Король-ворон

Он не знал, что станет делать, если окажется в темноте. В своих ранних экспедициях в пещеры он уже обнаружил, что в темноте очень легко свалиться в яму, даже имея фонарик. И хотя пещера сейчас больше напоминала ровный коридор, неизвестно, где и чем она оканчивается.

Ему оставалось только доверять воронам и своему ощущению, что он идет в правильном направлении. Все его шаги вели его именно к этому моменту, он был уверен в этом.

Ему оставалось верить, что свет не погаснет, пока он не доберется до нужного места. Это была та самая великая ночь, великий час; все это время ему было предначертано выполнить это в одиночку.

Поэтому он шел и шел вперед, невзирая на скачки заряда в телефоне.

Когда заряда осталось всего ничего, и индикатор на экране стал предупреждающе-красным, Гэнси остановился. Он мог повернуть назад, и тогда у него еще останется немного света. Остаток пути он проведет в темноте, но, по крайней мере, он уже знал, что сзади на его пути не было ям и провалов. Или же он может идти вперед, пока не погаснет свет, и надеяться, что найдет там что-нибудь. Надеяться, что там, куда он направляется, свет ему не понадобится.

– Господи, – выдохнул Гэнси. Он был книгой и сейчас листал свои последние страницы, желая поскорее добраться до финала и узнать, чем же все закончится. И в то же время он не хотел, чтобы это заканчивалось.

Он продолжал идти вперед.

Чуть позже фонарик погас. Телефон сдох. Гэнси очутился в кромешной темноте.

Остановившись, он понял, что здесь холодно. С потолка упала капля холодной воды прямо ему на макушку, вторая поползла по шее за воротник рубашки. Он чувствовал, как свитер Генри на его плечах постепенно пропитывается влагой. Темнота вела себя как живое существо, сгущаясь вокруг него.

Он не мог решить, что же делать дальше. Продвигаться вперед по сантиметру, наощупь? Оказавшись в полной темноте, он хорошо помнил, как потерял почву под ногами в пещере воронов. Здесь у него не было страховочного троса. Не было Адама, который удержит его от падения на самое дно. Не было Ронана, который прикажет гудящему рою быть воронами, а не осами. Не было Блу, чтобы шептать ему слова ободрения, пока он не расхрабрится достаточно, чтобы спастись.

Темнота была не только в тоннеле; она была и внутри него самого.

– Неужели ты не хочешь, чтобы я нашел тебя? – прошептал он. – Ты здесь?

Туннель молчал. Лишь где-то на каменный пол едва слышно капала вода.

В нем волной поднялся страх. Когда дело касалось Гэнси, страх имел очень специфическую форму. И, в отличие от той ямы в земле под Борден-хаусом, в таком месте, как это, страх имел над ним власть.

Он осознал, что в тоннеле уже не было тихо. Где-то вдалеке начал формироваться звук. Очень знакомый звук.

Рой.

Это был не звук единственного насекомого, летевшего по коридору. И не Робопчела. Это было нарастающее жужжание сотен крошечных телец, отскакивавших от стен и приближавшихся к нему.

И хотя в тоннеле было темно, Гэнси ощутил ту же черноту, которая сочилась из дерева в Кэйбсуотере.

Гэнси уже мог видеть всю историю своей жизни: как его спасли от смерти, вызванной ядом шершней, чуть более семи лет назад, когда умирал Ноа. И сейчас, когда дух Ноа разлагался, Гэнси снова умрет от яда. Может, во всем этом и вовсе не было никакого смысла, кроме возвращения на круги своя.

Жужжание приблизилось. Теперь сквозь этот гул можно было разобрать почти неслышное постукивание, когда насекомые сталкивались друг с другом, устремившись по коридору прямо к нему.

Он вспомнил, что сказал ему Генри, когда положил пчелу ему в ладонь. Он велел ему не думать об этом как о смертельном орудии. Лучше подумать, что это что-то может оказаться чем-нибудь прекрасным.

Это он может. По крайней мере, он так считал.

Что-то красивое, сказал он себе. Что-то благородное.

Насекомые жужжали и бились о стены, жужжали и бились, приближаясь. Звук становился невероятно громким.

Они были совсем близко.

– Что-то, что не причинит мне вреда, – сказал он вслух.

В глазах у него покраснело, затем потемнело.

Покраснело и потемнело.

А затем осталась только темнота.

– Листья, – произнес голос Ронана Линча, исполненный силы и устремления.

– Пыль, – сказал Адам Пэрриш.

– Ветер, – сказала Блу Сарджент.

– Дерьмо, – добавил Генри Ченг.

По телу Гэнси скользнул луч света, что-то красное и черное. Фонарик.

При первых проблесках света Гэнси показалось, что стены вокруг кишат шершнями, но секунду спустя он увидел, что это были только листья, и пыль, и ветер, погнавший все это прочь по тоннелю. И в этом новом свете Гэнси увидел своих друзей, дрожавших в тоннеле там, где мгновение назад были листья.

– Ты тупой ублюдок! – рыкнул Ронан. Его рубашка была в грязи, с одной стороны на лице засохла кровь, но непонятно, его ли собственная.

Гэнси не сразу обрел дар речи, но когда голос вернулся к нему, он сказал Генри:

– Я думал, ты остался у входа.

– Я тоже так думал, – ответил Генри. – А потом я подумал, что не могу позволить Гэнси-третьему бродить в какой-то мистической шахте в одиночку. У нас осталось так мало древних ценностей; очень недальновидно позволить им погибнуть. Вдобавок, кто-то же должен был привести твою свиту.

– Почему ты пошел туда один? – спросила Блу. Она обхватила его обеими руками, и он почувствовал, как она дрожит.

– Я пытался быть героем, – ответил Гэнси, крепко обнимая ее. Она была настоящей. Все они были настоящими. Все они пришли сюда за ним, посреди ночи. Его всеобъемлющий шок подсказал ему, что он и не подозревал, что они способны на такое ради него. – Я не хотел, чтобы кто-то из вас опять пострадал, ребята.

– Ты тупой ублюдок, – заявил Адам.

Они расхохотались – беспокойно, тревожно, потому что им это было необходимо. Гэнси прижался щекой к голове Блу: – Как вы нашли меня?

– Ронан едва не умер, пока создавал что-нибудь, чтобы тебя найти, – сказал Адам. Он ткнул пальцем в Ронана, и тот раскрыл ладонь, демонстрируя светлячка. Едва его пальцы разжались, светлячок подлетел к Гэнси и уселся на его свитер. Гэнси осторожно снял его с себя и так же осторожно сжал в ладони. Он поднял глаза на Ронана. Он не сказал «прости меня», но и вправду искренне сожалел о содеянном, и Ронан это знал. Вместо этого он спросил: – И что теперь?

– Вели мне приказать Робопчеле найти твоего короля, – быстро ответил Генри.

Но Гэнси всегда повелевал лишь магией и никогда не пробовал повелевать людьми. Не в стиле семьи Гэнси было приказывать кому-либо что-либо делать. Они просили и надеялись. Они оказывали услугу другим и втайне надеялись, что люди так же окажут услугу в ответ.

Они пришли сюда ради него. Они пришли сюда ради него.

Они пришли сюда ради него.

– Пожалуйста, – произнес Гэнси. – Пожалуйста, помоги мне.

Генри подбросил пчелу в воздух:

– Я уж думал, ты никогда не попросишь.

Глава 56

Гэнси не мог сказать точно, как долго они шли, пока он, наконец, не нашел свою цель.

В итоге все было так: каменная дверь с вырезанным на ней вороном и сновиденная пчела, ползущая по ветвям плюща. Тоннель, по которому они пришли, вывел их из дома юности Гэнси, лишенной всякого волшебства, и привел в его выдающееся настоящее. И все было совсем не так, как он представлял.

Он чувствовал, что все так, как должно быть.

Он стоял у двери, чувствуя, как снова соскальзывает время, а он сам застыл без движения в его безудержном потоке.

– Вы чувствуете это? – спросил он остальных. Или это только мои ощущения?

– Подойди с фонариком поближе, – сказала Блу.

Генри стоял позади и вежливо ждал, поскольку был новичком в этом поиске. Чтобы не создавать толкотню у двери, он передал фонарик Блу. Она поднесла его ближе к двери, высветив мелкие детали рисунка. В отличие от предыдущей найденной ими гробницы, где было вырезано подобие рыцаря, здесь были вороны, вороны и еще раз вороны. Ронан выбил ногой дверь предыдущей найденной ими гробницы, но к этой он прикасался очень осторожно. Адам смотрел на расстоянии, сжав руки, будто от холода. Гэнси потянулся за своим телефоном, чтобы задокументировать находку на фото, но вспомнил, что телефон разрядился, а затем подумал, был ли в этом хоть какой-то смысл, если это и впрямь была гробница Глендауэра.

Нет. Этот момент принадлежал лишь ему одному, а не широким кругам общественности.

Он прижал к двери ладонь, растопырив пальцы, пробуя толкнуть ее. Легкое покачивание показало, что она легко откроется.

– Этот парень случайно не окажется злодеем, нет? – опасливо спросил Генри. – Я слишком молод, чтобы умереть. Очень, очень молод.

За семь лет Гэнси достаточно размышлял над всеми возможными вариантами того, кем и чем может оказаться король за этой дверью. Он прочел достаточно историй о жизни Глендауэра, чтобы понимать, что Глендауэр мог быть либо героем, либо негодяем, в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Он извлек дочь Глендауэра из могилы и обнаружил, что пребывание в гробнице свело ее с ума. Он читал легенды, где нашедшему сулили всяческие блага, и легенды, сулившие смерть. В некоторых историях Глендауэра похоронили одного; в других было сказано, что он окружен десятками спящих рыцарей, которые проснутся вместе с ним.

В некоторых историях – в их истории – был демон.

– Можешь подождать снаружи, если боишься, Ченг, – фыркнул Ронан, но его напускная храбрость была тонкой как паутинка, и Генри с легкостью отмахнулся от нее.

– Я не могу наверняка знать, что окажется по ту сторону двери, – сказал Гэнси. – Но мы все согласны, что будем просить убить демона, да?

Все были согласны.

Гэнси прижал обе ладони к холодному, как смерть, камню. Дверь легко поддалась под его весом; где-то внутри был явно спрятан какой-то хитроумный механизм, позволявший так легко сдвинуть тяжелый камень. Или же там вообще не было никакого механизма. Может быть, это было что-то сновиденное, какое-то удивительное творение, которому необязательно следовать законам физики.

Свет фонаря осветил гробницу.

Гэнси шагнул внутрь.

Стены гробницы Гвенллиан были богато расписаны – птицы, сплошь птицы, гонявшиеся за другими птицами, в красных и синих тонах, сохранивших свою яркость и насыщенность. На стенах висели доспехи и мечи, ожидая пробуждения спящего. Гроб стоял на возвышении и был закрыт крышкой с резным портретом Глендауэра. Все оформление гробницы было под стать королевской особе.

А эта гробница была обычной комнатой.

Здесь был низкий потолок; комната была вырезана в камне, и Гэнси пришлось слегка пригнуть голову. А Ронану пришлось пригнуться как следует. Стены – голый камень. Луч фонарика высветил широкую темную чашу на полу; на дне чаши было более темное пятно. Гэнси уже был достаточно опытным, чтобы распознать чашу для гадания. Блу перевела луч света чуть дальше. Посреди комнаты возвышалась квадратная плита; на плите лежал рыцарь в доспехах, ничем не накрытый и не захороненный. У его левой руки – меч, у правой – кубок.

Это был Глендауэр.

Гэнси уже видел этот момент.

Время соскальзывало вокруг него все сильнее. Он чувствовал, как оно вихрится у его ног, и они наливаются тяжестью, будто прирастают к полу. Здесь не было никаких звуков. Ничто в этой комнате не могло издавать звуки, кроме пятерых настороженных подростков.

Он никак не мог осознать, что все это происходит на самом деле.

– Гэнси, – прошептал Адам. Комната поглотила звук его голоса.

Луч фонарика Блу скользнул мимо фигуры в доспехах и осветил пол чуть дальше. Там лежало второе тело. Ребята обменялись мрачными взглядами, прежде чем потихоньку подобраться к нему. Гэнси каждой клеточкой тела ощущал и слышал шарканье своих ног по сухому полу; они все замерли и обернулись к двери гробницы. В обычном мире они бы уже шутили и смеялись, чтобы избавиться от страха, что дверь сейчас захлопнется за их спинами. Но они уже давно не жили в обычном мире.

Блу продолжала освещать лежавшее на полу тело фонариком. От него остался лишь скелет, сапоги и какое-то ветхое одеяние неопределенного цвета. Мертвец полусидел-полулежал, опираясь о стену, словно глядел на свои собственные ноги.

«Что я делаю?» – подумал Гэнси.

– Интересно, он умер, пытаясь сделать то же, что и мы? – полюбопытствовал Адам.

