Корона Тафелона

Глава первая В дорогу

Эрне недавно исполнилось двенадцать лет и она была очень довольна собой. Хорошенькая, светловолосая — в родителей, — она унаследовала рост своего отца и уже почти переросла свою мать, ведьму Магду. Девочка говорила, кроме своего родного языка, на нагбарском, на церковном, знала говор болотных язычников на востоке. Подруга матери, тётушка Вейма, хоть и редко её отпускал от себя Дюк Клос, преподала девочке основы семи свободных искусств, старый друг матери, дядюшка Лонгин, начал учить Эрну чёрной магии, ну, а Магда приваживала к своему ремеслу. Эрна была убеждена, что это делает её лучше не только сверстников в деревне, но и всех людей, которых она знала с самого рождения. Пережитые пять лет назад ужасы отступали в прошлое, забывались. Мать частенько оставалась ночевать в замке, она родила барону нескольких сыновей и всех их барон признал, хоть и не дал им доли в своих владениях. Эрна не раз оставалась в лесном домишке совершенно одна, на что не решился бы никто в деревне, и не раз принимала людей. Давала советы, которые дала бы мать, варила снадобья, а иногда и выполняла другие просьбы, которые мать никогда бы не согласилась выполнить. Дядюшка Виль — он же висельник и убийца, высший посвящённый и проклятый Медный Паук — заходил к ним редко и, казалось, не всякий раз вспоминал даже, что Эрна обещана ему ещё до своего рождения. После того случая пять лет назад барон выхлопотал ему прощение за все совершённые преступления и с тех пор Виль умудрялся не попадаться.

Всё было прекрасно, только вот в последнее время на Эрну стали странно коситься в деревне. Говорили — и это была неправда! — будто бы от её взгляда киснет молоко. Будто дети плачут и болеют, если она берёт их на руки. Будто советы её хороши, но, стоит прибегнуть к её помощи, в доме непременно что-то да сломается. Кто постарше, вспоминал старую ведьму, наставницу Магды, от той всегда было вреда ничуть не меньше, чем пользы. А недавно один из мальчишек, Аццо, кинул в неё комком грязи, прямо на новенькое платье, недавно привезённое Веймой из Ранога! Эрна только повернулась, только посмотрела на него — паршивец упал на колени и забился в судорогах. Притворялся! Конечно, он притворялся! Но почему-то все столпились вокруг него, проклятый мальчишка всё никак не хотел униматься и Эрна, не выдержав, сбежала к себе в лес. Магда потом говорила, будто её вызывали унять припадок у ребёнка в деревне. Ребёнка! Да он выше Эрны!

С тех пор Эрна побаивалась выходить к людям. В замок её брали редко и девочка проводила целые дни в лесном доме. Доила коз, кормила кур, ухаживала за огородом, убирала в доме, варила зелья и снадобья… провидческое зелье Магда ей не разрешала ещё готовить и не открывала рецепт. Эрна читала книжки, которые ей присылал дядюшка Лонгин, училась по его заметкам, упражнялась в логике по письмам тётушки Веймы. И, пожалуй, даже скучала.

В тот день Эрне приснился плохой сон. Ей приснился день, когда ей исполнилось семь лет. Было это в конце зимы, когда они с матерью и дядюшкой Вилем скрывались у болотных язычников на востоке.

В щели жалкой лесной хижины задувал ветер. Последний месяц зимы — месяц ветров, неспокойный и недобрый. Почти как сама Эрна. У девочки отрастали волосы, но в косу их заплетать было ещё рано. Она сидела у очага и жарила на веточке рыбу, мать пряла, а Виль что-то выстругивал ножом. Потом поднял взгляд на Магду — злой взгляд, полный пугающего ликования.

— А когда ты Эрну рожала, вот так же ветрено было, Маглейн? — спросил он.

Эрна придвинулась ближе к очагу. Не то от ветра, не то от слов дядюшки Виля в хижине будто стало холоднее. Магда пожала плечами.

— Ветер дул всю неделю, — ответила она, с трудом вспоминая то время, — и стих, когда я рожала. А на следующий день снова завыла вьюга. Почему ты спрашиваешь?

— Так ведь срок вышел, Маглейн, — сказал Виль спокойно и поднялся на ноги. — Собирайся, Эрлейн. Теперь ты моя.

— Ты с ума сошёл, — нахмурилась ведьма и отложила веретено. — Куда она должна собираться?

— Ай-ай-ай, Маглейн, — покачал головой убийца. — Какая ты забывчивая стала. Ты с папашей Вилем как договаривалась? Отдашь ребёнка, когда тому исполнится семь лет. Срок вышел. Собирайся, Эрлейн, я повторять не буду.

— А я? — оторопела Магда.

— А ты оставайся, — пожал плечам Виль. — Ты мне не нужна.

— То есть как — не нужна? — глупо захлопала глазами мать и вгляделась в лицо названного брата. — Но ты же говорил…

— Можешь возвращаться к своему барону, — великодушно разрешил убийца. — Спросят, так и ответишь — забрал Эрну и ушёл.

— Одна?!

— Ай-ай-ай, Маглейн, — повторил убийца. — Привыкла на горбу у папаши Виля выезжать. Пора бы тебе повзрослеть. Вот теперь и поучишься.

— Повзрослеть?!

— Брось, Маглейн, — досадливо отмахнулся Виль. — Хорош спорить. Доберёшься как-нибудь. Придумаешь. А нет — останешься здесь. Тут, знаешь, тоже прожить можно. Замуж выйдешь. Здесь ведьм на кострах не жгут.

— Замуж?!

— Не хочешь — не надо, — пожал плечами Виль. — Эрлейн! Живо!

Мать шагнула вперёд, загораживая девочку.

— Она никуда с тобой не пойдёт, — отчеканила ведьма.

— А то что? — засмеялся Виль. — Брось, Маглейн. Давай расстанемся по-хорошему.

Эрна прижала к груди веточку с недожаренной рыбой и тихонько отползла в сторону, пока взрослые не обращали на неё внимания. Она потом так всё и запомнила — снизу, с земляного пола. Невысокие Магда с Вилем во сне казались ей огромными и пугающими.

— Чего ты хочешь? — прямо спросила ведьма.

— Я? — удивился вопросу убийца. — Я же сказал. Забрать своё и отделаться от тебя. У меня есть дела поважнее, чем возиться с глупой курицей, которая почему-то называет себя ведьмой. Ты разве не рада вернуться насиживать своего цыплёнка?

— Виль, перестань! — взмолилась Магда. Убийца засмеялся.

— Виль то, Виль сё, Виль, сделай, Виль, приди, Виль, уйди. Сама теперь проживёшь, своим умишкой.

— Виль, я прошу тебя.

Убийца покачал головой.

— Радуйся, что жива остаёшься, Маглейн. А будешь надоедать…

В его руке сверкнул нож. Магда произнесла несколько слов — Эрна не расслышала — и нож сам собой выпал из руки убийцы. Виль засмеялся ещё громче.

— Ай-ай-ай, Маглейн, как нехорошо. Заговоренный нож папаше Вилю подсунула, да? Как глупо. Ничему тебя жизнь не учит. Ты же не думаешь, что он у меня последний?

Лицо ведьмы страшно побелело в свете очага. Она согнула ноги и опустилась на колени.

— Я тебя умоляю, — прошептали бескровные губы. — Оставь мне мою девочку.

— Я тебя не слышу, — резко бросил убийца. Казалось, он наслаждается происходящим.

— Умоляю! — крикнула ведьма.

— То-то же, — смягчился Виль. — А то горазда приказывать.

Он отступил на шаг и выставил вперёд ногу.

— Целуй, Маглейн, — предложил он. — Будешь теперь меня как рабыня слушаться.

Эрна как во сне — тогда это казалось нереальным, немыслимым! — смотрела, как мать жалко, на коленях ползёт по полу, как…

Девочка дико завизжала, её магия вышла из-под контроля, из-под пальцев полилась тьма, заполнила хижину, селение, весь мир и…

Эрна проснулась.

— Опять тот сон? — хмуро спросила мать. Оказывается, она вернулась затемно и сейчас крик дочери разбудил её. Эрна кивнула и Магда принесла дочери горький отвар, успокаивающий мысли. Этот сон теперь снился Эрне каждый год в ночь перед её днём рождения. А иногда и просто так. Как сегодня, когда с двенадцатого дня рождения прошла уже четверть года.

— Зачем он так сделал? — в который раз спросила девочка. — Мама, зачем?!

С тех пор он никогда не издевался над своей названной сестрой, никогда её не унижал и не грозил, что заберёт у неё Эрну. Помог вернуться в Тафелон, изредка навещал… учил девочку понемногу и всё больше нестрашным вещам. Ставить силки на зайцев, ловить рыбу… или лягушек, тех — руками. Скользкие твари легко не давались, а дядюшка Виль только смеялся и требовал постараться. Выслушивал, чему девочка научилась от других взрослых, и одобрял всё. Один раз только уговорил Магду отправить дочь на восток, туда, на постоялый двор у новой дороги через болота. Уговорил, не грозил, не требовал, не напоминал про обещание. Три дня ходил по пятам за ведьмой, улещивал, обещал, что всё будет хорошо… Магда тогда носила под сердцем очередного баронского ребёнка и беременность её, не в пример прошлым, протекала тяжело. У ведьмы не было сил работать, не было сил следить за своими детьми и сил на Эрну у неё тоже не было. Она согласилась. Ребёнок, потом говорили, родился хилым и чуть не умер. Магда его выходила, прибегнув к самому страшному колдовству, которое только знала (Эрна смутно догадывалась, что в нём как-то замешана тётушка Вейма), но и тогда ведьме было не до дочери. А Виль отвёл девочку на постоялый двор к высшему посвящённому по кличке Танцующий Кабан — и забрал позже оттуда, зарёванную, обгоревшую от собственной магии и очень напуганную. Отругал, оттаскал за косу и опять вернул матери. И ничего не требовал, как будто и не было её, той страшной ночи. Только Эрна-то помнила. Особенно в такие дни… и ночи.

— Я не знаю, дочка, — в который раз ответила мать. — Ложись спать. Завтра отоспись, я сама подою коз.

Эрна послушно закрыла глаза и вскоре сладко спала.

Вскочила она всё же раньше матери. Магда коз не любила, доила их неловко, неласково, да и Виль выучил девочку никогда своей работы на других людей не перекладывать. Закончив утренние дела, Эрна вернулась в дом. А там за столом уже сидел дядюшка Виль. Один Освободитель знает, как Виль умудрился незаметно пробраться мимо возившейся во дворе девочки. Был он, как всегда, хмур, небрит и косо поглядывал на Магду, которая как раз накладывала ему каши из котелка.

— Явилась, — неласково произнёс дядюшка, как будто Эрна плясала где-то до утра, а не занималась делом.

— Здравствуй, дядюшка Виль, — засмеялась девочка и подошла его поцеловать. Виль хмуро оглядел свою ученицу.

— Я всегда знал, что вы обе — несусветные дуры, — сказал он, не ответив на поцелуй.

— Что на этот раз? — вздохнула Магда, накладывая дочери полную плошку.

— Ладно Эрлейн, она дура малолетняя. Но ты, Маглейн! Дождёшься, твою девочку камнями закидают или на костёр сволокут.

— Опять запугиваешь, — поморщилась ведьма.

— Ты бы своим умишком жила, — совсем скривился убийца, — вот и не гадала бы сейчас, шутит папаша Виль или правду говорит. Ты в деревне с людьми вовсе не разговариваешь? Недостойно любовницы его милости? Высоко залетела, Маглейн, падать больно будет.

— Скажи толком, Виль, — потребовала мать. — Хватит тумана-то напускать.

— Виль то, Виль сё, — привычно заворчал дядюшка. — У девчонки-то твоей дурной глаз обнаружился. Люди уж шепчутся, зло от неё. На ребёнка напала днями.

— Это Аццо-то ребёнок?! — взвилась Эрна.

— Цыц! — прикрикнул на неё Виль. Магда заволновалась.

— Эрна, доченька, посмотри на меня.

Девочка отвернулась.

— Он первый начал!

— Во-во, — невесело засмеялся Виль. — Так дорожка на костёр и складывается. Я думал, ты это дочери объяснила.

— Я не понимаю, — нахмурилась Магда. — Чтобы это сделать, одного намерения мало. Ты бы видел мальчика, Виль! В него как демоны вселились.

— А чего тут понимать, — махнул рукой убийца. — Всё тебе папаша Виль должен растолковывать. Ты же свою силу с Эрной разделила. Небось в возраст девка входит, силу у тебя тянет, а потом ты обратно забираешь.

— Ты уверен?

— Я уверен, что Эрлейн дома оставаться нельзя, — сказал Виль. — Убьют её здесь. Или палками прогонят — это если за вас барон да священник заступятся.

— Виль… — беспомощно протянула ведьма. Убийца хлопнул по столу.

— Маглейн, сейчас не время для твоих фокусов. Меня-то ты разжалобишь, а вот деревню — вряд ли. Сейчас от девчонки молоко скисает, дальше-то что будет?

— Но я не могу… — начала было Магда. Виль замахал руками в притворном ужасе.

— Ещё раз я тебя с собой не потащу, и не проси, Маглейн. Эрна со мной пойдёт, я уж за ней пригляжу. Если и скиснет где молоко, так мы далеко будем, когда заметят. А так, глядишь, она научится себя сдерживать.

— Приглядел один такой, — хмыкнула Магда.

Виль развёл руками.

— Вернул же тебе. Руки-ноги на месте, голова цела. И сейчас верну.

— Ну, коль вернёшь… Эрна, доченька, а ты что скажешь?

Эрна вскочила с лавки и захлопала в ладоши. Виль хмуро поглядел на девочку.

— Волосы ей, что ли, перекрась. Уж больно она у тебя заметная.

— А куда ты её поведёшь-то? — спохватилась Магда.

— В Хларию, — спокойно отозвался Виль.

— В Хларию?... — переспросила Магда.

— Страна такая, — с издёвкой пояснил убийца. — На западе. Выходит к морю.

— К морю! — восторженно взвизгнула Эрна. — Мама, пожалуйста!

Магда вздохнула.

— Нехорошо это, — сказала она.

— Завтра выходим, — заявил Виль и шагнул к двери. — Волосы перекрась, собери в дорогу. Наговоритесь за сегодня, а утром до света пойдём.

Назавтра они вышли до рассвета. Эрна открыла им прямой путь через лес, который закрывался за ними так, что никто не мог бы найти, где они пройдут. Виль не любил этого колдовства, но на этот раз согласился. Когда домик ведьмы остался позади, он коротко засмеялся.

— Курица твоя мамаша, — заявил он. — Живёт, голову под крыло спрятала… небось, даже не спрашивала своего барона, что в мире творится. Шагай быстрей, неровен час догадается.

— О чём ты, дядюшка Виль?

— Так в Хларии война идёт, — пояснил убийца. — Шагай быстрей. Пора тебе уже учиться.

Глава вторая Рыжая ведьма

В Хларию они пошли не напрямую, Виль почему-то пожелал завернуть в Корбиниан, земли, которые после войны пятилетней давности принадлежали лично её высочеству герцогине Норе, жене Дюка Клоса. Они прошагали весь день и полночи, благо, по летнему времени света хватало, убийца безжалостно подгонял уставшую девочку и успокоился только тогда, когда они добрались до самой границы между Фирмином, владениями того барона, чьей любовницей была Магда, и покуда ещё заброшенными землями Корбиниана.

— Неохота с твоей мамашей связываться, — пояснил Виль, когда они остановились на привал, отойдя с дороги вглубь леса. — Кто Маглейн знает… вот поколдует нам на дорожку, потом к лесу воззовёт — и фюить! Сами не заметим, как обратно вернёмся. Мамаша у тебя хитрая, да всё без толку. А что устала, так привыкай. Не отдыхать идём.

Эрна ничего не ответила: не могла от усталости. Она хотела рухнуть на землю, но под строгим взглядом наставника нашла в себе какие-то силы, чтобы собрать хворост и развести огонь. Сам Виль ничего не делал, но и не садился отдыхать, а стоял, чутко вслушиваясь в наполненную звуками тишину ночи.

— За водой сходи, — приказал он, отыскав в куче хвороста две удобные рогульки.

— Куда? — устало вздохнула Эрна.

— Ты у нас ведьма, — отмахнулся убийца. — Поколдуй, глядишь к ручью и выйдешь.

Девочка чуть не взвыла. Права была мама, когда говорила, что дядюшка Виль человек жестокий, коварный и…

— Потом себя будешь жалеть, — сказал Виль. — Сперва делом займись.

Эрна бросила придирчивый взгляд по сторонам. Мама говорила, что в одиночестве лучше колдуется, но далеко от костра отходить не хотелось. Девочка отступила в тень и опустилась на колени. Достала кинжал и осторожно кольнула запястье. Было больно. От колдовства всегда больно, мама говорила, даром оно не даётся. А тут чужой лес, чужая земля… Что-то важное было с этим связано, что-то такое, что надо было помнить, учитывать… но…

— Прими нас, лес, — тихо произнесла девочка. Слова были не так важны, как намерения. — Открой нам дорогу. Дай пройти через тебя. Покажи, где можно взять воду. Прими нас и возьми мою плату.

Кровь, невидимая в темноте, соскользнула с ножа на землю. Эрна руками на ощупь закопала это место и поднялась на ноги. Её шатало. От усталости — или потому, что удалось колдовство? В голове звенела неприятная пустота. Эрна повернулась и пошла на зов, который чувствовала где-то глубоко внутри себя.

— Котелок не забудь, бестолочь! — прокричал ей вслед Виль. Что-то ударило девочку по ноге и зазвенело. Эрна наклонилась и нашарила на земле котелок. Ну конечно. Она должна принести воды.

Когда она вернулась — залив себе ноги водой и принеся котелок наполненным лишь наполовину, — Виль уже разложил у костра два шмата хлеба и два куска колбасы — их сегодняшний ужин. Отобрав у девочки котелок, он повесил его над огнём и принялся засыпать туда прихваченной с собой крупы. Эрна и раньше замечала, что её наставник был человек запасливый и предусмотрительный. Ей хотелось спать, болело всё тело, но Виль только покосился на неё и девочка послушно принялась жевать колбасу и хлеб.

— Тебя только за смертью посылать, — проворчал Виль. — Куда это годится? Воду расплескала. Под ноги-то смотреть мамаша не научила?

— Так темно было! — вяло возмутилась девочка.

— Темно… ноги как попало ставила, так и темно. Мамаша твоя, помнится, по лесу шла, под ней ветка не хрустнет. А ты? Топала как кобылица.

— Мама по своему лесу ходила, — надулась девочка.

— А когда я вас на восток с собой брал, по своему разве? Никогда не приглядывалась? Вот уж не думал, что тебя такому простому делу учить надо. Тьфу! А ещё ведьма!

Смачно плюнув в костёр, он отдал весь свой интерес каше и на девочку уже внимания не обращал. Эрна хотела заспорить, но не было сил, да и… тревожное предчувствие сжало сердце. Она прислушалась. Не смолкали ночные звуки, не хрустели ветки, не шелестели раздвигаемые кусты… только приближалось что-то… чья-то недобрая и очень разгневанная воля…

— Дядюшка Виль… — дрожащим голосом протянула девочка. — А здесь есть своя ведьма?..

— Есть, конечно, — отозвался Виль. — Как не быть?

Девочка сглотнула. Она, наконец, вспомнила. Ведьмы не колдуют на чужой земле без разрешения. А тут, похоже, жила очень могущественная и старая ведьма… ну, самой Эрны точно старше.

— А ты её знаешь? — спросила Эрна.

— Я всех знаю, — ответил убийца.

— А… она тебя?

— И меня все знают.

Он повернулся и при свете костра посмотрел на девочку.

— Не трясись, Эрлейн. Или в мамашу пошла? Та тоже всего боялась. Много ей это помогло?

— Дяяядюшка Виль, — заныла Эрна. Словно сжимался вокруг чёрный круг, словно захлопывалась ловушка, словно…

— Да уймись ты! — сердито отозвался убийца. — Не мешай. Или заняться нечем? Так я тебя займу.

Девочка промолчала. Её трясло. Мама говорила когда-то, что ведьмы любят друг друга не больше, чем вампиры, и так же «охотно» пускают чужих на свою территорию. Что она наделала?!

Внезапно чёрный круг распался. На костёр легла тень и голос из темноты — довольно приятный женский голос — произнёс:

— Так-так-так… кого я вижу… неужели сам Медный Паук пожаловал?

— Жду Освобождения, сестра, — отозвался убийца. Женщина не ответила. — Садись, в ногах правды нет.

Тень скакнула к ним, и к костру вышла женщина. Обычная женщина, не высокая и не низкая, с копной распущенных рыжих волос и туго набитой торбой на плече. Садиться она не стала.

— А это кто? — спросила она, бросив цепкий взгляд на девочку.

— Ну-ну, Денна, — укоризненно произнёс Виль. — Уж ты-то знаешь, кто она такая.

— Как не знать, — усмехнулась Денна. — Все знают, что ты отобрал у ведьмы ребёнка, которого она родила для тебя.

— Слыхала, Эрлейн? — усмехнулся убийца. — Изволь соответствовать. А то всё «дядюшка» да «я не буду».

— Зачем ты пришёл? — спросила Денна напряжённым голосом. — Я отказалась от Освобождения давным-давно. Ты больше не брат мне.

— Никогда не поздно передумать, сестра, — спокойно отозвался убийца. — Я давно искал тебя, но ты сильна. Хорошо прячешься.

— Так, значит, это милое дитя — приманка? — засмеялась рыжая ведьма. — Ты ей не сказал? И мать её не сказала… девочка, посмотри на меня.

Эрна и не хотела, но послушно подняла голову и уставилась в тёмные глаза женщины. Глаза как глаза. Только выражение их было немного странное.

— Твоя мать хотела отдать тебя мне в обучение, — странно улыбнулась Денна, — но я сказала, что приму тебя только когда ты вырастешь… время ещё не пришло… но раз ты здесь… оставайся, дитя.

Эрна затрясла головой.

— Я не хочу!

— Зря, девочка, — покачала головой рыжая ведьма. Она простёрла руку над костром… показалось Эрне или нет, будто что-то сыпется из широкого рукава прямо в пламя?

— Нехорошими делами занимаешься, — сказал Виль. — Я давно хотел с тобой побеседовать.

— О чём, Медный Паук? — спокойно спросила рыжая ведьма.

— Об Освобождении, — усмехнулся убийца. — Брось, Денна, не дело обманывать слепых фокусами.

— Ты думаешь, что древние боги — обман? — засмеялась Денна. — Так смотри же!

Виль и не подумал повернуть голову, а вот Эрна послушно уставилась туда, куда показывала рыжая ведьма. Между деревьев стоял… стоял… стоял…

Это был, наверное, древний бог. Мама никогда не рассказывала про таких! На востоке, в болотах, где Эрна недолго гостила, верили во всякое, но о таком и они не рассказывали.

Был это, без сомнения, мужчина, совершенно обнажённый, от талии и до земли он имел козлиное тело, а выше — человеческое. Голову его венчали рога. Эрна попыталась зажмуриться, но не могла отвести взгляда. Урод сделал шаг в их сторону. Девочке захотелось визжать, но она не могла издать ни звука.

— Думаешь, я не видел, как ты гадость какую-то в наш костёр высыпала? — засмеялся Виль. От его голоса, в котором не было слышно ни капли страха, Эрне стало полегче. Ведьма околдовала их. Настоящий ли тот… козёл или только морок, пока Эрна его видит, она будет в опасности. Надо было разрушить чары. Надо… надо…

Но она же ничего такого не умеет! Мама никогда не учила её этому! Почему?!

Козлоногий урод сделал ещё один шаг. Он шагал, казалось, с трудом и не сразу обретал равновесие. Но он двигался, двигался! Он шёл прямо к Эрне!

Девочка сглотнула. Мама говорила, силу ведьме даёт неисполнимое желание. Но у Эрны нет никаких желаний! У неё всегда всё было, чего бы она ни хотела!

А вот дядюшка Лонгин говорил, что силу магу дарят всякие плохие чувства. Обида там, злость… страх. И чем они сильнее, тем сильнее и маг. Страха у Эрны хватало, хватало и злости… но что она может?! Дядюшка Лонгиг учил её только несложным фокусам! И чёрная магия не помогает против ведовства! Лонгин мог бы перекрыть дыхание своему врагу или заморозить кровь в его жилах, но Эрну он учил по капле, отмеривая не больше знаний, чем девочка могла усвоить. А тут…

Только белая магия спасает от колдовства! Так Виринея разбила мамины чары и тем убила превращённого Магдой в оборотня рыцаря. Только белая магия, но…

Козлоногий сделал ещё один шаг и Эрна решилась. Из-под её ногтей полилась тьма — эти чары всегда давались девочке просто с перепугу, — а потом Эрна решительно произнесла:

— Еретрев адиднак ни аргин!

Это было самое сильное из известных ей заклинаний и надо было ещё сосредоточиться, чтобы изменить проходящие через её тело потоки чар…

Тьма сменилась на бьющий лучами обжигающий свет. Эрна еле успела направить лучи на козлоногого бога… тот сначала вспыхнул, потом поблек, потом…

— Хорош, Эрлейн! — раздался голос дядюшки Виля. — Опять обожжёшься, я тебя к матери не поведу.

Свет погас сам собой, Эрна бессильно уронила руки на колени. На этот раз прошло легче, чем в тот раз. Легче, чем на тренировках, на которых настоял дядюшка Лонгин. Девочка слышала странный звук и повернулась…

На земле между ней и дядюшкой Вилем лежала умирающая старуха. В груди у ней торчал нож и кровь толчками выходила изо рта. У старухи были седые волосы, глаза закрыты. Если бы не одежда, Эрна никогда бы её не узнала.

— Но… — попыталась сказать она, но осеклась. Дядюшка Виль воспользовался тем, что ведьма занята борьбой с магией девочки и…

— Ты знала, к кому идёшь в обучение, — коротко бросил Виль и склонился над старухой. Лицо его изменилось, стало серьёзным и… сострадающим. Убийца тихо заговорил на церковном языке, обращаясь не к убитой им женщине, а к её душе. Речь его была похожа на проповедь или молитву. Он призывал душу освободиться от пут и вернуться в предвечную пустоту, из которой её когда-то украл Создатель, чтобы заточить в бренном мире. Он призывал Освободителя провести эту душу и быть к ней милостивым.

Заканчивая свою молитву, он выдернул нож. Из раны хлынула кровь. Женщина дёрнулась в последний раз и затихла. Эрна сглотнула. Её тошнило.

— Зачем?! — вырвалось у неё.

— Ты знала, к кому идёшь в обучение, — повторил дядюшка Виль. — Если урок не по нраву — можешь убираться.

Эрна промолчала.

— А когда ты вампиршу заживо жгла своим светом, ты о чём думала? — спросил Виль, вытирая нож о край одежды своей жертвы.

— Я думала, она быстро умрёт, — тихо призналась девочка. — А потом побоялась отпустить.

— Я так думал. Ну-ка, посмотри на меня. Руки покажи.

Он осмотрел лицо и руки девочки, но на этот раз чуждая ведьмам белая магия не оставила на ней следов.

— Кашу придётся выбросить, — с сожалением произнёс Виль. — Мало ли что она туда сыпанула.

— А что это было?

— Морок, — пожал плечами убийца. — Денна может… могла показывать людям своего истукана живым. Она отравляла их какой-то травой, а чары довершали дело. Твоя мамаша мне кое-что рассказывала… Нечего у нас язычникам делать. Своих святош хватает.

— А мама правда обещала меня ей отдать? — осторожно спросила девочка.

— Твоя мамаша, Эрлейн, искала тебе наставницу. Сунулась сюда, да обожглась. Денна хотела, чтобы Маглейн привела это чучело в ваш лес. Твоя мамаша отказалась.

— И всё?! Та на неё не напала?!

— Напала, — засмеялся Виль. — Дурочка ты, Эрлейн. Чтобы справиться с мороком, нужна только воля. А ты сразу — заклинание! Думать надо.

Эрна сглотнула.

— А почему ты её сразу не убил?

— Хотел посмотреть, как ты справишься. Так себе справилась, конечно. Но хотя бы старалась.

— Сам бы попробовал! — обиделась девочка.

Вместо ответа Виль щёлкнул её по носу и поднялся на ноги.

— Пошли отсюда. Нечего рядом с трупом ночевать.

— Мы… — осторожно спросила девочка, — мы её не похороним?

— Ай-ай-ай, какая неприятность, лопату с собой не взял, — отозвался убийца. — Что ж ты не подумала, а, Эрлейн? В другой раз ты лопату и потащишь. Пусть лежит. В лесу зверюшки, знаешь, тоже кушать хотят.

Девочка хотела возразить, что она устала, её не держат ноги и она хочет спать, но дядюшка коротко на неё взглянул и она послушно закинула сумку на плечо и поплелась за своим наставником. В горле закипали слёзы.

Глава третья Роскошь

На рассвете они добрались до человеческого жилья. Виль тащил Эрну на себе — полумёртвую от усталости, хнычущую и даже не пытающуюся сохранить хоть каплю достоинства. Опустил на чей-то порог, будто она была кулем с его пожитками, и три раза тихо стукнул в окно. Шепнул что-то и отошёл. Дверь открылась.

— Отдыхай, — велел он девочке, — приходи в себя. Я вернусь, когда ты сможешь идти.

Эрне было страшно оставаться без него, страшно было и рядом с ним, и она тихонько заплакала. Из дома, в который Виль постучался, вышла женщина (Эрна не разглядела её в предутреннем сумраке), помогла девочке встать и завела в дом. Там она положила девочку в дальний тёмный угол, отгороженный занавеской, как бывает у знахарок. Эрна хотела спать, но не могла от боли, и женщина размяла все сведённые мускулы, напоила девочку молоком с мёдом и травами. Душная темнота угла затягивала. В доме привычно пахло зельями и снадобьями… Эрна сладко зевнула и сама не заметила как заснула.

В доме знахарки она отдыхала весь день и всю ночь и весь следующий день. Что-то удерживало девочку от расспросов, а сама женщина едва с ней заговаривала. Следующая ночь была в разгаре, когда раздался тихий стук в окно. Знахарка заторопилась, растормошила Эрну, дала ей с собой хлеба и тех трав, которые добавляла в молоко, и вытолкнула наружу. Сама она выходить во двор не стала. Едва Эрна перешагнула порог, как Виль повернулся к ней спиной и зашагал. Девочка едва за ним поспевала.

— Кто это был? — спросила она, догнав наставника.

— Женщина, — отозвался убийца.

— Но кто она?

— Поди её спроси.

— Ну, дяядюшка!

— Не болтай. Надо будет — сам расскажу.

— А почему она мне помогала?

— Она всем помогает. Эрлейн, я думал, ты с семи годочков-то выросла. Язык что помело. Чего не знаешь, того не расскажешь другим. Поняла?

— Поняла, — насупилась Эрна и они шли до самого рассвета, а после Виль остановился на обочине и вынул из сумки дорогую накидку из тех, что носят горожанки.

— Примерь-ка, — кинул он накидку девочке. Эрна взвизгнула от восторга. Даже тётушка Вейма не приносила ей таких красивых вещей. Накидка была расшита шёлковыми нитями и те переливались в свете зарождающегося дня.

— Одно слово — девка, — усмехнулся Виль. — Садись. Не ходить же тебе с косой, будто ты вчера из деревни вышла.

К удивлению девочки Виль достал из-за пазухи гребень, извлёк откуда-то ленты — украшенные жемчугом, помилуй Освободитель! — а после быстро и ловко переплёл ей волосы. Он когда-то плёл ей косы — тогда Эрне ещё не исполнилось семь лет, давным-давно, — но сейчас девочка сидела ни жива, ни мертва, поражаясь и умению своего наставника, и неожиданной щедрости его подарка.

— Платье потом переоденешь, — сказал он, закончив, — а пока накидку не распахивай.

— Дядюшка Виль, а зачем? — осмелилась спросить Эрна.

— А затем, что мы теперь поедем в карете, как знатные господа. Пока ты отлёживалась, я всё устроил.

Эрна чуть было не завизжала снова. Вот это да! В карете! Настоящей! Как в сказке!

— Дурочка ты, Эрлейн, — засмеялся Виль. — Слушай внимательно. Тебя зовут Нинета. Ты дочка хларского рыцаря лю Дидье, мать твою ты не помнишь, тебя вырастила кормилица из Лабаниáна, которая потом переехала дальше на восток, вглубь Тафелона, поэтому хларского ты почти не знаешь. Я слуга твоего отца, который вспомнил о тебе и послал эту карету. Запомнила? Зови меня дядюшка Ги.

— Я вообще не знаю хларского, — возразила девочка.

— Дорогой я буду тебя учить.

— Зачем так сложно? — надулась Эрна. — Почему мы не можем идти сами собой? Что это за рыцарь такой — лю Дидье?

— Затем, что эту карету послал нам рыцарь лю Дидье, — спокойно объяснил Виль.

— А он знает обо мне? С чего бы ему признавать меня?

— Что ему надо, то знает, — заверил убийца. — Этот лю Дидье тот ещё потаскун, бастардом больше, бастардом меньше…

— За бастардами не посылают кареты, — не перестала спорить девочка.

— Уговорила, — отозвался Виль. — Так и быть, я поеду в карете, а ты побежишь следом. Встретимся в Хларии. Так лучше?

— Нет!

— Тогда не спорь.

Карета была самая настоящая, запряжённая четвёркой лошадей, с кучером и — мамочки! — двумя слугами на запятках. Виль открыл перед девочкой дверцу и подсадил внутрь. Сидения были мягкие, обитые кожей. Эрна чувствовала себя настоящей королевой. Виль уселся рядом и крикнул кучеру, что можно ехать.

— Ух ты! — шёпотом сказала Эрна. Начало их пути, сбитые ноги, усталость, страшное убийство — всё казалось уродливым сном. А Виль вытряхнул из мешка башмачки с позолоченными пряжками и острыми носами и велел девочке переобуться. Её старую пыльную обувь он просто выбросил из окна — Эрна и ахнуть не успела.

— Это всё мне? — ещё тише спросила девочка.

— Одно слово — девка, — снова засмеялся убийца. — Тебе, тебе. Не смотри так. Если бы я хотел, я бы тебе дорогу золотом мог вымостить, этого добра у меня довольно. Учись, Эрлейн. Сегодня ты принцесса, завтра — нищенка. Успеешь побывать и той, и другой. Вот вернёмся, мамаше твоей скажу, пусть она Увару словечко шепнёт. Я уж говорил ему, чтобы он соврал Дюку, будто у него две дочери, а не одна.

— Зачем? — с замиранием спросила Эрна.

— Затем, чтобы он тебя ко двору Норы представил. Незаконная дочь ведьмы — не слишком хорошо звучит.

