Король и спасительница

— Ну возьми, — неожиданно согласился король. Я тут же заподозрила неладное, отдернула кувшин от Маришки, понюхала его, потом отхлебнула, закашлялась и воскликнула в ужасе:

— Лид, да оно же алкогольное!

— Ну да.

— Тут же градусов чуть ли не как в коньяке!

— Вот именно. Поэтому если она выпьет достаточное количество, то, по крайней мере, сегодня надоедать нам не будет.

Я вылупилась на короля.

— Ты с ума сошел?! Поить ребенка?

— Ну и что? — явно не понял Лид. — Я, будучи ребенком, тоже это пил.

— Нечего равнять двадцать первый век со своим средневековьем. У нас алкоголь детям запрещен, — буркнула я, отставляя кувшин на другой конец стола. — Плохо они от него развиваются. Умственно, — многозначительно поглядев на короля, я постучала себе пальцем по лбу. Тот намека не понял, а посмотрел на Маришку и произнес со вздохом:

— В таком случае, другого выхода, кроме превращения в статую, я не вижу.

Я, честно говоря, тоже не видела другого выхода, поэтому в затруднении промолчала. К счастью для меня, в дверь снова позвонили. Оказалось, пришла Натка.

— Привет всем! — воскликнула она, входя. — Привет, твое величество! Как делишки? Трапезничаете? И с ребенком подружились?

— Забери ее, — приказным тоном сказал Лид. — Она мешается.

— Лид, ну ты вообще обнаглел, что ли? — возмутилась я. — Натка тебе не слуга!

— Да ладно уж, подсоблю вам, — хмыкнула подруга. — А то, я смотрю, вы уже до ручки дошли. Пойдем, Мариш, в шашки поиграем, пусть они тут воркуют…

Натка увела Маришку в угол с игрушками, но «поворковать» нам с Лидом все равно никто не дал: из ванной вылез Леня. Король движением пальца убрал недоеденный натюрморт, подтянул к себе лежащее на ручке дивана очередное чтиво: «Денискины рассказы» — и уткнулся в него. Отмокший Леня вновь включил телик и сквозь него принялся, периодически чихая и сморкаясь, высказывать нам всем свои суждения о мировой политике. Я кивала, Натка с Маришкой играли в шашки, Лид не слушал. К счастью, увлекшийся Леня на нас и не смотрел, поэтому все были довольны.

Еще больше довольство усилилось с приходом Иры. Она влетела в квартиру на всех парах в припляску и прискачку, чмокнула в щеку меня, Леню и Натку, и воскликнула:

— Ребята, поздравьте меня! Я выиграла конкурс лучших деревянных изделий! Особенно им браслет, который Лид подрисовал, понравился! У меня на радостях даже простуда прошла! Представляете, мне премию дали! Ой, Лид, какой ты умница!

В порыве чувств она обняла короля вместе с книжкой. Король ошарашенно уставился на нее, переглянулся со мной и неуверенно сказал:

— Спасибо.

— Из спасибо шубы не сошьешь! — хихикнула Ира. — Держи, я тебе конфеты принесла. А на нас на всех — тортик!

— Сладкое! — завопила Маришка из угла. — Мама, дай!!!

— Сейчас, моя хорошая, сейчас… Сонечка, пошли чайник поставим, чтобы на всех.

Я кивнула, встала и громко чихнула.

— Будь здорова, Соня, — пожелал король и сунул мне в руку принесенные Ирой конфеты. Я машинально сомкнула пальцы на коробке и пошла следом за сестрой.

Ире, как всегда, удалось легко собрать всех на общее чаепитие. Королевскую коробку конфет мы тоже выставили на стол: король, конечно, не возражал. Пока Маришка, злорадно на него поглядывая, одну за другой заглатывала конфеты, Ира со вздохом сказала мне:

— Ну вот, через три дня нам уже уезжать надо. Так быстро…

— Угу, — согласилась я. — Ну ничего, еще по Москве погуляем, в музей вместе сходим…

— Давай. Слушайте, а приезжайте с Лидом в августе к нам. Мы вам комнату выделим, купаться будете, с нами гулять.

— Гм, постараемся, — ответила я смутно.

— А что? У Лида отпуск кончится?

— Ага, — обрадовалась я.

— Ну ладно… Но на свадьбу нас позовите обязательно! — снова повторила Ира свой постоянный рефрен.

— Уж будь спокойна, — хихикнула Натка. — Я лично прослежу.

…Через три дня, прохладным солнечным утром мы с королем провожали родственников на вокзал. Точнее, провожала-то я, а Лид как всегда потащился за мной. Я немного опасалась, не вытворит ли он чего, впервые войдя в метро, но, как оказалось, опасения мои были совершенно беспочвенны. Короля не пришлось вынимать из проходных ящиков и стаскивать с эскалатора, а станции, видимо, показались ему похожими на привычные для него дворцы, поэтому он их даже не особенно разглядывал. Конечно, заставить его уступить место дряхлой старушке мне не удалось: он игнорировал мои намекающие взгляды, — но, к счастью, бабуле уступил Леня, а я сделала себе заметку на будущее объяснить королю нормы нашей вежливости, раз уж он тут собрался торчать со мной всю оставшуюся жизнь…

Родственники прощались так же, как и здоровались: весьма бурно. Уже зайдя в поезд, они несколько раз выбегали обратно, чтобы сказать нам еще что-то. Проделывали они это в разном составе, протискиваясь через других входящих пассажиров: Ира с Леней, Ира с Маришкой, Ира отдельно, Леня отдельно, передающий слова Иры… Наконец мрачная седая проводница, которая, кажется, уже нас запомнила, предупредила, что поезд сейчас отправится. Ира, выскочившая к нам с Маришкой, в очередной раз чмокнула в щечку меня и Лида, который явно пытался увернуться, но не успел, и сказала:

— Пока, Сонечка, пока, Лид. Пишите нам обязательно! И звоните! Маришка, а ты попрощалась?

— Пока!!! — гаркнула Маришка и, подумав, снабдила нас странным напутствием:

— Живите и не ругайтесь.

— Молодец, — рассмеялась Ира и нырнула вместе с дочкой в поезд, который уже трогался. Через пару секунд ближайшее к двери окно съехало вниз, и в него высунулось все семейство, включая и Леню, которое улыбалось и махало нам. Я крикнула «пока!» и замахала в ответ, а Лид приподнял ладонь и один раз слегка согнул пальцы.

Поезд величаво отбыл и, показав нам хвост, скрылся в мутной московской дали. Мы с королем взглянули друг на друга.

— Ну вот, — сказала я со вздохом. — Наконец-то тебе можно будет не прятаться. Хотя это тоже временно — ведь потом приедут мои родители…

— Сделать жилье, в котором сколько угодно комнат, для меня нетрудно, — отозвался Лид. — Так что тесно не будет.

— Я не про тесноту. Ведь тебя же все равно придется прятать от родителей…

— Всегда? — произнес король с сомнением. — Собственно, зачем? Они все равно ничего не смогут мне сделать.

— Ладно, посмотрим, — пробормотала я в замешательстве, вдруг поймав себя на том, что начинаю раздумывать, в какой бы форме познакомить Лида с мамой и папой. Вроде бы, мы хотели его к себе отправить… Но теперь мысль эта казалась мне какой-то отвлеченно-неестественной, так что я решила подумать ее потом, тем более что у меня зазвонил мобильник. Это оказалась бабушка, та, которая из деревни.

— Как ты там, Сонечка? — поинтересовалась она озабоченно. — Без мамы-папы-то?

— Да нормально, ба, — заверила я.

— А кушаешь-то что? Небось, ерунду какую-нибудь?

— Да нет, я готовлю…

— Ну смотри… А то приехала бы ко мне в гости пожила. И мне повеселее, и тебе и покушать будет, и все. И воздух свежий, не то, что в Москве.

— Это, конечно, да, — вздохнула я. — Но у меня тут… В общем, не могу я.

— Что, с Наташкой не хочется расставаться? — судя по голосу, бабушка улыбнулась. — Так и ее привози, подумаешь. Как вы вон маленькие вместе у меня отдыхали, помнишь?

— Помню. Натку, конечно, хорошо бы взять, но она тут ни при чем…

— Кавалера нашла! — радостно догадалась бабушка.

— М-м-м, не совсем, но… — замычала я, стараясь отвернуться от Лида.

— Ну ладно, разберетесь, куда денетесь. Главное, чтобы парень хороший был. Хотя ты у меня плохого не выберешь. Приезжай, приезжай, и кавалера с собой бери, и Наташу. Дом большой, всем места хватит. Я за печкой, вы с Наташкой — в комнате, а кавалер — на веранде — как хорошо-то!

— Хорошо, — хихикнула я, представив Лида на нашей крошечной терраске, заваленной пустыми корзинами и ржавым садовым инструментам. — Ладно, ба, постараемся приехать…

— Кто это звонил, Соня? — конечно же, сразу поинтересовался король, когда я попрощалась с бабушкой и упихала мобильник обратно в карман.

— Бабушка. Другая, — уточнила я, увидев выражение лица короля. — Та, которая в деревне, где я тебя расколдовала.

— Расколдовала ты меня в моем мире, — поправил Лид. — Просто там такая же дыра между мирами, как и та, что была в твоем дворе за гаражами. И чего хочет от тебя эта старая простолюдинка?

— Старая простолюдинка приглашает нас всех в гости. Даже тебя, — фыркнув, сказала я. — И не знаю, как ты, но я лично хочу съездить. Я не обязана торчать целыми днями в Москве.

— В таком случае я, конечно, поеду с тобой.

— На здоровье, но учти, что бабушка собралась поселить тебя на веранде, а это место проходное, так что дворец там наколдовать не удастся.

— Я думал, Соня, ты за время, которое мы провели в мире Долгой Ночи, успела понять, что бытовые удобства для меня не очень важны, — слегка удивился король.

— Да, но для тебя важна печка, а на терраске ее нет… — я задумалась.

— Это неважно, разберемся, — Лид, безошибочно найдя вход в метро, придержал для меня стеклянную дверь.

— Тогда ладно. Но еще учти, что с нами поедет и Натка… Не будем про плебеев, ладно? — я просительно глянула на короля. Тот вздохнул.

— Хорошо, не будем…

От этой реплики я прямо-таки пришла в восторг и радовалась весь путь домой. Дома я тоже радовалась, пока в дверь не позвонила Натка и не поинтересовалась с порога:

— Чего это у тебя такая физиономия гордая, как будто ты тигра-людоеда укротила?

Я покосилась назад: в комнате король читал книгу — и ответила полушепотом:

— Да нет, ничего, это я за Лида радуюсь. Он прямо становится на человека похожим.

— Хм, — ответила на это Натка с несколько скептическим видом. — Вообще-то, человеком он всегда и был. Другое дело, каким…

— Нат, в окно он тебя выпихивал по делу! — зашипела я. — Меня он тоже туда пихал!

— Ладно-ладно, — подруга придержала меня за плечо, чтобы снять босоножку. — Чего нам ссориться из-за какого-то величества…

— К бабушке моей в гости поедешь? — поспешно сказала я, идя за ней в комнату. — Она звала.

— Поеду, чего не поехать-то. Привет, твое величество. Опять малышовые книжки читаешь, компенсируешь детские травмы? Ты, значит, тоже едешь с нами к Сонькиной бабушке?

Лид, заложив пальцем мою старую затрепанную книгу про Буратино, утвердительно кивнул.

— Ну так и чего сидим, если едем? — Натка уперла руки в бока и оглядела нас. — Сонька, собираться пошли. Ко мне по дороге к вокзалу зайдем, мне там взять — всего ничего…

Поездка в электричке, к счастью, обошлась без приключений. Народу было мало. Мы с Наткой, по приобретенной в Сьединовом королевстве привычке, пристроились по обе стороны от короля, так что болтать нам приходилось, наклоняясь через него друг к другу. Лид, кажется, был этим слегка недоволен, но молчал и в наш разговор не вмешивался.

Пока электричка неторопливо тащилась в сторону деревни, погода все портилась. В открытые окна начали залетать порывы ветра, четкие тени от солнца пропали.

— У, по-моему, мы под тучу въехали, — констатировала Натка. — Сонь, ты брала зонтик?

— Неа.

— Тогда опять одна надежда на наше величество, — подруга зябко передернула плечами и стянула на груди вырез кофты. — Кажись, все-таки полило…

И точно: вылезали из вагона мы уже под плотными струями дождя и в сопровождении рычащих раскатов грома. Лид, не замедляя шага, сделал какое-то непонятное телодвижение, и над нами образовалось что-то вроде сухой зоны, будто нас накрыло большим невидимым зонтом. За краем этого зонта продолжался ливень.

Лид посмотрел на меня.

— Так достаточно, Соня, или воду под ногами тоже надо убирать?

— Достаточно, достаточно, — кивнула я поспешно. — Только давайте с вокзала уйдем, а то внимание привлекаем…

Выйдя со станции, мы зашлепали напрямик по тропинке через луг. На лугу торчали плохо видимые за завесой дождя коровы. Увидев Лида, они в большинстве своем с громким испуганным мычанием шарахались в стороны и пытались убежать, натягивая привязи. Тропинка была узкой, по бокам ее стояла длинная и мокрая трава, так что наши ноги вскоре тоже стали мокрыми до колен.

— Лид, — нарушила молчание Натка. — А где эта дыра-то в твой мир, куда Сонька провалилась?

— Там, — Лид показал рукой вперед и влево. — Ближе к реке.

— А можно будет туда еще разок сходить, или это опасно? — спросила я.

— Почему опасно? Естественно, можно.

— Опасно потому, что жители твои тебя уже один раз заколдовали…

— Это ничего не значит. В таких случаях многое зависит от стечения обстоятельств и удачи. Подобным образом и мне удалось заколдовать своего дядю, который был намного сильнее меня — частично обманом, частично обстоятельства помогли, но, думаю, второй раз бы не получилось. Так что не беспокойся за меня. Тем более, если ты помнишь, Сьедин упоминал, что в моей стране теперь республика, и это значит, что у власти стоят плебеи, которые забыли, что такое настоящий высокородный и настоящий король…

— Ага, забыли как страшный сон, — хихикнула Натка. — Ты, твое величество, значит, домой все-таки не собираешься?

— Если туда пойдет Соня, я тоже пойду.

