Корона от обороны

Такое же отношение должно было достаться и Белинде: пока юная провинциалка не встала с дивана и не попыталась с кем-нибудь заговорить, Мафальде она была не интересна. Однако на деле все было иначе -- девушка продолжала чем-то неуловимым притягивать взгляд фон Шиф. И не только ее -- Мафальда заметила, что к ней подходила и о чем-то спрашивала ее Розалинда, а потом одна из дальних родственниц Эвелины. Белинда и ее компаньонка что-то отвечали с вежливыми улыбками, но оставались на диване, словно не решаясь покинуть это тихое и спокойное место и «нырнуть» с него в водоворот светских бесед.

Любопытство Мафальды достигло предела: ей необходимо было разобраться, что представляет из себя эта странная барышня и действительно ли она не так проста, как показалось ей на первый взгляд. Так что фрейлина, обменявшись парой фраз с очередным попавшимся ей навстречу гостем, решительно двинулась к дальнему дивану.

-- Вы не скучаете? -- заботливо склонилась она к сидящим на нем женщинам. -- Наше городское общество, наверное, слишком суетливое для вас, вы ведь привыкли к спокойной жизни на природе?

Пожилая Люсинда с улыбкой покачала головой:

-- Что вы, госпожа фон Шиф, мы очень рады, что уехали из нашей глуши!

Белинда тоже подняла голову и встретилась с фрейлиной взглядом -- и Мафальде, наконец, стало ясно, что в этой девушке было необычным. Лицо у нее было совсем юное, почти детское, но глаза выглядели гораздо старше. Взгляд этих светло-серых глаз был взглядом взрослого и многое пережившего человека.

-- Вы первый раз на таком приеме? -- спросила Мафальда девушку, чувствуя все более сильное желание сделать для нее что-нибудь приятное, как-то помочь ей освоиться в незнакомой обстановке. Это было что-то новенькое -- излишней сентиментальности фрейлина раньше тоже за собой не замечала. Теперь она окончательно уверилась, что с Белиндой необходимо познакомиться поближе -- хотя бы для того, чтобы понять, как ей удается, ничего не делая, производить на людей столь сильное впечатление...

А молодая фон Фалькенхорст, судя по всему, и сама хотела того же самого.

-- Да, в первый раз, - ответила она тихим голосом, вновь скромно опуская глаза.

-- И вы стесняетесь участвовать в беседах, - улыбнулась фон Шиф. -- Хотите, мы вместе к кому-нибудь присоединимся? Большинство гостей -- городские жители, им будет интересно расспросить вас о вашем поместье...

Мафальда ждала, что девушка рассыплется в благодарностях и согласится подойти поболтать к одной из группок знатных дам. Но скромница, вновь подняв на нее свои светлые глаза, удивила давно отвыкшую удивляться фрейлину во второй раз:

-- Госпожа фон Шиф, спасибо вам, - сказала она все тем же тихим и словно бы слегка испуганным голоском. -- Спасибо вам большое, но... могу я вас попросить о другой услуге?

-- О какой же? -- еще сильнее изумилась Мафальда. Нет, Белинда точно была совсем не простой и не наивной девушкой! Она только очень талантливо изображала таковую...

-- Вы не могли бы... попросить ее Светлейшее Сиятельство позволить мне поехать вместе с вами в госпиталь? -- попросила фон Фалькенхорст. -- Вам ведь там любой помощник будет нелишним!

Сидящая рядом с ней компаньонка недовольно поджала губы, однако особо удивленной она не выглядела -- как видно, юная подопечная уже поделилась с ней своими планами. Спрашивать разрешение у своего отца Белинда и вовсе не спешила, словно и так была уверена, что Фридрих фон Фалькенхорст не будет возражать против задуманного дочерью.

А Мафальде стало ясно, что она выполнит просьбу девушки -- и не просто узнает у герцогини, нужны ли ей еще две спутницы, а попытается уговорить ее взять Белинду и Люсинду с собой. Пусть эта хитрая провинциалка будет рядом с ней -- пока фрейлина не узнает ее получше и не поймет, чем она может быть ей полезна.

А полезной Белинда будет точно -- в этом фон Шиф уже не сомневалась.

Глава XIII

Фон Эльке добрался до Кляйнеегерсдорфа уже заполночь, когда пирушка кавалеристов аккурат подходила к своему логическому завершению, а фон Лёве, до того утащивший Кнаубе в местный театр-варьете, как раз почти уломал полковника ехать с танцовщицами кабаре в нумера.

Появление у передовых пикетов пехоты заставило Юстаса немедленно оставить (ну или как минимум -- отложить) свои планы, и поспешить навстречу своему старому товарищу. Когда же бравый майор узрел, сколько солдат, и в каком состоянии, осталось у Эрвина, то моментально протрезвел и без промедления занялся распределением солдат бригады и берштадцев на постой, немилосердно тесня при этом как улан, так и собственных лейбгвардейцев.

Сам фон Эльке, уставший и измотанный маршем, строительством укреплений и, собственно, сражением, а затем еще одним маршем, принял помощь фон Лёве с искренней благодарностью, поскольку заниматься этим у него никаких сил уже не было. Отконвоированный уланским полковником в особняк местного бургомистра, где до того расположились и сами кавалерийские командиры, он смог все же написать короткий рапорт для эрцгерцога, указав полную невозможность удержать Кляйнеегерсдорф имеющимися силами, выпросил у Кнаубе вестового, и отправил свое послание с донельзя огорченным таким развитием событий уланом, после чего рухнул в постель, даже не раздеваясь.

Краткий сон бригадного генерала продлился лишь до рассвета. Наскоро переодевшись и побрившись, он поспешил к своим солдатам, даже не удосужившись позавтракать, на чем бургомистр Кляйнеегерсдорфа категорически настаивал.

Сей достойный муж, также как и фон Лёве, этой ночью не сомкнул глаз ни на одно мгновение, однако если майор был занят обустройством и кормежкой строевых пехотинцев, то герр Копфштюк озаботился солдатами, временно или же уже навсегда выбывшими из строя.

В первую очередь по его указанию были подняты из постели и доставлены в ратушу все немногочисленные врачи Кляйнеегерсдорфа, поскольку и Кальмари, и его коллега из мушкетерского полка, и все их помощники с ассистентами были измотаны выше всяческого предела. Городскому полицейскому начальнику. по совету бургомистра, даже пришлось пригрозить посадить их под арест, ежели они не отправятся отдыхать добровольно. Примерно о том же было заявлено и местным эскулапам, не горевшим желанием нестись среди ночи в импровизированный госпиталь, где стонущие солдаты временно заменили городских чиновников.

Второй важной задачей, которой занялся неугомонный Копфштюк, была организация похорон тех из раненых, кто не дожил до города, или отправился на встречу с Создателем уже здесь, и вот тут у бургомистра возникла нерешаемая, казалось, проблема, поскольку в городке была лишь одна единственная лютеранская кирха, в то время как среди усопших были и католики, и кальвинисты, и цвинглианцы.

Пастор Клюге, человек еще достаточно молодой и мало где за пределами города бывавший, поднятый посреди ночи вместе с докторами, отпеть покойных, в принципе, был и не против, но без разрешения аурумштадского пробста совершать такой обряд в отношении приверженцев другой конфессии откровенно опасался. Не против он был оказать пасторское утешение и тем из солдат, кто оставался жив, опять же, отказываясь причащать и исповедовать без санкции не-лютеран. Если с последним, скрепя сердце, бургомистр и мог еще согласиться (тем паче, что ушлый катахет Рюбе умудрился уговорить всех, находящихся на смертном одре солдат креститься по лютеранскому обычаю, а также шепнуть о том герру Копфштюку), то оставлять без христианского погребения покойных он был никак не согласен -- и как человек верующий, и как чиновник, понимающий, что это никак не пойдет на пользу его карьере.

На счастье бургомистра, полицмейстер еще не успел утащить из госпиталя доктора Кальмари, какового за почти сорок лет жизни успело изрядно помотать по свету, в связи с чем и многие традиции разных народов были ему известны. Услыхав беседу Клюге и Копфштюка. постепенно выходящего из себя, добрый доктор Абеле возвел очи горе и сокрушенно вздохнул.

-- О, Мадонна! -- произнес он. -- Ну было б тут из-за чего спорить. Поступите также, как поступают в Египте и Литве.

-- Простите? -- не понял бургомистр. -- Это нам, и уподобиться ортодоксам?

-- А почему и нет? -- пожал плечами Кальмари. -- У них тоже запрещено совершать литургию по усопшим иноверцам, раскольникам и сектантам.

-- Вот видите, герр Копфштюк! -- перешел в контратаку пастор. -- Я же говорил, что никак мне не можно их отпевать!

-- Вместо этого священник читает Sanctus Deus. -- совершенно спокойно добавил бригадный врач, и, не прощаясь, ушел.

-- Э-э-э-э... Я, сказать по чести, в латыни не разбираюсь, да и вовсе к языкам не способен. -- бургомистр был совершенно честен, хотя и не любил вспоминать это обстоятельство, доставившее ему в бытность его гимназистом кучу неприятностей. -- А в нашей Церкви эта молитва есть?

-- Разумеется. -- произнес пастор. -- Это «Святый Боже».

-- Так что ж вы мне тут нервы треплете, отче? -- вспылил Копфштюк. -- Нешто лютеране менее человеколюбивы, чем ортодоксы?!!

Благополучно решив и эту проблему, бургомистр, в глубине души все же до сей ночи не веривший, что войска неприятеля могут добраться и до его маленького уютного городка, занялся сбором ополчения, поскольку из обмолвок фон Лёве и Кнаубе понял, что дело швах, и на счету уже каждый способный держать мушкет боец.

Собственно, ополчения города в Аллюстрии не выставляли с седых времен, ныне именуемыми эпохой средних веков. Государственного созыва ополчения гроссгерцог тоже не объявлял, намереваясь воспользоваться силами исключительно регулярной армии из обученных солдат, справедливо полагая, что бюргеры и крестьяне, даже если и дать им оружие с формой, будут ему совершенно бесполезны, и, даже если доберутся до поля боя, то разбегутся после первого или второго залпа неприятеля.

С другой стороны, право городов собирать свои отряды и содержать их за свой же кошт никто так и не отменял, так что многие бургомистры Бранденбурга заранее озаботились о том, чтобы такие вот вспомогательные войска могли появиться у них под началом в любой момент. Кто-то, как градоначальник Берлина-на-Хафеле (некогда соревновавшегося с Бранденбургом за право называться столицей герцогства) безуспешно, а иные, как тот же герр Копфштюк. и вполне плодотворно.

Будучи не только бургомистром Кляйнеегерсдорфа, но и председателем местного Дворянского собрания, он нашел изящный выход, который позволял ему выставить полторы-две сотни бойцов. Ну, или по крайней мере, он сам их таковыми считал.

Решение виделось ему не только изящным, но также и простым, однако более всего важным он почитал то обстоятельство, что оно не было обременительным для казны Кляйнеегерсдорфа. Ополченцами должны были стать лакеи местного дворянства, каковое должно было их вооружить (у многих окрестных землевладельцев, если не у всех, по стенам висело преизрядное количество охотничьих ружей), а поскольку все будущие защитники города и так обеспечивались ливреями своими хозяевами, то и вопрос с формой считался бургомистром вполне решенным -- из старинных хроник ему было известно, что каждый цех или гильдия, выставлявшие городское ополчение в прошлые века, имели отличительные знаки, вплоть до цвета одежды. Так отчего должны были быть единообразно одеты эти новоявленные конруа?

Ну а принадлежность их к Кляйнеегерсдорфскому ополчению бургомистр брался обеспечить за счет одинаковых треуголок с кокардами, каковые и оплатил из своего кармана.

Стоит ли упоминать, что местное дворянство восприняло принадлежавшую герру Копфштюку идею как восстановление своих старинных вольностей, и поддержало ее «на ура»?

Мнением лакеев, разумеется, все поинтересоваться как-то не сподобились.

Таким образом фон Эльке, едва отмахнувшись от настойчивого бургомисторовского настояния отведать что Бог послал, получил сомнительное наслаждение наблюдать кое-как построенную напротив входа в особняк разномастно одетую и не менее разнообразно (вплоть до фитильных пищалей) вооруженную толпу лакеев, лица которых выражали ну просто неземное «желание» погибнуть во славу гроссгерцога. Зрелище это было настолько феерическое, что Эрвин на несколько мгновений ошарашено замер на месте, позволив бургомистру невозбранно отчитаться о созыве ополчения, и передаче его под командование некоему бригадному генералу с до боли знакомой фамилией.

-- Гм... -- откашлялся наконец фон Эльке. -- И кто же командует этим сбр... сводным отрядом?

-- С вашего позволения, герр генерал, командовать ополчением Собрание назначило меня.

-- Вот как? Прекрасно. Чуть позже я выпишу вам патент на чин э-э-э капитана э-э-э-э ландсмилиции, герр Копфштюк. Но, простите. Здесь ведь только рядовые? А где же офицеры и унтера?

-- Мы, Ваше Высокопревосходительство, рассчитывали на помощь армии в этом вопросе... -- замялся градоначальник Кляйнеегерсдорфа.

-- Голубчик мой, -- генерал поглядел на бургомистра сверху вниз, что, благодаря заметной разнице в росте, было совсем не сложно, -- а где ж я-то вам их возьму? Вы видали что от моих сил осталось?

-- Увы, да. Но...

-- А разорять фон Лёве и Кнаубе смысла никакого нет -- кой толк в пехоте от кавалерийских офицеров? Вы, знаете что? Озаботьтесь покуда подбором командного состава, а господ ополченцев пока отдайте в подчинение бригаденинтенданту Зюссу. У него всегда есть потребность в лишних руках. Сколько надобно офицеров и унтеров Зюсс же вам и расскажет.

Покинув бургомистра, и бормоча себе под нос что-то про дом скорбных умом, Эрвин поспешил в ратушу, справиться о раненых, да всего ли хватает, а герр Копфштюк, поспешно сопроводив ополчение к Зюссу, огорошенному их появлением не более едва ли, чем фон Эльке, поторопился изловить фон Лёве, дабы тот повоздействовал на генерала, и тот таки отзавтракал.

Юстас, который и сам перекусить был уже вполне не прочь, клятвенно обещал просьбу бургомистра исполнить и отправился за Эрвином, которого нашел инспектирующим состояние войск. Состояние -- что физическое, что моральное, -- было, мягко говоря, неважнецким.

-- Надо отступать. -- негромко, так, чтобы не слышал личный состав, поделился с майором своими невеселыми мыслями фон Эльке. -- Люди истощены и подавлены, вряд ли они сейчас намного боеспособнее местного ополчения.