— Мама дочь рыцаря и мой… ну, он — он был рыцарем, — обиделась Эрна. — А дядюшка Увар…

— А дядюшка Увар — оберст личного отряда его дюкского высочества, — подхватил Виль. — И его брак с твоей тётушкой никто не подвергнет сомнению. А тебя твой папаша даже признать не удосужился.

— Неправда!

— Пореви у меня тут — побежишь пешком за каретой, — посулил Виль. — Правда, правда. Что он тебе тайком говорил — ни один суд не признает. Да и наследства у него никакого нет. Эрлейн, окстись, тебе только при дворе наследить не хватает. Зачем всем знать, что девка с твоей мордашкой — это ты и есть? Учись быть разными людьми. Поняла?

— Поняла, — послушно отозвалась девочка. Спорить с дядюшкой Вилем было себе дороже.

— Вот и умница. Лоска наберёшься при дворе-то. А то деревенщина ты у меня, смотреть тошно. Ни сесть, ни встать, ни ходить не умеешь. Но это ещё нескоро. Пока с тем, что есть, придётся работать.

Он смерил девочку оценивающим взглядом.

— Платье тебе погожу показывать, а то ты совсем умишка лишишься. А я говорил твоей мамаше — дай мне её воспитывать. Куда там, крик, слёзы! Вот теперь я расхлёбывай.

— А мне и неинтересно, — задрала нос девочка. Она понимала, что ведёт себя как маленькая, но сдержаться было выше её сил. Если такая накидка, какое же тогда платье?! Тётушка Вейма, бывало, в бархате приходила. Вот бы бархатное! А, может, оно тоже с вышивкой…

— Эк тебя мир-то зацепил, — вздохнул дядюшка. — Смотри у меня. Надо будет, весь этот мусор в грязь швырнёшь, понятно?

Эрна отвернулась. Ну да, мир — это зло, драгоценности — мусор, а спать на шёлковых простынях — гордыня и разврат. Хорошо дядюшке говорить, он, небось, на всяких успел поспать, вон как со слугами-то держался, еле кивнул им, будто благородный! А она всю жизнь в деревне, такую красоту-то в жизни не видела! Вот что плохого будет, если она поносит богатую одежду? Она тоже дочь рыцаря!

Подумав об этом, девочка слегка смутилась. У её отца, как она смутно знала, не было денег ни на бархат, ни на карету со слугами. Он не всякий раз верхом-то ездил. И у деда её, маминого отца, тоже. Дед, мама рассказывала, сам землю пахал, до того он был бедный.

— А откуда у рыцаря лю Дидье столько денег? — спросила она.

— Наконец-то умишком своим начала шевелить, — одобрил Виль. — Откуда надо, Нинета, откуда надо. Девицам такие сведения не сообщают. Особенно незаконнорожденным.

Карета ехала день и ночь, почти без остановок. Лошади не успевали устать, как их на дороге ждали сменные. Сменялись и слуги. На этих остановках Эрна едва успевала размять ноги и наскоро перекусить. К утру они добрались до Вибка — маленького городка, который за пять лет разросся из-за близости к новому замку его высочества Дюка. Там карета, погрохотав по каменной мостовой, остановилась у дверей — мамочки! — настоящей гостиницы. Румяный слуга отворил им двери. Вилю пришлось подтолкнуть девочку, чтобы она вошла внутрь. Эрна неожиданно оробела. В дороге причёска её растрепалась, накидка помялась, но всё ещё казалась девочке пределом роскоши.

А ведь ещё будет платье…

Их проводили наверх, в комнату, обставленную весьма бедно, но для выросшей в деревне девочки — по-королевски. Настоящая кровать с грудой подушек, мягкой периной и — ой! — пышным пуховым одеялом. На стенах шпалеры, как в баронском замке, посередине комнаты стол, возле него лавки с голубыми подушками. На столе стоял бронзовый канделябр с новенькими свечами, а в окна были вставлены настоящие стёкла. Девочка заморгала, застыв на пороге.

— Заходи-заходи, — подтолкнул её в спину наставник.

— Это всё мне? — снова спросила девочка.

— Вот что значит — в деревне выросла, — засмеялся Виль. — Дикая ты девчонка, Эрлейн. Тебе, тебе. Не стесняйся. Сейчас поешь, отдохнёшь, я тебя в баню[38] свожу. И на-ко, держи.

— Зачем это? — удивилась девочка, вертя в руках сделанную из коры коробочку с плотно пригнанной крышкой. Открыла. Внутри была мазь, сильно пахнущая ромашками и чуть-чуть — овечьим жиром.

— Зачем-зачем, — заворчал дядюшка. — Руки мазать будешь.

— Зачем? — повторила Эрна.

— А ты посмотри на них, — вкрадчиво посоветовал Виль. Эрна послушалась. Руки как руки. — Исцарапаные, обветренные, ногти обломаны, мозоли ещё… кто тебя за знатную-то девушку примет, а, Эрлейн? Руки — это ж первое, что человека выдаёт. Лицо ты ещё всякое состроить можешь, а вот руки так легко не меняются. Так что ты мажь, глядишь, к Хларии и поможет.

— Вот и брал бы с собой знатную, — под нос себе проворчала Эрна. Но Виль услышал и больно ухватил её за ухо.

— Поговори у меня, — пригрозил он. — Всё споришь и споришь, хуже мамаши своей. Та хоть знала, когда замолчать стоит.

В комнату постучали, Виль отпустил ухо девочки и с ворчанием откликнулся.

Это оказался слуга — слуги! — которые принесли им поесть. Жареного цыплёнка, посыпанного травами, яблоки в меду, хлеба из муки тончайшего помола, такого Эрна никогда в жизни не пробовала, и сладкого вина. Девочка даже не сразу решилась сесть за стол и не поняла, почему один из слуг застыл перед ней с чашей, полной воды. В чаше зачем-то плавали лепестки.

— Руки не желаете ополоснуть? — с издёвкой спросил Виль. Девочка опомнилась и опустила пальцы в воду. Слуги поклонились и вышли. — Ешь, бестолочь.

— А что, дядюшка Виль, — шёпотом спросила девочка, — господа каждый день так едят?

— Кто побогаче, тот ест, — пожал плечами убийца. — А кто-то домашней птицей брезгует, этим только дичь подавай. Да не с нашими травами, а с заморскими специями. Привыкай, Эрлейн. И дядюшкой Вилем меня больше не зови.

— Тогда и ты зови меня Нинетой, — уколола его девочка.

— Помнит ведь, — засмеялся Виль. — Правильно. А теперь ешь. После полудня в банях мужчины моются. И кой-чего делают, про что тебе знать ещё не положено.

В бане чудеса продолжились. Виль передал девочку с рук на руки дюжей банщице, которая не только помогла девочке помыться, но и размяла ей мускулы, надавала советов о том, как ухаживать в дороге за своим телом и за перекрашенными волосами, не слушая протестов Эрны, вычистила ей ногти на руках и — стыдоба какая! — на ногах тоже. Переплела ей заново волосы и принесла оставленную, видимо, дядюшкой Вилем тонкую сорочку — такой даже у мамы не было! Эрна даже дышать забыла, а банщица помогла ей надеть новое чудо — господское платье, красное как кровь, как вино с заколдованного виноградника из их деревни, бархатное, оно туго обхватывало грудь и по недавней моде подпоясывалось только чуть-чуть выше талии. Свободные рукава сверху не сшивались, а застёгивались на отстоящие друг от друга на ладонь жемчужные пуговки. На вышитом поясе звенели бубенчики и к нему подвешивалось украшенное перламутром зеркальце и два украшенных кошелька. Эрна обулась в свои новые башмачки и почувствовала себя не то что королевой, а правительницей всего мира. Поблагодарив банщицу, она вышла на улицу и тут же споткнулась, едва шагнув за порог. Новое платье путалось в ногах, а ещё в нём было жарко и неудобно дышать. Дядюшка Виль ждал у самых дверей и успел подхватить девочку под локоть.

— Ну как, нравится быть богатой? — усмехнулся он. — Ты юбку-то подбери. Всему тебя добрый дядя учить должен.

— Я в таких платьях ещё не ходила.

— Думаешь, я ходил? — засмеялся Виль. Он кинул монетку банщице — сверкнуло золото. Эрна застыла с открытым ртом. — Будешь спорить — завезу в лес и оставлю. Выбирайся как хочешь в своём дорогом платье. Подбери юбку, кому говорю? И шагай. Вот так. Учись, пока можно. В Хларии будешь как птица по воде плыть.

Они переночевали в гостинице и на рассвете уехали из Вибка. Вечером карета прибыла в Сетор, где они снова остановились в гостинице. По пути Виль объяснил девочке, что ещё недавно кареты по Тафелону не ездили: было мало хороших дорог, да и денег ни у кого не было, бароны были бедные, всё добро заложено-перезаложено в Братство Помощи, которое ссужало всех деньгами под страшные проценты. Все предпочитали ездить верхом, а то и вовсе ходить пешком. Долго, зато дёшево. Но после войны пятилетней давности, когда к власти пришёл Дюк, он начал строить замок между Сетором и Вибком, сделал Сетор своей столицей и ему понадобились дороги. Братство Помощи проложило путь с запада на восток, за Серую пустошь, дальше, за земли оборотней, и другой, с юга на север, от Сюдоса в Нагбарию. По этим дорогам перевозили пушнину, янтарь с востока, шелка и пряности с юга. Всё это добро потихоньку обогащало и Тафелон.

В дороге же Виль начал учить девочку хларскому языку. В нём попадались как знакомые словечки, так и совершенно непривычные, к тому же в Хларии совсем не так, как в Тафелоне, строили фразы. Деваться было некуда: Виль отказывался говорить с Эрной понятными словами, только на хларском. Хочешь-не хочешь, приходилось осваивать.

Так они ехали и ехали себе, миновали два монастыря и старый замок, потом дорога стала похуже, поуже, вокруг закончились поля и зашумел лес, а потом вдали прозвучал залихватский свист. И — сразу же ещё один, уже ближе. Третий — подальше. Эрна опасливо выглянула из кареты. Лес, смеркается и никого вокруг.

Четвёртый свист раздался совсем рядом, а пятый издал сам дядюшка Виль, прервав свой рассказ о том, почему в Хларии так чудно произносят слова — в нос. Карета остановилась. Заржали лошади.

— Сиди тут, — приказал Виль и выпрыгнул из кареты. — Не высовывайся.

— Медный Паук, старый разбойник! — раздался грубый голос снаружи. — Эк ты вырядился-то!

На дядюшке Виле был просторный чёрный наряд из добротного сукна, так одевались богатые, но скупые горожане… особенно те, которые давно миновали юношескую пору.

— На всех хватит, — засмеялся в ответ Виль. Он заглянул в карету, сделал девочке страшные глаза, чтобы сидела и не смела пикнуть, и достал из-под сидения мешок. Эрна очень осторожно выглянула из кареты. Вокруг них столпились… разбойники?... Грубые мужики в плохой одежде с заплатами. У каждого из них была дубинка или топорик. Виль распустил горловину мешка и принялся раздавать этим людям рубашки из хорошего полотна, пояса и причудливые шапочки. — Вы там рот не открывайте, пока я не скажу, глядишь, никто вас и не узнает.

— Тряпьё — это хорошо, Паук, — сказал один из них. — Но много ли им навоюешь?

— Нетерпеливый ты, Лысый Горст, — отозвался Виль. Махнул рукой слугам и те, отодвинув Эрну, вытащили ящик с мечами.

— А кони?

— Коней не припас, уж прости, — развёл руками Виль. — Где тут у вас привал?

— А кто там у тебя в карете сидит? — заинтересовался Лысый Горст.

— Кто надо, тот и сидит, — отмахнулся Виль. — Вы, главное, запомните. Вас послал рыцарь лю Дидье за своей дочерью.

— Красивая дочка-то?

— Дочка маленькая, — строго сказал Виль. — Вы б себя в порядок приводили. Ни один хмырь не поверит, что с такой рожей можно знатную барышню сопровождать.

Перекинувшись с разбойниками ещё парой фраз, Виль вернулся к Эрне. Едва он влез в карету, девочка вцепилась в него обеими руками.

— Кто эти люди, дядюшка… дядюшка Ги?

— Добрые люди, — отмахнулся убийца.

— Что им нужно, дядюшка?

— Сама не понимаешь? Границу миновать им нужно. Хлария от нас за Лейдом, все переправы охраняются. Все на войне, все воюют, а эти здесь застряли.

— А при чём тут рыцарь лю Дидье?

— А рыцарь лю Дидье — родич и королю Ютании, и наследнику Хларии. Ничего от них не наследует, но всем нужен. Титулов нет, но богатый. У него законных сыновей обе стороны в заложники взяли, теперь и верят, что он в войну не вмешается. Вот и придумал, будто раскаялся в грехах и послал за дочкой. Законные-то до сегодняшнего дня не дожили, хворые были.

— А зачем ему дочка? — не поняла девочка.

— Наследовать ты ему не сможешь, — ответил Виль. — Даже если бы сыновей не было: в Хларии женщины не наследуют. Но он может обменять тебя на одного из своих сыновей… или отправить нас в какой-нибудь город, подальше от опасности.

— Обменять?! — ужаснулась девочка. — Чтобы я была заложницей?! Чтобы меня убили, если он против них выступит?!

— Ишь как запела! — засмеялся Виль. — А ты думала, он по доброте тебе всё это шмотьё пожаловал?

Эрна не ответила.

— Да не трусь ты, вот вся в мамашу, право слово, — рассердился убийца. — Будто я тебя куда-то одну отпущу.

Он сильно хлопнул девочку по плечу.

— Выдюжишь — доверю дело и посерьёзней.

Глава четвёртая Колдовство и магия

До переправы через Лейд они добрались не так быстро: лошади больше не бежали, а шагали, чтобы от них не отстали пешие разбойники. На привале Виль запрещал Эрне даже нос высовывать из кареты, пока их спутники не отходили подальше. Сам её одну не оставлял и, чтобы время не пропадало, продолжал вбивать девочке в голову хларский язык. Переправой служил старый мост, сложенный ещё в незапамятные времена людьми, знавшими побольше нынешних строителей. Со стороны Тафелона их пропустили охотно, спросив не больше, чем плату за переход. Рады, небось, были, что ещё один отряд наёмников-разбойников уходит воевать. А вот в Хларии им были не рады. Когда карету остановили, перегородив дорогу копьями прицелившись в путников из самострелов, Виль выглянул из кареты и что-то сказал на Хларском про рыцаря лю Дидье и его любимую дочь. Потом велел выглянуть Эрне. Один из кнехтов, охранявших переправу, вдруг что-то сказал на смеси хларского, тафелонского и нагбарского языков. Эрна уловила «рожа», «Нагбария» и «видел».

— Говорит, видел меня ниже по течению Лейда, когда я с обозом пушнины шёл из Нагбарии, — раздосадованно шепнул Виль. — Со мной тогда был отряд не меньше, чем сейчас, и он уже тогда что-то заподозрил, паскуда.

Он громко ответил что-то на хларском. «Господин», «ошибка», «никогда», «был».

— Но тебя же мама заколдовала! — в панике прошептала девочка. — Почему он тебя узнал?!

— Откуда я знаю? — так же шёпотом огрызнулся убийца. — Святоша или оборотень или твердолобый попался. Ты не о том думаешь.

Хларский кнехт стал кричать, чтобы Виль вышел и дал себя рассмотреть поближе. Мысли Эрны заметались. Мама заколдовала дядюшку Виля! Никто не должен был его замечать и запоминать! Что же она может, если мама не справилась?! Глаза… надо отвести этому типу глаза… но как?! Пока она будет шептать, жечь волшебные травы… кто бы ей позволил это сделать… она здесь не дома, не может просто взять силу от леса… ведьме нужно прикоснуться к жертве для наведения порчи… глаза… глаза… это было в маминой книге, таким штукам учили в Бурой башне… Эрна быстро сунула руку в один из висевших у неё на поясе кошелей. Туда она переложила собранные мамой снадобья. Удача ведьмы была на её стороне — девочка быстро вытащила маленькую чёрную ягодку.

— Разгрызи, — протянула она её Вилю, — выходи так, чтобы он не мог увидеть твоё лицо, а, когда он будет рядом, чихни.

— Чихни? — поднял брови Виль, неторопливо открывая дверцу кареты.

— Да, чтобы на него хоть что-то попало. Всё равно куда. Сможешь?!

Виль, не ответив, сунул ягодку в рот и вышел из кареты. Вскоре до Эрны донёсся смачный чих, а потом — звук оплеухи. Хларский кнехт что-то зло кричал, потом Виль говорил, медленно и успокаивающе, потом кнехт снова кричал, Виль отвечал… послышался звон монет и вскоре карета тронулась с места. Эрна встревоженно выглянула. Виль шёл рядом с кучером, позади кареты — приведённые им разбойники. Тот сердитый кнехт тёр глаза. Снадобье, которым Виль на него чихнул, вызывало слёзы и сильную резь, так что бедолага просто не сумел вглядеться Вилю в лицо. Действовало оно не сразу и жертва обычно сперва не понимала, почему не может сосредоточиться и что именно мешает ей видеть. Эрна спохватилась.

— Дядюшка… дядюшка Ги! — окликнула она на хларском. Виль подошёл к карете. Судя по выражению его лица, во рту у него сейчас было кисло.

— Чего тебе? — спросил он, морщась. — По твоей милости я получил по роже от господина стражника.

— Рот прополощи, — посоветовала девочка. — Иначе потом плохо будет.

Виль выругался, приложился к фляге и выплюнул вино на дорогу.

— В мамашу пошла, — проворчал он. — Та тоже только через задницу колдует.

— Я отвела ему глаза! — шёпотом возмутилась Эрна.

— Ему глаза отвели пара монет, которые я сунул начальнику, — возразил убийца.

— Тогда зачем ты?..

— Затем, что тебе пора учиться думать, — отрезал Виль. — Впредь умнее будешь.

Потом смягчился.

— Ничего, не всё сразу. Хотя бы старалась — уже молодец.

Он на ходу открыл дверцу и запрыгнул в карету.

— А с кем Хлария воюет, с Ютанией? — спросила девочка.

— Вот видишь, сама всё поняла, — отозвался Виль.

— А из-за чего? — не отставала она.

— А ты подумай, — посоветовал убийца, всё ещё морщась.

— Откуда я знаю? — растерялась Эрна.

— Как отравленные ягоды подсовывать — так ты всё знаешь, — уколол её Виль, — а как умишком поработать — так добрый дядя должен объяснять.

— Но ты же сам взял ягоду! — обиделась девочка.

Виль вздохнул.

— Эрлейн, ты — ведьма. Ты должна знать, что делаешь. За нас двоих. Я тебя страховать не буду. Не уверена — не колдуй. Уверена — колдуй. Всё просто. Ошибёшься — оба сгинем, угадаешь — спасёмся.

— А маме ты запрещал колдовать без спросу, — напомнила Эрна.

— Мамаша твоя наколдовала бед, пока со мной спорила, — отмахнулся Виль. — А тебе бы поумнее быть, чем она. Её я с детства не натаскивал.

— Но я… — начала было Эрна, но заканчивать «ещё маленькая» под взглядом наставника побоялась.

— Умница, — одобрил её молчание убийца. — Ну так почему Ютания с Хларией воюют?

Рыцарь лю Дидье — родич и королю Ютании, и наследнику Хларии, вспомнила девочка. А война шла в Хларии.

— Из-за короны? — осторожно спросила она.

— Наконец-то думать учишься, — похвалил её наставник.

После этого разговора Эрна молчала, трясясь от запоздалого ужаса в углу кареты. Она была уверена, убеждена, что все решения принимает дядюшка Виль, за всё отвечает дядюшка Виль и дядюшка Виль никогда-никогда не ошибается. А тут он говорит, что сделает как она скажет! Если она ошибётся! Она же никогда всерьёз не колдовала без мамы! Ну, навела пару раз сглаз там, порчу, всякие мелочи. «Фокусы», как называл это дядюшка Лонгин. Но и то. Подумаешь, порча! Ну, заболел у кого живот, это разве беда такая? Знахарь или мама быстро вылечат! Ну, настроение будет плохое, всё из рук будет падать. Или парень деревенский приоденется, пойдёт под окошко к девушке, а там в грязь плюхнется. Девушка — хохотать, а соперник-то парня Эрне лишнюю головку сыра принесёт или буски нарядные. Мелочи же! Поди уличи в этом ведьму! И то ведь — заметили люди, разозлились. А тут… Виль не может так поступать! Он старший! Это он должен думать и решать! Она ещё маленькая! Она не готова!

По эту сторону Лейда запасные лошади их не ждали и вскоре после переправы пришлось сделать остановку. Лысый Горст честно расплатился с Вилем и увёл свою ватагу. Куда — об этом Эрна предпочитала не задумываться. Дальше поехали веселее и к вечеру уже приехали к замку рыцаря лю Дидье. Эрна высунула голову из кареты и смотрела на приближающуюся каменную громаду с открытым ртом. Все знакомые ей замки Тафелона строились примерно одинаково — стены, внутри господский дом, башня, службы, дома слуг. Тут… это было огромное здание с башнями по углам и в центре каждой стены. Оно высилось на скалистом уступе и возвышалось над расстилавшейся вокруг долиной. Кони пробежали по подъездной дороге, откуда-то сверху раздался голос, кричавший что-то на хларском, Виль ответил, открылись ворота… они прибыли к рыцарю лю Дидье. Эрне почему-то вспомнилась сказка, которую в своём трактире рассказывала Рамона: о детях, которые заблудились и пришли прямо в замок людоеда.

— Это всё, что ты смог добыть? — брезгливо приветствовал их рыцарь лю Дидье. Он говорил нарочито медленно, растягивая слова, и Эрна, которой хларский казался смесью тафелонского, нагбарского и церковного языков, смогла понять его. А уж тон этого человека не нуждался в переводе.

Рыцарь лю Дидье был крупный полный мужчина в алом, золотом расшитом пурпуэне[39] с рубиновыми пуговицами и отделанным кружевом стоячим воротничком. Из разрезов на рукавах проглядывала белоснежная рубашка. На голове у него была круглая шляпа вроде тех, которые носили в Раноге горожане, но сшитая из бархата, с ярким пером и огромным изумрудом. Пальцы рыцаря были украшены перстнями с переливающимися в свете свечей драгоценными камнями. Эрна только глазами хлопала при виде этого сверкающего великолепия.

— Постарше никого не нашлось? — тем же брезгливым тоном спросил рыцарь. Под его пренебрежительным взглядом девочка совсем съёжилась. Они разговаривали в узкой и длинной комнате, где по стенам висели причудливые украшения и даже картины, изображавшие святых, королей и даже с виду вроде бы обычных людей, но нарисованных так искусно, что Эрна не знала, куда ей вперёд смотреть.

— Я тебе не сводник, постарше привозить, — ответил Виль с кривой усмешкой.

— Из какой лужи ты это сокровище выудил? — продолжал лю Дидье.

— Не обижай мою девочку, — «попросил» Виль, покровительственно обнимая ученицу за плечи и под его взглядом надменный рыцарь как будто слегка смутился. — Разве так приветствуют гостью?

Он перешёл на тафелонский и внятно произнёс:

— Жду Освобождения, брат.

Ущипнул Эрну и та послушно произнесла:

— Приблизим Освобождение, брат!

Брови рыцаря поползли вверх и он отозвался на тафелонском, произнеся как положено:

— Жду Освобождения, брат, сестра. Так значит, твоя девочка — ведьма? Рановато нынче созревают. Ну-ка, пусть покажет, что умеет.

Эрна беспомощно оглянулась на наставника, но тот пожал плечами. Быстро показать что-то ведьминское было невозможно. Если у тебя ничего не приготовлено, если ты не в своём доме… хотя бы в своём лесу. Почему она не носит с собой хоть колыбель для кошки, какая была у мамы?! Этому… этому… она бы ему показала…

Делать было нечего, оставалась чёрная магия. Эрна надеялась, что рыцарь лю Дидье всё равно не поймёт разницы. Или ему всё равно. Вот, например, заклинание дядюшки Лонгина. Оно очень сложное, он говорил, для него нужно понимание сути стихий, материи воды и воздуха… но ему он согласился научить девочку. То заклинание, которое позволяет засунуть сосульку за шиворот человеку. Эрна быстро произнесла нужные слова, которые выпаривали воду из воздуха и помогали её заморозить, и уставилась на широкую грудь рыцаря. Что она напутала — сама не поняла, только почему-то сосульки не получилось, зато на рыцаре загорелся его красивый бархатный пурпуэн. Рыцарь лю Дидье с проклятьями похлопал себя по груди, гася огонь, и неодобрительно уставился на прожжённую дырку.

— Это всё? — кисло спросил он. Эрна попятилась, надеясь спрятаться за дядюшку Виля, но он подтолкнул её вперёд. Больше она ничего особенного не умела… навести на него тьму? Но он и так проклятый. Прозревший, поправила она саму себя. Тогда?... иллюзии?... Это было совсем просто, надо только сосредоточиться на том, что хочешь показать, а дальше всё зависит от того, насколько хватит выдумки. Что-нибудь такое… чего каждый боится.

— Ты горд и надменен, рыцарь, — срывающимся голосом произнесла девочка, поднимая висящее на поясе зеркальце. Она хотела говорить с вызовом, но у неё не очень-то получалось. — Но для смерти нет ни богатых, ни бедных. Взгляни же, как ты умрёшь.

Она хотела сказать что-то ещё. Чтобы вышло пострашнее. Но… что-то пошло не так. Вместо чёрной магии она вдруг призвала совсем другую, зеркальце засветилось, отразив комнату, рыцаря в ней… вместо алого пурпуэна на нём был синий… он не стоял, а лежал на полу… в груди у него торчал нож. Эрну пронзила дрожь: впервые она сделала настоящее предсказание. Она даже не думала, что так умеет! У ножа была знакомая рукоятка. Именно этот нож ей подарил когда-то дядюшка Виль…

— Не пугай дядю, — засмеялся убийца, вынимая из рук у ученицы зеркальце. Оно медленно погасло. Виль, конечно, тоже узнал нож.

— Так она белая волшебница? — скривился рыцарь. Он явно помрачнел, но поверил ли в предсказание — сказать было трудно.

— А похоже? — хохотнул Виль. — Она может навести и не такие иллюзии. Ну-ка, Нинета, покажи что-нибудь повеселее.

Всё ещё дрожащая от внезапного предвидения, Эрна вяло взмахнула рукой. Из углов комнаты полилась чарующая музыка, под потолком раскинулся шатёр, в котором медленно танцевали красивые девушки в полупрозрачных одеждах. Это было какое-то восточное заклинание, которое дядюшка Лонгин узнал от своего знакомого, который живёт на хрустальной горе в землях неверных. Очень старое, его придумали, чтобы заманивать воинов в ловушки в те времена, когда волшебников на востоке убивали.

— Вот это уже лучше, — одобрил рыцарь. — А можешь их спустить?

— Они же ненастоящие, — удивилась девочка. Рыцарь издевательски хмыкнул, но продолжать разговор не стал.

— Отдыхайте, — велел он. — Завтра поговорим о дальнейшем.

— И что это было? — хмыкнул дядюшка Виль, когда они остались одни в комнатке, специально приготовленной для Эрны. Девочка заворожено оглядывалась по сторонам: в комнате был изящный столик, роскошное кресло без подлокотников, свисающий с потолка светильник, здоровенный высокий ящик с резными стенками и чем-то вроде занавеси, камин… и… не было кровати. — Деревенщина!

Он одёрнул занавеску на ящике. Это оказалась кровать, закрытая со всех сторон, как будто кто-то собирался там прятаться. Открытым оставалось только маленькое окошко, оно-то и было загорожено от комнаты занавеской. На кровати лежало шёлковое покрывало и груда подушек.

— А ты? — спросила девочка.

— А мне сюда тюфяк принесут, — хмыкнул Виль. — Ну, что ты так смотришь? Тебя одну оставь хоть ненадолго — живо учудишь. Что ты перед рыцарем устроила, бестолочь?

— Что заслужил, то и устроила, — рассердилась девочка. — Чего он на меня так смотрел?!

— Обыкновенно смотрел, — отмахнулся Виль. — Ты ж у нас в красавицу скоро вырастешь, вот и смотрел.

Он хохотнул.

— Теперь он, небось, все свои синие пурпуэны велит выкинуть. Или сожжёт, чтобы уже наверняка… а, может, наоборот. Будет надевать и ждать, вдруг кто с ножом кинется. Надо тебя поднатаскать будет. А то предсказание сделала, а исполнять, кто, папаша Виль за тебя должен?

Девочку передёрнуло. Она вспомнила враз постаревшее тело ведьмы, из которого толчками выходила кровь. А теперь она должна — так же?!

— Да не трясись ты. Успеешь ещё научиться.

Он замолчал и повернулся к двери, которая вскоре отворилась, пропуская двоих слуг. Один в самом деле принёс тюфяк вроде того, который Вилю давала Магда, если он оставался у неё ночевать. Второй с поклоном пригласил убийцу к господину рыцарю, тому-де надо поговорить с гостем с глазу на глаз. Виль похлопал ученицу по плечу и ушёл. Девочка осталась одна.

Глава пятая Колдовство и магия (продолжение)

Первым делом она подтащила кресло к двери. И подпёрла. Засова не было, а ей тут не нравилось. Потом достала нож. Потом сообразила, что не стоит сидеть, сжимая оружие, пока не вспотеют ладони. Спрятала нож и убедилась, что его легко достать. Потом подошла к окну. Их поселили наверху башни (но не под самой крышей) и вокруг расстилалась летняя долина. Было красиво. Эрна подумала и принялась расплетать волосы, вынимая из них украшенную жемчугом ленту и шпильки. Девочке страшно хотелось колдовать, сделать для рыцаря что-нибудь по-настоящему гадостное, чтобы запомнил раз и навсегда: так на ведьм не смотрят! Мама перекрасила светлые волосы дочери в чёрный цвет, использовав толчёные орехи и немного колдовской силы. Эта краска нескоро сойдёт, даже если купаться каждый день. Но перекрашенные волосы уменьшают силу ведьмы. На магию они не влияют, а вот колдовать будет сложнее.

Эрна отцепила от пояса зеркальце, подышала на него и вгляделась в стекло.

— Нет, — спокойно проговорил Виль и девочка вздрогнула. Откуда он знает, что она взялась подсматривать?!

Но Виль обращался не к ней. Изображение уменьшилось и она увидела рыцаря лю Дидье — всё в том же прожжённом на груди пурпуэне.

— Я разговаривал с Лонгином, — продолжал Виль и Эрна насторожилась. — Он говорит, что ещё не закончил.

— Я послал ему половину добычи! — ударил кулаком в ладонь рыцарь. Они говорили на церковном языке, видать, беседа была тайной. — Он потребовал выслать ещё — и получил половину того, что у меня осталось. Говорю же тебе, мы захватили это в лагере неверных. Я видел, что может этот порошок! Долго этот блюдолиз будет кормить меня обещаниями?!

— Ты пытался опробовать его сам, — осклабился Виль. — Людей, которых ты заставил это сделать, пришлось добить.

— Ну и что?! Это были слепые! Кому есть до них дело?!

— Никому, — пожал плечами убийца. — Но такие случаи трудновато скрыть. Кто-нибудь догадается, чем ты занимаешься.

— Если даже Лонгин не может догадаться…

— Лонгин думает не над тем, что это такое, а как сделать это полезным.

— Твоя девчонка может зажечь огонь издалека, — напомнил рыцарь лю Дидье и ткнул себя пальцем в прожжённую дыру.

— Она сделает то, что я ей велю. Но не это.

— Ты упрямец и перестраховщик, Паук, — махнул рукой лю Дидье. — Ладно. Оставим этот разговор. Раз твоя девчонка бесполезна, я обменяю на неё своего сына.

— Которого? — деловито спросил Виль.

Эрна задохнулась от возмущения и картинка в зеркале померкла. Как он может?!

— Того, которого я отправил к хларскому двору, — осклабился рыцарь. — Ютанцы заплатят больше.

Виль кивнул. Похоже, он отлично знал, о чём идёт речь.

— А ты тем временем… — начал было лю Дидье, но убийца его прервал.

— Я поеду с ней, — сказал он.

— Брось, Паук. У меня есть для тебя другое дело.

— Потом сделаю.

— Глупо, — поморщился рыцарь. — Девчонка бесполезна. Пара фокусов. А пыжилась-то сколько! Пока она будет произносить свои заклинания, ей сто раз успеют заткнуть рот и связать руки.

— Девочка учится, — добродушно ответил Виль. — Я поеду с ней.

— Дочка твоя, что ли? — недовольно пробурчал лю Дидье.

— Твоя, — напомнил Виль и мужчины расхохотались.

— Будь по-твоему, Паук, — махнул рукой рыцарь. — Возись со своей бесполезной куклой.

— Каждому своё, — пожал плечами убийца.

Когда Виль вернулся в комнату, стул стоял в стороне от двери и девочка старалась сделать вид, будто ничего не произошло. Но убийце хватило одного взгляда на её лицо и бессильно поникшие плечи.

— Уже подслушала? — обрадовался он. — Что ж ты так огорчилась, а, Эрлейн? Сказал же, не брошу. Или ты думала, я тебя взял в Хларию вышивать розы для турниров?

Девочка молча отвернулась.

— Дурочка ты, — вздохнул Виль. — Лучше скажи-ка мне, ты можешь зажечь огонь издалека… чтобы он загорелся когда надо, а не как попало?

— Могу… — удивилась вопросу девочка. — Это нетрудно.

Виль закрыл дверь поплотнее.

— Показывай, — предложил он.

Девочка вздохнула. Она взяла свечу, отколола от ворота иголку, кольнула себя в палец и, окуная иглу в кровь, выцарапала на воске знаки огня. Дядюшка Лонгин, конечно, мог бы сделать это без крови и царапанья. У него просто всё это было в голове. То, как устроен мир, все стихии и планеты, потоки магии… дядя Лонгин был настоящий волшебник. А Эрна пока только училась. Закончив, она вернула свечу в подсвечник и сунула в рот палец. Было больно. Не только укол, но и магия.

— И? — подтолкнул её наставник.

Эрна медленно выдохнула. Свеча вспыхнула ярким ровным светом.

— На каком расстоянии можешь?

— На любом, — пожала плечами девочка.

— Тебе нужно видеть свечу?

— Да нет… я же рисовала на ней кровью… я почувствую её где угодно.

— Умница. Теперь погаси её.

Эрна замялась.

— Что ещё? — рассердился дядюшка Виль.

— Надо стереть заклинание или начертить другой знак. Или дать ей прогореть, чтобы расплавилось то, что я на свече написала.

— Так займись, — нетерпеливо потребовал убийца. Эрна всмотрелась в его лицо, но не нашла там ни малейшего сочувствия. Магический огонь так просто не сдавался. Если его гасили, не использовав, он обжигал своего создателя.

