Корень проблемы

Ключ

Стефано неожиданно выскочил из бокового коридора и бросился к Сильвии, но не успел даже назвать себя. Выросшие как из-под земли Куадри и Треви прыгнули на него и притиснули к стене.

Они обшарили его с головы до ног, искали спрятанное под курткой или заткнутое за пояс джинсов оружие.

— Кто ты?

Стефано, пытаясь вырваться из их цепких рук, заорал:

— Я сын того человека, которого вы арестовали в гостинице «Гибралтар».

Сильвия побледнела. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что этот юноша неопасен и искренне тревожится за отца. Она подала знак Куадри и Треви, и они, распахнув ближайшую от них дверь в коридоре прокуратуры, ввели Стефано в комнату.

Это была лаборатория ксерокопирования, вдоль всех стен комнаты тянулись полки с папками.

Стефано пристально взглянул на Сильвию.

— Послушайте, я понимаю, что это может показаться вам странным, но я узнал, что он мой отец, всего каких-нибудь несколько дней назад. Я его никогда не видел, мне о нем ничего не известно. А вы-то о нем что-нибудь знаете?

— Ну я ведь судья.

— За что вы его арестовали?

Сильвия почувствовала некоторое смущение.

— Очень сожалею, но не имею права ничего вам сказать. Тайна следствия.

Стефано не сводил с нее умоляющего взгляда.

— Ну пожалуйста, очень прошу вас, скажите, ради Бога, хотя бы, в чем его обвиняют. Он мне наврал с три короба, чего только не наговорил… Но разве можно верить такому человеку…

Сильвия взглянула ему в лицо.

— Если хочешь знать, то лично я ему поверила. И отпустила его.

— И где же он сейчас?

— Вот этого уж не знаю. Нас заботит обычно лишь то, как бы засадить человека. А когда он выходит на свободу, каждый волен идти, куда ему вздумается. А теперь извини, очень занята.

Она попрощалась с ним за руку и вышла из комнаты.

Андреа Линори был у себя в кабинете. Карта стоял у окна и смотрел, как Давиде паркует «мерседес». Андреа нервно расхаживал по кабинету.

— Вот уже несколько дней, как Фило не приходит на виллу. Последний раз я видел его на похоронах отца. Что с ним стряслось?

Карта помолчал и подумал. Потом, не оборачиваясь, ответил:

— То, чего он заслужил.

Андреа взорвался:

— Значит, ты его…

— Да, я. И это мне было не так-то легко сделать. Ведь он был для меня все равно как брат. Однако именно он оказался предателем, и твой отец погиб по его вине. Если бы твой отец остался жив, он приказал бы мне поступить так, как я поступил.

Андреа не мог прийти в себя.

— Но я-то не приказал! Я не хотел этого. И ни о чем тебя не просил.

— О таких вещах не просят. Это просто делают и все. И я это сделал из любви к твоей семье.

Андреа закрыл лицо руками.

— Уйди, оставь меня одного. Иди-иди.

— «Томпсон», 1880 год. Изумительные…

Эспиноза любовался часами, стоящими под зеркалом в гостиной виллы Линори. Потом снял очки и обернулся. Перед ним был Андреа.

— Кто вы? И почему пожелали меня видеть?

Эспиноза смерил взглядом молодого человека.

— Чтобы познакомиться с вами. Меня очень интересуют люди, взвалившие на себя ответственность, которая выше их сил.

— Как вы смеете…

Эспиноза улыбнулся:

— Прошу прощения, я пошутил. Мой визит носит деловой характер.

— Что за дело? Чем вы занимаетесь?

— Часами. Всех типов. Я от них просто без ума. Если часы высокого качества, ничто не может заставить их остановиться. Разве что землетрясение. К сожалению, эти тонкие приборы не в состоянии его выдержать… Это отчасти напоминает то, что происходит сейчас с «Сицилтекноплюсом».

— Землетрясение, о котором вы говорите, стоило жизни моим отцу и брату.

— Жестокость, которую я, разумеется, осуждаю. Но арест Корво в качестве ответного хода свидетельствует о куда более тонкой игре. Всего лишь несколько цифр, собранных вместе и напечатанных на бланке банка Антинари, и Корво готов, спекся! Вот это называется стиль!

— Что вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы «Сицилтекноплюс» вновь заработал, как раньше. Хочу помочь вам. Но чтобы сделать это, мне нужно прежде встретиться с вашим придворным художником Тано Каридци. Настоящий артист!

Лицо Андреа оставалось бесстрастным.

— Не знаю, о ком вы говорите.

— Спокойный голос, никаких эмоций… Поздравляю вас. Полное самообладание. Впрочем, Гарвард — лучшее место для подготовки руководящих кадров.

— А откуда вам известно, что я учился в Гарварде?

— Знать все о других и стараться, чтобы ничего не знали о тебе — вот краеугольный камень моей философии. Разве вас не учили тому, что информация это власть? Дайте знать Тано, что я жду его завтра вечером на молу номер девять. На моей яхте мы сможем спокойно поужинать и поговорить, не опасаясь посторонних глаз.

Андреа ничего не ответил, провел ладонью по лбу.

Эспиноза направился к двери. На пороге на него чуть не налетел выскочивший из коридора Нинни, мчавшийся на новых роликах с красными колесиками.

— Папа, смотри, как я здорово научился кататься!

Андреа увидел катящего ему навстречу Нинни. Мальчик сиял от радости, но вдруг споткнулся, закачался, потерял равновесие, и Андреа еле успел вытянуть руку, чтобы не дать ему растянуться на полу. Улыбаясь, он прижал сына к себе.

— Опля, ты мой пленник!

Давиде расставлял по местам стулья на веранде. Вытянувшись на плетеном шезлонге, Глория наблюдала за ним. Потом вдруг спросила:

— От кого ты скрываешься?

Давиде, застигнутый врасплох вопросом, обернулся.

— Я? Я ж тебе уже говорил: у меня неприятности из-за контрабанды…

Глория пристально поглядела ему в лицо.

— Говорить-то ты мне действительно говорил. Но только это неправда.

Потом опустила руку в карман свитера кашмирской шерсти, что-то вынула оттуда и протянула Давиде.

— Во всяком случае, я не желаю ничего знать. Я чувствую, что могу тебе доверять. Вот, держи, это ключ от дома в Гармише.

Давиде взял ключ. Зажал в кулаке.

В эту минуту на веранду вкатил на роликах Нинни. Подъехал к матери и обхватил ее руками за шею. Давиде посмотрел на них.

— Если вы действительно любите мальчика, увезите его отсюда. Уезжайте, возвращайтесь в Америку. Притом, ради Бога, скорее, как можно скорее!