Сначала зарокотали барабаны, потом скорбно запели волынки и, наконец, резко загудели трубы. Людское море по обеим сторонам улицы Мэлл заколыхалось – приближался похоронный кортеж. Снимали шляпы и шапки, убирали из карманов руки, прекращали разговоры. Задрожала земля: это артиллерия, стоявшая в Гайд-парке, дала пятьдесят шесть залпов, по числу лет жизни, оборвавшейся так трагически. В тот день, 15 февраля 1952 года, Британия вместе со всей империей провожала в последний путь своего короля. Во главе кортежа шла Королевская конная гвардия, волынщики и оркестр шотландских гвардейцев. За ними следовали граф-маршал, небольшая группа слуг и, наконец, тускло-зеленый артиллерийский лафет; установленный на нем гроб посверкивал отполированными латунными частями на неярком солнце. На крышке гроба лежал красно-сине-золотой королевский штандарт, поверх – пурпурная подушка с символами королевской власти: имперской церемониальной короной, державой, скипетром и знаками ордена Подвязки. Рядом поместился венок из белых цветов от женщины, которая три десятилетия прожила рядом с королем и теперь стала называться королевой-матерью.
Она ехала в экипаже сразу же вслед за лафетом вместе с дочерьми – королевой и принцессой Маргарет – и золовкой, старшей дочерью короля, принцессой Мэри. Все женщины были в трауре. Позади шли мужчины из числа ближайших родственников: герцоги Эдинбургский, Глостерский и Кентский. С ними был и герцог Виндзорский, ненадолго прибывший из своего французского изгнания. Толпа подалась вперед, чтобы лучше разглядеть того, кто шестнадцать лет назад отрекся от престола, женился на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон и этим своим решением до сих пор раскалывал нацию. Самой Симпсон не было. Ее мужу весьма прозрачно намекнули, что его супругу здесь не ждут: момент для воссоединения семьи был неподходящий.
Похоронная процессия выдвинулась из Вестминстер-холла, куда тело доставили из Сандрингема. Там за четыре дня более трехсот тысяч человек, прощаясь, прошли мимо гроба; в отблесках свечей он сиял в темном зале, точно драгоценный камень. Укрытый королевским штандартом гроб стоял на катафалке, а в его изголовье поместили латунный крест из Вестминстерского аббатства и свечи с Могилы Неизвестного Солдата. Почетный караул несли облаченные в яркую парадную форму йомены из Дворцовой стражи и офицеры Королевской конной гвардии.
Тщательно продуманная церемония началась на рассвете. В 8 часов 15 минут утра расчет Королевских ВВС, последним заступивший в почетный караул, сверкая белыми ремнями на темно-синих шинелях, вошел в западные ворота и расположился слева, лицом к главному входу Вестминстер-холла. За ними вошли подразделения Королевской морской пехоты и Колдстримского гвардейского полка – и те и другие в серой полевой форме. Штандарт суверена сопровождали младший офицер Королевских конных гвардейцев, знаменосец и трубач. Тишину внутреннего двора Нового дворца нарушали лишь отрывистые военные команды.
Под звон колоколов аббатства у входа во дворец встал артиллерийский лафет, на котором королю предстояло отправиться в последний путь. Офицеры Гвардейского гренадерского полка, обнажив головы в знак уважения, вынесли гроб и поместили его на лафет. Куранты Биг-Бена ударили в первый раз. И вот под звуки духовых и барабанов, доносившиеся из отдаленного Уайтхолла, лафет двинулся к западным воротам и дальше по Лондону, а вслед за ним тронулись семь экипажей с членами королевской семьи и представителями других монархий.
Девять дней тому назад британцы и вся империя узнали о смерти Георга VI. Страна погрузилась в глубокий траур; тон задал Уинстон Черчилль, снова ставший премьер-министром в октябре прошлого года: в своем, как всегда, сильном выступлении по радио он превозносил заслуги короля, а о его смерти сказал, что она «заглушила обычные для жизни ХХ столетия шум и суету и заставила миллионы и миллионы людей во многих землях на мгновение остановиться и оглянуться вокруг»[2]. Полились бесчисленные речи с восхвалениями решающей роли, которую «король Георг Добрый», как стали называть его газеты, сыграл в подъеме нации в годы Второй мировой войны, когда не только независимость, но и само существование его государства буквально висели на волоске. Не забыли и о заикании короля; этот дефект, явный для всех, кому довелось его слышать, крайне редко обсуждался при жизни августейшей особы, как и помощь, которую ему оказал австралийский логопед Лайонел Лог, с завидной дикцией и без обиняков выражавший свои мысли. Безусловно, война оказалась тяжким бременем для не блиставшего здоровьем короля. В конце 40-х годов он перенес несколько тяжелых болезней подряд, а в сентябре 1951 года ему удалили пораженное раком левое легкое. Поэтому в ноябре, на открытии парламента, речь вместо короля зачитывал лорд-канцлер Саймондз, а рождественское обращение записывали заранее и бились над ним без малого два дня. И все-таки к концу января нового, 1952 года король как будто пошел на поправку; тогда-то принцесса Елизавета и герцог Эдинбургский отправились в поездку, которая начиналась в Восточной Африке и должна была продолжиться в Австралии и Новой Зеландии.
