая птичьи трели, доносившиеся из зарешеченного окна богатого дома, женщина с жадностью напилась прохладной, вкусной воды.

— Здесь совсем недалеко, — подбодрил Джинессу Аритон.

Должно быть, пока она пила воду и боролась с головокружением, он успел расспросить дорогу. Джинесса вернула ему перчатку и встала.

Лицо Аритона было побелевшим и каким-то неживым.

— Ты боишься туда идти? — спросила она.

Он не ответил, сосредоточенно шагая по плиткам мостовой, чтобы не запачкать башмаков. Их сверкающие пряжки отражали кусочки неба.

Нет, не боюсь, — наконец произнес он. — Просто я не гожусь для ноши, которую учитель возложил на мои плечи.

Его пальцы непроизвольно стиснули ремень лиранты. «Пришли», — поняла Джинесса.

Глядя на этот опрятный домик, окаймленный цератониями, трудно было поверить, что прежде тут находилась молочная лавка. Высокие узкие окна, украшенные резными ставнями; на двойных дверях — накладки из кованой латуни. Терракотовые стены сберегали тепло внутри дома. Крыша была выстлана замшелой черепицей.

К дверям вели ступени, отделанные мраморной крошкой. Взявшись за дверной молоток, Аритон несколько раз постучал.

Дверь мгновенно распахнулась, словно хозяйка — невысокая худая женщина — следила за ними, подглядывая в щель. Ее волосы соломенного цвета были гладко зачесаны и убраны в тугой пук. Пухлые губы и приплюснутый нос свидетельствовали о добродушном характере. Однако выражение на лице женщины было холодным и надменным.

— Маг говорил, чтобы мы вас ждали, — сдержанно поздоровавшись, сказала дочь Халирона.

Она обвела взглядом молодого менестреля и его спутницу, будто искала повод не пустить их в дом. Однако такого повода не нашлось.

— Меня зовут Аритон Фаленский. Наверное, вам говорили, что я был последним учеником у вашего отца.

Голос Аритона звучал безупречно. Но Джинесса достаточно узнала этого человека, и его напряженные плечи были красноречивее слов.

— Нам говорили. Значит, вы приехали в Иниш, чтобы выполнить последнюю волю моего отца?

Женщина открыла дверь пошире.

— Что ж, входите и давайте подведем черту. В моей жизни это вряд ли что-то изменит, а в маминой — не знаю. Только постарайтесь не доводить ее до слез. Я вас очень прошу. Ей и так нездоровится. Не надо добавлять ей страданий.

Аритон ступил в полумрак чистенькой передней, пол которой был выложен плиткой. Вкусно пахло какими-то цветами, росшими в широких керамических вазах. И все же их аромат не мог до конца заглушить едкий запах мази, которой вдова Халирона лечила больные суставы. Дочь менестреля застенчиво шмыгнула носом и на ходу коснулась пальцем одной из ваз — нет ли пыли. Введя пришедших в комнатку, она попросила их подождать.

— Пойду взгляну, проснулась ли мама. Женщина, не оборачиваясь, исчезла за дверью, покрытой растрескавшимся от времени лаком.

Аритон огляделся. Комнату переполняли пузатые подушечки с бахромой и кистями. Повсюду стояли ножные скамеечки и стулья с мягкими сиденьями, спинки которых украшала прихотливая вышивка. На полках и за стеклянными дверцами шкафов обитали десятки безделушек, вырезанных из алебастра и свитых из позолоченной проволоки. Как ни старался, Аритон не нашел там ни одной дельной вещи. Только пустячки. Даже невысокому худощавому Фалениту здесь было тесно. Всеми этими скамеечками и подушечками мать и дочь пытались приукрасить свою домашнюю крепость. Увы, это не спасало их от скуки и одиночества. Аритон чувствовал, что задыхается среди этого упорядоченного хлама, на котором не было ни пылинки. Он склонил голову и вновь сжал ремень лиранты.

Джинесса стояла рядом, закусив губу. Ей тоже было душно. В чужой жизни она вдруг увидела кусочек своей собственной. Она едва не повторила ту же судьбу; еще немного, и горечь вдовства заслонила бы от нее весь окружающий мир. Она заперлась бы сама и насильно заперла своих детей, судорожно цепляясь за них. Плавание на «Таллиарте» освободило ее не только от страха перед морем. Оно избавило Джинессу от страха перед жизнью. Ей захотелось поблагодарить Аритона, но она не знала как. Да и не время было говорить об этом.

Дверь приоткрылась, и дочь Халирона жестом пригласила их войти.