-- Боеспособнее кого? -- не понял фон Лёве, и, выслушав краткое и нецензурное объяснение бригадного генерала, в задумчивости потеребил ус.

-- Это было бы смешно, если б не было столь печально. -- вздохнул он, наконец. -- Хотя общий ход мыслей Копфштюка мне н`гавится.

-- А вот теперь представь, Юстас, как мы будем выглядеть в его глазах. Да и глазах всех местных, когда продолжим марш.

-- Не лучшим об`газом. -- согласился майор. -- Но и п`готивостоять фон `Гейну мы не можем, будь даже твои солдаты свежими. Нас слишком мало. Ладно, пойдем хоть позвт`гакаем напоследок, и п`годолжим `гети`гаду.

-- Да уж, поесть перед маршем стоит. -- ответил Эрвин. -- Погоди, а это что за гусар несется во весь опор?

Юстас обернулся в сторону, указанную его старым другом, и пригляделся. Прямо по дороге к окраине города, где и происходила эта беседа, действительно спешил гусар в форме «Серых соколов».

-- Цигенбок. -- определил фон Лёве наконец. -- Он нынче в пикете, видать что-то обнаружил.

-- Могу представить что, вернее кого. -- генерал скрипнул зубами и сжал кулаки.

-- Нет, не можешь. -- невозмутимо ответил Юстас. -- Поспешает, но не несется во весь опо`г, значит не о в`гагах доклад будет.

-- Захуэр и фон Штоц? Они, наверняка они -- больше некому!

-- Ско`гее всего. -- ухмыльнулся майор. -- Может, не все так уж и скве`гно.

Прибывший вскоре лейбгвардии-юнкер действительно подтвердил догадку старших офицеров. К городу приближались остатки Эзельбургского мушкетерского полка и егеря бригады фон Эльке.

-- Будут в городе часа через полтора. -- импульсивно докладывал Цигенбок. -- В целом, потери у них не слишком тяжелые. все больше ранеными. Единственное что, люди измотаны, а раненых приходится нести на носилках. Им бы подводы и помощь.

-- Ха! Вот и ополчению применение нашлось! -- Эрвин громко хлопнул внешней стороной правой кисти по левой ладони. -- Юнкер, голубчик, скачите к ратуше, там на площади наш обоз. Передайте герру Зюссу мой приказ -- послать повозки и людей из сегодняшнего пополнения на помощь.

-- Яволь! -- козырнул гусар.

-- Ну что? -- проводив взглядом удаляющегося Цигенбока спросил Юстас. -- Теперь-то отведаем, что там бу`ггомис`гу Бог послал? А то мой желудок недвусмысленно намекает, что уже надобно бы.

-- А и почему бы нет? -- улыбнулся Эрвин, и отдав распоряжение солдатам завтракать и отдыхать до дальнейших распоряжений, последовал вместе с майором до резиденции Копфштюка.

К моменту их возвращения о подходящих с усадьбы Айс-Шнее солдатах бургомистр был уже извещен, но мысли его занимали два совершенно иных обстоятельства.

Первым было то, что аккурат за пару минут до появления генерала прибыл гонец от Эдвина Гогенштаузена с пакетом для фон Эльке, и этот пакет надлежало немедленно вручить адресату. Это, в свою очередь, могло привести к тому, что завтрак, куда были приглашены все старшие офицеры, просто не состоится, поскольку Его Высокопревосходительство решит немедленно погрузиться в дела, наплевав на личные обстоятельства (такие как пустой желудок), и устроит заседание штаба, а это, в свою очередь, помешает второму обстоятельству.

Это «второе обстоятельство» само делилось на две части, одно из которых звалось Тельмой и было в возрасте семнадцати лет, второе -- Ангелой, и было на год младше. И обе они, как нетрудно догадаться, приходились Копфштюку дочерьми.

Поскольку и кавалеристы, и фон Эльке прибыли достаточно поздно, представлены девицы на выданье никому еще не были. Притом что супруга бургомистра, поднявшись до свету, навела уже справки и как минимум троих, достаточно респектабельных с ее точки зрения, женихов выделила. Самым многообещающим холостяком, разумеется, являлся сам Эрвин. Майор лейб-гвардии, также не связанный узами Гименея, не многим уступал ему, однако фрау Копфштюк вполне благосклонно бы приняла ухаживания и со стороны майора Радека. В конце-концов, близкий друг близкого родича самого гроссгерцога -- это тоже вовсе не так уж и плохо. В чинах, определенно, не задержится и будет если и не генералом, то, полковником-то уж точно. Опять же, вовсе не стар -- всего-то навсего тридцать лет. Хватать надо!

Сам бургомистр радужных надежд своей благоверной не разделял. Детей своих он, конечно, любил, однако, как человек трезвомыслящий, отдавал себе отчет, что дочери его такими уж невозможными раскрасавицами не являются. Да, весьма недурны собой, образование он им дал тоже лучшее из возможных в этих глухих краях... А, впрочем, чем черт не шутит? Любовь, она зачастую приходит моментально и внезапно, там, где никто этого и предположить не мог. Ведь полюбил же он свою будущую жену с первого взгляда, хотя это была и невыгодная вовсе партия, настоял на браке перед отцом, и вот, извольте -- прожили душа в душу двадцать лет, нажили троих детей. Так отчего и его дочерям повезти не может?

Помучившись немного выбором, герр Копфштюк принял соломоново решение -- отдать пакет до начала трапезы, но уже после того, как все гости усядутся за стол. Генералу тогда будет, вероятно, неудобно все бросить, дочери будут представлены, матримониальный зуд благоверной слегка подутихнет, и все сложиться наилучшим образом для всех. Опять же, наверняка господа офицеры будут обсуждать за столом полученные от эрцгерцога известия, а они интересовали бургомистра не в меньшей степени, нежели генерала. Не с утилитарной, правда, как у фон Эльке, целью, а так -- из природного любопытства и желания приобщиться к жизни высокопоставленных лиц государства. О таком завтраке внукам можно будет рассказывать!

Вероятно, из градоначальника Кляйнеегерсдорфа вышел бы превосходный политик или придворный интриган, поскольку получилось все именно так, как он и задумывал. Едва принаряженные Тельма и Ангела (а равно и их младший брат, тринадцатилетний Кристиан) были представлены обществу, и сам бургомистр вручил «вот только-только, сей момент» полученный пакет, завтрак все же начался.

Генерал, конечно же, вскрыл послание, прежде чем приступить к трапезе, быстро его проглядел, просветлел лицом и отложил бумагу с лорнетом в сторону, взявшись за столовые приборы.

-- Э`гвин, д`гужочек, не томите! -- взмолился тут же фон Лёве. -- Я же ум`гу от любопытства!

-- Помнится, недавно вы умирали от голода, Юстас. -- усмехнулся фон Эльке в ответ, и пригубил из бокала.

-- Так мне тепе`гь кусок в го`гло не лезет, так что уми`гать п`гидется и от того, и от д`гугого одновременно!

-- Не обижайте нашу гостеприимную хозяйку, она лично следила за приготовлением блюд. -- расхохотался Эрвин, и, заметив на лице фрау Копфштюк изумление, долженствовавшее означать, вероятно, слова «Откуда вам это известно?», добавил. -- Мне денщик доложил.

-- Но, как я понял, вести добрые. -- заметил Радек.

Ранение в руку было не тяжелым, и потому с приборами он управлялся вполне уверенно, хотя и старался не совершать лишних движений.

-- Как вам сказать, дорогой Отто? -- ответил фон Эльке. -- Скажем так, наша погибель откладывается точно. Кузен Эдвин пишет, что за вчерашний день маневр полностью завершен, и теперь наша армия готовится атаковать растянутые вдоль дорог части Кабюшо. Авангарду нашему довелось, уже ночью, правда, установить контакт с разъездами Ольмюца, так что тот померанцам еще и в тыл ударит... В общем, план предложенный эрцгерцогом и одобренный фельдмаршалом полностью сработал, а поскольку начало нашего наступления назначено фон Бергом на четверть девятого утра, то, полагаю, что первые звуки канонады мы услышим еще до того, как фон Штоц и эзельбургцы достигнут города. Естественно, что и фон Рейна мы более не увидим сегодня.

При последних словах Кнаубе и фон Лёве, которые как-то очень легко и быстро спелись, обменялись быстрыми взглядами, и кивнули один другому.

-- Также господин дивизионный генерал сетует на то, что артиллерию, из-за грязи, удастся применить весьма ограничено, но радуется, что у неприятеля ситуация с этим еще сложнее. Кроме того, рекомендует направить всех транспортабельных раненых в новую структуру -- центральный армейский госпиталь.

-- Это еще что, позвольте узнать? -- оторвался от еды Абеле Кальмари.

-- О-о-о-о, доктор, вам это точно понравится. Было решено создать централизованное лечение раненых и хворых военнослужащих.

-- В одном месте? -- мрачно поинтересовался итальянец.

-- Пока еще да, в дальнейшем планируется целая сеть заведений. -- ответил Эрвин. -- С выделением в отдельную службу, как у интендантов.

-- Это довольно здравая идея. -- буркнул доктор, и снова уткнулся носом в тарелку.

-- Инте`гесно, кому она пришла в голову? -- добавил фон Лёве.

-- Вы никогда не догадаетесь, Юстас! -- с удовлетворением произнес фон Эльке, и, выдержав театральную паузу, добавил: -- Почетному шефу и полковнику «Серых соколов»!

-- Г`госге`гцогине?!! -- майор чуть не поперхнулся.

-- А разве Ее Сиятельство -- полковник? -- сделал круглые глаза Кристиан, и удостоился укоризненного взгляда матери за то, что лезет в беседы взрослых.

-- Разумеется, юноша. -- с легкой снисходительностью произнес Радек. -- Каждый лейб-гвардейский полк имеет почетного шефа из числа членов правящей фамилии. Эрцгерцог -- почетный шеф лейб-гренадер, гроссгерцог -- лейб-кирасир. Ну, а гроссгерцогини Бранденбурга являются полковником у «Серых соколов». По настоящему ими командует полуполковник фон Лемке, разумеется, но Ее Светлейшее Сиятельство, в теории, имеет право лично водить свой полк в атаку.

-- В данном случае она воспользовалась тем, что по табелю о рангах равна дивизионному генералу, и организовала отдельную службу, напрямую не подотчетную даже фельдмаршалу. -- добавил Эрвин.

-- И давно у нас такое... нововведение? -- хмыкнул Юстас, который прекрасно знал легкомысленный характер Эвелины, и даже заподозрить ее в такой глубокой интриге не желал.

-- На этой неделе. -- ответил молодой генерал. -- Пока развернули госпиталь на базе католического монастыря ордена Святого Камилла, на полпути между столицей и Аурумштадтом.

-- Аббатство Святого Торина. -- подал голос бургомистр. -- Бывал я там проездом.

-- Совершенно верно, герр Копфштюк. -- кивнул Эрвин, и -- вдруг, -- поднял палец вверх. -- Чу! Слышите? Началось.

***

-- Э`гвин, голубчик, я однако получил лишь п`гиказ подде`гжать вас во вче`гашнем деле, и ничего более. -- фон Лёве сыто и благодушно улыбался. -- Кнаубе, заметьте -- тоже. Так что, уж извините, но мы берем сейчас свои эскд`гоны, и помаячим пе`гед фон `Гейном, а коли повезет, так и в баталии должным об`газом поучаствуем.

-- Бог с вами, Юстас. Вас не переубедить, я вижу.

-- И не надо меня убеждать. -- усмехнулся майор. -- Тут же банальная целесооб`газность, и ничего более. Атаковать фон `Гейна будет дивизия Гогенштаузена, из кото`гой вы и так отняли два полка да свою б`гигаду, и необходимо ввести супостата в замешательство, чтобы он не знал, откуда атаку ожидать. Вот мы его и... замешаем.

Гусар ухмыльнулся.

-- Специально ждали конца завтрака, чтобы поставить меня в известность?

-- Спо`гить с очевидным на полный желудок всегда т`гуднее. -- расхохотался фон Лёве.

-- Ладно, езжайте, друг мой. -- вздохнул генерал. -- Но если вас убьют, то на глаза мне не показывайтесь!

-- Яволь! -- гусар снова рассмеялся, и поспешил поднимать эскадрон.

Эрвин же заторопился к окраине Кляйнеегерсдорфа, куда аккурат в это время должны были подтягиваться эзельбургские мушкетеры и его бригады егеря.

Раненых действительно было много -- телеги и возки, выделенные Зюссом, были заполнены. Те же, кто шел сам выглядели измотанными до предела -- казалось, вот-вот, и они упадут наземь. Генералу даже стало немножечко стыдно за то, что он такой плотно и приятно позавтракавший, чисто побритый и даже почти отдохнувший.

-- Герр бригадный генерал!..

-- Вольно, Захуэр. -- прервал полковника фон Эльке. -- Все потом. Отдыхайте покуда. То что оттянули на себя неприятеля и продержались до рассвета -- хвалю. Молодец, буду ходатайствовать вам об ордене. Пока же могу наградить только теплой ванной и сытной едой -- слуги местного бургомистра уже озаботились.

-- Это будет гораздо лучше даже и фельдмаршальского жезла. -- слабо улыбнулся эзельбуржец.

Следующий, кого Эрвин разыскал в колонне, и с удовольствием узрел совершенно целым и невредимым, был фон Штоц. Даже осунувшийся, едва передвигающий ноги, покрытый пылью и грязью, корнет умудрялся выглядеть щеголевато.

-- Ну, виконт, ничуть не сомневался в вашей способности выйти сухим из воды и в этот раз. -- тепло обратился к нему фон Эльке.

-- И почти без потерь, герр генерал. -- устало, но с чувством удовлетворения произнес егерь. -- Убитыми пятеро, десяток раненых, из них только один -- тяжело.

-- Да, насчет раненых... Надо срочно направить их к Кальмари -- он формирует обоз в новоиспеченный всеармейский госпиталь, пока туда лавина не хлынула... -- да, берштадцы и эзельбургцы были его боевыми товарищами, но заботился Эрвин, в первую очередь, все же о солдатах своей бригады. -- Я сам займусь этим.

-- Ну, отчего же сам, если у меня теперь заместитель есть? Пусть фон Айс озаботится. Кстати, должен поблагодарить вас, герр генерал, за такого помощника. Отличный стрелок, да и храбрости отменной. К тому же, как выяснилось, недурно управляется со шпагой и левой рукой.

-- Отчего же левой-то? -- не понял Эрвин.

