Король драконов

Глава двадцать восьмая О НОЧНОМ ГОСТЕПРИИМСТВЕ

— Помогите!

Призыв шел приглушенно и невнятно, с непонятно какой стороны и дальности. Причину я поняла, когда подъехала ближе. Неподалеку от дороги замерла съехавшая телега. Впряженная лошадь тянулась к траве, но мешал хомут, и она недовольно всхрапывала. Верх телеги был затянут серым рядном, а между колесами торчал обтянутый штанами чей-то зад. Призывы о помощи доносились именно оттуда.

— Доброго дня, — поздоровалась я с задом, хотя дню оставалось уже немного: солнце почти коснулось краем верхушек деревьев на дальней горе.

Впряженная лошадь вздохнула в ответ и переступила вбок, сдвинув телегу.

— Ай! — Слегка придавленный колесом хозяин зада был вынужден вылезть на белый свет и оказался дородным мужчиной в годах. Богатую одежду с золотой вышивкой не очень испортили даже свежие зеленые и коричневые пятна — следы от травы и смазывающего колеса дегтя. На наш маленький отряд он глянул совершенно безумным взглядом и глубоко вдохнул. — Помогайте!

Мышак тревожно затанцевал, Воротник попятился. Только впряженная в телегу лошадь спокойно дернула ухом. Видно, к этим крикам она давно привыкла. Звал он на помощь нас или от нас же искал спасение, понять было сложно.

— Чем помочь? — спросила я, чтобы он стих. Зря старалась. Следующий выкрик, может, и был ответом, но тише от этого не стал.

— Разорили! Ограбили! Убили! Предали!

Для ходячего мертвеца он был чересчур шумным и суетливым. Наконец-то вроде меня заметив, он начал скакать перед Мышаком и махать руками. Из потока его речей я успела понять, что его все бросили, предали и никто не любит — в общем, все, что он крикнул в первых трех словах, но более подробно. Он ехал, ехал, а потом эти предатели охранники его бросили и умчались, а недавно вернулись и проскакали мимо — наверно, издевались.

— Так это ваша стража — четверо конных? — попробовала я догадаться.

Да-да, эти трусы были его стражей. И ради чего он платил им по десять золотых в месяц? Чтобы они его вот так вот вдруг бросили?

— Печально, — посочувствовала я чужому горю. — А чего они все-таки испугались? Кричали про какого-то Серого Гнома…

Для своей толщины он был поразительно прыток. Я еще договаривала «гном», а его зад снова торчал перед телегой — не успела я даже моргнуть. Ну что тут сказать — почему-то я примерно такое и ожидала. Снова зазвучали крики о помощи.

— Ну хорошо, спокойной ночи, — сказала я на прощание, когда не смогла выманить крикуна из укрытия, и тряхнула поводьями.

— Помоги-ите! — Этот призыв я уже слышала, но теперь он кричал, повиснув на уздечке Мышака. И как он только успевает?

— Чем помочь?

Из дальнейшего бормотания стало ясно, что я вполне могу его спасти, защитить и довезти до села его самого, телегу и лошадь. А он за это меня озолотит и будет благодарен всю жизнь. На озолочение толстяк выделил три золотые монеты.

— Не выйдет, — опечалила я телеговладельца. — Я не охранник, а Странствующая. Я пою песни.

— Спой мне, я тебя нанимаю, — мгновенно предложил крикун. — Петь будешь до первой деревни в Светлом Королевстве. Обожаю искусство!

— Не выйдет, я еду в другую сторону.

И тут крикун и трус преобразился, превратившись вторговца. Даже движения стали какими-то мягкими, кошачьими, в глазах что-то сверкнуло.

— Тогда одна ночь, госпожа Странствующая. Я нанимаю тебя на одну ночь, и с рассветом мы расстанемся, пойдем в разные стороны.

— Да что вы там себе возомнили! — оскорбленно начала я, — Я Странствующая! Я только пою!

— Нуда, и я об этом. — Толстяк совершенно не расстроился, — Ну как, по рукам? Один золотой с меня!

Публика священна. Даже если состоит из одного хитрого крикливого труса.

— Хорошо, — со вздохом согласилась я, уже точно зная, что добром все это не кончится. Но, с другой стороны, в первый раз, что ли?