— Не патриотичный ты, — упрекнула его подруга. — Никакого у тебя чувства родины, одно чувство Соньки какое-то…

Король, к моему удивлению, в ответ лишь хихикнул. Положительно, он очеловечивался прямо на глазах.

К тому времени, как мы дошли до бабушкиного дома, дождь уже кончился, остались только радуга вверху и грязнющие лужи внизу. С трудом обойдя одну из таких луж, я вырвалась вперед, впрыгнула на крашеное крыльцо, покрытое раскисшей тряпкой, и толкнула дверь.

— Ну вот, не заперто, значит, бабушка дома. Заходите!

Натка вбежала за мной, король, пригнув голову и вежливо пошаркав ногами об тряпку, вошел последним и как раз успел придержать падающую на пол ржавую лопату, которую я нечаянно задела.

— Это и есть веранда? — уточнил он, оглядываясь.

— Угу, — сказала я. — Не говори, что я тебя не предупреждала. Вот тут вдоль стены — садовые инструменты, а вон там в углу — корзины, зато есть диван, так что спать можно…

Лид хотел что-то сказать, но не стал, потому что послышались шаркающие, но быстрые шаги и из сеней вышла улыбающаяся бабушка.

— Приехали! — взмахнула она руками. — Ну надо же, молодцы какие. А вы бы предупредили, что сегодня-то, я бы вам котлеток наделала, салатика… Ну проходите, проходите. Ой, вы же все мокрые! По лугу, что ли прошли? Надо же было по дороге… Ну ничего, сейчас я вам чайку горяченького…

Повернувшись, она пошла вглубь сеней. Мы направились за ней.

Пока бабушка ставила чайник, я потянула оглядывающегося Лида в большую комнату, оклеенную кусками разномастных обоев. Основное убранство этой комнаты составляли кровати, стоящие вдоль стен, хотя еще имелись шкаф, стол и две табуретки. Король огляделся с неоднозначным выражением лица, но свои комментарии, к счастью, оставил при себе и молча плюхнулся на одну из табуреток. Мы с Наткой, расположившись на двух противоположных кроватях, принялись рыться в рюкзаках, выискивая сухие вещи для переодевания.

Минуты через три явилась бабушка с чайником. Она сказала Лиду «подвинься-ка» и плюхнула чайник на деревянную подставку посреди стола, после чего снова обратила взгляд на короля.

— А ты, значит, Сонин кавалер? Давай хоть познакомимся с тобой: я Нина Алексеевна.

— Меня зовут Лидиорет.

— Как-как? Имя такое интересное, я боюсь не запомню его…

— Мы его Лидом называем, — сообщила я бабушке. — И ты лучше тоже так зови.

Бабушка обрадовалась.

— Вот спасибо, а то у меня память-то уже не очень стала… Ты нерусский, что ли, или просто родители так назвали?

— Он у нас из семейства беженцев, — хмыкнула Натка. Бабушка прищелкнула языком.

— Бывает… Чего только не бывает в наше время… Работаешь хоть?

— Нет.

— В смысле, у него сейчас отпуск, — быстро сказала я. — А так он этот… Вроде управленца.

— Менеджер? Сейчас все менеджеры стали, у кого ни спроси — что за профессия, не пойму… Ну а зачем понимать, главное, чтобы хорошо работали, деньги получали. Ведь семью же кормить надо.

— Еда и деньги для меня не проблема, — информировал бабушку король.

— Это ты молодец, — одобрила она. — Сейчас ведь время такое, такие мужики бывают, что господи прости. Лежат на диване тунеядствуют, а жены по работам как савраски бегают-бегают, бегают-бегают…

— Видимо, эти мужчины считают себя высокородными? — сделал вывод Лид.

— Ой, и не говори, — согласилась бабушка, расставляя на столе чашки. — Как короли какие, а у самих ни ума, ничего… А жены-то зачем-то с ними носятся, не бросают.

— Судя по нравам здешних мужчин-плебеев, женщины могут опасаться, что следующий будет еще хуже. А скорее всего, и сами женщины страдают скудоумием, поэтому не могут размышлять логически.

— Хорошо ты как говоришь-то! — неожиданно похвалила короля бабушка. — Складно так. Сразу видно, образование у тебя хорошее. Где же вы познакомились-то, Сонечка?

— Да так, на прогулке, — бормотнула я.

— Молодцы, — неизвестно за что опять похвалила нас бабушка и пододвинула под королевский нос банку с вареньем. — Ты кушай, что ты сидишь, вон, худенький какой, бледненький…

Лид вылупился на бабушку ошарашенным взглядом: видимо, бледненьким и худеньким его никогда в жизни никто не называл. Натка от смеха подавилась и фыркнула чаем себе на брюки. Я тоже еле сдержала улыбку. Король кое-как вернул лицу нормальное выражение и величаво сообщил моей бабушке:

— Это не бледность, это просто такой цвет кожи. Что касается худобы…

— А ты позагорай, — вдруг прервала его на полуслове бабушка. — Позагорай у нас в садике, вот и не будет цвета кожи белого.

— Ага, — сдавленно прошептала Натка. — Будет красный.

— Не будет красного, — услышал ее король. — Никакого не будет, на высокородных загар не ложится.

— Чего он сказал там? — обратилась ко мне бабушка, озабоченно щурясь.

— Он говорит, Нина Алексеевна, что у него родители были рыжие, поэтому загореть он не может, — невинно хлопая глазами, сообщила Натка. — Но мы позагораем вместо него, да, Сонь? А его покормим. Пусть он будет не бледненьким и худеньким, а бледненьким и толстеньким!

— Натка, — протянул Лид, задумчиво меряя ее взглядом. — Все-таки чувствуется, что тебя никогда никто не заколдовывал…

— А ты не пугай, твое величество, мы пуганые. Вон ешь лучше котлету, толстей.

— Ешь-ешь, — согласилась с подругой бабушка. Лид глянул на меня со слабой неуверенной улыбкой. Я тоже улыбнулась и кивнула. Король послушно ухватил котлету и принялся ее жевать.

Пока королевский рот был занят едой, я поспешно переключила бабушкино внимание на вопросы нашего ночлега. Бабушка охотно отвлеклась, залезла в шкаф и принялась пересчитывать простыни и наволочки. К концу обеда каждого из нас уже ждала стопка чистого белья, накрытая подушкой.

— Я вон там буду, за печкой, девчонки — в комнате, а ты на терраску иди. Там чуть прохладновато, конечно, но ты у нас мужчина, тебе ничего не будет, — сообщила бабушка Лиду. Король, к моему изумлению, кивнул с явно польщенным видом.

— Ба, как раз вот прохлада ему не очень-то… — не выдержала я, но тут меня прервал сам Лид:

— Соня, не беспокойся.

— Ладно, — пожала я плечами и, взяв белье, пошла застилать свою кровать. Лид удалился на терраску, откуда тут же послышался грохот — видимо, садовый инструмент король все-таки уронил. Бабушка на это не среагировала, только, одобрительно кивая, сказала:

— Устраивайтесь, устраивайтесь… Только дома не сидите, чего сидеть. В садик вон сходите, в лес прогуляйтесь, в речке покупайтесь…

— Да, да, обязательно, — согласилась я сразу со всеми ее предложениями. — Мы разберемся.

Мы и вправду разобрались. Закончив застилать постели и переодевшись в сухое, я и Натка пошли на терраску, решив предложить королю прошвырнуться по окрестностям.

Веранда выглядела как обычно. Сидящий на аккуратно застеленной кровати король выжидающе на нас глянул.

— Гляди ты, цел, а мы уж думали, что тебя лопатой убило, — хихикнула Натка и попыталась приподнять упомянутую лопату. Лопата, хоть и была просто прислонена к стене, даже не шелохнулась. Подруга недоуменно посмотрела на собственную руку. Я заинтересовалась и в свою очередь попыталась оторвать от стены грабли, но они будто приросли к обоям.

— Лид, это ты, что ли, сделал? — поинтересовалась я у короля. Тот кивнул:

— Мне надоело, что тут все падает.

— А если бабушка захочет что-нибудь взять?

— На твою бабушку заклятье не распространяется, — успокоил меня король. — На нее эти инструменты будут падать так же, как раньше. Что ты собираешься сейчас делать, Соня?

— Мы с Наткой собрались прогуляться. Как я понимаю, ты все равно с нами, так что пошли. Заодно, может, и в твой мир сходим?

— Хорошо, — в голосе короля проскользнуло легкое недовольство, он покосился на Натку, явно имея в виду, что предпочел бы прогуливаться без нее. Но я сделала вид, что ничего не поняла, и на прогулку мы отправились втроем.

Некоторое время пришлось протащиться вдоль шоссе, по которому сновали брызгучие машины, обходя грязные лужи и ежась от ветра. Из-за каждого забора на нас, захлебываясь, брехала собака, а куры начинали истошно вопить: видимо, чувствовали тяжелую Лидову ауру. Поэтому когда мы, наконец, свернули на луг, то дружно вздохнули с облегчением. Распугивая коров, быков и лошадей, мы пошли по тропке, ведущей к реке. У самой реки после дождя стоял легкий туманчик и паслось большое стадо грязных коз.

— Что-то я не соображу, где дырка, — сказала я, оглядываясь. — Даже не знаю, как в нее тогда попала…

— Ближе к берегу, — Лид уверенным шагом двинулся прямо на коз. Стадо бросилось врассыпную, так что король напомнил мне катер, разрезающий грязную пенную воду. Встав на внешне ничем не отличающийся от других кусок луга, густо поросший клевером, он кивнул мне.

— Вот здесь вход, Соня.

— Странно, — почесала в затылке Натка. — Если эта дыра в таком видном месте, сюда тутошние должны пачками проваливаться, я уже про животных молчу…

— Не в каждую дыру между мирами можно войти просто так, — изрек король, глядя в бледно-розовое закатное небо. — Здесь нужно встать на определенную точку, с которой будет видна часть моего мира, и взяться за нее, тогда можно будет пройти.

— А, точно! — вспомнила я. — Я увидела что-то вроде обломка колонны, схватилась за него и попала к тебе!

— Скорее всего, это была часть моего трона, искаженная дырой, — Лид медленно потоптался на месте, сдвигаясь на сантиметр вправо-влево, и осторожно ухватил меня за край рукава. — Вот эта точка, иди сюда, Соня…

— А я? — тут же подскочила к нам Натка.

— От тебя все равно никуда не деться, — отозвался король с досадой, которая вдруг передалась и мне. Действительно, надо было нам пойти сюда вдвоем. Но не бросать же теперь подругу… Я вздохнула и тоже взяла ее за руку. Как раз в это время король подтянул меня к себе, и я слегка подпрыгнула от волнения, снова увидев лежащий на траве обломок колонны.

— О, вижу — вижу! — сказала и Натка, дыша мне в затылок. — Что нам теперь, всем за него хвататься?

— Не надо, достаточно будет меня, — король наклонился и пощупал обломок. И снова, как полмесяца назад, мир вокруг чпокнул и изменился. Подняв глаза, я увидела, что туман исчез, деревня вдали сменилась черным лесом, а небо здесь не закатное, а, кажется, дневное, но не голубое, а блекло-фиолетовое. Прямо на наши макушки светило солнце, белое и чуть большего, чем наше, размера, а вот под ногами был все тот же луговой клевер, только разбавленный еще какими-то незнакомыми растениями. Переведя взгляд на Лида, я увидела, что он стоит с непонятным лицом, молча положив правую руку с оставшимися на ней слабыми следами ожога на подлокотник мраморного трона.

— А что, у вас симпатичненько, — нерешительно сказала Натка вполголоса и, наклонив голову, оглядела трон. — Это на нем ты, значит, сидел?

— Да, на нем, — Лид, как мне показалось, с удовольствием снял руку с подлокотника и сделал шаг в сторону, потянув меня за собой. Я потянулась охотно — мне при виде трона тоже стало как-то не по себе. Поспешно, чтобы отвлечь короля от возможных мрачных мыслей, я поинтересовалась:

— А тут что, никакого жилья поблизости нет — просто лес и все?

— Не знаю, — Лид, щурясь, поглядел вдаль. — При мне это была самая граница королевства: чтобы добраться до жилья, надо было пройти через лес. Думаю, и сейчас так же, если стоящие у власти плебеи за время республиканства не растеряли все владения…

— Значит, тут и клевер растет, как у нас?

— Трудно сказать, Соня, у кого он растет. Я встречал его по меньшей мере в сорока мирах, и везде он, если можно так выразиться, чувствовал себя, как дома.

— В сорока мирах? Зачем ты так по мирам-то скакал? — удивилась Натка. — Завоевывали вы их, что ли?

— Только последний самонадеянный плебей может считать, что удержит власть одновременно в двух мирах. Завоевание всегда связано с полным переселением, как это было у предков Сьедина.

— А зачем же ты гулял по мирам? — спросила я, слегка дернув его за руку.

— Именно что гулял, Соня, — король начал медленно идти куда-то вперед. — Такое бывает у высокородных в детстве и юности, когда психика схожа с плебейской.

— Ну понятно, сейчас-то, в старости, тебе не до таких глупостей, — усмехнулась я.

— Это не глупости. Просто удовольствия не доставляет, — сказал Лид откровенно. — Только по тебе могу примерно вспомнить свои тогдашние впечатления от других миров…

— Да уж, счастье, что я еще не настолько облагородилась, что могу что-то ощущать, — согласилась я и вздрогнула от неожиданно раздавшегося над головой шума и треска. — Ой, Лид, что это такое?

Король ничего не ответил. Задрав головы, мы дружно уставились в небо, и как раз очень вовремя, потому что из-за леса показалась неуклюжая конструкция, по всей видимости, деревянная. Она имела три пары длинных квадратных крыльев и моторчик сзади, который трындел на всю ивановскую и испускал черный густой дым.

— Судя по всему, мой народ дошел до изобретения самолетов, — сказал Лид. — Если это, конечно, можно так назвать.

— Лид, он что, падает?! — я продолжала тревожно следить за неуклюжей этажеркой, которая покачивалась в воздухе, то снижаясь, то опять взмывая.

— Нет, он так летит.

— У него двигатель горит!

— Я не большой знаток двигателей, но, видимо, он просто так работает, — успокоил меня король. Тем временем самолетик с грехом пополам пересек небо и скрылся вдали, оставив после себя лишь толстый дымный след. Я повернулась и откинулась назад, провожая его глазами. Лид, чтобы я не упала, ухватил меня за вторую руку и подтянул на себя.

