Корабль ночи

18

Кип резко стукнул молотком по шляпке гвоздя; второй удар, и шляпка вдавилась в дерево. Он вытащил из груды сваленных под стеной дока деревяшек третью доску, и аккуратно прибил ее поперек закрытой двери. Подергав самодельный заслон, Кип решил, что нужна четвертая, и стучал молотком до тех пор, пока не счел, что дверь заколочена наглухо. Он отступил на несколько шагов, утирая потный лоб.

Он взмок от усилий и страшно устал, таская доски через всю верфь. Он постоял, глядя на заколоченную дверь. Нужна была цепь, толстая и крепкая. И амбарный замок – тяжелый и тоже крепкий. «Тут где-нибудь должна валяться цепь, – подумал он, – а если нет, можно снять ее с какой-нибудь лодки в бухте. Но док надо запечатать. Запечатать, чтобы ничего… чтобы никто из них… не мог выбраться. Еще досочку, – сказал он себе. – Прибей еще доску вон там, в самом низу».

– Эй! Что это вы тут делаете, интересно знать?

Кип напрягся и повернулся на голос. В его сторону быстро и решительно шагал плотный негр в джинсах и ярко-голубой рубахе, почти лысый, если не считать клочков седых волос над висками. Смотрел он с подозрением, недоверчиво. В зубах он сжимал трубку, и за ним тянулся кудрявый сизый шлейф дыма. Кип замер на месте с молотком в руке и смотрел, как подходит Кевин Лэнгстри.

Хозяин верфи вдруг остановился и посмотрел сперва на молоток, потом на доски, потом опять на молоток.

– Что это ты делаешь, интересно знать? – спросил он, не вынимая трубки изо рта.

Кип прошел мимо него и положил молоток на заднее сиденье джипа, рядом с заряженным карабином, прихваченным на всякий случай. Лэнгстри сердито засопел, подступил к двери и задергал доски.

– Отставить! – в сердцах рявкнул Кип.

Лэнгстри круто обернулся и ощерился:

– Ты что, спятил? Черт подери, что здесь происходит, приятель?

– Я опечатал док, – ровным голосом пояснил Кип, – чтобы никто не мог туда войти.

– Я знаю, что там у тебя! Знаю-знаю, Кокран мне утречком все доложил! Я знаю, что у тебя там эта вонючая лодка! Ну так вот что: это моя верфь, тут один хозяин – я, Кевин Лэнгстри! Кто тебе дал право распоряжаться здесь, пока я в отъезде?

– Лодку обязательно нужно было убрать из бухты…

– КОНЧАЙ ЗАСИРАТЬ МОЗГИ! – Лэнгстри выхватил трубку изо рта, его трясло от ярости, и Кип ничуть не удивился бы, если бы Лэнгстри его ударил. – Нет у тебя такого права, нет и нет! Любую другую лодку еще ладно бы, хрен с тобой, но НЕ ЭТУ! – Он ткнул трубкой в сторону дока: – ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ЭТА ДРЯНЬ СО МНОЙ СДЕЛАЛА? Знаешь? Сорок лет назад она разнесла мою верфь в клочки и угробила два десятка лучших работников! Не приведи Бог умереть так, как умерли они, – кого раздавило железом, кого разорвало, кто обгорел в головешки, а я стоял в самой гуще этого ада! Нет, брат, этого мне не забыть. А ТЕПЕРЬ ЭТА ГАДИНА ОПЯТЬ ОБЪЯВИЛАСЬ! Не знаю откуда, не знаю как, а только убирай ее с моей верфи к чертовой бабушке! – Он опять повернулся к двери и стал дергать доски. Послышался треск, один из гвоздей выскочил.

Кип схватил Лэнгстри за плечо и угрюмо, с нажимом, процедил:

– Я же сказал: отставить.

В глубине глаз Кипа светилось бешенство. Лэнгстри хотел было послать констебля куда подальше, но по здравом размышлении убрал руки от досок.

– Черт возьми, верфь-то все же моя… – начал он.