Последний луч заходящего солнца успел упасть на наше рукопожатие. Толстяк был доволен. Пышкун — простой странник, никакой там не купец и не торговец, так он уже успел представиться, — тут же нырнул под покрывающую телегу тряпку. Не успела я и опомниться, как возле телеги появились две палатки — для самого путника и его теперь уже сбежавшей охраны. Так же быстро он натаскал сухих веток, развел костер и вскипятил воду. Потягивая горячий настой и сидя на мягкой подстилке перед костром, я уже не могла понять, почему так плохо относилась к такому замечательному и заботливому человеку. Воротник дремал рядом. Пышкун просто лучился добротой, через слово спрашивал, что мне нужно, пытался шутить. Мне почти стало совестно. Но тут за спиной что-то с шумом упало. Пышкун переменился в лице. Я огляделась. На телеге сидела большая серая птица. Странная какая-то. Она пристально поглядела на Пышкуна и хрипло крикнула.

Я ухватила рванувшегося Воротника за загривок.

— А ну кыш! — кинулся на незваного гостя с палкой Пышкун. Птица беззвучно снялась с телеги и исчезла. Толстяк надолго замер, глядя ей вслед, потом медленно повернулся. — Летают здесь всякие, еду воруют, — Он пытался улыбаться, но не мог стереть застывшую на лице гримасу.

— Понятно. — Я в очередной раз донесла к своему лицу ложку, но сунуть ее в рот не смогла: Воротник с Мышаком с опаской следили за моей рукой. Я вздохнула и опустила руку.

— Точно есть не будете? — спросила я скорее уж у всех, включая кобылу Пышкуна. Все одинаково попятились.

Когда простой путник хлопотал по лагерному хозяйству, я тоже решила поучаствовать. Нашла среди извлеченных им вещей мешок с какой-то крупой, быстро повесила над огнем котелок и щедро бросила в закипающую воду три горсти пшена — так я думала. Пышкун всего этого не заметил. Когда в котелке забулькало варево, я бросила веточку укропа и щавеля для вкуса, уже потянулась за солью, но вовремя остановилась. В котелке пучилось и лезло наверх какое-то бурое месиво. Я попробовала мешать ложкой, но быстро сдалась и сняла свое творение с огня — от беды подальше. Тем более что оно уже было готово. Наверное. Но пробовать получившееся почему-то не хотелось.

— Это? — Пробегавший мимо Пышкун остановился, задумчиво перебрал в пальцах зерно из мешка и пожал плечами, — Не помню. Может, клопов распугивать?

Пышкун побежал дальше. Я еще раз глянула на свою стряпню. Лучше она не стала. И пахла не очень.

— Попробуешь? — с надеждой спросила я у Мышака. Тот искоса глянул и на всякий случай отошел подальше. Зато остался неосторожно задремавший рядом Воротник. Я медленно понесла ложку к его пасти. Вернее, клюву. Когда до носа Воротника оставалось всего несколько пядей, дракончик тревожно завозился и заворчал. Я быстро убрала ложку подальше.

— Может, гномы в этом гвозди калят? — предположил Пышкун, поглядев на ложку. Но пробовать тоже отказался. Я потратила еще немного времени, уговаривая Мышака, но тот был тверже камня. Даже густо посоленную горбушку с крохотной кучкой каши он брать отказался. К спящему Воротнику я попробовала пододвинуть немного каши на плошке, но тот просто откатился в сторону, не просыпаясь. «Ну и ладно!» — решила я и перешла к делу.

— Так что вы желаете услышать?

Пышкун почему-то упорно сопротивлялся. Он все предлагал просто посидеть у костра, поговорить, но я была полна решимости спеть и отправиться спать.

— Песню, говорите? — Пышкун не переставал дергаться и прислушиваться. — Ну спойте что-нибудь.

Я решила исполнить что-нибудь веселое, чтобы публика перестала дрожать и озираться. И остановилась на песне о Дроке на ярмарке. Старая забавная история зазвучала у костра.