— Да, у вас тут, оказывается, цивилизация… — я опустила слезящиеся от солнца глаза и забыла, что хотела сказать, потому что наша поза в сочетании с окружающей обстановкой вызвала во мне мощное дежа вю. Чтобы задержать это ощущение, я неосознанно снова откинулась назад, глядя на короля, и тут в голове щелкнуло: до чего это похоже на мой детский сон! Случайно или нет? А Лид действительно лицом очень напоминает того мальчишку, с которым мы тогда кружились, взявшись за руки. Или не лицом, а просто прической и цветом глаз? Самым простым было бы спросить это у короля, но я никак не могла сформулировать вопрос так, чтобы он прозвучал невинно и между прочим, а прямо поинтересоваться, не видел ли он меня раньше во сне, у меня как-то не поворачивался язык. Тем более, что Лид молчал и глядел на меня чуть напряженно и опять с бездомно-собачьим выражением. Возможно, пребывание в месте, где его заколдовали, просто портило ему настроение, но я, поглядев ему в двухцветные глаза, как всегда загипнотизировалась и рот открыть не смогла.

Битых три минуты мы провели в неподвижности, сцепившись, уставившись друг на друга и молча нюхая воздух, в котором медленно рассеивалась гарь от изобретенного в Лидовом мире самолета. Потом я вдруг вспомнила, что мы тут вроде бы не одни, и, отцепив от короля одну руку, хлопнула ею себя по лбу:

— Ой, что мы тут застряли! Натка-то где?

…Натка, подперев подбородок кулаками, сидела на мраморном троне и рвала травинки торчащими из босоножек пальцами.

— Во, наконец-то! — обрадовалась она, когда мы подошли к ней. — А то я уже не знала, куда самоустраниться. Думала, если еще полчаса простоите, пойду вас пощупаю, вдруг опять окаменели.

— Что ты выдумываешь, какие мы полчаса стояли?! — возмутилась я. — Пять минут от силы!

— Двадцать, — со вздохом уточнила подруга и сунула мне под нос часы. Король недовольно поглядел на нее и резко сказал:

— Сойди с трона.

— А чего? Это тюряга не для плебеев, а для высокородных?

— Вот именно. К тому же, не стоит лишний раз прикасаться к предмету, на котором много веков было сильное заклятье.

— Спасибо за заботу, ваше жадное величество, — проворчала подруга и слезла. — Ну чего, куда пойдем? Наведаемся в гости в республику или боимся? Судя по самолету, прогресс у них идет полным ходом.

— Не боимся, но не стоит, — ответил король сразу за себя и меня. Я согласно кивнула:

— Действительно, давайте где-нибудь еще прогуляемся. Тяжелое какое-то это место.

— Ничего не тяжелое, нормальное, — пожала плечами Натка. — Ну ладно-ладно, Сонька, идем.

Из Лидового мира мы вылезли в молчании и так же молчаливо побрели домой. Бабушка сидела на лавочке возле веранды и чистила картошку: наверное, на ужин. Натка покосилась на меня, вздохнула и предложила:

— Давайте я вам помогу, что ли, а то прямо не могу никак ощутить свою нужность…

— Давай, — согласилась бабушка без ложного стеснения и радостно подвинулась. Натка плюхнулась рядом с ней, а король, не замедляя шага, убрел в сад. Я пошла за ним. В саду мы уселись на уже знакомый нам штабель бревен и уставились на закат. Король находился в непонятном настроении и упорно молчал, поэтому я решила сама начать разговор и спросила:

— Лид, слушай, а как будет на твоем языке, например, «здрасьте»? Или просто фразу какую-нибудь скажи, а потом мне переведи.

— Зачем это тебе, Соня?

— Просто интересно, как звучит. А тебе разве не интересно, как на самом деле звучит мой язык?

— …Интересно, — согласился король явно только из вежливости, однако все-таки чуть согнул указательный палец, отменяя заклинание, повернулся ко мне и выдал быструю, как пулеметная очередь, фразу на своем варсотском языке, которая показалась мне похожей одновременно и на лай собаки, и на кулдыканье индюка, разбавленное беличьим цоканьем. К фразе Лид присовокупил мое имя, но так взвыл на его конце, что я его еле узнала: прозвучало это как «Соня-а-а-а!!!». Я вздрогнула, хотя судя по лицу короля, он сказал что-то нейтральное или даже приятное, и отозвалась:

— Ну и язык у тебя, Лид.

Король вскинул на меня глаза, видимо, в свою очередь удивившись моему произношению его имени, снова согнул палец, возвращая нам взаимопонимание, и сказал:

— Никогда бы не подумал, Соня, что вы говорите с такими слабыми интонациями.

— А ты для меня воешь и лаешь, — призналась я несколько смущенно. — Что ты сказал-то?

— Я спросил, что за птица ходит вдоль забора за твоей спиной.

Я обернулась.

— А, это цыпленок опять от соседей пролез. Бабушка их гоняет… Разве ты кур еще в интернете не видел?

— Может, и видел, но я не сосредотачивался на птицеводстве.

— Ну ладно, а теперь скажи, как будет «здрасьте», а я за тобой повторю. И не спрашивай зачем, мне просто нравится учить языки. Я, межу прочим, уже знаю английский и пол французского.

— Это похвально, — сказал Лид с улыбкой и просьбу мою выполнил. «Здрасьте» по-варсотски звучало как «авилекса-а-а-а!!!». Пока я пыталась выговорить это с нужной интонацией, аж вспотела. Лид следил за мной внимательно и сочувственно, иногда сообщая правильный вариант произношения, причем каждый раз за забором отзывалась лаем соседская собака. Наконец я добилась того, что собака залаяла и на меня, сочла, что теперь говорю правильно, и решила в качестве ответной услуги обучить короля говорить «здрасьте».

— Авилекса-а-а, — сказала я, глядя на Лида и от стараний потряхивая головой. — Здравствуйте. Здравствуйте. Ну, повтори.

Лид, догадавшись по жестам, что я от него хочу, покорно взвыл:

— Здра-а-асте!

— Да не так агрессивно. Здрасьте.

— Здра-асьте, — согласился Лид с меньшей аффектацией — интонацию он ловил хорошо. Я вскочила с бревна, потерла руки и огляделась вокруг, думая, какими бы еще словами нам с королем обменяться, когда кусты смородины затрещали и из них высунулась Натка.

— А, это вы, — сказала она. — А меня Нина Алексеевна послала посмотреть, кто там орет и гавкает. Вы чего, опять полаялись, что ли?

— Нет, мы учим языки друг друга. Я знаю, как по-варсотски здрасьте. Авилекса-а-а!

— Ой, чего ты орешь-то? — подскочила на месте подруга.

— Так положено. А Лид умеет здрасьте говорить. Лид, скажи.

— Здрасьте, — сообщил король с видом ученой собачки, поглядел на мою подругу и поинтересовался:

— На-а-тка-а-а??!

Натка попятилась.

— Слушайте, ну вас в баню. Пойду лучше картошки почищу.

— Ага, иди… Да, это Натка, — повернулась я к королю. — А это дерево. Солнце. Небо. Земля…

Засиделись мы до первых звезд. Не знаю, как королю, а мне наши упражнения доставляли истинное удовольствие. Король, впрочем, тоже не особо жаловался, повторял за мной слова, говорил в ответ свои, иногда сопровождая их для доходчивости «мультиками», и потихоньку ел с куста белую смородину. Натка за нами больше не приходила — видимо, испугалась королевского лая, но я и сама утомилась и, встав с бревна, принялась переступать отсиженными ногами. Король поглядел на меня, подумал и вполне самостоятельно сформулировал по-русски предложение:

— Соня-а, идти до-ом?!

Я хотела было ответить ему что-нибудь на его языке, но поняла, что забыла все слова. Лид и в этом сумел меня обскакать…

В это время король обратился мне уже нормальным образом:

— Соня, я думаю, достаточно? Пойдем в дом?

— Пошли. Надо же, у тебя такая хорошая память, ты так быстро все запоминаешь.

— Высокородные все такие, — отозвался Лид равнодушно. — Это нормальная наша скорость усвоения информации, просто на языке она лучше чувствуется.

— Эх, а я уже все твои слова поперезабыла.

— Ничего, все равно тебе мой язык не понадобится.

— Мало ли, что мне не понадобится! — уперлась я. — Мне интересно, и все, Ладно, пошли.

Ужин прошел без происшествий. Бабушка и Лид каким-то образом ухитрялись отлично общаться, при том, что каждый говорил о чем-то своем. Часов в одиннадцать вечера мы с Наткой начали зевать, и бабушка с непочтительным напутствием «иди, иди отсюда» удалила короля на терраску. Лид без возражений ушел: похоже, он тоже клевал носом. Но я сама заявилась к нему минут через пятнадцать под предлогом пожелания спокойной ночи, хотя на самом деле мне было любопытно, куда же он втиснет на веранде камин и как спрячет его от бабушки.

Меня ждало разочарование: никакого камина нигде не оказалось. Лид, уже превративший свою одежду в льняной папин костюм, приветственно кивнул мне.

— Что ты хотела, Соня?

— А где камин?

— Здесь его делать затруднительно.

— Ну вот. И чего теперь, всю ночь будешь мерзнуть? Ты же в сосульку превратишься, — укорила я безалаберного короля и хотела было присесть на его разобранную постель, но Лид вдруг крепко ухватил меня за локоть и поднял обратно.

— Осторожно, Соня.

— А чего… — начала я и осеклась: от кровати исходил такой жар, словно под ней развели громадный костер. Странно еще, что белье не горело.

— Я сделал жаровню внизу, ее не видно, — объяснил Лид с удовлетворенным видом, сам присаживаясь на свое огнедышащее ложе.

— Ну молодец, — хмыкнула я. — Ты у нас нигде не пропадешь…

…у бабушки мы провели шесть дней, которые прошли как-то незаметно и, что совсем уж удивительно, без всяких мерзких происшествий, связанных с королем. Может быть, Лид все-таки действительно обжился: по крайней мере, бормотания насчет простолюдинов и благородных я слышала все меньше, зато научилась хорошо различать королевские эмоции. В принципе, они ничем не отличались от эмоций обычного человека, разве только были чуть более сдержанными. Я теперь и сама не понимала, почему первое время считала его кем-то вроде тигра-людоеда в человеческом обличье. Вначале я на всякий случай старалась присутствовать при всех его разговорах с бабушкой, но потом махнула на это рукой, поскольку король не говорил и не делал ничего плохого, а в его рассуждения бабушка либо не вслушивалась, либо понимала их по-своему, так что между ними царили мир и взаимопонимание. С Наткой король, кажется, окончательно смирился: по крайней мере, разговаривал он с ней уже нормально, практически как со мной. Правда, возможно, это было связано с тем, что подруга старалась вежливо самоустраниться, если нам приходила охота прогуляться или посидеть в саду. Впрочем, в Лидов мир мы больше ни с Наткой, ни без нее не ходили, просто гуляли по ближайшим окрестностям. А вот на бревнах в саду сидели каждый вечер, продолжая изучение языков друг друга. Король по-прежнему не испытывал по этому поводу никакого энтузиазма, однако обучался со страшной скоростью. Уже на второй вечер он худо-бедно формулировал корявые предложения по-русски и объединял их в целые фразы. У меня с варсотским, который оказался жутко сложным языком, были отношения похуже, но и я день на четвертый, выпучивая от усилий глаза, сумела провыть и прогавкать несколько самостоятельно построенных предложений так, чтобы Лид мог понять, о чем это я. Пару раз во время наших уроков мимо по поручениям бабушки сновала Натка, скребла пальцем в ухе и вздыхала: «Опять разлаялись на сон грядущий», но ответом ей было лишь бодрое мое и королевское хихиканье.

Иногда наше с Лидом общение затягивалось далеко за полночь: мы уходили из сада и перемещались на терраску, пристраивались рядом на еще не нагретую жаровней кровать и разговаривали. Я часто садилась на своего любимого астрономического конька, но король, кажется, слушал мои рассуждения о космосе с некоторым интересом, хотя, как я уже заметила, мышление у него было сугубо практическое и теории его не слишком интересовали. Типичный наш разговор протекал обычно как-то так:

— …И когда масса становится такой, что она сама притягивает свой же свет, тогда из звезды получается так называемая черная дыра, — ораторствовала я, размахивая руками перед королевским носом и глазами.

— А где она? — помолчав, интересовался король.

— Как это где?

— Где-то от вас поблизости есть черная дыра?

— Нет, слава богу, а то нас давно бы в нее втянуло… И вообще, Лид, черные дыры — это что-то вроде теории.

— То есть существование их не доказано? Их никто не видел?

— Ну еще бы.

— Так может быть, их и нет?

— А может, есть! По крайней мере, по расчетам похоже на то…

— Может быть — это не доказательства. Зачем выстраивать теории, которые все равно никак не проверишь? Какая от этого польза?

— Лид, ну какой ты дремучий! — в очередной раз сокрушалась я от средневекового королевского мышления. — Теории можно выстроить заранее, а проверить потом, когда будут технические возможности.

— В таком случае, надо искать возможности быстрее, — решительно заявлял король.

— Как уж получается…

— Судя по вашему телевизору, Соня, вы не особенно и стараетесь.

— Ну Ли-ид! Что ты все сводишь к своей любимой политике? Вот захватишь наш мир, тогда и правь, как тебе нравится, а сейчас отстань. Я тебе не про то рассказываю.

