Король чародеев

3

– Что вы сказали? – изумленно переспросила Микаэла.

– Мне нужно от вас чудо, – повторил он терпеливо.

По румянцу, вспыхнувшему на ее щеках, и по тревожному выражению широко открытых глаз Дайрмид понял: она сразу догадалась, что он имел в виду. Догадалась – но ни за что не хочет признаться в этом.

– Я от души сочувствую вашему горю, – пробормотала она, отвернувшись, и стала торопливо укладывать в корзину новую простыню. – Если вы привезете свою дочку сюда, в больницу Святого Леонарда, здешний доктор вам поможет…

– Это исключено, – отрезал горец. Времени объяснять, кто такая Бригит и как она заболела, у него не было, и он решил, что сделает это потом. – Я не хочу больше доверять Бригит бездарным эскулапам, которые будут делать ей ненужные операции и кровопускания, поэтому и пришел к вам, Микейла. Только вы можете спасти мою девочку!

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, – сказала она раздраженно. – Поговорите с доктором Джеймсом. Он придет сюда после двенадцати, чтобы осмотреть пациентов.

Микаэла подхватила корзину и быстро пошла между хлопавшими на ветру простынями и полотенцами. Но горец одним прыжком настиг молодую женщину и развернул к себе с такой силой, что у нее с головы сбился платок.

– Сейчас же отпустите меня! – потребовала она, сверля его гневными голубыми глазами. – Вашей девочке может помочь любой хороший врач. Вы и сами отлично разбираетесь в медицине…

– Но недостаточно хорошо, чтобы помочь малышке! – возразил Дайрмид. – Я тщательно, как только мог, осмотрел Бригит, но не смог найти причину ее недуга. По всем законам медицинской науки ее можно считать здоровой, но она не в состоянии ходить.

– Значит, такая у нее судьба, – вздохнула Микаэла. – На все воля божья…

– Мне не нужны ваши нравоучения! – вспылил он, но тут же опомнился и добавил уже мягче, с просительными нотками в голосе: – Несмотря ни на что, я верю, что Бригит выздоровеет. Поедемте в Даншен!

Дайрмид все еще сжимал ее тонкое запястье, и Микаэле никак не удавалось вырвать руку.

– Пустите! Вы не можете заставить меня силой! – воскликнула она наконец.

Ее упрямое нежелание помочь оказалось для горца полной неожиданностью и приводило в отчаяние. Он думал, что встретит кроткую молодую женщину, почти святую, и ошибся – к его изумлению, Микаэла оказалась довольно воинственной особой.

– Я прошу вас только прикоснуться к ней, как вы прикоснулись когда-то к старому Ангусу, – сделал он еще одну попытку. – Подумайте, одно прикосновение – и девочка будет здорова!

– Да вы еретик или сумасшедший! – крикнула она. – Душевнобольные у нас в другом корпусе, и я сейчас попрошу, чтобы вас туда отвели. Немедленно отпустите меня!

Вырвав наконец руку, Микаэла бросилась к больнице, на ходу откидывая бившиеся на ветру простыни, которые загораживали ей дорогу. Дайрмид хотел было ее догнать, но передумал и остался стоять на месте, глядя ей вслед. «Наверное, самое лучшее сейчас – оставить ее в покое», – решил он. Потом, когда она остынет и обдумает его просьбу, он вернется к этому разговору. Микаэла может сколько угодно отрицать свои необыкновенные способности, но они оба знают, что она может вылечить Бригит!

Лэрд тяжело вздохнул. Бедная девочка стала калекой из-за него, и он сделает все возможное и невозможное, чтобы ее вылечить. И не отступится, даже если упрямую вдову придется тащить в Даншен силой.

Пройдя в скудно освещенный угол палаты, где лежала на кровати старая Джин, Микаэла присела на деревянную скамью возле нее. Час был поздний – к вечерней службе давно отзвонили, больные, получив свои лекарства, уже спали. К счастью, тяжелых пациентов было не много, так что ночь обещала выдаться относительно спокойной.