– Разве что если попытки разбудить королей были развлечением в те времена, – ответил Генри, – потому что этот парень вооружен как в средневековье.

Гэнси и Ронан опустились на колени рядом со скелетом. Да, он носил меч. Впрочем, «носил» – не совсем точное слово. Меч пронзал его грудь, упираясь острием в лопатку.

– Соответствует периоду жизни Глендауэра, – отметил Гэнси, по большей части для того, чтобы вернуться в родную стихию и снова стать собой.

Наступила мрачная тишина. Все смотрели на Гэнси. Он чувствовал себя так, будто собрался произносить речь перед огромной толпой.

– Ладно, – сказал он, – я сейчас сделаю это.

– И давай побыстрее, – предложила Блу. – Это место меня вымораживает.

Наступил ответственный момент. Гэнси приблизился к телу Глендауэра, закрытому доспехами.

Его руки зависли над шлемом. Сердце билось так отчаянно, что он едва мог дышать.

Гэнси закрыл глаза.

Я готов.

Он осторожно отстегнул кожаный ремешок под подбородком, удерживавший шлем на голове, а затем так же осторожно снял его.

Адам сделал вдох.

Гэнси вообще не дышал. Он просто стоял, застыв на месте, все еще удерживая шлем своего короля в ладонях. Он приказал себе вдохнуть – и вдохнул. Он приказал себе выдохнуть – и выдохнул. Но он не мог пошевелиться и не мог говорить.

Глендауэр был мертв.

Глава 57

Кости.

Пыль.

– А это… Он именно так должен выглядеть? – спросил Генри.

Гэнси не ответил.

Глендауэр должен был выглядеть иначе, и, тем не менее, это было похоже на правду. Гэнси уже проживал все события этого дня, уже видел их в своих снах, и переживал вновь. Сколько раз он испытывал страх, что найдет Глендауэра только для того, чтобы обнаружить, что тот мертв? Гэнси всегда боялся лишь одного: что он найдет Глендауэра слишком поздно. Через мгновения, дни или месяцы после его смерти. Но этот человек был мертв уже много столетий. От шлема и черепа остались лишь ржавый металл и кость. Стеганка под его кольчугой обратилась в ветошь и пыль.

– Может, мы… – неуверенно начал Адам и умолк. Потрогал стену гробницы. Гэнси прикрыл рот рукой. Он боялся, что сейчас выдохнет слишком сильно и разрушит останки Глендауэра окончательно. Остальные все еще стояли, сбившись в кучу, шокированные увиденным. Никто не мог проронить ни звука. Разумеется, он жил всем этим гораздо дольше, но они так же, как и он, надеялись на эту находку.

– Может, мы должны пробудить его кости? – спросила Блу. – Как разбудили скелеты в пещере костей.

– Я как раз хотел это сказать, – ответил Адам, – но…

Он снова умолк, и Гэнси знал, почему. Пещера костей и впрямь была полна скелетов, но в ней чувствовалась жизнь. Воздух там искрился от концентрации магии и возможностей, и поэтому пробуждение костей было хоть и немыслимым, но не невозможным.

– У меня нет с собой усилителя сновидений, – сказал Ронан.

– Пробудить. Его. Кости, – эхом повторил Генри. – Не хочу выражаться как Фома неверующий, поскольку вы здесь все явно специалисты, но…

Но.

– Так давайте сделаем это! – запальчиво произнес Ронан. – Давайте сделаем это, и быстро. Я ненавижу это место. Оно будто пожирает мою жизнь.

Эта горячность, как ни странно, помогла Гэнси сосредоточиться и собрать в кучу все свои невнятные мысли.

– Да, – сказал он, хоть и не ощущал никакой особой уверенности, – давайте попробуем. Возможно, в пещере костей мы должны были попрактиковаться, как это делать, и поэтому Кэйбсуотер отвел нас туда.

В той пещере оживленные кости прожили не слишком долго, но это не имело значения. Им было нужно, чтобы Глендауэр оставался живым ровно столько, сколько требовалось для выполнения их желания.

Сердце Гэнси на мгновение замерло при мысли, что ему надо успеть и загадать желание, и узнать о смысле своего существования, прежде чем Глендауэр обратится в пыль.

Но это лучше, чем ничего.

Ребята попытались собраться, как сделали это в пещере костей. Генри стоял чуть поодаль, глядя на них не то любопытным, не то усталым взглядом. Адам прижал ладони к стенам гробницы, ища хоть какой-нибудь источник энергии, чтобы спроецировать ее на кости. Он обошел всю гробницу по периметру, явно недовольный результатами поиска. Наконец, он остановился там же, откуда начал, и прижал ладонь к стене.

– Можно и здесь, особой разницы нет, – сказал он, но в голосе его звучала безнадежность. Блу взяла его за руку. Ронан скрестил руки на груди. Гэнси осторожно опустил руку на грудь Глендауэра.

Это было так наигранно. И глупо. Гэнси попытался сконцентрировать силу устремления, но чувствовал, что внутри пусто. У него дрожали колени – не из страха или злости, а скорей от какого-то бесконечного чувства, в котором он отказывался признавать скорбь.

Скорбь означала бы, что он уже сдался.

– Проснись, – сказал он. Затем повторил, уже чуть жестче. – Проснись.

Но это были просто слова.

– Про-сы-пай-ся! – повторил Гэнси.

Только голос и больше ничего. Vox et praeterea nihil[27].

За первым мгновением осознания последовало второе, третье, с каждой новой секундой открывая новые грани, которые Гэнси пока не мог позволить себе рассматривать. Раз они не могут разбудить Глендауэра, значит, он не исполнит их желание. Они не смогут попросить его вернуть Ноа жизнь, не смогут попросить уничтожить демона. Возможно, у Глендауэра никогда не было никаких магических способностей; возможно, его тело привезли в Новый Свет только для захоронения, чтобы оно не попало в руки англичан; может быть, Гэнси следовало бы известить об этой находке историческое сообщество, если ее можно было обнаружить обычным способом, без магии. Если Глендауэр всегда был мертв, значит, жизнь Гэнси пощадил вовсе не он.

Если Глендауэр не спасал жизнь Гэнси, то Гэнси не знал, кого благодарить, кем быть и как жить.

Никто не говорил ни слова.

Гэнси коснулся черепа, провел пальцами по высокой скуле, по лицу своего обещанного и погубленного короля. Его останки давно высохли и посерели.

Все кончено.

Этот человек никогда не станет частью жизни Гэнси.

– Гэнси? – позвала Блу.

Минуты тянулись одна за другой, и осознание медленно погружалось до самых глубин его сердца.

Все кончено.

Глава 58

Гэнси уже забыл, сколько раз ему говорили, что ему на роду написано быть великим.

Неужели это все, для чего он был рожден?

Они вышли на солнце. Чары силовой линии похитили у них много часов, а они даже не ощутили этого и теперь сидели в обветшалом особняке Грин-хаус, всего лишь в нескольких сотнях метров от того места, где когда-то умер Гэнси. Гэнси сидел в бальном зале, опершись спиной о стену, в квадрате солнечного света, проникавшего сквозь грязное, пыльное окно. Он устало потер рукой лоб, хотя совсем не устал – наоборот, он чувствовал себя настолько бодрым, что был почти уверен, что силовая линия каким-то образом повлияла и на это.

Все кончено.

Глендауэр мертв.

Рожден быть великим, говорили ему ясновидящие. Один в Штутгарте. Один в Чикаго. Один в Гвадалахаре. Двое в Лондоне. Так где же оно, это величие? Возможно, он уже потратил его до последней капли. Возможно, величие касалось лишь его способности находить исторические артефакты. Возможно, величие заключалось лишь в том, кем и чем он мог быть для других людей.

– Пойдемте отсюда, – сказал он друзьям.

–––

Они направились обратно в Генриетту двумя машинами, следовавшими друг за другом.

Телефону Гэнси хватило буквально нескольких минут, чтобы зарядиться, когда его через переходник воткнули в прикуриватель, а через несколько секунд на него посыпалась лавина текстовых сообщений, отправленных, пока он был под землей. На каждое сообщение приходился звуковой сигнал. Телефон непрестанно жужжал.

Они пропустили мероприятие по сбору средств.

Силовая линия отняла у них не несколько часов, как обычно. Она отняла у них целый день.

Гэнси попросил Блу прочитать ему сообщения вслух, и она читала, пока он не понял, что больше не может это выдержать. Они начинались с вежливых вопросов, не опаздывает ли он на несколько минут. Затем выражали обеспокоенность, потому что он не отвечал на звонки. Переходили в раздражение и неуверенность, почему вдруг он решил, что пропускать такое событие приемлемо. А затем сорвались в гнев и обиду.

«Я знаю, что у тебя есть своя жизнь, – сказала его мать в сообщении, оставленном на голосовой почте. – Но я надеялась, что смогу побыть ее частью хотя бы пару часов».

Гэнси ощутил, как ему в ребра вонзили меч, прошивший его насквозь.

Чуть раньше он все время проигрывал в голове свою неудачу с Глендауэром. Теперь же он никак не мог перестать представлять, как семья ждет его в академии Эгленби. Не мог не представить мать, думавшую, что он просто опаздывает. Отца, волновавшегося, что с ним что-то случилось. Хелен… Хелен знала, что вместо этого он занят чем-то своим. Ее единственная СМС-ка пришла под самый конец вечера: «Думаю, король всегда будет на первом месте, не так ли?»

Он должен был позвонить им. Но что он им скажет?

В его груди разрасталось чувство вины, поднимаясь к горлу комком и накапливаясь слезами в его глазах.

– Знаешь что? – вдруг сказал ему Генри. – Остановись. Вон там.

Гэнси молча остановил «фискер» у остановки для отдыха, которую ему указал Генри. «БМВ» остановился позади них. Они припарковались перед ярко раскрашенной кирпичной постройкой, в которой находились туалеты. Их машины были здесь единственными. Солнце спряталось за тучи. Похоже, вот-вот пойдет дождь.

– А теперь выходи, – велел Генри.

Гэнси недоуменно взглянул на него:

– Что, прости?

– Хватит вести машину, – сказал Генри. – Я знаю, что тебе это нужно. Тебе это было нужно с того момента, как мы оттуда уехали. Выходи из машины.

Гэнси хотел было возразить, но тут понял, что у него задрожит голос, если он скажет хоть слово. Совсем как его трясущиеся коленки в гробнице; эта дрожь все-таки догнала и захватила его.

Поэтому он не ответил и выбрался из машины. Очень тихо. Сначала он решил было пойти в туалет, но в последний момент завернул в зону для пикников рядом с остановкой. Подальше от машин. Очень спокойно. Он дошел до одной из скамеек, но садиться на нее не стал. Вместо этого он медленно осел на землю рядом с ней и обхватил голову руками, наклонившись так низко, что коснулся лбом травы.

Он не помнил, когда последний раз плакал.

Он оплакивал не только Глендауэра. Он оплакивал все те версии самого себя, которыми он побывал за последние семь лет. Он оплакивал того Гэнси, который всегда излучал юношеский оптимизм и целеустремленность. И Гэнси, охваченного все возрастающей тревогой. И этого Гэнси, которому придется умереть. В этом был некий фатальный смысл. Им нужна была чья-то смерть, чтобы спасти Ронана и Адама. Поцелуй Блу был смертелен для ее истинной любви. Смерть Гэнси в этом году уже предсказана. Это должен быть он. Это всегда был он.

Глендауэр был мертв. Он всегда был мертв.

А Гэнси, в общем-то, хотелось жить.

Вскоре Гэнси услышал звук приближающихся шагов. И это тоже было ужасно. Он не хотел, чтобы они видели его заплаканное лицо, не хотел, чтобы они жалели его. Сама мысль об этой жалости и нежности, выказываемой из лучших побуждений, была такой же невыносимой, как и мысль о его неминуемой смерти. Впервые в жизни Гэнси понимал, что чувствует Адам Пэрриш.

Он расправил спину и встал на ноги со всем достоинством, которое мог найти в себе. Но это была всего лишь Блу, и в том, что она видела его таким, почему-то не было ничего унизительного. Она просто смотрела на него, пока он отряхивал еловые иголки со штанов, а потом, когда он присел на край стола для пикников, она уселась рядом с ним и ждала, когда остальные подойдут посмотреть, чем они здесь заняты.

Они стояли полукругом вокруг его импровизированного трона.

– Насчет этой жертвы, – начал Гэнси.

Они почему-то молчали. Может, он не произнес это вслух?

– Я, кажется, что-то сказал, – повторил он.

– Ага, – ответила Блу. – Но мы не хотим это обсуждать.

– Прошу прощения, если это элементарный вопрос, – перебил ее Генри, – просто я слегка опоздал к началу урока. Но, может, твой отец-дерево дал тебе какой-нибудь совет, как убить демона?