— Вашего мира мне еще не хватало, — смеясь, отзывался Лид и добавлял примирительно:

— Ладно, Соня, излагай дальше свои теории, я послушаю…

Обычно после таких слов желание «излагать теории» у меня резко пропадало, я некоторое время мрачно помалкивала, а потом от нечего делать начинала уговаривать короля показать «мультик». Лид эту просьбу всегда выполнял очень охотно, единственное что, как всякий художник, терпеть не мог работать на заказ, особенно если заказчиком выступала иногда присоединяющаяся к нам на просмотрах Натка. В этом случае, продемонстрировав парочку кривеньких картинок в стиле «нате и отвяжитесь», он все равно съезжал на что-то свое. Иногда это было нечто вроде географического познавательного фильма, когда «камера» летела высоко над неизвестными нам, но красивыми местами с городами, реками и морями; иногда короткие сюжетцы, чаще всего с участием земных и неземных зверей, которые гонялись друг за другом, играли или прятались. Иногда это и вовсе были абстрактные переливы, периодически приобретающие форму сложных узоров или цветов. Вот эти картинки были особенно гипнозными: я вклеивалась в них намертво, и, если бы король не прерывался сам, вполне могла бы просидеть не двигаясь до утра. Еще пару раз я под вечер разжигала в саду костер специально для того, чтобы король мог продемонстрировать мне свои огненные фигуры. А потом оказалось, что подобные же штуки он умел вытворять с водой, причем и с речной, и с текущей из поливного шланга, и даже со стоящей в ведре. Он либо делал из воды текучие прозрачные фигуры, либо показывал в ней объемные мультики. Как-то утром бабушка несколько раз прошла мимо нас, неподвижно застывших и напряженно глядящих вглубь ржавой бочки с дождевой водой, и наконец спросила, не напекло ли нам голову. Я, с трудом оторвавшись от созерцания объемных рыб из Лидового мира, ходящих в глубине, заверила бабушку, что с нами все в порядке. Бабушка нам, кажется, не слишком поверила, так что мы, чтобы не нервировать ее, налили воды в ведро и удалились досматривать рыб под сень дремучей разросшейся вишни…

С Наткой мы иногда тоже гуляли, когда, как выражалась подруга, «его величество изволило отдыхать». Разговора об отправке Лида в его мир мы больше не поднимали, и более того, теперь это казалось мне совершенно невозможным. Уж очень мы сроднились с королем. И даже не столько сроднились, сколько… В общем, я старалась о наших отношениях не задумываться, но подспудно изо всех сил надеялась, что это именно с Лидом я встречалась во сне, и что он тоже об этом помнит, и я ему нравлюсь не только из-за благодарности за спасение, а за какие-то личные качества.

…На утро седьмого дня нашего житья у бабушки меня растолкала хихикающая Натка.

— Ну чего? — недовольно пробормотала я, щурясь на ее освещенное солнцем лицо.

— Хочешь эксклюзив? — прошептала подруга, улыбаясь до ушей и оглядываясь.

— Ну?

— Пошли смотреть, как его величество дрова колет!

— Дрова?! — изумилась я. — Зачем это ему?

— Твоя бабушка попросила, а он перед ней выслуживается как перед твоей родственницей… Короче, быстрее одевайся, а то все пропустишь…

Наткины уговоры подействовали: я натянула платье и босиком вылетела следом за подругой в сад. Простучав пятками по пыльной тропинке, мы одновременно остановились и уставились на то, что происходило возле поленницы.

Бабушка возилась с умывальником, наливая в него воды и поглядывая туда, где под кустом сирени торчал король, как всегда, при полном параде, в белой рубашке, бриджах и сапогах, и действительно пытался рубить дрова. Видимо, такой работе во дворцах все-таки не учили, потому что он явно старался действовать топором, как мечом. Присмотрев одно бревно, он с силой размахивался, занося топор над плечом, и с треском опускал, а потом пытался поднять обратно. Но маленький и туповатый бабушкин топорик вонзался в толстенное бревно намертво, поэтому король некоторое время, с брезгливым лицом и прямой спиной, но при этом воровато поглядывая на бабушку, вхолостую слегка поднимал и опускал получившуюся конструкцию, а как только бабушка отворачивалась, делал быстрый жест рукой, и злосчастное бревно разваливалось пополам. Тут бабушка поворачивалась, одобрительно кивала, говорила «давай-давай», и король с меланхоличным видом принимался за другое толстенное бревно…

— При-хи-хи-вет, — не совсем вежливо поздоровалась с ним я. — Дрова рубишь?

— Доброе утро, Соня, — кивнул мне Лид, одаривая почти нормальной, а не королевской, улыбкой. Тут я поймала себя на том, что уже слишком долго смотрю в его подсвеченные солнцем глаза, и отвела взгляд.

— Проснулась, Сонечка? — заговорила со мной бабушка. — Я вот твоего попросила дрова нарубить. Не умеет, конечно, парень-то городской, но смотри, как старается.

— Угу, — сказала я, искоса подглядывая за тем, как «городской парень» пытается отцепить от топора очередное бревно.

— Да ты не втыкай так глубоко-то, — вдруг обратилась к королю бабушка, — оно и не будет застревать. И ногой все время придерживай, а не кое-как. Только ногу себе смотри не отруби…

Лид, внимательно выслушав эти ценные указания, послушно уперся в бревно ногой и, применив явно нешуточные усилия, выдернул топор, который чуть не стукнул его по лбу из-за непогашенной инерции. Король ловко отшатнулся сам от себя, вернулся в исходное положение, и, не изменившись в лице от нашего с Наткой невольного дружного смеха, продолжил рубку. Бабушкины советы упали на хорошую высокородную почву: Дело явно пошло на лад даже без применения колдовства. Лид умудрился самостоятельно разрубить здоровенное бревно, помотав головой, вытряс из волос щепочки и уставился на меня.

— Молодец, — похвалила я, подходя к нему поближе. — Не тяжело?

— Нет, просто непривычно, я этим никогда не занимался раньше, используя такое орудие, — Лид кивнул на топор. — Мы уж если не колдовали, то пользовались или мечом, или немного похожим на это инструментом, но раза в два больше и острее.

— А почему ты бабушкин топор не наточил? Разве не можешь?

— Могу и точил, только это не слишком помогало. Здесь техника важнее.

— Ну ты уже научился. Молодец, — одобрила я еще раз, зная, что недохваленный в прошлой жизни король всегда хорошо на это реагирует, а мне хотелось посмотреть, как он радуется. Лид, конечно, обрадовался, чуть улыбнулся и сказал: «Спасибо, Соня».

— Вот видишь, как надо, — услышала я вдали наставительный голос бабушки, обращенный к Натке. — Хвалить надо мужиков за все, хвалить, тогда одна не останисся. А ты вот девчонка хорошая, но резкая… Кавалера-то нет еще?

— Неа.

— То-то и оно.

— Ладно, если найду, буду хвалить за каждый чих, — пообещала Натка и радостно ускакала по садовой дорожке. Король снова занялся дровами, набирая темп: то ли он и правда так воодушевился моей похвалой, то ли ему просто хотелось побыстрее со всем этим разделаться. Видимо, более верным было все-таки мое второе предположение, потому что стоило бабушке взять лейку и уйти от нас в огород, как король положил топор и, шевельнув пальцем, превратил оставшиеся дрова в мелкие поленца.

— Эх ты, Лид, — укорила я его, смеясь, — труд сделал из обезьяны человека, а ты филонишь…

— Колдовство — это тоже труд, — обиженно запротестовал король. — Оно кажется тебе со стороны легким только потому, что не выражается в физических усилиях, но на самом деле мы долго учимся.

— С детства? — я уселась на бревно и натянула платье на колени, глядя на короля снизу вверх. Он, тоже посмотрев на меня, сел напротив на другое бревно и отозвался:

— Да, практически с рождения.

— Ну еще бы: представляю, что бы мог нечаянно натворить маленький ребенок с вашей-то силой, если его не обучать…

— Нет, — Лид качнул головой. — Наша сила в детстве очень небольшая, как у колдунов из простолюдинов. Но, в отличие от них, мы умеем ее увеличивать… — он несколько помрачнел.

— Да, я видела, как, — вздохнула я, вспомнив лошадей в Сьединовом королевстве. — Это что вам, сразу коня подсовывают и велят стереть в порошок?

— Нет, начинают с более мелких зверей или даже с насекомых, потом, по мере роста силы и мастерства, переходят на крупных, — сообщил король нетипичной для него скороговоркой. Невооруженным глазом видно было, что ему неприятно об этом вспоминать.

— Ты что, Лид, любил животных в детстве? — поинтересовалась я недоверчиво.

— Любил? — переспросил король.

— Ну, то есть, тебе жалко их было превращать в пыль?

— Жалко? А, да, эмпатия… Я не помню, Соня. Это было больше двухсот лет назад. Вполне возможно, что мне был присущ простолюдинский образ мышления, как всем детям…

— Ну вот, опять простолюдины: а так все хорошо начиналось… — вздохнула я. Король вскинул ладонь в красноречивом жесте, явно призывая меня не перебивать. Я послушно умолкла, и Лид продолжил:

— …Но в любом случае, я даже сейчас не нахожу ничего привлекательного в уничтожении тех, кто ничем не мне угрожает и ни в чем не провинился, без необходимости. Даже и при необходимости, как это было в Мире Долгой Ночи, это часто… Неприятно, если я правильно употребил это слово.

— Правильно, почему нет-то?

— Потому что я редко пытаюсь назвать свои собственные чувства. В воспитании высокородных это не поощряется, скорее наоборот.

— Ну, чувствам мы тебя научим, дело наживное! — сообщила я с энтузиазмом. — Тем более, что они у тебя есть, просто ты не знаешь, как их правильно называть. Вот, например, сейчас, когда ты воспользовался колдовством и треплешься со мной вместо того, чтобы честно порубить дрова, это называется лень…

— Соня, спасибо, но я не до такой степени не разбираюсь в чувствах, — смеясь, ответил Лид. — И здесь ты все-таки не права: ты знаешь, что мне нетрудно сделать что-либо руками, но если колдовством это быстрее и рациональнее…

— Ага, — захихикала я. — Лень — двигатель прогресса.

— Соня, ты иногда ведешь себя хуже Натки, — серьезно сообщил король и вскинул голову.

— Ну ладно, ладно тебе, — я потянулась вперед и похлопала надутое королевское величество по нагретому от солнца плечу. — Кстати, сейчас твои чувства называются обида…

— Господи, Соня, хватит уже, — недовольно сказал король почти бабушкиным тоном — наверное, со своей чуткостью к любой речи он невольно словил какое-то из ее выражений.

— Хорошо, — сказала я, не обижаясь. Королевское недовольство скорее обрадовало меня. Оно означало, что Лид все-таки относится ко мне не как к памятнику на постаменте, которому надо беспрерывно и формально поклоняться, а как к живому человеку. Король, довольный моей сговорчивостью, кивнул, и обида с него слетела. Он посмотрел на меня широко открытыми глазами и явно собрался что-то сказать, когда из глубины сада снова выбрела бабушка. Она тащила за собой на рогульке с колесиками гремящий пустой бидон.

— Лид, ты сходил бы со мной за водичкой, — обратилась она к королю. — Раз дрова наколол. А то мне тяжело набирать-то, колодец глубокий.

Король хлопнул на меня глазами вроде бы вопросительно. Я с силой кивнула. Лид кивнул тоже, покорно встал и потащился хвостом по тропинке за бабушкой и ее гремящим бидоном. Я хмыкнула и, откинувшись назад, проводила эту вереницу довольным взглядом.

— Любуешься? — раздался сзади шепот незаметно подошедшей Натки. — Выдрессировала?

— А чего? Скажешь, не дрессируется?

— Не знаю… По-моему, и обычного-то парня невозможно исправить, а уж наше-то величество… Это оно просто так воспитано, что раз спаситель сказал, то встал и побежал, а так он был нам показал… как дрова рубить.

— Между прочим, он уже и к простолюдинам нормально относится! — похвасталась я. — Научился!

— Угу, научился. А ты тоже научилась людей простолюдинами называть.

— Нат, ну чего ты к словам-то придираешься?! — аж привстала я от возмущения. Подруга вздохнула.

— Да не, я ничего. Просто, по мне, ты его все-таки за кого-то не того держишь. Потом сама же обижаться будешь.

— Не буду, не буду, — успокоила я ее. — Пошли завтрак готовить.

Готовить завтрак в деревенских условиях тоже было не намного легче, чем рубить дрова. Пока Натка шипела над не включающейся электроплиткой, я скребла морщинистую прошлогоднюю картофелину тупым ножом и вздыхала:

— Надо было все-таки вчера не лениться и в палатку сходить…

— Надо было не в палатку сходить, а Лида попросить побольше жратвы наколдовать, — пропыхтела Натка, в сороковой раз втыкая плитку в искрящую розетку. — А то вчера наелись, а сегодня его бабушка захомутала и привет… Во, зажглась! Ты начистила?

— Тут начистишь, — сказала я жалобно.

— Ну давай тогда в мундире сварим, — быстро нашла выход подруга. — Только достань ту кастрюлю, которая не дырявая: синюю такую, облезлую…

Я залезла на рассохшуюся табуретку и протянула ей искомую кастрюлю. Мы принялись варить картошку. Бабушка с Лидом где-то застряли и не появлялись, что, впрочем, было неудивительно: колодец находился у реки, возле подвесного моста, ведущего в соседнюю деревню, так что пока они проберутся через луг…

Картошка у нас уже почти сварилась, когда, наконец, снаружи загремел бидон и послышались неожиданно громкие и тревожно-возбужденные голоса. Кажется, кроме Лида и бабушки, там был кто-то еще. Мы с Наткой переглянулись и дружно выбежали на крыльцо.

Оказывается, король с бабушкой по пути действительно обросли свитой из наших соседок: высокой тощей тети Кати и пухлой тети Ларисы. Обе они что-то одновременно говорили, всплескивая руками. Я расслышала только одно слово «убились» и испуганно уставилась на бабушку и Лида, ища на них повреждения. Но король был явно спокоен и здоров, а бабушка хоть и здорова, но совсем не спокойна. С расстроенным видом стянув с головы белую косынку, она взглянула на меня и сказала:

— Ох, девочки, какой кошмар-то…

— Кошмар! — подхватила тетя Лариса. — Прямо на глазах!

— А потому что нечего ездить где попало! — мрачно отрубила тетя Катя.

— Катя, это же мальчишки, они всегда так… — заспорила бабушка. Король, глядя поверх их голов, молчал.

— Что случилось-то?! — воскликнула я, начиная уже не на шутку нервничать. Бабушка и соседки заговорили с новой силой.

— Да все этот мост, Сонечка, не ходите туда хоть вы, я вас умоляю… У меня просто ноги не идут… — забормотала бабушка.

— А потому что понастроят черт знает чего и ходят довольные! — прорычала тетя Катя.

— Катенька, ну почему черт знает чего, это ж хороший мост, кто ж тут виноват… — снова запела тетя Лариса.

