Корень проблемы

Вернуться назад

Куадри разыскал ее в Риме, в одном ночном клубе. Ему стоило немалого труда убедить девушку, что он не киллер, подосланный убить ее. Потом он привез ее в Палермо.

И вот теперь Эльзи сидела в одном из служебных кабинетов Дворца правосудия перед судьей Сильвией Конти. Еле слышным голосом она уже целых два часа отвечала на ее вопросы. Все одни и те же, до полного одурения.

— Вы когда-нибудь раньше, до того вечера, видели Симона Барта?

— Нет, я тогда с ним только познакомилась.

— Так почему же вы вместе с ним вышли из ночного клуба? Почему позволили ему провожать вас?

— Он хотел остаться со мною.

— И вы всегда соглашаетесь заниматься любовью с первым встречным?

— Он меня только отвез домой.

— А что произошло потом?

— Я же вам уже говорила.

У Сильвии лопнуло терпение.

— Повторите еще раз.

— Он отвез меня домой и сразу же уехал.

— И что случилось потом? Почему через пять минут после этого вы покинули свое жилище, даже не взяв с собой ни сумки, ни запаса одежды? Почему вы так поспешно убежали?

— Да сама не знаю. Не знаю почему. Я услыхала выстрелы, какие-то крики, шум машин, кто-то за кем-то гнался… Пожалуйста, оставьте меня в покое, я ничего не знаю!

Осталось уже совсем немножко, чтобы Эльзи раскололась. За два часа допроса она впервые потеряла самообладание. И расплакалась от усталости и страха.

Сильвия увидела, что настало время нанести ей последний удар.

— Ну, успокойтесь, выпейте воды. Через несколько дней я вам устрою очную ставку с одним парнем, американцем, которого вы, наверное, знаете. Его зовут Мазино Сальерно.

В глазах девушки мелькнул ужас.

— Мазино?…

— Вы его знаете?

Эльзи закрыла лицо руками. Она поняла, что приперта к стене. Утвердительно кивнула головой. И сказала:

— Это он убил Миммо Линори у меня дома. А этот Симон все раскрыл. Видать, его поэтому и застрелили. Меня спас какой-то парень, которого я раньше в глаза не видела. Он отвез меня на вокзал и заставил все ему выложить.

— Это кто-то из людей Линори?

— Думаю, что да. Я ему сказала, где искать тело Мимо.

Сильвия взяла один из снимков, сделанных Треви на похоронах Джованни Линори. На нем отдельно был сфотографирован Давиде, стоявший во весь рост со скрещенными на груди руками.

— Этот?

— Да, это он.

Давиде увидел, что из-под двери его номера пробивается полоска света. Он выдернул из-за пояса пистолет и резко распахнул дверь. В кресле, закинув ноги на подлокотник, сидел Стефано. Он взглянул Давиде прямо в лицо.

— С благополучным возвращением, папа…

В правой руке он сжимал золотую пластинку с номером группы крови. Он вытянул руку и показал ее Давиде, но рука у него сильно дрожала, а язык заплетался. Стефано был в дымину пьян.

— Вот, погляди-ка, что я тут нашел! Твою медальку.

Давиде застыл перед ним с пистолетом в руке. Стефано расхохотался.

— Это еще что такое? Пистолет! Ах, вот чем ты занимаешься в Америке: значит, ты гангстер!

Стоявшая на полу рядом с креслом бутылка виски была пуста. Давиде нагнулся и взял ее в руки.

— Неужели ты один всю ее вылакал?

— Ты что это — вздумал читать мне нотации? Воспитывать меня вздумал? Решил поиграть в папашу и сыночка? — Стефано постучал себя пальцем по лбу. — Шарики у меня хорошо вертятся. Работают что надо. Я сразу смекнул, что ты темнишь, ведешь себя как-то странно. А кроме того, ты знал, как заводится моя «ламбретта», потом эти деньги, что ты мне дал… Теперь еще медалька…

Давиде спрятал пистолет в ящик.

— Зачем ты сюда пожаловал?

Стефано попытался встать с кресла, но не смог.

— Сказать тебе, что ты жалкий тип и вызываешь у меня отвращение! У тебя даже не хватило смелости назвать себя. Значит, стыдишься, не так ли? И правильно делаешь, я тоже, если был бы на твоем месте…

Давиде попытался, держа под мышки, поднять его на ноги. Но Стефано вырвался.

— Оставь меня, паршивый дурак! Не дотрагивайся до меня. Я сам. Вот уже двадцать лет, как со всеми трудностями я справляюсь сам…

Но, в конце концов, все же позволил себе помочь. И на какое-то мгновение Давиде и Стефано оказались друг у друга в крепких объятиях. Но здесь раздался стук в дверь номера.