— Дяяядюшка Ви… дядюшка Ги, — проныла девочка. Убийца дунул, но огонёк даже не дрогнул.

— Погаси свечу, — потребовал Виль. Девочка вздохнула ещё тоскливей и поспешно перечеркнула огненный знак. Капелька воска упала ей прямо на руку и обожгла сильнее кипятка. Эрна взвыла. — И так каждый раз?

— Магия даром не даётся, — надулась девочка. — Кто-то должен платить.

— А что платит Лонгин? — заинтересовался Виль.

— Я не спрашивала, — пожала плечами Эрна. Вообще-то дядюшку Лонгина хлебом не корми, дай рассказать о том, как найти равновесие магических потоков. По его словам, вот он доработает свою теорию, вот применит её на практике — и волшебники будут править миром. Потому что любой из них сможет творить что ему вздумается — и ничем не расплачиваться за это. Потом дядюшка Лонгин осмотрительно добавлял, что тогда они сделают отбор в ученики строже прежнего. А всех, кто не умеет себя контролировать, будут приносить в жертву. Заодно Серая пустошь станет ещё более проклятым и подходящим для магии местом. Вот только дайте ему отвязаться от докучливых обязанностей и заняться делом.

— Тогда ложись спать, — заключил Виль.

Девочка намазала ожог целебной мазью, влезла в шкаф и задумалась. Рыцаря лю Дидье следовало проучить. Она выдернула один за другом семь волосков. Больно, зараза! На ощупь сплела из них нужный узор, беззвучно шепча злые слова. На ощупь же уколола себя иглой и размазала кровь по своему плетению. Теперь надо было…

— Чего ты там застыла? — сердито окликнул Виль. Ну да, когда человек ложится спать, он шуршит, снимая одежду, кряхтит, укладываясь, и под ним скрипит деревянная мебель.

— По нужде надо, — отозвалась девочка, вылезая из шкафа-кровати. — Я схожу…

— Так возьми вазу под кроватью, бестолочь. Тебя даже этому учить надо?

— Что-о?!

Действительно под кроватью стояла невысокая расписная ваза. Дядюшка Виль повернулся к двери, собравшись выходить.

— Я так не могу! — запротестовала девочка. — Она такая красивая…

— Деревенщина, — вздохнул Виль. — Хочешь загадить рыцарю двор — иди. Сама найдёшь дорогу?

— Найду, — надулась девочка.

Выйдя за дверь, она отошла чуть подальше, а после снова кольнула палец иглой. Колдовство, как и магия, требовало сил и требовало жертвы. Эдак у неё все руки будут исколоты. Будь у неё больше времени, можно было бы сжечь особые травы… Ничего. И так хватит. Девочка покружилась в темноте, заворачиваясь в тень, и пошла, на всякий случай придерживаясь за стены. Теперь тени её скроют от недобрых глаз и никто не поймёт, куда она идёт и зачем. На двор ей было не надо. Эрна искала выход из замка. Не потому, что ей нужно было наружу, нет. Но выход — это то же, что и вход. Выход — это ключ ко всему. Волшебство дверей — очень старое и очень сильное…

Танцующий Кабан, проклятый, который проникал в чужие дома через крыши и окна и душил жертв удавкой, научил когда-то девочку запоминать с первого раза дорогу в любом доме, даже самом запутанном. У него, конечно, не было замка, зато был беспорядочно построенный постоялый двор, большинство комнат которого пустовали. Он много раз водил девочку по нему с открытыми или завязанными глазами, потом дожидался темноты и отправлял девочку повторить дорогу. Входы в комнаты, в которые не следовало входить, были перегорожены нитями с привязанными к ним бубенцам. Любую ошибку было сразу слышно. Эрна быстро училась, как с колдовскими чарами, так и без них. Конечно, в рыцарском замке были ещё и лестницы… но если ты не можешь запомнить, поднимался ты или спускался, то кому ты такая нужна?

Один раз она, впрочем, чуть не ошиблась: пропустила поворот лестницы, но быстро исправилась. Люди ей почти не попадались, а когда попадались, Эрна тихонько отступала в тень. Свечи и факелы давали много теней, где в них разглядеть маленькую ведьму?..

А вот и дверь. Последняя. За ней — небольшое помещение, где сидят слуги рыцаря, сторожащие вход, потом малые ворота, для людей, а дальше немного голой земли, где ничего не растёт, и ров. Мост через ров легко разрушить, если к замку подойдут враги, а захватить его внезапно не выйдет.

Эрне и не надо было. Она нащупала щель в стене поближе к двери и ножом затолкала туда своё плетение. Поглубже, чтобы со стороны ни увидеть, ни нащупать. Погладила стену. Погладила и дверь. Вход в дом — проводник всего дурного и хорошего. Через эту дверь к рыцарю лю Дидье придёт несчастье. Он пожалеет, что так смотрел на ведьму. И за заложницу он тоже поплатится. И за бесполезную девку.

За дверью послышались шаги, бряцание металла, грубый голос произнёс какую-то шутку, остальные расхохотались. Никто не услышал, что произошло внутри. Зашептав щель в стене злыми словами, подходящими для колдовства, девочка тихонько пошла обратно в свою комнату, по-прежнему кутаясь в тени.

Виль ждал её возле лестницы. Лестницы, ведущей в сторону выхода из замка. Ни от кого ни таясь, убийца стоял, держа в руке простенький подсвечник и свеча в нём дрожала, отбрасывая на стены причудливые тени. Эрна сглотнула. Колдовство надёжно защищало её от чужих взглядов, а двигалась она и вовсе бесшумно. Может, и обойдётся… Она прижалась к стене и попыталась обойти наставника. Если вернуться в комнату первой, он, небось, и не догадается, куда она ходила.

Виль ловко поймал девочку за ухо. Эрна взвизгнула.

— Ты ещё покричи, чтобы сюда вся замковая стража сбежалась, — проворчал убийца. — Куда ходила?

— Никуда, — проныла девочка. — Я заблудилась. Отпусти!

— Хоть бы врать поучилась, — вздохнул Виль. — Эрлейн, за дурака меня держишь?

Виль втолкнул девочку в комнату и запер дверь.

— Рассказывай, — потребовал он.

— Не скажу, — отвернулась Эрна, потирая ухо. Виль поставил свечу на стол, подошёл к девочке, положил руки на плечи и заглянул в глаза.

— Эрлейн, я ведь могу спросить и по-плохому. Ты помнишь, как дядя Виль умеет спрашивать?

Эрна побелела. Она помнила. Белая волшебница, мечтая отвратить девочку от её страшного наставника, когда-то заставила Эрну увидеть в волшебном зеркале, как «добрый дядя Виль» пытает человека. После этого девочке долго снились кошмары.

— Так ему и надо, — по-детски надулась она. — Так с ведьмами не разговаривают.

Убийца тяжело вздохнул.

— Ты у мамаши своей спроси, как с ведьмами разговаривают. Она расскажет.

— Так то братья-заступники, — удивилась Эрна. — А это прозревший. Он должен понимать!

— Ах, он должен. Как же я не подумал? Какая же ты ещё дурочка. Пороть тебя, что ли?

— Мама никогда никому такого не прощает, — запротестовала девочка. — Если узнает, что про неё плохое говорят, сразу порчу наводит, чтобы неповадно было.

— Ну да, — покивал убийца. — Про баронскую любовницу поди скажи плохое. Сразу во дворе замка батогов всыплют. Знаем мы эту порчу.

— Неправда! — обиделась Эрна, но смолкла под презрительным взглядом наставника.

— Ты такая же мразь, как твоя мамаша. Как все вы. Одарённые. Упиваешься своей властью над простыми людьми. Честно сыграть не пробовала?

— Но ты же сам!... — начала было девочка, но осеклась.

— Ты дура, — отрезал Виль. — Думаешь, я не видел твоего лица, когда ты выходила? У тебя ж в глазах горело: хочу ворожить! Думаешь, я не заметил, куда ты свернула? Ты даже не попыталась сначала выйти во двор. Волосы распустила. Ты ж их всегда заплетаешь, чтобы не цеплялись за что попало. Сейчас по всему замку, небось, на каждом случайном гвозде висят. Как ты их объяснишь? А?

— Скажу, что заблудилась, — неуверенно ответила Эрна.

— Ты? Ведьма? Моя ученица?

Девочка покраснела и не ответила.

— Прошлась по замку. Небось, глаза людям отводила. А скольких стражников ты встретила? Сколько раз? Где? Сможешь их узнать? Какое при них было оружие? Одни и те же тебе попались или разные люди?

— Ну… три раза… и ещё за дверью… — девочка осеклась.

— Ты даже не пыталась их запомнить, — махнул рукой Виль. — Зачем, тебя ведь укрывает ворожба?... А попробуй-ка без колдовства прогуляйся.

Он открыл дверь и кивнул девочке.

— Заплети волосы и иди.

— Меня поймают, — замотала головой Эрна. Выходить в чужой замок без защиты было страшно.

— Так ты же заблудилась, — издевательски напомнил Виль.

— Ты же сам! На тебе мамины чары! Ты пользуешься маминым колдовством! — со слезами напомнила девочка.

— Нашла чем попрекнуть. До встречи с твоей мамашей я как-то справлялся. И ты справишься.

— Дяяяядюшка Виль! — взмолилась ведьма.

— Живо. Пока три патруля не встретишь, не возвращайся. Никакого колдовства. И не вздумай мне врать.

Под его сердитым взглядом девочка кое-как заплела косу и вышла в ночную темноту. За всем этим спором ей действительно захотелось во двор. Знать бы ещё, как туда выйти.

Пробираясь по коридору, Эрна постепенно успокоилась. Она не боялась темноты и отлично помнила, как пять лет назад сумела несколько дней прятаться одна в Белой башне от волшебников. Тогда она почти ничего не умела. Белые волшебницы сбрили ей волосы и лишили колдовской силы, а чёрной магией она ещё не владела. Но ведь спряталась же! И здесь спрячется. Просто она привыкла, что отличается от других людей. Что её защищают особые силы. Но от факелов всё равно всюду тени и не так-то легко заметить что-то, если не знаешь, что и где. Поднять шум она не боялась. Танцующий Кабан научил её двигаться как кошка за охотой. Даже натягивал нитки с привязанными к ним бубенчиками — на уровне лодыжек, колен, бёдер, пояса… попробуй-ка, почувствовав только прикосновение, отстраниться и перешагнуть или поднырнуть так, чтобы ни один бубенец не звякнул! От колдовства они тускнели, так что жульничать не получалось.

Конечно, тогда всё было намного проще. Последнее время всё как-то изменилось. Мама говорила — растёшь. Виль — входишь в силу. Сама Эрна считала это каким-то безобразием. То всё идёт как надо, а то вдруг руки и ноги какие-то длинные, их не знаешь, куда девать и спотыкаешься на ровном месте. А то вдруг хочется рыдать, рыдать и рыдать. И ничего не поделаешь. Или пойти в деревню и вздуть самого сильного мальчишку. А то вот сидеть у окошка, сложа руки, глядеть на ведьмин огород и думать — однажды приедет рыцарь и… Знаем мы этих рыцарей! Больно надо!

Эрна постаралась сосредоточиться и не дать своим рукам и ногам предательски запутаться. Во двор — это, наверное, вглубь замка и вниз…

По пути во двор стражники ей встретились только один раз. Вдруг они ночью спать расходятся? До утра, что ли, по замку бродить?! Девочка тихонько прокралась за ними — тихонько, боком, чтобы никто не мог прокрасться сзади, пока её слепит свет факелов. Было их трое, все в тёмной одежде, надетой, похоже, поверх кольчуг. Если на них и были какие-то значки, Эрна их не заметила. Один чуть заметно прихрамывал. Второй покашливал. Третий ничем особенным не отличался. Девочка на всякий случай постаралась запомнить ритм их шагов. Сам звук. Может быть, это пригодится. На девочку никто не обратил внимания.

А по пути обратно она всё-таки заблудилась!

Ну, не совсем заблудилась.

Она была уверена, что эта дверь открыта! А сейчас её кто-то запер. Кто? И зачем? Девочка толкнула дверь. Потянула на себя. Бесполезно. Надо было что-то делать, идти в обход.

Она не найдёт дороги, если свернёт со знакомого пути…

Она нашла дорогу в эту сторону. Найдёт и в обратную…

Когда Эрна искала обходной путь, ей встретился ещё один патруль. Эрна заметила его слишком поздно и еле успела спрятаться за изгибом коридора. Сердце её колотилось так бешено, что странно было, как стражники ничего не слышат. А они шли куда-то вниз, но не во двор и не к выходу из замка. Шли, шли и шли…

А потом повернули обратно!

Девочка поспешно отступила назад и в бок, под её ногой что-то шевельнулось и она едва не упала. Фу ты! Чтоб им с Врагом встретиться! Кто-то обронил в коридоре миску и даже не заметил. Вот бы она сейчас загремела!

Стражники прошли мимо девочки, она невольно попятилась, чтобы её не задели краем одежды. Там, где должна была быть стена, оказалась ткань — похоже, шпалера перегораживала проход. Как ни ловка была Эрна, а чуть только не упала спиной вперёд. Едва только сумела удержаться. Чуть скрипнула ткань, за которую она зацепилась. Сердце девочки бешено заколотилось. Услышат, услышат, услышат! Но нет, повезло. Эрна осторожно заглянула за шпалеру, протянула руку. Ничего там не было, только открывался ещё один коридор. Потайной ход. Это было куда интересней, чем следить за стражниками, и маленькая ведьма осторожно двинулась по нему. Вскоре она услышала шаги. Тяжёлые шаги грузного человека, который ни от кого не таится. Девочка вжалась в стену. По коридору шёл рыцарь лю Дидье с огарком свечи в руках. А он, оказывается, жадный…

Край его одежды коснулся девочки, но рыцарь этого не заметил. Тихонько выдохнув, девочка прокралась за ним. Ход то и дело изгибался и, казалось, спускается всё ниже и ниже. Не сразу Эрна догадалась, что коридор обвивает здание по спирали. А рыцарь всё шёл, шёл и шёл, пока, наконец, не оказался… при слабеньком свете огарка Эрна не могла толком разглядеть, куда она попала. Наверное, это был длинный и узкий зал, вдоль одной из стен которого были сделаны двери. Рыцарь подошёл к четвёртой с конца, отодвинул засов и постучался: два слабых удара и один сильный. С другой стороны послышался такой же звук открываемого засова и дверь отворилась. Девочка осторожно подошла поближе. Танцующий Кабан как-то показывал ей, на чём легко поймать неопытного соглядатая. Тени. Тебя может быть не видно, но враги заметят твою тень — и ты погиб. Если бы можно было колдовать, то это бы нисколечко не помешало, но раз уж дядюшка Виль так разозлился… Подкрадываться к самой двери Эрна не рискнула.

— Ваше высокопреосвященное высочество, — с неожиданным почтением проговорил рыцарь.

— Какие новости? — отозвался на церковном языке незнакомый голос. Был он скрипучий, старческий и совсем не похожий на голос пленника.

— В скором времени Бастин вернётся домой, — отозвался рыцарь. — Тогда у меня будут развязаны руки.

— А что насчёт твоего хвалёного мага?

Рыцарь не ответил или, может быть, развёл руками, потому что его преосвященное высочество продолжал:

— Я так и думал. Вернёмся к прежнему плану.

Они принялись обсуждать детали плана, называя незнакомые Эрне имена, названия городов и другие непонятные вещи. Девочка заскучала. Надо было выбираться отсюда и найти ещё третьих стражников. Внезапно одна из теней оказалась темнее и плотнее, чем остальные… не успела девочка броситься бежать, как её больно дёрнули за руку и зажали рот.

— Тише, Эрлейн, — укоризненно выдохнул ей в ухо наставник. От облегчения у Эрны подогнулись колени. Виль оттащил девочку поглубже в темноту и так и продержал до тех пор, пока рыцарь разговаривал со своим загадочным не то повелителем, не то пленником. Только когда грузные шаги лю Дидье затихли в коридоре, Виль отпустил ученицу.

— Молчи, — почти беззвучно приказал он. — Уходим отсюда.

— Забудь что слышала, поняла? — спросил Виль, втолкнув девочку в их комнату. — Не нашего это ума дело.

Девочка косо на него посмотрела и ничего не ответила.

— Дуешься? — хмыкнул убийца. — Давай, дуйся. Только смотри, не лопни.

Он протянул ей тёмный комок, в котором девочка не сразу узнала свои спутанные волосы.

— Насобирал по коридорам там, где ты наследила, — пояснил Виль. — В другой раз не выручу, смотри.

Девочка взяла волосы, кинула в камин.

— Ты не спросишь, сколько я патрулей встретила? — обижено спросила она.

— И сколько? — равнодушно отозвался Виль.

— Два! И ещё рыцаря лю Дидье! И тайный ход узнала!

— Разные-то хоть патрули были?

— Разные! В одном были хромой да чахоточный. В другом нет.

— Умница какая, — пробормотал убийца. Видно было, что он думает о чём-то своём. — Чего стоишь? Живо спать. Мамаша твоя, небось думает, что я о тебе забочусь, а ты вон чего творишь.

Девочка обиженно залезла в свой шкаф-кровать и завозилась, готовясь ко сну.

— Хорош дуться, Эрлейн, — смягчился наставник. — Я ж тебе сразу сказал, что ты справишься.

— Ты следил за мной!

— Дурочка. Я тут кой-чего услышал, решил проверить. Прихожу, а там ты. Молодец, разнюхала и не попалась. А теперь забудь. И живо спать. Завтра до света в дорогу.

Глава шестая Встреча на дороге

В дороге Эрна плела из своих волос колыбель для кошки — их ещё называли ведьмиными колыбельками. Крашеные волосы всё время выскальзывали из перемазанных лечащей мазью пальцев. Ведьмина колыбель — это хорошее колдовство. Оно поможет и против оборотня, и против святоши-фанатика, и против тех странных людей, которые почему-то видели сквозь чары. Виль называл таких твердолобыми, а то говорил, наоборот, что голова у них, мол, с трещинкой. Неважно. Колыбель надо только бросить в огонь — и путы свяжут кого угодно. Не спасёт ни нож, ни огонь, ни сила. Только надо вовремя бросить. Мама говорила, что любой святоша может сжечь женщину, у которой нашли при себе такое. Но поди ж ты разбери. Ну волосы, ну, спутанные. Все знают, что ни волосы, ни ногти нельзя разбрасывать где попало, особенно женщинам, иначе злые ведьмы украдут и наведут порчу. Ведьмы — они и не то могут. Так что каждая девушка, едва тело начинало наливаться ещё только обещанием женственности, собирала свои волосы, чтобы потом украдкой закопать их под порогом своего дома. Это делали все — и крестьянки, и горожанки и даже знатные дамы. Говорят даже, что и монахини так поступали, как бы ни ругались священники на суеверие и ни обещали защиту от молитв и Заступника. Заступник далеко, а ведьмы, ведьмы же близко.

Эрна доплела «колыбельку», скатала её и осторожно спрятала за пазуху. Бессильно уронила руки на колени. Это правильно. Мама всегда слабела после колдовства.

— Зря на ведьмовские штучки надеешься, Нинета, — тихо произнёс по-хларски Виль. Он утверждал, что разговор на чужом языке привлечёт больше внимания, чем понятная местным людям речь, поэтому почти не говорил с девочкой по-тафелонски. Карета неумолимо везла их в Балриль, городок, близ которого должен был произойти обмен заложниками. По обе стороны от кареты скакали кнехты рыцаря лю Дидье, одетые в парадные пурпуэны с гербом их господина на рукавах — белым мостом на алом поле. По тому, как безжизненно ткань облекала тела воинов, Эрна поняла, что пурпуэны были надеты поверх доспехов. Вряд ли это кого-то оскорбит, когда идёт война.

Виль проследил за взглядом девочки.

— Да, сказал он, — этим нож под ребро не всунешь. Или дождись, пока разденутся, или яду в вино сыпани… ты думай, Нинета, думай.

— Ты хочешь, чтобы я их убила? — с дрожью в голосе прошептала девочка.

— Мала ещё, — проворчал наставник. — Пока думать научись. И не трястись как овца. Много от тебя толку будет? Ты должна быть спокойной, чтобы никто не увидел в твоих глазах смерти. Тогда тебя подпустят ближе и не успеют увернуться. А ещё…

Договорить он не успел. Раздался пронзительный свист, за ним другой, третий… потом в карету вонзилась стрела. Виль толкнул девочку.

— На пол, живо! — велел он. — Скажу когда — выкатывайся отсюда. Прячься или беги.

— А если?... — спросила девочка, скрючившись между сидениями.

— Ты про свои фокусы? Думать забудь.

— А…

— Молчи.

Виль выпрыгнул из кареты и где-то исчез. Снаружи как будто дрались и кричали — кто-то от злости, а кто-то от боли. Потом раздалось ржание… один раз, другой… карету тряхнуло. Эрну затрясло. Она очень давно жила мирно, с ней давно не происходило ничего по-настоящего страшного. Вроде того случая на востоке, когда языческие жрецы хотели принести их в жертву… но тогда маме помогло чужое злое колдовство, которое она выучила по приказу дяди Виля. Эрна так не умела: это было колдовство только для взрослых. Когда она убивала ту вампиршу, тоже было страшно, но это было как ночной тягостный сон и, потом — тогда она, Эрна, напала первая! А теперь… вокруг нет никого, кроме Виля, а он — что он может сделать против стрел? Кто-то напал на них, кто-то хочет их убить — зачем? Почему? Сидеть на месте и ждать, пока решится её судьба, было очень сложно.

Рывком открылась дверь кареты и Эрна завизжала от пережитого напряжения. Из-под пальцев у неё полилась тьма.

— А ну цыц! — прикрикнул знакомый голос, и девочка разрыдалась от облегчения. — Что ты, что мамаша твоя. Чуть что — крики, слёзы. Уймись или… да что с тобой будешь делать?!

Он поднял девочку на сидение, отвёл руки от лица и ткнул фляжкой.

— Один глоток, — приказал убийца. — Живо!

Всё ещё икая, девочка послушалась, отпила немного и тут же закашлялась. Это был жидкий огонь, он, казалось, прожёг рот, горло и внутренности насквозь.

— Т-ты м-меня уб-бьёшь, — пробормотала Эрна.

— Не сейчас, Нинета, не сегодня, — заверил её наставник. Девочка нервно рассмеялась. — Полегчало? Ещё тебе добрый дядя сопли не вытирал.

— А с мамой ты не так разговаривал, — не выдержала ученица.

— Что вспомнила! — хмыкнул Виль. — Мамаша твоя взрослая уже баба, с такой возиться — только время тратить. А ты учись, пока молодая. Подумаешь — на разбойников наткнулись. Было бы из-за чего плакать.

— Я думала, тебя там убили, — призналась девочка.

— Рано мне ещё помирать, — отмахнулся убийца. — Всё? Успокоилась? Выходи. Ноги разомнёшь и делом займёшься. Всё равно никуда теперь не едем.

— Почему?

— Коней подстрелили. Отправили гонца вперёд, в Балриль, чтобы нам новых прислали.

Девочка послушно выпрыгнула из кареты. Платье неудобно путалось в ногах, пока Эрна не сообразила приподнять подол.

— Каким делом, дядюшка Ги?

— Живьём одного разбойника взять хотели, да только прыткий оказался, поганец, убёг. Пристрелили. Пришлось среди подбитых искать, кто поживее. Один вроде не совсем уж дохлый, подлечишь, да допросим.

Виль уловил ужас в глазах девочки и выругался.

— Потерпишь как-нибудь для дела, — сказал он. — Не хочу тебя без присмотра оставлять, придётся тебе рядом со мной быть.

— Дядюшка Ги! — взмолилась Эрна. Какое «подлечишь», тогда все поймут, что она не та, за кого себя выдаёт! — Но я же…

— Что — ты же? Разве благородных дам не учат перевязывать раны? — поднял брови проклятый.

Эрна сглотнула. Ей не доверяли серьёзные случаи. Конечно, когда кто-нибудь попадал по себе топором, ну, вот как крестьянин Креб в прошлую зиму, мама брала её с собой, но девочка не так уж много рассмотрела. Она думала, что ей никогда и не понадобится возиться с окровавленными тряпками, вдыхать запах крови, пота и мочи и соединять края раны. Гадость какая! Эрна всегда думала, что это не для неё! Она и не смотрела почти. И уши тогда заткнула. Зачем ей было смотреть, как эти дураки мучаются, если она должна учиться убивать людей, а не помогать им?! Что она может сейчас сделать?!

— Не бойся, — нехорошо усмехнулся Виль. — Если он умрёт, никто не пожалеет. Надо только, чтобы он мог отвечать на мои вопросы.

Девочка лихорадочно соображала. Надо исхитриться, чтобы незаметно колдовать у всех на глазах. Она оглянулась по сторонам. Кнехты деловито оттаскивали мертвецов с дороги, оставив только одного — одетого в парадный пурпуэн, со стрелой, торчащей из глаза. Эрна содрогнулась.

— Не туда смотришь, — сказал наставник и заставил девочку повернуться. — Ну-ка, сколько кнехтов с нами ехало?

— Восемь, — ответила Эрна. Всё правильно. Двое спереди, двое сзади, по два справа и слева. Почётный эскорт для дочери королевского родственника.

— А теперь их сколько? Не подглядывай!

— Семь?... — предположила девочка. Труп в пурпуэне был только один.

— Ты меня спрашиваешь? Ну? Сколько?

— Семь!

— Правильно, да не совсем. В живых семеро осталось, но один поехал вперёд. А что с возницей, заметила?

— Я не смотрела!

— А почему ты не смотрела, а, Нинета?

— Я испугалась!

— Бестолочь!

Виль отвесил девочке несильный подзатыльник.

— Как дитё малое, — вздохнул он.

— Ты не сказал! — запротестовала Эрна. — Ты не предупредил!

— Здрасте! — удивился убийца. — Может, я тебя и о разбойниках предупреждать должен был? Обратите внимание, ваше дюкское высочество, сейчас нас будут немножко грабить и чуть-чуть убивать. Так, что ли? А если бы мы не отбились? Если бы тебя схватили? Что тогда?

— Что тогда? — с вызовом спросила девочка.

— И эта бестолочь продержалась почти неделю в Белой башне? — удивился убийца. — Волшебники, небось, все слепые, глухие да безногие. Запомни, повторять не стану — всегда смотри по сторонам. Что бы ни случилось. Даже на эшафоте.

— Что?!

— Так доиграешься же однажды, — засмеялся Виль.

— Но…

Эрна заставила себя успокоиться.

— Ты хочешь узнать всё, что он знает, или чтобы ему было больно, дядюшка Ги? — спросила она, стараясь говорить как мама — решительно и жёстко. Голос подвёл, сорвался на последнем слове. Виль довёл девочку до распростёртого на земле разбойника. Лицо того было изуродовано, живот распорот. Бедняга лежал у самого леса, там, где ему нанесли последний удар.

— Ишь ты! А ты поучить решила своего бедного дядюшку?

— Есть другой способ, — с трудом произнесла Эрна, сдерживая позывы к рвоте. В ране было видно кишки. Какое там «подлечишь»! — Дым. Вроде… помнишь… Денна?

— Хочешь показать ему посланца небес, чтобы он всё выболтал, а? А если явится тот козлоногий урод, что будешь делать?

Эрна помотала головой. Её тошнило, кружилось голова и бешено колотилось сердце. Она не хотела снова смотреть, как Виль «спрашивает по-плохому». Ей и прошлого раза хватило!

— Я не умею… как Денна… не знаю её снадобий. Я… он немного уснёт от дыма… и я наведу на тебя иллюзию.

— На что только люди не пойдут лишь бы не работать, — вздохнул Виль. — Если он уснёт, то уже не проснётся.

— Я чуть-чуть только усыплю.

— Ну смотри, Нинета. Ошибёшься — выпорю.

Эрна фыркнула и гордо вскинула голову. Ведьмы не ошибаются. Ведьмы всегда знают, что делать. Ведьмы всегда правы.

Виль развёл костёр недалеко от головы умирающего и тот безнадёжно дёрнулся. Отползти он уже не мог.

— Сильный, — с невольным уважением сказал убийца. — Другой бы на его месте давно концы отдал или хоть сознание потерял. А этот — ничего. Держится.

Эрна высыпала сухие листья в огонь и поспешно отошла. Мама говорила — наведённый сон подчиняется ведьме. Человек проспит столько, сколько ведьма захочет. А ещё мама очень не любила, когда дочь творила волшебство, которому учили в Чёрной Башне. Но… девочка сосредоточилась. Вот у тёти Веймы это вышло бы легко! Но Вейма давно валялась бы в обмороке, она не выносила ни вида, ни запаха крови. А Эрна справится. Эрна человек. Она сильная. Ни колдовство, ни волшебные чары не давали проникнуть в душу умирающего так, как это умели делать вампиры. Оставалось только хитрить.

— Блез?... — прошептал разбойник. — Ты пришёл слишком поздно! Ты обманул нас! Послал на смерть. Косма убили. Обэ. Лоупа. Госса! Всех нас убили!

— Я не мог прийти раньше, — наугад отозвался Виль.

— Всех… всех положили… ты говорил, их будет меньше! Ты говорил, у них нет доспехов! Обманул… будь ты проклят… гори в преисподней!

— Да ну? — перекосился Виль от злой насмешки. — Что я ещё говорил?

— Смейся! Я знаю! Ты давно подумывал… с нами расправиться! Обэ! Он мешал тебе! Но почему Лоуп? Он всегда был за тебя. Почему Лоуп?!

— Вы сами ошиблись, — ответил Виль.

— Нет! Нет! Мы ждали… их значки! Стена! Стена на красном! Ты сам сказал! Важные… важные письма! По этой дороге больше никто не ездит!

Виль бросил косой взгляд на Эрну, которая стояла рядом с ним, от напряжения прижав кулаки к шее. Разбойники перепутали их кавалькаду с чьей-то чужой! Перепутали мост и стену!

— Это не та карета! — прошипел убийца. — Ты даже не можешь вспомнить, что я тебе сказал!

— Нет! Нет! Я помню! Стена на алом фоне! Остановить карету. Убить всех. Убить возницу. Убить посла! Мы не смогли! Ты говорил — их будет шестеро! Без доспехов!

— Болван! Это не те люди!

— Тут больше никто не ездит! Мы ждали… ждали…

Он замолчал.

— Всё, — сказала Эрна, пытаясь говорить спокойно. — Больше он ничего не скажет.

— А если бы кто-то не упрямился, а сделал, как я сказал…

— Он не вынес бы пытки! — шёпотом возмутилась девочка. — Он умирал!

— Много ты понимаешь, — сплюнул Виль. Он тщательно затоптал гаснущий костерок и достал нож. Эрна поспешно отвернулась, но успела увидеть, как железо входит в шею несчастного.

— Белая стена… — задумчиво произнёс убийца. Он говорил так спокойно, как будто бы не он только что оборвал человеческую жизнь. — Герб Несдье… Письма, которые кто-то везёт в Несдье…

— А не оттуда? — рискнула спросить девочка. Виль покачал головой.

— Несдье западней, глубже в страну. Это город, который держат сторонники наследника Хларии… он очень неудобно расположен для штурма, поэтому ютанцы его не трогают… лю Дидье говорил, сейчас у них перемирие… небось потому посол и едет открыто с такой маленькой охраной.

Он подтолкнул девочку к дороге.

— Нам деваться всё равно некуда, — заявил проклятый. — Пока лошадей не приведут, ждём здесь.

Он придирчиво оглядел девочку.

— Опусти взгляд, — приказал он. — Ты напугана — этим никого не удивишь. Не смотри никому в глаза. Девочка должна быть скромной. Не заговаривай ни с кем. Спросят — смотри на меня. Отвечай только если я разрешу. Будь внимательна. Надо будет — подыграй. Поняла?

— Но…

— Что я велел?

— Не смотреть никому в глаза, — неохотно проговорила Эрна. — Бояться. Но ты же сказал…

— Бестолочь! Не дала мамаша тебя воспитывать, теперь расхлёбываем. Ведёшь себя как деревенская девка, только с покоса. Юбку до пояса задираешь.

— Неправда!

— И споришь, — неумолимо продолжил убийца. Эрна опустила взгляд. Виль всегда запрещал ей спорить. — Во, вот так и держись. А подол надо придерживать аккуратно, только чтобы по земле не волочился.

Он сделал неожиданно изящное движение рукой, будто приподнимая невидимую юбку. Эрна прикусила губу, чтобы не расхохотаться.

— Повтори, — приказал наставник.

— Откуда ты всё это умеешь, дядюшка Ги? — шёпотом спросила девочка.

— Откуда-откуда. Глаза держу открытыми, ни от какой работы не отказываюсь и не ною как некоторые. Да не сверли меня взглядом-то. В землю его уставь. Скромность украшает девушку, Нинета, скромность. В лицо пялиться в деревне будешь.

Эрна вздохнула. Ей много лет никто не говорил, что нельзя смотреть людям в глаза или говорить людям, что думаешь. Да и кто мог ей это сказать?... Дома, где она ведьма и дочь ведьмы, да к тому же лю… любимой женщины самого барона цур Фирмина? На Серой пустоши, где она личная ученица главного волшебника Лонгина? В посёлке в землях язычников, где она не только приёмная дочь хозяина постоялого двора, негласного хозяина всего посёлка, но и ведунья, обладающая пугающей властью над людьми? Или, может, в отряде Увара, когда она его обожаемая племянница и приходила-то туда только на праздники, где её принимали как почётную гостью? Не то чтобы Эрна перебивала старших или грубила или ещё что-то такое же ужасное. Но вокруг неё всегда были простые люди, которые не требовали никаких церемоний. Последний раз от неё требовали опустить взгляд в Белой башне, когда захватившие её белые волшебники надеялись сломить дух маленькой ведьмы.

— Ты напугана, — напомнил ей Виль и вернулся к кнехтам рыцаря лю Дидье.

— Что узнал? — спросил старший из них, неодобрительно косясь на девочку. — Зачем брал с собой госпожу?

— Благородная она, — сокрушённо отозвался убийца. — Где ж мне с такими спорить?... Увязалась за мной. Думала, раны кому перевязать надо. Как твои-то ребята? Может, и впрямь попросим госпожу помочь?

Эрна поперхнулась. Ведь он сам!... Только что!

— Что узнал? — повторил кнехт и снова покосился на девочку.

— Повезло мне, — словоохотливо ответил проклятый. — Я и слова сказать не успел — как тот сам заговорил. Перепутал меня со своим главарём и как есть на духу всё выложил.

— А костёр зачем разводил?

Теперь Виль покосился на Эрну, потом махнул рукой.

— Чего уж тут. Не понадобился. Если бы не Сисэр, бедняга, я б сказал, повезло нам.

Лицо кнехта на мгновение дрогнуло, когда он поглядел на лежащего на дороге товарища.