— Лид! — сказала я в отчаянии. — Да в чем дело-то?! Мост, что ли, обвалился?

— Нет, с мостом все в порядке. Просто с него упал ребенок кого-то из здешних жителей, — с видом информационного бюро сообщил мне король. Бабушка внесла в его сухую речь трагичности:

— Да это же Толька, Сонечка, не помнишь Тольку? Он Иринки сын, которая Кольки жена, сына Марии Степановны, которая соседкой Кати была, а потом в совхоз переехала! Десять лет ему… Ох, не могу я…

— Ладно, Алексеевна, сама жива не будешь, — похлопала по ней тетя Катя. — Из-за дураков переживать. Он поехал, дурак такой, по подвесному мосту на велосипеде. Конечно, свалился.

— А, — наконец, поняла я. — В речку, что ли?

— Какая там речка, Сонечка, — запричитала тетя Лариса. — Там речка метр шириной, а поперек нее плиты бетонные лежат, так он на них…

— Елки-палки, — сказала Натка. — А он живой вообще?

— Живой, но весь переломанный. Уж теперь в больнице належится, — поджав губы, сообщила тетя Катя. Меня передернуло.

— Ужас какой… А кто там был, неужели помочь ему не могли?

— Так мы там и были, мы и свидетели, — вздохнула бабушка, держась за голову. — Он на краю только повисел чуток, а кто до него по мосту-то добежит? Длинный мост-то. Я даже попыталась, а уж поздно было…

— Тебе, Алексеевна, больше всех надо, — вставила тетя Катя. — Сама бы сверзилась еще. Как он упал, из той деревни прибежали, мы тоже спустились, скорую вызвали, подождали, пока приедет его соскребет, то есть заберет, и сюда. А что там делать? Жить, говорят, будет. Может, поумнее зато станет.

— Вряд ли, — неожиданно подал голос король. Тетя Катя покосилась на него и согласилась:

— И то верно. Ну, девчонки, принимайте Алексеевну, а то она сама не своя, а мы пошли, нам в совхоз еще надо…

Тетя Катя и тетя Лариса развернулись и удалились, продолжая громко переговариваться и причитать. Бабушка, держась то за голову, то за сердце, поползла в дом. Мы с Наткой ухватили ее под руки. Я слышала королевские шаги за спиной, но не оборачивалась, пытаясь подавить расползающееся где-то внутри холодное тяжелое чувство. Чтобы хоть на минуту отвлечься и собраться с мыслями, я активно занялась бабушкой, а Натка от меня не отставала. Активничали мы до тех пор, пока бабушка не сказала, что с нее достаточно и одного пузырька валокордина, а сейчас она просит убрать из-под нее девять из десяти подушек и дать полежать спокойно. Мы отвязались. Натка ушла к выкипающей картошке, а я, быстро глянув на короля, вышла из дома и направилась в сад. Лид пошел за мной.

Остановившись возле штабеля из бревен, где мы по вечерам учили язык, я уставилась на короля и, не в силах больше выносить неизвестности, спросила:

— Лид, что там такое случилось?

— То, что тебе рассказали. Какой-то местный ребенок ехал на велосипеде по подвесному мосту, не удержался и упал вниз, — сообщил король.

— При вас?

— Да, мы это видели.

— А ты что, пытался его удержать, что ли?

— Я? — Лид сначала чуть сдвинул, а потом поднял брови. — Нет, конечно.

— Почему?!

— А зачем мне это было делать?

— Ты ведь мог его спасти! Тебе это ничего не стоило!!!

— Я много чего могу, Соня, но ты не просила меня его спасать.

У меня глаза полезли на лоб.

— Как… как я могла тебя просить, — начала я, заикаясь, — когда меня там и не было?

— Совершенно верно, тебя там не было, — подтвердил король и умолк, будто эта фраза решила все проблемы.

— Ты что хочешь сказать, а?! Что ты нормально относишься к людям только при мне?!

— Да, ты правильно меня поняла, — согласился Лид, величаво наклоняя голову. Я уже заметила, что чем сильнее он волнуется, тем медленнее двигается и тем длиннее говорит, но сейчас его волнение меня не растрогало: я и сама волновалась дальше некуда.

— То есть без меня… Даже если бы он насмерть разбился… Ты бы…

— Мне нет дела до здешних простолюдинов.

— А если бы я там была, ты бы его спас?!

— Скорее всего, да. Я знаю, что ты сочувственно относишься к своим простолюдинам, и такие мои действия тебе понравились бы.

Я вдруг прямо физически почувствовала, как у меня на голове появляются седые волосы. Превращение стоящего напротив меня Лида из практически родного человека обратно в бездушное средневековое чудище повергло меня в ужас.

— Господи, какой же ты расчетливый и предусмотрительный, — сказала я с омерзением, — и ведь даже не стесняешься.

— Почему я должен стесняться? — удивился король.

Вот чертов инопланетянин! Опять все сначала! А я-то думала…

— Потому что такое поведение — это жуткое лицемерие! — закричала на него я. — И лучше бы ты сразу сказал, что тебе плевать на всех, это было бы честнее, чем плевать выборочно!!!

— Тьфу ты, Соня, мне не плевать на всех! — парадоксально выразился король, тоже повышая голос. — Мне не плевать на тебя, поэтому я стараюсь вести себя так, чтобы ты была довольна. Что для этого делать, я знал. А сейчас ты снова противоречишь сама себе и меняешь условия!

— Где это я противоречу?

Лид глубоко вздохнул.

— Когда ты только меня расколдовала, мы договорились о том, что я не буду заколдовывать твоих простолюдинов смертельным колдовством и не буду с ними разговаривать. Я помню, что обещал. Разве я это хотя бы один раз нарушил по своей воле?

— Ну нет, — буркнула я, глядя в землю.

— Вот именно, — продолжил отчитывать меня омерзительный король. — А ты почему-то разозлилась, когда я превратил в животное ребенка твоих родственников, хотя это далеко не смертельное колдовство. Еще ты злилась, что я не разговариваю с простолюдинами, хотя сама просила с ними не разговаривать. Поскольку другого выхода не было, мне пришлось самому свое обещание и нарушить, начать говорить, тогда ты почему-то успокоилась… Теперь ты злишься из-за того, что я не спас какого-то простолюдинского ребенка, который имел глупость заниматься тем, что он не умеет. Ты не предупреждала меня, что нужно спасать всех простолюдинов от их глупостей, да еще и в твое отсутствие.

— Господи, я не знала, что об этом нужно предупреждать! — чуть не плача, сказала я. — Я даже об этом не задумывалась! Это же естественно: помочь человеку!

— То, что для тебя естественно, для меня далеко не очевидно, — отрезал Лид. — С твоей точки зрения это, как ты говоришь, человек, а с моей — простолюдин, да еще и чужой. Чтобы ты лучше поняла, для меня это все равно, что никто. Если о сохранности простолюдинов своего мира мы еще можем заботиться, поскольку это наша, так сказать, вотчина… Но и там «заботиться» это не значит предупреждать каждый несчастный случай своими силами. Скорее, устраивать жизнь так, чтобы этих случаев было меньше.

— Но тут ведь жизнь не устроена… А если бы он погиб… — прошептала я. Лид по своей королевской привычке вскинул голову, в его ответном голосе прозвучали стальные нотки:

— Соня, я давно понял, что ты хотела сказать. Ты опять имела в виду ваше сострадание и так далее. Разве для тебя до сих пор не очевидно, что я этого не имею? Я, конечно, подлаживаюсь под твое восприятие, чтобы порадовать тебя, но это не значит, что я превратился в здешнего плебея. Ты моя спасительница, я чту тебя за это, но я сразу видел, что ты другая и твое восприятие мира не такое, как у меня. Если бы я так же, как ты, проявлял возмущение криками по поводу каждого нашего несходства, я бы давно остался без голоса. Ты не во всем соответствуешь тому, чего можно ожидать от высокородной дамы, вряд ли это можно изменить, поэтому я просто старался подлаживаться под тебя. Но ты, по-моему, принимаешь меня за кого-то другого, — вдруг повторил он слова Натки. — Я и не плебей, и не из этого мира, и такое поведение, какое тебе привычно, для меня неестественно. Я слежу за собой при тебе, но в другие моменты я все равно буду поступать так, как считаю правильным я сам.

— То есть не помочь ребенку это очень благородно, правильно и достойно короля? — поинтересовалась я нехотя, еле ворочая языком от понимания бесполезности наших прений.

— Что такое «правильно», я вообще не представляю, — отозвался Лид холодно. — Благородный я по происхождению, и никогда не слышал, чтобы благородные манипулировали словами типа «правильно» или «верно». Скорее «должно-не должно». И заниматься мелочами действительно недостойно короля. По крайней мере, я не вижу в этом никакого смысла. Тебя же, чтобы хотя бы ты порадовалась спасению, с нами не было.

— Не было, а я все равно узнала. Видишь?

— Вижу. Мне часто трудно предсказывать твои реакции, они для меня нелогичны. Это просто очередной случай.

— Действительно, — тихо согласилась я и продолжила сдавленным голосом: — Только не очередной, а пусть будет последний… Вход в твой мир отсюда близко, так что уходи, пожалуйста, к себе. Я тебя и правда принимала не за того, а с тобой настоящим я никогда не договорюсь. Меня от такого поведения с души воротит.

— Хорошо, если ты мне приказываешь, я уйду, — голос Лида, в отличие от моего, был не сдавленным, а вполне спокойным: либо его королевское величество так хорошо умело владеть собой, либо тоже понимало, что лучше завершить наше общение именно сейчас.

— Только жителей своих не заколдовывай. Помнишь, ты обещал, — буркнула я мрачно.

Лид посмотрел на меня. Взгляд его был прямым, но непроницаемым и прохладным, как у Снежной королевы мужского пола: никаких тебе бездомных собак. Впрочем, может, я сама себе это бездомно-собачье выражение и придумала, как и остальные человеческие черты короля?

— Что я-то обещал, я всегда помню, — произнес он значительно. — И заколдовывать жителей моего мира за то, что они когда-то заколдовали меня, я не буду… — он чуть приподнял правую руку, на которой еще были видны слабые следы ожога, и сразу же опустил ее.

— Прощай, Соня. Благодарю тебя за то, что спасла меня.

— Прощай, Лид, — отозвалась я и проглотила огромный комок в горле. Король медленно повернулся ко мне спиной. Я решила было, что он исчезнет, но он просто ушел по тропинке вглубь сада. А, ну да, ему же на луг…

Пару минут я стояла неподвижно, сминая подол платья и борясь с собственными ногами, которые вдруг захотели понестись следом за королем.

«А смысл-то какой? — сказала я себе. — Ты что, будешь приносить ему извинения? За что? Лучше стой тут, а то совсем плохо будет».

Постояв еще немного, я неожиданно для себя сорвалась с места и стремглав понеслась в конец сада. Сад был пустым. Переводя дыхание, я уперлась ладонями в калитку, глядя в щель между досками, есть ли кто на лугу, и готовясь к спринту. Но на лугу никого не было, и на меня навалилась жуткая пустота. Даже не знаю, что это было: то ли злость на Лида, что он оказался вообще не таким, как я думала, то ли обида, что мой красивый сон так некрасиво сбылся, то ли что-то вроде чувства разочарованного собственничества по отношению к королю: кто мне теперь будет наколдовывать что угодно и бежать во все стороны по любому моему капризу?.. От современных парней такого отношения не дождешься… Тут на меня вдруг нахлынули воспоминания о приключениях в Сьединовом королевстве, о том, как король сердито пихал меня в окно и обнимал перед тем, как сигануть в воду с десяти метров, и как он потом простужено чихал и спал у меня на ногах; о его картинках…

Тут мне стало совсем плохо. Не знаю, что бы я вытворила, но тут послышался топот босых пяток, и по тропинке ко мне прилетела обеспокоенная Натка.

— Э, Сонька, ты чего? — сказала она, пытаясь отодрать меня от калитки и заглянуть в лицо. — Ты чего ревешь-то? Опять наше величество довело? Где оно, кстати?

— Вы-ы-ыгнала-а-а! — завыла я на всю деревню.

— Блин, — емко выразилась подруга. — Чего бы вот мне раньше не прийти. Куда он потопал?

— К себе! В страну! Совсем выгнала! Мы же хотели… Ну невозможно с ним, Нат.

— Это-то конечно, — неожиданно согласилась подруга. — Я еще удивлялась, как ты с ним столько времени проводишь.

— Так, может, и ладно, Нат, а? К лучшему это?

— Ну ясно, к лучшему. Родители твои приехали бы, куда бы мы его дели? Не до пенсии же прятать…

— И проблем от него была куча.

— Да вообще одни проблемы.

— А что я реву, так это привыкла просто… Как-то неожиданно… Пройдет?

— Конечно, пройдет! — воскликнула Натка с энтузиазмом.

— Ага-а, — сказала я, икая. — Потому что сил уже нет.

— Ну нет — и не надо. Пошли, пошли, — приговаривала подруга, отрывая меня от калитки и таща за руку в сад. Я покорно волоклась за ней, не понимая, на каком я свете.

Следующие несколько часов я запомнила плохо. Кажется, Натка подлила мне в чай бабушкиного валокордина, потому что я уснула и проснулась уже когда стемнело. Голова была тяжелая, в груди тоже было тяжело. С трудом я подавила в себе желание пойти на терраску, где мы с королем обычно сидели в это время, и, злобно сжав зубы, принялась ходить по комнате из угла в угол. Натка молча наблюдала за мной, но не трогала, зная по опыту, что мне нужна разрядка. Бабушка, не обладающая подругиной тактичностью, да, к тому же, сама расстроенная, только выйдя из своей комнатки, тут же поинтересовалась:

— Ты чего бегаешь-то, Сонечка?

— А она просто так, — объяснила Натка.

— А Лид-то где?

— Эм-м-м… Скажем так, уехал.

— Вы что, поссорились? — всплеснула руками бабушка. — Ну как же так, что случилось?

— Бабушка!.. — застонала я, хватаясь за голову.

— Нина Алексеевна, ей не до того, — перевела Натка.

— Ну так ты мне расскажи, — потребовала бабушка.

— Они… Как бы это сказать… Уж очень разные были. Прямо-таки из разных социальных слоев. Вот.

— Какие еще слои? Какая разница, слои или не слои, такой хороший парень… — запричитала бабушка.