— «…Осенняя пора пришла, пшеница колосится. Над ярмаркой в Больших Лугах кричат протяжно птицы…»

Песню Пышкун принял вроде бы хорошо. Кивал, поддакивал, стал меньше озираться, пару раз хохотнул над невзгодами Дрока. Но позже, когда Непуть стал вовсю получать за свой обман, Пышкун закручинился и начал гмыкать, ерзать и грызть ногти. Интерес у публики был безвозвратно потерян.

— «…И вот истории урок для вас, мои ребята. Коль слово дал, тогда держись — навеки клятва свята!»

Пышкун внимательно поглядел на звезды, к чему-то прислушался и подскочил.

— Кгм… Да… Я отлучусь ненадолго, а вы здесь пока посидите, хорошо?

— А как же песня? Там еще Непутя в перьях вывалять должны, — растерянно спросила я.

— А вы ей допойте и новую начните! — Пышкун кивнул на свою кобылу. — Сколько она, моя Беляночка, меня выручала в странствиях, сколько служила — надо ее хоть песней отблагодарить! Только вы уж, пожалуй, не молчите, пока я не вернусь. А то закручинится Каштанка, есть перестанет.

— Так Каштанка или Белянка? — спросила я уже вслед Пышкуну.

Все с той же небывалой ловкостью он уже выдернул из телеги какой-то сверток и сделал пару шагов к деревьям.

— Две песни Каштанке, две Белянке. Да, вы уж за вещами пока приглядите, а то по лесу всякие шляются. И друзья мои могут подойти, вы уж их не обидьте, — бросил тот на ходу и исчез в зарослях, даже веточка не хрустнула.

Я с сомнением поглядела на Каштанку-Белянку. Смирная кобылка щипала траву и изредка вздыхала. Да… лошадям на заказ я еще не пела. Махаганцам — пыталась, вампирам — начинала, домовому — исполняла, коровам — тоже было. Да…

— Знаешь что, а ведь ты как раз из моей теперешней публики — ни убавить ни прибавить, — сказала я кобыле и потянулась к мешку за инструментами, — Ну и ты слушай заодно.

Задумчиво жующий какой-то куст Мышак равнодушно махнул хвостом. Воротник безмятежно спал, иногда дергая клювом.

Кобыла со многими именами оказалась приятным слушателем. Она просто щипала траву, иногда поднимая голову, поглядывая на меня, и пламя костра рождало отблески в ее глазах. Я спокойно допела песню о Дроке и задумалась о следующей.

— Пы-ышку-у-ун! Пора-а-а! — вдруг заунывно сказал кто-то из темноты.

Мышак тревожно всхрапнул и вгляделся во мрак. Кобыла не повела даже ухом.

— Отлучился он, — приветливо сказала я непонятно кому. — Вы подождите у костра, он скоро вернется.

Тоненький смешок раздался в ответ, и через миг непонятная фигура объявилась по ту сторону костра. Незнакомец по-хозяйски огляделся, подобрал и понюхал лежавший рядом мешок, что-то подхватил с земли, поднес ко рту, но бросил.

— Доброй ночи, — поздоровалась я.

Незнакомец снова хихикнул. Что-то ему было очень весело.

— И давно Пышкун ушел? — не очень вежливо поинтересовался пришелец, наклонившись до земли и со свистом вдыхая воздух. Весь он был какой-то темный и расплывчатый, не поймешь во что одетый и какого возраста.

— Давно уже. Да вы посидите, отдохните пока у костра, — снова предложила я.

— Некогда мне отдыхать, — пробормотал незнакомец. Ни тебе поздороваться, ни тебе назваться. О вежливости он если и слышал, то давно и немного.

— Вы, наверное, друг Пышкуна? Он говорил, что вы подойдете. Ждать просил.

— Друг его неподалеку дожидается. — Казалось, пришелец говорил больше сам с собой, чем со мной. — И так просто он в этот раз не откупится. Аты храбрый, не боишься.

— Чего бояться? — удивилась я.

— И то правда, — заявил чужак, склонился до земли и вдруг звонко чихнул. — Снова огненной травой следы посыпал, — досадливо заявил он, когда продышался. — Ну ладно, живая душа, раз уж попалась, пойдешь со мной.

— Не надо никуда идти, — довольно мирно предложила я, но незнакомец не послушался.