– Он сказал только о жертве, – ответила Блу. И осторожно добавила: – Мне кажется… он мог знать о Глендауэре. Может быть, не все время. Но он мог об этом догадаться, пока бродил по окрестностям уже после того, как сошелся с моей матерью, или, может, вообще с самого начала. Но мне кажется, он был одним из чародеев Глендауэра. И, возможно, тот… другой, тоже.

Она имела в виду труп, который они нашли в гробнице. Ее версия истории звучала вполне правдоподобно – Артемус попытался усыпить Глендауэра и допустил какую-то ошибку.

– Значит, остается только жертва, – настойчиво повторил Гэнси. – Или, может, у тебя есть какие-то идеи, Адам?

Адам, нахмурившись, смотрел на редкие сосны, росшие вокруг зоны для пикника:

– Я пытаюсь вспомнить, что еще могло бы задобрить силовую линию, но слова «добровольная смерть за недобровольную смерть» не оставляют особых вариантов для замены.

Гэнси ощутил холодок ужаса в животе:

– Значит, это все.

– Нет, – вмешался Ронан. В его голосе не было протестующих, сердитых или грустных ноток. Он просто сказал «нет». Констатировал факт.

– Ронан…

– Нет, – и снова тот же ровный тон. – Я вытащил тебя из той ямы не для того, чтоб ты сейчас умер нарочно.

Гэнси ответил таким же ровным тоном:

– Блу видела мой дух на силовой линии, так что я уже знаю, что умру в этом году. Принцип бритвы Оккама предполагает, что самое простое пояснение является самым правильным: мы все знаем, что это я.

– Блу что?! – взвился Ронан. – Когда вы собирались сказать мне об этом?

– Никогда, – ответила Блу. В ее голосе не было протестующих, сердитых или грустных ноток. Она просто сказала «никогда». Констатировала факт.

– Не надо на меня так смотреть, – попытался успокоить его Гэнси. – Я не хочу умирать. Вообще-то, я страшно напуган. Но я не вижу никаких других вариантов. Пойми, я хочу сделать что-то стоящее, прежде чем умру, и я считал, что это каким-то образом касается Глендауэра. Но уже стало ясно, что это не так. Я еще могу сделать что-то полезное. И… достойное короля.

Последнее прозвучало слегка напыщенно, но вся их ситуация была драматичной и напыщенной.

– Мне кажется, ты перепутал определения короля и мученика, – уточнил Генри.

– Я готов принять другие варианты, – сказал Гэнси. – Вообще-то, я предпочел бы любой другой вариант.

– Мы же твои чародеи, так? – внезапно бросила Блу.

Да, они – его чародеи, его свита, а он – их бесполезный король, который не может предложить им ничего, кроме собственного бьющегося сердца. Момент знакомства с каждым из них был таким правильным. Он был абсолютно уверен, что все вместе они достигнут чего-то большего, чем даже то, что есть сейчас.

– Да, – ответил он.

– Я просто… Мне кажется, должно быть что-то, что мы можем сделать все вместе, как в той пещере костей, – предположила она. – В гробнице не сработало, потому что там вообще нет никакой жизни. Вообще ничего. Там не было энергии. Но если мы найдем подходящие условия?

– Я не настолько хорошо разбираюсь в магии, – возразил Гэнси.

– Зато Пэрриш разбирается, – парировал Ронан.

– Нет, – запротестовал Адам, – я не так уж и разбираюсь.

– Но лучше, чем любой из нас, – сказал Ронан. – Давай, предложи какую-нибудь идею.

Адам пожал плечами. Он так крепко сцепил руки, что костяшки пальцев побелели.

– Может быть, – начал было он и остановился. – Может, ты мог бы умереть и вернуться. Если мы используем Кэйбсуотер, чтобы убить тебя так, чтобы не повредить твое тело, можно было бы вызвать временной спазм, как было тогда с 6:21. Минута, которая проигрывается снова и снова, чтобы у тебя не было времени… не знаю… уйти слишком далеко от тела. Стать слишком мертвым. А потом…

Гэнси чувствовал, что Адам выдумывает это на ходу, изобретая правдоподобную сказку для Ронана.

– Это должно случиться в Кэйбсуотере. Я попробую проникнуть в сновиденное пространство с помощью ясновидения, а Блу может усилить мои способности, и тогда в один из этих временных спазмов мы можем приказать твоей душе вернуться обратно в тело, прежде чем ты умрешь по-настоящему. Так что ты выполнишь условия жертвоприношения. Но нигде не говорится, что ты должен оставаться мертвым.

Воцарилась долгая пауза.

– Да, – сказал Гэнси. Констатировал факт. – Это кажется возможным. Как тебе, Ронан, достаточно по-королевски? Не соответствует понятию мученичества, Генри?

Они явно не испытывали особого восторга по этому поводу, но хотели испробовать все возможные варианты, и только это имело значение. Им нужно было всего лишь захотеть поверить, а верить на самом деле – необязательно.

– Поехали в Кэйбсуотер, – махнул рукой Гэнси.

Они едва сделали шаг в сторону машин, как Адам напал на Ронана.

Глава 59

Ронан слишком поздно понял, что Адам убивает его.

Руки Адама сжимались на его шее, вдавливая большие пальцы в его артерии с такой силой, что побелели костяшки. Глаза Адама закатились. Перед глазами Ронана вспыхивали огни; его тело не получало кислород меньше минуты и уже испытывало острую его нехватку. Линч начал ощущать пульсацию в глазных яблоках.

– Адам? – требовательно выкрикнула Блу.

Где-то в глубине души Ронан все еще думал, что произошла какая-то ошибка.

Он судорожно хватанул воздух открытым ртом, когда они оба, спотыкаясь, вывалились с площадки к соснам, росшим вокруг зоны для пикника. Остальные ребята окружили их, но Ронан никак не мог разглядеть, что именно они делают.

– Сопротивляйся! – прорычал Адам Ронану, тоненько, отчаянно, будто животное, которое схватили за шею и куда-то тащат. Пока его голос протестовал против происходящего, его тело с силой прижало Ронана спиной к стволу сосны. – Ударь меня. Сбей меня с ног!

Демон. Это демон завладел его руками.

Каждый удар сердца Ронана – как один из соединенных между собой вагонов поезда, уже падающего в пропасть. Он схватил Адама за запястья. Они казались хрупкими и ледяными; он мог бы легко переломать их. Перед ним стоял выбор: умереть или причинить Адаму боль. То есть, выбирать особо было не из чего.

Адам внезапно ослабил хватку и рухнул на колени, но тут же быстро поднялся. Генри отскочил назад, когда Адам попытался вцепиться ему в лицо; это выглядело так жутко и так непохоже на движения и жесты, присущие человеку. Ни один человек не стал бы драться таким способом, но существо, управлявшее его руками и глазами, не было человеком.

– Остановите меня! – взмолился Адам.

Гэнси ринулся на перехват, пытаясь поймать пальцы Адама, но Адам легко вырвался из его рук. Пальцы одной руки вцепились Ронану в ухо в попытке оторвать его, а пальцы другой вонзились в нижнюю челюсть и потянули в другую сторону. Глаза Адама уставились влево, словно ожидая, что кто-нибудь кинется его останавливать.

– Остановите меня…

Ронан чувствовал себя листом бумаги, который рвут на части. Он подумал о том, насколько это больно, а затем позволил причинить себе чуть больше боли – и вырвался из рук Адама. Улучив момент, Блу бросилась вперед и схватила Адама за волосы. Адам мгновенно развернулся к ней и одним отточенным движением вспорол ногтями швы на ее лице.

Блу ошеломленно выдохнула, когда кровь потекла ей в глаз. Гэнси оттащил ее, прежде чем Адам успел навредить ей еще больше.

– Просто ударьте меня, – несчастным голосом произнес Адам. – Не позволяйте мне это делать!

Казалось, все так просто: их четверо, а Адам – один. Но никто не хотел причинять Адаму Пэрришу вред, невзирая на всю опасность и жестокость его поведения. Демон, управлявший конечностями Адама, обладал суперсилой: ему было безразлично, насколько ограниченными были физические возможности человека, в которого он вселился. Ему было безразлично, как долго этот человек сможет прожить. Поэтому кулак Адама пронесся мимо Ронана и без малейших колебаний врезался в ствол сосны. Адам охнул. Дыхание стоявших вокруг ребят вырывалось белым дымком, похожим на облако пыли.

– Он сейчас нахер переломает ему руки! – крикнул Ронан.

Блу схватила Адама за запястье. Раздался жуткий щелчок, когда Адам вывернулся в другую сторону и выхватил из кармана ее свитера выкидной нож. Лезвие выскочило наружу.

Теперь он безраздельно владел их вниманием.

Его глаза, вращавшиеся в глазницах и управляемые демоном, уставились на Ронана.

Но Адам – настоящий Адам – тоже следил за ситуацией. Он всем телом рванулся прочь от друзей и ударился о скамейку, а затем еще и еще, стараясь посильнее ушибить руку, державшую нож. Когда ему удалось прижать ее к скамейке весом своего тела, другая рука взметнулась вверх и принялась быстро, как кошка лапой, царапать и раздирать его лицо. На коже мгновенно проступила кровь. Ногти вонзались все глубже, наказывая его за неповиновение.

– Нет! – взвыл Гэнси. Для него это было невыносимо. Он бросился к Адаму. Когда он схватил эту злобную, царапавшуюся руку, следом подскочил Генри. Едва Адам замахнулся на Гэнси ножом, Генри обеими руками перехватил запястье Адама и обрушил весь свой вес на его правую руку. Глаза Адама яростно метались туда-сюда, словно он планировал следующий шаг. Следующий шаг демона.

Единственное, чего всегда хотел Адам – это быть независимым.

Когда он попытался выдернуть руку из захвата Генри – «Остановись, идиот, ты же сломаешь ее!» – и врезал кулаком Гэнси в челюсть – «Все хорошо, Адам, мы знаем, что это не ты!» – Ронан обхватил его обеими руками, крепко прижав руки Адама к телу.

Его обуздали.

– Forsan et haec olim meminisse juvabit[28], – произнес Ронан над здоровым ухом Адама, и тело Пэрриша обмякло в его руках. Его грудь вздымалась и опускалась. Его руки все еще дергались, стараясь причинить боль хоть кому-нибудь.

– Ты, ублюдок, – выдохнул он, но Ронан слышал, что Адам был на грани слез.

– Давайте свяжем ему руки, пока не разберемся, что с ним делать, – сказала Блу. – Вы можете… о, ты такая умничка, спасибо!

Последние слова были обращены к Сиротке, поскольку та уже предвидела, чем это кончится, и притащила откуда-то длинную красную ленту неизвестного происхождения. Блу приняла ленту из ее рук и втиснулась между Генри и Гэнси:

– Расступитесь немного. Сложите ему запястья.

– Не так, Президент, – все еще тяжело дыша, подсказал Генри, – скрести их. Ты что, не смотрела фильмы про полицейских?

Блу переплела пальцы Адама, сложив его руки ладонь к ладони – ей пришлось попотеть, так как они все еще действовали по собственной воле – а затем связала его запястья, поплотнее обмотав их лентой. Плечи Адама еще дергались, но он уже не мог расцепить пальцы.

Наконец, стало тихо.

Облегченно вздохнув, Блу отступила. Гэнси осторожно потрогал ее окровавленный лоб, а потом обследовал костяшки Генри, ободранные в драке.

Руки Адама перестали дергаться, когда демон понял, что они крепко связаны. Адам с несчастным видом опустил голову Ронану на плечо, дрожа всем телом и держась на ногах только потому, что Ронан не давал ему упасть. Ужас от произошедшего поднимался в нем стеной. Все случившееся уже не изменить, Адам Пэрриш захвачен демоном и осквернен, а Глендауэр – мертв навеки.

Сиротка подползла к нему. Она аккуратно расстегнула грязный ремешок часов на своем запястье и надела часы на запястье Адама, поверх опутывавшей его кисти ленты. И поцеловала ему руку.

– Спасибо, – отрешенно сказал он ей. А затем добавил чуть тише, обращаясь к Гэнси. – Жертвой вполне могу стать и я. Меня и так уже погубили.

– Нет, – в один голос сказали Блу, Гэнси и Ронан.

– Давайте не будем впадать в истерику только потому, что ты только что пытался кого-то убить, – вставил Генри, посасывая ободранные костяшки.

Адам, наконец, поднял голову:

– Тогда вам лучше завязать мне глаза.

На лице Гэнси отразилось удивление:

– Зачем?

– Потому что, – горько произнес Адам, – они предадут вас, если вы их не закроете.

Глава 60

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Сондок.

Она не родилась международным арт-дилером и мелким криминальным боссом. Это началось всего лишь как простое желание чего-то большего, а затем медленно переросло в осознание того, что на выбранном ею пути нечто большее было недостижимым. Она была замужем за неглупым парнем, с которым познакомилась в Гонконге, и родила нескольких сообразительных детей, которые в основном пошли по стопам отца, кроме одного. И она уже видела, как закончится ее жизнь.