Вздохнув, молодая женщина прислонилась к стене и погрузилась в свои мысли, глядя на золотистый огонек свечи. Тишину нарушали только жалобные завывания ветра да храп и стоны больных. На кровати напротив Джин один из раненых шотландцев что-то сонно пробормотал по-гэльски и снова затих. Взглянув на него, Микаэла вспомнила о Дайрмиде Кемпбелле и его странной просьбе. Хотя почему странной, он ведь знал ее секрет! Если Кемпбелл расскажет о нем настоятельнице или отцу Ансельму, против нее могут вновь выдвинуть обвинение в колдовстве и ереси. Какой это был бы ужас – снова предстать перед церковным судом и где – в родной Шотландии! И на этот раз ей вряд ли посчастливится остаться живой…

«Не надо поддаваться страху, – принялась уговаривать саму себя Микаэла. – Тот кошмар больше никогда не повторится». Если она поедет с Дайрмидом Кемпбеллом в Западные горы, то он никому не откроет ее тайну. Она осмотрит его дочку и скажет, как ее лечить, – разумеется, никаких чудесных прикосновений, только медицинская наука! – а затем вернется к брату в Кинглэсси.

В конце концов, здесь ей оставаться больше незачем, ведь ее давнюю мечту – поставить свое врачебное искусство на службу людям – в больнице Святого Леонарда высмеяли и отвергли. Ее знания и опыт оказались никому не нужны!

Микаэла устроилась на жесткой скамье поудобней, размышляя о том, что ее ждет в родном замке. Гэвин наверняка снова начнет искать для нее выгодного жениха. Вот и в своем последнем письме он писал в основном о судьбе ее островного владения – замка Глас-Эйлин, которым она сможет управлять, если выйдет замуж второй раз…

С тех пор как Микаэла овдовела, недостатка в предложениях руки и сердца у нее не было: с ней пожелали связать свою жизнь несколько горских вождей, рыцарь с Шотландской низменности, служивший королю Роберту, и даже один английский барон. Разумеется, Микаэла всех их отвергла, отлично понимая, что искатели ее руки хотели заполучить прежде всего ее замок. Глас-Эйлин, которого, кстати, она еще даже не видела, занимал очень выгодное с политической и стратегической точки зрения положение на берегу моря. Но зачем ей такие мужья? К тому же, овдовев, она стремилась только к душевному покою и работе, в которой могла бы проявить свое искусство врача, а для этого ей нужна была независимость. Микаэла вовсе не собиралась отдавать свою свободу человеку, которого не знала и не любила.

Неожиданно она подумала, что Дайрмид Кемпбелл по крайней мере не будет к ней свататься: он наверняка женат, раз у него есть ребенок. Приходилось признать, что его отеческая любовь достойна восхищения, хотя настойчивость, с которой он добивается своего, не может не раздражать. И сколько в нем высокомерия! Нет, все-таки она правильно поступила, отказавшись с ним ехать. Лучше сразу отправиться к брату в Кинглэсси – надо только узнать, где он сейчас, написать ему письмо и попросить, чтобы он прислал кого-нибудь за ней…

Тем не менее молодую женщину точило сомнение. Ей казалось, что за высокомерием и спесью Дайрмида Кемпбелла пряталась ранимая и по-настоящему добрая душа. Микаэла вспомнила, как он волновался за судьбу ребенка, как хотел помочь, и с симпатией подумала, что плохой человек повел бы себя по-другому. Возможно, несколько лет назад она смогла бы выполнить его просьбу, но не теперь…

Неожиданно Джин зашевелилась. Микаэла взяла ее за худое запястье и с трудом нащупала пульс – он был очень слаб.

Старая женщина открыла глаза.

– Леди… – позвала она.

– Как вы себя чувствуете, милая? – с ласковой улыбкой спросила Микаэла.

Джин с видимым усилием приложила руку к сердцу.

– Болит… – едва слышно пожаловалась она.

– Дайте-ка я вас послушаю, – предложила Микаэла и, нагнувшись, приложила ухо к ее груди. Кроме неровного биения дряхлого, изношенного сердца, она отчетливо услышала хрипы в легких. – Сейчас я принесу настой, который прописал вам доктор Джеймс. Правда, вы уже приняли одну порцию на ночь, но еще одна явно не помешает.

– Ах, голубка моя, – со слабой улыбкой произнесла старушка, коснувшись локтя Микаэлы, – скоро мне уже не поможет ни одно лекарство. Я покину этот мир, и, надо тебе сказать, с радостью. Я так соскучилась по своему покойному мужу!

– Что вы, миссис Джин… – начала было Микаэла, но старушка, жестом остановив ее, попросила:

– Лучше дай мне свою руку!