– Верфь, точно, твоя, – перебил Кип. – А остров – мой.

– Да хоть ты десять законов представляй, нечего указывать мне, что я могу, а чего не могу! И уехал-то всего на неделю, а тут на тебе, полный бардак – в доке лодка эта клятая, склад взломали и невесть чего навыносили, все трясутся как овечьи хвосты, к дверям и то никто не подходит – боятся…

– А что вынесли со склада? – спросил Кип так, словно это было очень важно.

Лэнгстри некоторое время испытующе смотрел ему в глаза.

– А вот пойдем, сам поглядишь! Высадили дверь и давай мести: канаты, доски, керосин, солярку – бочками, сукины дети, бочками! – и черт его знает что еще: наборы комплектующих, аккумуляторы, сверхпрочные тросы…

– Может, разошлось на ремонт, пока вас не было?

– Как бы не так! За неделю столько добра не перевести. Мы теперь все больше обшивки латаем да красим… И такую тяжесть увели у тебя чуть не на глазах, чтоб они лопнули!

Кип схватил Лэнгстри за грудки.

– А теперь вы послушайте, Лэнгстри, – очень спокойно сказал он. – Вы сделаете так, как я велел, – оставите док в покое. Утром мы выведем лодку в открытое море и затопим, но покамест забудьте о ней! СЛЫШИТЕ?!

Напуганный напористостью Кипа, Лэнгстри кивнул. Он вырвался от констебля и попятился.

– Ну ты, парень, того, совсем свихнулся!

Но Кип уже шел к джипу. Он сел за руль, завел мотор, вырулил из– за дока на дорогу и помчался мимо остолбенелого Лэнгстри в деревню, снедаемый тревогой за жену и дочь. Он чувствовал, что заразился странным безумием, страхом, грозившим подняться и смять его. Сегодня ему на миг приоткрылась истина, и он понял, до какой степени не в его власти предотвратить то, что должно случиться. Керосин, сказал Лэнгстри. Солярка в бочках, канаты, тросы. И аккумуляторы. О Господи, нет. Он прочел правду в безумном, остановившемся взгляде Кейла, о ней говорили обглоданный труп Джонни Мейджорса и останки матроса с немецкой подводной лодки на голом дощатом полу. И вот самое страшное – ограбленный склад.

Только один человек в целом свете мог помочь.

Бонифаций.

Мур ехал по лесной дороге к маленькому аэродрому. Рядом сидела Яна. В безветренном воздухе пахло душной сыростью – грозой. Небо стало однообразно серым, низким, солнце спряталось, над Кокиной неподвижно зависли облака. Сегодня Яна проснулась, злясь на Кипа еще сильнее, чем накануне, – Мур до сих пор видел по ее лицу, как она сердита. В течение утра они почти не разговаривали, девушка лишь настояла, что, прежде чем посылать радиограмму в Кингстон, ей нужно взглянуть на самолет. Мур выехал на поляну и увидел его: самолет стоял там, где они его оставили. Но, подъехав поближе, он понял, что ошибся.

– Иисусе! – вскрикнула девушка и выпрыгнула из машины, не дожидаясь, пока Мур затормозит. Она побежала вдоль самолета, Мур поехал за ней.

– Черт, черт, черт! – бушевала Яна. Злые слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Она провела рукой по неровным вмятинам на фюзеляже. Стекло кабины было разбито, в передней ее части виднелись остатки приборной панели, свисали какие-то провода, сиденья были вспороты. Яна замотала головой, отказываясь верить, и ринулась мимо Мура к открытому капоту двигателя. Мур увидел путаницу оборванных проводов, вырванные свечи. Кто-то бесповоротно уничтожил самолет. Яна с треском захлопнула капот и отступила, дрожа.

– Вандализм! – проговорила она. – Чистейшей воды вандализм, а мистер Кип тем временем протирает штаны в деревне! Он думает, он такой ас, что ему позволено всем приказывать и указывать, а сам порядок навести не может!

