Нина
Я была слишком измотана, чтобы призвать кого-нибудь, кто бы донёс меня до горного хребта. Слишком измотана для чего бы то ни было, кроме как выбрать направление и брести вперёд.
Вот что я и делала, двигаясь по направлению к горам под палящими лучами солнца. Дело было не в самой прогулке — мне и правда нужно было время, чтобы подумать. Куда большей занозой в заднице была эта жара. Жара, ломота во всём теле и ноющая боль в сердце.
Я сидела в пыли на площади города ещё долго после того, как Самир покинул меня, оставив в оглушительной тишине. Слёзы не заставили себя ждать, и я, опустив голову на колени, рыдала, уткнувшись лицом в ладони. Слишком многое случилось за слишком короткое время, чтобы я могла принять это спокойно и сразу.
Когда слёзы наконец иссякли, я поднялась, отряхнулась и взглянула на выбор, что раскинулся передо мной. Направиться к вознёсшемуся в центре города дворцу-храму Самира или уйти к горному хребту, чтобы присоединиться к другим и пойти на него войной.
Сдаться или сражаться. Выбора, по сути, и не было.
Сначала мне казалось, что я должна бежать от остальных. Спрятаться где-нибудь в другом месте, чтобы уберечь своих друзей. Но всякий раз, едва в моей голове рождался хоть какой-то план, этот мир вырывал его у меня, не давая даже записать. И этот план не стал исключением. Самир не собирался преследовать их — он жаждал войны. Он хотел, чтобы я присоединилась к остальным. Он сказал, что хочет узреть меня во всей моей красе на поле боя.Красе. Ну да, конечно. Нет в этом ничего прекрасного.
Я понимала, зачем он хотел сразиться со мной во второй раз. Одного жестокого, унизительного поражения было явно недостаточно, чтобы я усвоила — сопротивление бесполезно. Дело было не в том, чтобы победить меня. Он уже сделал это без малейшего труда и мог повторить в любой момент. Всё сводилось к капитуляции. Так было с самого начала.
Он хотел, чтобы я признала, что жажду его. Чтобы я сказала, что всё ещё по нему тоскую. Даже если он был незнакомцем, глубокая часть моей души надеялась, что сможет полюбить и этого. Жизнь стала бы проще, будь это так. В этом была надежда.
Как же сильно мне хотелось, чтобы сейчас со мной был Самир —мойСамир. Что бы я ни отдала, чтобы снова сидеть рядом с ним и слушать, как он отпускает свои мрачные шутки, свои язвительные комментарии. Я скучала по нему. Тот мужчина, с которым я столкнулась на площади, был похож на старшего брата того Самира, которого я знала. Возможно, из одной семьи, но определённо не тот парень.
Чтоб их, Вечных. Чтоб они все провалились за то, что со мной сотворили. Со всеми нами. За то, что взяли свой муравейник и принялись его трясти, как настоящие ублюдки.
Я была ещё не готова сдаваться. Именно поэтому я не стала умолять его, когда он прижал меня к земле, хотя мне этого ужасно хотелось. Поэтому я не развернулась и не пошла прямиком в его дворец-храм. Не потому что не желала его — о, ещё как желала! — а потому что, произнеси я эти слова, я отдала бы ему себя целиком.
Каждая из версий Самира верила, что другая — ложь. А я застряла посередине.
— Это считается любовным треугольником, если по сути это один человек?
Мысль была настолько глупой и печальной, что я рассмеялась. И позволила себе это. Это было катарсисом, даже если мой смех был усталым, измученным и надломленным. Только в моей жизни могло случиться нечто подобное.
Пока я шла к горному хребту на горизонте, здания вокруг постепенно редели, уступая место пескам. Передо мной тянулись следы, оставленные сотнями прошедших здесь людей, но пустынный ветер уже спешил стереть их.
Мне следовало бы перестать удивляться тому, как моё тело отзывалось на ласки этого Самира. Он всегда имел над ним такую власть. Даже если за штурвалом сидел, по сути, другой мужчина, некоторые вещи, похоже, оставались неизменными.
Может, это я сошла с ума? Было неправильно — чувствовать то, что я чувствовала, но я не могла с этим ничего поделать. Опасность и тьма, что исходили от него, создавали захватывающую и вызывающую привыкание смесь. А сам Самир был для меня наркотиком. Даже сейчас, когда он был там рядом со мной, он лишал меня всякого разума. Я была глиной в его руках, и мне нравилась каждая секунда этого.
Он был прав. Какая-то глубокая часть моей души наслаждалась каждой секундой той жестокой схватки и восхищалась тем, что последовало за ней. Продлись это хоть на миг дольше… Я содрогнулась. Я знала: пожелай он тогда меня, он мог бы просто взять силой, и я ни за что не велела бы ему остановиться. Мне бы и в голову не пришло. Но он хотел, чтобы я его об этом попросила.
Разве не в этом всегда была его игра? Самир, или тот, кем он стал теперь, никогда не брал силой. Он стремился убедить меня отдаться добровольно. С самой первой нашей встречи он мог подчинить меня себе. Но он никогда этого не делал. Даже сейчас он не совершил ничего, о чём бы не знал — я втайне этого не желаю.
И снова всё возвращалось к капитуляции.
— Он не тот мужчина, — пыталась я убедить себя.
Он не был мужчиной, которого я любила. Я видела это в ледяной черноте его глаз — в том возрасте, что был высечен на нём, словно на камне, а не на быстро сменяющемся полотне, знакомом мне прежде.
— Но так ли это на самом деле? — шептал внутренний голос.
Ведь в нём угадывались та же насмешливая ухмылка, тот же тёмный оскал, та же соблазнительная игра. Возможно, от прежнего Самира осталось не так уж много, возможно, он и правда не помнил последние пять тысяч лет своей жизни, как он намекал, но это означало, что надежда ещё есть.
Это означало, что я могла бы попытаться вразумить его.
От этой мысли становилось только хуже, а не лучше.
Я ходила по кругу в своих мыслях, и это утомляло не меньше, чем палящее над головой солнце.
Я провела рукой по затылку, смахнув капли пота, и тяжело вздохнула. Всё тело ныло, и мне ужасно хотелось прилечь и вздремнуть хоть чуть-чуть. Я чувствовала себя измождённой. Физически, морально — полностью. Вечные жаждали сломать меня. Увидеть, как далеко они могут меня зайти, прежде чем я тресну. И они вполне могли скоро это узнать, если продолжат своё дурацкое представление.
Не зная, что ещё делать, не видя иного выхода, я засунула руки в карманы и побрела дальше. Даже если мои мысли кружились в бесконечной карусели, я-то сама двигалась по прямой линии.
— Маленькие радости, — пробормотала я себе под нос и, пересилив усталость, сделала ещё один шаг навстречу горам, что темнели вдали, словно зубья гигантской пилы.