Короли ночной Вероны

Глава 2

На следующее утро я стоял навытяжку перед ректором университета, слушая как он кажется уже в пятый раз вопрошает что нас дернуло ввязаться в драку и ради кого? Впрочем, ответа он не требовал, что оставляло для меня незавидную роль пассивного слушателя. Дело в том, что Джованни сейчас лежал в госпитале, изредка приходя в сознание, и «на ковер» к ректору отправился я, как самый здоровый из всех тех, кто участвовал в бою прошлой ночью.

— Не стану спрашивать кого вы прячете в госпитале, — сменил тему, как он обожал, наш ректор, — все равно, не ответишь. Надеюсь, он стоит тех жизней, что вы отдали за него.

Я молчал, вперившись в окно, за которым медленно падали на землю листья клена, росшего в парке, раскинувшемся под стенами ректората.

— Мне, по-вашему, мало Паоло, — по привычке сменил тему ректор, — которого ударили ножом, так теперь еще и вы. Как мне смотреть в глаза родителям убитых студентов? Может ты мне подскажешь, Габриэль, раз уж Джаккомо лежит без сознания у медиков.

— Я был против того, чтобы встревать в бой с профессиональными убийцами, — сказал я.

— Ах, вы еще и в убийцах разбираетесь, господин студент. — Вот теперь дело совсем плохо, раз уж ректор перешел на столь официальный тон!

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто такие люди со шпагами в масках смерти, — как свою голову произнес я.

— У вас и нет этих семи пядей! — хлопнул ректор ладонью по столу. — Так вот, — уже спокойнее сказал он, — перекладывать ответственность на ваше любимое Братство, как это делают некоторые мои коллеги, я не стану. В конце концов, я тут ректор. Но если нечто подобное повториться, отчислю всех виновных и, вообще, принимавших участие, — это раз. А во-вторых: о Братстве можете забыть, ничего подобного не попущу. Так и передай своему лорд-прелат-декану. И тому, кто в госпитале сидит, скажи, что если те, кто прислал по его душу убийц, попытаются достать его на территории университета, то пусть сам выроет себе могилу. Я не желаю, чтобы дела Союза распространялись сюда.

— Но как?.. — поперхнулся воздухом я.

— Не важно, молодой человек, — отмахнулся ректор, — не стоит вам знать всего, что твориться в подлунном мире. Знание не только источник многих печалей, оно еще и весьма основательно укорачивает жизнь. Поверь мне, Габриэль. А теперь ступай с миром.

Я вышел из его кабинета и, мало что понимая, двинулся через сад, шелестя опавшей листвой. Да кто же он такой, этот баалов адрандец, ставший ректором Веронского университета за неизвестно какие заслуги. До сих пор не могу понять, каким образом это могло произойти в нашей совершенно не космополитичной стране. Кто же ты такой, Франк де Ливарро? Уверен, что не я один задаюсь этим вопросом.

Задумавшись, я едва не налетел на высокую девушку с длинными темно-каштановыми волосами, хлестнувшими меня по лицу, когда она тряхнула головой. Я рефлекторно перехватил ее за талию, не давая упасть, но девушка и сама предпринимала попытки удержаться в вертикальном положении. В итоге, получилось, что рука моя оказалась несколько ниже талии, я ощутил приятную пальцам округлую упругость, а следом — жгучую боль пощечины. А силушкой ее Господь не обделил! Из рассеченной щеки брызнула кровь.

— Да как вы смеете?! — ворвался в уши полный праведного гнева приятный голос.

Не без некоторого сожаления убрав руку, я отступил на шаг, чтобы получше рассмотреть удачу, на которую столь невежливо налетел. Хм, а она весьма и весьма не дурна собой, — говорю вам как салентинец, а следовательно любитель девичьей красоты, а кое в чем, можно сказать, профессионал.