5 февраля, в Сандрингеме, король выглядел вполне довольным жизнью: почти весь день, до сумерек, он охотился вместе с соседом, лордом Фермоем, и подстрелил девять зайцев. После дружеского ужина, около полуночи, Георг лег в постель. На следующее утро в половине восьмого дворецкий Джеймс Макдональд, как обычно, принес утренний чай. Не получив ответа на стук в дверь, Макдональд зашел в королевскую спальню и обнаружил там бездыханное тело. Позвали за главным придворным врачом Джеймсом Анселлом, и он официально объявил о смерти. Ее причиной стал совсем не рак, а коронарный тромбоз – роковой для сердца сгусток крови, – и, вероятнее всего, король скончался вскоре после того, как заснул.
Тут же заработала хорошо отлаженная машина: в 8:45 главный личный секретарь короля Алан Ласеллз позвонил в Лондон своему заместителю сэру Эдварду Форду; тот был еще у себя, в квартире на Парк-Лейн. Ласеллз, опытный придворный, служивший сначала отцу, а потом и старшему брату Георга, произнес условную фразу:
– Гайд-парк Гарденз. Сообщите королеве Марии и премьер-министру.
Этого было вполне достаточно.
Форд, сын духовного лица, питомец Итона и Оксфорда, стал заместителем личного секретаря в 1946 году, успев побывать воспитателем египетского короля Фарука, несколько лет прослужить по юридической части, а потом – в Гренадерском гвардейском полку. Через полчаса после звонка Ласеллза он уже прибыл на Даунинг-стрит, 10, к Уинстону Черчиллю. Премьер-министр был еще в постели, жевал незажженную сигару и собирался изучать документы Министерства иностранных дел, разбросанные вокруг. Рядом на столике стояла свеча – от нее он обычно прикуривал.
– Премьер-министр, я к вам с плохой вестью, – с места в карьер начал Форд. – Ночью умер король. Больше мне пока ничего не известно.
– Да уж, весть – хуже и быть не может! – воскликнул пораженный Черчилль, откинувшись на подушки. Он готовился говорить о внешней политике в палате общин, но в расстроенных чувствах отшвырнул бумаги.
– Наш начальник умер, – сказал он. – Какая теперь это все ерунда.
Затем Форд отправился в Мальборо-хаус, чтобы сообщить печальную новость королеве Марии, матери покойного. Шестнадцать лет тому назад не стало Георга V, ее мужа. Теперь в могилу уходил сын. Форду показалось, что она обо всем догадалась сама, но все же удар оказался тяжел. «Какой ужас, – только и выговорила она. – Какой ужас…»
Дальше нужно было оповестить мир: в 10:45 новостные агентства коротко передали, что король «мирно скончался во сне». Через полчаса диктор Джон Снагдж зачитал более подробное сообщение слушателям Би-би-си.
Но та, на чью жизнь уход короля повлиял сильнее всего, пока пребывала в неведении. Она, тогда еще принцесса Елизавета, накануне вечером вместе с принцем Филиппом находилась в отеле Treetops у подножия горы Кения, наблюдая за дикими зверями на расположенном чуть пониже водопое. На рассвете молодая пара вернулась в Сагана-лодж, ферму милях в ста севернее Найроби; правительство Кении подарило ее принцессе на свадьбу. Только через несколько часов в соседнем отеле Outspan потрясенный местный журналист сообщил печальную новость Мартину Чартерзу, личному секретарю принцессы. Чартерз передал ее подполковнику Майклу Паркеру, конюшему и близкому другу Филиппа. «Майк, у хозяйки умер отец, – сказал он. – Думаю, не надо ей говорить, пока все не подтвердится». Филиппа ввел в курс дела Паркер, который потом вспоминал, что вид у принца сделался такой, «как будто на него свалилось полмира». Собравшись с духом, герцог повел жену на прогулку в сад и там без четверти три дня сообщил ей, что теперь она королева. Когда через пятнадцать минут в Сагану прибыл Чартерз, молодая женщина держалась на удивление стойко. Елизавета прошлась по парку с Филиппом и стала готовиться в долгий путь домой. Вместе со свитой она преодолела на самолете несколько сотен миль до аэропорта Энтеббе на границе Уганды, а оттуда направилась в Лондон. По всей империи уже приспустили флаги, у королевских резиденций начали собираться люди, а дипломаты спешили в Букингемский дворец, чтобы выразить соболезнование от имени своих государств.
Кортеж проследовал по улице Мэлл, мимо Мальборо-хауса; там, у окна, на котором стоял большой букет цветов, его проводила восьмидесятичетырехлетняя королева Мария, уже слишком слабая здоровьем, чтобы присоединиться к процессии. Далее маршрут пролегал по Сент-Джеймс-стрит к площади Пикадилли, мимо дома номер 145, где герцог Йоркский когда-то начинал свою семейную жизнь. Здание пострадало от немецкой бомбы; от него остался лишь один этаж, задрапированный сейчас черным и лиловым. Над ним реял наполовину приспущенный государственный флаг. Шествие миновало площадь Гайд-парк-корнер, Мраморную арку, Эджвер-Роуд, парк Сассекс-гарденз и остановилось у вокзала Паддингтон. Королевский состав уже ждал у восьмой платформы; траурный вагон находился в самой середине, а рядом с ним расстелили широкий красный ковер. Под резкие звуки труб военно-морского оркестра гроб медленно поднесли к поезду, осторожно поставили в вагон, закрыли и опечатали двери. Через несколько секунд королева вместе с другими женщинами из семьи вошла в соседний вагон, а в следующем разместились королевские герцоги. Почетный караул отдал честь, оркестры Колдстримского и Шотландского гвардейских полков заиграли «Похоронный марш» Шопена, тонкая струя дыма вырвалась из трубы, и королевский поезд тихим ходом двинулся в Виндзор, чтобы король упокоился в часовне Святого Георгия, где уже лежали его отец и дед.