Он по-хозяйски обошел костер, потянулся к моей руке, ухватился за браслет и тут же отскочил с испуганным визгом.

— Жжет!

— Уголек закатился? — посочувствовала я.

Пришелец помахал рукой, пригляделся ко мне повнимательней и вдруг мелко задрожал.

— Чур меня! Чур! Не хотел обидеть!

— Ладно, я не обиделась, — Какие еще могут быть нравы в Ничьих Землях, кроме простых и диких? — Да вы садитесь, подождите Пышкуна.

Чужак быстро плюхнулся наземь и замер, не сводя с меня взгляда. Хорошо, что я переоделась. Хоть перестали обзывать меня Серым Гномом.

— Есть хотите?

Он мгновенно зачерпнул рукой из котелка.

— Обожжетесь! — испугалась я.

Чужак тут же разжал пальцы и выронил кашу себе на колени.

— Едой бросаться негоже, — покачала я головой, и пришелец тут же повалился мне в ноги:

— Я без умысла, пощадите!

— Ладно, ладно. — Я поспешила его поднять, но незнакомец отскочил от первого прикосновения моих рук, подхватил с земли кашу, быстро запихал ее себе в рот пополам с травой и снова замер у костра. Двинул челюстью пару раз и начал медленно зеленеть.

— Ну как, вкусно? — с надеждой спросила я.

— У-у-у ммм… — Он, как смог, изобразил полный восторг — даже схватился руками за горло.

— Хотите я вам спою? — предложила я, чтобы облегчить ему трапезу.

— Дддда! — Одновременно он кивал изо всех сил.

— Какую песню?

— Ддддд… — начал он по-новой, слова увязли в каше, но на пальцах он показал, что целиком доверяет моему художественному вкусу и выбору.

— Вам плохо? Помочь? — Выглядел он неважно.

— Не извольте гневаться! Нет! Да! Виноват! — Изо рта пышкунского друга выпал ком каши. Пришелец ловко подхватил еду ладонью и запихал обратно.

— Хорошо. А вы пока ешьте, ешьте, раз нравится!

— Ага! — Только что расправившийся с первой порцией гость тут же захватил вторую — поменьше. Правда, в рот он ее положил куда медленнее — наверно, растягивал удовольствие.

— Вот и хорошо — хоть кому-то понравилась! — обрадовалась я и укоризненно глянула на Мышака. Тот хладнокровно махнул хвостом. Воротник до сих пор не проснулся.

Песню я уже выбрала. Забавную, шуточную, о Маленьком Герое. Арфа была наготове уже с первой песни.

— «Скребется коготь в дверь в ночи. За лесом кто-то воет. Воспряло зло под сенью тьмы, и буря небо кроет. Но страх отбрось, мое дитя. Забудь о зле и боли. Ведь весть летит, как птах в ночи, о Маленьком Герое.

Он ростом, может, невелик и не внушает трепет, но меч остер и грозен крик, когда врага он встретит. И если зло скользит в ночи и жаждой крови полно, то рядом скоро зазвучит зов маленького горна. И убегает вверх паук, бросая паутину, и водяной, большой лягух, ныряет глубже в тину…»

Я пела и видела, что второй раз подряд не прочувствовала публику. Гость бледнел и зеленел, вздрагивал и трясся, но слушал и продолжал раз за разом зачерпывать кашу. Правда, уже не рукой, а каким-то кривым ножом. Помещалось на него немного, но незнакомец особо и не расстраивался, катал во рту каждый кусочек каши и глотал с явной неохотой — наслаждался. Может, и самой попробовать? Нет, наверно, не стоит. Гостю тогда меньше достанется.

— Ну как? — спросила я, закончив приключения Маленького Героя счастливой победой над тремя злыми осами. Пышкунский друг тут же закивал и чуть не порезал себе щеку. Но по всему было видно — ему очень понравилось. Дергался? Дрожал? Да ничуть не больше других, встреченных мною за день, — может, в Ничьих Землях так принято. Главное, чтобы не сбежал. — Ой, а что же это я такая невежливая, надо же назваться, — укорила я себя.

— Черный Нож, — мгновенно выпалил чужак.

— Очень приятно. А меня зовут…

— Не надо! Прошу! — Черный Нож побелел и затрясся еще больше. — Мое при мне, чужого не надо!