— Откройте, полиция!

Давиде повернул голову в сторону двери, Стефано повис на нем. Он помог сыну добраться до ванной и посадил на край ванны. Знаком велел сидеть тихо и пошел открывать. На пороге стоял Куадри.

— Ликата, следуй за нами. У меня ордер на твой арест.

— В чем же я обвиняюсь?

— В принадлежности к мафиозной организации.

Если Куадри вошел бы в комнату, то он мог увидеть Стефано. Поэтому Давиде решил поспешить.

— Ладно, пошли.

В камере-одиночке в тюрьме Уччардоне Давиде провел всего лишь несколько часов.

Сначала он бросился на койку и вперил взгляд в потолок весь в пятнах сырости. Потом встал. Подошел к окну, выходящему во внутренний двор, где по периметру вышагивали десятка три заключенных. Видно, был час прогулки.

Вдруг Давиде увидел, как они внезапно окружили двух арестантов, толкавших мусорный бак на колесиках. Все сгрудились в одном месте и, встав в кружок, казалось, затеяли какую-то игру. Давиде вгляделся и заметил, как стоящий в центре этой кучки заключенный открывает канализационный люк и вытаскивает из него какой-то длинный, завернутый в газеты предмет, потом прячет его в мусорном баке. Это явно была пневматическая винтовка.

Когда Давиде ввели на допрос в кабинет заместителя начальника тюрьмы, он сразу же бросился к окну. Выглянул во двор и оглядел в противолежащем крыле здания окна камер.

Сильвия сидела за письменным столом. Его поведение сразу же вызвало у нее раздражение.

— В чем дело? Вам не нравится вид из окна, синьор Ликата?

Давиде не ответил. Он продолжал стоять к ней спиной.

— Вы что, не понимаете, где находитесь? Сейчас же идите сюда и сядьте.

Давиде подошел к столу, пристально посмотрел на Сильвию.

— Мне кажется, против вас в эту минуту готовится покушение. Я только что видел, как один заключенный открыл люк и вытащил оттуда пневматическую винтовку.

— Да оставьте вы ваши фантазии, я уже сыта ими по горло!

Давиде обернулся и посмотрел на Куадри и Треви, потом вновь перевел взгляд на Сильвию. Показал на окно.

— Клянусь вам, что это правда. Скорее велите проверить решетки на окнах камер напротив этого кабинета.

Сильвия окончательно вышла из себя.

— Сядьте и прекратите молоть чепуху, синьор Ликата!

Давиде понял, что осталось лишь одно средство убедить ее. Он изо всех сил хватил кулаком по столу и заорал:

— Никакой я не Ликата! Мое имя Давиде Парди. Я был полицейским и входил в оперативную группу под командой Джорджи!

Сильвия подумала, что не так его поняла:

— Но ведь группа Джорджи была вся уничтожена…

— Нет, не вся. Я один уцелел.

В это мгновение первая пуля, просвистев между прутьев решетки на окне, впилась в стенку комнаты, чудом не угодив в голову Сильвии. Давиде прыгнул вперед, повалил ее на пол и оттащил в угол кабинета под защиту книжного шкафа.

Куадри и Треви выхватили пистолеты. Куадри бросился к окну и попытался разглядеть, что происходит в камерах напротив. Треви распахнул дверь и стремглав помчался по коридору в другое крыло здания, откуда могли стрелять.

Давиде крикнул Куадри:

— Уберите ее из этой комнаты!

Второй выстрел заставил его вжаться в стену. Сильвия дрожала всем телом, прижавшись к Давиде. Потом попыталась подняться на ноги. Давиде схватил ее и вновь оттолкнул к шкафу.

Прозвучал третий выстрел. Но пуля не достигла кабинета, где находились Сильвия и Давиде. Она была уготована, чтобы заставить навеки замолчать дважды промахнувшегося стрелка. Чтобы тот заключенный никогда не смог выдать тех, кто организовал покушение.

Марту била нервная дрожь; никто ей не объяснил, зачем ее вызывает судья, да еще к тому же в здание тюрьмы. Она сразу же испугалась за Стефано, уж не приключилась ли с ним какая беда. Но ей сказали, что Стефано тут не при чем, что он не арестован, и о нем ей нечего беспокоиться.

Сильвия вышла встретить ее в коридор, к зарешеченной двери. Она поздоровалась с ней за руку и увидела, как сильно та испугана. Чтоб успокоить женщину, Сильвия попыталась улыбнуться.

— Прошу извинить за беспокойство, синьора. Я судья Сильвия Конти.

— Но что случилось, зачем меня сюда привезли?

— Идемте, я сейчас вам все объясню.