Аритон шагнул первым. Здесь было почти так же сумрачно, как в передней. Джинесса вошла следом. Почти половину спальни занимала кровать под балдахином. Женщина едва удержалась, чтобы не заткнуть нос: в спальне господствовал тяжелый запах старости, болезни и щелочного мыла. На столике возле кровати тускло поблескивали граненым стеклом баночки со снадобьями. Вдова Халирона — высохшая старуха с узкими, как щелки, глазами — восседала на пожелтевших простынях, обложенная со всех сторон кружевными подушками.

— Мы знаем, как он умер,- надтреснутым сердитым голосом произнесла старуха, не посчитав нужным поздороваться. — И знаем, как он жил. А жил он исключительно в свое удовольствие, путешествуя по разным городам.

Не обращая внимания на ядовитость ее тона, Аритон учтиво поклонился.

— Госпожа Деарта, — сказал он, слегка улыбнувшись. — Меня привела к вам последняя воля Халирона. Прикажете мне уйти?

Старуха выпростала из-под одеяла руку со скрюченными пальцами.

— Для нас он умер не прошлым летом, а давным-давно, когда бросил нас, променяв на музыку.

Она сморщила бесцветные губы.

— Я стала вдовой при живом муже. Зато он вряд ли отказывал себе в женских ласках.

Вдова Халирона ни разу не произнесла его имя.

Теснота и духота спальни совсем выбила Джинессу из колеи. Она безуспешно искала, на что бы сесть. Единственный стул был занят нескладной дочерью Халирона. Аритону пришлось довольствоваться ножной скамеечкой. Он не возражал и принялся доставать из чехла лиранту.

Наконец Джинесса выбрала угол, где стоял шкаф с одеждой, и перешла туда. Дочь Халирона нетерпеливо шаркала ногой по полу, старуха вытащила носовой платок и шумно высморкалась. Аритон невозмутимо проверял струны.

— Мы не видим особого проку в песнях, — раздраженно бросила ему дочь Халирона.

Аритон заглушил последний пробный аккорд. Он посмотрел сначала на Деарту, затем на ее дочь, сидящую с вызывающе вскинутым подбородком. Родные Халирона бросали ему вызов, и Аритону не оставалось иного, как поднять невидимую перчатку.

— Осталось узнать, видите ли вы какой-нибудь прок в сострадании,- тихо сказал он.

Выждав еще некоторое время, Аритон опустил пальцы на струны и заиграл. Прозвучало несколько плавных вступительных аккордов, после чего лиранта неожиданно вскрикнула. Звуки понеслись, будто листья, гонимые ураганным ветром. Потом они слились в один нескончаемый каскад, заставлявший сердце замирать от скорби. Музыка, рождавшаяся под пальцами Аритона, не молила о прощении за брошенный дом и покинутых близких. Нет, она взывала к пониманию, она разворачивала целый мир: яркий, страстный, наполненный первозданной красотой, которому были тесны стены этого домика. Лиранта рассказывала о взлетах вдохновения, рвавших оковы благочестиво-размеренной жизни.

Аритон сидел, приникнув к лиранте. Он не видел, как Деарта несколько раз подносила к щекам скрюченные пальцы, дабы смахнуть слезы. Только Джинесса, сама зачарованная игрой и пением, видела, как с лица дочери Халирона слетела маска подчеркнутого безразличия. Женщина ссутулилась и замерла. Сколько лет она взращивала пренебрежение к главе их семейства, бросившему близких ради каких-то песенок. Теперь оно исчезло. Осталась давнишняя и до сих пор не забытая боль маленькой девочки, тоскующей по отцу.

Строки баллады не предлагали запоздалого утешения. Каждое слово пронзало и обжигало. Каждое слово возвращало семье мужа и отца, но не такого, каким его хотели бы видеть жена и дочь, а настоящего, живого Халирона — великого менестреля и обычного человека, подверженного слабостям. Тогда, в Джелоте, Аритон воздавал дань любви и уважения своему наставнику. Сейчас он стремился как можно точнее передать страстные, неистовые слова учителя, обращенные к живым. Это был призыв любить жизнь и жить с любовью.

Когда Аритон допел последние строки и в тесном пространстве спальни отзвенел последний аккорд, глаза Деарты успели высохнуть. Ее руки неподвижно лежали на одеяле. Аритон вскинул голову. Он терпеливо и напряженно ждал, когда старуха заговорит.

Голос Деарты не стал звонче, но в нем исчезла недавняя жесткость.

— Я слышала эту мелодию. Правда, с другими словами. Мой муж не рассказывал вам, что однажды он уже пел нам эту балладу? И знаете когда? В тот самый день, когда он нас покинул. Но вы ее исполнили совсем по-другому.

Аритон бесстрастно выслушал ее слова.

— Музыку и слова написал сам Халирон. Но выбор манеры исполнения он оставил за мной. Такова была его последняя воля.

Дочь Халирона сидела, затаив дыхание. Деарта всем видом пыталась показать, что ничего особенного не произошло. Чувствуя, что Аритон обладает силой, способной изменить привычный уклад ее жизни, старуха отвела глаза.