– Не понимаю, – пробормотал Мур. – Зачем кому-то…

– Мотор за день не починишь, – не унималась молодая женщина, – даже если удастся достать здесь запчасти! Нет, я этого так не оставлю!

Мур махнул рукой в сторону домика за границей летного поля:

– Может быть, они ночью что-нибудь видели или слышали. Пошли. – Он потянулся, чтобы взять Яну за руку, и она отпрянула, а потом следом за ним прошествовала к грузовику.

Над дощатым домиком грозовой тучей висела тишина. Пустой загон, сарай, на квадратном клочке земли – зеленые стебли табака. На крыльце лежала велосипедная рама без колес, а сбоку за домом стоял старый громоздкий автомобиль. Тесно сплетенные кроны деревьев походили на крашенный зеленый потолок, а несколькими ярдами дальше начинались дикие джунгли.

Мур с Яной взошли по гаревым ступенькам на невысокое крыльцо. За дверью-ширмой темнела настежь распахнутая входная дверь.

– Добрый день! – крикнул Мур в дом. – Есть кто дома? – Он подождал ответа. Ему показалось, что он слышит странное гудение, что– то вроде жужжания насекомых, но он не был в этом уверен.

Яна постучала в дверь:

– Господи, да есть тут кто-нибудь?

Мур вдруг определил, откуда доносится жужжание. Он прошел по крыльцу к дальнему его краю, посмотрел вниз, весь помертвел и отступил на шаг.

Яна подошла к нему:

– Что это?

На земле лежала собака – лежала там, где, по-видимому, пыталась заползти под крыльцо. Ее голова была почти оторвана, зияющую рану кольцо на живое копошащееся кольцо облепили бесчисленные мухи. Из другой раны, на брюхе, вываливались кишки. Задние лапы были оторваны, а кости начисто обглоданы.

– Господи… – негромко сказала Яна.

Мур содрогнулся. Он вернулся к двери, открыл ее и вошел.

Стулья были перевернуты, столы разбиты в щепы, на полу блестело битое оконное стекло. «Осторожней, не порежьте ноги», – предостерег Мур вошедшую следом за ним Яну. Сердце у него вдруг учащенно забилось, по спине побежали мурашки, и он понял, что в доме кто-то есть.

Яна подавила острое желание вскрикнуть, потому что внезапно почувствовала во рту резкий, металлический, какой-то ржавый привкус – привкус крови. Она хотела отвернуться и не смогла и как зачарованная смотрела на скорченное тело в углу.

Это был труп негра средних лет; на лице застыло выражение потрясения и невообразимого ужаса. С темени был снят скальп, обнажена страшная масса искромсанных тканей, горло разорвано точь-в– точь как у пса под крыльцом. От правой руки осталась лишь половина: ее переломили в локте, а лучевую и локтевую кости раздробили, словно пытались добраться до мозга. Полоса засохшей крови вела за порог, по коридору, в другую открытую дверь.

Мур с колотящимся сердцем осторожно двинулся вперед; Яна несколько мгновений медлила, не трогаясь с места. Она тупо смотрела на диковинный рисунок, созданный кровью на штукатурке стены, и ждала, чтобы волна дурноты либо захлестнула ее с головой, либо схлынула. Наконец она втянула сквозь стиснутые зубы глоток воздуха, тщетно пытаясь отцедить запах смерти.

Вторая комната – кухня – тоже была разгромлена: ни двери, ни одного целого окна, кухонная утварь рассыпана по полу. Здесь тоже было очень много крови, но не было тел. Глядя на эти свидетельства насилия и убийства, Мур испытал смутный ужас – словно кто-то нашептывал ему на ухо предостережение, которое он не мог до конца понять. Его передернуло. Что здесь произошло? Но сознание, не желая скатываться за грань безумия, тотчас отринуло этот вопрос.

Яна вопросительно взглянула ему в лицо.

– Боже правый, что…

– Не знаю, – поспешно ответил Мур и крепко взял ее за руку. – Пошли отсюда. – Он отступил от окна.