— Последние вести из Несдье когда были? — спросил Виль.

— Да уж с неделю, может, и больше, — ответил кнехт. — Сейчас перемирие, а до того их крепко в осаду взяли. Да и сейчас. Человека пропустят, а обозы с едой или оружием — нет.

— Вот вам и перемирие, — неприятно засмеялся Виль. — Тот малый говорил, что ждали карету и всадников без доспехов. На них герб Несдье ждали. Смекаешь?

Кнехт кивнул.

— И мы подождём, — сказал он и снова покосился на Эрну.

— Идите в карету, барышня, — с деланной почтительностью предложил Виль. Эрна кивнула, всё так же не поднимая глаз, и покорно пошла к экипажу. Возле кареты обнаружился и возница, который снял с убитых коней всю сбрую. Эрна сглотнула. А могли и в неё попасть. Или в Виля. Над мёртвыми лошадьми уже вовсю вились мухи.

— Или посланцы Несдье совсем простофили, — услышала Эрна задумчивый голос наставника, — или у их врагов очень мало денег.

— Несдье отправил своего посла в Рамье сразу же, как объявили перемирие, — неохотно сказал кнехт. Эрна понимала, что долго стоять возле кареты будет подозрительно, поэтому принялась обходить дохлых лошадей по большой дуге мелкими изящными шажками. — Говорят, хотел просить о помощи. Рамье большой город, туда стекаются многие отряды, и все они стоят за наследника. Но вот вооружения у них маловато.

Они немного помолчали и молчали до тех пор, пока лошади не закончились и Эрна не дошла до двери кареты. Тянуть было невозможно и девочка открыла дверь.

— Будь я один, я б разведал, что к чему… — задумчиво произнёс Виль.

— Оставь госпожу в Балриле, пусть люди короля везут её в Арол без тебя, — предложил кнехт. Эрне потребовалось собрать всю свою волю, чтобы не замереть с напряжённой спиной в ожидании ответа. Она забралась в карету, но закрывать дверь не стала.

— Они не стоят того, — решил Виль после долгого мучительного молчания. — Сейчас перемирие? Мы скажем людям Балриля, пошлём кого-нибудь в Дидье, пусть прочешут тут всё и поймают разбойников. Они новички в этом деле, раз так опростоволосились с нами.

— Или нарочно послали дураков, — предположил кнехт.

Подстерегать отряд, сопровождающий посла Несдье, не пришлось, они сами остановились при виде следов побоища. Старший из них, высокий худой кнехт в алом пурпуэне, спрыгнул с коня и подошёл к Вилю.

— Я Фулкс, сержант из Рамье, — представился он. — Вы люди рыцаря лю Дидье?

Виль кивнул.

— Моё имя Ги, а это Тибо, сержант рыцаря лю Дидье, — кивнул он на того кнехта, с которым обсуждал разбойников. Ты наш должник, сержант!

Фулкс поднял брови.

— Разбойники, которые на нас напали, искали встречи с вами, — пояснил Тибо.

Фулкс осенил себя священным знаком.

— Проведение Заступника! — отозвался он. — Мы собирались выехать раньше, но… задержались при сборах.

Он бросил взгляд на экипаж, который везли две неказистые лошади. Каретой эту повозку никто бы не смог назвать, просто ящик на колёсах со скамьёй для возницы. Виль и Тибо тоже на них посмотрели, особенно на лошадей, которые, хоть и не годились для парада, выглядели сильными и выносливыми.

Из экипажа раздался прерывистый хриплый голос.

— Всё в порядке, господин Дэгейр! — успокоительно прокричал Фулкс.

— Что там?! — повторил хриплый голос. — Я хочу видеть!

Эрна, не удержавшись, выглянула из кареты.

Один из приехавших с Фулксом кнехтов спрыгнул с коня и пошёл к чужому экипажу. Отворив дверь, он подставил плечо и помог выбраться тощему юнцу в потёртом чёрном пурпуэне. Юноша был всего на несколько лет старше самой Эрны, очень высокий и какой-то весь ломающийся. Шёл он с трудом, тяжело опираясь на кнехта, и заметно хромал на правую ногу. Виль и Тибо поклонились, остальные кнехты рыцаря лю Дидье последовали их примеру.

— Разбойники ждали посла из Несдье, — как бы между прочем заметил Виль.

— Да! — вспыхнул юнец. — Я… он… я…

Мужчины терпеливо ждали, предоставляя юноше высказаться.

— Он заболел! — выпалил господин Дэгейр, бросив отчаянный взгляд на Фулкса.

— Господин Брис слёг с лихорадкой, — пояснил Фулкс, — лекарь говорит, вот-вот отдаст Заступнику душу. Господин Дэгейр вызвался его заменить.

— Вы и сами нездоровы, — с сочувствием, которое могло бы обмануть кого угодно, заметил Виль.

Юнец взял себя в руки.

— Ранили во время вылазки, — пояснил он. — Мы пытались отбить у ютанцев обоз. Негодяи! Я сопровождал господина Бриса в Рамье… я… он… отец настоял… я был посвящён в рыцари вскоре после той стычки. В Несдье плохое место для раненных, но я не хочу…

Он оборвал себя, отстранил поддерживающего его кнехта и отвесил Вилю и Тибо изящный хларский поклон. Волосы его, растрепавшиеся, когда юнец снял рыцарскую шапочку, оказались очень тёмными, длинными и прямыми.

— Я не поблагодарил вас, — сказал господин Дэгейр серьёзно, позволяя кнехту снова его подхватить. — Вы спасли меня, вы спасли больше — судьбу несчастного осаждённого города! Скоро дойдёт до того, что мы будем есть крыс.

Виль с сочувствием покивал юноше и переглянулся с Тибо.

— У вас есть лошади, — осторожно произнёс тот. — Наших, как видите, убили.

— Негодяи! — вскричал Дэгейр. Он впервые бросил взгляд на чужую карету и глаза его увидели выглядывающую оттуда Эрну. — Так с вами дама! Почему же вы молчали?

Он решительно захромал вперёд, не слушая возражений помогающего ему кнехта. Поклонился глубже и ещё изящней, чем в прошлый раз. Эрна беспомощно посмотрела на Виля. Он не предупреждал, что делать в таких случаях.

— Позвольте представить, — произнёс убийца, помогая девочке выйти из кареты, — Нинета, любимая дочь рыцаря лю Дидье.

Он незаметно пихнул девочку и она склонилась в реверансе, который когда-то подсмотрела, когда Нора, дочь барона цур Фирмина, приезжала к отцу и с ней были придворные дамы. Обычно девочку не брали в замок и уж тем более не тогда, когда к барону приезжала его законная дочь, но в тот раз как-то сложилось… Вейма говорила, что в Хларии другие манеры, чем в Тафелоне, но как кланяются хларские женщины, Эрна ещё не видела. Господину Дэгейру, впрочем, хватило и этого.

— Я счастлив познакомиться с вами, — срывающимся голосом произнёс юнец. По его тону казалось, будто он действительно счастлив. — Моё имя Дэгейр, я сын рыцаря Линдра, который возглавляет оборону угловой башни Несдье и ближайших к ней ворот. Приношу свои извинения за эту досадную задержку, из-за которой вам пришлось столкнуться с предназначенной мне опасностью.

Эрна вскинула на него глаза и тут же потупилась. Юнец смотрел на неё жадно, ожидая… чего?

— Не стоит об этом говорить, — пробормотала она, с трудом подбирая подходящие хларские слова. — Это ведь воля Заступника.

— Мы были лучше вооружены, — вмешался Тибо грубым голосом бывалого вояки.

Эрна осторожно подняла взгляд, чтобы проверить, не надоело ли юнцу на неё пялиться. Нет, он даже не думал посмотреть в другую сторону.

— Мы потеряли одного только бедного Сисэра, — притворно вздохнула девочка и оглянулась по сторонам, словно ища утешения. — И лошадей.

— Скоро стемнеет, — заявил Виль, хотя день только недавно перевалил через середину. — Кто знает, сколько разбойников здесь ещё можно встретить.

Юнец упорно не понимал намёков, восторженно разглядывая девочку. Видно, встреча на дороге показалась ему чем-то особенным. Эрна не могла вспомнить, чтобы кто-то когда-то смотрел на неё так. Мальчишки в деревне все знали, что она ведьма, и боялись попадаться ей на глаза — вдруг порчу наведёт?

— Нам нужно вместе ехать до Балриля, — прямо сказал Тибо. — Господин Дэгейр, просим вас воспользоваться нашей каретой.

Дэгейр неохотно отвёл взгляд от девочки и покраснел.

— Мне нужно в Несдье! — возразил он. — Там ждут… я должен быть рядом с отцом!

Виль ни словом, ни взглядом не показал, что об этом думает, но Эрна помнила: умирающий разбойник говорил о важных письмах. К тому же им были нужны лошади.

— Вы никуда не доберётесь, — жёстко произнёс Виль. — Здешние места кишат разбойниками, которые нападают на каждую карету. Они ищут людей с гербом Несдье, но не побрезговали напасть и на нас.

Юнец покосился на Фулкса, потом посмотрел на Виля и Тибо и снова покраснел.

— Мы просим вас одолжить нам ваших лошадей, — сказала Эрна тихим голосом. — Мы… я боюсь оставаться в лесу, когда стемнеет.

На Дэгейра было жалко смотреть. Его словно разрывало на части между желанием услужить даме и долгом перед родным городом.

— Мы настаиваем, чтобы вы поехали с нами, — заявил Тибо. — В карете госпожи Нинеты вам будет гораздо удобнее.

Фулкс за спиной юнца посмотрел в глаза Тибо, который ничуть не уступал ему в росте, оценил вооружение кнехтов рыцаря лю Дидье и неохотно кивнул.

— Будет лучше, если мы поможем госпоже Нинете, — сухо произнёс он.

Они перепрягли лошадей в карету, втащили труп убитого кнехта в повозку рыцаря лю Дидье и предложили чужому вознице оставшуюся после Сисэра лошадь. Когда им встретятся люди из Балриля, возница вернётся с ними, чтобы доставить в город покойника для достойных похорон. Разбойников и убитых лошадей бросили в лесу.

Глава седьмая Юный рыцарь

В карете юнец продолжил пялиться на Эрну. У него были очень тёмные глаза, почти такие же тёмные, как у Фатея, другого ученика Виля, который остался с отрядом Увара. Но Фатей не выносил Эрну, в лицо кидал ей ужасные оскорбления и всерьёз утверждал, что от одного взгляда на девочку у него болит живот. Эрна знала, что он отдаст жизнь за неё или за её мать, потому что такую клятву взял с него Виль, и даже был однажды случай, когда она нечаянно набрела в лесу на рысёнка, умилительно-пушистого зверька с кисточками на ушах и не сообразила, что это значит. Тогда оказалось, что Фатей шёл за ней по пятам, и он убил своим длинным острым ножом и рысь, и её детёныша прежде, чем те успели напасть. Он ругался тогда ещё хуже, чем обычно, и не хотел слушать её возражения, что она сумела бы заворожить животное, а котёнка и вовсе надо было взять с собой. Фатей вообще никогда не хотел её слушать, из всех женщин он слушал только свою сестру, которая заменила ему мать.

Враг с ним, с Фатеем. Он далеко. А рыцарь был рядом и он не сводил с Эрны своих тёмных глаз. Иногда Дэгейр косился на Виля. Чувствовалось, что присутствие «дядюшки Ги» его стесняет. Может быть, именно поэтому, когда им встретились люди из Балриля, Виль сел на свежую лошадь и поехал с ними «заботиться о бедолаге Сисэре», бросив ученицу на произвол судьбы.

— Не бойтесь, — мягко произнёс Дэгейр, когда карета снова тронулась в путь. — Я сумею вас защитить!

Эрна вскинула на него глаза, которые показались рыцарю двумя прозрачными озёрами, и потупилась прежде, чем юнец успел в них утонуть. Дэгейр сглотнул. Эрна украдкой смотрела на него и видела, как кадык дёрнулся вверх-вниз на тощей шее юнца.

— Вы очень добры, — прошептала она. Дядюшка не говорил, что делают в таких случаях! Почему он так пялится?!

— Моя рана не позволяет мне бегать, поэтому я никуда не убегу, если нападут разбойники, — заявил Дэгейр. Эрна невольно рассмеялась и, когда рыцарь присоединился к её смеху, поняла, что поступила правильно. Когда лошадей его неказистого экипажа перепрягали в её карету, Дэгейр забрал с собой меч и что-то ещё, что теперь слегка оттопыривало одежду на его тощей груди. Можно было бы и не догадаться, если не сравнивать, как он выглядел сначала с тем, как он выглядел сейчас. Небось, это и был пакет с важными письмами, которые искали разбойники. Эрна пожалела, что единственное известное ей средство, способное быстро и незаметно усыпить человека, надо бросать в огонь. Есть, конечно, и такие, которые добавляют в питьё, но ей и предложить рыцарю нечего. И колыбель для кошки тут тоже бесполезна. Не зря Виль советовал на неё не полагаться!

— Как вы получили эту рану? — спросила девочка, когда молчание стало совершенно невыносимым. Она снова покосилась на рыцаря и тот снова сглотнул, успев на мгновение поймать её взгляд. Он приосанился, принимая вид бывалого вояки. Это было смешно, учитывая, что юнец был даже моложе Фатея, с которым девочка, бывало, бегала наперегонки. Виль говорил, что умение убегать ей когда-нибудь пригодится.

— Это была опасная вылазка, — важно сообщил юнец. — Мы пытались отбить обоз против отряда ютанцев. Их было… десять… я хотел сказать, десять отрядов по шесть человек, а нас только пятеро. Я, конечно, возглавил отряд…

— Не может быть! — почти искренне изумилась Эрна, глядя на то, как Дэгейр пытается «незаметно» завладеть её рукой. — Ведь вы сказали, вас только после вылазки посвятили в рыцари!

Юнец закашлялся и сложил руки на груди.

— Э-э-э… я хотел сказать, что мне пришлось его возглавить, когда ютанцы убили сержанта Рула… мы еле спаслись тогда, обоз пришлось бросить. У нас не осталось стрел, а эти мерзавцы…

— Вы такой смелый! — сказала девочка, поднимая на юного рыцаря взгляд. Дэгейр расцепил руки и просиял. — И теперь вас послали с таким важным делом…

Она вовремя остановилась, вспомнив, что про письма рассказал умирающий разбойник. Рыцарь кивнул.

— Я обязан помочь моему городу! — гордо сказал он.

— Вы такой смелый, а я так боюсь разбойников, — сокрушённо произнесла девочка. Замерла, понимая, что в голос прорвался настоящий страх, но… разве не этого от неё ожидают? — Это было ужасно! Свист, потом стрелы, крики! Я думала, дя… дядюшку Ги убили! Я так боялась!

Рыцарь всё-таки взял её за руку. У него были жёсткие костлявые пальцы и, как он ни старался быть ласковым, Эрне было больно и неприятно. Дэгейр провёл по её ладони. Девочка содрогнулась.

— Вы не должны ничего бояться, — со странным выражением произнёс он. Прежде, чем Эрна успела ему помешать, он поднёс её руку к губам и запечатлел поцелуй. Вышло ужасно слюняво и девочку опять передёрнуло от отвращения. Эрна в отчаянии думала, надо ли ей закричать, отвесить пощёчину или лучше сразу ударить противного юнца ножом. Виль учил её действовать двумя руками одинаково и она была уверена, что успеет убить Дэгейра прежде, чем он удивится.

Мама ничего не рассказывала о таких случаях! Мама всегда говорила, что ей ещё рано думать о мужчинах! Мама рассказывала, как привязать к себе человека, если очень хочется, но ничего не упомянула о том, как его отвадить!

Карету подбросило на кочке. Эрна постаралась, чтобы её не отбросило на юнца, и отлетела в дальний угол кареты. Но Дэгейр не выпустил её руку и упал прямо на неё! На мгновение их лица оказались напротив друг друга, а губы…

Девочка в панике завизжала. Рыцарь отпрянул, очень смущённый и случившимся, и реакцией своей дамы.

— Простите меня, — с раскаянием произнёс он. Карета остановилась и Тибо открыл дверь, ожидая, похоже, увидеть самое худшее. Эрна постаралась привести в порядок дыхание.

— Я упала, — соврала она быстро. — Простите, я не хотела никого пугать. Я просто неожиданно упала и испугалась.

— Вы хорошо себя чувствуете, госпожа? — подозрительно спросил Тибо. По тому, как это прозвучало, Эрна поняла, что сержант прекрасно знает, что Эрна была никакой не госпожой, а только безродной девочкой, которую Виль притащил откуда-то по приказу рыцаря лю Дидье. Эрна перехватила его взгляд на юношу. Ждал ли Тибо, что Эрна соблазнит Дэгейра? Допускал ли он, что Дэгейр соблазнит Эрну, если тому этого захочется?

К ним подошёл другой кнехт.

А вот он, похоже, не знал.

— Госпожу растрясло в дороге, — раздражённо пояснил ему Тибо. — Чем скорее мы доедем до Балриля, тем лучше.

Дверца захлопнулась. Карета тронулась в путь. Эрна перевела дыхание. Может быть, притвориться, что ей плохо? Ни один мужчина не будет желать женщину, если её в это время тошнит недавно съеденным завтраком. Девочка хорошо помнила, что мать дала ей с собой рвотный корень. Достаточно разжевать кусочек, чтобы…

— Простите, я напугал вас, — с раскаянием проговорил юноша. — Мне не следовало…

— Это всё карета, — заверила девочка. — Ужасно трясёт, правда.

— Да, — согласился Дэгейр. — Если бы я мог придерживать вас, чтобы вы не упали…

Вот уж нет!

— Как ваша нога? — поспешно спросила девочка. — Такая тряска… мне приходилось перевязывать раненых. Вам, должно быть, сейчас очень больно.

— А, пустяки! — немедленно расправил плечи юнец. По его движениям Эрна догадалась, что он испытывает сильную боль, но старается не обращать на неё внимание. Как глупо. Если ты в безопасности, тебе надо позаботиться о себе, иначе ты не сможешь сражаться. Но этого девочка говорить не стала.

— Вы говорили про важное дело, которое вам доверил ваш город, — напомнила Эрна. — Дядюшка Ги сказал, что вы, должно быть, положились на перемирие, если взяли так мало людей.

— Проклятые разбойники! Мерзавцы! — отозвался рыцарь. — Я проклинаю свою рану! Если бы я мог ехать верхом! Клянусь, мне не понадобилось бы никого брать с собой!

— Вы путешествовали бы один? — удивлённо спросила Эрна. — Как сказочный рыцарь!

Магда иногда пела дочери старые баллады, которые слышала в детстве, а тётушка Вейма — новые, некоторые даже собственного сочинения, хотя и все знают, что вампиры не способны ничего придумывать, что не касается их охоты. Эрна всегда удивлялась: рыцари не брали с собой сменную лошадь, не брали вьючную, не брали ни слуг, ни вещей, скакали себе и скакали… как будто их лошадей зачаровывал для них дядюшка Лонгин, но ведь даже он отдыхал в пути и брал с собой сумку с едой и пожитками! И он не был рыцарем, ему не надо было везти оружие!

— Будь вы здоровы, — продолжила Эрна с истовой убеждённостью, — вы бы сами расправились со всеми разбойниками в этом лесу!

Похоже, она перегнула палку, потому что Дэгейр поскучнел и тяжело вздохнул.

— Не смейтесь надо мной, — грустно попросил он.

— Я не хотела вас обидеть…

— Проклятая нога ещё долго будет заживать, — раздражённо произнёс юнец.

Они помолчали.

— Куда вы едете? — спросил Дэгейр, что-то соображая. — Вы дочь рыцаря лю Дидье, а его владения — самые богатые и безопасные во всей Хларии. Почему он отослал вас? Вы… вы сговорены?!

— Нет, что вы, — рассмеялась девочка. Сговорена! Ха! Да во всём мире не найдётся ни одного мужчины, которого она согласилась бы взять в мужья, даже если бы он взаправду один перебил всех разбойников, а не хвастался бы этим! — Отец посылает меня в Арол как залог своей дружбы с…

Эрна осеклась. Она не знала, как зовут наследника хларского трона!

К счастью, рыцарь не заметил её ошибки.

— Вас?! — задохнулся он. — В Арол?! Вы не должны туда ехать! Слышите?! Не должны! Только не вы!

— Но почему? — поразилась его искренности Эрна. Юноша густо покраснел и отвернулся.

— Простите, — коротко ответил он. — Сейчас война. Вы должны быть дома со своим отцом. Прикажите поворачивать — немедленно.

У Эрны тревожно забилось сердце. Дэгейр что-то знает про Арол. Что-то опасное. Она напрягла память. Арол… Арол… Этот город упоминался рыцарем лю Дидье во время разговора со святошей, который был не то пленником, не то гостем в его подвалах. Что говорилось? Бастин… Бастин — это, похоже, сын лю Дидье. А что ещё?

Девочка покачала головой, отвечая и юнцу, и своим мыслям. Она не могла вспомнить ту беседу. Слишком много скучных подробностей обсуждали мужчины, к тому же Виль велел ей всё забыть.

— Я должна, — мягко проговорила она. — Так велел мой отец. Ему лучше знать.

— Откажитесь! — взмолился рыцарь. — О, если бы не моя рана! Я увёз бы тебя в это же мгновение.

Вот ещё выдумал!

Эрна подняла на Дэгейра укоризненный взгляд и тот смешался.

— Я не хотел вас обидеть, — пробормотал он. Девочка лихорадочно соображала. Он что-то знает, что-то очень важное. Связано ли это с его письмами? Необязательно. Насколько он важный человек? Его отец, наверное, важный, иначе бы письма не доверили такому неоперившемуся юнцу. Как его разговорить?!

— Мне так неловко, что вам пришлось свернуть со своего пути, — сказала она ласково и погладила юношу по рукаву. — Вы ведь хотели добраться в Несдье, не так ли?..

Эрна понятия не имела, где находится этот самый Несдье, где находится Балриль и где этот самый загадочный Арол, куда ей ни в коем случае не следовало ехать. Юнец покачал головой.

— Нет, пока нам по пути. Может, и лучше, что так всё сложилось. Мне надо будет проститься с вами перед самым Балрилем, там мы отдохнём и возьмём южнее.

Эрна задумчиво покивала головой. Почему, ну, почему Виль не рассказал ей, где что находится?! Вейма показывала ей карты в таблинии[40] барона, но там был Тафелон, святые земли, откуда барон вернулся пять лет назад, и страна язычников за лесами оборотней. Карты Хларии Эрна отродясь не видывала.

— Нет, я не собираюсь уходить в монастырь, — неверно истолковал её молчание Дэгейр. Эрна не удержалась от улыбки, и он приосанился.

— Вас не прельщает праведная жизнь? — спросила девочка с лукавой усмешкой. Кажется, шире расправить плечи уже невозможно, но юнец это сделал и гордо выпятил тощую грудь.

— Ха! Если бы вы знали!

Эрна предусмотрительно потупилась и юнец не стал хвастаться своей мужской удалью. Девочке весь этот разговор был внове. Никто и никогда не хвастался при ней, надеясь понравиться! К ней относились или со страхом или со снисхождением, но вот точно не так. Но как навести этого противного мальчишку на нужную тему? Он как нарочно издевается!

— Говорят, не все, кто живёт в монастырях, служит Заступнику одной лишь молитвой, — задумчиво проговорила она.

— Молитвой! — перебил её рыцарь. — Да если б вы только видели турнир, который мой отец устроил по поводу прошлогоднего перемирия! Комтур[41] Тьери́ один раскидал всех своих противников! Братья-заступники доблестные воины, они только не женятся, а так ничем не уступают самым отважным рыцарям королевства!

Эрна чуть не задохнулась от страха. Братья-заступники! Святоши, которые сжигают прозревших на кострах! Их выгнали из Тафелона ещё пять лет назад, но говорили, что в других странах орден сохранил своё влияние. Так, значит, Дэгейр едет к ним в монастырь! Со своими важными письмами! Если юнец и раньше не нравился девочке, то теперь он показался ей отвратительным.

— Вы побледнели… — заботливо произнёс рыцарь и снова взял её за руку. Девочке казалось, что к ней прикасается змея.

— Это от тряски, — сказала Эрна. — К тому же, когда вы сказали о прошлогоднем перемирии… оно закончилось — и снова война. Вот и это перемирие вскоре будет нарушено…

— В прошлый раз ютанцы предательски ударили нам в спину, — перебил её Дэгейр и так сжал руку девочки, что она чуть не закричала от боли. — Но сейчас мы начеку! Мы никому не позволим пробраться в Хларию, ни предателям, ни их прихлебателям, ни исчадиям преисподней! Они нанимают сражаться против нас оборотней! Ха! Дайте мне только добраться до монастыря, как отец Тьери живо даст этим тварям укорот!

— Оборотням! — распахнула глаза девочка. — Не может быть! Я думала, оборотни — это просто злая сказка!

— О, нет, госпожа Нинета, — многозначительно понизил голос Дэгейр, подсел поближе к девочке и положил руку ей на плечо. Эрна дрожала и напомнила ему попавшую в западню птичку. — Это не только сказка. Они повсюду! Эти хитрые твари могут оказаться в любом месте! Они притворяются крестьянами, торговцами… даже хорошенькими женщинами! Вы никогда не узнаете их, если…

Он, кажется, и не собирался договаривать свою страшилку. Обняв девочку покрепче, чтобы никакие кочки не помешали им целоваться, рыцарь наклонился над её лицом.

— Мне страшно! — выдохнула Эрна ему в губы. — Вы так говорите… вы тоже оборотень?! Скажите мне!

Юноша расхохотался. Смех расслабил его и девочка смогла высвободиться. Больше всего ей хотелось выхватить нож и воткнуть противному мальчишке в горло. Но если она оплошает, всё дело будет погублено, а дядя Виль будет очень ругаться. Того и гляди, бросит её одну в лесу, как грозился.

Да если и не оплошает. Как она будет объяснять, почему благородный господин сам себя зарезал? Таких людей надо водить на поводке, пока они не вырастут и не поумнеют!

— Вы пошутили, не так ли? — печально спросила девочка, принимая обиженный вид. Разговор её совершенно измучил. Выведывать чужие тайны оказалось очень сложно. Когда они уже доедут до Балриля?!

— Не надо меня бояться, госпожа, — самодовольно ухмыльнуюся юнец. — Я не оборотень, но, кем бы я ни был, я никогда не причиню вам вреда, клянусь своей рыцарской честью!

Эрна кивнула, не слишком впечатлённая этим обещанием. Если он не отстанет, придётся всё-таки жевать рвотный корень. Гадость какая. Но лучше её будет тошнить, чем целоваться с этим недосвятошей.

На счастье девочки карета вскоре остановилась и дверь открыл ни кто иной как дядюшка Виль.

— Дядюшка Ги! — с искренней радостью закричала Эрна. Убийца перевёл взгляд с неё на юнца и обратно и, похоже, сделал правильные выводы.

— Тибо сказал, тебя растрясло в карете, — сказал Виль. — Из города нам прислали кобылу под дамским седлом, хочешь поехать верхом?

— Верхом! Вот здорово! — в восторге закричала девочка. В лагере Увара её учили сидеть на лошади по-мужски и она прекрасно держалась в седле, но слуги барона по его приказу научили Эрну ездить боком, как подобает приличной девушке. Сейчас Эрна согласилась бы оседлать и дракона, если бы они существовали, только бы избавиться от противного рыцаря.

На беднягу было жалко смотреть, но Эрна и не думала оглядываться. Виль помог ей выбраться из душной кареты и усадил на игреневую тонконогую кобылу. Эрна наклонилась и потрепала животное по шее.

— Держись поближе к карете, — приказал Виль тихо, пока остальные меняли коней, — и молчи. Будет легко — притворись, что тебе сложно, чтобы никто тебя не отвлекал. Будет сложно — не отставай и постарайся из седла не выскочить на скаку.

— А ты со мной не поедешь, дядюшка Ги? — спросила девочка тревожно.

— Тебе нянька нужна? — проворчал убийца. — Поеду в карете. Хватит с меня, наскакался.

Эрна хотела шепнуть Вилю, что узнала много важного, но не решилась говорить об этом при всех и только кивнула.

— Так говоришь, он тебе не понравился? — спросил Виль, когда они остались одни на постоялом дворе в Балриле. Люди хларского наследника вместе с сыном рыцаря лю Дидье запаздывали и их предстояло ждать здесь, что до юного Дэгейра, ему пришлось остановиться тут же, на том же постоялом дворе, потому что во всей округе не было других свежих лошадей, кроме тех, которых послали для его экипажа днём и которые теперь тоже никуда не годились без отдыха.

— Ни капельки, — сердито буркнула девочка. Она ужасно устала, ужин был ещё хуже, чем в деревне, вино страшно кислое, даже после того, как Виль его разбавил, а после катания на лошади с непривычки болело всё тело.

— Ты-то ему очень приглянулась, это было сразу видно, — усмехнулся убийца. Девочка задрала нос и отвернулась.

— Он целоваться ко мне лез! А у самого руки — как палки дубовые! Я думала, у меня кости треснут!

— Ай-ай-ай, какое безобразие, — покачал головой Виль, и девочка поняла, что сочувствия не дождётся. Убийца, к её удивлению, прижал её к себе и поцеловал в голову. — Умница. Ты отлично справилась.

— Правда?! — расцвела девочка.

— Нет, я тебе вру, — несердито проворчал Виль, и она засмеялась. — Значит, братья-заступники и оборотни. Очень интересно. Не добили святош в тот раз, а война им только на руку.

— А…

— Забудь. И ложись спать.

— Но…

— Споришь?!

— Но, дядюшка Ги! — проныла девочка.

— Ну что ещё? — буркнул он, на этот раз сердито.

— Как зовут наследника Хларии? — выпалила Эрна. — Где этот Несдье и монастырь, и Арол, и Рамье, и…

— Тихо, тихо, не спеши, — засмеялся Виль. — Молодец, догадалась сама спросить. Подрастёшь — научишься всё узнавать без вопросов. Наследника зовут принц Онор.

— Хонор, — повторила за ним девочка. Убийца покачал головой и произнёс ещё раз:

— Онор.

Эрна кивнула.

— Арол отсюда на юго-запад, больше на запад, чем на юг, а братья-заступники — ближе к югу. Рамье мы оставили позади, он южнее и западнее, чем владения рыцаря лю Дидье, но ненамного. Развилку, ведущую к Несдье, мы проехали тоже, это город на северо-запад отсюда, но Арол будет дальше вглубь страны. Арол, да Несдье, да ещё Миор, город ещё западнее и севернее — составляет границу, восточней которой ютанцы не проникли в страну.

— Они захватили всю Хларию? — спросила девочка, пытаясь уложить в голове этот рассказ.

— Не делай такие большие глаза, я тебе не рыцарь, — засмеялся Виль. — Нет, конечно, но по эту сторону от Арола ютанцев нет, они боятся, что из непокорных городов им ударят в спину.

— А на западе — не ударят?

— А на западе большую силу имеет Палранский Дюк, у которого владения то там, то сям раскиданы, полно вассалов и наёмников. За него и север страны, за него и юг, и только середина хранит верность принцу. Вот так-то, девочка. А сейчас — живо спать!

Глава восьмая Госпожа Татин

Наутро Виль притащил девочке новое платье и это примирило её со скудным завтраком. Платье было ещё лучше прежнего, чуть короче и чуть свободней, ярко-синее, как флаг отряда Увара, и к нему Виль принёс ещё расшитую жемчугом шапочку и небесно-голубую накидку. Эрна с трудом удержалась, чтобы не завизжать от восторга. Она и подумать не могла, что у неё будет такое богатство!

— А где старое? — спросила она, чтобы отвлечься.

— А зачем тебе старое? — удивился Виль. Девочка широко распахнула глаза.

— Его же почистить надо! Может, и постирать…

Эрна осеклась. Она понятия не имела, как стирают бархат. Виль рассмеялся.

— Бестолочь! В Ароле слуги позаботятся. Ты же знатная дама!

Он щёлкнул девочку по носу.

— Я всё сложил. В Ароле к тебе приставят служанок, всё как положено, и бедному старому папаше Виле не придётся больше печься о твоих тряпках. А пока терпи. Я пришлю к тебе служанку, чтобы помогла одеться.

Девочка хотела заверить, что она же не хворая какая, и сама как-нибудь в платье влезет, но промолчала. Ну да. Раз она знатная дама, то должны быть служанки. Никто не поймёт, если их не будет.

— Ты похожа на мамашу свою, — сказал убийца, любуясь уже одетой девочкой с торжеством мастера, созерцающего собственное творение. — Конечно, постарше тебя была, когда пришла к нам в деревню, но такая же испуганная и глазищи такие же огромные.

— Она тебе нравилась? — вдруг спросила Эрна и тут же себя выругала за неуместный вопрос. Виль, нисколько не разозлившись, пожал плечами.

— Так себе ведьма была, врать не буду. Гонору-то, гонору сколько, а чуть что — ох да ах. Козлёнка сама не могла зарезать, чего ещё ждать? Хорошенькая, да только проку с того, если она своим делом заниматься не хотела. Только всего и привела к нам, что одного человека, да и то, тут уж он настоял, она всё отнеткивалась. Праздники устраивать не хотела. Не подобает, видите ли. Ещё бы, рыцарская дочь, конечно, заставь такую-то в грязи с крестьянами валяться.

Эрна отвела взгляд. «Праздники» — это тайные сборища в лесу, у алтаря-камня, которые заканчивались колдовским «хорошим» вином и развратом. Магда клялась, что, покуда она ведьма Латгавальда, «такой мерзости» у них происходить не будет. Хуже, она говорила, только на встречах проклятых, где, кроме людей, вместе со всеми развлекаются ещё и вампиры и оборотни, причём оборотни не всегда принимают человеческий облик. Прозревшие говорили, что тело — грязь и в грязи человек получает освобождение от оков мира. «Слепые», то есть все остальные люди, шептались, будто проклятые вызывают Врага в образе козла и предаются с ним мерзости.

Виль кивнул своим мыслям.

— Лицом ты в неё пошла, — сказал он, — красавицей растёшь. А статью, небось, в папашу своего, и кость крепче, и ростом повыше будешь, чем мамаша твоя. А, может, кормят тебя лучше, хотя с нашей Маглейн какая уж еда.

— Неправда! — возмутилась девочка. Магда действительно то и дело забывала и поесть, и приготовить еду, но дочь всё-таки старалась держать сытой. Да Эрна и сама могла каши наварить или похлёбку, её же Виль сам учил!

Убийца поморщился.

— Не верещи, сделай милость, — раздражённо попросил он. — И без того с утра голова трещит. Здоров же Фулкс пить. Думал, никогда не отвалится. Пока ему зимнего вина не плеснул — ничего не помогало.