— Это вы, Нина Алексеевна, просто его плохо знаете, — стойко отвечала Натка.

— Это вы, девчонки, людей плохо знаете! — подбоченившись, расстроено закричала бабушка. — А я сразу вижу, кто хороший, а кто чепуха безголовая! Вот этот ее однокурсник по институту, Сашка, что ли, в городе его видела — вот он чепуха!

— Не могу с вами не согласиться, — фыркнула Натка.

— А Лид не чепуха!

— Ну, может, не чепуха. Но он такой сложный, что нормально общаться с ним невозможно.

— Сложный… Все вам простых подавай. Где теперь хорошего такого парня найдешь? Так тебя любил, все за тобой ходил, а ты…

— Если он так меня любил!!! — заорала я, не выдержав. — То чего это я должна его искать?! Пусть сам приходит и ходит за мной дальше, а я тут ни при чем!!!

С этими словами я вынеслась в сени и с грохотом захлопнула дверь…

На другой день ничего кардинально не изменилось, разве только бабушка перестала ко мне приставать, видимо, поддавшись на уговоры Натки. Но мерзкая тяжесть в груди и желание расшибить что-нибудь об кого-нибудь все еще нарастали во мне. От безысходности я прошлась по саду, пиная ни в чем не повинные кусты смородины, но это мне особенно не помогло. Натка следила за мной из-под яблони, делая вид, что читает, и ждала, пока я выдохнусь.

Выдохлась я часам к девяти вечера. Притащившись к подруге под яблоню, я плюхнулась на траву, скорчилась, обняв колени, и жалобно проскулила:

— Нат, ведь должно же стать легче?

— Ясно, должно, всю жизнь убиваться, что ли.

— А почему не легче?

— Ты чего, шутишь? Один день всего прошел! Помнишь, сколько ты ревела, когда тебя Вовка бросил?

— Какой Вовка?

— Ну и ну. Который в школе еще, в одиннадцатом.

— А-а-а, — с трудом вспомнила я. — Так он же вообще идиот какой-то был.

— Вот именно. Если ты по идиоту неделю ревела, что уж про короля говорить.

— Он тоже на идиота тянет.

— Да нет, наше величество было умное, — неожиданно запротестовала подруга. — По-своему, конечно. Ум у него практический такой. Типа как так схитрить или пригрозить, чтобы чего тебе надо от всех добиться. Так он же, считай, политик, да еще и наследственный. У них там, небось, гены уже в виде скипетра и державы, а ты хочешь от него чего-то.

— Не «чего-то», а чтоб не врал и не притворялся.

— Так он и не врал. А если бы не притворялся, ты бы его уже недели две назад отсюда выставила, а то он этого не понимал.

— А чего ему надо-то было, Нат?

— А ты сама как думаешь? — подруга фыркнула.

— Я просто думала, что я для него… Что он меня…

— Ну конечно, ты для него и он тебя. За километр видно было. Но толку-то в этом? Ты думаешь, что каждый, кто в тебя втюрится, тут же должен стать таким, как ты себе идеал представляла?

— Да какой там идеал, — махнула рукой я. — Хоть бы на людей не плевал и простолюдинами не обзывался… Это я чего, много хочу?

— По отношению к королю-то?! А ты думаешь, мало, что ли? Он уж такой есть.

— Мне не нравится, какой он есть!

— Ну так ты его и выгнала: сиди радуйся… И нечего драться, — опытная Натка ловко увернулась от моих тянущихся рук и отсела подальше. — Что делать, Сонька. Нельзя же только с куском человека дело иметь, все остальное тоже брать приходится…

— Не хочу все остальное! — стукнула я по яблоне.

— Ну так и сиди.

— И сижу.

…На второй день мое состояние изменилось, но отнюдь не в лучшую сторону. Теперь на место злости пришла тоска. Игнорируя бабушку и Натку, я торчала в кухонном углу возле печки практически целый день, только к вечеру, как заблудший таракан, выползла на воздух.

— Что, не звонил он тебе? — тут же поинтересовалась бабушка, которая стирала в саду.

— Да откуда ему там звонить, — сказала я в сердцах и ушла под яблоню. Натка пошла за мной, и мы повторили вчерашний разговор, изредка переставляя слова. После этого мне всю ночь снилось, как я ругаюсь с королем. Но самое страшное было не это, а то, что я проснулась и осознала, что ругаться мне больше не с кем. Неожиданно я осознала еще одну вещь: я теперь Лида и увижу только во сне! Это ведь не Земля, где зашел в интернет и хотя бы на фото поглядел. Мы никогда не увидимся! Совсем никогда!

Тут из меня потек слезный ручей. Бабушка была на кухне, так что громко реветь я не стала, подавила основные потоки и на трясущихся ногах пошла разыскивать Натку. Подруга сидела на лавочке и озабоченно ела котлету. Я молча схватила ее за руку, подняла и потащила за собой. Увидев знакомую яблоню, Натка впала в панику и заорала:

— Нет уж, Сонька, давай лучше возле дома посидим!

— Я не могу возле дома. Я реву, — объяснила я, вытираясь подолом.

— Ну и ладно, поревешь и перестанешь.

— Нат, а получается, что мы ведь никогда…

— Ну а что ты хотела, если ты его сама выгнала? — скороговоркой затараторила подруга и сунула мне под нос половину котлеты. — Что ж он к тебе пойдет, он же у нас высокородный и все такое, типа своего спасителя не смеет ослушаться…

— Да уж, как что хорошее, так он не смеет…

— А ты уверена, что если он припрется обратно, это будет что-то хорошее?

Я откусила котлету и примолкла. Остаток дня мы сидели возле дома и вели тот же разговор, что и под яблоней. Бабушка молча и сочувственно приносила нам еду.

…В какой-то момент я будто бы очнулась ото сна, встряхнулась и посмотрела на часы. Было уже десять, за кустами сирени краснел закат. Потом я огляделась вокруг и увидела лавочку, заставленную пустыми тарелками из-под наших обедов и ужинов и Натку, остервенело чешущую искусанные комарами голые ноги. Поймав мой взгляд, подруга тоже посмотрела на меня и спросила несколько севшим голосом:

— Ну чего? Очухалась, что ли?

— Вроде бы, — отозвалась я неуверенно, попыталась осторожно подумать о короле, и тут на меня снова накатило.

— Нат, — затянула я. — А мы ведь никогда…

— Да почему никогда-то?! — вышла из себя Натка. — Вон на лугу дыра, пропихивайся в нее и вперед, в объятия нашего величества!

— Дыра! — я даже привстала, так как умудрилась совсем забыть про такую возможность. — Нат, а если он ее закрыл? Он же умеет!

Подруга снисходительно на меня глянула.

— Он что, по-твоему, дурак, что ли? На что хочешь спорим, на месте она. Можно прямо сейчас туда пойти, наше величество вытащить и дальше с ним валандаться!

— Почему сразу «валандаться»? — обиделась я. — На самом деле хорошего даже больше было, правда?

— Правда, почему нет.

— А если его так воспитали, так кто же виноват?

— Теперь мы… То есть я хочу сказать — никто.

— Нат! Да у тебя свое мнение-то есть?! — разозлилась я. Подруга опасливо покосилась на меня.

— Ну, мало ли, какое у меня там мнение… Ты еще драться полезешь, я тебя знаю…

— А ну говори! — потребовала я угрожающе.

— Да чего тебе говорить? По-моему, его величество, конечно, не фонтан. Наследственность у него странная, детство тяжелое. Ты с ним если свяжешься, хлебнешь, это факт. Причем этот случай еще цветочками покажется. Но с другой стороны, если на все это плюнуть, то он парень хороший. Да и тебе подходит. И ты ему нравишься, это мягко сказано. В принципе, и людям его можно обучить помогать. Знаешь, как собачку, дрессировкой. Если ты от него не будешь все время требовать кристальной честности и чтобы он превратился в твоего принца, то вы, глядишь, и сживетесь. В общем, что есть, то есть, все равно другого короля взять негде. Думай, Сонька.

Я и правда задумалась. Слезы высохли, мозги переключились в более деловое русло. Я честно попыталась прикинуть, насколько мне нужен Лид и готова ли я терпеть жуткие черты его характера и мировоззрения ради его достоинств?

Трезвого анализа не вышло, все время вспоминалась какая-то фигня: то как он совал руку в кипяток, то как расписывал Ирин браслет, то как мы смотрели на звезды в мире Долгой Ночи, то опять картинки…

— Пошли в дыру, — сказала я, махнув рукой, и решительно встала.

— Э, куда! — Натка ухватила меня за руку. — На ночь глядя? А чего Нине Алексеевне скажем? Ведь неизвестно, насколько мы туда запихнемся. И собраться надо. Еда, одежда. Кто его знает, куда там это оскорбленное величество от дыры убрело. Его еще теперь найди… Короче, давай завтра утром, а то и днем. Если не передумаешь.

— Эх, передумать бы надо, — вздохнула я, впрочем, без особой надежды, и пошла в дом собираться.

Бабушке мы сказали полуправду, сообщив, что отправляемся за Лидом мириться, что дорога неблизкая, и мобильной связи с нами может несколько дней не быть. Бабушка наше решение крайне одобрила и пообещала успокоить родителей. В общем, из нее вышел бы отличный Лидов верноподданный. Помимо всего прочего, увидев, что мы собираемся, она наготовила нам еды и настойчиво совала теплые вещи. Мы, памятуя о том, что в мире короля было лето, пытались отказаться, но по паре брюк и по шерстяной кофте на каждую нам все же перепало. Засыпала я, подпирая спиной лежащий рядом туго набитый рюкзак, но впервые за эти дни относительно спокойно…

Проснулась я рано — часов в восемь, и, поняв, что будить Натку бессмысленно, тихонько пошла на терраску пить чай. На улице было серо, небо заволокло низкими тучами, ветер с шумом гнул кусты сирени. То ли терраску продувало, то ли меня просто колотила дрожь, но я обхватила себя руками за плечи и принялась нервно трясти ногой, раздумывая, как я буду разговаривать с Лидом при встрече. А если он еще не отошел за эти три дня? Ведь его величество, кажется, обиделось…

Чтобы отвлечься от нервных мыслей, я стала допихивать в рюкзак вещи, которые потенциально могли бы нам пригодиться. Когда молнии окончательно перестали застегиваться, я махнула рукой и уселась на бывшую Лидову кровать, не зная, чем еще убить время.

Но тут, к счастью, из сеней послышались шаркающие шаги. Я подумала было, что это бабушка, но это оказалась заспанная донельзя Натка с одним открытым глазом.

— Ты чего рюкзак по полу таскаешь? — укоризненно поинтересовалась она.

— Собираюсь я. Как-то сон не идет.

— Наверное, он весь у меня остался, сон, то есть… — подруга зевнула во весь рот и обреченно посмотрела на меня. — Ну ладно, щас я соберусь…

Наткино «щас» затянулось почти до одиннадцати утра: только к этому времени она пришла в себя и выразила готовность куда-либо двигаться. На улице по-прежнему дуло, но дождя не было. Бабушка выдала нам от плохой погоды так называемые «ветровочки», которые подозрительно походили на старые куртки моего папы, и добавила еще один пакетик с бутербродами.

— Ну, мы пошли, — наконец-то выйдя за порог, сказала я. Бабушка кивнула и строго произнесла:

— Давайте там, не ссорьтесь. И без него не возвращайся!

— Постараемся, — буркнула я и потащилась следом за Наткой в сад, закрывая лицо воротником от ветра.

В этот раз с нами не было короля, чтобы распугивать луговых коров, и теперь дело обстояло наоборот: коровы распугивали нас. Из-за трех кругов вокруг быков и коня наш путь к дыре сильно удлинился, но наконец-то показалась и река.

— Нат, — забеспокоилась я. — А если мы дыру не найдем?

— Будем искать. Да я помню, где она.

— А если ее там нету?!

— Да есть, есть. Чтобы мне всю жизнь каждый день термех сдавать! — поклялась Натка. От этой страшной клятвы я немного успокоилась, но все равно не могла как следует унять колотящееся сердце.

Место, где должна быть дыра, мы узнали по характерному пятну темного клевера. В опасной близости от этого пятна паслась огромная черная корова на длиннющей цепи.

— Ой, черт, — сказала Натка. — Ну ладно, ничего, она вроде не злая. Давай ты будешь за ней смотреть, а я — искать, откуда видно колонну.

Не дожидаясь моего ответа, она принялась перетаптываться по пятачку, а я посмотрела на корову. Корова подняла большие глаза и тоже уставилась на меня. Потом тряхнула головой и пошла к нам, волоча по траве цепь.

— Натка, — сказала я предостерегающе, — она к нам идет. Ты дыру нашла?

— Не совсем, — отозвалась подруга, нервно оглядываясь. — Но так или иначе, этот пятак скоро кончится, так что…

Я испуганно глянула на нее. Неужели дыра все-таки закрыта? Нет, такого быть не может… А если и правда?! От ужаса я совсем забыла про бредущую к нам корову, и она сама напомнила о себе, ткнув мокрой мордой меня в шею. Я нетерпеливо отодвинула морду ладонью, а другой рукой постучала по подруге.

— Ну что, Нат, наш…

Я умолкла на полуслове, потому что окружающий мир щелкнул, и в глаза мне ударило солнце. Я увидела трон и чуть не заплакала от облегчения. Натка тоже выглядела довольной.

— Ну вот, — сказала она, засучивая бесконечные рукава своей ветровки. — Я же говорила… Э, а она-то тут зачем?!

— Кто?

Подруга кивнула назад. Я обернулась и увидела, что за моей спиной с застенчивым видом стоит корова, а ее цепь тянется из пустоты, начинаясь прямо в воздухе.

— Ой, — отскочила в сторону я.

— Это ты ее, что ли, сюда притащила? — поинтересовалась Натка и махнула на корову рукавом:

— Кш, пошла!

Корова попятилась, но никуда не делась. Мы огорченно посмотрели друг на друга.

— Ну вот, не было печали, — наконец, проворчала Натка. — Теперь ее обратно тащить. Она же чья-то.

— Не знаю, чья. Ну давай попробуем ее вернуть… — отозвалась я без особого энтузиазма.

Следующие пять минут мы в поте лица пытались запихать корову обратно в дыру, но отдельно этого сделать никак не удавалось. Только если Натка клала одну руку на животное, а вторую — на трон, они обе временно исчезали из этого мира, а потом со щелчком появлялись в том же составе.