-- Да там на стене кабинета висела коллекция его покойного дядюшки -- старинное оружие, но в исправном состоянии. Мы его все зарядили, на всякий случай, а когда такой случай все же наступил и вражеские гренадеры ворвались в усадьбу, юнкер схватил первое что под руку попалось, да разрядил в ближайшего померанца. -- корнет криво усмехнулся. -- А попалась ему двухфунтовая ручная мортирка времен шведско-новгородской войны. Картечью-то троих уложить удалось, да только вот корнету отдачей правую ключицу сломало. Ну там еще потом по ноге багинетом досталось, но вскользь, сущая царапина. Так что, ему в этот госпиталь тоже прямая дорога теперь, вот он пусть и озаботится отправкой.

Глава XIV

«Не узнаю ее сиятельство!» -- эту фразу Мафальда теперь повторяла про себя раз по десять на дню. Конечно, она помнила, что и раньше нередко говорила себе то же самое -- с тех пор, как она стала фрейлиной госпожи Эвелины и немного узнала ее характер, гроссгерцогиня постоянно давала ей повод для удивления, делая что-то, чего от нее никто не ожидал. Однако все прошлые непредсказуемые перемены в этой взбалмошной даме не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило с ней теперь. Впрочем, такая непредсказуемость ее любимой фрейлине, скорее, нравилась.

На следующий день после приема, на котором герцогиня объявила о своем желании помогать раненым, она развела невероятно бурную деятельность. Слуги, выполняющие ее поручения, сбились с ног, а фрейлины, раньше любившие пожаловаться на скуку, теперь в прямом смысле едва не падали от усталости. И уже ни на что не жаловались, так как их госпожа, загрузив их разными заданиями, сама умудрялась проделывать еще больше дел и выглядела при этом совершенно счастливой и довольной.

Оставшиеся при Эвелине двое пажей стали теперь курьерами и были отправлены в военный лагерь, чтобы узнать, где именно был устроен госпиталь. Отряды армии фон Берга, включая и обозы с ранеными, постоянно перемещались, и пажи, то отстававшие от них, то догонявшие солдат, то мчащиеся обратно в город, наверное, не раз позавидовали своему бывшему собрату Францу фон Айсу -- мало того, что теперь он герой, мало того, что поучаствовал в настоящем мужском деле, так ему, ко всему прочему, больше не придется быть у гроссгерцогини на побегушках!

Однако, вернувшись в Бранденбург, пажи оставили эти мысли при себе и только доложили Эвелине, что фельдмаршал определил местом расположения армейского госпиталя монастырь Святого Торина, где планируется разместить всех, кому требуется лечение, и что обоз с ранеными и больными из бригады фон Эльке туда уже направляется.

-- Если мы отправимся туда послезавтра, то, скорее всего, прибудем в монастырь одновременно с обозом, -- быстро подсчитала Мафальда, во время доклада пажей находившаяся рядом с герцогиней. -- Или даже мы туда явимся на день раньше...

Эвелина сосредоточенно кивнула и велела пажам сообщить всем фрейлинам и прислуге, что на сборы в дорогу у них остались ровно сутки.

Если герцогиня теперь вызывала у Мафальды безмерное удивление, то наблюдать за остальными фрейлинами ей было просто забавно. Все они разделились на два неравных «лагеря» -- меньшая часть, заразившись энтузиазмом своей госпожи, тоже рвались в госпиталь, а остальные всячески пытались сделать так, чтобы их освободили от этого слишком пугающего их дела. Лучше всего это получилось у молоденькой Эмилии -- пока другие фрейлины раздумывали, стоит им искать предлог, чтобы остаться в городе, рискуя вызвать гнев ее сиятельства, или лучше немного потерпеть и съездить с ней к раненым, она первая сказалась простуженной и так умело изображала больную, что зашедшей навестить ее Эвелине даже в голову не пришло, что ее обманывают.

-- Неужели ты не сможешь с нами поехать? Как же жаль! -- сочувственно вздохнула герцогиня, увидев лежащую в постели бледную и поминутно кашляющую Эмилию.

-- Мне самой очень жаль, -- слабым голосом отозвалась «больная», и в глазах у нее заблестели слезы.

-- Может, ты еще успеешь поправиться? -- с надеждой спросила Эвелина. -- Нам все равно нужно еще хотя бы дня три-четыре, чтобы все подготовить.

-- Я постараюсь, ваше сиятельство, -- отозвалась Эмилия еще более тихим, почти умирающим голоском.

«Переигрывает, дурочка!» -- усмехнулась про себя Мафальда, тоже отправившаяся навестить «больную», чтобы проверить сразу возникшие у нее подозрения о том, что «болезнь» фрейлины, как минимум, сильно преувеличена.

Однако ее сиятельство так ничего и не заподозрила и вышла из комнаты Эмилии с расстроенным видом. Самоуверенной герцогине трудно было представить, что кто-то из ее ближайшего окружения решится так нахально ее обмануть, а кроме того, она -- в этом Мафальда все сильнее убеждалась с каждой минутой -- искренне считала, что помочь солдатам в госпитале захочет любая уважающая себя женщина, что никому просто не понадобится искать повод, чтобы избежать этой почетной обязанности. Это тоже стало открытием для любимой фрейлины гроссгерцогини -- раньше она и не подозревала, что ее госпожа так хорошо думает о людях.

К вечеру того же дня простуда «скосила» еще одну фрейлину, которая тоже со слезами на глазах уверяла ее сиятельство, что поехала бы за ней куда угодно, бросилась бы в огонь и в воду -- но вот, как назло, осенние сырость и ветер лишили ее этой прекрасной возможности. Госпожа фон Шиф гадала про себя, продолжится ли во дворце эпидемия простуд, и предполагала, что на следующий день, скорее всего, сляжет еще пара «несчастных». Однако остальные фрейлины сообразили, что все последующие «тяжелые болезни» будут выглядеть слишком неправдоподобно и новые притворщицы выставят себя в глупом виде, поэтому эпидемии среди них не случилось. Тихонько бормоча себе под нос не особо лестные эпитеты в адрес двух симулянток, успевших «простудиться» вовремя, фрейлины стали искать другие способы остаться в городе. Самой находчивой из них оказалась старая дева по имени Терезия.

-- Ваше сиятельство! -- обратилась она к герцогине, когда та встала из-за стола после завтрака. -- Я тут подумала... Вам ведь будут нужны помощники, которые могли бы здесь, в городе покупать лекарства, бинты и вообще все необходимое. Вас-то здесь не будет! Если вы позволите... я могла бы взять это на себя!

-- Совершенно верно, - мгновенно сориентировалась одна из новых фрейлин, которую звали Гризельда, -- а еще кто-то должен будет распространять ваш призыв помогать военным и рассказывать, как идут ваши дела в госпитале! Знатные горожане наверняка захотят сделать пожертвования для госпиталя, и можно будет устраивать приемы, где мы будем их собирать...

-- Да, действительно, -- с серьезным видом кивнула Эвелина. Сама она еще не успела продумать все вопросы, связанные с затеянным ею делом, но признаваться в этом фрейлинам, да еще в присутствии убирающих со стола посуду служанок не собиралась. -- Я как раз думала, кому это поручить, но раз вы сами вызвались...

Терезия и Гризельда просияли. Еще несколько фрейлин заметно приуныли, понимая, что других предлогов не ехать в госпиталь им не придумать. Фон Шиф скосила глаза на Розалинду, тоже выглядевшую не особо радостной. Для Мафальды эта фрейлина была теперь загадкой -- она явно не хотела никуда ехать, но почему-то до сих пор даже не попыталась ничего предпринять, чтобы остаться в городе. Это было очень не похоже на опытную интриганку Розалинду, и любимица герцогини поглядывала на нее с опаской и любопытством: неужели у нее есть какой-то тайный путь к отступлению, который она готовится осуществить позже? Однако как ни старалась Мафальда угадать, что задумала ее главная соперница за внимание Эвелины, ей это не удавалось.

Тем временем, сборы в дорогу шли своим чередом. Все остальные фрейлины либо сами рвались в поход, либо смирились с неизбежным и торопились упаковать в саквояжи все самое необходимое. Гроссгерцогиня время от времени напоминала всем, чтобы не тащили с собой «кучу ненужных тряпок», и грозилась, что заставит бросить все лишнее, если они будут ехать слишком медленно. Сама она, правда, тоже нагрузила свой экипаж двумя внушительного размера сундуками, однако по сравнению с тем количеством вещей, которые Эвелина обычно брала с собой в поездки, это было совсем не много. Так что и здесь у остальных фрейлин не было возможности даже просто пожаловаться на свою нелегкую судьбу. Впрочем, чем ближе был день отъезда, тем меньше, как казалось Мафальде, у остальных дам возникало такое желание. Большинство из них постепенно заражались энтузиазмом своей госпожи.

В то утро, когда Эвелина со своими придворными уезжала в монастырь камиллианцев, почти все сопровождающие ее были настроены так же решительно, и, наверное, обиделись бы, если бы затеянная герцогиней авантюра вдруг по каким-нибудь причинам отменилась. Одна только Розалинда выглядела совершенно растерянной, и Мафальда, глядя на нее, умирала от любопытства. То, что у этой фрейлины не было ни малейшего желаний куда-либо ехать, было очевидно, однако она по прежнему так и не попыталась ничего предпринять, чтобы уклониться от визита в госпиталь. Фон Шиф ждала, что она «внезапно» упадет в обморок и объявит себя больной перед тем, как сесть в экипаж, но Розалинда не сделала и этого. Слуги погрузили в одну из карет ее дорожный сундук, и она поворчала немного на то, что в нем было так мало места, и приготовилась сесть в нее вместе с еще несколькими дамами.

Камер-фрейлина продолжала искоса посматривать на нее, ожидая сюрприза каждую минуту, но потом ей пришлось отвлечься: к гроссгерцогской резиденции подкатил скромный экипаж с гербом, на котором был изображен парящий над гнездом сокол: Белинда фон Фалькенхорст прибыла к месту сбора минута в минуту. Юная леди и ее пожилая компаньонка вышли из экипажа и присели перед раздающей последние распоряжения Эвелиной в глубоком реверансе. Та с улыбкой поприветствовала своих помощниц, но тут же снова вернулась к руководству слугами, от которых требовалось в последний раз проверить, не забыла ли ее сиятельство взять с собой что-нибудь необходимое.

Зато Мафальда, забыв о Розалинде, мгновенно оказалась рядом с вновь прибывшими -- Белинда тоже была для нее загадкой, причем гораздо более сложной.

-- Здравствуйте, фрейлейн, здравствуйте, госпожа Люсинда, -- обратилась она к ним с заботливым выражением лица. -- Мы выезжаем через пару минут. Вы готовы?

-- Да, конечно! -- тонким голоском отозвалась фон Фалькенхорст. Теперь она выглядела гораздо более оживленной, чем во время их первой встречи с Мафальдой: светло-серые глаза девушки сверкали от волнения, а щеки налились нежно-розовым румянцем.

-- Ваш достопочтенный отец, наверное, сильно беспокоится из-за вашей поездки... -- предположила фон Шиф, гадая про себя, каким образом солидный пожилой помещик вообще мог позволить молодой дочери участвовать в подобной авантюре, пусть даже и в сопровождении компаньонки.

Белидна, словно прочитав ее мысли, хитро улыбнулась в ответ:

-- Что вы, он очень рад, что я займусь по-настоящему важным делом!

-- Господин Фридрих ни в чем не отказывает любимой дочери, -- подала голос Люсинда. -- Если она особенно убедительно его просит...

Фон Шиф представила, что было бы, окажись она на месте Белинды, и мысленно содрогнулась. Чего бы ей стоило добиться от своей матери, чтобы та позволила ей заняться чем-нибудь не совсем подобающим для леди! Правда, скорее всего, победа все же осталась бы за Мафальдой, но цена ее была бы высокой… А юная фон Фалькенхорст, похоже, без труда вертела по своему усмотрению и своим отцом, и Люсиндой.

«И как тебе, всю жизнь прожившей в глуши, это удается?» -- мысленно спрашивала фрейлина забирающуюся обратно в экипаж девушку. Ответ на этот вопрос она надеялась получить, пока они будут в госпитале.

-- Ну все, рассаживаемся! -- звонкий голос герцогини заставил всех собравшихся возле экипажей поторопиться занять свои места. -- Мафальда, дорогая, ты где?

-- Здесь, ваше светлейшее сиятельство! -- откликнулась любимица Эвелины и, поплотнее запахивая дорожную накидку, поспешила к ее карете. Краем глаза она заметила, что в стоящий рядом экипаж с обреченным видом забирается Розалинда.

Ехали они довольно быстро, и даже большую, с превосходными рессорами карету гроссгерцогини ощутимо трясло на дорожных неровностях. Ее сиятельство это, впрочем, почти не беспокоило: Эвелина нетерпеливо ерзала на сиденье, поминутно выглядывала в окно и в мыслях явно пребывала не в дороге, а среди нуждающихся в помощи солдат. Мафальде тряска тоже не мешала, и она продолжала искоса наблюдать за Розалиндой, которую, похоже, сильно укачивало. Она тоже смотрела в окно, и лицо ее с каждой оставшейся позади милей становилось все бледнее. «Какой же у тебя все-таки был план и почему он не сработал?» -- думала фон Шиф всю дорогу, лишь изредка отвлекаясь от размышлений, чтобы поддакнуть говорившей что-нибудь герцогине. У нее была мысль попробовать разговорить Розалинду во время остановки на отдых, но сделать это Мафальде не удалось -- пришлось заниматься организацией обеда, а потом новых сборов в дорогу и успокаивать Эвелину, переживавшую, что они продвигаются к своей цели слишком медленно.

Хотя на самом деле вереница карет двигалась по дороге с очень приличной скоростью, и только под конец пути, когда до предназначенного под госпиталь монастыря оставалось совсем немного, возница, управляющий экипажем герцогини, чуть сбавил темп, заботясь об уставших лошадях. Эвелина и ехавшие с ней Мафальда и Розалинда прилипли к окнам -- каменные стены обители уже были видны, и всем троим не терпелось отдохнуть после нескольких часов непрерывной тряски.

-- Смотрите, что это там такое? -- прищурившись, Ее Светлейшее Сиятельство стала вглядываться вперед еще внимательнее.

Под высокими зубчатыми стенами, которым позавидовали бы многие крепости, было заметно какое-то движение. Гроссгерцогиня вновь заерзала на сиденье, изнывая от любопытства.

-- Подзорную трубу бы сюда! -- вздохнула она. -- И почему мы еле ползем?! Розалинда, будь так добра, крикни кучеру, чтобы ехал побыстрее!

Бледная фрейлина, сидевшая спиной к движению, повернулась было, чтобы выполнить ее просьбу, но не успела ничего сделать: ее госпожа сумела разглядеть, что происходит впереди.