Зимнее вино — это, небось, та гадость, которую Виль подсунул Эрне в карете. Магда действительно делала его зимой, но как именно — про то она дочери не рассказывала. И давала его только Вилю и ни единому человеку больше.

— А зачем ты с ним пил? — спросила Эрна. Вот зачем она так старалась разговаривать с тем противным мальчишкой, если наставник всё сделал гораздо проще. — Ты хотел у него всё выведать, да?

— Дурочка ты. Зачем мне стараться, у него выведывать? Я хотел, чтобы он не слышал, какие вопросы я буду Дэгейру задавать.

Эрна надулась. Так она и знала! Виль отвесил ей подзатыльник.

— Не дури, — строго сказал он. — Мне, как мамашу твою, на каждом шагу тебя хвалить? Сказал вчера — ты молодец. На доброго дядю не надеялась, постаралась всё разузнать. Умница. А то ведь мало ли что. Если бы для них нашлись лошади? Если бы они встали лагерем под стенами города? Другой постоялый двор нашли бы?

Девочка послушно кивнула, не слишком убеждённая этими словами. Она не сомневалась, что Виль может предотвратить любую случайность. Будто сложно с лошадями что-то сделать!

— Мальчишка не так-то прост, — задумчиво произнёс убийца. — Заметила: всем сказал, что в Несдье скачет, а тебе про монастырь рассказал.

— Я думала, он врал тогда… или передумал в дороге…

— Ты думала! — неприятно засмеялся Виль. — Ещё чего скажешь? Запомни, девочка, ты не должна придумывать за других людей, ты должна точно узнать, почему они так поступают. Если врёт, значит, врёт, а не «передумал в дороге». Может, и передумал. Или это тебе он соврал. Кто его знает, он ведь и ютанским шпионом может оказаться.

— А…

— Закрой рот, — уже добродушно приказал убийца. — Пока они приходят в себя после вчерашнего, мы как раз тронемся в путь.

— Я думала… — начала было Эрна, но осеклась. — Ты же сказал, что мы должны ждать в Балриле!

— Я передумал, — хмыкнул Виль, — в дороге. Не надо, чтобы у нашей встречи были свидетели. Мало ли что может выйти. Так что поедем навстречу.

Бастин, младший сын рыцаря лю Дидье, был постарше и Дэгейра, и Фатея, плотный юноша с тёмными, в отца, волосами и неприятной зеленью светлых глаз. В них, когда он смотрел на «сестру» застыло недоверие и… Когда Бастин заговорил, стало понятно, что это ревность.

— Я не знал, что у моего отца есть дочь, — хриплым голосом, уродующим мягкий хларский говор, произнёс юноша. Они отошли подальше ото всех, будто бы для того, чтобы хоть на пару мгновений отдаться родственным чувствам.

— Я тоже не знала, что у меня есть отец — и братья, — с вызовом произнесла Эрна. Бастин засмеялся и потрепал её за щеку. Эрна с возмущением ударила его по руке.

— Строптивая кобылка, так ведь говорят в Тафелоне? — нисколько не смутился Бастин.

— Я тебе не кобылка! — рассердилась девочка. Мало ей вчерашнего рыцаря, этот смотрит, будто она не человек даже, а так — забавная зверюшка!

Бастин отвесил изящный хларский поклон и поцеловал девочке руку. В отличие от Дэгейра он не сжимал так сильно пальцы и его поцелуй был не слюнявый.

— Прошу прощения, дорогая сестрица, — насмешливо произнёс юноша. Он оглянулся по сторонам и понизил голос ещё сильнее. — Верю в Освобождение, сестра!

— Приблизим Освобождение, брат! — отозвалась Эрна, как полагалось по правилам прозревших. Бастин был один из них — не посвящённый, как его отец, а только верующий в Освободителя и отвергающий узы мира.

— Тебе понадобится всё твоё колдовское искусство, чтобы выжить, сестрица, — так же тихо и всё ещё не отпуская её руки, сказал юноша. В его голосе не было ни приязни, ни сочувствия, только тихое злорадство. Девочка гордо вскинула голову. Бастин улыбнулся и поцеловал её в лоб. — Освободитель с тобой, сестрица. Надеюсь, в следующий раз ты родишься подальше отсюда.

Эрна никак не могла придумать, какую бы гадость ему ответить, поэтому этот выпад пришлось пропустить.

— Да хранит тебя Заступник, брат, — громко сказала она, отступая от юноши на шаг. Тот скривился, но спорить не стал. По меркам прозревших она его прокляла.

Виль полюбовался «трогательной встречей и прощанием брата и сестры» и подошёл к девочке, ведя в поводу невысокого серого коня.

— До Арола доедешь сама, — тихо сказал он. — Помни, чему я тебя учил. Не задирай юбку, не поднимай взгляда и не хватайся за нож. Убьют раньше времени, потом искать тебя, растить, учить… делать мне больше нечего. Будь хорошей девочкой, Нинета.

Убийца говорил о том обещании, которое когда-то дал девочке: если её убьют, он найдёт младенца, которым она родится в следующей жизни, и обучит всему заново. Похожее обещание он дал и Фатею.

— А ты куда?

— Есть одно дело. Тебе лучше не знать. Будут спрашивать, скажешь, что я уехал по поручению твоего отца.

Он поднял руку, чтобы потрепать Эрну по волосам, но взглянул на сложную причёску, которую навертела служанка на голове девочки, и опустил руку. Эрна почувствовала себя разочарованной.

— Ничего не бойся. Сейчас действует перемирие.

— А разбойники? — рискнула спросить девочка. Виль вообще-то и сам был разбойником, когда-то давно он грабил отбившихся от остальных путников, пока однажды ему не открыли глаза и не сделали прозревшим.

— А что разбойники? Ничего с тобой не будет. А если что… меня не вспоминай, говори про своего отца и сули выкуп. И не хватайся за нож! Кстати, вчера не сказал. Выбрось кровожадные мысли, девочка. Благородные дамы не режут глотки своим поклонникам.

— А что ещё с ними делать? — пробормотала Эрна. Виль потрепал её по плечу.

— Будешь умницей, найду тебе наставницу, — посулил он. — Но это потом. А сейчас слушайся старших.

Эрна уныло кивнула. Виль вскочил на коня, подъехал к старшему присланного из Арола отряда, что-то сказал и ускакал на восток по дороге, по которой они только что приехали. А Эрне ничего не оставалось делать, как идти к карете, где сидела ужасно суровая дама в чёрном платье, которая представилась как госпожа Татин, вдова королевского сокольничьего. Дама оглядела Эрну с ног до головы и, похоже, не осталась довольна увиденным. Подумав, она протянула девочке руку. Эрна покорно поцеловала её кожу, больше похожую на старый пергамент, и робко уселась рядом с дамой, слуга захлопнул дверь и вскоре их кавалькада тронулась по направлению к Аролу.

— Жду Освобождения, сестра, — едва шевеля губами, прошептала дама. Девочка подумала, что ослышалась. Прозревшая — здесь?! В таком виде?! Ещё одна! Да что же это такое, Хлария, что, вся состоит только из святош и прозревших?!

— Приблизим Освобождение, сестра, — тихонько откликнулась Эрна.

Дама хмыкнула.

— Ты, надеюсь, не ждёшь, что я буду звать тебя, сестрой, а, девочка? — сказала она скрипучим голосом. Все мы братья и сёстры перед Освободителем, но некоторые из нас помладше. Ты совсем воробушек, да-да, воробушек. Кто красил твои волосы?

— Мама, — от неожиданности сказала правду девочка. Во взгляде дамы было столько неодобрения, что сдержаться невозможно. — Эта краска не сотрётся и не смоется даже посреди водопада!

— Ты взяла её с собой, чтобы подкрашивать свои волосы? Они ведь растут, да-да, растут, девочка, и если кто-то увидит, что у самой головы они светлые… знатные дамы не красят волос, моя милая, да и кому придёт в голову превращать золото в землю!

Эрна ошарашено моргала глазами. Мама дала ей с собой тех орехов, которыми покрасила её волосы, рассказала и как их заговорить, но девочка как-то не думала вовсе…

— Ты должна думать о таких вещах раньше, чем кто-то заметит, — строго сказала госпожа Татин.

— Но как вы…

Дама усмехнулась такой же неприятной улыбкой, как Виль.

— У тебя тёмные ресницы, девочка, но они светлее, чем твои волосы. Обычно бывает наоборот. Не всякий раз, может быть, я бы не стала закладывать свою старую голову, но достаточно, чтобы я заподозрила, что ты перекрасила волосы. Могу понять Паука: чем объяснять, почему ты не в масть с отцом, проще подстраховаться. Но ты маленькая дурочка, девочка. Ты должна была удивиться моему вопросу, а не отвечать как есть. Да, дурочка, ты должна была удивиться.

Эрна растерялась. Старая злыдня подловила её! Конечно, если бы она от рождения была с тёмными волосами, она бы ответила «никто» или «Создатель»! А она сказала правду потому что думала, что госпожа Татин уже всё знает!

— Учись, — назидательно сказала дама. — Уверена, Паук тебе этого не говорил. Мужчины никогда не думают о мелочах, никогда.

Это было вопиюще несправедливо заявление: дядя Виль всегда всё продумывал до самых мелких деталей! Но Эрна только опустила глаза и промолчала.

— Так-то лучше, — скрипуче засмеялась госпожа Татин. — Вот что, девочка. В Ароле я буду о тебе заботиться. Глава аролского парламента лично попросил меня — да-да, девочка, лично попросил, — проследить, чтобы королевская родственница ни в чём не терпела нужды.

Она придирчиво оглядела девочку.

— Чтобы тебя порадовать, достаточно шёлкового платка, девочка, — хмуро сказала дама. — Так не годится. Я буду требовать лучших блюд и самой новой одежды… на тебе всего одно платье и никаких пуговиц![42] Это не то, на что ты можешь рассчитывать. А еда? Могу поспорить, дичью тебя не закармливали. Ты даже не знаешь названия пряностей, которые будешь требовать!

Эрна хотела ляпнуть, что пряности — это страшно дорого и что вряд ли их найдут в осаждённом городе, но умудрилась сдержаться.

— Не важно, смогут ли их достать, — засмеялась старуха, угадывая мысли девочки. — Важно, что мы их потребуем. Ты родственница самого короля, да будет милостив к его душе Заступник, ты должна получить всё самое лучшее. Прикажу, чтобы нам достали корову для омовений.

— Что?!

Госпожа Татин погрозила своим высохшим пальцем.

— Не так громко, девочка. Ты не должна кричать, воробушек. Ты не должна удивляться. Кто угодно, только не ты! В тебе течёт кровь королей, моя милая.

— Но ведь…

— Кто проверит? — подмигнула старуха. — Поверь мне, у короля и у королевы кровь такая же алая, как и у самого жалкого нищего. А молоко достанется мне. У меня больной желудок, ему полезно молоко и вредны пряности. Лекари молотят всякий вздор про равновесие моих соков, но я-то знаю, от чего мне бывает лучше. Ты ещё молодая, морщины не скоро избороздят твоё личико, тебе достаточно умываться водой. Когда проживёшь вдвое, втрое дольше, вот тогда придёт черёд для всяких штучек. Почему ты не благодаришь меня? Благодари, воробушек.

— Спасибо вам, госпожа, — послушно отозвалась Эрна. Ей легко давались языки, а хларский к тому же был немного похож на церковный, если привыкнуть к странному произношению и манере произносить всё в нос, будто они все простудились. Сейчас она понимала почти всё, что говорила ей старуха. Та зевнула.

— Когда приедем, попросись в церковь святой Окины, — сказала госпожа Татин. — Это самая красивая церковь в городе, к тому же добрая святая помогает в дороге маленьким девочкам.

— Но ведь…

— Ты, что же, молитв не знаешь, а, воробушек? Надо мне попенять Пауку. О чём он думал? Как же ты можешь не поблагодарить добрую святую за своё спасение? Разве не она спасла тебя от разбойников? Об этом только и разговору. Напали на тебя так близко от Балриля! В самый разгар перемирия! У таких людей ничего святого нет. Конечно, тебя выручила наша добрая Окина. Кто ж ещё-то? Помолчи пока, я хочу поспать. Подумай, в чём ты будешь каяться на исповеди. Не может быть, чтобы родственница короля не пошла на исповедь, так ведь, воробушек?

Она закрыла глаза и громко захрапела, оставив Эрну ошеломлённой полученным уроком.

Карета тряслась и подпрыгивала на ухабах дороги и девочка быстро устала. Если разговаривать, отвлекаешься, а так… смотреть в узкое окошко в двери кареты было невозможно, слишком быстро мелькали дубы. Иногда лес расступался и тогда взгляду девочки открывались поля, на которых работали крестьяне, одетые в одни только брэ[43]. В Тафелоне брэ — вместе с шоссами — носила только знать, простые люди одевались в свободные порты из крашеной ткани.

— Чего ты там ёрзаешь? — внезапно прервала свой храп старуха. — Или тебе приспичило?

— Да! — ухватилась за предлог девочка. — Можно, я попрошу остановиться?

— Это ещё зачем? — удивилась госпожа Татин. — Дурочка ты деревенская!

Она наклонилась и извлекла из-под сидения обшитую золотым атласом посудину с плотной крышкой. Девочка заморгала. По атласу шло серебряное шитьё и стоило это таких денег, каких Эрна и в глаза не видывала. А старуха сунула посудину под нос девочке.

— На, держи! — щедро предложила она. Эрна замотала головой. — Ну, как знаешь. Терпи тогда до Арола.

Она сбросила крышку, подняла юбку и засунула посудину себе под платье. Поёрзала, усаживаясь поудобнее и девочка услышала, как струя бьётся о медное дно. Потом старуха принялась тужиться. Послышался шлепок и тихий плеск, за ним второй… в карете немедленно воцарилась вонь. Старуха умудрялась испражняться прямо на ходу, несмотря на тряску. Закончив своё дело, она извлекла откуда-то пачку льняных платочков и, пристав, принялась подтираться. Эрна всё гадала, почему очередной толчок не сбросит посудину с сидения, но госпожа Татин, видно, была к этому привычной. Наконец, она вынула посудину и снова сунула её под нос девочке. Та отпрянула, невольно отметив, что госпожа Татин, похоже, была совершенно здорова, и цвет мочи, и испражнения свидетельствовали об этом совершенно ясно. Но мнения Эрны как лекаря никто не спрашивал.

— Я не хочу, спасибо, — сказала девочка, потому что старуха продолжала протягивать ей посудину. Госпожа Татин презрительно фыркнула.

— Тогда закрой и убери на место, — приказала она. Девочка молча повиновалась.

К концу поездки девочка возненавидела госпожу Татин куда больше, чем своего недавнего спутника рыцаря Дэгейра. Ну и удружил ей дядюшка Виль! Подобрал товарищей — одна другого краше! Карета тем временем катилась себе и катилась и к вечеру, когда у Эрны не было сил больше терпеть вонь, голод и боль в животе, они добрались наконец до Арола. Полюбоваться на город ей не дали, как не дали и выбраться из кареты в середине дня, когда меняли лошадей. Сержант отряда обменялся несколькими словами со стражниками на воротах, копыта коней застучали по каменной мостовой… и вдруг карета остановилась.

— Эй, что там ещё? — сердито закричала старуха. Дверь кареты открылась. Госпожа Татин с удовольствием оглядела встречающих: молодых дам, жён и невесток самых знатных граждан города, девочек примерно одного с Эрной возраста, пожилого серьёзного казначея и нескольких парламентских клерков. Женщины и девочки кланялись, мужчины приветственно улыбались. Позади них толпились зеваки. В Ароле никто не знал доподлинно, как следует встречать девочку, в чьих жилах текла кровь королей, но… переданная незаконно, без освящённого церковью брака. Кажется, за всю историю города им не приходилось никогда держать у себя такую заложницу. Арол был ключом страны, важнее, чем Несдье и Миор, и дочь лю Дидье должна была стать гарантом того, что этот могущественный человек сделает всё для её — и их безопасности.

Мальчишка примерно одного возраста с Бастином протиснулся вперёд и подал руку, помогая Эрне вылезти из кареты. Девочка пролепетала слова благодарности и посторонилась, давая дорогу своей спутнице. Казначей и клерки обнажили головы и поклонились. Госпожа Татин с большим самодовольством протянула наружу две руки и, чтобы помочь ей, к карете подбежали два пажа. Старуха едва кивнула им.

— Всё готово, я надеюсь, господин Гильбэ? — спросила она казначея. Тот кивнул. Толпа зевак раздалась, пропуская хорошенький, украшенный лентами портшез, который несли два рослых горожанина в высоких войлочных шапках. Если бы Эрне не было бы так дурно и не так бы хотелось поесть и уединиться, она бы наверняка захлопала бы глазами от удивления. Но сейчас она только кивнула с таким равнодушием, что зеваки приняли девочку за путешествующую принцессу. Портшез был слишком мал для двоих и Эрна с радостью поняла, что на время избавится от старухи. Госпожа Татин придержала её за рукав и сунула в ладонь кошелёк.

— Кидай, — прошипела она в самое ухо девочке. Со стороны казалось, что старуха говорит своей маленькой подопечной какие-то ласковые слова. — Кидай в толпу, слышишь? Этого ждут.

Эрна кивнула старухе, села в портшез и была вознесена над толпой. Зеваки закричали. Девочка величественно кивнула, боясь, что, если они помедлят ещё немного, она испачкает этот хорошенький портшез. Распустив горловину кошелька, она сунула туда руку и вытащила горсть мелких монеток вперемешку с жареными орехами. Кинула эту горсть в зевак справа, потом вторую — в зевак слева. Кое-где завязалась драка. Как глупо! Перед портшезом встали стражники с глефами[44] и им дали дорогу. Эрна оглянулась. Госпожа Татин о чём-то горячо спорила с седым бородатым мужчиной в чёрной бархатной мантии. Девочка швырнула ещё одну горсть в толпу и принялась смотреть вперёд.

Глава девятая Побег

Эрна даже не представляла, что ей придётся жить бок о бок с кем-то, кого она так ненавидит. Виль в Ароле так и не появился. Умер? Бросил её? Девочка даже хотела вызвать его в зеркале и непременно бы это сделала, если бы мерзкая старуха отстала от неё хоть на мгновение. Госпожа Татин спала с ней в одной кровати, ела из одной посуды, сопровождала её и днём, и ночью. Она заставляла Эрну молиться и больно била её ивовым прутиком по рукам и по шее. Она заставляла Эрну вышивать и снова била её прутиком, если девочка рвала нитку или затягивала тонкую ткань. Она учила Эрну вести себя за столом и била её по лбу ложкой за малейшую ошибку. Каждое мгновение девочка делала что-то не так. Не так держала спину, не так смотрела, не так держала юбку, не так шагала…

Прошло всего три дня, а Эрна возненавидела оленину, которую каким-то чудом умудрялись доставать для неё горожане, рябчиков и цыплят, которых подавали к её столу, фрукты в меду, смесь кислых и сладких блюд, которыми её потчевали попеременно… и постоянно, в каждом блюде пряности. Перец, корица, кардамон… всего слишком много, даже в питье, нельзя ни на мгновение перевести дух, во рту гадко…

Девочка привыкла вставать на рассвете, но дома она доила коз, а тут надевала «самое скромное» платье (ещё богаче, чем те, которые достал для неё Виль) и шла с госпожой Татин в церковь. Там усердно молилась — «ты должна не притворяться, ты должна отдаться вере в Заступника всем сердцем, чтобы ни один, даже самый дотошный святоша не заподозрил тебя!» — и не менее усердно смотрела по сторонам — «никто не поверит, что тебе неинтересно поглазеть на юношей, которые там собрались!». Потом возвращалась в дом, похожий на дома-крепости баронов в городах Тафелона, и садилась вышивать и слушать, как духовник госпожи Татин читает вслух благочестивые тексты о женской природе, обычно ужасно ругательные. Потом обед, снова церковь, но уже в нарядном платье, потом «дела милосердия» с раздачей оскорбительно скудной милостыни — «эти наглые горожане решили экономить на твоём содержании!» — ужин и опять церковь.

Уже в первый день девочка взвыла. На второй она впала в тоску, на третий решила действовать. Если дядюшка Виль умер… тогда надо пробраться назад, домой, к маме. Если жив — он спасёт от этой кошмарной старухи. Но как узнать? Подлая карга так усилено изображала благочестие, что, ясное дело, колдовать она не позволит. Надо было избавиться от постоянного присмотра. Убивать госпожу Татин… наверное, чересчур. Эрна с облегчением решила, что ей никто не позволит без спросу лишать жизни высшую посвящённую. В глубине души девочка подозревала, что это не так-то просто. Тогда что?..

Хвала Освободителю, нужду в доме справляли всё-таки не при всех, а в отдельном чулане. Запершись там, девочка достала рвотный корень, который так и не опробовала во время поездки с рыцарем Дэгейром, и старательно измельчила его ножом. У неё будет только одна попытка. Только одна.

Спрятав растолчённый корень в рукаве, Эрна принялась ждать. Когда ты знаешь, что делать, всё куда легче. За ужином старуха скривилась. Несмотря на свои слова в дороге, она налегала на пряности, особенно любила кардамон, и часто требовала подавать его к столу отдельно, чтобы высыпать на свою половину супа сколько душа пожелает. Эрна молилась Освободителю и ждала, когда старуха отвернётся. Танцующий Кабан когда-то сказал, что с дураками, бывает, срабатывает старое доброе «ой, посмотрите, что у вас за спиной!», но с умными лучше и не пробовать, непременно попадёшь в ловушку. Поэтому — ждать. Все отводят глаза, все.

Он ужинали только вдвоём, сидя рядом за столом, и ели из одной тарелки, которую ставили перед ними невозмутимые слуги. Суп был густой, вкусный, и госпожа Татин всегда проводила в нём черту, отбирая себе две трети. Черта то и дело зарастала, тогда госпожа Татин проводила её снова, всегда чуть-чуть, да сдвигая в сторону девочки. Если не поторопиться, старая карга могла сожрать весь суп одна.

Девочка потянулась к хлебу, лежащему перед ней, и «нечаянно» задела вазочку с кардамоном своим широким рукавом. Старуха облизала ложку и ударила девочку по лбу.

— Ты просыпала его! — возмутилась она, подхватывая в щепоть смесь пряности и рвотного корня. — Сколько раз я тебе говорила: движение должно быть изящным и точным!

— Прошу прощения, госпожа Татин, — опустила взгляд девочка. Она с трудом скрывала торжество, видя, как противная старуха сыпет яд на свою половину. Потом девочка осторожно добавила смесь кардамона и корня себе. Немного, совсем немного, но этого должно было хватить.

Эрна ждала. Она лежала в постели, широко открыв глаза, и ждала. Если она рассчитала правильно, скоро госпожа Татин поплатится за все свои выходки. О, Освободитель, пусть она поплатится! О…

Она, видимо, заснула, потому что раздавшийся рядом чудовищный звук заставил ей проснуться. Несчастная дама стояла на коленях возле своей любимой ночной вазы (эта была сделана из серебра и слуги обязаны были время от времени её чистить) и расставалась со съеденным за ужином. Вокруг уже суетились служанки, одна держала волосы своей госпожи, вторая причитала, третья подносила питьё в перерывах между приступами. Эрна застонала.

— Я умираю, — прошептала она достаточно громко, чтобы её услышали. — Мой живот! Меня отравили!

Госпожа Татин крепче вцепилась в вазу.

— Кыш… отсюда, — сумела выговорить она.

Эрна кое-как сползла с высокой кровати и, то и дело сгибаясь и издавая душераздирающий стон, поспешила к выходу. На ходу она цапнула свой пояс, к которому были привязаны кошельки и зеркало. Какая-то служанка пихнула девочке в руки стакан с отваром целебных трав. Девочка понюхала его и решила, что сгодится.

Так. Хорошо. Первый шаг был сделан.

Она задумалась, не усыпить ли их всех, но питьё, которое помогало сопротивляться наведённому сну, ещё надо было сварить. На это нет времени. Неважно. Она заперлась в чуланчике, в котором уже привыкла справлять нужду, и почувствовала, что её тоже тошнит. Съеденного было жаль, очень жаль, суп был по-настоящему вкусный, но за всё надо платить. Когда Эрну вырвало, она отдышалась, прополоскала рот отваром и задумалась. То, что она сделала сегодня — не самый добрый поступок. С другой стороны — разве госпожа Татин не была проклятой и разве она не обращалась с Эрной жестоко? И разве беспокойство за учителя — это не доброе чувство? Собравшись с духом, Эрна коснулась гладкой поверхности зеркала. К её удивлению, оно откликнулось сразу, озарилось светом и…

Дядюшка Виль спал! Мирно спал, завернувшись в свой плащ. Его лицо было строгим даже во сне, и девочка смутилась. Вообще-то он запрещал ей подглядывать за ним с помощью зеркала. Мало ли на что можно наткнуться. Вспомнить тот день, когда Виринея, белая волшебница, решила показать ей «доброго дядюшку Виля за работой». Брр… Куль, который валялся рядом с убийцей, шевельнулся, и Эрна поняла, что это была женщина. Живая здоровая женщина, которая разделила с прозревшим… плащ или что там он подстелил вместо ложа, а теперь спокойно спала рядом с одним из самых опасных людей, которых девочка знала. Эрна поняла, что, если Виль когда-нибудь узнает о её проделке, он ей точно всыплет так, что мало не покажется, но остановиться уже не могла. Белая магия не отнимает так много сил, как колдовство, надо только сосредоточиться и считать, что ты прав. А Эрна была права! Она только хотела узнать, где находится её наставник! Фигура Виля уменьшилась и отдалилась. Он лежал посреди лагеря, разбитого, похоже, на лесной поляне. Костёр не горел, только слегка курился дымом, и одно лишь волшебство помогало разглядеть в темноте часовых. Никакая опасность, похоже, дядюшке не угрожала. Картинка всё уменьшалась и отдалялась и вот Эрна видела уже тропу, а затем дорогу, которая вела, вела, вела… и довольно быстро привела к городу, высокие стены которого девочка никогда не видела. Ещё немного захватывающего дух полёта… и, наконец, Эрна стала узнавать улицы, церковь святой Окины… а вот их дом, снаружи похожий на выточенный из камня куб с шипами-башнями по углам. Картинка летела всё быстрей, пока Эрна не влетела обратно в собственное тело. Её мутило и она едва успела согнуться, как снова вырвало. Девочка опять прополоскала рот и скривилась. Предсказания, сделанные с помощью белой магии, должны сбываться. Виль потому и не любил «заглядывать за угол», что потом не знаешь, куда бежать и за что хвататься.

Чуланчик был мал, но в нём хватило места, чтобы распустить волосы и закружиться, закутываясь в тени. В ночном доме — кто её увидит? На этот раз Эрна будет осторожней, чем в замке Дидье. К тому же дядюшки Виля тут нет, а госпоже Татин ещё долго будет не до неё. Осторожно ступая, девочка вернулась в комнату. Госпожу Татин всё тошнило. Эрна надеялась, что действие рвотного корня закончится не раньше, чем старуха вытошнит собственные кишки. Даже если бы девочка не прибегла к колдовству, на неё никто бы не обратил внимания. Эрна знала: если перебрать с рвотным корнем, спазмы будут так сильно выкручивать тело, что человеку покажется, будто он расстаётся с внутренностями. Да и кардамон мог тоже как-то влиять на действие лекарства. Неважно. Эрна подхватила свои башмачки и, подумав, платья служанок, которые обычно спали на тюфяке у дверей, но сейчас в одних нательных сорочках хлопотали вокруг госпожи. Младшая служанка была рослой девицей, а вот старшая — такой щуплой и низенькой, что её платье пришлось Эрне впору. Никто даже не обернулся. Девочка снова застонала и выскользнула в коридор, как будто её снова скрутило. Там она безжалостно оборвала со своего пояса бубенчики, нарезала ленты из платья младшей служанки и замотала свои красивые башмачки. Потом заметила рваные отблески пламени и отступила в тень. К госпоже Татин вели лекаря. Отлично. Эрна поспешила к дверям и успела выскользнуть наружу до того, как они были захлопнуты привратником. Лучше некуда.

Впервые за долгое время девочка оказалась совершенно свободна. Ночь будоражила, луна звала отдаться новому настроению, отдаться колдовству, пуститься в пляс… Эрна сдержалась. Она взяла одну из нарезанных из платья лент и несколько раз перехватила свои волосы, так, чтобы они не были ни связанными, ни распущенными. Прекрасно. Крепко завязав вокруг талии пояс, Эрна, как по нитке, пошла по пути своего предсказания.

Ночной город был совсем не то, что ночной лес. В нём иначе пахло, намного хуже, резче и противней, не шелестели деревья и не кричали птицы. Зато в нём были люди, много людей, даже в темноте, и их следовало опасаться. К счастью, почти все они носили с собой факелы или фонари, которые давали больше теней, чем света, и ещё одну маленькую тень никто не замечал. Девочка слышала пьяные песни, крик ночного сторожа, прерывистые неискренние женские стоны… а на другой улицы — жалобный девичий вой, безнадёжный крик сломанной игрушки. Большеногая Врени, цирюльница и проклятая из Ранога, когда-то давным-давно рассказывала, что в городах, бывает, юноши собираются в толпы и хватают девушек, чтобы взять их силой по очереди или вместе. Тогда Эрна не поняла, о чём женщина рассказывает, а мать прогнала девочку от костра. Теперь она понимала. У Эрны не было даже мысли помочь несчастной. Всё происходящее её не касалось. Это слепые, люди, которых обманул Надзиратель, чтобы покрепче приковать к миру, куда обманом их заманил Создатель. Что они делают друг с другом, её не касалось. Внезапно девочку поразила мысль, что с ней может произойти нечто подобное же, если банда наткнётся на неё. Эрна похолодела. Вокруг стало ещё темнее, она не сразу поняла, что это снова у неё из-под пальцев полилась тьма. Она закусила губу и заставила темноту расступиться, так, чтобы та не окружала девочку, а вилась на некотором расстоянии от неё. Это немного отвлекало, но теперь достаточно заклинания, чтобы вокруг стало так светло, что у любого, кто на неё покусится, выгорят глаза. Нападать на девочек — это очень, очень злой поступок!

Послышались шаги. Девочка отпрянула к стене дома… скривилась. Судя по запаху, она была влажной не от росы. Но шаги были слишком уж близко. Факельщик и четыре военных. Их было легко узнать по тяжёлому уверенному шагу людей, привыкших крепко держаться за землю, и по невероятной смеси из нескольких языков. Наёмники. Эрна узнала тафелонские и нагбарские слова, которые перемежались хларским и церковным языком — для пущего понимания, похоже. А раз говорят на церковном, значит, не простые люди.

Неважно.

Девочка на всякий случай запомнила и походку, и голоса. Говорили они о перемирии, которое должно было вот-вот закончиться, о яблочном вине и достоинствах какой-то Перитты. Ничего важного. Переждав, пока тени перестанут плясать, Эрна двинулась дальше. Город был большой, а их дом стоял далеко от нужной стены, к тому же улицы то и дело петляли и пару раз девочка зашла в тупик. Но она не сдавалась. Вот и стена! Девочка сглотнула. Через неё предстояло перелезть, но как? Конечно, Танцующий Кабан учил её, но… почему же она такая дурёха и не прихватила верёвку?! А если бы прихватила, что тогда?

Эрна размотала тряпки, которыми обмотала башмачки, и хозяйственно засунула за пояс. Нечего было и думать скрутить верёвку из остатков украденной одежды, её слишком мало, не хватит ни длины, ни крепости. Девочка ощупала стену. Камни были старые, где-то выпавшие, где-то перекосившиеся, разного размера и формы. Эрна осенила себя перечёркнутым священным знаком. Если Освободитель отвернётся от неё… узнает ли Виль о том, что она умерла и родилась снова? Она нащупала выемку в стене, образованную выпавшим камнем, поставила туда ногу, толкнулась, нащупала выступающий камень… ползти было высоко, далеко и страшно. Надо было не сопеть, не шептать молитву, не ругаться и не скулить от страха. Бесшумно и плавно, как учил Танцующий Кабан. Она почти добралась до верха, когда услышала шаги на самой стене. Распластавшись по холодным камням, девочка ждала, пока стражники пройдут мимо. Освободитель! Сжалься! Ещё чуть-чуть — и она бы упала, но, к счастью, они ушли. Язык, на котором они разговаривали, был девочке не знаком, а, может, всё заглушала шумевшая в ушах кровь. Вот и верх! Эрна не позволила себе выпрямиться во весь рост, она ползком перебралась на ту сторону и аккуратно перекинула ноги через край.

Всё стало ещё хуже. За внешней стороной стены следили лучше, чем за внутренней, и цепляться было почти что не за что. К тому же она была выше, а, может быть, девочке так показалось с перепугу. Она молилась Освободителю, молилась луне, молилась своему лесу и вспоминала маму, но кое-как спускалась, спускалась, спускалась… пока выбоины и выступы не пропали вовсе. Эрна безнадёжно шарила ногами по гладкой поверхности… а потом её руки ослабли и она сорвалась вниз.

К счастью, лететь оказалось недалеко. Не очень далеко. Достаточно, чтобы девочка успела сгруппироваться, как учил Танцующий Кабан, и правильно поставить ноги. К несчастью, под ней оказались заросли крапивы. К тому же совсем бесшумно сорваться не получилось. На стене кто-то закричал, труба просигналила тревогу, забегали люди, замелькали факелы. Мимо что-то пронеслось и вонзилось в землю. Стрела. Эрна прижалась к стене, так и оставшись в крапиве, хоть та и ужасно обжигала кожу даже сквозь одежду. Потом медленно и осторожно двинулась прочь — сперва вдоль стены, потом рискнув от неё отодвинуться, всё ещё закутанная в неверные ночные тени, от луны и заслоняющих её облаков ещё более зыбкие, чем от факелов.

Она позволила себе перевести дух, только когда добралась до леса. Далеко погоня не дошла, им не было смысла бегать за одним шпионом, заманивающим, быть может, в засаду.

Эрна протиснулась сквозь подлесок, пока по весеннему времени ещё не слишком густой. Дома лес расступался перед ней, сейчас приходилось справляться с чем есть. Девочке хватило ума защищать лицо, мало ли что случится, и ещё руки, о которых Виль говорил, что они выдают человека, если о них не позаботиться. Ведовской дар, а, может, простая удача помогли Эрне найти открытое место, здесь, похоже, срубили дерево недавно и пока оно не заросло. Так и есть, с другой стороны сюда вела тропа. Неважно. Эрна опустилась на землю и улыбнулась луне. У неё получилось! Получилось вырваться на свободу! Значит, получится и всё остальное. Девочка ножом очертила вокруг себя круг. Так близко к городу, наверное, нет ведьмы, а, если и есть, круг защитит от её поиска. Наверное, защитит. Ну, если не защитит, то Эрна ей всё объяснит. Они же сёстры! А в самом крайнем случае было заклинание «дядюшки Лонгина», превращающее тьму в свет, нестерпимый для проклятых.