Они прошли вместе два-три десятка шагов. Потом Сильвия остановилась перед одной из бронированных дверей, открыла глазок и знаком пригласила Марту заглянуть в служебный кабинет.

— Скажите, вы знаете этого человека?

Марта вытянула шею и прильнула к глазку. Прошло двадцать лет, но ей хватило одного взгляда, чтобы узнать его. У нее перехватило дыхание. Она отошла от двери, прислонилась головой к стене и закрыла глаза.

— Это Давиде, отец моего сына.

Сильвия распорядилась, чтобы Куадри отвез Марту домой. Потом возвратилась в кабинет, где ее ждал Давиде.

— Что вы сейчас намерены делать?

— Возвратиться туда, откуда меня забрали, конечно, если вы соблаговолите меня отсюда выпустить.

Сильвия взглянула ему в лицо.

— А что, если бы я попросила вас сообщить мне те сведения, которые вы собирались передать Симону?

Давиде попытался выиграть время, он не ожидал такого оборота разговора.

— Но разве это положено? То есть я хочу сказать, что разве судья может заниматься такими делами?

— Раз я вас об этом прошу, значит, может.

Давиде поднялся со стула.

— Чтобы добиться своей цели, все средства хороши, не так ли? Даже использовать такого человека, как я?

Сильвия почувствовала, что надо решительно настаивать, иначе Давиде не заставишь согласиться.

— Я-то лично ничего не выигрываю. Самое большее — заработаю пулю в лоб. Как сейчас чуть не случилось.

— Почему же вы не отступитесь?

— Потому что должна восторжествовать справедливость.

Давиде оперся руками о стол. Посмотрел на нее.

— А почему это должен делать я?

— Потому что должна восторжествовать справедливость.

Давиде покачал головой. Он вернулся в Италию, чтобы попытаться склеить свою разбитую жизнь, и ни для чего другого.

Сильвия продолжала настаивать:

— Я прошу вас лишь пройти вместе со мной небольшую часть пути. И не обещаю вам ни денег, ни наград.

Давиде кивнул.

— Когда вы меня выпустите?

— Да сию же минуту.

Они обнялись еще на пороге комнаты в гостинице «Гибралтар». И так и не разжимали объятий, молча прижавшись друг к другу. Марта гладила его по лицу — глаза, губы, нос, узнавая каждую черточку, каждый изгиб. Под ее ладонью оживали образы и воспоминания, вопросы без ответа, все страхи, не оставляющие ее эти двадцать лет. Давиде зарылся лицом ей в волосы, которые она, как и прежде, носила распущенными по плечам, и смежил глаза, чтобы не пропустить ни одного ее слова.

— По-твоему, мне легко было позабыть тебя? Долгие годы я все ждала, ждала, Понимаешь, что значит подскакивать при каждом телефонном звонке, дрожащими руками вынимать из почтового ящика каждое письмо? А потом постепенно, потихоньку, привыкать жить с мыслью, что тебя нет в живых, что тебя убили, кто знает где и как.

Марта погладила ему руку, потом прижала ее к своему лицу.

— Ты все думаешь, что тебе поможет разрешить все проблемы твой пистолет. Он у тебя был в руке и тогда, когда я в последний раз тебя видела, когда ты оставил меня со Стефано в больнице. И вот я встречаю тебя опять с пистолетом…

Давиде не ответил. Марта заглянула ему в глаза.

— Неужели ты до сих пор не понял, что от него никакого толка? Тех, против кого ты боролся тогда и, может, продолжаешь бороться еще и сейчас, пистолетом не испугаешь. Ведь ты вернулся продолжать борьбу, не так ли? Начать все сызнова, с той самой точки, на которой тебя заставили остановиться…

— Я люблю тебя.

Марта поднялась. Пора уходить. На прощание она вновь его обняла.

— Я тоже люблю тебя. Но теперь в моей жизни появился другой человек. Уезжай, Давиде. Прошу тебя, уезжай!

— Да, я скоро уеду. Как только выполню то, что должен сделать. Но обещай мне забыть этот гостиничный номер. А я тебе обещаю никогда больше не видеть Стефано. Поклянись, что больше не придешь сюда, что бы ни случилось!

Марта расплакалась.

— Ну что ты еще задумал, скажи, что ты задумал?

Давиде проводил ее до двери.

— Теперь иди…

— Ну как помочь тебе, Давиде? Как втолковать тебе, что они тебя прикончат, что бы ты ни придумал.

Давиде посмотрел на нее.

— А мне все одно. У меня такое чувство, будто меня уже угробили. Они это сделали уже давно, когда отняли тебя и Стефано.

Глаза у Марты были полны слез.

— Назад нет возврата, Давиде. Вернуться назад никому не дано.