А затем она сошла с ума.

Это состояние длилось недолго – может быть, год странных припадков, видений и блужданий по улицам в полной бессознательности. Когда же ей стало лучше, она обнаружила, что у нее открылся «третий глаз» и появился дар шаманства, и теперь она собиралась сделать на этом карьеру. Она сменила свое имя на Сондок – и так родилась легенда.

Каждый день ей доводилось сталкиваться с чудесами.

Робопчела стала первым подтверждением того, что ей был уготован именно этот путь. Ее средний сын Генри был блистательным молодым человеком, но, казалось, так и не овладел искусством излучения своего внутреннего света в мир. Поэтому, когда Ниалл Линч предложил найти для нее какую-нибудь безделицу, символический подарок, волшебную игрушку, которая могла бы помочь ему, она прислушалась. Прекрасная пчела поразила ее с первого взгляда. Разумеется, Линч показал пчелу и Ломоньеру, и Гринмантлу, и Валькезу, и Маки, и Зи, но это было ожидаемо, поскольку он был бродягой и не мог сдержать свои порывы. Но, познакомившись с Генри, он продал пчелу Сондок за какую-то мзду, и она никогда не забывала этого.

Разумеется, это оказалось и подарком, и наказанием, поскольку чуть позже Ломоньер похитил Генри, чтобы потребовать пчелу в обмен.

Она отомстит ему за это.

Она не жалела ни о чем. Она не могла принудить себя к этой жалости, даже когда ее бизнес начинал угрожать ее детям. Этот путь был предопределен судьбой, и она чувствовала, что поступает правильно, даже если это было нелегко.

Оказавшись рядом с Серым, бывшим наемником Гринмантла, на парковке за пределами студенческого городка академии Эгленби, и услыхав, что кровь на его ботинках принадлежала Ломоньеру, она сразу же заинтересовалась всем, что он мог ей сообщить.

– Новый смелый способ вести дела, – негромко сказал Серый, когда парковка начала заполняться людьми отталкивающей наружности. Их было немного, но все они обладали властью в определенных кругах. Не то чтобы они выглядели угрожающе, нет. Просто в их облике было что-то такое, что сразу давало понять – они видят мир совсем не так, как ты. Они очень отличались от людей, которые приходили в академию предыдущим вечером на мероприятие по сбору средств. Чисто технически оба этих собрания тем или иным образом относились к политике.

– Этичный способ, – продолжал Серый. – У мебельных магазинов надо поставить вооруженную охрану, которая не даст людям дубасить персонал и выносить диваны. Вот такой бизнес я хотел бы себе.

– Этого непросто достичь, – ответила Сондок, тоже стараясь говорить тихо. Она следила за подъезжавшими машинами и поглядывала на экран своего телефона. Она знала, что Генри было велено держаться подальше отсюда, и верила, что он не полезет на рожон, но она не доверяла Ломоньеру, ни капельки. Лучше не соблазнять их и не показывать, что Генри и его пчела где-то поблизости. – Люди привыкли выносить диваны, и ни один не перестанет их воровать, пока остальные тоже воруют.

– Возможно, поначалу придется их переубеждать, – признал Серый.

– Это может занять годы.

– Я не тороплюсь, – ответил он. – И я не отступлюсь, если меня поддержит определенное количество людей, также заинтересованных в таком бизнесе. Людей, которые мне нравятся.

Наконец, прибыли братья Ломоньеры. Один из них держал телефон у уха. По его лицу было заметно, что он пытается связаться с третьим братом, но третий брат уже был не в том состоянии, чтобы ответить на звонок. Серый обсудит это с ними после продажи. И будет переубеждать их при помощи некоторого воистину фантастического оружия, найденного им на ферме Линчей.

– Я не отношусь к людям, которые тебе нравятся, – заметила Сондок.

– Ты относишься к людям, которых я уважаю, а это почти то же самое.

Она улыбнулась, дав ему понять, что понимает и принимает его попытку польстить ей: – Возможно, мистер Грэй. Это соответствует моим интересам.

И тут прибыла Пайпер Гринмантл.

Ну, точнее, она прибыла не первой. Первым прибыл ужас. Это ощущение ударило собравшихся как резкий приступ тошноты, заставив их задрожать с головы до ног, схватиться за горло или упасть на колени. На дворе стояло позднее утро, но небо внезапно показалось всем темнее. Это был первый признак того, что грядущая продажа запомнится всем присутствующим на долгие годы.

Значит, сперва ужас, а следом – Пайпер. Она прибыла по воздуху, и это был второй признак того, что продажа будет весьма и весьма необычной.

Когда она приземлилась, стало ясно, что она прилетела на ковре из крошечных черных ос, которые сразу рассыпались в разные стороны, едва коснувшись асфальта.

Она отлично выглядела.

Это было удивительно по многим причинам: во-первых, по слухам, она погибла еще до того, как ее подобострастный супруг был убит осами в своей квартире, но вот она стоит перед ними живее всех живых. Во-вторых, в руках она держала черную осу длиной почти полметра, а большинство людей никак не могли бы выглядеть такими спокойными и собранными, как она, если бы в руках у них было жалящее ядовитое насекомое каких угодно размеров.

Она направилась к Ломоньеру, явно намереваясь обменяться с ним приветственными поцелуями, но оба брата отшатнулись от насекомого. Это был третий признак того, что события развиваются несколько необычно, поскольку Ломоньер никогда не выглядел таким встревоженным.

– Вот это нехорошо, – едва слышно выдохнул Серый.

Теперь было очевидно, что ужас исходил или от самой Пайпер, или от осы в ее руках. Это ощущение накатывало на Сондок приступами дурноты, болезненно напоминая ей о периоде ее безумия. Ей хватило всего мгновения, чтобы понять, что напоминания были вербальными – она слышала, как кто-то произносит эти слова у нее в голове. На корейском языке.

– Спасибо всем, что пришли, – величественно произнесла Пайпер. Она вскинула голову, прищурившись, и Сондок поняла, что ей тоже что-то нашептывают. – Теперь, когда я стала свободной женщиной, я намереваюсь самостоятельно заниматься торговлей предметами роскоши и магическими артефактами, и я собираюсь торговать только самым невероятным паранормальным дерьмом, которое только можно вообразить. Надеюсь, вы все начнете доверять мне как источнику самых качественных артефактов. И вот наш первый лот, ради которого вы все собрались здесь сегодня, – она подняла руку, и оса переползла ближе к ее ладони. Толпа разом содрогнулась; с этой осой было явно что-то не так. Исходивший от нее ужас да плюс размеры, да плюс ее вес, под которым провисала ткань рукава Пайпер. – Это – демон.

Да. Сондок сразу поверила в это.

– Он благоволит ко мне и исполняет мои желания, как вы уже наверняка заметили по сказочному состоянию моих волос и кожи, но я готова передать его другому пользователю, чтобы перейти к поискам чего-нибудь нового и великолепного! Ведь все дело в постоянном развитии, не так ли? Да!

– А это… – начал было один из мужчин в группе. Кажется, его звали Родни. Он даже не знал, как и что спрашивать.

– Как это работает? – спросила Сондок.

– В основном я просто прошу его выполнить мои желания, – сказала Пайпер, – и он выполняет. Я не особо религиозна, но, думаю, кто-нибудь из религиозных кругов мог бы заставить его показывать изумительные фокусы. Он сделал для меня дом и эти туфли. А что он мог бы сделать для вас? Да что угодно. Ну что, начнем торги, папа?

Ломоньер еще не пришел в себя. Когда находишься в присутствии демона, самочувствие не улучшается, скорей, наоборот. Противоположность адаптации – вот что это было за чувство. Рана, боль в которой переходила от тупой к острой. Особенно трудно было вытерпеть шепот в голове, потому что это был не совсем шепот. Это были чужие мысли, беспомощно перемешивавшиеся с твоими, пока ты не переставал различать их. Сондок пережила целый год безумия и потому могла терпеть. Она вполне могла определить, какие мысли принадлежали демону: они были самыми омерзительными и звучали задом наперед. Мысли, способные развоплотить мыслителя.

Те, кто стоял сзади, начали потихоньку отступать, беззвучно отходя к своим машинам, прежде чем ситуация начнет накаляться. И станет еще гаже. И дойдет до полной мерзости.

– Эй! – выкрикнула Пайпер. – А ну не смейте вот так уходить! Демон!

Оса дернула усиками, и люди дернулись одновременно с ней. Они стали кружиться, широко раскрыв глаза.

– Видите? – процедила Пайпер сквозь зубы. – Очень полезная тварь.

– Мне кажется, – осторожно произнес Ломоньер, переводя взгляд с застывших покупателей на лица своих коллег, а затем на свою дочь, – что это не самый лучший способ демонстрации конкретно этого товара.

Он, конечно же, хотел сказать, что демон дико напугал всех присутствующих, и люди не могли отделаться от мысли, что могут умереть в любой момент, а это было плохо для бизнеса – как текущего, так и будущего.

– Эй, не надо применять ко мне эти пассивно-агрессивные методы! – возмутилась Пайпер. – Я тут прочла одну статью и поняла, как ты всю жизнь подрывал мою индивидуальность, и твои слова – как раз идеальный пример такого поведения.

– Это идеальный пример того, как ты перешагнула все границы дозволенного, – ответил Ломоньер. – Твои знания определенно не дотягивают до твоих амбиций! Ты даже не знаешь, как правильно перевозить демона.

– А мне не надо знать, я просто пожелаю этого, или ты не понял? – рассердилась Пайпер. – Он должен оказывать мне милость! Он должен делать то, что я скажу.

Но Сондок не была уверена, что это одно и то же.

– Думаешь? – переспросил Ломоньер. – Это ты управляешь им, или он управляет тобой?

– Ой, да ради Бога! – еще больше рассердилась Пайпер. – Демон, сними оцепенение с этих людей! Демон, пусть выйдет солнце! Демон, пусть моя одежда станет белой! Демон, делай, что я говорю, выполняй, выполняй!

Люди зашевелились; небо на секунду раскалилось добела; одежда Пайпер стала белой; демон с жужжанием взлетел. Шепот в голове Сондок стал угрожающим.

Ломоньер выстрелил в свою дочь.

Благодаря глушителю пистолет издал лишь тихое «умп». Ломоньер выглядел шокированным. Ни один из братьев не проронил ни звука, они просто уставились на ее тело, а затем на демона, нашептавшего им этот приказ.

Вот теперь все бросились бежать. Если уж Ломоньер застрелил свою дочь, то могло случиться все что угодно.

Демон приземлился на шею Пайпер и окунул лапки в кровь, вытекавшую из раны, а затем нагнул туда же голову.

Он менялся. Она менялась. Развоплощение, насилие и извращение.

– Позвони мне, – бросила Сондок Серому, – и убирайся отсюда немедленно.

Крик Пайпер гремел над площадкой, будто проигрываемый задом наперед. Сондок не сразу поняла, что та еще жива.

Кровь на ее шее почернела.

Амбиции жадность ненависть насилие презрение амбиции жадность ненависть насилие презрение

А затем она умерла.

Демон начал подниматься.

Развоплотитель, развоплотитель, я просыпаюсь, просыпаюсь, просыпаюсь

Глава 61

Адам никак не мог решить, был ли этот день и впрямь худшим из всего, что с ним приключалось, или же он просто был чрезмерно и бессмысленно счастлив совсем недавно, и поэтому в сравнении с этим счастьем нынешняя ситуация казалась полным кошмаром.

Он сидел на заднем сиденье «БМВ» со связанными руками и завязанными глазами; вдобавок, он был глух на одно ухо. Он даже не чувствовал себя реальным. Он устал, но спать не хотелось; он устал всего лишь от бесконечных усилий в сражении за контроль над собственными органами чувств. Однако демон время от времени пытался освободиться от ленты, стягивавшей его запястья – о, как же у него при этом горела кожа! – и заставлял его глаза закатываться и вращаться против его воли. Блу сидела по одну сторону от него, Сиротка – по другую. Он так попросил. Он не знал, может ли вырваться из пут, но понимал, что демон причинит боль Блу разве что в попытке добраться до Ронана или Сиротки. По крайней мере, если это снова произойдет, они хотя бы будут предупреждены.

Боже, Боже. Он едва не убил Ронана. Он бы убил его. Подумать только, совсем недавно они с Ронаном целовались, но, тем не менее, его руки убили бы его прямо на глазах у Адама.

Как он будет ходить в школу? Как он вообще сможет чем-то заниматься…

Он задержал дыхание, когда Блу опустила голову ему на плечо.

– Не надо, – предупредил он.

Она убрала голову с его плеча, но через мгновение он ощутил, как она нежно погладила его по волосам, пробежалась по ним пальцами, а затем тронула его щеку, там, где он разодрал себе кожу. Но проделала все это молча.

Он закрыл глаза под повязкой, слушая протяжный стук дождя по лобовому стеклу и размеренное шуршание дворников. Он понятия не имел, где они находятся и как далеко они были от Кэйбсуотера.