Круг. Это первое. Теперь её кровь.

Эрна очистила лезвие ножа, прошептала ему просьбу, чтобы он не принёс ей болезнь и смерть…[45] аккуратно уколола палец. Это не простой нож, это заговорённый, волшебный нож, он видел много смертей и помогал маме колдовать. А теперь это её собственный нож. Потому что его подарил девочке дядюшка Виль.

— Кровью моей, — торжественным шёпотом произнесла юная ведьма, — сталью. Во имя луны полной — и луны рождающейся. Во имя растущей луны — и луны умирающей. Во имя леса, что дал мне силу. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Она потянулась мыслями вниз, в землю, упала туда как семя, проросла из него как трава, потянулась к небу, к луне… только один человек на свете мог услышать этот зов. Только один человек мог на него откликнуться.

— Во имя земли, где я родилась. Во имя леса, который тебя усыновил. Во имя клятвы, которую ты принял. Во имя всего, что есть между нами. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Только один человек на свете, тот, который однажды, спасаясь от погони, позволил ведьме провести обряд усыновления лесом. Тот, который стал матери Эрны названным братом. Матери Эрны, которая уже тогда носила под сердцем дитя. Эрну.

— Во имя крови, что ты разделил с моей матерью. Во имя леса, который принял твою душу. Во имя силы, которую ты во мне взрастил. Заклинаю тебя — приди! Приди! Приди!

Только один человек на свете мог услышать этот зов и только один человек не мог ему противиться. Он придёт, из любого места на свете придёт. Он придёт сюда и поможет ей.

— Кровью моей, сталью. Во имя полной луны и луны рождающейся. Во имя растущей луны и луны умирающей. Во имя леса, что дал мне силу.

Мысль девочки рвалась вверх ликующей птицей, она летела и летела, пока, сложив крылья, не упала, как коршун, на свою добычу. Колдовство, которое помогало Медному Пауку быть незаметным, намертво связывало его с родным лесом Эрны, связывало с его ведьмами и вынуждало являться и уходить по их приказу — если они могли собрать достаточно сил, чтобы его позвать или прогнать. Эрна всего один раз видела, как мама зовёт названного брата. Не тогда, когда Магда впервые поделилась с ней силой и на грани смерти вызвала Виля, чтобы он помог ей добраться до дома. Тогда Эрна ничего не заметила, она слишком боялась, а потом и вовсе умчалась за помощью.

А в другой раз, когда Виль не пришёл единственно потому, что был пойман и закован в кандалы. Магда тогда чуть не погибла, а саму Эрну утащили нанятые ведьмами Бурой башни наёмники. Но она видела, как взгляд матери обратился внутрь и кожей почувствовала зов, обращённый к Вилю. Им это тогда не помогло.

Эрна закашлялась и упала на четвереньки. Всё тело охватила слабость. Это хорошо. Это правильно. Значит, колдовство подействовало. Она кое-как села. Хорошо, что она не упала на прочерченный в земле круг! Тогда было бы плохо. А так она посидит и подождёт. Виль услышит. Он обязательно отзовётся.

Утром в лесу ещё до рассвета можно услышать птичье пение, особенно весной. Но Эрну разбудила злобная ругань очень знакомого голоса. Здесь слишком густо росли деревья, чтобы было светло, но всё же солнца хватало, можно было разглядеть тёмную фигуру наставника и догадаться: благодаря кругу он её не видит. Эрна ножом затёрла черту и виновато подняла взгляд. На свежую голову ночная выходка перестала казаться девочке такой уж правильной и разумной.

— Я так и думал, — очень спокойно произнёс убийца, и девочка съёжилась. — Что это значит, Эрлейн?

— Ты меня бросил! — тем не менее воскликнула она. — Я думала, тебя убили!

— Да неужели? А что госпожа Татин? Она благословила тебя на поиски моего трупа?

— Она не знает, — пробурчала девочка, стремясь отдалить признание хотя бы ещё немного. Если Виль говорит «госпожа Татин», значит, он договорился с этой каргой и вряд ли обрадуется её отравлению.

— Да ну? — не поверил ей убийца. — Эрлейн, а ну-ка посмотри на меня. Ты что же, навела на неё порчу? Никогда не поверю, что ты смогла с ней договориться.

— Промывание желудка полезно для здоровья, — пробормотала девочка, неохотно выполняя приказ. По лицу Виля нельзя было понять, насколько сильно он сердится.

— Рассказывай, Эрлейн, — приказал убийца.

Раз она пока «Эрлейн», а не «ваше дюкское высочество», всё, может быть, и не очень плохо, хотя с дядюшкой Вилем никогда не знаешь наверняка. Запинаясь, Эрна принялась рассказывать о своём злодеянии, а заодно и про карету и посудину, обитую атласом, и про молитвы, и побои, и про то, что к утру рвота госпожи Татин, конечно, прекратится, а старуха она здоровая и не умрёт и к тому же Эрне всего-то надо было, чтобы от неё все отстали!

Когда девочка замолчала, разразившаяся тишина показалась ей оглушающей. Даже птицы, кажется, замолчали, ожидая её приговора. Эрна зажмурилась, потом приоткрыла правый глаз и рискнула посмотреть на наставника. Тому, кажется, было плохо. Он хмурился и как-то странно дёргал лицом. Когда девочка широко распахнула оба глаза, в ужасе думая, что у дядюшки, наверное, припадок, только вот чего и как это лечится, убийца махнул рукой и захохотал, наконец, во весь голос. Эрне, однако, было не до смеху.

— Ты отвратительная неблагодарная злобная тварь, — торжественно произнёс убийца, кое-как справившись с собой. — С госпожой Татин отродясь никто таких штучек не проделывал, а тут, глядите-ка, является соплюшка и травит её какой-то дрянью.

— Это не дрянь, — пискнула девочка, всё ещё не уверенная, что гроза прошла стороной. — Это хороший рвотный корень.

Виль взял её за ухо, но выкручивать не стал, только потянул вверх, принуждая девочку подняться на ноги.

— Посмотри на себя. Выглядишь как последняя побродяжка. Исцарапалась, одежда в клочья. Кто тебе разрешил оставлять Арол?

— Ты сказал, что сразу приедешь! — запротестовала Эрна. — Тебя не было!

Виль выпустил её ухо.

— Дурочка ты, Эрлейн. Да неужто я б тебя бросил?

Девочка отвернулась. Ага, не бросил бы, как же! Небось и не вспомнил бы о ней, если бы она его не позвала. Мама говорила как-то, что Виль вряд ли может почувствовать полностью колдовское принуждение, скорее ему кажется, что надо бы что-то проверить, да почему-то неспокойно и вот прогуляется — сразу полегчает.

— Выдрать бы тебя, — сказал убийца.

— Я потому и ушла, что она всё время дерётся! — по-детски пожаловалась Эрна, у которой внутри всё захолодело. — Мама никогда меня не била, а ты обещал заботиться обо мне!

— Если б я выполнял то, что бабам обещаю, я б только и делал, что вокруг них вертелся, и был бы женат на целом курятнике, — засмеялся Виль.

Дело было плохо, но наставник вдруг махнул рукой.

— В следующий раз, — неопределённо посулил он. — Ну-ка, девочка, рассуди. Выбраться ты выбралась, умница. Вот тебе следующая задача: как обратно пробраться, да среди бела дня, да чтобы никто ничего не заподозрил.

— Обратно?! — вскинулась девочка.

— А чего ты хотела? Тебя для чего взяли? Чтобы ты дочку лю Дидье изображала. Я отменял приказ? Не припоминаю.

— Но… госпожа Татин…

— Если ты не хотела с ней встречаться, надо было отравить её насмерть, — холодно сказал убийца.

— Я не хотела её убивать! Только отвлечь!

— Молодец, отвлекла на славу. Не трусь, госпожа Татин, небось, как отдышалась, нашла что соврать. Никто, кроме неё, тебя не хватился.

Это как раз беспокоило девочку в последнюю очередь, но возражать она не стала.

— Ночью… — сказала она. Виль покачал головой.

— Я не могу ждать, — ответил он. — До полудня должен вернуться. А оставлять тебя без присмотра… второй раз может и не повезти. Через стену снаружи тебе не перебраться.

— Дай верёвку — я влезу, правда!

— Или влезешь. Или тебя схватят стражники. Или сорвёшься. Стоит тебе сломать ногу… тебе ещё повезло, что ты не встретила ни бродячих псов, ни свиней.[46] Да и волков-то тут полно, немного глубже в лес — и привет, одни косточки останутся.

Эрна снова отвернулась. Она ведьма! Она может заклясть животных — и они будут расступаться перед ней как ручные.

— Ты не вертись, а думай. Если сама придумаешь — заступлюсь за тебя перед госпожой Татин. От трёпки отвертишься, да и воспитывать она тебя будет подобрее.

— Правда?!

— Сказал же, заступлюсь. Ты придумай сперва.

Снаружи Арол напоминал каменную глыбу с выдающимися вперёд шипами башен. Стены его были одни из самых высоких и крепких во всём королевстве, даже в столице не было так безопасно. На всадника, который подъехал с востока, смотрели спокойно: сейчас перемирие, да и к тому же в той стороне ютанцев почти что и не было. Всадник спешился, подошёл к страже, ведя в поводу своего коня, на котором остался сидеть большеглазый мальчишка в высокой войлочной шапке, рубахе, явно перешитой из платья старшей сестры, и в башмаках, надетых на голые ноги. Стражников, встречающих путников, было всего четверо. Всадник назвал пароль. Старший из стражников добродушно кивнул.

— А я тебя знаю, — сказал он. — Ты Большой Ги, верно?

Стражники расхохотались: очень уж мелок был чужак, под стать своему ледащему лошадёнку. Ги улыбнулся.

— Кому быть, как не мне? — спросил он. — Новости из Рамье привёз.

— Что слышно? — лениво спросил самый рослый из стражников. На востоке был только Тафелон, который едва оправился от внутренних усобиц, вестей оттуда можно было не бояться.

— А то и слышно, — уже без тени улыбки сказал Ги, — что ютанцы продались Врагу рода человеческого и набирают отряд оборотней, чтобы бросить на ваши стены.

Стражники переглянулись.

— Врёшь, — неуверенно сказал старший.

— Сами увидите, — пожал плечами Ги. — Мне врать нет резона.

— Пугай этим детишек, — презрительно произнёс третий стражник, кряжистый детина, явный выходец с севера. — Оборотни! Кто их видел-то?

— Я видел, — пожал плечами Ги. — Малец вон видел. Он один в живых остался.

— Небось, побрезговали оборотни его костями! — захохотал четвёртый стражник и мужчины подхватили его смех. Мальчишка ничего не сказал, только молча смотрел на них своими большущими глазищами, странно светлыми на его чумазом лице. — Никак онемел со страху-то?

— А как тут не онемеешь? — пожал плечами Ги. — У него на глазах столько народу сожрали. Вон, ищу куда пристроить теперь. Не бросать же подыхать с голоду.

— А что он умеет? — заинтересовался старший стражник.

— Да пёс его знает, — отозвался Ги. — Молчит же малец.

— А вдруг он сам оборотень? — сказал вдруг рослый стражник. — Эй, малец, молитвы знаешь?

Мальчик медленно, словно преодолевая охватившее его оцепенение, кивнул и осенил себя священным знаком.

— Вроде не притворяется, — почесал в затылке рослый стражник.

— Может, его серебром проверить? — предложил четвёртый стражник. — я слыхал, эти твари серебра боятся.

— А у кого нынче серебро есть? — уныло спросил третий. — К Врагу эту службу!

— Кормят — и радуйся, — отрезал старший. — Проезжай, Большой Ги, и мальца с собой забирай. Не до него сейчас.

Ги влез в седло и поехал прочь от ворот. В восточной части были только бедные кварталы и в разгар дня никто им не встретился. Скучно было в городе, неуютно. Кто мог, кому было куда, те бежали, пользуясь перемирием, кого в городе держали дома, богатства или нужда — оставались, но старались без лишней надобности не выходить на улицу, не ровен час ограбят не тебя, так брошенное без присмотра жилище. Никто и не видел, как всадник заехал в узкую улочку, где едва мог пройти его конь, а выехал уже без мальчишки. Да если бы и заметили, кому есть дело до перепуганного немого ребёнка?

Глава десятая Наказание

— И не проси, Паук! — ругалась госпожа Татин. Эрна, уже отмытая после всех приключений, в красном платье с разрезами, надетом поверх синего, забилась в угол и пыталась расчёсывать свои мокрые волосы. — Чтобы я продолжала возиться с этим маленьким вздорным отродьем? Возвращай её обратно в навозную яму, из которой ты это своё дарование выудил.

— Когда я тебя просил, Подкова? — покачал головой Виль. — Я сказал, что ты упустила девчонку, и привёз её обратно.

— Упустила?! Эта гнусная маленькая тварь!..

— …сумела тебя обхитрить. Стареешь, Подкова.

— Я думала, ты объяснил своей ученице, что такое послушание, — едко заметила госпожа Татин.

— А ты ей приказывала не убегать? — уточнил Виль. — Нет ведь. И не подсыпать тебе яда ты тоже не приказывала, а?

Госпожа Татин задохнулась от злости.

— Она хорошая послушная девочка, — заявил убийца так уверенно, что Эрна в своём углу вытаращила глаза. Это она-то?! — Ты говорила ей молиться — она молилась. Она не перечила, не упрямилась, прилежно училась. А вот зачем ты била мою ученицу, я бы очень хотел узнать.

— Я?! — теперь уже госпожа Татин вытаращила глаза. — Била?! Да что это отродье тебе наплело?!

— Ложкой, — пискнула Эрна из угла. — И прутиком! По рукам и по шее! Больно!

Госпожа Татин расхохоталась.

— Какие мы нежные, — издевательски произнесла она. — Да в моё время это и за щекотку не считали. Избаловал ты её, Паук. Что ж с ней на допросе-то будет, а?

Она отвернулась от своего собеседника, подошла и склонилась над девочкой. Жёсткими пальцами взяла за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.

— Ах ты маленькая ябеда, — с ядовитой нежностью произнесла старуха. — Прутиком тебе больно, цыплёночек. А если горящим прутиком прижечь? А иголки под ногти ты как вынесешь?

Она отпустила подбородок девочки, схватила её за мизинец и выкрутила. Эрна, хоть и готовилась к какой-нибудь подлости, не сдержалась, взвыла во весь голос.

— Оставь её, — спокойно приказал Виль.

— Эх, Паук, Паук, — покачала головой госпожа Татин, немедленно отпустив девочку. — Стареешь. Прикипел к девчонке, не так ли? Бережёшь её.

Эрна молча разминала мизинец. Проклятая старуха!

— Занимайся своим делом, Подкова, — предложил убийца всё с тем же спокойствием. — Девочка будет тебя слушаться. Ведь будешь, а, Нинета?

— Да, — неохотно буркнула Эрна под строгим взглядом наставника.

— Вот и договорились, — заключил Виль. — Брысь отсюда, займись чем хочешь. Мне надо поговорить с госпожой Татин. Из дома не выходить!

Эрна, так толком и не расчесав волосы, выскочила за дверь. Наконец-то у неё было время осмотреть своё жилище и, чем Вра… Освободитель не шутит, разведать входы и выходы. А, может, и верёвку стащить получится.

— Заходи, заходи, цыплёночек, — ядовито приветствовала госпожа Татин, когда Эрна осторожно заглянула в комнату, в которой они обычно обедали. Служанка передала ей, что госпожа Татин ждёт девочку там, но непривычно было, что никто не снуёт туда-сюда, не несут блюда, не подносят воду для мытья рук, не…

Старуха была одна и как раз закончила приправлять перцем аппетитно пахнущее блюдо. В животе у девочки заурчало: она до сих пор ничего не ела, в переживаниях и спешке сперва забыв о еде, а потом не зная, у кого бы спросить. На кухню Эрну не пустили.

— Что стоишь? — уже не притворяясь ласковой, рявкнула госпожа Татин. — Входи, негодница.

Эрна послушно вошла и села на предложенный стул. Что-то было неправильно. Почему нет слуг? Почему госпожа Татин не уселась первой?

— Кушай, девочка, кушай, — ласково подвинула блюдо старуха.

Эрна впала в панику.

На блюде лежала утка в яблоках, сперва сваренных в меду, а потом запечённых вместе с птицей. Всё это выглядело и пахло так, что девочке пришлось сглатывать слюну. И всё это было смертельно опасно.

Госпожа Татин подвинула полный бокал уже разбавленного для девочки вина.

— Угощайся, моя милая, угощайся.

Ведьминский дар, который позволяет, протянув руку, сорвать именно тот лист или цветок, который нужен для исцеления, сунув руку в сумку, выудить то, что искала, не спотыкаться на ночной дороге и многое другое, — этот дар вопил во весь голос, предвещая Эрне смерть и мучения, если она поверит гнусной старухе.

— Вы меня убить хотите? — прямо спросила девочка. Госпожа Татин расхохоталась.

— Какой милый цыплёнок! Вот так, без лицемерных ужимок, без жеманства, взять и брякнуть что думаешь! Ну-ка, воробушек, отвечай, что ты будешь делать, если я скажу — нет? А?

— Вы врёте! Тут отрава!

— Нет, не вру, милочка. Ты разве спрашивала меня, нет ли тут отравы?

— Я не буду этого есть!

— Будешь. Будешь, крошка, или я волью вино тебе в глотку. Твой наставник далеко, цыплёнок, он тебя не спасёт. Не в этот раз.

Эрна замотала головой. Вино было хуже всего.

— Не хочешь? Тогда выбирай, что будешь есть, цыплёнок. Не спеши, милая, подумай. Как знать, может, сегодняшний урок спасёт тебе жизнь однажды.

Госпожа Татин с отвращением оглядела девочку.

— Твою никчёмную жизнь мелкой подлой гадюки, — добавила она.

Эрна перевела дух. Главное — не волноваться. И слушать свой дар. Дар ведьмы и чёрной волшебницы. Не может быть так, чтобы он дал погибнуть ей сейчас, так рано, ещё ничего толком не сделав!

Вино отравлено хуже всего. Быстрая смерть, полная мучений и агонии. Яд всыпан уже после того, как алый напиток разбавлен водой… вода, кстати, не самая чистая, но это уже не имеет значения. Вино пить нельзя. Не это. Не сейчас.

Утка. Ничего хорошего. Боль. Слабость. Надолго.

Яблоки… Эрна протянула руку к ближайшему фрукту, почти коснулась его кончиками пальцев. Нет. Это будет быстро. Быстро и незаметно. Не так скоро… достаточно, чтобы пройти любую проверку самого подозрительного из правителей.

Девочка вдруг поняла, что она делает то, чего не умела её мама, что она сильнее мамы и сможет намного больше, когда вырастет. Мама не могла вот так вот без зелья видеть судьбу, идущую за человеческим выбором. Она, Эрна — может.

Девочка ещё раз оглядела стол. Единственным, что не несло смерть, была утка. Слуги уже нарезали её на куски, но…

Под пристальным взглядом госпожи Татин девочка подвинула к себе блюдо и начала есть. Не зря старуха приправляла утку перцем. От первого же куска во рту как будто вспыхнул пожар. Ещё птица была страшно пересоленной, сухой и жёсткой, но рядом с перцем это было едва заметно. Госпожа Татин приветливо улыбалась.

— Запить не хочешь, цыплёночек? — предложила она, подвигая ближе вино. Эрна замотала головой. — Ну так ешь, моя дорогая девочка. Кушай.

Под взглядом старухи Эрна послушно съела ещё пару кусков, кое-как проглатывая их едва разжёванными. Потом оттолкнула блюдо — госпожа Татин ничего не сказала, — вскочила на ноги…

Голова закружилась, стало трудно дышать… девочка рухнула на пол.

— Вот так-то, цыплёнок, — уже без тени насмешки произнесла старуха и хлопнула в ладоши, вызывая слуг.

Эрна провела в постели ещё неделю, не меньше. Болела голова, бешено колотилось сердце, а, стоило приподняться, как стены комнаты начинали водить хороводы. Слуги перешёптывались, конечно, слуги говорили об отравлении, но проклятую старуху никто не подозревал, ведь все считали, что главное случилось тем вечером, когда госпожа Татин проснулась от мучительной рези в желудке. Лекарь приходил дважды, один раз велел пустить Эрне кровь, что было сделано несмотря на её протесты, и это, как ни странно, помогло, второй раз назначил обильно поить больную всякой гадостью. Девочке предоставили отдельную комнату, духовник с его нотациями убрался и только читал молитвы за стеной, но Эрну это не радовало. И дядюшка Виль тоже не радовал, он явился, не сказал старухе ни одного резкого слова, только покачал головой и ушёл! И даже не навещал всю неделю, покуда Эрна не сумела встать без посторонней помощи. Голова кружилась, ноги подкашивались, но всё же держали девочку прямо. Эрна с трудом добралась до стены и, едва не срывая с ней шпалеру, кое-как добрела и до дверей. Лежать дольше не было никаких сил. Она была готова даже в церковь сходить, лишь бы увидеть хоть кого-то кроме испуганно ожидающих её смерти служанок.

Дядюшка Виль оказался за дверью.

— А ты сегодня молодцом, — сказал он, оглядывая шатающуюся ученицу с головы до ног. — Усвоила урок, а, Нинета?

Эрна аж задохнулась от злости и у неё пуще прежнего закружилась голова. Виль придержал девочку за локоть и вернул обратно в комнату. Эрна без сил опустилась на постель.

— Ты знал?! — спросила она Виля. — Ты знал, что эта жаба так сделает?! Ты сам ей сказал, да?! Ты…

— Ой-ой-ой, вот раздухарилась, — нахмурился убийца. — Когда это я обещал тебе отчитываться, а?

— Ты знал! — не унималась девочка.

— Не ори, — строго сказал Виль. — Нет, я понятия не имел, какую шутку Подкова с тобой выкинет. Она у нас дама… с выдумкой. Сам покойный король это очень ценил. А на что ты жалуешься? Ты пошутила — дай и другим посмеяться. Я б тебе слабительного подсыпал за твои фокусы. Скажи спасибо, теперь весь город только и говорит, как ты красиво болела и как ты в гробу бы смотрелась.

Девочка поперхнулась.

— Такая церемония не состоялась, — покачал головой Виль. — За тебя, девочка, во всех церквях молились, так что благодари Заступника, что выжила.

Эрна сникла.

— Так нечестно, — пробурчала она, уже зная, что проиграла. Честно. С ней поступили именно что честно. Это было отвратительно!

— Вот что, Нинета, — встряхнул её за плечи убийца. — Это последний раз. Последний раз я прощаю твои выходки. Поняла? Ну?

— Я поняла, — покорно отозвалась девочка.

— Вот и умница. Лежи. Завтра, небось, оклемаешься, дойдёшь до церкви.

— Но…

— А чтобы ты не скучала, подумай: где ты ошиблась и как можно было этого, — Виль кивнул на кровать, — избежать.

— Я сделала правильный выбор! — возмутилась Эрна. — Этот яд был не смертельный, а остальные…

— Выбор, — невесело хмыкнул Виль. — Ты сыграла по чужим правилам и проиграла. Нешто Подкова бы тебя убила, дурочка ты? Совсем хитрить не умеешь.

— Но…

— Думай, девочка, думай. Вечно за тебя старый дядюшка должен надрываться.

Ни назавтра, ни на третий день этот разговор не повторился. Едва Эрна смогла дойти до церкви, по всему городу молились за избавление от супостата. Перемирие закончилось, пока девочка лежала больная, и вскоре оказалось, что ютанцы не теряли времени даром. Если раньше кольцо осады вокруг Арола и близко не было замкнуто, то теперь враги бросили осаждать неудобно расположенный Несдье и, кто тайно, а кто явно, перебрались под стены Арола. Они рубили окрестный лес и укрепляли свои лагеря, копали рвы и полностью перерезали все дороги. Арол наводняли слухи. Рассказывали, что ютанцы стянули сюда всю свою армию. Рассказывали, что они захватили обоз, везущий в город свежие припасы. Кто-то говорил, будто люди были жестоко убиты, а кто-то — отпущены и даже получили плату, чтобы в другой раз везли еду прямо врагам. Ходили слухи и об оборотнях. Эрна не верила своим ушам. Отряд оборотней, пеший, с чёрной оскаленной пастью на белом знамени, здоровые детины в два раза выше человека, все одеты в волчьи шкуры и вместо разговоров воют, рычат и хохочут как сумасшедшие. Такого не могло быть! Так просто не бывает! Оборотни не носят волчьи шкуры, зачем им, когда они в волков превращаются?! И они точно не больше обычного человека! Да и разговаривают они по-человечески. Они ведь наполовину люди!

Эрне приходилось жить среди гордых властителей страны на востоке, все они были оборотнями, и девочка играла с их детьми, пока отряд Увара, Магда и Виль ушли к какому-то страшному князю добывать корону, нынче венчающую Дюка Клоса в Тафелоне. Дети гонялись с ней взапуски, взрослые кормили, поили и разнимали пустячные ребячьи ссоры. И сражались эти оборотни всегда верхом, и знамёна у них были не такие.

Дикари-язычники в лесах оборотней? Напали на отряд Увара, когда они возвращались в Тафелон с короной. Эти не знали ни коней, ни знамён. Всегда сперва выли, потом прыгали, а если лошадей распугать не удавалось, превращались и нападали в человеческом облике. Но наёмники Увара говорили — хоть оборотень и быстрее человека, но не быстрее стрелы, а сразу после превращения ему нужно время привыкнуть и освоиться. Наёмники Увара не боялись оборотней и Эрна их не боялась тоже. А вот в Хларии давно, очень давно никто не видывал людей, меняющих облик, и о них ходили самые разные легенды.

— Ох, госпожа, — причитала младшая служанка, дрожа от страха в вечерней комнате, где собрались все, чтобы послушать душеспасительное чтение духовника, — говорят, эти твари могут становиться невидимыми…

— Что?! — вырвалось у Эрны, которая в это время вышивала коромысло, символ смирения святой Окины, на церковном покрывале. Госпожа Татин вовремя шлёпнула девочку по рукам, не давая ей испортить вышивку. Ткань была настолько тонкой, что даже на мгновение затянутая нить могла заставить перекоситься весь узор.

— Да, госпожа, об этом все знают, — сказала низенькая служанка, чьё платье не так давно подошло Эрне во время побега. — Весь город только и говорит.

— Что ещё они могут? — слабым голосом спросила девочка. Ей хотелось заткнуть уши. Обычно служанкам не позволялось болтать, но сегодня они были слишком напуганы, а наставления только что ушедшего духовника никого не могли успокоить. По мнению отца Фи́уса, мучения в этой жизни должным образом подготовят его паству к загробной. Особенно женщин, у которых на уме только хитрости и забавы.

— Говорят, — подошла поближе старшая служанка, — что эти твари могут с разбега перепрыгнуть через городскую стену.

Эрна представила себе стены Арола и дядюшку Вира, мужа Веймы, возле города. Чтобы перепрыгнуть, ему понадобились бы крылья.

— А если запереть оборотня в клетке, он выберется наружу, не сломав прутьев! — добавила младшая служанка.

— Они могут превращаться в волков и в медведей, и в кабанов, даже в лошадей, если надо, — добавила та, которая подавала питьё в ночь отравления.

У Эрны снова закружилась голова. И даже в лошадей, подумать только!

— Они не знают страха и могут биться целый день, не чувствуя боли, — дополнила младшая.

— У этих тварей нет ни стыда, ни жалости, — с какой-то непонятной жадностью сказала немолодая, с пятнами на лице служанка, которая в ночь отравления держала волосы госпожи Татин. — Они не женятся честью, а воруют женщин и совокупляются с ними день и ночь, не меньше.

— Причём в животном облике, — перебила её низенькая, — и в каком виде был отец, такой вид будет принимать и потомство. А когда приходит время, новорожденные не выходят на свет, а начинают грызться внутри чрева своей матери и сжирают её изнутри заживо.

— А говорят, — сказала высокая тощая служанка, чей обязанностью было держать в порядке рукоделье госпожи, — кого они укусят или хотя бы оцарапают, сам станет оборотнем в следующее же полнолуние!

— И они не носят оружие, — дополнила младшая, — от их клыков и когтей не защищают даже доспехи!

Эрна выронила иголку и спрятала лицо в ладонях. Плечи её тряслись.

— А стены они не прогрызают? — всхлипывая, спросила она.

— Вы напугали госпожу Нинету, — рассердилась госпожа Татин. Тощая служанка забрала у девочки вышивание и старуха прижала Эрну к себе. Девочка была благодарна, нельзя, чтобы остальные видели её лицо, когда она захлёбывается от смеха. Терпеть эту чепуху было выше всяких сил. — Не слушайте этих болтушек! Молитесь Застунику и святой Окине, они не допустят, чтобы эти чудовища ворвались в город. Вон, все вон! Гусыни! Только и знаете, что повторять слухи и сплетничать!

Когда дверь захлопнулась, а быстрые шаги служанок стихли, старуха отпустила девочку и та в изнеможении опустилась на пол.

— Как они могут верить в такое?! — простонала Эрна, утирая слёзы.

— Таковы люди, — пожала плечами госпожа Татин. — К утру будут говорить, что оборотни прогрызают стены, вот увидишь.

Виль явился к вечеру, что делал далеко не всегда. Официально он считался приставленным к девочке слугой, и ел вместе с остальными слугами. Неофициально все знали, что рыцарь лю Дидье поручил дочь его заботам и он что-то вроде дядьки[47] при госпоже Нинете — если бы, конечно, девочкам полагались бы дядьки. Поэтому никто не удивлялся, что «Дядюшка Ги» является к госпоже Татин в самое неурочное время, чтобы обсудить благополучие девочки.

Выслушав пересказ, о чём говорят служанки, убийца довольно улыбнулся.

— Неплохо, — кивнул он и отпил из фляги. Вид у Виля был усталый, как будто он весь день провёл на ногах и давно обходился без сна.

— Но как они могут?... — не выдержала Эрна. Виль обидно рассмеялся.

— Люди, — коротко ответил он. — Слепые.

— Он сам эти слухи распускает, — сказала госпожа Татин без прежней своей ядовитости. — А, Паук?

— До такого я б и не додумался, — отмахнулся убийца. — Говоришь, перепрыгнуть могут? Увижу Серого, расскажу ему, пусть тоже посмеётся.

Серым звали дядюшку Вира, единственного оборотня, которого Эрна близко знала.

— Я-то сказал, что перебраться могут через стены, — пояснил убийца. — Девок воруют, про это говорил, да. Что быстрые и сильные тоже говорил. До всего этого вздора я бы не додумался.

Он оглядел свою ученицу, которая, прилично потупив взгляд, старательно вышивала золотом коромысло.

— Ты неплохо постаралась, Подкова, — оценил убийца. Старуха довольно улыбнулась.

— Дядюшка Ги, — осторожно начала Эрна, не уверенная, что ей можно спрашивать такие вещи, — но зачем?!

— А, — кивнул Виль. — Хороший вопрос. Когда всё закончится, я спрошу тебя об этом. А ты расскажешь.

— Но…

Эрна оборвала саму себя и опустила взгляд.

— Да, — сказала старуха. — Занимай руки и мысли работой, тогда будет меньше опасности, что ты выдашь себя неосторожным возгласом. Не задавай вопросы, тогда не выдашь своего интереса. А если спрашиваешь, спрашивай о том, что хочет рассказать собеседник, а не о том, что тебе надо узнать.

Девочка встрепенулась, ей хотелось рассказать, что один раз она так пробовала и всё прекрасно получилось! Но усилием воли Эрна сдержалась.

— Никогда не хвастайся, — строго произнесла госпожа Татин. — Кому надо, всё сами знают — или им расскажут другие. Слышала я о твоей удаче. Сумеешь повторить — похвалю.

— Куда ей, — устало произнёс Виль и Эрна вспыхнула от оскорбления. — Ты б её, Подкова, поучила.

Старуха звонко рассмеялась.

— Шутник ты, Паук. Или дурак. Поучила — как мужчинам нравиться? Этому учить не надо. Пока она молодая, пока кровь в ней играет, пока глазища широко распахивает, она будет нравиться, хочется ей того или нет. Этому не научишь, не купишь ни за какие деньги, не подделаешь. Вот когда вырастет, когда первая прелесть исчезнет — тогда приводи. Тогда научу, как заменить природу искусством. А покуда ей ничего не нужно, была бы голова на плечах.

— А когда не хочется? — рискнула спросить Эрна.

— Глазища свои на мужчин не пяль, — усмехнулась госпожа Татин. — Не смотри, не слушай, отнимай руку, не спрашивай и не проси ни о чём. Если ты скажешь «нет», а потом попросишь проводить, всякий решит, что ты только из стыдливости отказала, а сама польщена его вниманием. Куда тебя заведут — это только Освободитель знает. Ты б в монастырь её отдал, а Паук?

— Что?! — вскинулась девочка.

— Самое то для тебя, — отозвалась госпожа Татин. — Поучишься молиться как надо, держать себя в строгости и смирении. А то наглая больно, никакого сладу нет.

— Некогда, — буркнул убийца, что-то для себя соображая. — Хитришь ты, Подкова.

Старуха пожала плечами.

— Ей бы ко двору попасть. Пусть дикая, неучёная, но притрётся, научится. С людьми мало видалась. Не умеет себя долго держать. Ко двору — и без всякой цели, чтобы привыкала.

— Посмотрим, — ответил Паук. — Может, и до этого дойдёт.

Когда Виль ушёл, старуха долго смотрела на закрывшуюся дверь. Потом повернулась к Эрне.

— Мужчины, — презрительно произнесла она, — вечно думают, что их подчиняет хитрость или особое искусство… Так думают даже лучшие из них. А на самом деле — это они сами. Никто не может обмануть человека лучше, чем он сам. Всё искусство в том, чтобы понять, кто и как хочет быть обманут. Не верь мужчинам, девочка. Не думай, что ради твоих глаз они сделают хоть шаг. Даже ради того, что у тебя под платьем. Нет. Девочек много и глазастых тоже. Всё, что мужчины делают, они делают ради себя самих. Они обещают потому, что обещания красиво звучат, а не потому, что собираются их выполнять. Ты никогда не будешь уверена, выполнит ли он то, в чём клялся ночами, никогда, воробушек. Не дай им заподозрить, что тебе от них что-то нужно, провалишь всё дело. Нет, воробушек, ты должна быть чиста и бескорыстна, и разве что от тревоги не можешь всецело предаться любви… Когда ты подрастёшь, будут другие уроки, но сейчас, когда ты так молода… и помни: каждый человек говорит то, что хочет сказать, выразить, поведать… даже глупые или смешные вещи…

Она посмотрела куда-то сквозь Эрну, далеко, в глубины своей памяти.