Когда Микаэла выполнила просьбу, Джин накрыла ее руку своей и прошептала:

– Запомни мои слова, дорогая: твои руки возвращают людям здоровье, я не раз чувствовала это на себе, когда ты ко мне прикасалась. Господь даровал тебе поистине чудесную способность! Недаром тебя называют «Чудотворная леди». Не позволяй недругам запугать тебя, лечи людей, как бы тебе ни пытались помешать!

Микаэла покачала головой.

– Единственный дар, которым наградил меня господь, – медицинское образование, – ответила она. – Пожалуйста, миссис Джин, выпейте лекарственный отвар, иначе вы совсем лишитесь сил!

Она хотела встать, но старушка удержала ее и торопливо продолжила:

– Ты можешь скрытничать сколько угодно, но меня не обманешь: у тебя действительно есть дар исцеляющего прикосновения. Таким же даром обладала моя мать, она говорила, что ее руки направляет сам господь. Запомни мои слова – не поддавайся осуждению невежд, лечи людей! – Задыхаясь от волнения и слабости, Джин откинулась на подушку и улыбнулась Микаэле. – Ох, кажется, мне и впрямь надо немножко отдохнуть, голубка! Принеси-ка водички попить!

– Сейчас, милая.

В полном смятении Микаэла поднялась и торопливо направилась к шкафу. Откуда Джин знает о том, что она может исцелять прикосновением? Это очень, очень странно! Ведь она уже так давно не пользовалась своим даром…

Вынув из шкафа глиняную кружку с электуарием, прописанным старушке доктором Джеймсом, Микаэла добавила в него несколько капель настоя наперстянки, потом зачерпнула деревянной чашей воды из ведра и вернулась к больной. Утолив жажду, Джин приняла электуарий и тотчас забылась тяжелым сном, а Микаэла села возле нее и снова погрузилась в размышления.

Джин права: ни одно лекарство на свете не может вылечить от недуга, имя которому старость. Ибрагим считал, что врач в таких случаях бессилен. Бедный Ибрагим… Он говорил, что иногда самое разумное, что может сделать врач, это не делать ничего – или почти ничего. «Врач должен знать пределы своих возможностей и распоряжаться ими с осторожностью, – любил он повторять. – Кто знает, как далеко простирается милость господня? Может быть, иногда смерть, избавление от страданий и есть его милость?»

Микаэла в который раз пожалела, что ее мудрого мужа больше нет рядом. Его сразила та же болезнь, которой страдала Джин, и он тоже приготовился к смерти, а вот Микаэла оказалась совсем неготовой к этой потере…

Она снова вспомнила слова старушки о ее целительном даре. Микаэла обладала им от рождения и всегда с радостью ощущала в себе его чудесную силу – словно теплая волна, пробежав по ее телу, концентрировалась в кончиках пальцев. Но после того, как ее обвинили в колдовстве, этот дар стал ее пугать, и она сознательно решила избавиться от него, не допускать появления таинственной силы. Теперь у Микаэлы уже не было уверенности, что дар все еще с ней, а страшное воспоминание о судилище в Италии отбивало всякое желание это проверить.

Микаэла сморгнула набежавшие слезы: она не могла последовать совету Джин, не могла идти туда, куда направляло ее Небо. Годами она сознательно подавляла в себе целительную силу и со временем совсем перестала ее чувствовать. На смену теплому прикосновению целительницы пришло уверенное прикосновение опытного врача…

Молодая женщина закрыла лицо руками и залилась слезами, оплакивая умиравшую Джин и свою несчастную судьбу. Милая Джин ошиблась, и Дайрмид Кемпбелл тоже, потому что ее чудесный дар перестал существовать.

Незаметно проскользнувший в палату Дайрмид наблюдал за Микаэлой из темного уголка возле двери. Еще днем горец услышал от послушниц, что леди Микаэла останется на ночь дежурить возле больных, и решил поговорить с ней еще раз. Он надеялся, что новый разговор окажется более миролюбивым и плодотворным.