Почему он не может придумать другой способ, чтобы обойти это самопожертвование? Гэнси так торопился сделать это только из-за него – из-за того, что его сделка с Кэйбсуотером превратилась в чрезвычайную ситуацию. В итоге Адам все-таки убивал его, как в своем видении. В этом не было конкретно его вины, но именно Адам стоял у руля. Нельзя было не признать, что именно Адам превратил эту ситуацию в конец света.

Внутри Адама зашелестело плохое предчувствие, но он не мог разобрать, было ли это его собственное чувство вины или предостережение от Кэйбсуотера.

– Что это? – послышался голос Гэнси с пассажирского сиденья. – Там, на дороге?

Блу отстранилась от Адама; он почувствовал, как она высунулась в промежуток между передними сиденьями.

– Это что… кровь? – нерешительно спросила она.

– Чья тут может быть кровь? – удивился Ронан.

– Может, вообще ничья, – ответил Гэнси. – Она вообще настоящая?

– На нее капает дождь, – заметил Ронан.

– И нам что… надо проехать по ней? – размышлял Гэнси. – Блу, ты можешь разглядеть, какое выражение лица у Генри?

Адам почувствовал, как Блу слегка задела его, оборачиваясь на сиденье, чтобы посмотреть на «фискер», ехавший следом за ними. Руки Адама напряглись и задергались в извечном, непрекращающемся голоде. Демон был… так близко.

– Дай мне телефон, – сказала Блу. – Я позвоню маме.

– Что происходит? – спросил Адам.

– Дорогу затопило, – ответила она. – Но похоже на кровь. И по ней что-то плавает. Что это, Гэнси? Это… лепестки? Синие лепестки?

В машине воцарилось томительное, тревожное молчание.

– Вам не кажется, что круг замыкается? – негромко произнес Ронан. – Вам не…

Он не закончил фразу. В машине снова стало тихо. Они затормозили – видимо, Ронан не мог решить, ехать ли сквозь разлившуюся по дороге кровь. Дождь барабанил по стеклу. С шелестом снова ожили и заскрипели дворники.

– Думаю, нам… Господи! – выдохнул Гэнси. – Боже… Ронан?

Его слова были пронизаны ужасом.

– Ронан? – повторил Гэнси. Раздался звук шлепка по металлу. Скрип сиденья. Шарканье. Машина вдруг качнулась под ними, когда Гэнси резко метнулся куда-то со своего сиденья. Ронан все не отвечал. Двигатель взревел на низкой ноте. Ронан давил на педаль газа с выключенным сцеплением.

Едва слышный предупредительный шепот внутри Адама взвыл аварийной сиреной.

Внезапно рев прекратился; двигатель заглушили.

– О, нет, – ахнула Блу. – О, нет, и девочка тоже!

Она быстро отодвинулась от Адама; он услышал, как она открывает дверцу с другой стороны машины. В салон хлынул холодный влажный воздух. Открылась еще одна дверца, и еще одна. Все, кроме дверцы со стороны Адама. Снаружи послышался голос Генри – низкий, серьезный и полностью лишенный какой-либо насмешки.

– Что происходит? – требовательно спросил Адам.

– Может, мы можем… – чуть не всхлипывая, заговорила Блу где-то рядом с дверцей со стороны водителя. – Может, мы можем смыть это с него?

– Нет! – задыхаясь, простонал Ронан. – Не трогайте… Не прикасайтесь…

Сиденье водителя резко сдвинулось назад, впечатавшись в колени Адама. Пэрриш услышал и безошибочно распознал, как Ронан судорожно втягивает в себя воздух.

– О, Господи, – снова выдохнул Гэнси. – Скажи мне, что делать!

Сиденье водителя дернулось повторно. Руки Адама, зажатые между его спиной и спинкой сиденья, отчаянно заскребли по ткани против его воли. Что бы там ни происходило, они явно хотели ускорить этот процесс. С переднего сиденья начал трезвонить телефон Ронана, и трезвонить, и трезвонить. Невыразительный, скучный рингтон, который Ронан выставил на звонки Деклана.

Хуже всего было то, что Адам понял: что-то случилось с Мэтью. Нет, хуже всего было то, что Адам ничего не мог сделать, чтобы что-то исправить.

– Ронан, Ронан, не закрывай глаза! – плача, повторяла Блу. – Я позвоню… Я уже звоню маме.

– Осторожнее, отойди! – выкрикнул Гэнси.

Машина закачалась.

– А это еще что? – изумленно вскрикнул Генри.

– Он притащил это из своих снов, – сказал Гэнси. – Когда потерял сознание. Оно не причинит нам вреда.

– Да что происходит? – настойчиво повторил Адам, теряя терпение.

Голос Гэнси был тихим и несчастным. Он дошел до крайней точки и сломался.

– Его развоплощают.

Глава 62

Невозможно было поверить, что еще мгновение назад Адам считал, будто предыдущие события были наихудшими в его жизни.

Вот это было куда хуже: сидеть с завязанными глазами и связанными руками на заднем сиденье машины и знать, что эти негромкие, судорожные вздохи принадлежали Ронану Линчу, задыхавшемуся каждый раз, когда он приходил в сознание.

Многое в характере Ронана строилось на напускной храбрости, но теперь у него не осталось и этого.

А Адам – всего лишь оружие, созданное, чтобы поскорее добить его.

Его сделка с Кэйбсуотером, казалось, произошла много лет назад. Я буду твоими руками. Я буду твоими глазами. В каком ужасе пребывал тогда Гэнси – и, возможно, вполне обоснованно, потому что здесь, сейчас, у Адама не было больше никаких вариантов. Его так легко и просто лишили всей его силы.

Его мысли стали полем боя, и Адам ускользнул прочь, в черноту повязки на глазах. Попытки ясновидения нынче были рискованной игрой, пока Кэйбсуотер находился в такой опасности, а остальные были слишком заняты, чтобы заметить, если он вдруг тоже начнет умирать на заднем сиденье, но это было единственное, что помогло бы ему выжить рядом с Ронаном, задыхавшимся от боли.

Он сразу погрузился как можно глубже, отправляя свое бессознательное подальше от осознанных мыслей – так далеко, как только мог, чтобы побыстрее отрешиться от сидения в машине в реальном мире. От Кэйбсуотера почти ничего не осталось. В основном темнота. Возможно, он даже не найдет дорогу обратно к своему изувеченному телу. Возможно, он потеряется, как…

Персефона.

Персефона

Едва он мысленно произнес ее имя, как сразу почувствовал, что она рядом. Он не знал, откуда ему это известно, так как она оставалась невидимой. Вообще-то, он не видел больше ничего. И, вообще-то, он обнаружил, что очень отчетливо и остро ощущает ткань повязки на глазах и тупую боль в переплетенных пальцах и связанных за спиной руках. Ему в очередной раз напоминали о его физической реальности; и в очередной раз он оказался запертым в своем бесполезном теле.

– Это ты снова затолкала меня в эту оболочку, – обвиняющим тоном сказал он.

«В какой-то мере, – ответила она. – В основном ты дал себя затолкать».

Он не знал, что сказать. Он испытывал некую болезненную радость от ее присутствия. Если уж говорить об этом, то Персефона, неуловимая Персефона, отнюдь не была создана для того, чтобы кому-то было комфортно в ее присутствии. Но ее фирменный стиль, состоявший из благоразумия, мудрости и четких правил, служил ему утешением, когда внутри у него царил хаос. И хоть она пока что ничего толком ему не сказала, само воспоминание о том утешении и комфорте вызвало у него приступ невероятного счастья.

– Я испорчен.

«М-м-м».

– Это все моя вина.

«М-м-м».

– Гэнси был прав.

«М-м-м».

– Прекрати говорить «м-м-м»!

«Тогда тебе, наверное, следовало бы прекратить говорить мне все то, что тебе давно надоело говорить много недель назад».

– Но мои руки… мои глаза…

Назвав их, он ощутил их. Царапающие руки-клешни. Вращающиеся глаза. Они были в восторге от процесса уничтожения Ронана. Для этого их создали. О, как же они хотели поучаствовать в этом жутком занятии!

«С кем ты заключил ту сделку?»

– С Кэйбсуотером.

«Кто использует твои руки?»

– Демон.

Это – не одно и то же.

Адам не ответил. Персефона в очередной раз давала ему правильный совет, совершенно неприменимый в реальной жизни. Это была мудрость, а не практическое руководство к действию.

«Ты заключил сделку с Кэйбсуотером, а не с демоном. И хотя они выглядят и ощущаются одинаково, они – не одно и то же».

– Но ощущения от них одинаковые.

«Они – не одно и то же. Демон не имеет над тобой власти. Ты не выбирал демона. Ты выбрал Кэйбсуотер».

– Я не знаю, что делать, – произнес Адам.

«Знаешь. Ты должен постоянно подтверждать свой выбор».

Но Кэйбсуотер умирал. Вскоре не останется ничего, что он мог бы выбрать. Вскоре останется лишь разум Адама, тело Адама – и демон. Он не мог сказать это вслух. Это не имело значения. В этом месте мысли и слова были равноценными, ему не было нужды произносить их вслух.

«Это не делает тебя демоном. Ты станешь одним из тех богов, не обладающих магической силой. Как они называются?»

– Не думаю, что у них есть название.

«Король. Вероятно. А теперь я ухожу».

– Персефона, прошу тебя… я… мне так тебя не хватает.

Он был один; она ушла. Как всегда, он остался со смешанным чувством удовлетворения и неопределенности. Чувство, которое он умел растянуть; сомнение, которое он был способен ощутить. Но в этот раз она проделала чрезвычайно долгий путь, чтобы преподать ему этот урок. Он понятия не имел, видит ли она его сейчас, но ему не хотелось разочаровать ее.

На самом деле, если подумать обо всех тех качествах и элементах Кэйбсуотера, которые он любил, становилось совсем нетрудно отличить Кэйбсуотер от демона. Они произрастали на одной почве, но были полной противоположностью друг другу.

«Эти глаза и руки принадлежат мне», – подумал Адам.

И это действительно было так. Ему не надо доказывать это утверждение. Оно становилось железобетонным фактом сразу, как только он сам поверил в него.

Он повернул голову и вывинтился из-под повязки.

И увидел конец света.

Глава 63

Демон медленно трудился над тканями сновидца.

Их, сновидцев, было очень трудно развоплощать. По большей части сновидец существовал вне своего физического тела. Многие из его сложных компонентов метались среди звезд и обитали в корнях деревьев. Многие компоненты следовали вдоль течения рек и распускались в воздухе среди дождевых капель.

Этот сновидец сопротивлялся.

Вся сущность демона заключалась в развоплощении и низвержении в пустоту, а сущность сновидцев – в творении и полноте. В этом сновидце всего этого хватало с лихвой. Молодой король в своем изобретенном королевстве.

Он сражался.

Демон раз за разом тащил его в бессознательное состояние, и в эти краткие вспышки темноты сновидец упрямо хватался за свет, а когда всплывал на поверхность, приходя в себя, то выталкивал сновидения в реальный мир. Он превращал их в порхающих существ, и упавшие на землю звезды, и пылающие короны, и золотистые ноты, умевшие петь самостоятельно, и листья мяты, рассыпавшиеся по залитой кровью дороге, и обрывки бумаги с рваным почерком: Unguibus et rostro[29].

Но он умирал.

Глава 64

Отвага – это отчаянно хотеть жить, но принимать смерть во имя спасения остальных. Вот в чем Гэнси должен был стать великим.

– Это надо сделать сейчас, – сказал он. – Я должен принести жертву сейчас.

Теперь, когда этот момент настал, в нем заключалось некоторое торжество. Он не хотел умирать, но, по крайней мере, он жертвовал собой ради этих людей, ради его найденной семьи. По крайней мере, он делал это для тех, кто будет жить по-настоящему. По крайней мере, он не умрет бессмысленной смертью от осиных жал. По крайней мере, на этот раз его жизнь будет отдана не зря.

Вот здесь он и умрет, в этом поле, усеянном дубовыми листьями. Чуть дальше на склоне пасся скот, порывисто мотая хвостами под порывистыми всплесками дождя. Для октября трава была удивительно зеленой, и это яркое пятно на фоне осенних листьев делало картинку похожей на фотографию для календаря. На много километров вокруг не было ни души. Единственное, что не вязалось с окружением – пересекавшая извилистую дорогу кровавая река с плавающими по ней цветами и молодой парень, умиравший в своей машине.

– Но мы слишком далеко от Кэйбсуотера! – воскликнула Блу.

Телефон Ронана снова звонил: Деклан, Деклан, Деклан. Все распадалось. Везде.

Ронан на краткий миг пришел в сознание; его глаза наполняла чернота, из его руки сыпался дождь искрящихся камушков, катившихся по разлившейся на асфальте крови и застывавших в ней. К ужасу ребят, Сиротка сидела на заднем сиденье, тупо уставившись в пространство невидящими глазами. Из одного ее уха медленно вытекала черная субстанция. Заметив, что Гэнси смотрит на нее, она беззвучно, одними губами произнесла «Кера».