И в этот миг на них упала тень, резко пахнуло гнилью и кровью: из дверей к Муру, целя ему в горло, тянула скрюченные руки какая-то тварь.

Мур толкнул Яну назад, за себя; девушка в ужасе закричала. Тварь схватила его за шею, впилась ногтями, навалилась всем телом. Она зашипела и, морща истлевшие губы, оскалила желтые клыки. Мур в бешенстве ударил, стараясь отбросить тварь назад, но та уже вцепилась в него, и в глубине кошмарных глазниц он различил красное вулканическое пламя ненависти.

Его повалили на пол. Он задохнулся от удара; зомби – на его когда– то человеческом, а теперь жутком истлевшем лице натеками проросла плесень – стукнул его головой о пол, оседлал и разинул пасть, чтобы вгрызться в горло. Мур толкнул его в провалившуюся грудь, чувствуя под руками кости и закаменевшие легкие, но он ослаб от удара по голове, и перед глазами закружилась черная мгла. Он увидел, как пасть раскрывается – шире, шире – и острые зубы приближаются к яремной вене.

И тотчас Яна на четвереньках поползла вперед, лихорадочно перебирая и отбрасывая кухонную утварь в поисках того, что непременно должно было быть здесь, и наконец схватила искомый предмет – большой, острый разделочный нож. Она увидела, что зомби вот-вот вцепится Муру в горло, и думать не осталось времени. Яна вся подобралась, подскочила к страшной твари и, одной рукой вцепившись ей в лицо, другой что было сил воткнула нож в спину.

Зомби сотрясла дрожь. В руке у Яны остались клочья истлевшей плоти, в нос ударил удушливый запах тухлятины. Она вскрикнула от страха и злости, выдернула нож и вонзила его обратно, выдернула, вонзила, выдернула, вонзила, чувствуя, как напрягается тело. Она знала, у этого ходячего трупа должно быть больное местечко, и била ножом с такой силой и яростью, что у нее заныла рука, а когда еще раз вцепилась зомби в лицо, почувствовала, как что-то оторвалось – остатки носа, щеки или губы.

Следующий мощный удар ножом вырвал у твари пронзительный крик – тонкий, сиплый звук, исторгнутый прогнившим горлом, – и зомби вскочил, отшвырнув от себя Яну. Нож выскользнул из ее пальцев и остался торчать в спине живого мертвеца, чуть ниже левой лопатки. Мур обалдело потряс головой, отполз в сторону и увидел, как кошмарная тварь рухнула на колени, тщетно пытаясь дотянуться до ножа; мотая головой, как раненый зверь, она разевала рот, но оттуда не выходило ни звука. Потом плюхнулась на живот и, часто дыша, корчась и содрогаясь, поползла к дверям. Комнату наполнило зловоние. Зомби, во весь рост вытянувшись на полу, одной рукой очень медленно тянулся к дверному косяку, чтобы выбраться в коридор. Послышалось страшное протяжное шипение, и тварь замерла, изогнувшись ломаным S, с простертой к двери рукой, царапая ногтями косяк.

Яна услышала собственный крик; она кричала и не могла остановиться, хотя эти звуки пугали ее, как будто кричала не она, а кто– то другой, далеко, все громче, громче, громче, истошнее, истеричнее. «Неужели это я? – услышала она свой голос. – Неужели это я я я кричуууууууууу…»

– ЯНА! – Мур встряхнул ее. – ЯНА! – Он резко развернул ее к себе, и она вдруг умолкла и посмотрела на Мура так, словно не знала ни кто он, ни где они, ни что произошло. Мур поднес руку к горлу, почувствовал, что там вспухают следы ногтей, и снова посмотрел на труп. Он поднялся, подошел к нему, держась за стену, и вытащил нож из мертвых пальцев. Крови на лезвии не было, не было ее и на полу возле твари. В ней, высохшей как осенний лист, не осталось ни капли жизненных соков. Он поддел ее носком ботинка, взялся за лохмотья рубашки и перевернул навзничь. Алый огонь, горевший в глазницах, погас, осталась лишь тьма и пустота. Череп скалился ему в лицо – карикатура сразу и на жизнь и на смерть.