— Его величество покойный король, — сказала она, — вернулся из долгого похода на Терну. Они шли через горы, путь был трудным, поход — тяжёлым… короля очень ждали на родине и первый же барон приготовил ему роскошную спальню. Его величество радовался как ребёнок и долго рассказывал дамам, какое удобное у него ложе. В походе ему приходилось спать на земле, только и подстелив под себя, что старый плащ… Одна дама, глупышка, решила, что его величество обращается к ней… с особым намёком… она отдала все драгоценности страже, чтобы её пропустили в опочивальню… его величество был страшно недоволен! Заступник, как он ругался! На своём роскошном ложе он собирался спать сам! Эта была первая приличная постель за долгие месяцы и его величество желал прочувствовать всё блаженство отдыха.

— Это были не вы? — спросила Эрна. Госпожа Татин покачала головой.

— Она меня опередила, — без злобы призналась старуха. — Несчастная дурочка, она была опозорена на всю Хларию, муж отказался от неё и сослал в монастырь со строгим уставом… а я попробовала в другой раз. Когда его величество отдохнул и был настроен более благосклонно.

Она помолчала и криво усмехнулась.

— Ложе барон соорудил и впрямь роскошное, — добавила она.

Эрна во все глаза смотрела на собеседницу. Старая, желчная и злая, она когда-то была молода и красива, её любил сам хларский король… так странно! Это только одна сторона жизни госпожи Татин. А что другая?

— Выигрывает тот, кто не теряет голову, — заключила старуха. — Не торопится, не медлит, не суетится, не ленится, не хвастается, не жалуется, не умиляется своим подвигам и не оплакивает свои несчастья. Если ты сохраняешь свой разум холодным, но не пускаешь этот холод в глаза — ты будешь жива и завтра, и через день. Жива и благополучна, а дело, порученное тебе, будет выполнено. Так-то, воробушек.

Глава одиннадцатая Падение Арола

Осада продолжалась, и жить становилось всё труднее. Для Эрны кое-как доставали хорошую пищу, но свежей дичи больше не было, приходилось обходиться свининой. Из служанок осталась одна, низенькая, остальных пришлось рассчитать: кормить «этих дармоедок» госпожа Татин не желала. Служанки заливались слезами и взывали к милосердию «доброй госпожи», но старуха осталась глухой. С утра она палкой гоняла оставшуюся служанку, спрашивая, почему она видит пыль и грязь и удивляясь, что несчастная девушка ещё не готова пойти в церковь. По всему городу звонили колокола, призывая народ молиться об избавлении. Несколько раз ютанцы предпринимали попытки штурмовать город, но их легко отбрасывали. Осаду, однако, они вели неумолимо.

Оборотней в самом деле видели под городом. Высокие здоровяки с огромными палицами и топорами, в самом деле одетые в меховые плащи и с чёрной пастью на белом знамени. Они покуда на стены не прыгали, держались обособленно и заметно было, что их сторонятся даже собственные союзники. Знающие люди говорили, что такие, может, первыми на штурме не будут, но вот когда дорвутся грабить…

Госпожа Татин, на удивление, потеряла самообладание от этих слухов. Она несколько раз призывала к себе казначея города, господина Гильбэ, и требовала, чтобы он «что-то сделал» для спасения города или хоть насыщения его жителей. Когда пять попыток сделать вылазку было отбито, а свежая свинина закончилась и им пришлось довольствоваться солониной и колбасами, госпожа Татин стала намекать, что город надо сдать, иначе им придётся есть крыс, а то и друг друга. Казначей был бы рад прогнать прочь вредную старуху, но она считалась слишком важной дамой при дворе покойного короля и знала кое-кого и среди приближённых наследника. Приходилось терпеть. К тому же она опекала королевскую родственницу.

Эрна ничуть не возражала против солонины и колбас и ничего не понимала в осадах. Её не удивляло, что продукты закончились в городе так быстро. Говорили, что на свиней напал мор, что они разбежались перед осадой, что их увели воры и загрызли оборотни, словом — всё вместе. То там, то сям вспыхивали амбары с зерном. Пожары гасили — если успевали, но не везде это получалось. Один тушили, два в это время вспыхивали. В городе говорили о гневе Заступника, о происках Врага, Эрне на дневную молитву приходилось идти — пешком, для пущей благодати — в главный собор города, чтобы молиться вместе с жёнами и дочерьми именитых граждан о спасении.

Армии наследника ждать не приходилось, он не успевал её собрать после всех поражений. От рыцаря лю Дидье не было вестей, да и что он мог, когда один из его сыновей по-прежнему был в заложниках у ютанцев. Эрна мечтала поговорить с дядюшкой Вилем, но тот появлялся всё реже и реже, покуда вовсе не исчез, а госпожа Татин, когда Эрна пыталась её спросить, только презрительно фыркала.

В тот день девочка проснулась сама и очень удивилась, что её не расталкивает старуха, требуя немедленно идти в церковь святой Окины. Служанки нигде не было и Эрна кое-как оделась сама во вчерашнее платье, слишком вычурное для того, чтобы в нём было удобно ходить. Прошла по дому, отыскивая слуг. Их не было. Заглянула в комнату госпожи Татин…

— Освободитель! — тихонько вырвалось у девочки. — Кто… как?!

Вместо знатной дамы в комнате стояла кривая на один глаз нищенка в грязных лохмотьях. Она издевательски улыбнулась.

— Спохватилась, цыплёночек? — спросила нищенка голосом госпожи Татин. — Моя служба закончена.

— Вы… ты… как?! Что?... куда?!

— Ну-ну, воробушек, уж ты-то могла бы и сообразить. Сегодня ютанцы пойдут на штурм. Освободитель их знает как, но город они возьмут. Я не собираюсь ждать их тут, цыплёночек.

— А я?! — вырвалось у Эрны. Она вспомнила, что когда-то её мать задавала Вилю такой вопрос. И он ответил…

— А ты оставайся, — холодно сказала Подкова. — Кто знает, может, тебя и не тронут.

Она цепким взглядом оглядела комнату, в которой жила. Не забыла ли чего? Потом оттолкнула девочку и вышла.

— В следующей жизни, — бросила проклятая через плечо, — не связывайся с Пауком. Прощай, цыплёночек.

Эрна в изумлении смотрела ей вслед. Закричать? Остановить? Попытаться ударить ножом? Заколдовать? Бесполезно и глупо.

Она осталась одна.

Она осталась свободна.

Не было никого, кто мог бы её задержать, никого, кто говорил бы ей, что делать.

Служанки пропали, забрав с собой свои простые платья. Проклятая старуха не то прятала, не то выбрасывала одежду девочки каждый вечер и у Эрны не было ничего, кроме того, что сейчас надето на ней. Хорошо хоть старуха не тронула кошельков с травами, собранными матерью. Эрна недавно подкрасила волосы. Можно было бы смыть краску, сменить одежду и стать кем-то другим.

Но что делать дальше? У неё даже денег не было, за неё всегда платили другие!

Где же дядя Виль?! Надо найти его!

Уйти из дома девочка не успела. В дверях она столкнулась с господином Гильбэ. В руках он держал какой-то свёрток.

— Где госпожа Татин? — спросил казначей.

— Она ушла в церковь, — соврала девочка, — велела мне идти за ней…

— Тогда Враг с ней, — грубо ответил господин Гильбэ. Он пихнул в руки девочки свёрток. — Переодевайтесь, госпожа Нинета. Нам надо бежать.

— Бежать?! — уже совершенно искренне ахнула девочка. — Но куда?! Почему?!

— Вы блаженная?! — гаркнул казначей. — Не от мира сего?! Одни молитвы на уме да вышивка! Вы, что, не знаете, что творится вокруг?! Если мы отобьём штурм, мы загнёмся от голода. Еды в городе почти не осталось! Амбары сгорели — все! Сегодня догорели последние! Вы не должны достаться ютанцам! Знаете, сколько человек может вывести в поле ваш отец?!

Он толкнул девочку в сторону лестницы.

— Живо, — приказал он. — Переодевайтесь. Я выведу вас из города. Милостью Заступника мы доберёмся до ставки наследника.

Девочка принялась разворачивать свёрток и из него выпали чёрные шоссы.

— Но это же… — запротестовала она.

— Переодевайтесь! — прошипел казначей. — Ютанцы знают, что в Ароле дочь рыцаря лю Дидье. И обрежьте косы.

Что?!

— Я лучше умру, — вырвалось у девочки.

— Обрежьте!

Эрна отшатнулась.

Она знала, что обрезать волосы — позор для девушки, это делали очень редко, такие как Вейма или Врени, женщины, идущие против течения, одевающиеся в мужскую одежду и занимающиеся мужской работой. На таких косились, таких прогоняли, таких могли сжечь на костре. Но даже если бы этого не было… обрезать волосы — это отказаться от колдовской силы, она не могла на это пойти, нет, ни за что, второй раз Эрна никому не позволила бы тронуть свою голову.

— Не надо, пожалуйста! — поспешно заговорила девочка, понимая, что с казначея станется и применить силу. — Пожалуйста, я спрячу их под шапкой, никто не догадается, честное слово!

— Живо переодевайтесь, — повторил приказ господин Гильбэ. — Мы теряем время. Слышите?!

Эрна и в самом деле слышала далёкий шум, идущий, кажется, отовсюду.

— Они пошли на приступ. Живо.

— А… — спросила девочка, отступая к лестнице, — дядюшка Ги… что с ним?

Лицо казначея перекосилось.

— Забудьте о нём! — потребовал господин Гильбэ. — Проклятый предатель! Его поймали над свежим подкопом у кузницы возле городских стен.

— Поймали?!

Казначей внимательно вгляделся в лицо девочки, но оно выражало только страх.

— Он сбежал, — неохотно признался господин Гильбэ. — Убил стражника и скрылся. Мы не знаем его планов. Быть может, он собирался вас убить… Живо переодевайтесь, госпожа Нинета, вы должны попасть в Сейр, ко двору наследника!

Девочка послушно поднялась по лестнице и вернулась в свою комнату. Голова раскалывалась от мыслей. Виля разоблачили. Придёт ли он за ней? Или бросил? Он много раз говорил, что не бросит ни в этой жизни, ни в следующей, но разве можно верить прозревшим?

Казначей что-то прокричал из-за двери.

Надо было торопиться и что-то решать.

Сбежать из дома нельзя, это она уже успела понять. Окна были слишком высоко и слишком маленькие, выход на улицу только один, остальные во двор. Можно было бы прятаться в закоулках этого дома, почти что дворца, но казначей уже близко. Он хочет доставить дочь рыцаря лю Дидье — ценную заложницу — ко двору хларского наследника. Это значит, что рыцарь ещё не успел от неё отречься и выступить на стороне ютанцев. Почему? Выбирает момент? Считает, что они и без него справятся?

Эрна с трудом натянула узкие неудобные шоссы, подвязала к поясу. Ей приходилось одеваться мальчиком, но чтобы так… как мужчины в этом ходят? Эрна подвязала кошельки, вырезала из платья кусок, чтобы завернуть в него зеркало. Для волшебницы это как нож — самое необходимое. Нож дядюшки Виля в этом костюме было некуда прятать и Эрна засунула его за пояс. Казначей рывком распахнул дверь как раз тогда, когда девочка запихивала волосы в шапку. Он оглядел Эрну с ног до головы… потом снова посмотрел на ноги… Девочке захотелось спрятаться. Ей никогда… нет, конечно, когда она возвращалась в Арол, у неё на ногах вообще ничего не было, но кого интересуют исцарапанные коленки нищего мальчишки?! А сейчас — впервые в её жизни — мужчина смотрел на её ноги, понимая, что она девушка.

— Идёмте, — приказал казначей, подталкивая девочку в спину. — У нас мало времени.

— Тайный ход, — сказал он чуть позже, заводя девочку в какой-то дом, жители которого, похоже, разбежались — или были выгнаны. — Нас ждут лошади и спутники. Сможете удержаться в седле?

— Я… — сказала Эрна прерывающимся голосом… — Я попробую…

— Я не могу взять вас на свою лошадь, от скорости зависит всё, — пояснил казначей. — Если случится худшее — скачите вперёд, не оглядывайтесь ни на кого. Мы вас догоним позже. Вы не должны попасть в плен. Скачите вперёд. Вы должны добраться до Сейра. Любой ценой добраться до Сейра.

Он всё подталкивал девочку перед собой, заставляя спуститься в подвал. В свободной руке казначей нёс масляную лампу, от которой на стенах подвала прыгали тени. Дверь в углу уже была открыта, за ней зияла чёрная пасть тайного хода. Казначей втолкнул туда девочку, захлопнул дверь.

— Это сигнал, — бросил он Эрне. — Её закроют снаружи и завалят мусором. Идёмте, скорее.

В темноте ощущение времени теряется и девочке постепенно начало казаться, будто она всю жизнь только и делала, что шла по сырому тайному ходу в хороводе теней и бликов. Ей было бы легко спрятаться и скрыться от казначея, но… куда? Что она бы стала там делать? Где — там?

Воздух был свежим, значит, тут есть ходы наружу, к поверхности. Кто-то очень постарался сделать этот ход. Знает ли о нём Виль? Найдёт ли его? Найдёт ли место, где ход заканчивается?

Внезапно казначей остановил её и толкнул в сторону, туда, где была незаметная на первый взгляд развилка. Пол там поднимался, но, видно, поднимался и потолок, потому что голова ничего не задевала. Эрна шла ещё какое-то время… а потом ход заканчивался… и не было никакой развилки. Девочке стало страшно. Куда её привели? Зачем? Что…

Казначей сунул ей в руки почти догоревшую лампу, шагнул вперёд и упёрся руками вверх. Эрна разглядела в пляске теней (у неё дрожали руки) наверху что-то вроде большого деревянного щита… казначей толкнул его… Эрну залил солнечный свет. Кто-то подошёл сверху, чёрный на фоне неба, кинул верёвку. Казначей выбрался первым, потом помогли выбраться девочке.

Вглядеться в собранный казначеем отряд девочке не дали. К ней подвели лошадь, повыше той, которую недавно доставал для неё дядюшка Виль, серую с белым хвостом и гривой. Эрна не успела и ойкнуть, как её усадили в седло. Крепкий рыжебородый мужчина подтянул стремена, прошёлся взглядом по ногам девочки, и шлёпнул лошадь по крупу. Мужчины — их было шестеро, у всех под одеждой кольчуги, у каждого при себе были самострелы, копья и мечи, — вскочили в сёдла, казначей последовал за ними.

— Едем, — коротко приказал он.

Эрна прекрасно сидела верхом, к тому же у неё был врождённый дар управлять животными, как у Большеногой Врени был дар морить тараканов. Но она постаралась сделать вид, что неуверенна и боится, это сложно было изобразить, не раздражая животное. В другое время она разглядела бы своих спутников, но сейчас вся отдалась навязанной игре. Сейр, знать бы ещё, где это место… дорога шла через лес… сзади доносился шум, в котором девочка не умела вычленять отдельные звуки… Внезапно раздался страшный грохот, будто гнев Заступника сошёл на землю или Создатель решил избавиться от сотворённого им когда-то мира… лошади посходили с ума и понесли. Эрна, бросив поводья, вцепилась в гриву лошади. Она пыталась успокоить животное своим даром… хоть как-то… хоть как-то удержаться…

Далеко позади слышались крики и ржание, лошадь выскочила из леса и помчалась по полю, безжалостно топча посевы… Эрна держалась так крепко как никогда в жизни… если она свалится… если…

Постепенно животное успокаивалось, потом перешло на шаг. Потом остановилось и позволило всаднице сползти на землю. Эрна огляделась по сторонам. Где она? Где остальные? Должна ли она их искать? Почему здесь никого нет?

Они находились у края поля, на опушке леса. Кажется, где-то до поля была развилка…

Лошадь, успокоившись, пошла к лесу, где трава росла повыше и погуще. Надо было искать людей, надо было…

Что-то шевельнулось в лесу. Девочка насторожилась.

Вот снова.

Эрна схватилась за нож. Заговоренный, он не мог выпасть и потеряться… но что там? Или кто?

Лошадь испуганно всхрапнула. Кусты тряхнули ветками, пропуская… Эрна попятилась. Волк… волчица… мелкая, худая, но от того ещё опаснее. Голодная, небось… девочка как заворожённая уставилась в светлые глаза животного, в котором не было ни злобы, ни жалости… светлые глаза, в которых…

Показалось ли Эрне или в них что-то мелькнуло?... Вир говорил когда-то, что волки не испытывают злости к своим жертвам. Они просто хотят есть…

Эрна вспомнила, как госпожа Татин — бесконечно давно — говорила ей, что нельзя умиляться своим успехам. В самом деле. Врождённый дар ещё не означал умения им пользоваться, способность заставить материных коз стоять смирно во время дойки не означала… не означала…

Волчица сморщила нос и чихнула.

— Приблизим Освобождение, сестра! — выпалила вдруг Эрна и тут же обругала себя: что за глупости? Волчица снова чихнула и смешно крутанулась на месте, как щенок, который играет со своим хвостом… только вместо игры она вдруг… вдруг…

На месте волчицы перед Эрной стояла невысокая женщина в плаще светлых волос, таких же светлых, как были у самой девочки до того, как их покрасили.

— Приблизим Освобождение, — кивнула женщина. Эрна поняла, что с перепугу заговорила на тафелонском… и на тафелонском же услышала ответ. — Кто ты, дитя?

Эрна заметила, что женщина не подходит к ней близко, как будто соседство с человеком было ей неприятно.

— Я ученица Медного Паука, — представилась девочка. Врать оборотням бесполезно, они чуют ложь и сомнения… или врут, что чуют.

— А, — снова кивнула женщина. — Паук. Где он сейчас?

— Я не знаю, — призналась Эрна. — Его на подкопе поймали, он убил стражника и сбежал.

Женщина засмеялась странным кашляющим смехом.

— Подкоп, — сказала она, странно усмехаясь. — Хороший подкоп. Грохот вышел отменный.

— Грохот? — осторожно переспросила девочка.

— Стена, — пояснила оборотниха. — Рухнула.

Она снова засмеялась.

— Как ты меня нашла? — спросила Эрна, отчаявшись разобраться в этой загадке.

— Я искала не тебя, — отозвалась женщина. Она сунула руку в куст, из которого появилась, и достала самострел. Умело зарядила его и взвела. Эрна похолодела. — Устала я от людей. Хотела поохотиться, но Хрольф не отходит от своих машин, а одной какая охота?... На мышей разве. Тьфу!

Она подняла самострел и выстрелила в лошадь. Противно хрупнуло, когда стрела вошла в шею. Лошадь упала на землю и забилась в предсмертной агонии. Волчица знала, куда стрелять.

— А как же я? — по-детски всхлипнула Эрна. Оборотни. Ютанцы позвали оборотней. — Приблизим Освобождение, сестра! Пожалуйста!

— Я не ем детей, — равнодушно сказала волчица. — И я тебе не сестра.

Она повернулась на месте и снова сменила облик. Самострел упал на землю, но волчице было на него плевать. Она бросилась пожирать ещё трепещущую добычу.

Эрна всхлипнула. Страх, который она всеми силами сдерживала, вдруг расцвёл, распустился, заполнил всю её душу. Волчица глухо зарычала. Девочка закричала, повернулась и бросилась бежать. Скорее. Скорее. Подальше отсюда. Куда угодно, только подальше. Страх бежал за ней по пятам, подгонял, подталкивал в спину. Над лесом раздался переливчатый волчий вой. Ещё и ещё раз… Потом снова, но как будто из другого места… Это подстегнуло девочку ещё больше. Эрна бежала, бежала и бежала, пока не выдохлась, пока не поняла, что больше не может… она упала на четвереньки… вокруг был лес… не такой густой, как тот, в котором она колдовала, немного посветлее и пореже… как она продралась через кусты — одному Освободителю известно. Эрна едва успела отдышаться, когда чей-то холодный голос произнёс:

— Стой где стоишь. Не двигайся!

Голос был мужской, незнакомый и говорили по-хларски. Эрна послушно замерла на месте, как была, на четвереньках, не осмеливаясь поднять голову. Поэтому первыми она увидела крепкие башмаки и ноги в свободных штанах.

— Встань, — велел тот же голос. Девочка послушно поднялась и столкнулась взглядом с мужчиной, одетым в короткий чёрный плащ поверх чёрной же одежды. На плаще был вышит священный знак. У Эрны подкосились ноги. Перед ней стоял воин ордена брата-заступника.

Девочка кое-как сумела удержаться на ногах. За спиной хрустнула ветка, она оглянулась. Там стоял второй такой же человек, только волосы и глаза немного темнее. Он держал в руках взведённый самострел, больше того, который был у оборотнихи.

— Ты один? — спросил первый мужчина и тут же поправился. — Одна? Где остальные? Кто ты?

— Я одна, — отозвалась девочка, соображая, что ей делать. Святоши! Их прогнали из Тафелона, но в Хларии они по-прежнему действуют! Освободитель!... — Я дочь… дочь рыцаря лю Дидье.

Мужчины переглянулись. Второй едва заметно кивнул.

— Вы братья-заступники! — выкрикнула девочка истово. — Какое счастье! Я… тут оборотни! Я видела одного!

Мужчины снова переглянулись.

— Где? — спросил второй.

— Там, — показала девочка себе за спину. — Я не знаю! Я убежала!

— Убежала от оборотня? — хмыкнул первый. Он оглядел Эрну и задержал внимание на её ногах. Девочка поёжилась под его пристальным и ничего не выражающим взглядом. Из глаз у неё брызнули слёзы.

— Он сожрал мою лошадь, — прерывающимся голосом сказала она.

Снова переглядывание.

— В лагерь, — решил второй мужчина, ослабляя самострел. — Как тебя зовут… госпожа?

— Нинета, — отозвалась девочка.

— В лагере расскажешь отцу Бенлиусу про оборотня, — заключил второй мужчина. — Он решит, что с тобой делать.

— Где твои спутники? — спросил первый. — Почему ты одна? Почему в таком виде?

— Отец Бенлиус разберётся, — прервал его второй.

— Лошади понесли, — пояснила девочка, не зная, что ответить, кроме правды. Ей жестом предложили следовать за первым мужчиной, а второй пошёл за ней. — Из города что-то… как гром! Лошади понесли, моя остановилась в поле. А потом появился оборотень.

— Он что-то сказал? — спросил первый. Эрна немного успокоилась и перевела дух. Эти двое не носили доспехов, под плащам у них было что-то вроде кожаных курток. Были они ещё молоды, двигались легко. Наверняка разведчики. Что они искали в лесу? Кого? Оборотней? Эрну?

— Нет, — соврала Эрна. — Он застрелил лошадь и сделался волком. Он так рычал! Страшно! Я… я…

— Расскажешь отцу Бенлиусу, — оборвал её заикания второй разведчик.

Они не разговаривали между собой, шли с той скоростью, которую могла выдержать уставшая девочка, не больше, но и не меньше, и, похоже, хорошо знали здешние тропы. Идти пришлось не так-то далеко, вскоре они вышли к хорошо укреплённому лагерю, над которым было поднято знамя. Чёрное знамя с белым священным знаком на нём.

Глава двенадцатая Святоши

Виль не учил Эрну тому особенному состоянию, в которое умеют впадать прозревшие в преддверии пыток, и в котором человек не только не чувствует боли, но и вообще слабо осознаёт, что с ним происходит. Девочка только смутно знала, что он так умеет, и так умеет Большеногая Врени, которая теперь ходит лекарем в отряде дядюшки Увара. Сейчас Эрне бы это умение пригодилось, но какой смысл жалеть.

Ты должна знать, что ты будешь говорить на исповеди, вспомнились девочке слова госпожи Татин.

Лги как можно меньше и как можно естественнее.

Ты должна сама поверить в свою ложь, вжиться в неё.

Но ты маленькая дурочка, девочка. Ты должна была удивиться моему вопросу, а не отвечать как есть. Да, дурочка, ты должна была удивиться.

— Мааам, а если к тебе святоша придёт и скажет «Ты ведьма», ты что сделаешь?

— Я скажу ему: «Какая такая ведьма? Я не знаю никакой ведьмы».

— А он скажет… а он скажет «Я точно знаю!». А ты?!

— А я скажу, что я-то не такая умная. Я не знаю.

А ещё мама рассказывала, что однажды, когда её допрашивал святоша… Она показывала это в зелье…

— Молчишь? Хорошо. Ведьмы всегда молчат — поначалу, — с явственной угрозой сказал брат-заступник, сидя на земляном полу возле ведьмы в дровяном сарае. — А вот простые девки сразу кричат, что их оболгали.

Они прошли по мостику, перекинутому через ров, потом шли вдоль земляного вала, пока в нём не показался проход, и только тогда оказались внутри. Эрне приходилось видеть лагерь дядюшки Увара, там не было ни рвов, ни валов, только стояли крутом телеги, да там и сям расставлены разноцветные шатры (иные вовсе из шкур). Здесь же белоснежные палатки стояли строгими рядами, напоминая самые новые кварталы Арола. Вход, впрочем, как и у дядюшки Увара, хорошо охранялся. Второй провожатый чуть подпихнул девочку в спину и сказал часовому:

— Говорит, видела оборотня. Лошадь сожрал.

— Отец Бенлиус у себя, — отозвался часовой. Первый провожатый кивнул и прошёл куда-то по палаточной улице.

Эрна искоса поглядела на часового. Из-за общей одежды и сурового выражения лица он показался девочке ничем не отличающимся от тех святош, которые её сюда привели. Откуда-то из-за палаток раздался собачий лай, а потом — весёлый женский смех, вскоре, впрочем, оборвавшийся. Женщины, здесь, у святош?! Тьфу на них! Даже в своего Заступника не могут честно верить.

Вскоре вернулся первый провожатый, кивнул своему товарищу и тот пихнул Эрну снова. Девочка поняла, что ей предлагается идти с ними к этому, как его, отцу Бенлиусу.

Её провели мимо палаток куда-то вглубь лагеря. Девочка на всякий случай считала шаги, палатки и встреченных людей. Людей было пятеро, все одинаково одеты и все с деловитыми лицами куда-то спешили. Двое, например, тащили воду, откуда-то из-за угла доносился запах дыма и свежей каши. У Эрны подвело живот. Когда она последний раз ела?

Накормят ли её святоши перед тем как сжечь на костре?

Палатка отца Бенлиуса, в которую её втолкнули, напоминала монастырскую келью. Дощатый топчан, столик со свечой, чурбак вместо стула. На сундучке в углу лежала священная книга, под ней — ещё одна, потоньше, а рядом пергамент, перевёрнутый чистой стороной кверху.

Сам святоша сидел между сундуком и столом, одетый в чёрное с белым одеяние. Был он, как и все святоши, наголо брит, к тому же лыс и суров. Телосложения он был самого обычного, насколько девочка могла судить, учитывая его свободное одеяние.

— Вот она, отец, — сказал первый провожатый.

— Подойди ближе, дитя, — сказал отец Бенлиус, протягивая девочке руку для поцелуя.

Эрна покорно подошла и коснулась губами перстня со священным знаком. Святоша благословил её и указал на свободный чурбак. Девочка неловко поблагодарила и села. Сейчас её будут допрашивать.

— Как твоё имя? — спросил отец Бенлиус, как и все встреченные мужчины, задерживая взгляд на ногах девочки.

— Я - Нинета, дочь рыцаря лю Дидье, отец, — отозвалась девочка.

— Кто твоя мать?

— Я никогда её не видела, отец, — отвечала Эрна.

— Брат Годарт, — кивнул святоша на первого провожатого, — сказал, что ты видела в лесу оборотня. Это правда?

— Да, отец, — послушно подтвердила Эрна.

Зачем спрашивать, правду ли она говорит?! Какая дурёха ответит «нет»?!

— Очень хорошо, — кивнул отец Бенлиус. — Годарт, Лоуп, возьмите Бруно[48] и Дóно и проверьте.

Провожатые ушли оба. Эрна сидела, чинно сложив руки и опустив взгляд, и лихорадочно размышляла. Ей вот так вот запросто поверили? Или им важнее поймать оборотня? Не убьют ли её другие прозревшие за то, что она выдала сестру?... нет. Та женщина сказала, что она ей не сестра. Её можно выдать. А Хрольф… знакомое имя… но неужто два оборотня не отобьются от четырёх свято… ой.

В полотняную дверь протиснулась длинная мохнатая морда, а за ней вторая. Потом собаки вошли в палатку целиком и там сразу же стало тесно. Это были здоровые зверюги ростом с телёнка. Они подбежали к отцу Бенлиусу, как будто прося его благословения, и святоша потрепал обоих по загривкам, а потом что-то сказал на церковном языке. Эрна сидела, стараясь не двигаться, когда собаки её обнюхали, но потом один из них, похоже по цвету, Бруно, сунулся мордой девочке под руку. Эрна не выдержала и погладила длинный жёсткий мех, потрепала пса за ушами. Тот радостно гавкнул и смачно облизал девочке лицо. Эрна рассмеялась. Второй пёс, Доно, потребовал свою долю ласки.

— Довольно, — сказал на церковном языке отец Бенлиус.

Собаки дисциплинировано остановились. Святоша смерил девочку изучающим взглядом и снова задержался на её ногах. Ещё пара слов — и собаки вышли из палатки, оставив после себя острый запах псины.

— Матушка Онория позаботится о тебе, — сказал отец Бенлиус. Повинуясь его кивку, девочка вышла из палатки и сразу же увидела одетую в белое облачение монахини кругленькую женщину средних лет, постарше Магды, но помоложе госпожи Татин.

— Ты дочка рыцаря лю Дидье? — с ехидной усмешкой спросила монахиня, как будто у неё были причины в этом сомневаться.

— Да, меня зовут…

— Нинета, — подхватила монахиня. — Ну, а я — матушка Онория, аббатиса обители сестёр-созерцательниц.

Эрна удивлённо захлопала глазами, потом сообразила и поцеловала аббатисе руку.

— Никогда не слышала? — с той же ехидцей спросила матушка Онория.

— Я… нет… я выросла в Тафелоне… моя кормилица… я… в Тафелоне…

— Нет сестёр-созерцательниц, — подхватила матушка Онория. Это звучало так, как будто святоша обвиняла Эрну в какой-то страшной ереси. Например, в том, что девочка выросла в Тафелоне. — Ты хорошо говоришь по-хларски.

— Да… отец послал за мной человека, который учил меня, — пояснила Эрна.

Матушка Онория перешла на тафелонский.

— Ты не помнишь матери? Видела ли ты своего отца?

— Конечно видела! — вспыхнула девочка. — Он послал за мной слугу и тот привёз меня в его замок!

— А до этого? Раньше — видела? А он тебя?

Эрна покачала головой. Этот вопрос они обсуждали с госпожой Татин и Вилем.

— Он приезжал в нашу деревню под Перком[49], - пояснила девочка. — Но я видела только высокого всадника, который смотрел на меня и ничего не говорил.

— Ты ведь помнишь свою кормилицу, моя милая?

— Мамушку Лоре, — кивнула Эрна, вспоминая родную мать и чувствуя, как у неё расслабляется напряжённое лицо.

— А священника в вашей деревне?

— У нас в деревне нет священника, — возразила Эрна, которой Виль рассказал всё, что мог, про ту чахлую деревеньку, в которой она якобы выросла. — Мы ходим молиться через лес в город, в церковь у Бычьих ворот. Я всегда исповедовалась отцу Луцу.

— Мужское-то платье небось часто носишь? — не отставала матушка Онория. Глаза девочки наполнились неподдельными слезами.

— Неправда! — закричала она. — Это господин Гильбэ, он заставил меня!

— Ах, заставил! — засмеялась матушка Онория. Эрна почувствовала, как что-то в ней лопается, как слишком туго натянутая струна на виуэле тётушки Веймы.

— Заставил! — настойчиво повторила она. — Он хотел, чтобы я обрезала волосы! Я никогда бы в жизни не согласилась! Но он сказал, что мне нужно…

— Бежать в Сейр, — подхватила святоша. Эрна удивлённо замолчала.

— Откуда вы знаете? — прошептала она.

— А куда ещё? — удивилась матушка Онория. — Там же двор наследника.

Она деловито оглядела девочку с ног до головы и положила руку ей на плечо.

— Пойдём со мной, милочка. Мы оденем твоё тело в одежды послушницы и твоей душе сразу станет лучше, когда ты воззовёшь к Заступнику и помолишься.

Эрна кивнула.

— До вечерней молитвы ещё далеко, — продолжала святоша, — ты успеешь поесть, пожалуй… хочешь о чём-то спросить?

— Да, — прошептала девочка. — Что случилось в Ароле?

— А что там может случиться? — удивилась матушка Онория. — Вражьим чародейством ютанцы разрушили стену и ворвались в город. Слышала как грохотало? Гильбэ… казначей небось? спас тебе жизнь, милочка. До сих пор идёт резня и грабёж.

— А вы… — не выдержала Эрна. Они ведь тоже были хларцы! Да только посмотреть на их лица да послушать как они говорят! — Разве вы…

— А мы поклялись служить Заступнику, — строго ответила матушка Онория, ненадолго прекратив улыбаться. — Будь уверена, ни оборотни, ни колдуны не будут бесчинствовать на нашей земле.

Сказав это, она так строго взглянула на девочку, что ей стало не по себе.

Аббатиса проводила девочку в большую, отдельно стоящую палатку, которая казалась даже белее, чем остальные. Войдя туда, девочка обнаружила двух женщин, одну ровесницу своей матери, вторую помоложе, и двух чёрных собак, ростом не уступающих давешним, только шерсть у них была покороче и морды свирепее.

— Это риканские мастифы, — пояснила матушка Онория, проследив взгляд девочки. Псы вскочили на ноги и глухо рычали. — Иниго и Вито. Мне подарил их пинский рыцарь, которого я вылечила. Иниго, Вито, сидеть!

Псы сели, по-прежнему глухо рыча. В палатке были такие же столик и сундучок, как у отца Бенлиуса, но вместо чурбаков стояли лёгкие складные стульчики. Часть пространства была отгорожена занавеской.

— Это она, матушка Онория? — спросила монахиня постарше. Абатиса кивнула. — Добро пожаловать, дитя. Я — сестра Арнод, а это — сестра Дезире. Она только недавно приняла постриг.

Сестра Дезире встала, прошла за занавеску и поманила Эрну за собой. Девочка оглянулась на матушку Онорию, та кивнула, и Эрна, замирая, прошла мимо рычащих мастифов.

За занавеской обнаружился топчан, на котором лежали три тюфяка, укрытых тонкими шерстяными одеялами. Поверх одного из них лежало белоснежное платье.

— Сними эти тряпки, — предложила сестра Дезире и прыснула со смеху. Из-за занавески тут же раздался смешок и предупреждающий кашель. — Мы бросим их в огонь, а ты наденешь одежды нашего ордена.

Эрна поторопилась воспользоваться предложением. Каждый — каждый! — встреченный мужчина пялился на её ноги. Это было невыносимо.