— Приношу вам нижайшие извинения, юная госпожа. — Я согнулся в глубоком поклоне, чтобы получше рассмотреть ее ножки, соблазнительно обрисованные юбкой. — Позвольте узнать, с кем меня столкнула судьба.

— Рафаэлла Адоррио, — был ответ.

Вот так-так! Встретиться с единственным отпрыском семьи Адоррио, практически полностью погибшей в вендетте с Гралло. Их многолетняя вражда была прервана решением герцога Кэрно, приговорившего к изгнанию обе семьи. После этого немногочисленные потомки Адоррио поселились в Вероне. Рафаэллу часто звали «Розой Адоррио» и не только за острый язычок, но и за тягу к фехтованию. Видимо, ей не давали покоя лавры Шарлотты де Вильо — легендарной девушки-фехтовальщицы, зачисленной даже в полк адрандской королевской гвардии.

— Вы не считаете невежливым стоять перед девушкой, которую едва не сбили с ног, а после схватили за не слишком приличное место, и думать о чем-то своем?!

Воистину роза — и красива и шипы ой какие острые! Я улыбнулся.

— Теперь еще и глупо ухмыляетесь, — добавила она. — Может быть, хоть представитесь даме. Или некий обет запрещает вам открывать имя, благородный рыцарь?

— Габриэль Эччеверриа, — снова раскланялся я, — здешний студент.

— Не отличающийся особенной галантностью в обращении с дамами, — тут же заметила Рафаэлла, — как бы не пытался это скрыть. Но, к сожалению, именно вы мне и нужны.

— Для какой цели? — Я подпустил в голос скабрезных ноток.

— Не для той, о которой вы подумали, — оборвала она меня, — синьор Габриэль.

— Так сообщите мне, синьора Рафаэлла.

— Научи меня фехтовать, — выпалила она одним махом, позабыв о напускной гордости и заносчивости и перейдя на «ты», что устраивало меня как нельзя больше.

— Я не настолько хорошо владею шпагой, чтобы кого-то учить. — Баал бы побрал мою патологическую честность! — И интересно, для чего вам это умение?

— Думаешь, женщина должна только стряпать и рукодельничать, да? — буркнула она. — А я вот, не хочу, понял! Не желаю! Мой отец, Вителодзо Адоррио, был одним из основателей Братства Шпаги, одним из Четырех шпаг, все потомки моей семьи владели шпагой, а я — последняя из нее — должна стряпать и рукодельничать. Не же-ла-ю!!!

Она раскраснелась и сжала кулачки, словно готовясь ударить меня снова, если я посмею, не приведи Господь, возразить ей.

— Но почему именно я? — спросил я, хотя в душе уже знал ответ и выражение лица Рафаэллы подсказало мне, что прав.

— Никто не хочет брать меня в ученицы, — протянула она почти шепотом.

Ну да, конечно. Салентина — одна из самых традиционных стран и для женщины здесь, действительно, уготован лишь один удел — именно стряпать и рукодельничать. И что теперь ей отвечать? Как же судьба любит ставить меня в самое идиотское положение!

— Даже не знаю, синьора Рафаэлла, — вздохнул я, потирая шею здоровой рукой. — Видите ли, я ранен в правое плечо и некоторое время не смогу взять шпагу в руки. Так что придется подождать.

— Ты ответь, Габриэль, — что это, мольба в голосе? — возьмешься или нет?

Отвечать здесь и сейчас, как я люблю такие положения, как говорил один мой друг, аж кушать не могу!

— Возьмусь, — сказал, как в омут шагнул.

Я покачнулся, вновь обхватывая ее за талию, потому что Рафаэлла буквально повисла у меня на шее, звонко чмокнув в щеку.

— Спасибо, Габриэль! — Она прижалась ко мне еще теснее. — Ты не представляешь как ты мне помог.

Хотелось бы еще знать в чем? Я и сам не заметил, как произнес это вслух.