При свечах лицо Микаэлы казалось удивительно безмятежным и прекрасным. У Дайрмида захватило дух – в черном одеянии, напоминающем монашеское, с белым покрывалом на голове, она и впрямь походила на святую! Он вдруг представил ее с распущенными волосами, струящимися по плечам, как лунный свет, и ему страстно захотелось увидеть ее такой…

Что за странные мысли! Дайрмид нахмурился: ему нельзя отвлекаться, главное сейчас – во что бы то ни стало поговорить с Микаэлой, но только без свидетелей. Наверное, более удобный случай представится, когда она выйдет из палаты. Не стоит спешить! Днем он только напугал ее, ничего не добившись, и теперь нужно исправить ошибку. Нужно убедить эту женщину, что он не сумасшедший и искренне верит в ее удивительные способности.

Если бы только она могла понять, почувствовать сердцем, как нужна ее помощь его несчастной племяннице. А еще бы ему хотелось, чтобы Микаэла помогла его сестре Сорче, кроткой страдалице, у которой дети умирали один за другим вскоре после рождения. Ах, Сорча, Сорча! Живя со своим мужем Ранальдом Максуином в замке Глас-Эйлин, она снова ждала ребенка. Сможет ли Микаэла помочь ей своим целительным прикосновением или хотя бы облегчить ее страдания? Да и захочет ли?

Увы, у Дайрмида было слишком мало времени на уговоры. К тому же красноречие не относилось к числу его достоинств, он привык действовать с прямотой и напором воина. Неудивительно, что Микаэла так испугалась! Сорча могла бы дать ему дельный совет, как тактично и убедительно изложить свою просьбу, но она была далеко и не знала о его планах…

Внезапно Микаэла закрыла лицо руками, ее плечи содрогались от рыданий. Пораженный и встревоженный, Дайрмид хотел броситься к ней, чтобы успокоить, помочь, однако опомнился и остался на месте: так он только опять ее напугает.

Послышались шаги – в палату вошли две юные послушницы. Микаэла торопливо вытерла заплаканные глаза и поднялась навстречу девушкам. Дайрмид затаился. Вполголоса поговорив о чем-то с товарками, молодая женщина сняла с гвоздя плащ и пошла к двери. Горец вжался в стену. Скользнув по нему невидящим взглядом, Микаэла вышла на залитый лунным светом двор, и Дайрмид с облегчением вздохнул: она его не заметила, хотя прошла на расстоянии вытянутой руки.

Это был удобный случай поговорить с Микаэлой без свидетелей, сделав вид, что встреча произошла случайно. Стараясь не шуметь, он тоже выскользнул во двор – и чуть не выругался от досады: несмотря на поздний час, по двору в часовню шествовала группа монахов, один из которых остановился рядом с Микаэлой.

Спрятавшись в темной нише, Дайрмид не сводил с нее глаз. Обменявшись с монахом несколькими фразами, она быстрым шагом двинулась к небольшому зданию, где, по-видимому, находились жилые помещения. Дайрмид немного подождал, и в одном из окон на первом этаже сквозь щели в ставнях забрезжил тусклый огонек. Так вот где она живет!

Дайрмид горько усмехнулся, подумав, как низко он пал. Следить исподтишка, красться в темноте – это претило его прямой и честной натуре, он предпочел бы действовать открыто. Но Микаэла не оставила ему другого выхода. Эта женщина толкала его на поступки, которые раньше могли присниться ему только в страшном сне: сначала он вымаливал у нее чудо, а теперь выслеживает ее, словно влюбленный юнец…

Господи, ну почему, почему она упрямится?! Вдруг он вообще не добьется успеха в таком важном для него деле? Что ж, если не останется ничего другого, он пойдет напролом, и будь что будет!

Закрыв за собой дверь, Микаэла угольком из жаровни зажгла свечу и поставила ее на маленький столик между узкой кроватью и резным деревянным сундуком с книгами и одеждой. Несмотря на усталость, спать ей совсем не хотелось: она была слишком взволнована событиями прошедшего дня. Микаэла подошла к полукруглому окну, выходящему в больничный сад, и распахнула ставни. В комнату хлынул мертвенный лунный свет и холодный воздух. С наслаждением вдыхая его бодрящую свежесть, молодая женщина вдруг почувствовала, что в ее душе созрела наконец решимость бросить все это и уехать. Давно пора! Только упрямое желание получить разрешение на врачебную практику заставляло ее терпеть унижения и обиды. Но теперь хватит!

Ее обуревало желание действовать. С чего начать? Прежде всего – написать письмо старшему брату Гэвину, чтобы он прислал ей сопровождающих. Но для этого надо знать, куда писать… Где его последнее письмо?