-- Это то, что я думаю? -- спросила она, переводя взгляд с Розалинды на Мафальду. -- Обоз с раненными?

-- Очень похоже, ваше сиятельство, -- отозвалась фон Шиф, тоже напряженно вглядываясь вдаль. -- Скорее всего, несколько обозов, которые сейчас, хм, разгружают...

-- Ох, -- неожиданно тихо произнесла Эвелина и замолчала, опустив глаза. Мафальда бросила на нее быстрый настороженный взгляд. Неужели Ее сиятельство испугалась и пожалела о своей затее? Это было бы катастрофой, причем в первую очередь для самой герцогини. Ее репутации взбалмошной и легкомысленной особы, о которой, конечно, никто никогда не говорил вслух, но о которой прекрасно знало все высшее общество, был бы нанесен еще более сильный вред. Об этом бы тоже никто никогда не сказал ни слова -- и при этом каждый в герцогстве стал бы думать про себя, что супруга правителя взялась за слишком серьезное для нее дело и не только не смогла его выполнить, но еще и помешала тем, кто занимался этим делом по долгу службы. А поскольку за действия жены отвечает муж, то самым виноватым в итоге оказался бы Его сиятельство Максимиллиан Капризный, подобного отношения совершенно не заслуживающий. И пусть о нем тоже никто никогда не скажет ни единого недоброго слова -- это не важно. Главное, о нем будут плохо думать. А правители, о которых плохо думают их подданные, никогда не находятся в полной безопасности: это Мафальда усвоила еще в детстве, во время уроках истории -- в отличие от младшего брата, которого на этих занятиях интересовали только войны и великие полководцы, юную фрейлейн фон Эльке всегда привлекали истории борьбы за власть и дворцовых переворотов...

«Если Эвелина не справится, народ перестанет любить ее супруга, -- пронеслось в голове у Мафальды. -- Ему это ничего хорошего не сулит. Но не будет ли это благоприятным для Эрвина?»

Однако додумать эту мысль фрейлина не успела. Сидящая рядом с ней герцогиня внезапно вскочила и, взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие, потянулась к окошку, отделяющему кучера от пассажиров.

-- Эй, Петер! -- крикнула она своим обычным звонким голосом. -- Мы можем ехать быстрее? Там без нас явно не справляются!

Кучер послушно выполнил ее приказ -- карета резко рванулась вперед, и Ее Сиятельство не слишком грациозно приземлилась на сиденье. Мафальда вздохнула с облегчением.

Вскоре, правда, любимой фрейлине Эвелины снова пришлось испугаться, что ее госпожа пойдет на попятный и загубит свою и без того не самую лучшую репутацию. Это случилось, когда их экипаж подъехал к стенам монастыря и остановился перед несколькими крытыми повозками, преграждавшими въезд на его территорию. Рядом с этими повозками, прямо на обочине дороге и чуть дальше, на примятой траве, лежали люди. То ли живые, то ли мертвые, то ли умирающие именно в этот момент... Большинство из них лежали неподвижно, и лишь некоторые слабо шевелились, а вокруг них хлопотали фигуры в черных монашеских рясах. Их, как показалось Мафальде в первый момент, было совсем мало -- гораздо меньше, чем уложенных на землю раненых, требующих помощи.

-- Так. Похоже, отдохнуть с дороги нам не придется, -- с деловитым видом произнесла герцогиня и взялась за дверную ручку кареты.

Возница уже спрыгнул на землю и распахнул дверцу перед своей госпожой. Эвелина спустилась по откидным ступенькам и на мгновение замерла на месте, оглядываясь по сторонам. Мафальда, собиравшаяся спуститься следом за ней, затаила дыхание, уверенная, что герцогиня сейчас бросится обратно и хорошо если не завизжит от испуга. По дороге в госпиталь фрейлина решила, что если это случится, она уговорит Ее сиятельство ехать обратно, а сама, вместе с теми дамами, которые не поддадутся страху, останется помогать медикам. Это не исправило бы некрасивую ситуацию полностью, но хоть немного сгладило бы неблагоприятное впечатление, которое Эвелина произвела бы на военных и на жителей монастыря.

Однако ничего этого госпоже фон Шиф делать не пришлось, и она окончательно убедилась в том, что серьезно недооценивала гроссгерцогиню. Та и не думала пугаться и, тем более, прятаться в экипаже. Быстро осмотревшись, Эвелина безошибочно выделила из бегающих от одного раненого к другому людей руководителя -- уже немолодого мужчину в мундире военного врача -- и направилась к нему так быстро, как только ей позволял этикет.

-- Вы здесь главный? -- спросила она, приблизившись к нему, хотя и так знала ответ.

-- Я, кто ж еще? -- буркнул тот, не поднимая глаз от ящичка со стеклянными пузырьками и медицинскими инструментами, в котором он как раз в этот момент начал что-то напряженно искать.

Гроссгерцогиня остановилась рядом с ним с растерянным видом. Ее еще ни разу в жизни не «приветствовали» таким образом, так что она даже не рассердилась -- ее сиятельство просто не знало, как реагировать на подобную дерзость. К счастью, через пару секунд мужчина нашел то, что искал -- маленькую склянку темного стекла -- и все-таки посмотрел на отвлекающую его от работы незнакомку. Узнать ее ему не составило труда: портретов правительницы было сделано множество, и они висели в большинстве знатных домов по всему герцогству.

-- Прошу простить меня, Ваше Светлейшее Сиятельство! -- он резко и быстро поклонился, и хотя теперь его голос звучал почтительно, лицо оставалось мрачным. -- Абеле Кальмари, доктор медицины, к вашим услугам...

-- Говорите, чем мы прямо сейчас можем вам помочь! -- коротко приказала ему Эвелина и оглянулась назад, на стоящую в нескольких шагах от них Мафальду и оставшиеся у обочины экипажи, из которых выглядывали ее взволнованные приближенные. -- Дамы! -- позвала она их. -- Идите все сюда, скорее!

-- И захватите бинты с лекарствами! -- добавила Мафальда, разворачиваясь к карете герцогини.

Другие фрейлины заторопились выполнять распоряжение своей госпожи, и только Розалинда по-прежнему оставалась в карете -- приоткрыв на мгновение дверцу и высунувшись оттуда, она тут же снова скрылась внутри.

-- Я сейчас! Одну минуточку! -- сказала она Мафальде, когда та забралась в экипаж и стала вытаскивать из-под сиденья ящик с медикаментами. Первая фрейлина покосилась на свою главную соперницу -- та что-то искала в своем саквояже. Или, скорее, делала вид, что ищет...

Но первой фрейлине было теперь не до нее. Повесив себе на левую руку корзину с аккуратно упакованными бинтами, она прижала к груди тяжелый ящик с лекарствами и выпрыгнула из кареты, словно всадник, соскакивающий с лошади.

К ней почти бегом подбежала так же нагруженная Белинда, за которой, немного отстав, спешила ее молчаливая компаньонка. Мафальда кивнула им, и все вместе они зашагали к Эвелине, которая разговаривала с врачом Кальмари: он что-то объяснял ей, а Ее Сиятельство с сосредоточенным видом слушала. «Редкое и удивительное зрелище...» -- успела подумать фон Шиф, прежде, чем герцогиня повернулась к ней и остальным своим спутницам и не начала в своей обычной манере раздавать указания.

Глава XV

Полного и безоговорочного разгрома померанцев, такого, после которого армия фактически перестает существовать, не получилось. Кабюшо отнюдь не был глупцом, и возможность того маневра, что совершили солдаты фон Берга, учитывал, хотя и почитал его тяжелым, практически на грани человеческих возможностей, а потому и маловероятным.

Более логичным ему казалось отступление бранденбуржцев к столице и соединение их там с корпусом Ольмюца. В этом случае, когда будет достигнуто равенство армий по численности, а солдаты герцогства воодушевлены необходимостью умереть, но не отдать город, штурмовать позиции фон Берга он бы не стал (да и никто в здравом уме не стал бы тоже), и война перешла бы в дипломатическое русло. Гроссгерцогу пришлось бы признать малолетнего Людвига законным князем Померании, возможно, уступить какие-то небольшие территории на границе, и Аллюстрия, службе в которой меровенсец отдал последние четверть века, и кою он уже почитал своей родиной, вновь зажила бы той тихой, размеренной жизнью, что продолжалась последние несколько столетий и прерывалась, кратковременно, лишь такими вот небольшими войнами. Такой поворот устроил бы всех (ну, быть может, кроме гроссгерцога Максимиллиана, чей наследник, кстати, к перспективе примерить княжеский венец относился довольно прохладно) -- и воюющие стороны, и их соседей. Система военных сдержек и противовесов в Аллюстрии выстраивалась веками, и сильное, внезапное усиление одного из куюрфюршеств ломало бы ее, что было чревато никому не нужной большой войной всех со всеми.

Однако, случилось то, что случилось -- бранденбуржцы совершили маневр, достойный войти в учебники военной истории под названием Аурумштадтский, и утром обрушились на вражескую армию по всей ее протяженности. Растянутые вчерашним маршем порядки Кабюшо и измочаленый в атаке на Кляйнеегерсдорф авангард позволяли им сбить померанцев с позиций и вынудить отойти от Аурумштадта к северу, при некотором бранденбуржском везении, даже за Фюртен и Гюшиц, на подступах к которым дал свой первый в этой компании серьезный бой генерал фон Эльке, но не более того.

Такое развитие событий, опять же, устраивало померанского маршала ненамного менее, чем стояние под Бранденбургом, поскольку вело ровно к тому же итогу, однако нежданно навалившийся на его арьергард корпус Ольмюца стал для старого полководца пренеприятным сюрпризом.

Лейтенант-фельдмаршала, атаковавшего с марша, толком не развернувшись, Кабюшо, конечно, остановил, однако прежде тот оседлал Штеттинский тракт, и теперь отступать померанцам приходилось по Кольбергской дороге -- войной почти не затронутой, но и магазинов для армии почти лишенной. К тому же для действий против Ольмюца пришлось снять немало сил с центрального направления, и в центре фон Бергу удалось добиться значительного успеха, едва не опрокинув его. Лишь безумная и самоубийственная фронтальная атака кирасиров, смешавшая порядки наступавших, выправила положение.

Полк тяжелой кавалерии полег практически весь, из офицеров в живых остались лишь любимчики фортуны в этой компании, ротмистр Нойнер и поручик Левински, но подвиг конницы дал столь драгоценное для Кабюшо время, дабы перестроить свои порядки и отразить дальнейшие натиски.

Авангард, который били дивизии Хальбштейна и Гогенштаузена тоже, в целом, устоял, уцепившись за отбитую днем ранее усадьбу, и лишь появление на фланге, со стороны Кляйнеегерсдорфа, вражеской конницы числом около полка (вероятно -- чьего-то еще авангарда, как решили оборонявшиеся, хотя на самом деле это был всего лишь фон Лёве) принудило фон Рейна отступить еще далее.

Так или иначе, но Кабшо сохранил свою армию, причем во вполне еще боеспособном состоянии, однако ретирада на север, которую он вынужден был предпринять, выходила гораздо более значительной, чем предполагалось на случай неблагоприятного исхода баталии изначально -- иначе наладить снабжение никак не получалось.

***

-- Фельдмаршал наступать ни в какую не желает, -- хриплым, простуженным голосом, при том из-за заложенного носа изрядно гнусавя, произнес эрцгерцог. -- Армия измотана, тут с ним сложно поспорить, поэтому Кабюшо преследуют лишь немногие кавалерийские части.

-- А мы что, на зимние квартиры? -- Эрвин, который перед совещанием у фон Берга, заехал с визитом к своему непосредственному командиру, поморщился.

-- Кузен, ну как вам -- так точно на переформирование, -- ответил Эдвин. -- У вас сколько солдат осталось, а? Вот то-то же. Кстати, поздравляю вас с орденом Алого орла -- сегодня вам его лично командующий будет вручать.

-- Высший орден? -- удивился бригадный генерал. -- Я высоко оцениваю то, что совершили мои солдаты, но чтоб настолько...

-- Бросьте скромничать, Эрвин, -- эрцгерцог оглушительно чихнул и извлек из ящика стола газету. -- Вот, извольте взглянуть, как вас славословят столичные репортеры. Вчерашний номер, мне свежую прессу из Бранденбурга вместе с остальной почтой каждый день курьеры доставляют.

-- Так-таки уж и всю вражескую армию я удерживал, да еще от рассвета до заката? -- ухмыльнулся фон Эльке, прочитав газету. -- Ох уж эти газетчики, эти выдумщики-щелкоперы...

-- Да у вас там на всех нынче дождь из наград и званий прольется, просто в штабе списки согласовывают, ну и в связи с общей викторией работы наградной комиссии прибавилось. Придется немного обождать. Хотя солдат можете порадовать -- папенька пишет, что распорядился изготовить всем чинам вашей бригады памятную медаль «Стена Кляйнеегерсдорфа», -- на последних словах наследника престола скрутил приступ сухого кашля.

-- И все же, мы что, не будем добивать Кабюшо, кузен? -- спросил Эрвин, когда его собеседник отдышался. -- Дадим ему отступить и закрепиться в наших северных землях?

-- Как я понимаю, будем выдавливать, не торопясь, -- дивизионный генерал пожал плечами. -- Тут папенька мне по секрету эпистолой сообщили, что завтра на нашей стороне выступает Дания. Солдат они могут послать только голштинских -- по дипломатическим резонам, дабы это все выглядело внутриаллюстрийским делом -- но побережье Померании блокируют полностью, лишив княжество поставок и морской торговли. Пруссаки, опять же, нас поддержат -- сугубо дипломатически, скорее всего -- в обмен на гарантии защиты от Ордена. В Ревеле никогда не забывали, что Пруссия -- это бывшие орденские земли, вы знаете. Так что, к снегу выгоним Кабюшо из герцогства к чертовой матери, а к Рождеству на меня померанскую корону напялят. Вот не было печали...

-- И как на это посмотрит большой мир? -- спросил фон Эльке с сомнением. -- Все же регент тоже из фон Гристов, хотя их ветвь отделилась от древа правящего дома более двухсот лет тому назад?..