— Нат, да в чем дело-то? — сердито сказала наконец я, разозленная глупой задержкой.

— Она за мной идет, вот в чем. И не отвязывается.

— Так, может, оставим ее, где есть?

— По-моему, не стоит. Там цепь как-то странно в воздухе натянута, как бы наши жители сюда не зарулили.

Корова, пользуясь паузой, начала щипать местную траву. Натка вздохнула.

— Сонь, может, ты попробуешь?

— Может, лучше ты? — протянула я умоляюще — мне почему-то казалось, что как только я выйду из Лидового мира, во второй раз попасть туда больше не смогу. Натка снизошла к моим капризам, опять положила руки на корову и трон, и снова они с животным несколько раз появились и исчезли. При последнем появлении у Натки было лицо, однозначно говорящее о том, что ей все надоело. Она и корова снова пропали, и на этот раз их не было довольно долго. Наконец я посмотрела на часы, увидела, что прошло пять минут, и, не на шутку забеспокоившись, уже протянула руку в сторону трона, когда передо мной снова возникли Натка и корова. Только в этот раз с локтя подруги свисала намотанная цепь, завершающаяся грязным стальным колышком.

— Короче, Сонька, отогнать я ее не смогла, так что просто отвязала, — сообщила Натка и с размаху вонзила колышек в землю. Корова опять начала щипать траву.

— А что вы там так долго делали? Друг за другом гонялись? — спросила я.

— Почему долго-то? По-моему, даже полминуты не прошло.

— Как полминуты! Пять минут или даже больше!

— Ладно, какая разница… Ого.

Натка застыла, глядя вдаль. Я, наконец, тоже туда поглядела и удивилась.

В Лидовом мире явно давно и прочно царила осень. Листья на кустах и деревьях стали ярко-красного и рыжего цвета, трава выцвела и пожелтела. Хотя было безоблачно и сухо, но отнюдь не тепло — ветер дул не хуже, чем в деревне у бабушки. Я в недоумении поглядела на темно-красную стену леса вдали и пожала плечами:

— Сезоны у них тут быстро сменяются, что ли… Хорошо хоть теплую одежду взяли.

— Ну и куда пойдем? — Натка оглядела пустынный луг.

— Наверное, к лесу, Лид говорил, что если его пройти, то за ним начинается город.

— Да, только его, вот именно, вначале пройти надо… Ты спички взяла?

— Угу.

— Ну пошли.

Мы пошуршали по высокой траве. Пасущаяся возле трона корова выдала нам вслед задумчивое «му». Все шло как-то не так. Никакого намека на присутствие Лида, бесконечное поле, спокойно светящее сверху белое солнце… Ко мне в голову начали закрадываться нехорошие мысли о том, что мы можем никогда и не найти короля среди этих необъятных просторов. Правда, когда я озвучила эти мысли Натке, она успокоила меня:

— Да ладно, этот уж не потеряется. Зуб даю, скоро мы встретим каких-нибудь стонущих под его игом жителей.

— Ты думаешь, он опять захватил власть?

— А почему бы и нет. Это же его страна… Уф, наконец-то лес.

— Наконец-то? — переспросила я в сомнении, глядя в темную чащу. Местные деревья походили скорее на очень высокие кусты со спутанными серыми стволами, через которые было трудно пролезть. Внизу стояла сухая трава, посыпанная опавшими листьями. Что-то слегка потрескивало и ворковало — наверное, какие-то птицы. Потом треск вдруг усилился, и мы задрали головы, высматривая самолет. Но на безоблачном небе ничего не показалось, а треск постепенно затих вдали.

— Гм, — сказала Натка, переступая с ноги на ногу. — Ну пошли в лес, что ли.

— А мы там не заблудимся, а, Нат?

— Не знаю. Давай на всякий случай фонарики вытащим и ножи, чтобы зарубки делать.

Опустив рюкзаки на траву, мы долго ковырялись в них, выискивая нужные предметы. За это время успела усилиться и утихнуть еще парочка подозрительных тресков, а самолета так и не показалось.

Наконец мы умяли вывалившиеся из рюкзаков лишние вещи, вскинули сами рюкзаки на спины, и крадучись, держа в левых руках фонарики, а в правых — тупые столовые ножи, взятые у бабушки, вступили в темный лес.

Под нашими ногами захрустели листья, они же сыпались нам на плечи, когда деревья колыхались от ветра. Шли мы, наверное, две минуты, а мне уже стало не по себе.

— Нат, мы с пути-то не собьемся?

— А у нас нет толком никакого пути. И вообще, мы с тобой астрономы, значит, будем держать путь по солнцу. Видишь, вон оно, между ветками? Пошли туда, там как раз вроде деревья чуть пореже стоят.

— Ага. Пошли, — я кивнула, и, глубоко вдохнув, сделала вслед за подругой несколько шагов…

Мне в лицо ударил свет, земля куда-то провалилась, и под ногами захлюпало. Приземлившись то ли в грязь, то ли в лужу, я вскочила и поняла, что деревья кончились. Наш дремучий лес оказался лесополосой шириной от силы метров тридцать, и мы, пройдя ее насквозь, очутились в болотистой канаве-низине. Рядом, на некотором возвышении, была насыпь из чего-то вроде белого утрамбованного песка с камнями. В ней виднелись глубокие колеи явно колесного происхождения.

— Ну вот, опять дорога, — сказала я, отряхиваясь. — Прямо так же, как когда к Сьедину ходили.

— А дороги-то у них тут, между прочим, так себе… — начала Натка, но ее слова прервал оглушительный треск вперемежку с громкими выстрелами, и из-за пышного дерева, закрывающего дорогу, взметая песок и мелкие камушки, выехала несусветная конструкция. Основу ее составляло нечто вроде плохо сбитого деревянного ящика, который подпрыгивал на громадных колесах, также с деревянными спицами, зато имеющих нечто вроде велосипедных шин. Спереди к конструкции была привязана большущая одиночная лампочка, изображающая фару, которая явно держалась на одном гвозде, а из-под днища вверх выгибалась грубо сделанная труба, и эта труба трещала, стреляла и плевалась клубами черного дыма. В недрах «машины» я с трудом разглядела человеческую фигуру, замотанную прокопченными тряпками по самые глаза, будто мумия. За дымом водитель нас, кажется, и вовсе не заметил, машина проследовала мимо на скорости детского велосипеда и кое-как скрылась за поворотом.

Откашляв дым, мы с Наткой потрясли головами, чтобы в ушах утих треск, и переглянулись.

— Ну чего, — сказала подруга, — голосовать не будем?

— Обойдемся, — кивнула я.

— Тогда пошли.

— Вдоль дороги?

— Да тут все равно недалеко. Лид своих недооценил, королевство-то расширилось, — Натка кивнула себе за спину. Я повернулась и даже вздрогнула.

Оказывается, мы находились на довольно большом холме. Дорога сбегала с него вниз, петляла между деревьями и впадала в расстилающийся от края до края горизонта неприятный на вид город с невысокими треугольными домами, серыми квадратными промышленными постройками и торчащими между ними заводскими трубами, которые старательно коптили небеса. Квадраты черной земли распаханных полей поблизости от городской окраины делали картину еще более сумрачной.

— Здоровенный какой, — помолчав, сказала я. — Наверное, Лид туда пошел?

— А куда бы он еще делся. Такое не пропустишь. Эх, выехали на природу, называется… Пошли, что ли, чего стоять? — подруга вздохнула и потихоньку начала спускаться с холма. Я, тоже вздыхая и хмурясь, поспешила за ней.

Оказалось, идти нужно было весьма далеко. Пока мы топали по обочине, мимо нас пропылила еще парочка здешних пародий на машины, но основным транспортом тут, как вскоре выяснилось, были все-таки не они. Когда мы спустились вниз и пошли среди полей, движение чуть усилилось, и из прилегающих дорог принялись выезжать облепленные грязью скрипучие телеги, запряженные кем-то, кого можно было бы с натяжкой назвать лошадьми, если бы не ветвистые рога, лопухастые уши, козлиные бороды и неестественно-белые пушистые шкуры — животные почему-то все были голубоглазыми альбиносами. В телегах ехали на кучах сухой травы или грудах грязных овощей замызганные хмурые люди: что мужчины, что женщины — в однотонной сероватой одежде. На нас они не обращали особенного внимания: видимо, мы со своими темно-серыми куртками хорошо вписались в общую картину.

Однако, по мере нашего приближения к городу, за первенство с телегами стал соперничать еще один вид транспорта, похожий на большие мотоциклы с колясками, только приводимые в движения педалями, как велосипеды. На этих велосипедомотоциклах сидели личности как мужского, так и женского пола, с неизвестно чем гордыми физиономиями. Судя по всему, они относились к более зажиточному слою населения: их наряды не состояли, как у крестьян, из серых лохмотьев, а были довольно красивыми и аккуратными, хотя, на мой вкус, и несколько простоватыми, безо всяких узоров, приглушенно-пастельных цветов. Разглядеть их как следует мне не удалось: велосипедисты носились куда быстрее здешних машин.

Я проводила взглядом очередную велосипедистку в бежевом платье с закрытым воротом, переходящем в такой же бежевый накинутый на голову платок, отшатнулась от очередной телеги с грязным стариком в лохмотьях, и, восстановив равновесие и оглядевшись, увидела, что по обеим сторонам дороги наконец-то появились дома. Они были одноэтажными и походили на странно выросшие деревенские колодцы, потому что состояли из круглого основания, накрытого громадной двускатной крышей, спускающейся чуть ли не до земли. Крыши покрывали либо пропитанные чем-то черным доски, либо тонкие металлические листы, наложенные друг на друга, как черепица. Те из домов, что выглядели побогаче, чаще всего были покрашены в спокойные чистые цвета вроде кремового, светло-терракотового или светло-зеленого, окна у них, как веночками, оплетались вырезанными из дерева лаконичными узорами, чаше всего растительными.

— А тут не так противно, как кажется, — прошептала я, тихонько подтолкнув Натку в бок. Она кивнула.

— Да, неплохо. Но не думаю, что наше величество задержалось бы на этой окраине. Конечно, не факт, что это здешняя столица, но давай, что ли, все равно попробуем дойти до центра…

— Дойдем, — отозвалась я. — А вот ночевать где…

Подруга призадумалась и ничего не ответила. Мы пошли дальше, продолжая зевать по сторонам.

Домов становилось все больше, транспорта тоже, и наконец-то появились пешие жители. В основном они были заняты какими-то хозяйственными хлопотами: либо волокли мешки, корзины и полотняные кошелки с продуктами, либо тащили на привязи животных. Одна из этих зверушек здорово напугала нас с Наткой, поскольку издали походила на низкорослого медведя, но, подойдя, мы разглядели у нее копыта и маленькие рожки.

— Хм, — сказала Натка. — Коза, что ли?

— Типа того, — согласилась я шепотом, косясь на хозяйку «козы». Эта высокая худая женщина в закрытом по горло длинном темно-синем платье и чем-то вроде белой банданы с отворотами, тоже слегка покосилась на нас и, тут же отведя взгляд, с прямой спиной проследовала дальше. Я вообще заметила, что здешние люди довольно сдержаны в эмоциях и вежливы — никто ни на кого не глазел, а говорили они между собой, несмотря на язык, не слишком громко, так что я даже не могла разобрать слова. Да, выходит, сдержанность у Лида — национальная черта?..

Но едва я подумала об этом, как нам навстречу попалась очередная велосипедистка весьма экстравагантного вида: платье ее было хоть и не пышным, зато вырвиглаз-розовым и блестящим, белая меховая накидка слегка прикрывала плечи и оставляла на свободе глубоченное декольте, в ушах болтались огромные серьги, а неестественно-красные волосы напоминали свежее воронье гнездо. Поглядев на ее глуповато-довольную физиономию, я сразу вспомнила Сьединовых фрейлин и хихикнула. К моему удивлению, реакция местных жителей на эту красотку оказалась почти такой же: парочка проходящих мимо крестьян поспешно отвернулись, а стоящая возле своего дома женщина поджала губы с видом глубокого презрения и неодобрения. Девица, ничего не замечая, счастливо укатилась вдаль. Я успела заметить, что у нее двухцветные, желто-серые глаза. Колдунья, значит…

— Во чучело, — прокомментировала Натка мне на ухо. — Ну и вырядилась… Слушай, Сонька, кажется, это какой-то завод?

Я, подняв голову, оглядела трехэтажное здание из серого камня, огороженное мощных забором и снабженное тремя огромными дымящими трубами, и сказала:

— Похоже… Давай его обойдем, вроде там дальше опять дома идут.

Натка кивнула. Народу прибавилось: часть его крутилась возле завода с непонятными целями, а часть, судя по черным от копоти лицам и рукам, являлась собственно рабочими. Вот эта публика разговаривала между собой куда громче, и до нас донеслось звонкое подвывание и гавканье.

— Сонька, — шепнула подруга тревожно. — Чего-то я не понимаю, что они говорят.

— Потому что они говорят по-варсотски, — уверенно отозвалась я. — Лид так же гавкал.

— Класс! А почему же Сьедина мы понимали? Он русский, что ли?

— Нет, просто Лидово заклятье действовало, а сейчас… — тут до меня тоже дошло, и я докончила упавшим голосом: —…Не действует.

— Мда. То есть мало того, что мы не знаем, куда идти, так еще и ничего не понимаем.

— Почему «ничего»? Я понимаю немного, — заспорила я. — Лид же меня учил, я думаю, что если буду прислушиваться, что-нибудь разберу…

По собственному же совету я прислушалась, и тут же мне в ухо бросилось знакомое слово «ратсанатла», произнесенное высоким рабочим.

— Он говорит что-то о короле! — приостановившись, прошептала я. — Нат, ратсанатла — по-варсотски «король»!

— А чего он при этом такой злющий? — опасливо спросила подруга.

— Да просто у варсотов сильная интонация… — заспорила я неуверенно, потому что рабочий действительно произнес слово «король» с лицом, перекошенным явно не от избытка дружелюбия. Более того, лица окружающих его людей скривились аналогично. Натка схватила меня за руку и утащила за угол забора.