– Мы на силовой линии?

Только это сейчас имело значение, а иначе его жертва не зачтется, чтобы умертвить демона.

– Да, но мы слишком далеко от Кэйбсуотера. Ты просто умрешь.

Одной из самых прекрасных черт Блу Сарджент было то, что она никогда полностью не переставала надеяться. Он бы сказал ей об этом, но знал, что она расстроится еще больше.

– Блу, я не могу просто стоять и смотреть, как умирает Ронан, – сказал он. – И Адам… и Мэтью… и все это? У нас больше нет вариантов. Ты уже видела мой дух. Ты знаешь, что мы выбрали!

Блу закрыла глаза. По ее щекам скатились две слезы. Она плакала бесшумно, не требуя от него сказать что-нибудь другое. Она всегда была преисполнена надежды, но она также была благоразумна.

– Развяжите меня, – попросил Адам с заднего сиденья. – Если ты собираешься сделать это сейчас, ради Бога, развяжи меня.

Он уже ухитрился снять повязку и теперь смотрел на Гэнси своими собственными глазами – не глазами демона. Его грудь быстро вздымалась и опускалась. Если бы был другой способ, Гэнси знал – Адам уже сказал бы ему об этом.

– Это безопасно? – спросил Гэнси.

– Абсолютно, – ответил Адам. – Развяжи меня.

Генри ждал хоть какого-то приказа – он явно не знал, как справиться со всем этим, не имея какого-нибудь конкретного задания, поэтому именно он бросился развязывать Адама. Стряхнув ленту с покрасневших кистей, Адам сначала погладил Сиротку по макушке и шепнул: «Все будет хорошо». А затем выбрался из машины и встал рядом с Гэнси. Что он вообще мог ему сказать?

Гэнси легонько ткнул кулаком в его кулак, и они кивнули друг другу. Это было глупо и неуместно.

Ронан на мгновение пришел в сознание; из машины потоком полились цветы такого оттенка синего, который Гэнси никогда не видел. Тело Ронана застыло, как и всегда после сновидения. Из одной его ноздри медленно сочилась черная жидкость.

Гэнси никогда по-настоящему не понимал, каково приходилось Ронану, вынужденному жить со своими кошмарами.

Теперь он понял.

Времени не оставалось.

– Спасибо за все, Генри, – произнес Гэнси. – Ты истинный принц среди людей.

Лицо Генри ничего не выражало.

– Ненавижу это, – сказала Блу.

Но это было правильное решение. Гэнси ощутил, как соскальзывает время – в последний раз. Ощущение, что он уже это делал. Он нежно погладил Блу по щекам тыльными сторонами ладоней и шепнул: – Все будет хорошо. Я готов. Блу, поцелуй меня.

Дождь лился вокруг них, выбивая на асфальте всплески красного и черного, пуская рябь по лужам, отчего лепестки на поверхности начинали слегка подрагивать. Сновиденные предметы, созданные силой свежеисцеленного воображения Ронана, горами лежали у ног. Воздух наполняли ароматы осенних гор: дубовые листья и соломенные поля, озон и мокрая разрыхленная земля. Здесь было красиво, и Гэнси здесь нравилось. Ему потребовалось на это много времени, но в итоге он очутился именно там, где хотел.

Блу поцеловала его.

Он достаточно часто мечтал об этом, и вот, наконец, его желание претворилось в жизнь. В другом мире это выглядело бы просто: девушка, легко прижавшаяся губами к губам парня. Но в этом мире Гэнси сразу ощутил силу, заложенную в этом простом действии. Блу, зеркало, усилитель, странная душа наполовину человека, наполовину дерева, переполненная магией силовой линии, текущей сквозь нее. И Гэнси, когда-то возрожденный мощью силовой линии, обретший сердце, созданное ею – еще одно зеркало. И когда эти зеркала оказались лицом друг к другу, более слабое не выдержало.

Сердце Гэнси было не выращено, но подарено ему силовой линией.

Он отстранился от Блу.

Громко и отчетливо, вложив в свой голос все свое устремление, не оставлявшее места для сомнений, он произнес:

– Пусть это послужит к смерти демона.

Едва он выговорил эти слова, Блу обвила руками его шею. Едва он выговорил эти слова, она прижалась лицом к его щеке. Едва он выговорил эти слова, она обняла и удерживала его как рвавшийся из горла крик. Люблю, люблю, люблю.

Он беззвучно выскользнул из ее объятий и упал на землю.

Он был королем.

Глава 65

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Ноа Черни.

Когда ты мертв, у тебя одна проблема: твои истории переставали быть линейными и начинали двигаться по кругу. Они начинались и заканчивались одним и тем же моментом – смертью. Было крайне нелегко придерживаться других способов изложения этих историй и помнить о том, что живых людей интересует конкретный порядок событий. Хронология. Так это называлось. Ноа же был больше заинтересован в духовной значимости минуты. Минуты, в которой его убили. Это была история. Он никогда не переставал отмечать этот момент. Каждый раз, попадая туда, он приостанавливался и наблюдал, до мельчайших подробностей вспоминая каждое физическое ощущение, которое он испытал во время убийства.

Убийство.

Порой он зацикливался на бесконечном понимании того, что его убили, и тогда ярость заставляла его разбивать предметы в комнате Ронана, или сбрасывать со стола Гэнси горшок с мятой, или выбивать стекло на лестнице, ведшей к их квартире.

Но иногда он застревал в этом моменте. Смерть Гэнси. Он наблюдал, как Гэнси умирает, снова, и снова, и снова. Он гадал, мог ли он проявить такую же отвагу тогда, в лесу, если бы Уэлк попросил его умереть добровольно, а не принуждал его к этому. Вряд ли он был на это способен. Он не был уверен, что они с Уэлком были настолько близкими друзьями. Порой, отправляясь назад во времени, чтобы увидеть еще живого Гэнси, он забывал, знает ли этот Гэнси о том, что ему предстоит умереть. Было так легко все знать, когда время бежало по кругу, но он с трудом вспоминал, как именно пользоваться этими знаниями.

– Гэнси, – произнес он. – Только это, и больше ничего.

Момент был выбран неверно. Вместо этого Ноа втянуло в ту реальность, где Гэнси был духом, а это была уже совсем другая ветвь истории. Он отступил от нее. Здесь выбирать пути надо было не в пространстве, а во времени. Это было немного похоже на игру со скакалкой, когда играют три человека – Ноа уже не мог вспомнить, с кем играет; он лишь помнил, что в какой-то момент начал игру – приходилось ждать подходящего момента, чтобы подойти к крутившейся скакалке, а иначе тебя отбрасывало назад.

Он не всегда помнил, почему делает это, но помнил, что именно делает: ищет момент, когда Гэнси умер впервые.

Он не мог вспомнить, когда именно пришел к этому решению. Он не видел разницы между «вспомнить» и «пережить повторно». Теперь он уже не различал, что конкретно он делает – вспоминает о каком-то событии или заново проживает его.

Ноа просто знал, что должен делать это до тех пор, пока не попадет в нужный момент. Ему нужно было оставаться осязаемым и видимым достаточно, чтобы дойти до него.

Вот, вот этот момент: такой юный Гэнси, корчась, умирает в лесу, в то время как Ноа точно так же корчился и умирал в другом лесу где-то далеко отсюда.

Все эти времена слились воедино. Едва Ноа умер, его душа, переполненная энергией силовой линии и получившая милость от Кэйбсуотера, растянулась по временному потоку, охватив каждый уже прожитый и еще предстоявший миг. Было так легко казаться мудрым, когда время бежало по кругу.

Ноа склонился над телом Гэнси и в последний раз произнес:

– Ты будешь жить из-за Глендауэра. Кто-то другой сейчас умирает на силовой линии, хотя не должен был, поэтому ты будешь жить, хотя не должен был.

Гэнси умер.

– Прощай, – сказал Ноа. – Не упусти свой шанс.

И тихо выскользнул из временного потока.

Глава 66

Блу Сарджент уже не помнила, сколько раз ей говорили, что она убьет свою истинную любовь.

Ее семья предсказывала будущее за плату. Они гадали на картах, проводили спиритические сеансы, переворачивали чашки на блюдца и читали грядущие события в потеках чая. Блу никогда не была частью этого процесса, кроме одной важной детали: из всех обитателей дома именно ей сделали наиболее долгосрочное предсказание.

Если ты поцелуешь свою истинную любовь, он умрет.

Большую часть своей жизни она размышляла над тем, как это может произойти. Ее предупреждали об этом самые разные медиумы. Даже не обладая ни единым намеком на дар ясновидения, она всю свою жизнь провела в мире, где в равных долях переплелись настоящее и будущее, и всегда знала, в какую сторону направляется.

Но теперь все было иначе.

Теперь она смотрела на мертвое тело Гэнси в мокром форменном свитере и думала: «Я понятия не имею, что теперь будет».

Кровь уже стекала с дороги; в нескольких метрах от них на дорогу сели вороны и стали клевать остатки. Все явные признаки демонической активности пропали в один миг.

– Уберите его… – начал было Ронан, но запнулся, и ему пришлось собраться, чтобы хрипло закончить: – Уберите его с дороги. Он не животное.

Они оттащили тело Гэнси в зеленую траву на обочине. Он все еще казался живым; он был мертв буквально минуту или две, поэтому внешне выглядел так, будто всего лишь уснул, пока не начнутся необратимые процессы.

Ронан скрючился на земле рядом с ним. На его лице еще виднелись размазанные остатки черной жидкости, вытекшей из носа и ушей. Сновиденный им светлячок сидел на груди Гэнси, прямо над сердцем.

– Проснись, ты, ублюдок, – сказал он. – Ты, мудила… поверить не могу, что ты мог…

И заплакал.

Адам, стоявший рядом с Блу и Генри, смотрел перед собой мертвыми, невидящими глазами. Его лицо было сухим, но Сиротка обнимала его руку, словно утешая скорбящего. На его часах подергивалась минутная стрелка, застряв на одной и той же отметке.

Глаза у Блу тоже были сухие. Она давно выплакала все свои слезы.

До них стали долетать звуки Генриетты; где-то завывала сирена «скорой» или пожарной. Ревели двигатели. Слышались объявления через громкоговоритель. На дереве неподалеку от них пели птицы. По полю к ним начали подходить коровы, заинтересовавшиеся их длительным пребыванием здесь.

– Я не совсем понимаю, что теперь делать, – признался Генри. – Я не предполагал, что это закончится вот так. Я думал, мы все поедем в Венесуэлу.

Он кривил губы, стараясь быть прагматичным, и Блу видела, что для него это был единственный способ принять смерть Ричарда Гэнси, тело которого лежало перед ним в траве.

– Я не могу думать об этом, – искренне сказала Блу. Она не могла думать вообще ни о чем. В один миг все закончилось. Впервые в жизни она не знала, что сулит ей будущее. Может, они должны позвонить по 911? Перед ней стояла необходимость предпринять какие-то практические действия после смерти своей истинной любви, но она обнаружила, что не может сосредоточиться и понять, что нужно делать. – Я не могу… вообще не могу ни о чем думать. Будто мне на голову надели абажур. Я все жду… сама не знаю чего.

Внезапно Адам сел. Он не стал ничего говорить, просто закрыл лицо руками.

Генри резко, порывисто вдохнул:

– Надо убрать машины с дороги. Там уже нет крови, и движение…

Он умолк. Потом добавил:

– Это неправильно.

Блу покачала головой.

– Я просто не понимаю, – снова заговорил Генри. – Я был так уверен, что это… изменит все. Я не думал, что это вот так закончится.

– Я всегда знала, что это закончится вот так, – ответила Блу, – но все равно не могу примириться с этим. Интересно, сумею ли я когда-нибудь это сделать?

Генри переступил с ноги на ногу, высматривая какие-нибудь машины на дороге, но кругом было пусто, невзирая на его недавний комментарий насчет возобновления движения. Он посмотрел на свои часы. Как и на часах Адама, минутная стрелка подергивалась, застряв на одной отметке, но уже не так интенсивно, как раньше.

– Я просто не понимаю, – повторил он. – В чем тогда смысл магии, если ее нельзя применить в этом случае?

– В каком случае?

Генри вытянул руку над телом Гэнси:

– В случае его смерти. Вы говорили, что вы – его чародеи. Сделайте что-нибудь.

– Я – не чародей.

– Ты только что убила его поцелуем! – возразил он и показал на Ронана. – Этот только что сновидел все то дерьмо, что валяется вокруг машины! А тот – спасся в школьном дворе, когда на него с крыши посыпалась черепица!

Слова Генри внезапно привлекли внимание Адама. Его голос, пронизанный скорбью, стал острым как бритва: – Это совсем другое.

– Ничего не другое! Это тоже нарушение правил!