-- А что «Большой мир»? -- Эдвин снова кашлянул. -- Иберийцы с меровенсцами опять спят и видят разделить меж собой Памплону, да никак не могут и колонии-то поделить, ну и окситанцы им мешают как только могут. И в том, и в другом. Лотиан, Британия и Ирландия тоже в грызне за Вест- и Ост-Индии, как и фландры с Брабантом -- между последними опять ни то уния, ни то война назревает. Остмарк, Богемия и Польша в очередной раз намереваются пощупать за вымя Венгрию, только мадьяры нынче в союзе с республикой Сан-Марко, да и Бавария с Вюртембергом их поддерживают, а шахиншах того гляди преставится, так что и надавить на любителей побряцать оружием моральным авторитетом некому. Опять же, принц саксонский, Александер, с электорами ссориться нынче никак не захочет, вообще ни с одним, ибо метит на трон шахиншаха вслед за отцом. Египтяне, в союзе с мальтийцами и османами опять рубятся с Персией -- не хотят отдавать Гроб Господень неверным. Османы, правда, такие же зороастрийцы, как и подданые Дария Двенадцатого, но им Кипр интересен и Антиохия. Неаполь, Сицилия, Сардиния, Савойя и Милан мечтают объединить народы италиков, только никак не договорятся, кому быть объединителем, через что у них непрекращающаяся морская война. К тому же, савойцы опять начали облизываться на Корсику -- забыли, видать, как им три года тому назад маршал Боунопарте за такие вот взгляды на его родину по зубам надавал. Шведам все неймется вернуть себе Ингерманландию, тем паче там теперь новгородцы, в устье Невы, выстроили свой Петропорт. А датчане в этот раз Новгород не поддержат -- у них ушкуй-капитан Ушаков прямо под Копенгагеном корабль с грузом из колоний захватил, и теперь притворяется, будто это не он. Орден бы тоже не прочь возвратить Нарву, но рыцарям грозят пальчиком из Херсонеса Раздвилы, и Гроссмейстер делает вид, что это не его идея-фикс, а настроения на местах. У самих литвинов опять в польских землях замятня, волжские булгары снова про свое древнее независимое царство вспоминать начали, в Сибири дел непочатый край, да еще за казахские степи с каганом война. Все как всегда, в общем -- все заняты, всем не до наших пределов и того, что в них происходит.

***

С отбытием Эвелины Датской и ее свиты в Лихтервинде наступила окончательная, полная и беспросветная скука. Даже гроссгерцог, который на момент отъезда демонстративно убыл на утиную охоту, быстро затосковал без выходок своей взбалмошной, но любимой супруги, и, выждав еще пару дней, дабы не казалось, что он за юбкой побежал, под каблук забираться, приказал готовиться к возвращению в столицу, каковое распоряжение и было воспринято всем двором со слабо затаенными облегчением и радостью.

Двор прибыл в Бранденбург ровно в тот же день, когда Франц фон Айс принял боевое крещение, а ротмистр Нойнер гонялся за Юстасом фон Лёве, моментально наполнив салоны стонущими о своих «невыразимых лишениях в этой глуши» придворными. Бранденбургская Опера и Столичный Государственный Театр переживали невиданный уже долгое время ажиотаж -- актрисочки радовались возвращению множества «состоятельных покровителей искусств» (частенько одаривающих покровительством и представительниц труппы), будучи готовы вцепиться одна другой в волосы и повыцарапывать глаза.

Поскольку вернувшиеся были почти исключительно мужчинами, и привычки заказать кучу новых платьев после унылого прозябания в Лихтервинде не имели, на швей и портних золотой дождь не пролился, чем они были безмерно раздосадованы. Конечно, намечайся, как обыкновенно, бал -- и мужчинам пришлось бы на них подраскошелиться, но, увы -- во время войны гроссгерцог ничего праздновать не собирался, а целиком и полностью погрузился в дела, которые до того почти что самовластно вели министры во главе с канцлером. Вот уж кто не сильно обрадовался...

Дел, разрешить которые невозможно было без участия государя, впрочем, накопилось изрядное количество, так что до самого известия о победе над Кабюшо Максимиллиан Капризный если и выходил из своего кабинета, то только для участия в заседании совета министров или по какой еще подобной нужде. Попасть к нему на прием было практически невозможно, если только он сам за кем-то не посылал, или не ожидал кого-то. Но если уж ожидал, то такой человек проходил к нему без промедления. Как нынешняя посетительница, например.

Высокая, статная, вполне еще сохранившая женское очарование, невзирая на свои почти уже полсотни лет и строгое лицо, Мария-Габриэль фон Эльке производила воистину неизгладимое впечатление на каждого, кто видел ее впервые. Наделенная острым пытливым умом, вдова генерала не только не лезла за словом в карман, но и была в переписке с большей частью тех философов и ученых Европы, что, по ее же словам, «хоть чего-то, да стоили не только как мужчины».

-- С годами путешествия перестают казаться чем-то увлекательным, и начинают утомлять. -- посетовала матушка Эрвина и Мафальды, после чего, не дожидаясь приглашения, уселась в кресло близ камина, поправила складки дорожного платья и начала стягивать перчатки.

-- Вы что же, дорогая кузина, прямо из кареты ко мне прибыли? Даже не отдыхали? -- удивился гроссгерцог.

-- Максимиллиа-ан! -- Мария-Габриэль погрозила ему пальцем. -- У меня есть внук, которого я безмерно обожаю, по которому я соскучилась, и терять время на глупые условности не имею никакого желания. Мне и так еще в Шиф ехать, а мальчик столько времени под присмотром одних только слуг, без единой родной души рядом.

-- Ну, насколько я знаю, -- произнес герцог, -- недавно его навещала Мафальда.

-- Вот как? -- графиня фон Эльке справилась, наконец, с перчатками, и вытянула руки к огню. -- Она что же, попросту сбежала?

-- Нет, устроила так, что Эвелина ее отпустила к сыну сама, добровольно.

-- Подвиг, достойный Геркулеса. -- на губах женщины появилась легкая улыбка. -- Моя дочь.

-- Хм... Последние слова мне следует воспринимать как сообщение об успехе вашей миссии, Мике?

-- Ну это уж как посмотреть, Макс. -- со вздохом ответила вдовая генеральша. -- Я-то вашу затею женить сына на двенадцатилетней девочке не одобряю, вы знаете.

-- На двенадцатилетней королеве, моя дорогая. Ко-ро-ле-ве. И потом, я же не предлагаю сразу же тащить ребенка в постель. Пускай вырастет, можно до супружеских обязанностей и подождать четыре года. Так все же, что вы мне скажете?

-- Ну что тут говорить? -- последовало легкое пожатие плечами. -- Съездила, пообщалась, пустила пробные шары на предмет выдать их королеву за нашего наследника престола... Хорошо, все же, что я почетный член Натурфилософского общества Бреслау, многие двери легче открывались. Сабина мне устроила аудиенцию у королевы-матери... Ох, и располнела же!

-- Сабина, или вдова Михаэля Хворого? -- с усмешкой поинтересовался Максимиллиан.

-- Да обе, -- отмахнулась графиня. -- Собственно, королева Петра идею только поддерживает. Она кроатка, ей гонор силезийцев о том, что они-де все века самостоятельные были, и своих королей имели, а чужим не кланялись, как-то индифферентен. Наоборот, она опасается, что дочери оставят только представительские функции, а править будут в обход королевы. К тому, собственно, и идет, как мне кажется. Ну а знать, наоборот, наследника вашего видеть в консортах совсем не горит желанием. Подлецы из регентского совета опасаются, думаю, совершенно обоснованно, что Эдвин просто включит Силезию в состав нашего герцогства, и их власти придет конец. Не наворуются никак. Ну и простое дворянство тоже в своей стране хочет жить, со своим королем. Нормальная такая гордость, Макс.

-- Значит, скорее нет, чем да? -- уточнил Максимиллиан Капризный.

-- Ну я бы так не сказала. -- графиня усмехнулась вновь. -- Поляки-то помнят, что Пробусы происходят от их Пястов, как и их же нынешние Ягеллоны... хотя последнее-то далеко не факт... и уже начали намекать, что неплохо бы возвратить Силезию в лоно Польши, раз уж прямая королевская линия прервалась и на трон взошла баба. А покуда вы воюете с Померанией, могут под шумок это сделать.

-- Более спорных притязаний на корону я не встречал. -- фыркнул гроссгерцог. -- Это совершенно дутые обоснования!

-- Пушки, кони и солдаты -- вот что является единственным достаточным обоснованием прав с древнейших времен. -- отрезала Мария-Габриэль. -- И у Польши они есть, а у Силезии -- почти что и нет. Армия -- название одно. Дивизии вашего сына будет довольно, чтобы разогнать этот сброд.

Графиня презрительно фыркнула -- будучи вдовой корпусного генерала, уж в армиях и солдатах-то она разбиралась превосходно.

-- В общем, поговорили мы с главой регентского совета о делах их скорбных под горячий шоколад... Интересный человек, и вовсе не дурак, да... В общем, он все мной сказанное сейчас понимает, но и просто так, взять и все отдать не может. Но после третьей бутылки бургундского.... э-э-э-э... шоколада мы с ним выход все же нашли.

-- Вот как? Безумно интересно, какой.

-- Ну, если официально никакой унии между Бранденбургом и Силезией не случится, а мы разыграем датско-голштинский сценарий, когда Сюзанна Пробус остается вполне самостоятельной во всех смыслах, кроме брачного, королевой, и в дальнейшем королями силезийскими будут исключительно наследники бранденбургского престола, столь же самостоятельные, но никак не наши монархи, то дворянство можно будет убедить, что этот брак -- благо. Полномочия королевского совета придется расширить, правда, ну да куда уж без этого.

-- То есть формально Силезия будет самостоятельна во всем, кроме внешней политики? -- уточнил гроссгерцог.

-- Формально-то и в ней тоже. -- усмехнулась графиня фон Эльке. -- Вплоть до права объявить войну Бранденбургу. Но так-то ведь именно что формально!

-- Ну что ж, это, возможно, одно из самых разумных решений. -- задумчиво произнес Максимилиан Гогенштаузен. -- Единственное, что огорчает, это то, что сыну я так и не смог добыть титула короля.

-- Ба! -- в голосе генеральши прозвучала неприкрытая ирония. -- Мало что ли в Аллюстрии королевств? Завоюет еще какое-нибудь. Да, пока не забыла! Я в Бреслау приобрела вам в подарок сервиз из мейсенского фарфора, слуги в приемной сложили пока. Не желаете глянуть?

Глава XVI

К тому времени, как все сопровождающие гроссгероцогиню Эвелину дамы приблизились к ней, пожилой врач как раз закончил свои объяснения, и повернулся к новым помощницам.

-- Кто-нибудь из вас когда-нибудь оказывал медицинскую помощь? Хотя бы палец порезанный перевязывал? -- быстро спросил он, обведя компанию одетых в дорожные, но все равно достаточно яркие и пышные наряды женщин строгим взглядом.

-- Я! Мне приходилось... -- отозвалась раскрасневшаяся Белинда -- словно маленькая девочка, отвечающая урок суровой гувернантке. -- И госпоже Люсинде тоже, -- она кивком указала на свою спутницу.

Мафальда, бросив на девушку удивленный взгляд, молча сделала шаг вперед. Остальные фрейлины, как и их предводительница, со вздохом развели руками.

-- Что ж, могло быть и хуже, -- еле слышно пробормотал Абеле и вновь повернулся к герцогине. -- Ваше Сиятельство, я бы попросил вас и ваших фрейлин помочь вон тем монахам, -- он указал рукой на группку людей в черных рясах с алыми крестами, занимающихся еще несколькими лежащими на земле солдатами. -- А те, у кого есть опыт в нашем деле -- следуйте за мной!

Он все так же резко махнул рукой в другую сторону, указывая на еще несколько неподвижно лежащих тел, и, не оглядываясь, направился туда. Мафальда и Люсинда зашагали следом, а юная фон Фалькенхорст, сперва шедшая вместе с ними, внезапно метнулась к одной из повозок на дороге, из которой раздался особенно громкий стон.

-- Назад, барышня! -- тут же прикрикнул на нее Кальмари. -- Идите со мной. Сначала -- к тем, кто ждать помощи уже не может!

-- Но как же... - девушка остановилась, разрываясь между приказом врача и человеком, которому было плохо.

-- Идите со мной, -- повторил Абеле. -- Сначала -- к самым тяжелым. Ну же!

Белинда, наконец, подчинилась и пошла за ним, хотя по дороге несколько раз оглянулась на повозку. Кальмари не обращал на это внимания -- он уже почти бежал, и трем женщинам, путающимся в своих длинных юбках, приходилось прилагать все усилия, чтобы не отстать от него.

Вчетвером они подошли к еще одной повозке, которая подъехала почти к самым воротам монастыря, но застряла в грязи, не дотянув до них пару десятков шагов. Вокруг нее тоже суетились монахи и помогавшие им две женщины в крестьянской одежде -- в тот момент, когда лекарь и его новые помощницы оказались рядом, монахи как раз перекладывали на расстеленный на земле плащ чье-то неподвижное тело. Мафальда вздрогнула -- в первый момент ей показалось, что этот солдат мертв. Позади нее тихо ахнула Белинда, и фрейлина, оглянувшись, увидела, что лицо этой девушки, обычно не по-благородному румяное, теперь было белее белого. «Сейчас в обморок свалится, -- почти равнодушно вздохнула про себя фон Шиф. -- И лежать будет долго, пока сама в себя не придет, потому что в такой момент ею точно никто не будет заниматься».

-- Так, вы, сударыня -- помогите мне с этим, -- Кальмари уже без всяких церемоний схватил Мафальду за руку и указал на солдата, которого монахи уже опустили на плащ. -- А вы, -- повернулся он к Белинде и ее компаньонке, -- поднимайтесь в повозку, вам там скажут, что делать.

Люсинда подчинилась без малейших колебаний. Ее юная компаньонка держалась не так твердо: она подошла к повозке, но прежде, чем забираться туда, помедлила еще несколько секунд. Но потом девушка встряхнула головой, поставила на пол повозки свою корзину с бинтами и юркнула туда сама.

Госпожа фон Шиф видела это все только краем глаза -- она теперь была слишком занята другим делом. Вместе с доктором Абеле они опустились на колени возле лежащего без сознания человека. Позже Мафальда с удивлением думала о том, что ни разу не посмотрела на его лицо и так и не узнала, был ли он молодым или в возрасте, простым солдатом или офицером. Но тогда она видела только его разорванную в нескольких местах и перепачканную кровью и грязью форму и намотанные прямо поверх нее такие же грязные бинты. Все это Кальмари стал аккуратно, но быстро резать ножом на куски, отшвыривая их в сторону.

-- Затяните вот тут. Как можно сильнее! -- велел врач своей помощнице, показывая на плечо раненого и кивая на корзину с бинтами.