— Что прошло, того не вернешь,- прошептала она.- Вместо семьи мой муж выбрал вас и сделал своим наследником.

Деарта будто намеренно пыталась поколебать столь тяжело дававшееся Аритону равновесие.

— Ваш муж избрал меня не вместо семьи, а для того, чтобы сделать очередным звеном в цепи менестрелей. Так повелось издавна, со времен Эльшаны. Было бы странно не выполнить последнюю волю человека, который отдал мне столько сил. Только поэтому я и оказался в вашем доме. Аритон начал задыхаться. Все вокруг, даже муслиновые портьеры, было пропитано тяжелым запахом снадобий. Преодолевая отвращение, он сказал то, что собирался сказать напоследок:

— Халирон мечтал о возвращении домой и о примирении с вами обеими. И запоздал он только из-за меня. Это я повинен, что он умер раньше положенного срока, так и не увидев ни Иниш, ни вас.

— Как странно. Маг, что привез нам прах моего мужа, говорил совсем другое, — проскрипела старуха. — Он убеждал нас, что вы, принц, здесь ни при чем. Но извинения мага для меня — пустые слова. Ими не исцелишь моего сердца. Я считаю, что муж задолжал и мне, и дочери, и прошу вас выплатить этот долг. Он задолжал не только нам, но и всем жителям Иниша. Став знаменитым, Халирон пел где угодно, но ни разу не приехал сюда. Я хочу, чтобы вы задержались в городе до конца зимы и позволили людям насладиться тем, чего их лишил мой муж. Они это заслужили.

— Мама, как ты можешь? — не выдержала дочь Халирона, но Аритон махнул рукой, прося ее успокоиться.

Джинесса глядела на Аритона и мысленно умоляла его отказаться от бредовой старушечьей затеи. Ведь не напрасно принц выбрал своим пристанищем Мериор. Возможно, только там он сумеет сохранить себе жизнь. Кому из врагов Аритона придет в голову искать его в такой глуши? Понимает ли эта полоумная старая карга, что перед ней — наследный принц, который приехал выполнить последнюю волю своего учителя и не более того? Только еще не хватало тейр-Фалениту играть в тавернах Иниша!

Ни до, ни после этой минуты Джинесса не видела, чтобы Аритон так раскрывал свою истинную суть. Сейчас в нем не было ничего, кроме искреннего сострадания к старой, больной и озлобленной женщине. Поклонившись Деарте, он медленно произнес:

— Я готов играть в тавернах Иниша, причем с радостью. Но только при одном условии: если вы и ваша дочь согласитесь присутствовать на каждом моем выступлении.

И снова в жизни Джинессы произошла неожиданная перемена. Мучаясь в душной спальне Деарты, она мечтала о возвращении в Мериор на борту «Таллиарта». Теперь заботой Аритона было найти в гавани Иниша надежного капитана, который возьмется отвезти ее и детей домой. Поначалу Джинесса даже рассердилась на то, что Аритон поддался капризам взбалмошной старухи. И только потом поняла, какую изощренную ловушку он приготовил Деарте и ее дочери.

В таверне Нармса, за стенами которой завывают холодные зимние ветры, Пескиль, командир итарранских наемников, достает кошелек и опрокидывает его содержимое на стол, тем самым прекращая все возражения упрямого капитана торгового судна, которому он заявляет:

— Здесь больше, чем ты запросил. А теперь иди и готовь свой проклятый корабль к плаванию. Мы поплывем на север… Знаю, что это безумие, но я очень тороплюсь и не хочу рисковать. Уж лучше застрять во льдах и зазимовать в какой-нибудь бухте, чем оказаться добычей варваров Ма-ноллы. Мы обойдем Камрис с моря. К весне мне нужно быть в Авеноре. Когда доплывем, получишь еще…

В пустом зале портовой таверны Иниша Аритон усердно упражняется на лиранте. На втором этаже, в грязной комнатенке, Дакар, отупевший от пьянства и избытка женских ласк, вдруг просыпается, разбуженный стучащимся в его мозг пророчеством. Милашка, что лежит с ним рядом, хихикает, слушая, как Безумный Пророк выкрикивает предупреждение, касающееся бестелесного мага, который отправился куда-то кого-то искать. Эти слова достигают Альтейнской башни, и Сетвиру, слышащему их, отнюдь не до смеха…

Подгоняемое последними зимними штормами, судно «Черный дракон», обычно промышляющее перевозом контрабанды, проходит Миндерлийский пролив, по обе стороны которого в сероватой дымке виднеются вершины заснеженных холмов. На палубе рядом с капитаном Диркен стоит Джирет Рыжебородый. Он везет необычайно важные известия для своего наследного принца, которого не видел семь лет…