— Обещай, что не станешь смеяться. — Рафаэлла и не думала размыкать объятий, а я и не настаивал на этом. — Я хочу войти в Братство шпаги.

Мне стоило определенных — достаточно больших — усилий, чтобы сдержать это безмолвное обещание.

— Ты всем об этом говорила, когда просила взять в ученицы? — как можно невиннее поинтересовался я.

— Я же просила не смеяться. — Рафаэлла таки отступила, укоризненно посмотрев на меня.

— Прости, Рафаэлла, я не хотел тебя обидеть.

— А я еще не решила, обижаться мне на тебя или нет. — Она притворно приложила пальчик к щеке, вроде бы раздумывая.

— Пока ты думаешь, — вспомнил я еще об одном немаловажном деле, — еще одно дело. Мне негде учить тебя. Осень уже в разгаре и очень скоро на улице фехтовать будет нельзя, не под дождем же, в конце концов, заниматься.

— Ну это смотря чем, — усмехнулась она и, клянусь, я услышал в ее голосе знакомые скабрезные нотки.

— Ай, не смущайте меня! — А я еще умею весьма удачно изображать из себя благонравную девицу из хорошего общества.

Рафаэлла не удержалась и прыснула в кулачок, затем взяв себя в руки, сказала:

— Вообще-то, это не проблема. Дома есть отличный фехтовальный зал, вот только заниматься там не кому.

— Тогда, думаю, начнем завтра, — произнес я, — ваш дом я сумею найти, ты же позаботься, чтобы меня пустили внутрь, а не выпустили собак на улицу.

— Но ты же говорил, — растерянной Рафаэлла выглядела еще симпатичнее. Баал, да я начинаю влюбляться в нее!

— Меня научили фехтовать примерно одинаково обеими руками.

— Так ты хотел отделаться от меня?! — растерянность мгновенно уступила место праведному гневу.

— Исключительно чтобы приять решение, потянуть время, что ли.

— Приходи завтра, — мгновенно заледеневшим голосом сказала Рафаэлла, — тебя пустят ко мне.

— Постой! — попытался я остановить ее, но она и не подумала поворачиваться, просто ушла, широкими шагами разбрасывая опавшие листья.

Ну и не идиот ли я после этого! Полный, нет, полнейший! Зачем было нужно, скажите на милость, говорить ей всю ту чушь, что я нес, а? Рафаэлла ведь, действительно, понравилась мне. Ну да ладно, как говориться, никогда не выпадет другая оказия произвести первое впечатление.

Высокий человек в синей униформе, не принадлежащей ни одной из армий этого мира, отбросил длинные серебристые волосы за спину и вытянул руки, ладони которых укрывали белоснежные перчатки. Сейчас ему предстояло самое важное, это был венец долгого и кропотливого — а главное, безумно опасного — труда. Приходилось колдовать в Ферраре — столице Церкви и Веры, откуда она начала распространяться по всему миру и где заполыхали первые костры ведовских и колдовских процессов. Безумие! Верно, но любовь способна толкнуть человека и не на такое. А тем более не-человека.

Собравшись с мыслями, волшебник — его звали Катан — начал медленно, нараспев, читать древние и могучие заклинания, способные потрясти самые основы мира, чем, к слову, он сейчас и занимался. Как бы в подтверждение, стены и пол заброшенной много лет назад церкви содрогнулись, как в болевом спазме, по ним побежала рябь, будто они были не сложены из камня, а состояли из воды. Покосившийся крест с обломанными «плечами» подернулся рябью, а следом прямо перед ним матерелизовался некто бесконечно прекрасный, исходящий слепящим глаза сиянием. Но оно не было помехой для Катана, увидевшего того, кого любил больше жизни, хотя и отлично зная, что для него он не более чем игрушка — маленький каприз. Ангел-бунтарь всегда любил только одного — такого же бунтаря как и он.

— Приветствую Вас, повелитель Розиэль, — опускаясь на колено произнес Катан.