Фрейлина молча кивнула, быстро сообразив, что от нее требуется. Ниже этого места вся рука солдата была обмотана и бинтами, и какими-то тряпками -- его, должно быть, перевязал на поле боя кто-то из товарищей. Оторвав кусок бинта, Мафальда перетянула эту изуродованную руку, позволив врачу снять старые повязки, и вздрогнула, увидев торчащие из ран белые обломки костей.

-- Он останется без руки? -- спросила фон Шиф, с изумлением заметив, что ей жаль этого неизвестного военного.

Кальмари на мгновение поднял на нее глаза:

-- Попытаюсь сделать так, чтобы не остался. Держи бинты наготове.

Как зачарованная, фрейлина смотрела на его руки, которые с невероятной ловкостью начали вправлять белые осколки на свои места. Со стороны казалось, что делать это врачу легко, что он почти не прикладывает для этого никаких усилий. Только взглянув на его лицо, Мафальда поняла, что это совсем не так: по лбу медика градом катился пот, и прилипшие к нему седые волосы были совсем мокрыми. Хотя долго разглядывать врача ей тоже не пришлось: человек, которым он занимался, внезапно пришел в себя и с громким стоном дернулся в сторону.

-- Держи его! -- рявкнул медик на фрейлину, и та навалилась на пациента всем своим весом, не давая ему сдвинуться с места.

-- Тихо, -- забормотала она, успокаивая и его, но больше себя, -- тихо, сейчас все хорошо будет, сейчас не будет больно, потерпи миленький...

Фраза, которой ответил ей несчастный раненый, наполовину состояла из слов и выражений, которые Мафальда изредка слышала на улице от не поделивших дорогу извозчиков, а на вторую половину -- из вовсе не знакомых ей словечек. Впрочем, об их примерном значении госпожа фон Шиф догадалась.

-- Дай еще один бинт! -- скомандовал, тем временем, доктор.

Продолжая удерживать солдата неподвижно, фрейлина с трудом дотянулась до корзинки. Из повозки, где в это время находились Белинда с Люсиндой, тоже раздался переходящий в стон крик. Мафальда в очередной раз вздрогнула, врач же словно вовсе не слышал никаких посторонних звуков. Закончив перевязывать искалеченную руку, он поднял голову, быстро огляделся вокруг и крикнул пробегавшему мимо молодому камиллианцу:

-- Эй, парень, возьми кого-нибудь и несите этого в монастырь! А вы, -- повернулся он к Мафальде, -- идемте со мной, к следующему. Скорее!

Его помощница вскочила и вновь заспешила следом за ним, стараясь не смотреть на свое платье и не думать о том, на что оно теперь похоже. Чуть в стороне, под стенами монастыря, она заметила яркое желто-розовое платье Эвелины, а рядом с ней -- пестрый наряд еще кого-то из фрейлин. Мысленно отметив про себя, что ее госпожа, похоже, тоже занята работой и, видимо, справляется с тем, что ей поручили делать, фон Шиф снова сосредоточилась на собственной роли. Абеле подвел ее к еще нескольким только что выгруженным из повозки раненым и принялся быстро осматривать каждого из них.

-- Сначала вот этим займемся, -- заявил он, присев рядом с одним из солдат, и снова поискал глазами свою помощницу-фрейлину. -- Идите сюда, -- голос его стал еще серьезнее, чем раньше, и Мафальда догадалась, что у лежащего перед ним человека дела совсем плохи. -- Будете делать точно то, что я скажу...

-- Конечно, -- фон Шиф присела рядом с доктором, поставив корзинку с бинтами так, чтобы она была под рукой.

Солдат, которым они занялись теперь, выглядел еще страшнее, чем его товарищ по несчастью, которому Абеле только что оказал помощь. Когда врач разрезал на нем форму и кое-как наложенные бинты, Мафальде показалось, что все его тело превратилось в кровавое месиво. Выполняя приказы врача, она была уверена, что у этого человека нет никаких шансов остаться в живых, однако лицо Кальмари было хоть и напряженным, но как будто бы довольным, а когда они с фрейлиной закончили перевязку, медик чуть ли не улыбался.

Сколько еще у них было в тот день пациентов, Мафальда не запомнила -- она сбилась со счета, когда их число еще только перевалило за первый десяток. Сколько времени они с доктором перебегали от одного раненого к другому, фрейлина тоже не знала, но в какой-то момент она вдруг заметила, что вокруг стало темнее, а взглянув на небо, увидела на нем первые бледные звезды. Молодая дама выпрямилась, огляделась вокруг и с изумлением обнаружила, что народу под монастырскими стенами стало меньше: почти всех раненых унесли внутрь, и лишь несколько человек еще дожидались, когда за ними придут с носилками. Пара монахов бродили по изрытой колесами повозок земле под стеной, подбирая забытые медицинские инструменты и еще какие-то оброненные вещи. Гроссгероцогини и остальных фрейлин нигде не было видно -- должно быть, все они тоже были уже на территории монастыря.

-- Так. Идите-ка сейчас же отдыхать! -- неожиданно шикнул на Мафальду Кальмари в своей обычной манере. -- А то тоже в обморок свалитесь, как та ваша дама в фиолетовом.

«Ну-ка, ну-ка, кто у нас сегодня был одет в фиолетовое? -- несмотря на сильнейшую усталость, фон Шиф привычно начала делать выводы. -- Кажется, только у Розалинды была фиолетовая накидка... Что ж, этого следовало ожидать!»

-- Марш в монастырь! -- потребовал между тем врач безапелляционным тоном. -- Вы мне завтра будете нужны отдохнувшей -- наверняка придется оперировать тех, у кого все-таки случится инфекция. Сможете завтра поработать?

Фрейлина молча кивнула.

-- Тогда попросите кого-нибудь из братии, чтобы дали вам поесть и уложили спать, -- велел Абеле и после небольшой паузы, словно спохватившись, добавил. -- Спасибо вам, сударыня.

Мафальда снова кивнула и молча двинулась к воротам обители. Поначалу она шла, спотыкаясь и пошатываясь, но за воротами заставила себя выпрямиться, поднять голову и зашагать с таким видом, словно она находилась в герцогском дворце и на ней было не перепачканное кровью и землей дорожное платье, а безупречный вечерний туалет.

Именно такой, с достоинством вышагивающей по монастырскому двору, ее и увидела выбежавшая ей навстречу растрепанная и не менее перепачканная фрейлина Миранда.

-- Мафальда, ты, наверное, железная! -- всплеснула она руками, подбегая к ней. -- Ее Сиятельство волнуется, где ты, послала меня тебя искать! Мы уже час, наверное, как отдыхаем, а тебя этот страшный доктор все не отпускал?

-- Он не страшный... -- выдохнула госпожа фон Шиф и с изумлением поняла, что улыбается глупейшей и наивнейшей улыбкой, чего не позволяла себе, даже когда была совсем юной девушкой.

К счастью, Миранда тоже была совершенно выжатой и ничего не заметила.

-- Пойдем, я тебе покажу, где у них тут трапезная, -- затараторила она и потащила Мафальду куда-то вглубь монастырской территории. -- Представляешь -- Розалинда, оказывается, жутко боится крови! Она сперва отсиживалась в карете, но потом Ее Сиятельство ее позвала -- пришлось вылезать, но как только она подошла к первому солдату, так ей сразу дурно сделалось. Ну, мы ее в чувство привели, но ненадолго -- она попыталась помочь нам с Матильдой, и опять сомлела... Тогда ее доктор -- не тот, который главный, а еще один тут есть, крупный такой -- отослал помогать кому-то здесь, в монастыре. То ли бинты скатывать, то ли еще что-то... Сказал, бывает такая болезнь, называется гематофобия -- вот она как раз у Розалинды и есть. Та теперь злая, как не знаю кто -- старается Ее Сиятельству на глаза не попадаться!

«Ага, так вот в чем дело! -- сообразила Мафальда. -- Розалинда хотела выслужиться перед Эвелиной, и для нее это было важнее, чем ее нежелание возиться с ранеными. Но она просчиталась -- оказалось, что ей не преодолеть свой страх...» В другой раз фон Шиф долго злорадствовала бы по этому поводу, но теперь, после всего, что ей только что пришлось пережить, она вдруг почувствовала, что ей даже немного жаль свою соперницу.

Но разобраться во всех своих чувствах Мафальда не успела -- Миранда подвела ее к двери, за которой оказалась трапезная, где заканчивали ужинать еще две фрейлины и несколько монахов. Все остальные, судя по всему, уже разошлись по кельям, и фон Шиф поняла, что больше всего ей хочется того же самого -- быстро съесть чего-нибудь, просто чтобы задавить чувство голода, и оказаться в кровати.

* * *

Проснувшись на следующее утро в крошечной келье, госпожа фон Шиф прислушалась к доносящимся из-за двери и с улицы звукам и поняла, что в монастыре уже давно кипит жизнь. Надо было скорее подниматься и идти искать доктора Кальмари, которому она обещала и дальше ассистировать. Однако фрейлина все-таки помедлила еще несколько минут -- и вовсе не потому, что ей не хотелось выбираться из жесткой монашеской постели.

Сейчас, отдохнув и разобравшись в своих внутренних ощущениях, камер-фрейлена с удивлением поняла, что вчера, несмотря на всю свою грубость, а может и благодаря ней, доктор Кальмари произвел на нее впечатление, причем не только как знающий свое дело профессионал, но и как мужчина. Впечатление, настолько сильное, что не будь у нее времени все обдумать, она могла бы влюбиться в него, как сопливая девчонка.

Умный, добрый, но твердый, знающий и понимающий -- именно таким предстал Кальмари пред взором фрейлины, -- да еще и вовсе не старый, невзирая на седые волосы, ну что еще простой женщине для счастья надобно? Ах, если б она была простой женщиной, а не любимой фрейлиной гроссгерцогини -- такого романа, с простым полевым врачом в свете не простят. На миг даже мелькнула мысль бросить все, уйти в отставку...

«Слушай меня внимательно, Мафальда фон Шиф, урожденная фон Эльке, -- сказала она себе, продолжая лежать с закрытыми глазами. -- Абеле, безусловно, потрясающий человек. Сильный духом, смелый и, одновременно, добрый. Возможно, он и правда, лучший из всех, кого ты встречала в своей жизни. И именно поэтому не смей даже думать о нем как-то иначе, кроме как о враче, которому ты помогаешь. Потому что ты -- не лучшая, ты -- самая обыкновенная. И до его высоты ты никогда не дотянешься, достойна его ты никогда не будешь. А значит, не будешь ему нужна ни в какой иной роли, кроме как помощницы в работе. В самом лучшем случае он просто не будет тебя презирать, но равной себе никогда тебя не признает. Так что вытряхни из головы всю ту романтическую чушь, которую ты вчера туда набрала, и занимайся тем, что ты умеешь делать лучше всего -- интригами. А Абеле пусть занимается своим делом. Все тебе понятно?»

Объявив себе этот суровый приговор, Мафальда встала и принялась искать в сундуке, который накануне притащил в выделенную ей келью кто-то из местных обитателей, какое-нибудь платье поскромнее и потемнее. Торопливо одевшись, она вышла из кельи в темный узкий коридор и с сомнением огляделась, вспоминая, в какой стороне находится выход. Однако долго раздумывать ей не пришлось -- слева послышались гулкие шаги и голоса, и фон Шиф заспешила туда.

Она не ошиблась: из бокового коридора ей навстречу вышла Ее Светлейшее Сиятельство Эвелина в сопровождении Миранды и еще одной фрейлины, в руках у которой была горящая свеча. В этом дрожащем, но достаточно ярком свете гроссгерцогиня предстала перед любимой фрейлиной в самом пышном и изысканном наряде, да еще и с полным набором своих знаков отличия. На ней было ярко-синее бархатное платье с длинным шлейфом, который Миранда из-за тесноты коридорчика несла не на вытянутых руках, а свернув в аккуратный рулон. Платье было отделано бледно-голубыми ленточками, которые больше подошли бы юной девушке, однако прекрасно сочетались с синим цветом бархата и с белоснежным от толстого слоя пудры лицом их обладательницы. На этом сине-голубом фоне ярко выделялись пересекающие грудь Эвелины орденские ленты -- красная, белая, бордовая...

-- Ваше Сиятельство... -- Мафальда присела в реверансе. -- Я не знала, что вы уже встали...

Зная характер своей госпожи, она ожидала упреков в том, что проспала и не явилась к ней раньше всех выполнять свои обязанности. Однако герцогиня поприветствовала свою любимицу искренней улыбкой:

-- Доброе утро, дорогая! Я решила дать тебе подольше поспать, ты же вчера больше всех работала!

-- Вы так добры, мадам... -- удивленно пробормотала фон Шиф, кивая другим фрейлинам. -- Но надо было все-таки меня позвать, я бы вам помогла одеться...

«И не позволила бы Вашему Светлейшему Сиятельству так вырядиться, пока мы живем в монастыре. Мужском, между прочим!» -- добавила она про себя, украдкой рассматривая наряд и сложную прическу Эвелины, в которую тоже были вплетены светло-голубые шелковые ленты. Не забыла герцогиня и про украшения -- на ее шее, на пальцах и в ушах поблескивали синим светом крупные сапфиры.

-- Как я выгляжу? -- заметив, куда смотрит первая фрейлина, кокетливо поинтересовалась ее госпожа.

-- Как всегда, превосходно, -- искренне ответила Мафальда. -- Но стоит ли идти к раненым и врачам при полном параде?

-- А почему бы и нет? -- легкомысленно пожала плечами Эвелина. -- Вчера я была в дорожной одежде -- так они, наверное, не все поняли, кто я. Зато теперь точно меня узнают!

Фон Шиф на это только вздохнула.

-- В любом случае, если я пойду сейчас переодеваться, это займет еще час, -- махнула рукой Ее Сиятельство, -- а нас и так уже ждут. Идем скорее!

И она заспешила дальше по коридору, увлекая за собой держащую ее шлейф Миранду. Остальным фрейлинам не оставалось ничего другого, как тоже последовать за своей рвущейся в новый «бой» предводительницей. «Что ж, по крайней мере, теперь Эвелина снова стала похожа на себя, -- думала Мафальда, продолжая рассматривать ее наряд. -- А то ведь еще немного -- и я бы заподозрила, что ее подменили двойником!»

-- Надо первым делом найти доктора Кальмари, -- сказала она вслух. -- Узнать у него, чем, то есть, кем нам сегодня заниматься.

-- Да, или у него, или у этого второго врача, его помощника, -- откликнулась герцогиня. -- Ты, наверное, вчера не успела с ним познакомиться? Его зовут Филипп... забыла фамилию... ну да это не важно. По-моему, они с Кальмари не ладят -- тот оставил Филиппа заниматься несколькими совсем безнадежными солдатами. А он смазывал раны какими-то зельями и давал им пить какие-то настои -- и уверен, что у них есть все шансы выздороветь!