— Ну хорошо, — чуточку озадаченно отозвалась я, — Что-то Пышкун и правда долго не идет. Может, еще одну песню? И добавки? Вы себя хорошо чувствуете?

Чувствовал себя Черный Нож хорошо — по крайней мере, так он мне сказал. Может, зеленый — это его обычный цвет, а имя дали за что-нибудь другое. Кашу я насыпала ему в плошку и задумалась, подбирая следующую песню. И тут Мышак снова всхрапнул.

— Чего расселся, — донесся из темноты недовольный голос, — Забыл, зачем посылали!

— Кхе! Кхм! Кхгум! Нннет здесь его, — быстро прожевав, проглотив, подавившись и откашлявшись, отозвался Черный Нож. При этом он сильно кривил лицо и шевелил руками. Может, у него падучая? Бедненький!

— Так пошли искать!

— Ннне могу. Кашу ем. Песни слушаю. — От гримас и судорог Черного Ножа прямо-таки качало.

— Песни он слушает! Кашу ест! Обжора! — В освещенный круг по-хозяйски шагнул еще один… Человек? Орк? Непонятно. Черный Нож уже перестал расплываться и теряться в тенях, сидел себе смирно и жевал кашу, а вот вновь объявившийся и струился, и менялся, и плыл, как густой красноватый клуб дыма. Не пойми кто тоже оглядел вещи, пнул мимоходом какой-то мешок и отвесил Черному Ножу хорошую затрещину.

— Что, толстяк опять удрал? Снова стражника за себя оставил?

— У-у-у! Ммм! — Черный Нож явно хотел что-то объяснить другу, но не понимал как.

— Хватит рассиживать, лодырь! Хватай дурака — и пошли! Хозяин разберется!

— Для начала — доброй ночи!

Если в Диких Землях бродят одни невежи и грубияны, то я должна стараться за всех. Второй оглянулся на меня мельком — лишь сверкнули огнем глаза — и снова обратился к Ножу:

— Пошли, кому говорю!

— У-у-у! Ммм! — Нож слабо махнул рукой в мою сторону.

— Что?

— У-у-у! Ммм!

Теперь второй пришелец соизволил повернуться ко мне. Я встретила его твердым взглядом. Пришелец презрительно хмыкнул, снова повернулся к товарищу, но почти сразу замер.

— Он что, нас видит?

— У-у-у! Ммм! — Просто удивительно, как умел выражаться Черный Нож всего лишь парочкой звуков и сложными фигурами из пальцев.

— Э-э-э… ммм… — Второй повернулся ко мне, вгляделся и точно так же замычал, задергался и затрясся.

— И вам плохо? — Я тут же перестала сердиться на грубияна. Ну конечно, он тоже болен! У него тоже падучая! — Да вы садитесь, садитесь скорей, каши попробуйте!

— У-у-у! У! — Черный Нож горячо поддержал мое предложение. Поесть каши, послушать песни — ну что может быть лучше глубокой ночью в лесу?

— Нет! Не руками! — уже привычно остановила я тянущего к котелку свою пятерню второго гостя. Он тут же послушно замер, дождался своей плошки и даже добыл что-то вроде ложки из-за пояса.

— А вы тоже — к Пышкуну? — Как раз в этот миг он положил в рот первую порцию каши, и последовавшие судороги можно было истолковать по-всякому: он мог кивать в ответ, дрожать от удовольствия или просто переживать очередной приступ. Во время колыханий он успел проглотить немного каши, тут же закашлялся и начал зеленеть. Я решила не переспрашивать. Черный Нож вовсю что-то шептал на ухо своему знакомому и через слово плевался кашей.

— А вас как зовут? — решила я продолжить знакомство.

— Красный Нож, — Во время ответа у него изо рта выпал кусок каши, но он вроде бы и не заметил.

— Ой, вы что, братья?

Ножи дружно закивали.

— А меня зовут… Или лучше не говорить? — решила я на всякий случай уточнить.

Да, знать мое имя два Ножа не хотели.

— Ну и ладно! Где же этот Пышкун запропал?

— Ничего! Мы никуда не торопимся! — хором заявили братья.

— Так вас же кто-то ждет?