– Одно дело – нарушить законы физики при помощи магии! – огрызнулся Адам. – И совсем другое – воскресить кого-нибудь из мертвых!

Но Генри не сдавался:

– Почему? Ведь он уже однажды воскрес.

С этим не поспоришь.

– Но для этого требуется жертва, – сказала Блу. – Тогда это была смерть Ноа.

– Значит, найдите другую жертву, – наседал Генри.

– Может, ты хочешь попробовать? – прорычал Адам.

Блу понимала, почему он так зол. В данной ситуации любая, даже самая крохотная надежда была невыносимой.

Воцарилась тишина. Генри снова посмотрел на дорогу и сказал:

– Будьте чародеями.

– Заткнись! – внезапно взорвался Ронан. – Заткнись! С меня довольно. Просто оставьте его в покое!

Генри отступил на шаг, настолько яростной была боль Ронана. Они все умолкли. Но Блу никак не могла отвести взгляд от дергавшейся стрелки на часах Генри. С каждой секундой, проходившей с момента поцелуя, стрелка дергалась все менее интенсивно, и Блу с ужасом ждала минуты, когда время вернется к своему обычному течению. Это будет означать, что Гэнси и в самом деле мертв.

Минутная стрелка дрогнула. И еще раз. И еще.

Блу уже устала жить во времени, в котором не было Гэнси.

Адам, все еще сидевший в траве, поднял голову и негромко спросил:

– А как насчет Кэйбсуотера?

– А что насчет него? – спросил Ронан. – У него уже не осталось сил, чтобы что-то сделать.

– Я знаю, – ответил Адам. – Но если мы попросим – Кэйбсуотер мог бы умереть за него.

Глава 67

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была о Кэйбсуотере.

Кэйбсуотер не был лесом. Он был чем-то, что по чистой случайности выглядело как лес, в данный момент времени. Это была особая магия, очень древняя и одновременно очень юная. Он существовал всегда, и всегда познавал самого себя. Он всегда был живым и ожидал момента, чтобы ожить снова.

Он никогда раньше не умирал намеренно.

Но его никогда об этом и не просили.

«Прошу тебя, – произнес Грейуорен. – Amabo te».

Это было невозможно. Не в той форме, которую он представлял. Жизнь за жизнь – хорошая жертва, гениальная основа для фантастической и очень особой магии, но Кэйбсуотер был не совсем смертен, а вот мальчик, которого люди хотели оживить – да. Это не означало, что Кэйбсуотер просто умрет, а он – просто воскреснет. Если они хотят, чтобы у них что-то получилось, Кэйбсуотер должен обратить некую важнейшую часть себя в человека, но даже сам Кэйбсуотер не был уверен, что это возможно.

Разум мальчишки-чародея скользил среди изорванных мыслей Кэйбсуотера, пытаясь понять, что было возможным, проецируя свои собственные образы, чтобы помочь Кэйбсуотеру понять цель воскрешения. Он не осознавал, что это куда более сложная для понимания концепция, чем сам Кэйбсуотер; Кэйбсуотер всегда умирал и оживал; когда все времена сливались воедино, воскрешение означало всего лишь перенесение сознания из одной минуты в другую. Кэйбсуотер мог легко представить, что значит жить вечно; но вот воскрешение человеческого тела, имеющего конкретный срок жизни – это очень трудно понять.

Кэйбсуотер изо всех сил старался показать чародею реальность, хотя при такой изношенности силовой линии было непросто передать нюансы. Те жалкие обрывки его способностей общаться с людьми сейчас действовали лишь потому, что с чародеем была дочь ясновидящей – как и всегда, она присутствовала здесь в какой-то форме, усиливая способности и Кэйбсуотера, и чародея.

Кэйбсуотер пытался дать им понять, что он – сама суть творения. Создания. Выстраивания. Он не мог развоплотить сам себя ради этой жертвы, потому что это противоречило его природе. Он не мог умереть, чтобы вернуть человека обратно таким же, как раньше. Было бы куда проще создать копию только что умершего человека, но им не нужна была копия. Они хотели получить обратно того, кого только что потеряли. Невозможно воскресить его без изменений; его физическое тело было бесповоротно мертво.

Но, возможно, Кэйбсуотеру удастся трансформировать его в нечто новое.

Ему просто нужно вспомнить, какие они, люди.

Кэйбсуотер посылал чародею вспышки образов и нашептывал их дочери ясновидящей. Она направила свою магию зеркала в сторону деревьев, еще остававшихся в Кэйбсуотере, и прошептала «прошу вас», и тогда tir e'elintes узнали в ней свою.

А затем Кэйбсуотер принялся за работу.

Люди были такими запутанными и сложными существами.

Когда он принялся разматывать жизненные нити, лишенный всех своих сновиденных вещей, оставшиеся деревья все вместе начали петь. Когда-то, давным-давно, они пели песни, подаренные им Грейуореном. Это была плачущая восходящая мелодия, исполненная одновременно и горя, и радости. И по мере того, как Кэйбсуотер снимал все наносное, оставляя лишь самую суть своей магии, деревья начали падать, одно за другим.

Печаль дочери ясновидящей пронзила лес, и Кэйбсуотер принял и ее тоже, и вдохнул ее в жизнь, которую сейчас создавал.

Еще одно дерево рухнуло, и еще одно, и еще, а Кэйбсуотер снова и снова возвращался к людям, пришедшим к нему с этой просьбой. Ему нужно было вспомнить, какие они. Ему нужно было не забыть уменьшиться до человеческих размеров.

По мере того, как лес уменьшался, отчаяние и изумление Грейуорена потоками полились сквозь Кэйбсуотер. Деревья успокаивающе напевали ему песню о возможностях, и о силе, и о снах, а затем Кэйбсуотер собрал его изумление и вложил в жизнь, которую создавал сейчас.

Наконец, томительное сожаление чародея оплело оставшиеся деревья. Кто он без всего этого? Обычный человек, человек, человек. Кэйбсуотер в последний раз прижался листьями к его щеке, а затем они унесли эту человечность и вложили ее в жизнь, которую Кэйбсуотер создавал сейчас.

Он почти оформился как человек. Этого должно быть достаточно. Ничто в этом мире не идеально.

Дорогу Королю-ворону!

Последнее дерево рухнуло, и лес исчез, и воцарилась полная тишина.

Блу коснулась лица Гэнси и прошептала:

– Проснись.

ЭПИЛОГ

Июньские вечера в Сингерз-Фоллс были очаровательны. Мир, раскрашенный множеством сочных, темных оттенков зелени. Деревья, везде были деревья. Адам вел маленький лоснящийся «БМВ», пропитанный запахом Ронана, по извилистой дороге обратно в Генриетту. Из аудиоплеера гремели ужасные техно-треки Ронана, но Адам не выключал их. Мир казался ему необъятным.

Он ехал обратно в трейлерный городок.

Время пришло.

Дорога от Барнса до трейлерного городка занимала полчаса, так что у него была масса времени, чтобы передумать и вместо этого отправиться в свою квартиру при общине святой Агнес или на фабрику Монмут.

Но он проехал Генриетту и направил машину по длинной ухабистой дороге прямо к трейлерам. Из-под колес летела пыль, курившаяся за автомобилем плотным облаком. В какой-то момент за машиной погнались собаки, но когда он подъехал к своему старому дому, их и след простыл.

Ему не надо было задавать себе вопрос, действительно ли он собирается это сделать.

Ведь он приехал сюда, не так ли?

Адам поднялся по шатким ступенькам. Эти ступеньки, когда-то покрашенные, а сейчас облезшие и растрескавшиеся, покрытые идеально круглыми дырочками, оставленными пчелами-плотниками, не слишком отличались от лестницы, ведшей к его квартирке при общине святой Агнес. Просто здесь ступенек было меньше.

Стоя на крыльце, он долго изучал дверь, решая, надо ли стучать. Всего лишь несколько месяцев назад он еще жил здесь, неслышно приходя и уходя, но ему казалось, что с тех пор минули годы. Он словно стал выше с момента своего последнего прихода сюда, хотя вряд ли он мог так сильно вырасти с прошлого лета.

Это место уже не было его настоящим домом, поэтому он постучал.

Он подождал, сунув руки в карманы своих тщательно выглаженных свободных брюк цвета хаки, рассматривая начищенные мыски туфель, а затем снова перевел взгляд на дверь.

Дверь открылась. На пороге стоял его отец, глядя ему в глаза. Адам подумал, что может проявить чуть больше благосклонности к прошлой версии себя – той, которая боялась оказаться такой же, как этот человек. Ибо, несмотря на то, что Роберт и Адам Пэрриши с первого взгляда были совсем непохожи друг на друга, во взгляде Роберта Пэрриша было что-то необщительное и замкнутое, напомнившее Адаму его самого. В его сдвинутых к переносице бровях он тоже увидел некую схожесть; форма складки между ними напоминала о постоянном различии между представлениями о жизни и жизненными реалиями.

Адам не был Робертом, но мог бы быть им, поэтому он простил эту прошлую версию себя за страх перед тем, что это возможно.

Роберт Пэрриш уставился на своего сына. За его спиной, в тускло освещенной комнате, Адам увидел мать, глядевшую на «БМВ» поверх его плеча.

– Пригласи меня в дом, – сказал Адам.

Его отец заколебался, раздувая ноздри, но все же отступил вглубь трейлера и махнул рукой в снисходительном жесте, делая вид, будто присягает на верность королю-самозванцу.

Адам вошел внутрь. Он уже успел забыть, как здесь было тесно. Он забыл, что кухня по размеру была такой же, как и гостиная, и родительская спальня, а по другую сторону спальни располагалась крохотная комнатка Адама. Он не мог винить их за то, что они выделили ему этот угол с такой досадой; в этом доме больше не было другого места, где они могли бы не смотреть друг на друга. Он уже забыл, как клаустрофобия гнала его прочь из дома ничуть не меньше, чем страх.

– Как мило, что ты зашел, – сказала его мать.

Он уже забыл, как она тоже выгоняла его. Ее слова были более изворотливым видом насилия, которое гораздо быстрее стиралось из его памяти, чем удары, нанесенные отцом, и совершенно незаметно вонзалось Адаму между ребер. У него была конкретная причина, почему он научился прятаться один, а не вместе с ней.

– Я не видел тебя сегодня на церемонии выпуска, – ровным тоном произнес Адам.

– Я чувствовала, что мне там вряд ли обрадуются, – ответила она.

– Я приглашал тебя.

– Ты повел себя по-уродски.

– По-уродски себя вел вовсе не я.

Она смотрела мимо него, сразу же приняв отсутствующий вид при первом признаке активного конфликта.

– Чего тебе надо, Адам? – спросил отец. Он все еще пялился на одежду Адама, словно считал, что измениться могло только это. – Не думаю, что ты пришел проситься обратно, раз уж ты теперь весь из себя такой крутой с дипломом и водишь «бимер» своего дружка.

– Я пришел узнать, есть ли хоть малейшая возможность установить нормальные отношения с родителями, прежде чем я уеду в университет, – ответил Адам.

Отец пожевал губами. Трудно было сказать, что именно его шокировало – смысл заявления Адама или же сам факт того, что Адам подал голос. В этой комнате такие слова звучали нечасто. Адам поразился, насколько долго он считал это нормой. Он помнил, как соседи отворачивались от его покрытого синяками лица. Он по глупости считал, что они ничего не говорят, поскольку думают, что он это заслужил. Но теперь он гадал, сколько еще людей, живущих по соседству, скрючивались на полу рядом с диванами, или прятались в своих комнатах, или плакали у крошечного крыльца под проливным дождем. Внезапно он ощутил непреодолимое желание спасти всех этих адамов, живущих на глазах у всех и все же невидимых, хоть и не был уверен, что они послушают его. Подобный порыв был присущ скорее Гэнси или Блу, и он, удерживая эту крошечную искорку героизма в своем сознании, понял, что он может представить, как спасает кого-то другого, только потому, что уже спасся сам.

– Это из-за тебя разрушились наши отношения, – ответил его отец. – Как правильно сказала твоя мать, это ты вел себя как урод.

Теперь он казался Адаму не устрашающим, а обиженным. Вся его поза, его понурые плечи и опущенный подбородок говорили о том, что он больше не посмеет ударить Адама – как никогда не осмелился бы поднять руку на своего босса. В последний раз, когда он поднимал ее на сына, то напоролся на острую колючку, до крови расцарапавшую его, и Адам все еще видел в нем отголоски неверия и недоумения, оставшиеся с того вечера. Адам был другим. Даже не имея силы Кэйбсуотера, он чувствовал, как она мерцает холодком в его глазах, и даже не пытался замаскировать ее. Чародей.

– Отношения испортились задолго до этого, папа, – сказал Адам. – Ты в курсе, что я ничего не слышу этим ухом? Когда я говорил это в прошлый раз в зале суда, ты все время перебивал меня.