-- Да, и он сказал монахам, что эти средства в древности использовали две ведьмы, -- добавила Миранда. -- Настоятель и братия теперь на него и его склянки косо посматривают, но молчат.

Они вышли во внутренний двор монастыря, и Эвелина решительно направилась к невысокому строению напротив.

-- Госпиталь разместили там, -- сказала она Мафальде. -- По крайней мере, самых тяжелых раненых. Те, кто не очень сильно пострадал, вроде бы живут в кельях с послушниками. Кстати, там где-то должен быть негодник Франц, но он, кажется, прячется от меня! Надеюсь, остальные наши девушки тоже уже там.

-- Кроме Розалинды -- она наверняка тоже теперь будет где-нибудь прятаться, -- злорадно хмыкнула Миранда.

-- Грешно смеяться над чужой хворью, -- наставительно произнесла гроссгерцогиня и сокрушенно покачала головой. -- И как бедняжка только рожать будет?

Все четверо вошли в такое же темное здание с узкими коридорами и в первый момент опять растерянно завертели головами, не зная, куда идти. Но потом откуда-то издалека раздался приглушенный крик, и гроссгерцогиня резко повернулась в ту сторону:

-- За мной! -- скомандовала она, и ее звучный голос эхом прокатился по коридору, отражаясь от голых каменных стен.

Планам Мафальды найти главного врача и послушно выполнять его указания не суждено было сбыться. Эвелине ничьи указания не требовались, и слушать она никого не собиралась. Безошибочно определив, в какой келье кричали, герцогиня подбежала к ее двери, вырвала у Миранды свой шлейф и дернула на себя дверную ручку.

-- Помощь нужна? -- спросила она у двух монахов, склонившихся над выдвинутой на середину маленькой комнатушки кроватью. Однако ответить те не успели -- Эвелина и сама уже увидела, что помощники им не помешают, и метнулась к лежащему на залитой кровью кровати мужчине.

-- Куда вы?! -- преградил ей дорогу один из монахов. Вернее, попытался преградить.

-- Да что ж вы делаете?!! -- герцогиня, даже не засучивая рукавов своего роскошного платья рванулась к истекающему кровью. -- А ну дайте мне!..

Мафальда за время службы при дворе видывала всякое. Но чтобы Эвелина своей тонкой и хрупкой на вид ручкой просто отшвырнула, походя, даже без видимого напряжения, здоровенного мужика... Да в гренадеры ее надо!

А герцогиня уже была у кровати.

-- Где ты тампон держишь, олух? -- рявкнула она на второго монаха. -- Дай сюда!

-- Да вам-то куда... -- запротестовал было тот.

Те слова августейшей особы, которыми она ему ответила, в военную хронику не вошли -- процитировать их было никак невозможно. Камиллианец шарахнулся в сторону, а Эвелина склонилась над раненым. На миг посреди кельи возник настоящий фонтан из крови, окативший Ее Сиятельство и безнадежно испортивший ее бархатное платье. Но только на миг.

-- Тут надо пережимать! -- воскликнула гроссгерцогиня.

Фон Шиф обернулась к двум другим фрейлинам, в нерешительности замершим на пороге.

-- Идите в другие комнаты, помогайте еще кому-нибудь, -- сказала она им, -- здесь и так уже слишком много медиков.

Девушки не стали спорить и скрылись в темноте коридора, а Мафальда подошла к Эвелине, готовая в любой момент прийти ей на помощь.

-- Чертовы идиоты, чуть не угробили человека из-за пустячной раны, -- бормотала герцогиня полчаса спустя, когда они с первой фрейлиной шли в следующую келью. Фон Шиф молчала, пребывая в шоке от своей госпожи, совсем недавно казавшейся ей, да и не только ей, абсолютно пустой женщиной. Но времени на размышления и даже на то, чтобы просто перевести дух, у нее по-прежнему не было.

-- Так, здесь у нас что? -- заглянула Эвелина в приоткрытую дверь, из-за которой раздавались раздраженно о чем-то спорящие голоса.

Глава XVII

Приказ явиться к командующему армией не в общем порядке, для очередного бестолкового заседания и обсуждения планов кампании, а индивидуально, не означает для простого командира, как правило, ничего хорошего. Особенно, если от бригады до того остались одни рожки да ножки, и восполнение потерь, опять же, движется ни шатко, ни валко.

Нет, Эрвин, разумеется, выслал рекрутеров по окресностям Кляйнеегерсдорфа, где его подчиненные продолжали пребывать на постое, да и из общеармейского набора ему кое-что перепадало, но, увы, было этих пополнений совершенно недостаточно (еще бы -- кого романтикой походов и приключений увлечешь добровольно, когда зима на носу?), так что генерал фон Эльке насчет перспектив своего участия в дальнейшей, и без сомнения победоносной, кампании имел взгляды насквозь пессимистические.

Будь нынче мирное время, можно было бы в такой, абсолютно бесперспективной для дальнейшего карьера ситуации, взять отпуск, посетить столицу ненадолго, свидеться с Мафальдой, а затем нагрянуть в Шиф, к вящей радости маменьки и племянника -- увы, но нынче даже и такой возможности Эрвин был категорически лишен. Разве что больным сказаться? Да нет, это и не смешно даже -- дезертирством попахивает...

Фельдмаршал бригадного генерала в приемной долго не продержал, а когда фон Эльке проследовал к нему в кабинет, без малейших колебаний реквезированный командующим на нужды армии у градоначальника Аурумштадта, и доложился, тянуть волынку и заходить издалека, в своей привычной манере, фон Берг тоже не стал.

-- Граф, вы знаете, что эрцгерцог болен? -- напрямую, без обиняков и экивоков начал он.

-- Да, Ваше Высокопревосходительство, я заметил, что Его Сиятельство чихает и кашляет. -- несколько недоумевая подобному началу беседы ответил Эрвин.

-- Чихает и кашляет, ну надо же! -- фыркнул фельдмаршал. -- Вы его когда последний раз-то видали, милостивый государь?

-- Три дня назад, Ваше Высокопревосходительство, когда Вы мне орден вручали.

-- А, так вы и ничего не знаете, выходит... -- фон Берг вздохнул. -- Плох он, граф, весьма плох. Жар, горячечный бред, да вкупе с тем и кашлем уже почти захлебывается. Я принял решение отстранить дивизионного генерала фон Гогенштаузена от военных действий до полного его выздоровления и направить в армейский госпиталь, для лечения.

-- Понимаю, Ваше Высокопревосходительство. -- чуть склонил голову фон Эльке. -- Вне сомнения, он должен полностью излечиться до своей коронации.

-- Ну и это тоже. -- согласился фельдмаршал. -- Если он чихнет так, что корона с головы свалится, это навряд ли сочтут доброй приметой. Хотя я, в первую руку, исхожу из того резона, что исполнять свои обязанности он нынче не способен. В общем, дабы не терять времени, скажу прямо: я считаю, что дивизию, на время отсутствия эрцгерцога, следует возглавить вам. Да, есть в дивизии те, кто старше вас по выслуге и опыту. Есть. Но прочие полковники да бригадиры при своем остались, а вы нынче, так сказать, «безлошадный» -- вам и карты в руки. Да и эрцгерцог, если я назначу вместо него вас, не так опосля будет на меня-старика серчать, хе-хе.

-- Это большая честь для меня. Кому прикажете передать командование бригадой? -- Эрвин, разумеется, и не помышлял отказываться.

-- Ну оставьте на кого-то из старших офицеров, на свое усмотрение. -- отмахнулся фон Берг. -- Я подпишу приказ.

-- Но... У меня из старших офицеров остался только бригаденинтендант, а он не строевой.

-- Как, совсем никого? -- изумился командующий.

-- Реутов и Пилипчук погибли, Нигельфар и фон Леман тяжело ранены. -- ответил генерал. -- При том Нигельфару отняли левую руку, и он в бригаду уже не вернется, ну а Хортманна у меня забрали сразу после Фюртена, да и не входил он в штат бригады. Единственное, майор Радек получил только лишь легкое ранение, но, Ваше Высокопревосходительство, как я знаю, ему уже выправлен патент на звание полуполковника, -- он направлен вам на подпись, -- и его планировалось поставить во главе Берштадского мушкетерского полка.

-- Ну надо же, «как вы знаете»... -- язвительно произнес фельдмаршал. -- А я-то, дурак, полагал, что армией командую, и что мне же на сей счет решения принимать. Ладно...

Фон Берг взял в руку колокольчик, и позвонил.

-- Вот что, голубчик. -- приказал он явившемуся свитскому генералу. -- Подайте-ка мне патент полуполковника на Отто Герхарда Радека из бригады фон Эльке. И еще. Приказ подготовьте о назначении его командиром берштадских мушкетер и тоже подайте.

-- Это все, Ваше Высокопревосходительство?

-- Нет. -- желчно отозвался главнокомандующий. -- Еще два приказа извольте, милостивый государь, да не затягивайте. Первый -- о переформировании бригады фон Эльке. Отдельные мушкетерские баталии объединить в полк, с присвоением ему названия Кляенеегерсдорфский, и включении Берштадского полка в состав бригады. А гренадер вывести из штата и направить на восполнение потерь у «Синих волков». На время откомандирования бригадного генерала фон Эльке исполняющим обязанности командира дивизии фон Гогенштаузена, обязанности командира бригады возложить на Радека. Вот теперь все, извольте поспешать.

-- Приказ на перевод генерала фон Эльке не прикажете? -- спросил штабной.

-- Это не надо, голубчик, это еще со вчерашнего вечера подготовлено. Идите уже, исполняйте.

***

Не устроить торжества по поводу победы бранденбуржского орудия гроссгерцог, разумеется, не мог, что Максимиллиана Гогенштаузена безмерно печалило. Не то, чтобы он был скупцом или противником увеселений, вовсе нет, но в условиях военной кампании, исход которой еще не был окончательно решен, такая пустопорожняя трата денег печалила его безмерно. Были организованы и торжественные приемы послам с представителями городов и дворянства, и, спустя неделю после аурумштадтской виктории, массовые гулянья, с пальбой из пушек и пусканием фейерверков. Единственное, чего государь Бранденбурга смог счастливо избегнуть -- это устройство бала, поскольку гроссгерцогиня со всеми своими фрейлинами находились в монастыре Святого Торина, и каждому было ясно, что такого торжества в свое отсутствие Эвелина мужу не простит до конца дней.

Столичные модистки вновь скрипнули зубами, и помянули государыню добрым, незлобивым словом.

И вот, в то время, когда столичные жители веселились и праздновали (к огромному облегчению гроссгерцога столичный магистрат взял значительную часть расходов на себя), а в вечернем небе, к вящей радости обывателей, один за другим расцветали огненные вспышки, Максимиллиан II наконец-то удосужился дать аудиенцию министру финансов и военному министру, о которой те просили его вот уже два дня.

-- Итак, господа, -- гроссгерцог отвернулся от окна, через которое любовался разноцветными вспышками в небесах, -- что же за неотложный и архиважный вопрос вы желали обсудить со мной? Что такого, чего не может решить без меня канцлер, произошло?

Вельможи переглянулись между собой, словно выясняя, кому же следует произнести то, что уже было меж ними обсуждено, и военный министр сделал шаг вперед.

-- Государь, -- с легким поклоном произнес барон Эрих фон Левински, -- мы просим нас простить, это лишь организационный вопрос... Но без Вашего августейшего вмешательства он действительно не может быть разрешен.

Максимиллиан Капризный приподнял бровь, демонстрируя некоторое удивление, -- напускное, скорее всего, -- и жестом предложил своим посетителям присаживаться. Министры чуть помедлили, дожидаясь момента, когда гроссгерцог грузно опустится в свое кресло за рабочим столом, после чего последовали его примеру.

-- И в чем же суть дела, господа? -- поинтересовался монарх.

-- В Ее Светлейшем Сиятельстве, сир. -- ответил фон Левински.

-- И что с ней не так? -- нахмурился Максимиллиан, и лишь глухой не понял бы, что гроссгерцог пропустил в своей фразе слово «опять». -- Эта ее блажь с госпиталем обернулась полным фиаско?

В комнате повисло его не высказанное «Я так и знал».

-- О, нет, государь. -- горячо поспешил заверить монарха военный министр. -- Объединение военных медицинских служб на армейском уровне, централизованно, это великолепная идея, и меня удивляет лишь то, что никто не додумался до этого ранее.

-- Самую лучшую идею может испортить дурное воплощение, не так ли? -- кисло поинтересовался герцог. -- И вы хотите сказать, что Эвелина на роль главы этого ведомства не подходит?

-- Никак нет. -- последовал по военному четкий и прямой ответ. -- Ничего подобного у меня и в мыслях не было.

-- То есть она что же... вы хотите сказать... Она справляется?!! -- вот теперь изумление гроссгерцога было искренним и неподдельным.

-- Настолько, насколько это вообще возможно в таком новом деле. -- дипломатично ответил Левински.

-- Бог мой... -- протянул Максимиллиан. -- Но что тогда не так?

-- Государь, тут вопрос в финансах. -- заметив, что властитель бранденбурга начал хмуриться, военный министр поспешил добавить. -- Вернее, в процедуре их сбора, передачи и траты.

-- В каком смысле? Она тратит их незнамо как и незнамо на что? -- вновь в речи герцога явно можно было дослышать пропущенное им слово «опять».

-- О, ни в коем случае. -- вступил в беседу министр Менгегульден. Я взял на себя смелость негласно приставить к ней, и оставленных для сбора и закупок в столице фрейлинам, несколько авдиторов. Лучших, в моем ведомстве, сир, так что нажиться на... неопытности гроссгерцогини в денежных делах никому не удастся. Могу это гарантировать, государь.

-- Тогда в чем же, черт возьми, дело, если все так прекрасно и хорошо? -- вспылил Максимиллиан, который, определенно, ничего уже не понимал.

Министры переглянулись еще раз.

-- Ордунг, государь. -- тяжело вздохнул фон Левински. -- Фельдмаршал фон Берг, пользуясь званием Ее Светлейшего Сиятельства в армейском Табеле о рангах, не превышая своих полномочий, утвердил ее на должность командующего-координатора медицинской службы в действующей армии. Такое утверждение, однако, может быть лишь временным.

-- Разумеется временным. -- фыркнул герцог. -- Не могу же я позволить своей жене возиться с ранеными всю оставшуюся жизнь. Закончится война, и ей придется вернуться во дворец. А, может, она и раньше с этим наиграется.

-- Однако этот временный характер ее должности создает определенные трудности при финансировании ее начинания. -- не слишком уверенно ответил министр финансов.