— Нет-нет!

— Вам скучно?

— Нет-нет!

— Еще каши?

— Нет-нет! — с разбегу ответил Черный Нож, но тут же получил локтем в бок от красного брата и замолчал. Они недолго пошептались. До меня донеслись только какие-то обрывки «разделивший хлеб», «пальцем не тронут». Потом братья хором попросили добавки.

— Вот и хорошо! Так вся каша и разойдется! — обрадовалась я. Ножи глянули на котелок и заскучали.

— Песню? — предложила я.

Братья дружно глотнули.

— Смелее, смелее, подпевайте! — ободряла я всех троих, но они больше налегали на кашу. Только Серый Нож пытался хоть что-то бормотать, но стеснялся. Да, их было уже трое. Серый Нож объявился чуть позже, когда котелок опустел уже на треть. Он тоже покричал из темноты, пошарил у телеги, тоже вышел и надавал затрещин братьям, а потом соизволил заметить меня. Я как раз выбирала следующую песню. Серый Нож поговорил с братьями, побледнел и вскоре наперегонки с другими глотал кашу. Петь мне уже надоело, а Пышкун не появлялся.

— А чем вы занимаетесь? — решила я расспросить поздних гостей, но братья отвечали невнятно и уклончиво. Может, были слишком заняты кашей. Я только поняла, что они много странствуют, разговаривают с путниками и приносят известия. Гонцы? Нет, не гонцы. Братья даже слегка обиделись, особенно Серый Нож. Или не Серый? Я начинала их путать. Чем меньше каши оставалось в котелке, тем больше братья обретали одинаковый слабый зеленый цвет. Дрожали и заикались они тоже одинаково. Все болеют! Бедненькие!

— А Пышкун вам очень нужен?

— Нужен, нужен, в этот раз не откупится, — оживился один из братьев. — Хозяин его заждался!

Два других Ножа дружно ткнули его локтями в бока.

— Какой хозяин? — заинтересовалась я, но братья глядели мне за спину. Я оглянулась. У телеги копошилась синяя тень.

— Засиделись, лодыри, — недовольно начала она. — Вот вам хозяин задаст!

— Синий Нож, не так ли? — оборвала я речь пришельца. — Садись и ешь, каша стынет.

Озадаченный чужак замолчал. Дальше все пошло по-накатанному. Переговоры с братьями, опасливый шепот: «Я тоже не сразу понял, он это!» — и очередной едок у костра. Петь я больше не хотела.

— А хотите, я добавку сварю? — предложила я, когда заскребли ложкой по дну котелка. Братья призадумались.

Но тут ударил порыв холодного ветра, задул огонь. Через миг пламя снова вскинулось над костром, но было уже каким-то белесым и призрачным. Большая серая птица села у костра, хрипло закричала и глянула на меня красным глазом.

— Хозяин идет! — хором сказали братья и выглядели при этом очень нерадостно.

В темноте за их спинами ширилось мертвенное сияние. Зацокали копыта. Мышак и пышкунская кобыла испуганно ржали за моей спиной. Я не оглядывалась. В сиянии кто-то появился! К костру двигался конский скелет с горящим в глазницах зеленым огнем. А на этом скелете сидел…

— Бездельники! Лодыри! Чего расселись? — начал уже знакомые речи всадник.

— Серый Гном! — восторженно вскрикнула я, шагнув вперед.

Сидящая в седле коренастая фигурка в сером могла быть только гномом, больше никем. Так вот он какой! Обтягивающая череп кожа, широкий оскал, зеленый огонь в глазах, очень худые пальцы, сжимающие уздечку. Я сделала шаг вбок, подальше от пламени костра. Нет. И отсюда непохож. И меня с ним путали? Да где были их глаза?

Серый Гном наблюдал за мной с явным недоумением.

— Это кто? — шипящим, вызывающим дрожь голосом поинтересовался он у братьев. Ответное мычание ему ничего не пояснило, но обо мне он пока решил забыть.

— Опять упустили Пышкуна, обжоры? Расселись здесь? — Птица прыгнула гному на плечо и начала о чем-то хрипло ябедничать, — Песни здесь распеваете? — Гном начинал не на шутку свирепеть.