— Ты отлично поработал, мой друг, — ответил названный Розиэлем. — Теперь пора вернуть моего возлюбленного братца.

Вздрогнув, немолодой человек проснулся в холодном поту. Давно, очень давно, его не мучили кошмары, он уже отвык от них, но никогда не забывал. С тех пор, как он вернулся из Брессионе они посещали его с завидной регулярностью. Немолодой человек помнил о них, считая неизбежной платой за тот почти мгновенный карьерный взлет, толчком к которому послужил как раз Брессионе с его тайнами, не разгаданными до сих пор, пускай и миновало уже… Впрочем он не хотел вспоминать сколько именно прошло лет, это каждый раз напоминало о том насколько же он немолод. Еще кое-кто, принимавший самое деятельное участие в тех событиях, не любила вспоминать о возрасте, но ей это простительно — дама все-таки.

Немолодой человек с трудом свесил ноги с кровати и поднялся, хотя все чаще ему не удавалось этого сделать без помощи юного инока, прислуживавшего ему. Однако сейчас не то время и не та обстановка, чтобы посвящать этого не в меру любознательного мальчишку во все тонкости, тут нужны исключительно верные и не раз проверенные люди и не-люди. Кстати, о не-людях, жаль, что брат Гракх вновь пропал в Брессионе, при нынешних делах он бы мог помочь лучше всего. Но нечего думать о том, чего нет, надо обращаться к той самой даме, не любящей вспоминать о возрасте.

Немолодой человек трижды постучал в резную панель на стене над кроватью. Через пару минут на пороге комнаты возник плотного телосложения человек, уважительно, но не подобострастно склонился в поклоне, готовясь выслушивать указания понтифика. Да, да, немолодой человек был именно Отцом Церкви Симоном VIII.

— Найди мне Лучию Мерлозе, — коротко бросил он, — немедленно.

Плотный коротко кивнул и вышел.

Через полчаса на его месте стояла женщина в черном платье и почти непроницаемой вуалью, закрывавшей лицо. Годы не пощадили гордую женщину, умудрявшуюся работать на несколько разведок одновременно, а также на Церковь и, что самое интересное, оставшуюся в живых, несмотря на это.

— Лу, — не зная с чего начать, протянул Симон VIII, — на всех нас Брессионе повлиял по-разному. Благодаря этому, ночью я почувствовал, что в Вероне твориться некая волшба. Очень и очень могучая, такая, что потрясает самые основы нашего мира.

— Хочешь, чтобы я разобралась с этим, — прервала Отца Церкви Лучия, она одна из немногих позволяла себе такую вольность. — Хорошо. Разберусь. И не стоило для этого срывать меня с постели, практически с мужика. — Когда Лучия была рассержена чем-либо, то редко стеснялась в выражениях. — Он, кстати, едва дуба не дал, когда дверь спальни открылась и на пороге возникли дворе инквизиторов при полном параде.

— Сей достойный муж, вероятно был женат, — о пристрастии Лучии именно к женатым мужчинам было известно всем, — и подумал, что его настигла вполне заслуженная кара в лице этих самых инквизиторов. Ничего, теперь он будет меньше грешить, а это — благо само по себе.

— До следующей встречи со мной, — усмехнулась под плотной вуалью Лучия. — Канал передачи новостей обычный…

— Нет, — неожиданно оборвал ее Симон VIII, — самый секретный. Используй только трижды проверенных и перепроверенных людей.

— Хорошо-хорошо, — усмехнулась Лучия, — не стоит так горячиться в вашем возрасте.

И махнув ему на прощание, вышла, оставив наедине с совершенно невеселыми мыслями. Почему-то Отца Церкви не оставляла уверенность, что без одного старого знакомого тут не обошлось.