Микаэла встала на колени перед сундуком, подняла крышку – и по комнате распространился запах хвои, напомнив о сосновых рощах солнечной Болоньи. После смерти Ибрагима молодая вдова продала дом со всей мебелью и книгами и выехала на родину, захватив только этот сундук, в котором она держала немногие оставшиеся у нее вещи. О, сундук хранил столько воспоминаний!

Смахнув непрошеную слезу, Микаэла опустила руку в его объемистое чрево, любовно погладила завернутые в шелк хирургические инструменты, аккуратно сложенные платья и сорочки, пересыпанные сухими розовыми лепестками, маленький ларец с драгоценностями, несколько книг в кожаных переплетах. Сколько раз она под мудрым руководством Ибрагима проштудировала каждый том! На глаза опять навернулись слезы. Бедный Ибрагим, учитель и защитник, ей так его не хватает…

Увы, слезами горю не поможешь, надо научиться жить без Ибрагима и его мудрых советов. Тяжело вздохнув, Микаэла открыла серебряную шкатулку и отыскала самое последнее из писем, написанных по-французски красивым четким почерком брата. Манера писать как нельзя лучше отражала характер Гэвина – умного, надежного и несуетного человека.

Повернув к свету пергамент и быстро пробежав его глазами, она вдруг наткнулась на имя лэрда, охранявшего Глас-Эйлин, – его звали Ранальд Максуин. Этот Максуин вел себя очень странно: когда Гэвин попросил его покинуть замок, он отказался это сделать. Тогда ее брат послал морем в Глас-Эйлин небольшой отряд, но люди Максуина убили командира, и отряд отступил.

Гэвин писал: «Я послал Ранальду Максуину письмо с требованием освободить замок, пригрозив, что иначе приду туда сам и выставлю его вон. К сожалению, пока я не могу этого сделать, потому что сейчас постоянно нужен королю, но я очень надеюсь, что Максуин испугается королевской немилости и уступит».

Микаэла снова перечитала это место. Не хватает только, чтобы Гэвин рисковал своей жизнью из-за замка где-то на краю земли, который значил для нее так мало! Не лучше ли ей совсем отказаться от права на Глас-Эйлин, чтобы жажда обладать им не заставляло одних мужчин проливать кровь, а других – предлагать руку и сердце совершенно незнакомой женщине?

Снова пробежав глазами письмо, она попыталась найти хотя бы какое-то упоминание о том, где Гэвин находится. Но нет, брат написал только, что королевский лагерь стоит у границы, а сам он не сможет поехать в Глас-Эйлин еще в течение нескольких недель, если не месяцев.

Микаэлу охватило смятение: как найти Гэвина, сколько на это уйдет времени? Тяжело вздохнув, она убрала письмо, закрыла сундук и поднялась. Пожалуй, сейчас она уже ничего не надумает, и лучше лечь спать: ведь, говорят, утро вечера мудренее.

Сняв вдовий платок и накидку, Микаэла отстегнула красивую золотую брошь старинной работы, украшенную маленькими гранатами и сапфирами. Брошь эту много лет назад подарили ей Гэвин и его жена Христиана, и она стала для нее символом отчего дома, безопасности и любви, своего рода талисманом.

Молодая женщина положила брошь на стол и снова вздохнула – золотому талисману придется изрядно постараться, чтобы помочь ей вновь обрести дом, безопасность и сердечную привязанность…

Сбросив с себя траурное верхнее платье из черной шерсти и нижнее саржевое, тоже черное, Микаэла осталась в одной кремовой шелковой сорочке с узкими длинными рукавами да кожаных башмаках. Все движения молодой женщины были плавными и размеренными, но на душе у нее было неспокойно. Как известить брата? Может быть, следует послать не к Гэвину, а к Христиане в Кинглэсси и у нее попросить в сопровождающие кого-нибудь из слуг? Задумавшись, молодая женщина распустила заколотые возле ушей косы и стала расчесывать их пальцами. Волосы упали ей на плечи длинными светлыми прядями.

Внезапно она услышала глубокий звучный голос.

– Микейла, подойдите к окну! – позвали ее по-гэльски.

Вздрогнув от неожиданности, она обернулась и обомлела: с улицы в окно заглядывал Дайрмид Кемпбелл.

– Микаэла, – повторил он по-английски, – откройте мне!