И тут братья повели себя недостойно. Мычанием, кивками, несмелыми знаками они во всем обвинили меня. Зеленое пламя глаз снова уставилось на меня.

— Да кто ты такой, храбрец?

— Я не храбрец, — возразила я.

— Ну герой.

— Я не герой.

— Так кто же ты?

Ну вот, среди невеж Диких Земель нашелся хоть кто-то воспитанный. Хоть и не совсем.

— Для начала полагается назваться самому. — Будь что будет! Пусть сердятся, пусть обижаются, но должен их хоть кто-нибудь научить. А то попадут ненароком в Светлое Королевство и будут там хуже неотесанных горных троллей.

Первые уроки вежливости пришлись гному не по нраву. Он затрясся, зашипел, но все-таки ответил:

— Я — гибель твоя! Твоя вечная мука! Твой страх и судьба! — Вместе с шипением его голоса налетел холодный ветер.

— Приятно познакомиться. Большая честь! Очень рада! Ну а меня зовут… — И тут ветер сорвал плохо закрепленную накидку у меня с головы.

— Кустоголовая! — не своим, не шипящим, а визжащим голосом закричал Серый, скатился с конского скелета и рванул в темноту. Его скакун повернул голову, вопросительно скрипнул и пустился следом.

— Грубиян, — проворчала я вслед.

— Кустоголовая! — обреченно повторили братья вразнобой и, когда я перевела на них взгляд, заявили хором: — Мы ели у твоего костра! Гости святы! Это все он!

— Чего? — растерянно спросила я. — Слушайте, а это точно был Серый Гном?

— Он!

— А с ним там ничего не случится? Может, упадет где-нибудь, руку-ногу вывихнет… Вы бы проследили!

— Я пойду! — тут же вскочил один из братьев и робко добавил: — Можно?

— Можно, можно.

Непонятно какой Нож исчез в ночи. Остальные братья с тоской глядели ему вслед.

— Сам он, может, и не справится, — задумчиво начал один, будто случайно глядя на меня.

— Ну так помогите ему! — Иногда я совершенно не понимала этих мужчин. Имена из них приходится тянуть чуть ли не клещами, а вот без моего позволения уйти не могут.

Ножи тут же кинулись следом.

— Слушайте! Так, может, Пышкуну передать чего? — запоздало крикнула я в ночь.

Мне ответила тишина. Костер загорелся прежним пламенем. Как меня в последнее время только не обзывали! И так оденусь, и этак — все равно с кем-то путают. Не Серый Гном, так Кустоголовая. Может, волосы перекрасить? Чары помешают. Прическу поменять? Как бы хуже не вышло… Я еще недолго посидела у огня, побренчала для себя на арфе и отправилась спать в палатку. После ночевок на плаще и охапке веток в палатке оказалось просто чудно как хорошо и удобно. Я уснула почти мгновенно.

— В телеге рылись, но ничего не тронули. — Голос за стенкой палатки говорил точно не со мной, но меня он разбудил. В щель полога просачивался сероватый утренний свет, — Котелок на месте. Оглобли целые. Палатки целые. Вещи певички пригодятся. В городе за них хорошую цену дадут. Хорошо! Пора и в путь трогаться. Запрягу-ка я коня Странствующей, он у нее гладкий, сильный!

Послышалось фырканье, топот, недовольный вскрик. Похоже, к Мышаку подступили с хомутом, и он доходчиво объяснил свое отношение к перевозке телег.

— У-у-у, скотина! — обозвался голос и тут же обрадовался: — А вот и птица от девчонки осталась! За нее я точно с десяток золотых получу!

Опасаясь, что сейчас Воротник пустит в ход свой клюв, пасть и когти, я быстро вылезла из палатки. И вовремя. К безмятежно спящему дракончику уже подступал человек с широкой спиной, растущей из очень знакомого мне со вчерашней встречи зада. Бодрящий утренний холод полез ко мне в рукава и за шиворот.

— Доброе утро! — сказала я в спину Пышкуну, — А друзья вас так и не дождались. Что же вы так надолго отлучились? И кстати, вы не знаете, кто такая Кустоголовая?

Пышкун замер, медленно повернулся и уставился на меня. Румянец с его щек сбежал в неведомые дали и вернуться не обещал.