Его отец издал пренебрежительный смешок, но Адам перебил его:

– Гэнси отвез меня в больницу. Это должен был сделать ты, папа. То есть, этого вообще не должно было случиться, но если бы это на самом деле был несчастный случай, именно ты должен был быть со мной в палате неотложки.

Даже сейчас, произнося эти слова, он едва верил, что действительно произносит их. Огрызался ли он когда-нибудь в ответ на нападки отца, будучи уверенным в своей правоте? И был ли способен все время смотреть ему в глаза? Он сам едва верил в то, что перестал бояться: его отец был совсем не страшным, если ты сам не испытывал страх заранее.

Отец лишь самодовольно фыркнул и сунул руки в карманы.

– Я оглох на одно ухо, папа, и это сделал ты.

Теперь Роберт Пэрриш смотрел в пол, и Адам понял, что тот поверил ему. Возможно, это было единственным, что Адам действительно хотел получить от этой встречи: увидеть, как его отец отводит глаза. Уверенность в том, что он осознал, что натворил.

– И чего ты хочешь от нас? – спросил старший Пэрриш.

По дороге сюда Адам уже думал об этом. Чего он хотел на самом деле – так это чтобы его просто предоставили самому себе. Чтобы вмешиваться в его жизнь не мог не только его отец, который и так уже не мог вмешиваться, но и сама мысль об отце, которая была гораздо более сильным инструментом вмешательства. Адам ответил: – Каждый раз, как я не могу разобрать, из какого угла комнаты меня зовут, и каждый раз, как я бьюсь головой о стенку душевой кабинки, и каждый раз, когда машинально начинаю засовывать наушники в оба уха, я думаю о тебе. Как думаешь, может ли у нас быть будущее, когда у меня будут и другие поводы вспомнить тебя?

По их лицам он видел, что ответ на этот вопрос вряд ли будет положительным в ближайшее время, но это ничего. Он вообще ни на что не надеялся, когда ехал сюда, так что не был разочарован их реакцией.

– Я не знаю, – наконец, ответил Роберт. – Ты вырос человеком, который мне не нравится, и я не боюсь сказать это вслух.

– Это справедливо, – заметил Адам. Он тоже не испытывал к отцу особой любви. Гэнси бы сказал «я ценю твою честность», и Адам взял этот инструмент демонстрации вежливой власти на вооружение. – Я ценю твою честность.

На лице его отца было отчетливо написано то, что Адам только что идеально подчеркнул его точку зрения.

– Я бы хотела, чтобы ты позванивал иногда, – заговорила его мать. – Я бы хотела знать, чем ты занимаешься.

Она подняла голову, и свет, проникавший в окно, отразился в ее очках идеальным квадратиком. Мысли Адама метнулись вдоль временного потока, показывая ему то, что могли бы показать одновременно и логика, и его шестое чувство, следовавшие по единому каналу. Он уже видел, как стучит в дверь, а мать стоит за ней и не отвечает. Он видел, как стучит, а она стоит за трейлером, затаив дыхание, пока он не уедет. Он даже видел, как звонит, и телефон издает гудок за гудком, а она просто держит его в руках и не отвечает. Но при этом он видел, как она открывает университетскую брошюру. Как вырезает заметку с его именем из газеты. Как клеит на дверцу холодильника его фотографию, где он одет в модный пиджак, элегантные брюки и демонстрирует легкую улыбку.

В какой-то момент она уже отпустила его и не хотела, чтобы он возвращался. Она просто хотела посмотреть, что будет дальше.

И это тоже неплохо. Уже что-то. Он может с этим примириться. Вообще-то, наверное, только это ему и оставалось.

Он легонько, задумчиво стукнул по шкафчику, стоявшему рядом, а затем вытащил ключи от «БМВ»:

– Я так и сделаю.

Он подождал еще мгновение, давая им возможность заполнить молчание и превзойти его ожидания.

Они этого не сделали. Адам выставил планку на ту высоту, до которой они могли допрыгнуть, но перепрыгнуть ее было им не по силам.

– Я сам найду выход, – сказал он.

И он нашел.

––––

На другом конце Генриетты Гэнси, Блу и Генри как раз выбирались из Свиньи. Генри вылез последним, поскольку ехал на заднем сиденье; он выдавливался из-за спинки пассажирского сиденья так, будто рвался на свет божий из утробы матери. Закрыв дверцу, он нахмурился, глядя на нее.

– Хлопни посильнее, – посоветовал Гэнси.

Генри снова закрыл ее.

– Хлопни, – повторил Гэнси.

Генри с грохотом захлопнул дверцу.

– Как грубо, – сказал он.

Они приехали сюда, в эту отдаленную местность, из-за Ронана. В то утро он дал им довольно расплывчатые указания – похоже, им предстояло рыться в каком-нибудь старье в поисках спрятанного там подарка для Блу в честь окончания школы. Она закончила школу несколько недель назад, и Ронан тонко намекнул, что ее ждет подарок, но отказался показать, где он находится, пока Гэнси и Генри также не получили свои дипломы. «Вы должны пользоваться им все вместе», – произнес он зловещим тоном. Они просили, чтобы он приехал – и на выпускной, и на сегодняшнюю «охоту за сокровищами», но он лишь ответил, что оба этих места таят в себе слишком много негативных воспоминаний для него, поэтому он увидится с ними «по ту сторону».

Так что теперь они шли по грунтовой дороге к непроглядной стене плотно растущих деревьев. Стояла приятная теплая погода. Вокруг роились насекомые, уютно устраиваясь в складках рубашек ребят. Гэнси казалось, что он уже делал это когда-то, но не мог в точности сказать, так ли оно было. Теперь он знал, что ощущение соскальзывания времени, с которым он прожил так долго, возникло в результате второй его смерти, а не первой. Побочный продукт всякой всячины, собранной Кэйбсуотером, чтобы вновь подарить ему жизнь. Людям не положено проживать во всех временах сразу, но Гэнси все равно был вынужден это сделать.

Блу потянулась к нему, чтобы взять его за руку, и они принялись весело размахивать этими переплетенными руками на ходу. Они были свободны, свободны, свободны. Школа закончилась, и впереди их ждало лето. Гэнси написал заявление на академический отпуск и получил его, а Генри уже запланировал свой. Все сложилось так удачно, пока Блу месяцами искала наиболее дешевые способы пересечь всю страну после выпуска. Пункт назначения – жизнь. С компанией будет веселее. Лучше, когда они будут втроем. Персефона всегда говорила, что число три обладало наибольшей силой.

Они прошли сквозь ряд деревьев и оказались на гигантском поле, которые так часто встречаются в этой части Вирджинии. В траве уже виднелись пушистые «овечьи ушки; чертополох же еще не поднялся от земли и прятался в зарослях.

– О, Ронан, – произнес Гэнси, хотя Ронана здесь не было, и он не мог это услышать. Гэнси только что понял, куда их привели указания Ронана.

На поле стояло множество автомобилей. Почти все они были практически идентичными. И почти все они были слегка странными по некоторым определениям. И почти все они были белыми «мицубиси». Трава, растущая вокруг них, и пыльца, усыпавшая лобовые стекла, придавала этой картине некий апокалиптический вид.

– Я не хочу, чтобы мы отправлялись в наше великое американское путешествие на одной из этих тачек, – с отвращением заявил Генри. – Мне плевать, что это бесплатно, и мне плевать, если они волшебные.

– Согласен, – поддержал его Гэнси.

Блу, впрочем, все это не интересовало.

– Он сказал, что здесь есть одна машина, и мы сразу поймем, что она наша.

– Ты знала, что это будет машина? – удивился Гэнси. Он не сумел вытащить из Ронана ни единого, даже самого крошечного намека.

– Я сказала, что не собираюсь следовать его указаниям без какой-либо информации, – возразила Блу.

Они побрели сквозь высокую траву, в которой стрекотали цикады. Блу и Генри пристально разглядывали машины, сравнивали их. Гэнси тащился следом, вдыхая воздух этого летнего вечера полной грудью. И именно он первым обнаружил подарок, бродя по полю кругами: – Ребята, я нашел.

Да, эта машина определенно выделялась: это был старый «камаро» дикого оранжевого цвета, припаркованный в окружении новехоньких «мицубиси». Он был настолько идентичен Свинье, что становилось очевидно: перед ними еще один предмет, сновиденный Ронаном.

– Ронан, похоже, думает, что это забавно, – фыркнул Гэнси, когда Блу и Генри подошли к нему. Генри снял со своей руки клеща и выбросил его в поле, чтобы тот поискал себе другую жертву:

– Он хочет, чтобы вы водили одинаковые тачки? Это очень сентиментально со стороны человека, не имеющего души.

– Он сказал мне, что под капотом у нее нечто такое, что мне непременно понравится, – сообщила им Блу. Она обошла машину и поискала кнопку, открывавшую капот. Подняв его, она расхохоталась.

Они все заглянули внутрь, и Гэнси тоже рассмеялся. Внутри, под капотом этого «камаро», не было вообще ничего. Не было двигателя. Не было никаких механизмов и трубок. Лишь пустое пространство до самого дна, утопавшего в высокой траве, выросшей вокруг колес.

– Идеальная экологически чистая машина, – констатировал Гэнси.

– Думаешь, она правда ездит? – одновременно с ним засомневался Генри.

Блу, подпрыгивая на месте, захлопала в ладоши; Генри сфотографировал ее, но она была слишком счастлива, чтобы скорчить ему рожу. Она оббежала машину и, открыв дверцу, села за руль. Ее едва было видно за приборной доской, но ее лицо озаряла широченная улыбка. Ронан будет очень жалеть, что пропустил такое зрелище, но Гэнси понимал, почему он это сделал.

Через мгновение с ревом ожил двигатель. Точнее, ожила сама машина. Кто знает, что в ней могло издавать этот звук. Блу издала забавный восторженный вопль.

Перед ними разворачивался целый год – волшебный, грандиозный и абсолютно непредсказуемый.

И это было чудесно.

– Как думаешь, а она вообще может сломаться? – прокричал Гэнси сквозь рев несуществующего двигателя.

Генри рассмеялся.

– Это будет прекрасное путешествие, – сказал он.

–––

Если знать, откуда вести отсчет, эта история была об этом месте: длинный гребень горы, стоявший на особенно мощном сегменте силовой линии. Много месяцев назад здесь находился Кэйбсуотер, населенный снами и цветущий волшебством. А теперь это был обычный лес в Вирджинии – зеленый терновник и раскидистые платаны, дубы и сосны – сплошь изящные стволы, поскольку им приходилось пробивать себе путь сквозь камни.

Ронан считал, что место достаточно прелестное, но, конечно, не Кэйбсуотер.

По одному из склонов счастливо носилась тощая девчонка с копытцами вместо ног, продираясь сквозь кустарник, что-то напевая и издавая отвратительные жующие звуки. В этом лесу ей было интересно все, а если ей что-то было интересно, значит, она должна была попробовать это на зуб. Адам говорил, что она очень похожа на Ронана. Ронану пришлось принять это как комплимент.

– Опал! – крикнул он, и она, услышав крик, выплюнула на землю грибы, которыми был набит ее рот. – Прекрати пинать балду!

Девочка поскакала к нему, но не стала останавливаться, когда добежала. Вместо этого она описала кривую дугу и принялась бешено носиться вокруг него. Любое другое поведение могло бы стать признаком добровольного послушания, а она делала все, чтобы избежать этого.

Где-то впереди Чейнсо прокричала:

– Кера!

Она кричала до тех пор, пока Ронан не подошел к ней. Естественно, она нашла что-то, чему здесь было не место. Ронан разбросал ногами старые листья. Это оказался металлический предмет такого вида, будто он лежал здесь уже сотни столетий. Колесо от «камаро» 1973 года выпуска. Оно было в точности таким же, как то древнее, невероятное колесо, которое они нашли на силовой линии несколько месяцев назад. Тогда Ронан решил, что где-то в будущем они разобьют «камаро» в поисках Глендауэра, и искривление времени на силовой линии просто отправило их в прошлое, а затем снова вернуло в будущее. На силовой линии все времена сливались воедино.

Впрочем, похоже, они еще не дошли до этого момента. На силовой линии их ждало множество новых приключений.

Волнующая и одновременно ужасающая перспектива.

– Отличная находка, засранка, – сказал он Чейнсо. – А теперь пошли домой.

–––

Вернувшись в Барнс, Ронан подумал обо всем, что ему нравилось и не нравилось в Кэйбсуотере, и что бы он изменил, если бы проявлял его сейчас. Что дало бы ему более надежную защиту от будущих угроз, и что помогло бы ему установить связь с другими похожими местами на силовой линии. Что сделает его более точным отражением Ронана Линча.

Удерживая все эти детали в памяти, он забрался на крышу и посмотрел на небо.

А затем он закрыл глаза и приступил к сновидению.

КОНЕЦ

© Перевод на русский язык: Юлия Сирош, 2016 г.

http://justice-rainger.livejournal.com/