Леонардо ди Амальтено был человеком уже совсем немолодым и опытным. Он начинал как разъездной преподаватель основных наук, но со временем, благодаря удачному сочетанию ума, напористости и бесспорного таланта в обращении с людьми (как учениками, так и коллегами) достаточно быстро выбился в университетские учителя энеанского языка, которым, действительно, владел в совершенстве. Леонардо и не думал, что через столько лет после того, как он успокоился на «теплом» местечке в Клеварском университете, ему придется припомнить навыки из прежней, бродяжьей, жизни. Дело в том, что в Вероне скоропостижно скончался его не слишком горячо любимый дядюшка, однако единственным наследником дома, стоявшего практически в центре этого одного из самых красивых в Салентине городов. Ди Амальтено решил, что продавать или сдавать кому-то его слишком хлопотно и накладно, как контролировать имущество, находящееся в сотнях миль от дома? Вот и попросил он места в Веронском университете и теперь, как раз ехал туда — обживать новый дом и обживаться на новом месте. В кошельке весело звенели новенькие монеты и шуршал чек банка Ломбарди, которому он продал свою квартиру в Клеваре. Именно они и привлекли к скромному преподавателю внимание нескольких разбойного вида мужчин, сидевших за соседним столиком придорожного трактира, где остановился на ночь ди Амальтено, уже трижды пожалев об этом. Совершенно оправдано не нравились ему взгляды, которые бросали на него мужчины. Драться Леонардо не любил, хотя и умел — сказывались годы жизни в качестве бродячего учителя; да и весьма сомневался, что сумеет многое противопоставить этим разбойникам (а в том, что это именно криминальный элемент он был почти уверен), несмотря на длинный корд, висящий на поясе.

Однако драке не было суждено начаться — ее в зародыше подавил высокий человек в длиннополом плаще с капюшоном, воротник которого весьма удачно закрывал большую часть лица. Лишь длинные серебристые волосы ниспадали на плечи незнакомца, хотя на старика он не походил.

— Не стоит этого делать, — просто сказал он разбойникам, опершись ладонями на их столик, — незачем брать на душу лишние грехи.

— А ты кто такой, чтобы о душах наших трепаться? — буркнул один из них.

— Салентина, — неприятно рассмеялся второй, говоривший с отчетливым билефелецким акцентом, — тут все не то поэты, не то клирики. Только о душе и поют! — Он снова рассмеялся и был поддержан остальными.

— И все же, я бы вам советовал убраться…

Человек в плаще не успел договорить. Билефелец схватился за нож, спрятанный под плащом, и взлетел на ноги, широким взмахом попытавшись перерезать горло среброволосому. Никто, включая самого билефельца, не заметил движения незнакомца — все видели только как разбойник отлетает к стене трактира, причем нож его по самую рукоять был воткнут в столешницу. Это не остановило его товарищей, они повскакивали, обнажая оружие — самое разнообразное, от кордов и ножей до шипастых дубинок и даже небольших шестоперов. Драки, как таковой, не было — разбойники разлетались, как и билефелец минуту назад, и никто не видел молниеносных движений среброволосого.

По окончании сего странного действа незнакомец подошел к столику ди Амальтено и опустился рядом с ним, щелчком подозвав подавальщицу.

— Расслабьтесь, сеньор учитель, — бросил он Леонардо и тот понял, что все еще сжимает рукоять корда.

Ди Амальтено усмехнулся, разжал пальцы и с благодарностью сказал своему спасителю:

— От всей души говорю вам спасибо, синьор незнакомец.

На тонкий намек по поводу того, что хорошо бы и представиться среброволосый не отреагировал. Он заказал лучшего в трактире вина для себя и учителя.

— Выпьем за ваше спасение, синьор. — Он поднял оловянный стакан с вином.

Поежившись от неожиданно налетевшего порыва ледяного ветра, ди Амальтено одним глотком выпил свой стакан. Перед глазами разом все поплыло, Леонардо покачнулся, схватившись за столешницу, едва не сполз под стол. Потом стало темно…