— Чур меня! Чур! — завизжал загулявший хозяин и ринулся наутек. Только в этот раз не под телегу, а в лес.

— Нет, ну что с людьми делают Дикие Земли! — удивилась я вслух. — Может, я и не причесывалась, не успела умыться, может, где-то краска поплыла, но ведь можно просто не подать виду!

Дожидаться невоспитанного Пышкуна я не стала. Очень нужны мне его монеты! Быстро собрала вещи, оседлала Мышака и разбудила Воротника, который умудрился проспать все ночные посиделки.

— До свидания, — крикнула я напоследок в лес. И остановилась на краю опушки.

Можно уйти без оплаты. Но клятва солнцу настигнет двуличного простого путника. Пусть даже уговор был заключен на закате, не в полную солнечную силу, но придется ему несладко. Без волдырей и ожогов не обойдется, даже из лесу вряд ли сможет выйти до заката. Да, придется выручать заказчика музыки для лошадей. Опять же — что я, зазря развлекала и кормила его друзей кашей? Я подъехала к телеге. Каштанка-Белянка встретила нас приветливым фырканьем.

— Кошелек он, конечно, не оставил, — рассудила я вслух. Лазить по мешкам не хотелось. — Слушайте, выбирайте тоже, что вам нравится.

Воротник удивленно поднял перепачканную пеплом морду — он как раз нюхал что-то в кострище. Но к предложению отнесся с восторгом. Крутанулся на месте, принюхался и кинулся к телеге. Нырнул под нее, чем-то лязгнул, поскрежетал, выволок наружу небольшое деревянное ведерко и торжествующе поставил его к моим ногам.

— Интересный выбор, — задумчиво сказала я.

В ведерке застыло что-то темное и вязкое. Мышак попятился. Я спешилась и понюхала. Запах был не очень. Получше, чем у моей вчерашней каши, но все равно ничего хорошего.

— Этим он, наверно, колеса смазывает, — рассудила я. — А нам зачем?

Воротник глядел с хитринкой. Выбирать просила? Вот и получай.

Ведерко давно потемнело от времени и дорожных невзгод, один обруч на нем съехал и перекосился. На дужке болталась ржавая цепочка — за нее ведро, похоже, прикреплялось под телегой. Цена этому старинному изделию бондарей была монеты две. Медных. Небольших и фальшивых. Если, конечно, из него не пил в свое время Светлый Король или его верный конь. Судя по древности ведра — не такая уж глупая мысль.

— Мы же не грабители какие-нибудь, — рассудила я. Далеко ли уедет телега без смазки?

Тем временем Мышак, предоставленный самому себе, приблизился к пасущейся Пышкуновой кобыле. Трава по всей поляне росла совершенно одинаковая, но моему завистливому скакуну приглянулась именно эта. Кобыла покладисто отодвинулась. Мышак пару раз ухватил траву, с подозрением глянул на пасущуюся рядом лошадь и снова, будто случайно, пошел на нее боком.

— А ну хватит! — прервала я эти игры в толчки и ухватила Мышака за повод.

Недовольный конь последовал за мной со странным шорохом. Я оглянулась. За Мышаком тянулась по земле обхватившая ногу завязкой торба. И когда он только успел за нее зацепиться?

С немалой осторожностью я освободила мешок от коня и коня от мешка. С трудом развязала затянувшуюся веревку. Заглянула, запустила руку. Надо же! На моей ладони лежало то самое пшено, которым я угощала ночью болезненных братьев Ножей.

— Это судьба, не иначе, — решила я. Тем более что Пышкун вчера ее попробовать так и не соизволил. Ему потеря будет невелика, а мне, может, и пригодится.

Воротника тоже обижать не хотелось.

— А ну иди сюда! — Недоумевающий дракончик приблизился, и я торжественно застегнула на его шее снятую с ведра цепочку. — Ты выбрал — тебе и носить.

Мышаку в поклажу достался мешок — по той же причине.

— Солнце свидетель: уговор я исполнила, оплату получила. Нет между мной и Пышкуном долга или переплаты! — заявила я поднимающемуся в небо светилу и со спокойной душой залезла на Мышака. Нас ждала дорога и горы вдалеке.