— Ну вот, как я и говорила: Лид захватил тут власть и, судя по всему, проводит чистки, — прошипела она. — Либо они просто республиканцы, но лучше у них ничего не спрашивать. Раз он у власти, наша задача будет полегче, только как бы не побили… И когда только он успел за три дня революцию провернуть?

Я неуверенно пожала плечами.

— Не знаю, Нат, наверное, у них не осталось высокородных сильных колдунов…

Обойдя завод, мы быстрым шагом двинулись сквозь город. Дома стали попадаться и двух- и трехэтажные, они соединялись друг с другом высокими арками, а между ними петляла дорога, по-прежнему песчаная, хотя иногда, у того или иного дома, были участки, вымощенные камнями. Транспорт ездил уже почти беспрерывно: кое-где телеги с продуктами образовывали что-то вроде пробок. Люди тоже сновали во множестве, и вид у них был по-прежнему сдержанный, хмуроватый и вроде бы чем-то озабоченный. Неужели Лид с досады на меня действительно натворил тут дел?

Навстречу нам попался пацан в смешной совершенно плоской и круглой серой кепке без козырька, который тащил пачку больших бумажных листов: судя по всему, здешние газеты или журналы. Вывернув шею, я машинально попыталась что-нибудь прочесть, но вид варсотской письменности, похожей на бесконечный набор петелек и хвостиков, хаотично разбросанных по бумаге, мигом охладил мой пыл, да к тому же я, заглядевшись, налетела на прохожего. Тот строго посмотрел на меня. Я от нечего делать промямлила по-русски «извините», он произнес в ответ что-то похожее на «чунга-чанга» и нырнул в подворотню.

— Интересно, далеко до центра или нет? — подумала я вслух, оглядываясь.

— Народу вроде становится больше, значит, не очень, — отозвалась Натка вполголоса. — Только вот даже если мы очутимся в центре, как дать о себе знать нашему величеству?

— Может, поищем его дворец? Я могу попытаться спросить у прохожих. Правда, я забыла, как будет дворец: то ли айргав, то ли юйргав, но…

— Не, давай пока про «гав» не будем, — решила Натка. — Вначале хоть немного осмотреться надо. Пошли просто так.

Мы пошли и шли до тех пор, пока у нас не начали гудеть и отваливаться ноги. Солнце явственно опустилось, от домов потянулись длинные тени. Центра города все не было, либо мы его пропустили. По-прежнему ездил транспорт, сновали прохожие и попадались заводы и фабрики, которые зачастую несусветно воняли. На улицах появились лотки, с которых торговали едой и какими-то мелкими бытовыми товарами, но разглядывать их у нас не было сил. Еле держась на ногах, мы, не сговариваясь, нырнули в подворотню, остановились возле очередного двухэтажного дома, покрытого облупленной белой штукатуркой, и шлепнулись во дворике на чахлую осеннюю травку.

— Фу, — сказала Натка после пяти минут молчания. — Надо поесть.

— Угу, — сказала я, снимая ботинок и разглядывая огромную мозоль. — У тебя пластыря нет?

— Не взяла. Тоже обе ноги стерла. Да это еще ладно, а вот когда у нас еда кончится, а денег-то местных не будет…

— Нат, не нагнетай, еды у нас полно, — оборвала я ее. — Дня на три точно хватит.

— Ну да, а потом-то? Ты, Сонька, еще не оценила размер здешних городов?

— Оценила, — призналась я уныло, разворачивая бутерброд. — Но, может, Лид хоть как-нибудь… Вот только как?

— Надо все-таки привлечь его внимание, — сказала подруга. — Чтобы он понял, что мы вообще тут…

Поедая бутерброды, мы раздумывали над способами привлечения к себе внимания короля. Как назло, самые оптимальные из них были самыми противозаконными. Конечно, если бы мы совершили, к примеру, сенсационное ограбление, вести о нас наверняка дошли бы до короля, но так как мы не представляли, что же все-таки надо украсть, чтобы это стало сенсацией, план пришлось отмести за нереальностью и опасностью исполнения. Больше ничего в наши головы не пришло. Доев бутерброды и собрав рюкзаки, мы встали и потащились дальше.

Город не кончался. Машины трещали, телеги грохотали, варсоты гавкали, то есть разговаривали, а фабрики дымили, так что у меня наконец начала болеть голова. Натка тоже морщилась и терла виски. Да еще к тому же стремительно темнело, дорогу стало плохо видно. Машины зажгли свои фары, а некоторые дома — окна, но свет их был тусклым, а фонарей попадалось не так много, как хотелось бы. К тому же, они горели мертвенно-синим светом, от которого становилось не по себе.

— Газ это горит, что ли? — вслух подумала я.

— Неа, — сказала Натка. — Гляди.

Она ткнула пальцем вперед. Я присмотрелась. По тротуару перед нами медленно брел мужчина в длинном приталенном пиджаке и такой же смешной плоской кепке, как у пацана с газетами. Останавливаясь перед каждым фонарем, он делал в воздухе несколько напряженных движений руками, будто крутил невидимую мясорубку, и фонарь через пару секунд загорался.

— Колдун, — догадалась я.

— Угу. Используют магию в мирных целях. Пошли, что ли, за ним, хоть не так страшно.

Я молча ухватила подругу за руку. Прохожие на улицах все убывали, транспорта тоже стало меньше, и все, кроме освещенных фонарями участков, погрузилось в опасную темноту. Я опять устала и хотела есть и спать, но не представляла, где здесь можно переночевать безопасно для жизни.

— Ночью лучше не идти, — оказывается, подруга думала о том же. — Давай искать, куда деваться будем. Может, в подворотню какую?..

— Не знаю, Нат, — все подворотни, которые черными провалами виднелись по правую руку, мне откровенно не нравились. — Может, лучше тут останемся?

— Тут? На тротуаре спать или на дороге?

Я вздохнула. Мы продолжали тащиться за фонарщиком, запахивая куртки, так как становилось все холоднее. На небе высыпали крупные красивые звезды, появилась синеватая спиральная туманность, но эти астрономические штуки нас мало утешили. Мы уже даже не разговаривали, а продолжали бессмысленно шаркать, приноровившись к похоронному шагу впередибредущего колдуна.

Но тут и колдун решил нас предать: он зажег очередной фонарь, что-то пробормотал и вдруг вошел в ближайший дом, хлопнув тяжелой дверью. Мы в затруднении остановились. Я изо всех сил уставилась во тьму, пытаясь понять, что находится вокруг нас, и увидела тусклый блеск впереди.

— Нат, по-моему, там река, — сказала я неуверенно.

— А… Точно. Широкая какая. Смотри, у них тут и мостик есть: вон на нем огоньки горят… Кстати, мостик — это хорошо.

— Да? — с сомнением буркнула я.

— Да. Под ним как раз можно переночевать. Все приличные бродяги в книжках всегда ночуют под мостами.

— Ну да, а если здешние бродяги тоже так делают?

— Тогда хотя бы с дороги сойдем, на берегу устроимся. Пошли?

— Давай.

Натка сделала мне странный знак растопыренными пальцами, скрючилась и принялась красться по обочине, приближаясь к мосту. Я, приняв аналогичную позу, устремилась за ней.

Берег реки с нашей стороны был довольно-таки высоким: мы сразу не разглядели его уклон и чуть не попадали кубарем, но нас, к счастью, задержали сухие кусты. С шелестом продравшись сквозь них, мы все-таки попали под мост. Глаза у меня уже привыкли к темноте, да к тому же, огоньки домов и фонарей отражались в речной воде, так что я смогла разглядеть, что никаких бродяг здесь нет.

— Уф, — облегченно выдохнула Натка. — Наверное, у них какая-то другая культура. Тут явно никто никогда не ночевал. Даже тряпок и мусора нету. Давай устраиваться, но смыться на всякий случай нужно будет сразу, как начнет светать…

Зайдя поглубже под каменный свод моста, мы повытаскивали из рюкзаков все тряпки, какие только были, и расстелили их на влажноватой траве, подсвечивая себе фонариками, убирая фонарики обратно, Натка деловито заметила, что в крайнем случае, если будем помирать с голоду, их можно будет продать. Я кивнула, поскольку такая возможность уже не казалась мне чем-то невероятным. Костер мы разводить побоялись, не зная тутошних законов, пить некипяченую воду из реки, конечно, тоже не стали, поэтому распили остатки чая из моего термоса и заели бутербродами с колбасой, которые могли быстрее всего испортиться без холодильника. Такой ужин вызвал у нас дружную икоту.

— Кто-то — ик — вспоминает, — сказала Натка, укладываясь на свои тряпки и заворачиваясь в куртку. — Наверное, Лид, чтоб ему — ик — пусто было…

— Или — ик — бабушка, — предположила я, тоже возясь среди моих несчастных летних платьев и кофточек. — Или родители… Ик. Нет, не они, все равно икаю…

— Да ну их всех, — Натка сначала икнула, а потом зевнула. — Давай спать.

— Угу, — сказала я, и, несмотря на неудобное ложе, холод, стертые ноги и икание, немедленно уснула мертвым сном.

Для того чтобы подняться на рассвете, никаких усилий нам не потребовалось: когда наши часы показывали около шести утра, мы проснулись сами, от жуткого холода и густого тумана, стоящего у реки. Наши постели из тряпок пропитались влагой так, что их можно было выжимать, но сушить их мы возможности не имели, пришлось запихать в рюкзаки как есть. В довершение всего, от спанья на твердой земле у нас ныло все тело, а ноги, не забывшие вчерашнюю ходьбу, противно гудели. Когда я, кряхтя, охая и приплясывая от холода, пыталась помыть в реке испачканные землей руки, мне пришло в голову, что еще немного, и Лид, даже если мы его найдем, может нас и не узнать…

Завтрак наш состоял опять из бутербродов и холодного чая: мы начали распивать Наткин термос. Под конец трапезы подруга озабоченно встряхнула его, видимо, пытаясь определить количество оставшейся жидкости, и протянула:

— От силы на сегодня хватит. Надо срочно воду искать.

Я хмыкнула и кивнула на реку. Подруга сказала:

— Ну да. Но я бы тут костер не разводила. Может, побезлюднее место найдем. Хотя давай все-таки на всякий случай наберем воды в пустой термос, что-то я не видела тут колодцев…

Пока мы возились, туман успел немного рассеяться, сквозь него начали пробиваться желтоватые лучи восходящего солнца. Дыша на обледенелые руки, мы вылезли из-под моста, пролезли сквозь кусты и, осмотревшись, несколько опешили от неожиданного зрелища.

Река оказалась не такой широкой, как мы подумали ночью, но за полукруглым каменным мостом, перекинутым через нее, начинался как будто совершенно другой город. Мы увидели широкую мощеную улицу, по обеим сторонам которой стояли дома из белого и красного камня, явно очень старые, не выше трех этажей, но красивые и изящные: с галереями наверху и острыми крышами, окаймленными резными украшениями. Даже неизменные подворотни выглядели по-другому: проемы их имели форму звезд со сглаженными короткими лучами. Кое-где эти лучи пообломались, видимо, просто от древности построек. Некоторые дома оканчивались подобием коротких башенок со все теми же любимыми местными жителями треугольными крышами, и в этих башенках виднелись маленькие окошки-бойницы без всяких стекол. Было тихо и безлюдно, красивую улицу освещало восходящее солнце.

— Да, — произнесла Натка, которой первой удалось закрыть разинутый рот, — кажется, из промзоны мы вышли. Тут, наверное, дома где-то времен Лида. Скорее всего, нам туда и надо, но осторожно: небось, там всякие богатеи живут, а у нас с тобой сейчас вид неподходящий…

Я молча кивнула. Быстрым шагом мы пересекли мост и, опасливо оглядываясь, устремились вперед по шикарной улице, которая шла немного на подъем. По дороге я, конечно, продолжала разглядывать красивые дома, поэтому уже издалека заметила, что резная деревянная дверь одного из них приоткрылась. Я ущипнула Натку, мы замедлили шаги и вытянули шеи, готовясь, если что, задать стрекача.

…Из старинного дома вылезла толстая пожилая варсотка в облезлом сером платье и кое-как намотанном черном платке. Под мышкой у нее был плетеный квадратный короб, наполненный какими-то тряпками Кряхтя, жительница ловким ударом пятки захлопнула дверь и устремилась по внешней лестнице, идущей вдоль стены дома, на третий этаж, в галерею. Оказавшись наверху, она принялась деловито вытаскивать тряпки из короба и развешивать их на веревке, протянутой между изящными галерейными столбиками. Обалдело проследив за этим процессом, мы переглянулись и убыстрили шаги. И теперь я начала замечать то, что раньше не бросилось мне в глаза: старинные дома были кое-где замазаны облупленной штукатуркой, обрушенные галерейные столбики были заменены досками и палками, а на самих галереях и между балконами сушилось белье. А последний дом улицы перед перекрестком вообще оказался переделанным в завод: из его крыши, покрытой потемневшей, но красивой росписью, торчали три большущие трубы.

— Прогресс у них везде пробрался, — хихикнула несколько расслабившаяся Натка. — Наверное, здесь был край города, когда еще заколдовывали Лида. Вот и дома сохранились, только живет в них уже кто попало.

— Ну а не кто попало где-то тоже должен жить, — заметила я. — Наверное, мы просто не дошли еще до нужного места…

— Наверное, — вздохнула подруга и глянула на часы.

Снова постепенно начали появляться машины, телеги и велосипеды. Одна из машин заглохла посреди дороги, обмотанный тряпками водитель-мумия выбрался из нее, отодвинул несколько держащихся на честном слове досок и, запустив руки в механизм, принялся с усилием там ковыряться. Прохожие и другие повозки молча обходили и объезжали его, не говоря худого слова и, как всегда, вежливо отводя взгляды, только какая-то велосипедистка, очередная расфуфыренная дамочка с декольте, неожиданно остановилась, протянула руки и что-то неблагозвучно загавкала. Я поняла три слова: к моему удивлению, два из них были «плебей» и «король», а третье — глагол «ехать». Водитель сломанной машины вытащил руки из механизма, пожал плечами, и, глядя на дамочку, как на больную, выговорил несколько слов в ответ. Дамочка взвизгнула, расширила глаза и, показывая на него пальцем, обратилась к прохожим с гневной речью. Прохожие, поеживаясь и переглядываясь, начали ускорять шаги. Натка тоже схватила меня за руку и потянула за собой. Мы нырнули в звездчатую подворотню, и я посмотрела на подругу.