-- Так. -- Максимиллиан тяжело облокотился на свой рабочий стол. -- А вот с этого места поподробнее.

-- Ваше Светлейшее Сиятельство, -- зачастил Менгегульден, словно опасаясь, что его прервут (с учетом прозвища гроссгерцога, такое исключить было, в общем-то, нельзя), -- дело в том, что финансирование полковых, бригадных и дивизионных госпиталей, закупка лекарств, перевязочного материала, жалование врачам, ассистентам и санитарам, все это ведется через соответствующие интендантские службы.

-- Полковые, бригадные и дивизионные. -- добавил Левински. -- Из казны соответствующих подразделений.

-- Это обстоятельство мне хорошо известно. -- кивнул Максимиллиан.

-- Но, сир, дело в том, что госпитали соответствующих уровней, хотя и передали часть своего персонала под непосредственное руководство Ее Светлейшего Сиятельства, не упразднялись, да и упразднены быть не могут. -- военный министр бросил взгляд на Менгегульдена, словно призывая того продолжить.

-- Соответственно, финансируя центральный армейский госпиталь они бы нарушали порядок финансовой отчетности и траты средств, что недопустимо. -- лицо министра финансов выражало прямо-таки вселенскую скорбь от одной только мысли о попрании законов бухгалтерии. -- Фельдмаршал фон Берг своим приказом выделил некоторые средства из общевойсковой казны, но это... не совсем верно, а при обычном порядке финансирования, например, пропорционально количеству солдат, отправленных из каждой конкретной части...

-- Не продолжайте. -- мрачно произнес гроссгерцог и откинулся на спинку кресла. -- Это приведет к немыслимым финансовым злоупотреблениям.

-- Боюсь что так, государь. -- согласился Карл-Фредерик Менгегульден. -- Что ставит, в свою очередь, под вопрос все начинание Ее Светлейшего Сиятельства. Пока, в большинстве своем, она тратит на солдат пожертвования и личные средства, но по мере прибытия новых раненых...

Министр финансов развел руками.

-- Да уж. -- Максимиллиан Капризный скрипнул зубами. -- Хороши ж мы будем, если у нее с голода солдаты начнут умирать. Господа, но надо же что-то делать! Не верю, что вы явились ко мне просто рассказать все это, без готового решения!

Гроссгерцог требовательным взглядом впился в своих собеседников.

-- Да, сир, вы как всегда проницательны. -- ответил приободренный ходом беседы Эрих фон Левински. -- Ни я, ни даже канцлер не обладаем полномочиями реформировать вооруженные силы нашей державы, но если б Вы, сир, издали указ о создании единой военной медслужбы, наподобие интендантской, где были бы прописаны порядок подчинения, взаимодействия с остальными службами и финансирования...

-- Что?!! -- рявкнул герцог. -- Уж не желаете ли вы мне сообщить, господа, что явились ко мне без соответствующего прожекта?!!

-- Как можно, Ваше Светлейшее Сиятельство? -- с некоторой обидой даже произнес министр финансов, открывая свой портфель. -- Мы верные Ваши слуги и заблаговременно озаботились. Вот, это совместная разработка наших ведомств.

Менгегульден положил на стол перед своим монархом толстую папку. Максимиллиан немедля открыл ее и углубился в чтение, что-то лишь просматривая, а некоторые места изучая максимально дотошно.

-- Что же, господа, я готов подписать это немедленно. -- полчаса спустя (время, которое оба министра провели словно на иголках) произнес он, и обмакнул перо в чернильницу. -- Поясните мне лишь один момент. Звание командующего этим... Как вы назвали? Арцтваффе? Так вот, звание командующего может соответствовать как дивизионному, так и корпусному генералу. Как прикажете это понимать?

-- Как возможность роста в звании, сир. -- ответил военный министр. -- Чтобы можно было повысить за выдающиеся заслуги, или по еще какой столь же достойной причине.

-- Здраво. -- согласился гроссгерцог с легкой усмешкой. -- Но уж свою-то жену я вижу никак не ниже лейтенант-фельдмаршала, господа. Назовем эту должность, пожалуй, арцтмаршалом, а?

Максимиллиан с хитрой усмешкой открыл нужную страницу, и собственноручно внес соответствующую поправку.

-- И пускай Эвелина попробует только не оценить такого подарка. -- пробормотал он.

Глава XVIII

Несмотря на множество свечей, ярко освещавших келью, превращенную в больничную палату, она казалась очень мрачной, и Мафальда вздрогнула, переступив ее порог. Откуда-то у нее появилась уверенность, что в этой комнате недавно умер кто-то из пациентов… может быть, даже не один. Однако тот, кто лежал на столе в центре комнаты, был, без сомнения, жив. Как раз в тот момент, когда Эвелина и ее первая фрейлина вошли в келью, он сдавленно застонал. Окружавшие его монахи обернулись к герцогине и не без испуга уставились на ее перепачканное в крови платье. Один из них шагнул ей навстречу:

-- Ваше сиятельство, тут вы ничем не сможете помочь, мы уже сделали все, что могли…

-- Все так плохо? -- на мгновение растерялась Эвелина, но затем, оглядев всех присутствующих, нахмурилась. -- А кто-нибудь из врачей его осматривал? Может быть, они еще смогут?..

-- Мы тоже разбираемся в медицине, ваше сия…-- начал было возражать один из монахов, но гроссгерцогиня уже была рядом с лежащим на столе мужчиной и, как и полчаса назад, не собиралась никого слушать.

-- Дайте-ка мне взглянуть, -- потребовала она, подходя вплотную к столу.

Мафальда последовала ее примеру. Лицо лежащего на столе человека, уже не стонавшего и, похоже, потерявшего сознание, сперва показалось ей незнакомым -- впрочем, она к нему особо не приглядывалась. Предыдущий день, проведенный в компании доктора Абеле, научил ее быстро осматривать раненых, не отвлекаясь на всякие посторонние мелочи. Поэтому теперь она сразу увидела уже знакомую картину: перебитую в нескольких местах ногу несчастного с торчащими во все сторону обломками костей и почерневшую кожу вокруг них.

-- Видите, сделать уже ничего нельзя, -- повторил монах раздраженным голосом.

Однако гроссгерцогиня, как ее фрейлина уже успела убедиться, тоже провела день накануне с большой пользой и многому научилась от других медиков.

-- Что значит -- нельзя?! -- воскликнула она в своей обычной манере. -- Ногу у него можно отнять, и тогда он выживет! Как вы сами не понимаете?.. Вы какой при этом диагнозе монах?

-- С позволения Вашего Свет... -- запротестовал было ее оппонент, но герцогиня тут же его перебила:

-- Вижу уже, что не камиллианец! Ногу у него сможете отнять? Или мне поискать главного хирурга?

-- Но...

-- Времени нет спорить, иначе он точно умрет! Кость у него раздроблена и все уже почернело, вы же видите! Тут только ампутация... О! -- Эвелина вдруг наклонилась еще ниже к раненому, а потом подняла удивленные глаза на фрейлину. -- Мафальда, милая, я ведь знаю этого человека!

Фон Шиф и сама уже узнала умирающего и согласно кивнула:

-- Это ротмистр Шиллинг, он был у вас в Лихтервинде.

-- Да-да, конечно же... -- судя по рассеянному взгляду, герцогиня не запомнила несколько дней гостившего у них в замке посланника, но для нее это теперь не имело особого значения. -- Побудь с ним во время операции, -- распорядилась она. -- А я пойду узнаю, не нужна ли еще где-нибудь моя помощь...

Мафальда снова кивнула, хотя ассистировать при операции без руководства всезнающего Кальмари ей было страшновато. Впрочем, несмотря на страх, она чувствовала, что справится.

***

Из кельи, в которой оперировали Шиллинга, Мафальда вышла спустя час, усталая, подавленная, но готовая работать дальше. Первым делом она собиралась найти Кальмари и попросить его зайти к чудом оставшемуся в живых ротмистру: ампутацию он перенес, но был так слаб, что оставшийся с ним камиллианец не мог ручаться, что пациенту не станет еще хуже.

Некоторое время фрейлине пришлось поплутать по узким темным коридорам, лишь кое-где освещенным чадящими факелами. «И как эти монахи здесь не теряются!» -- ворчала она про себя, приходя в очередной тупик и торопливо поворачивая назад. Но, в конце концов, выбранный ею коридор окончился не тупиком, а выходом в какой-то внутренний двор, и выбежав на свежий воздух Мафальда первым делом увидела Абеле, шедшего ей навстречу с двумя камиллианцами.

-- Вот вы где! А я вас везде ищу! -- обрадовано замахал ей рукой медик. -- Вы хорошо отдохнули? -- спросил он оглядывая ее темное платье и не сразу замечая на нем кровь. -- Хм, вижу, вы уже успели поработать... Сильно устали?

-- Да нет... не очень, -- небрежно повела плечами фон Шиф и вкратце рассказала Абеле о Шиллинге. Тот, слушая ее, сосредоточенно кивал и пару раз удивленно вскинул брови.

-- Я прямо сейчас к нему зайду, -- кивнул он еще раз, когда фрейлина закончила. -- А вы идите позавтракайте -- ведь не ели сегодня, наверное, ничего? Поешьте, отдохните чуть-чуть, а потом я вас попрошу помочь мне еще в одной операции. Сможете?

-- Разумеется! -- заверила его Мафальда, стараясь, чтобы в ее голосе звучали исключительно деловые интонации.

-- Очень хорошо, очень! -- обрадовался медик, но потом его голос снова зазвучал строго. -- А теперь -- марш завтракать!

-- Слушаюсь! -- несмотря на серьезность обстановки молодая дама позволила себе чуть-чуть улыбнуться. Впрочем, Абеле вряд ли это заметил -- он уже спешил к зданию, из которого она только что вышла. Там его ждал ротмистр Шиллинг и еще множество других пациентов.

Фрейлина же внезапно обнаружила, что и правда страшно голодна, и поспешила выполнить совет доктора. В трапезной было тихо, и в первый момент Мафальде показалось, что там никого нет, но потом она заметила в углу одинокую тоненькую женскую фигурку, а, приглядевшись, поняла, что это Белинда фон Фалькенхорст. Девушка сидела за столом, склонившись над тарелкой и с задумчивым видом ковыряясь в ней ложкой. Это был первый раз, когда фон Шиф видела ее одну, без пожилой компаньонки.

Услышав шаги Мафальды, девушка подняла голову и слабо улыбнулась. Фрейлина направилась к ней:

-- Доброе утро, Белинда! Вас тоже сюда медики отправили?

-- Тоже, да, -- вздохнула юная леди и снова опустила глаза в свою тарелку с почти нетронутой кашей. Еда явно вызывала у нее не слишком приятные чувства.

Госпожа фон Шиф присела рядом с ней на длинную скамью и сочувственно вздохнула:

-- Тяжело вам пришлось?

Белинда посмотрела на нее своими светлыми глазами. Они подозрительно заблестели в свете единственной свечки.

-- Да, -- не стала юлить девушка. -- Очень. Я, наверное, не рассчитала свои силы, когда решила сюда ехать... Понимаете, мне приходилось лечить -- у нас дома. Один раз отец охотился со своими друзьями и одного из них случайно подстрелили... А еще был случай -- служанка на кухне обварилась кипятком. Тогда у меня все получилось, и они оба сейчас здоровы... Но здесь... все совсем по-другому.

Девушка замолчала и на мгновение зажмурилась. Ее собеседница понимающе кивнула:

-- Слишком много раненых, и вы не всем смогли помочь?

-- Да, -- Белинда совсем низко опустила голову.

Фрейлина немного растерялась, не зная, чем можно утешить эту юную барышню, которая, как оказалось, может иногда быть и очень наивной. При этом утешить ее очень хотелось -- желание, Мафальде обычно совсем не свойственное...

-- Постарайтесь думать не о тех, кому вы не смогли помочь, а о тех, кто теперь поправится, благодаря вам, -- посоветовала фон Шиф. -- Их ведь, я уверена, гораздо больше? А без вас у них, возможно, не было бы никаких шансов...

-- Да, -- чуть не плача согласилась фон Фалькенхорст, -- это я все понимаю! Но если бы я была сильнее, если бы всегда держала себя в руках -- их все-таки было бы больше! Тех, кто не умер, я имею в виду...

Мафальда глубоко вздохнула и еще решительнее принялась переубеждать свою расстроенную собеседницу:

-- А вы что же, хотите вообще никогда не уставать и не пугаться? И считаете, что все на свете зависит только от вас? Не слишком ли много вы на себя берете?

Белинда нетерпеливо взмахнула рукой, словно говоря: «И это я тоже прекрасно понимаю!» Вслух она, впрочем, продолжила говорить все тем же безупречно-вежливым, хоть и расстроенным тоном:

-- Вы правы, госпожа фон Шиф, нельзя брать на себя слишком много, но что делать, если ты действительно многое умеешь и можешь помочь людям? Разве не нужно в этом случае использовать свое умение как можно больше?

«Что же ты такого умеешь, чего не умею я и все остальные? -- удивилась про себя Мафальда. -- И как ты умудрилась всему этому научиться всего за два несчастных случая?»

Однако начать выведывать у Белинды ее секреты фрейлина не успела. В трапезную вошли еще несколько человек в монашеских рясах, и обе женщины обернулись на их голоса. Один из вошедших, самый старший, но больше ничем не выделявшийся среди остальных, подошел к столу, и сразу два его спутника поспешили отодвинуть для него стул. Распознать в нем главного человека в монастыре Мафальде не составило труда.

-- Здравствуйте, отец настоятель! -- встала она и сделала ему реверанс.

-- Здравствуйте... -- пожилой монах поднял на нее глаза и тоже привстал, но сразу же снова устало опустился на стул. Вид у него был совершенно измученный -- как и у всех остальных, кто находился в монастыре.

Белинда вскочила и сделала реверанс вслед за Мафальдой. Настоятель приветливо кивнул ей, но затем снова перевел взгляд на фон Шиф:

-- Я вас видел вчера вместе с ее сиятельством гроссгерцогиней... но не успел ее поприветствовать, спешил очень. Сами понимаете...

Фрейлина сочувственно вздохнула -- она слышала от доктора Кальмари, что настоятель тоже всю ночь и весь предшествующий день занимался ранеными, и помогавшие ему камиллианцы чуть ли не силой уводили его отдохнуть или поесть. Мафальда покосилась на монахов, пришедших вместе с настоятелем: они направились в сторону кухни, о чем-то негромко переговариваясь. Один оглянулся на своего предводителя, словно опасаясь, как бы он не воспользовался моментом и не удрал на очередную операцию.