Глядя в эти пустые глазницы, Мур понял, что за наследство принесла им подводная лодка: мучения душ, заключенных в разлагающуюся плоть, обреченных на жизнь в смерти. Какая-то нечестивая сила не давала им отойти в мир иной, схоронила живыми трупами в железном гробу… а он помог им выбраться из склепа.

Яна с трудом отыскала голос.

– Что… это?.. – прошептала она, не в силах унять дрожь. – Боже мой… Боже мой…

Мур повернулся к девушке, поднял ее с пола и повел к выходу, крепко сжимая в руке мясницкий нож, потому что знал – поблизости могут таиться другие. Они быстрым шагом пересекли крыльцо и спустились к пикапу. Мур велел Яне сесть в машину и запереть дверцу.

Садясь за руль, Мур услышал ярдах в двадцати позади треск и шум листвы; Яна вскрикнула, он обернулся и увидел, что из чащи, напролом сквозь заросли кустарника и лиан, на них надвигаются темные мрачные тени. Мур повернул ключ в зажигании, мотор заурчал, и он до отказа вдавил акселератор. В ответ грузовичок взревел, из-под колес полетели комья сырой земли, и машина помчалась по дороге. В боковое зеркало Мур увидел, как они возвращаются с опушки в джунгли, сжал руль так, что побелели костяшки пальцев, и тут пикап проскочил взлетную полосу и понесся в сторону деревни.

– Кто это был? – Яна в смятении вцепилась ему в рукав. Страх наконец настиг ее, и она утратила способность думать и рассуждать.

– Они живые, – ответил Мур, зорко поглядывая по сторонам – не притаилось ли что в зеленом полумраке по сторонам извилистой дороги; истинность собственного высказывания лишила его дара речи, а на висках выступил холодный пот. – Я видел их на лодке… и Кип видел. – Он коснулся красных отметин у себя на горле. – Не знаю, как это получается или почему, но знаю, что они живые…

Показалась деревня. Мур промчался по пустынным улицам; он заметил, что джип исчез со своей обычной стоянки перед конторой Кипа, но долго колотил в дверь в тщетной надежде, что Кип может оказаться на месте. Повернув от двери, он поднял голову и увидел клубящиеся в небе густые облака, тускло-серые, ослепительно-белые, далекие с черной каймой. Он пересек Площадь и обнаружил, что бакалея заперта, а витрины закрыты щитами; он постучался в хозяйственный магазин, но никто не ответил. Он оглядел Хай-стрит, магазин за магазином – везде замки на дверях, тишь, безлюдье: город-призрак. Ветер доносил от Кисс-Боттома крики чаек, птицы кружили над рифом, проносились над самой водой и вновь взмывали в небо. Мур смотрел, как они стаями летят в открытое море, словно решив навсегда покинуть Кокину.

Он вернулся к грузовичку. Не глядя Яне в глаза (из-за того, что непременно увидел бы там, а еще из страха перед тем, что она могла прочесть в его глазах), он завел мотор, включил передачу и поехал через площадь в гору по Хай-стрит.

И увидел, что двери гостиницы распахнуты.

Мур непроизвольно напрягся. Он помнил, что утром закрыл дверь, хоть и не запер ее. Взвинченный до предела, он сунул разделочный нож за ремень.

– Ждите здесь, – велел он Яне. – Первым пойду я. – Он оставил ее в грузовичке и крадучись поднялся на крыльцо; вытаскивая одной рукой нож, другой потянул на себя дверь-ширму и переступил порог, прислушиваясь и принюхиваясь чутко, как зверь. Вдруг Мур застыл на месте, всматриваясь в полумрак комнаты.

В кресле сидел какой-то человек, рядом на полу стоял чемодан. В руках он держал стеклянное пресс-папье и смотрел на него так, словно вновь обрел нечто утраченное давным-давно. Мур отпустил ширму, та громко захлопнулась за ним, и человек торопливо – и неуклюже – поднялся.