Как оказалось, монахини предлагали ей сорочку из грубой ткани, но тщательно отбеленную, белое же просторное платье с длинными рукавами, которые не были ни широкими, ни узкими, и поверх всего этого — прямое одеяние, до того жёсткое, что, казалось, поставленное на землю, оно продолжало бы стоять. Рукавов у этого одеяния не было, зато были разрезы примерно на уровне пояса, которые позволяли отвязать от пояса на нижнем платье кошелёк, если в нём была нужда. Когда девочка принялась навешивать на пояс свои мешочки, сестра Дезире остановила её и позвала матушку Онорию. Прежде, чем девочка успела что-то предпринять, монахини развязали все завязки и высыпали все пожитки девочки на одеяла.

— Ты настолько тщеславна, дитя моё? — не то спросила, не то укорила Эрну аббатиса, обнаружив зеркало. — А зачем тебе эти орехи?

Речь шла об орешках, которые красили волосы в чёрный цвет.

— Если их растолочь с мёдом, они помогают от кашля, — пояснила девочка, чувствуя, как колотится сердце.

— Вот как? — подняла брови матушка Онория. — А эти ягоды?

— Они помогают прочихаться, — ответила Эрна.

— Кто научил тебя этому, милочка? — нахмурилась аббатиса.

— Бабушка Мéта, — ответила Эрна. — Она… ну… была сестрой матери мамушки Лоре и лечила людей в нашей деревне.

— А кто учил тебя ездить в мужском седле?

— Сержант Э́гон. Он… ну… приезжал в нашу деревню… к мамушке Лоре.

— Зачем он приезжал? — не отставала аббатиса. Эрна покраснела. Врать было не так-то просто.

— Он ночевал у неё! — пояснила девочка с видимой неохотой. — А меня в сарай выгоняли. А днём он добрый был. Говорил, когда нагбарцы приходили, его семья… нехорошо с ними сделалось. Учил поэтому.

— И нож тебе сержант Экон подарил? — хмыкнула аббатиса.

— Нет, — ответила девочка на всякий случай. — Это от кузнеца. Мамушка Лоре разрешила перевязать ему руку.

— Умеешь им драться? — немедленно бросила следующий вопрос матушка Онория. Эрна вытаращила на неё глаза.

— Драться?! — переспросила она. — А зачем?

— А зачем ты верхом ездила?

Эрна замотала головой.

— Я думала, — тихо сказала она, — если надо будет… себя до сердца легко достать.

— Это грех, милочка, — деловито возразила аббатиса. — Ты должна молиться Заступнику.

— Да, матушка, — на всякий случай согласилась девочка.

— Ты когда-нибудь танцевала без одежды? — последовал новый вопрос.

— Что?!

— Молилась ли ты луне, солнцу, лесу, ручью, реке?

— Зачем?!

— Говорили ли с тобой об Освободителе?

— А кто это?

— Собирала ли ты тайные травы в полной темноте?

— Так не видно же ничего.

— Приносила ли жертвы на алтаре?

— Жертвы?! Матушка!

— Варила ли нечистые варева?

— Нет!

— Шептала ли заклинания? Обращалась ли к языческим богам? Призывала ли Врага помочь тебе? Делила ли свою кровь с вампирами по собственной воле? Лежала ли ты с мужчиной? Брала ли деньги из церковной кассы? Убивала ли людей? Случалось ли тебе…

— Нет! Нет! Нет! — закричала Эрна пронзительно. — Я всегда верила в Заступника! Матушка, за что?! Я никогда не стала бы…

Ничуть не впечатлённая этим порывом, матушка Онория похлопала девочку по руке.

— Ты или слишком умна или слишком глупа, дочь моя, — заключила она. — Умеешь ли ты вязать?

— Но это же мужское умение, — оторопело возразила девочка. Аббатиса пренебрежительно фыркнула.

— Слушай их больше, — заявила она. — Если бы Создатель не хотел бы, чтобы мы вязали, он не дал бы нам гибкие пальцы и ясные глаза. Сестра Арнод, покорми девочку. Сестра Дезире, принеси ей умыться. Когда твой голод будет утолён, дитя моё, ты займёшься делом. Враг ищет незанятые руки — слыхала?

— Да, матушка, — украдкой вытерла слёзы девочка.

— И не размазывай грязь по лицу. Молись Заступнику, который вырвал тебя из рук ютанцев.

— Да, матушка.

Во время вечерней молитвы монахини пристально следили за девочкой, и та мысленно поблагодарила госпожу Татин, которая заставляла её проявлять все внешние признаки благочестия. Мужчины, напротив, вовсе перестали видеть Эрну, как будто наряд послушницы сделал девочку невидимой. Вне палатки монахини надевали на головы невысокие круглые шапочки и покрывали это жёсткими платками. Эрне, как «послушнице», дали только платок и тот стоял вокруг головы, скрывая лицо девочки от посторонних глаз.

Других женщин, кроме них четверых, в церкви-шатре не было. Большинство мужчин было воинствующими братьями своего ордена и кроме отца Бенлиуса с ними было только трое монахов в длинных рясах. Эти были, небось, самыми опасными: все знают, что именно монахи и священники ведут свои страшные расследования, тогда как воины ордена защищают их своими мечами. По дороге сюда Эрна заметила нескольких лохматых псин, которые бродили без привязи и ластились ко всем встреченным ими людям.

Когда началась служба, девочка ещё ломала голову, что всё это значит и зачем святоши приехали сюда именно в таком составе. А потом вышел вперёд отец Бенлиус и Эрна постаралась сделать вид, что молится всем сердцем.

Отец Керт, священник в Латгавальде, родной деревне Эрны, был уже стар, а его сына свела с ума тётушка Вейма, которая пыталась вампирьими чарами добиться от бедолаги безупречных проповедей. Что поделать, тётушка Вейма была доктором богословия и права и, как все вампиры, помешана на достижении идеала. Словом, Эрне приходилось видеть службы, проводившиеся от души, были они больше похожи на семейные разговоры с прихожанами, пусть и свершающиеся именем самого Заступника. В церкви святой Окины в Ароле священник слишком заботился о внешней красоте и, чего греха таить, заглядывался на прихожанок. Отец Бенлиус был не такой. Он взывал к Заступнику так истово, как будто был уверен, что тот немедля сойдёт с небес в их лагерь. Хуже того, отец Бенлиус этого нисколечко не боялся.

Под конец службы Эрне начало казаться, что сейчас в самом деле разверзнутся небеса и Заступник явится лично отбирать бойцов в своё воинство. Ощущение это было не из приятных. Девочка постаралась сосредоточиться на том, что она Нинета, дочь рыцаря лю Дидье и никогда в жизни не знала своей матери. На том, что её вот прямо сегодня спасли от резни в Ароле и чуть не сожрали оборотни. На том, что вражье колдовство обрушило стены города. И на том, что братья-заступники вместе со своими сёстрами-созерцательницами её непременно спасут. То есть нет, не так. Спасёт её, конечно, сам Заступник, а его земные слуги только помогут. Где-то был сейчас дядюшка Виль?... почему он не приходит за ней?! Почему он бросил её одну, на съедение оборотням и святошам?!

Когда служба закончилась, матушка Онория перемолвилась несколькими словами с кем-то из одинаковых на посторонний взгляд воинов, потом бросила сочувственный взгляд на девочку.

— Ты знала людей, которые увозили тебя из Арола? — спросила аббатиса.

— Нет, матушка. Только господина Гильбэ — немного.

— Сколько их было с тобой?

— Шестеро, матушка.

— Ты хорошо их разглядела?

— Нет, матушка, я не успела… меня посадили в седло и велели…

— Они мертвы.

— Что?!

— Мертвы, — раздражённо пояснила аббатиса. — Господин Гильбэ сломал шею. Остальные убиты… его стрелами.

— Но он не мог! — ахнула девочка. — Зачем ему?! Кто-то другой мог взять его стрелы!

— Ты не такая дурочка, какой притворяешься, — вернулась к аббатисе её насмешливая подозрительность. — Что говорил тебе господин Гильбэ?

Эрна пыталась сообразить, не должна ли она что-то скрыть, соврать, описать не так, как на самом деле… чтобы что?!

— Он говорил, что я должна бежать… добраться в Сейр. Обязательно добраться в Сейр. Что я не должна оглядываться. Только спешить в Сейр. Любой ценой. И не попасть в плен. Мы скакали, а потом такой грохот! Лошади понесли и…

— Какой масти была твоя лошадь? — перебила девочку аббатиса и подтолкнула вперёд по улице палаточного города.

— Серая. А грива и хвост у неё были белыми.

Матушка Онория кивнула.

— Я говорю правду! — вспыхнула Эрна.

— Да, братья нашли лошадь, заеденную волками. Было похоже, будто её грызли два волка, а?

— Я когда бежала… я слышала вой… откуда-то издалека, — вспомнила девочка.

— И никому не сказала, — поддакнула аббатиса.

— Меня не хотели слушать!

— Кого ты по именам знаешь в Ароле?

Девочка послушно напрягла память и вспомнила всех своих служанок, священника, госпожу Татин и дядюшку Ги, о котором сказала, что это слуга её отца.

— Что ты про них знаешь?

— Ничего, — удивилась Эрна. — Госпожа Татин уволила служанок, потом пошла в церковь, а потом пришёл…

— Господин Гильбэ, — перебила её матушка Онория. — Что ты скрываешь?

— Я ничего не скрываю! Я не знаю, где они сейчас…

Эрна осеклась.

— О господине Гильбэ вы сказали.

— Он в руках Заступника, — отозвалась аббатиса заученным тоном. — Как звали священника в вашей деревне?

— В нашей деревне не было священника, мы ходили…

— К отцу Лупу, — перебила её аббатиса насмешливо.

— Луцу, — поправила девочка.

— В церковь у коровьих ворот, — закончила за неё матушка Онория.

— У Бычьих.

— Кто лучше лечил, ты ли твоя мамушка Лоре?

— Бабушка Мета, — ответила девочка.

— Ах да, она была сестрой отца…

— Матери…

— Твоей наставницы.

— Кормилицы, матушка Онория.

— Так кто лучше лечил?

— Конечно, бабушка Мета.

— А почему?

— Я же ещё маленькая!

— Какие она произносила заклинания?

— Бабушка Мета не произносила заклинаний! — возмутилась маленькая ведьма так, как будто выдуманная ею знахарка существовала на самом деле.

— Ну, будет, будет. Нет такой женщины, которая не произносила бы заклинаний, — засмеялась аббатиса.

— Бабушка Мета молилась Заступнику, — твёрдо ответила Эрна. — И святым. У неё был освящённый образок и…

— Заветный камушек в левом башмаке, — подхватила матушка Онория.

— Неправда!

Аббатиса пожала плечами.

— Часто у неё умирали больные?

— Нет!

— Чтобы знахарка лечила без заветного камушка и у неё не умирали больные, — пожала плечами монахиня. — Ну, а нитки она связывала, а? Особым узлом?

— Никогда!

— Волосы?

— Нет!

— Она никогда не настаивала воду в лунном свете?

— Зачем?!

— Не бросала в воду серебро?

— Нет!

— Ты никогда не оставалась у неё на ночь, — заключила аббатиса. — Небось, тебя и на порог не пускали.

— Н… — начала было девочка, но осеклась. Понурила голову на всякий случай. — Ну, не пускали. Бабушка Мета говорила, что нечего мне там делать.

— Тафелонцы, — презрительно бросила матушка Онория. — Ну-ка, а рану ты перевязать можешь?

— Конечно!

— А зашептать?

— Что?!

— А если человека ранило в живот, как ему можно помочь?

Добить, мрачно подумала девочка. Смотря как прошёл клинок, но глубокую рану в живот нельзя залечить и маминым колдовством.

— Помолиться? — предположила она осторожно.

— За упокой, — подхватила аббатиса.

Эрна и не хотела, но всё же дёрнула уголком рта. Они уже дошли до палатки монахинь. Матушка Онория хмыкнула.

— Сестра Дезире научит тебя вязать, — сказала она непререкаемым тоном. — Завтра после молитвы ты возьмёшь щётку и будешь вычёсывать псов вместе с сёстрами. После завтрака закончишь утренние дела и… а что говорили про оборотней в Ароле?

Эрна добросовестно пересказала болтовню служанок. Аббатиса расхохоталась.

— Невежество порождает страх, а страх порождает невежество, — назидательно сказала она, утирая слёзы. — Тебе случалось танцевать вокруг деревьев? А гадать на суженного?

— Нет!

Глава тринадцатая Пленная оборотниха

Монахини положили свои тюфяки поперёк топчанов и поделили три одеяла на четверых. Эрна, как и в детстве, спала очень крепко, и даже не проснулась, когда кто-то тихо позвал матушку Онорию посреди ночи. Монахини добудились девочку только перед рассветом, когда небо уже начало светлеть.

— Одевайся, — потребовала аббатиса, когда Эрна открыла глаза. — Пойдёшь со мной.

— На молитву? — уточнила девочка.

— Одевайся, — без объяснений повторила матушка Онория.

Кто принёс воду и наполнил серебряный таз для умывания, Эрна так и не узнала, но мысленно этого человека поблагодарила. Умывшись и окончательно проснувшись, она оделась в облачение послушницы и под строгим взглядом сестры Арнод повязала жёсткий колючий платок. Матушка Онория ждала девочку снаружи.

— Следуй за мной, — приказала она.

Аббатиса вывела Эрну на край лагеря, где стояло пятеро взбудораженных чем-то братьев-заступников. Один был в криво заправленной в штаны нательной сорочке, остальные одеты как полагается в их ордене. Монахине не нужно было тратить слов, чтобы заставить их расступиться… Эрна с трудом сдержала испуганный вопль.

Перед людьми на земле лежала вчерашняя волчица со связанными лапами. В пасть ей была вставлена палка, а челюсти обмотаны верёвкой.

— Узнаёшь? — спросила матушка Онория.

— Кого?!

Аббатиса кивнула и один из воинов, ухватив за палку, заставил волчицу посмотреть на женщину.

— Ты оборотень, — в своей обычной манере заявила монахиня волчице. Та ничего не ответила и в светлых глазах не мелькнуло никакой мысли. — Нинета, дочь моя, ты узнаёшь оборотня, который напал на твою лошадь?

Эрна замотала головой. На счастье волчицы, у неё не было никаких особенных примет, ни пятен, ни шрамов, ничего, что девочка бы запомнила. Конечно, это могла быть та самая волчица. Вроде та была такая же мелкая и злая. А могла бы и не быть. Одно девочка знала точно: если она выдаст слепым оборотня, на первой же встрече с ней сделают что-то очень нехорошее.

— Это просто волк, — простодушно произнесла Эрна. — Откуда вы знаете, что это оборотень?

— Эта женщина, — уверенным голосом заявила монахиня, — во время осады Арола убивала собак и овец в окрестных деревнях. Тому есть свидетельства. Узнаёшь ли ты её?

— Ни в жизнь одного волка от другого не отличу! — выпалила Эрна по-тафелонски.

— Это волчица, — поправила матушка Онория. — А кто тебе встретился?

— Ой! — спохватилась девочка. — Тогда нет. Тот был мужчиной. Здоровый такой.

Матушка Онория покосилась на девочку, но промолчала.

— Если ты будешь благоразумна, с тебя снимут путы и дадут напиться, — сказала она волчице. Та ничего не ответила, но зарычала, когда женщина подошла к ней ближе.

— Это просто волчица, — сказала Эрна. — Ой, нет, матушка, не развязывайте! Она ж дикая! Того и гляди цапнет!

— Это женщина, — назидательно проговорила аббатиса и заговорила с животным на тафелонском. Когда и это не возымело никакого воздействия, она перешла на тернский, который Эрна немного слышала раньше, потом на нагбарский, а потом, кажется, на риканский. Звучал он похоже на тернский, но иначе. Наконец, аббатиса заговорила с волчицей на церковном языке. Всё было тщетно. Животное упрямо оставалось животным.

— Да с чего вы взяли? — не выдержала Эрна, всё больше убеждаясь, что перед ними обычный лесной зверь.

— А ты не чувствуешь? — с интересом спросила аббатиса.

— Мы её ранили в лапу, — одновременно с женщиной пояснил один из воинов на удивление молодым голосом.

— Ну и что? — не поняла девочка, оглядывая волчицу внимательнее. Из-под густого меха не было видно никакой раны. Может, промазали.

Брат-заступник наклонился и ткнул куда-то в пушистую шерсть. Волчица дёрнулась, но вроде бы и не от боли. Хотя кто её знает? Эрна как-то до сих пор волков не ловила.

— Зажила, — произнёс он. — А мы её ночью поймали.

— Как?! — невольно вырвалось у девочки.

— Собаками, — охотно объяснил молодой святоша и расправил плечи. — От наших собак ни один оборотень не укроется!

— Брат Пасьен! — строго произнёс другой святоша, постарше. Пасьен потупился и отвернулся.

— Дай нам снять с тебя путы и прими человеческий облик, тогда ты получишь воду и еду, — снова предложила аббатиса. Волчица по-прежнему смотрела на неё звериными глазами, в которых не отражалось ни капли разума. Матушка Онория вздохнула.

— Может, ей шкуру подпалить? — предложил святоша в сорочке и широко зевнул.

— Нет предела милосердию Заступника, — назидательно произнесла аббатиса. — Это заблудшее дитя не отняло ни одной жизни, поэтому наш долг — предложить ей покаяние и искупление.

Искупление чего? Того, что родилась с двумя шкурами?

— Она пробудет весь день связанная и обернётся, когда захочет пить, — сказала аббатиса. — Поставьте возле неё миску с водой и держите рядом двух псов.

Эрна поёжилась. Бедная оборотниха. Ну и милосердие у слуг Надзирателя! Аббатиса покосилась на девочку.

— А она точно не вырвется? — жалобно спросила Эрна. Братья-заступники расхохотались.

— Тебе её жалко? — спросила матушка Онория, уводя девочку прочь.

— Вовсе нет! — запротестовала Эрна. — Оборотни — они же чудовища!

— Не говори так, — покачала головой монахиня. — Тела их осквернены дыханием Врага, но души ещё могут быть спасены.

Ага, конечно спасены, мрачно подумала Эрна. Как всегда спасают святоши — костром и пытками.

— Вы такая смелая! — сказала она вслух. — Я бы ни за что к ней не подошла! Вы, наверное, всё-всё про оборотней знаете!

Всегда улыбчивое лицо аббатисы вдруг посерьёзнело.

— Лесть, дитя моё, это оружие лжецов, — сказала она.

— Я не вру! Я вправду…

— Отец Бенлиус знает об оборотнях гораздо больше меня, — отмахнулась матушка Онория, дойдя до конца палаточной улицы и поворачивая. — Но в ордене сестёр-созерцательниц учатся их узнавать.

— По тому, как у них лапы заживают? — уточнила Эрна.

— Когда я пришла, рана была свежей, — пояснила аббатиса. — Если бы я сказала, что это настоящий волк, с животного бы содрали шкуру, не дожидаясь утра.

Эрну передёрнуло. Небось, ещё и живьём. Живодёры!

Девочка вдруг вспомнила, ей кто-то рассказывал… дядя Увар, наверное. Хрольф — это знаменитый на весь Тафелон мастер, который куёт мечи и делает самострелы и осадные машины. А вот его женщина — волчица, превратившаяся в человека. Потому, небось, и не понимает, когда к ней обращаются с увещеваниями. А, может, ушла в себя, как дядюшка Виль, когда его поймали святоши.

Хрольф. Делает осадные машины. И его женщина говорила что-то про грохот. И подкоп. Подкоп, который делал дядюшка Виль. Оборотни, которых наняли ютанцы.

Дядюшка Виль, который уехал, прознав про письмо братьям-заступникам.

Он нарочно это сделал!

Женщина же говорила, что не хочет охотиться в одиночку, а Хрольф занят! Значит, не было других оборотней! Они, наверное, были фальшивые, какие-нибудь бродяги, которых нанял дядюшка Виль, чтобы сбить всех с толку! А на самом деле их было только два: мастер Хрольф и его жена. Она, наверное, бродила по округе от скуки и стреляла в собак и овец. Она же волчица, а волки ненавидят собак. И едят их тоже.

А мастер Хрольф — это он сделал так, чтобы обрушилась стена в Ароле! И никаким не волшебством, он же оборотень, а не волшебник. Придумал, наверное, машину какую-нибудь. Дядюшка Увар говорил, что у Хрольфа самая светлая голова из всех кузнецов и плевать, в какую шкуру он заворачивается. Ещё, правда, много ругался что-то про цену и сроки.

Ой. И так-то притащить в лагерь оборотниху было очень плохой идеей. Они же стаей живут и своих не бросают. Дядюшка Увар, правда, умел с ними справляться, но это смотря с какими. Против тех, которые правят на востоке, ему не выстоять. А это — Хрольф. И его жена. И он умеет проламывать стены. Ой.

— Думаешь, как бы тебе спасти её? — насмешливо предположила аббатиса, ведя девочку вдоль ровного строя палаток. Из некоторых выглядывали, а из других выходили проснувшиеся братья-заступники и каждого она осеняла священным знаком. Где-то в стороне кололи дрова.

— Нет, — честно ответила девочка. — Я думаю: а вдруг ютанцы будут её отбивать? Они же у города стену сломали!

— А ты не так глупа, как притворяешься, — сказала матушка Онория. — После того, как шерсть псов будет вычесана, ты будешь читать несчастной священную книгу.

— Я-а?! — задохнулась девочка. — Но я не знаю церковный язык!

— Ездить верхом тебя учили, — издевательски хмыкнула аббатиса, — драться ножом тебя учили…

— Неправда!

— …а читать на церковном языке не научили?

— Отец Луц говорил, простые люди не должны читать священную книгу! Они не поймут её без пояснений священника!

Матушка Онория положила девочке руку на плечо.

— Ты можешь принять на себя священные обеты, — неожиданно сказала монахиня.

— Уйти в монастырь?!

— Посвятить свою жизнь Заступнику, — поправила матушка Онория. — В миру такую, как ты, ждёт одна только мука.

— Н-но почему? — не на шутку перепугалась Эрна. — Матушка!

— Потому что на всё, что не отдано Заступнику, накладывает чёрную лапу Враг, — непонятно объяснила аббатиса.

Вычёсывать волкодавов было весело, но трудно. Они были уверены, что с ними играют, лезли лизаться и совершенно не слушались. Стоило Эрне взяться за одного, другие понимали, что тоже хотят внимания, и отпихивали товарища. Пару раз им удавалось опрокинуть саму Эрну и они, конечно, решали, что так играть даже интереснее. Сложно было себе представить, что эти добродушные псины разыскали и затравили настоящего оборотня. Волчица, наверное, совсем позабыла об осторожности, если позволила себя поймать каким-то собакам.

Когда вроде бы все собаки были вычесаны, а белоснежные одежды девочки посерели, пришла сестра Дезире. Вид у монахини был торжественный и строгий.

— Через два дня мы пойдём на речку, — сказала она, оглядев Эрну с головы до ног. Девочка покраснела и поправила сбившийся платок. — Там ты сможешь отстирать свою одежду вместе с нами.

— Спасибо, сестра, — кивнула Эрна и невольно покосилась на книгу, зажатую у монахини под мышкой.

— Я иду увещевать оборотня, — сказала сестра Дезире. Один из волкодавов подлез ей под руку и она ласково потрепала его по густой шерсти. — Матушка Онория сказала, что ты должна пойти со мной.

— Но я не знаю церковного языка!

— Я буду переводить, — посулила монахиня. Эрне пришлось покориться.

Волчица никак не хотела увещеваться. Она явно ослабела от жажды, измучилась в путах, но осталась таким же животным, каким была до рассвета. Сестра Дезире уселась на принесённый кем-то изящный стульчик, раскрыла священную книгу и начала читать на церковном языке — медленно и нараспев, как будто надеялась, что так волчица лучше поймёт. Эрна держалась у неё за плечом и старалась не вглядываться в строчки и не вслушиваться в слова: на самом деле церковный язык она отлично знала. Вейма была хорошей наставницей, а дядюшка Лонгин в последнее время требовал, чтобы все его ученики писали заклинания только на церковном языке. Так, мол, будет понятно всем, а не только тафелонцам.

Кроме них, там стоял брат-заступник и сидело три волкодава, явно гордых своей ролью охранников и потому ведущих себя исключительно чинно.

— Я читаю, — сказала монахиня, обращаясь к Эрне, — о том, как Создатель сотворил этот мир — и небесных птиц, и траву, и мирных, и хищных тварей. Своей волей Создатель дал души людям, которым завещал хранить эту землю.

— Да, сестра, — склонила голову Эрна.

— Создатель не творил оборотней, — продолжала сестра Дезире, — и потому они суть творения Врага. Но души Враг сотворить не мог и не бывает сознания без души, потому внутри этой безобразной плоти рыдает душа, осквернённая звериной природой и взывающая к милосердию Заступника. Ты понимаешь это?

Эрна поёжилась. Ей когда-то рассказывали, что высшее посвящение для одарённых — будь то волшебники, ведьмы или вампиры (насчёт оборотней никто не был точно уверен) лишает тело души, превращая в нерассуждающее орудие, по-прежнему одарённое Освободителем. И находились такие, которые говорили, что душа не уходит из тела, а вот прямо рыдает, запертая внутри и отрезанная от собственных действий.

То, что сейчас говорила монахиня, звучало похоже.

— Я понимаю, сестра, — тихо сказала девочка.

Сестра Дезире перелистнула страницы, открыла книгу в другом месте и продолжила читать.

Эрна думала, что, если волчица каким-то образом спасётся, ей, Эрне, не жить. Вряд ли она забудет, как девочка примкнула к её врагам и мучителям. Что же?... убить её? Никто из прозревших не осудит. Это считалось среди них за милосердие. Добрее было бы только спасти шкуру этой волчицы, но… именно этого делать не следовало. Прозревшие не помогали друг другу. Никогда. То есть… дядюшка Виль помогал маме и не раз, и Эрне он помогал, и ещё Вир и Лонгин, и Вейма… Делали они это обычно тайно и на встречах не хвастались. Но уж того, что Эрна будет спасать эту мохнатую разбойницу, которая пристрелила её лошадь, точно никто не ждёт. Но можно ли оставлять её в руках святош? Убить — надёжнее всего. Убитая, она никому ничего не расскажет. Ни муженьку с его машинами, ни святошам. Но…

Эрне приходилось резать козлят на алтаре у мамы. Та так и не научилась проливать живую кровь. Волка, небось, сложнее прикончить, даже обычного, а это ещё и оборотень. Что-то подсказывало девочке: Хрольф точно не оценит благодеяния.

— Я прочитала о бесконечной милости Заступника ко всем нам, даже обманутым Врагом и погрязшим в грехах, — прервала монахиня мысли Эрны.

— Да, сестра, — кивнула девочка.

— Точно так же, как женщина не должна носить мужское платье, — со значением произнесла монахиня, — человек не должен носить звериную шкуру.

— Да, сестра, — повторила девочка, покраснев. Похоже, оборотнихе лучше не принимать здесь человеческий облик: как Эрна помнила, та носила как раз мужскую одежду. Будет ли она тогда дважды грешна в глазах здешних святош? Или грех оборотничества перекрывает другие грехи?

В это время один из волкодавов, с желтоватой шкурой, протяжно зевнул, показывая клыки. Волчица зарычала, а монахиня, не удержавшись, прыснула со смеху.

— Да, я не святой Патси, — признала сестра Дезире, всё ещё хихикая, — раз наш добрый Флаво зевает от моих проповедей.

Святой Патси, наверное, был тем же, кого в Тафелоне звали святым Батсо, основателем нищенствующего ордена. Он вроде бы проповедовал не то перед волками, не то перед оборотнями.

Стоящий на страже брат-заступник, не выдержал и рассмеялся тоже, но вскоре принял прежнее суровое выражение лица.

Вскоре к ним присоединилась матушка Онория, которая, не смущаясь ни волчицы, ни часового, принялась учить Эрну вязать носки, между делом толкуя священную книгу в том смысле, что всякая душа может раскаяться и быть принята Заступником, сколько бы собак она ни загрызла перед этим. Вязание оказалось делом нелёгким, Эрна по первости путалась в нитках, их петлях и в спицах. Прежде девочка только видела, как это делают другие, и особо не вглядывалась. Потом аббатиса ушла, а часовой, которого звали брат Херв, принялся подсказывать Эрне, что она делает не так и почему. Чувствовалось, что, если бы не сестра Дезире, он бы забыл о волчице (всё равно она связана!) и подсел бы к девочке, чтобы поправить её работу. Эрна молча злилась, с видимой покорностью принимая советы насчёт «напуска», «глади» и «рельефа». К тому же грубая пряжа кололась и пахла псиной. Сестра Дезире охрипшим голосом продолжала читать на церковном языке что-то о первом последователе Заступника, который предстал перед земными царями и поверг их гордыню в прах.

Послышались шаги и голоса, один из которых… один из которых…

— Как есть говорю! — грубовато твердил дядюшка Виль на хларском. Девочка встрепенулась, но тут же овладела собой. — Чуть телка не загрыз! Мой телок! От ютанцев спрятал, а тут — на тебе! Глазища — что плошки! Зубища! А сам-то огромный! Ему мой телок — тьфу!

— Помолчи, — грубовато велел какой-то святоша и дядюшка Виль послушно умолк. Эрна искоса поглядела на пришедших. Матушка Онория, отец Бенлиус и двое воинствующих братьев-заступников. И дядюшка Виль! Он нашёл её! Теперь всё будет хорошо. Одет убийца был как простой хларский крестьянин, в грязно-белые брэ и серую рубашку, когда-то бывшую синей. В руках он мял сорванный с головы колпак. Матушка Онория подошла ближе к монахине и девочке и встала так, чтобы мужчины не могли их разглядывать. Дядюшку Виля остановили чуть поодаль, не давая ему увидеть волчицу.

— Рассказывай по порядку, — велел отец Бенлиус.

— Дык, я и говорю. Тибо я. Живу, значит, на выселках. Возле лесу. Сам распахал всё, вот этими вот руками! Телок, опять же. Дочек у меня четверо. Мать-то их померла в позату зиму.

— Говори про оборотня, — потребовал отец Бенлиус.

— Так я и говорю! Телок мой! Замычал, значится. Я его в другом хлеву держу. Озоровать стал. Слышу — мычит. Я туда! А у него — зубищи — во!

Дядюшка Виль взмахнул руками, показывая.

— У телка? — не выдержал брат Херв. Отец Бенлиус цыкнул.

— Так я ж говорю! Оборотень там был! Здоровый! Глазища — что плошки и так и горят! Телок мычит, мои-то дуры визжат из дому! Я как схватил оглоблю! Говорю — хоть ты какой ни на есть оборотень, а телок мой! Он так и оскалился!

Виль осенил себя священным знаком.

— Не чаял как жив остался. Я в деревню-то бросился. Ладно телок, пёс с ним! Так ведь оборотень, коли повадился, девок моих оприходует! Оборотни, говорят, на это дело быстрые. Кому они нужны будут? А то и сожрёт опосля-то! Уж как я их от ютанцев-то, вражин, сберёг. То в лесу прятал, то в погребе. А тут — оборотень! От него ж в лесу-то не спрячешься. Я в деревню, значится. Не любят меня там. Пасекам моим завидуют. Телок, опять же. Корова тоже. Сперва на смех подняли. А потом говорят — явились туточки добрые братья, они всех про оборотней спрашивают. Я девок-то запер — и к вам! Помогите, ваши милости! Уж я вам — молока кислого, сыра опять же, мёд с прошлого года остался, ничего не пожалею, только выручайте! Телок же! И дочки мои…

— Почему ты решил, что это был оборотень?

— Дык, а кто ж ещё? У нас по летнему времени волки не озоруют. Большой, опять же. И зубищи! А глазища-то! Во! Как плошки сверкают!

— Большой, говоришь?

— Во какой! — показал Виль. Выходило что-то вроде осла, не меньше. — И зубища! А шерсть-то…

— Какого цвета он был?

Виль полез рукой в затылок, смычно почесал, сплюнул, потом извинился перед монахами.

— Против солнца стоял, не разглядел. Волчьего он был цвета, во! Тёмный такой.

— Особые приметы? — продолжал спрашивать отец Бенлиус.

— Чаво?

— Пятна, шрамы, наросты…

— Так я ж говорю, против солнца стоял. Зубы — во! Зубы были огроменные! Как только в пасть помещались!

— Ты узнаешь его, если встретишь?

— Да как не узнать?! Морда наглая, глаза громадные, сам-то — во какой, а ещё…

— Посмотри. Узнаёшь?

Виль внимательно оглядел связанную волчицу, которая слишком изнемогла, чтобы зарычать при его появлении.

— Мелкая она какая-то, — сказал он с сомнением. — И зубища не сказать чтобы похожи. Не, не узнаю.

— Ты уверен? Ты готов поклясться на священной книге?

— Да я чем хотите поклянусь, хоть на чём! Другая эта тварь! Вот же гад! У самого баба есть, а он на моих девок зарится!

— Ты полностью уверен? — настаивал отец Бенлиус. Виль почесал в затылке.

— Ну вот ежели вы её против солнца поставите, да она пасть разинет, то я и соображу, похоже ли выйдет. Глаза-то, может, и такие. Не привык я волков-то разбирать.

— Завтра, когда рассветёт, ты отведёшь наших людей туда, где видел оборотня, — сказал отец Бенлиус.

— Отведу! Не извольте сомневаться, отец, отведу! Всё покажу как есть! Молока там, сыру, мёда — всё дам, отец, только избавьте от зверя-то!

Эрна всё ниже склонялась над вязанием, кусая изнутри щёки, чтобы не смеяться. Неужели святоши не видят, что над ними издеваются?!

— Отведите его в пятую палатку с западного края, пусть там переночует, — велел отец Бенлиус. — Позовите брата Фулкса, пусть запишет его рассказ. Сын мой, ты грамотный?

— Не, неграмотный я. Писать не обучен. Отец, так как же — в палатку?! У меня ж девки дома, дочки! Телок, опять же! Корова моя! Ить оборотень-то ведь заест мою кормилицу! Пожалей, милостивец!

— Ты останешься здесь до рассвета, — сказал отец Бенлиус, отдёргивая руку, которую Виль порывался целовать. — Моли Заступника о помощи — и будешь услышан. Уведите его.

Никогда Эрна с таким нетерпением не дожидалась ночи. Дядюшка Виль нашёл её — теперь всё будет хорошо! Он спасёт свою ученицу! А здорово он придумал — прийти сюда как будто жалуется! У девочки едва хватило сил сосредоточиться на вязании, а потом на молитвах и вообще на том, чтобы притворяться получше. Уложенная спать между монахинями, Эрна десять раз поклялась себе, что нипочём не сомкнёт глаз… и, конечно же, заснула крепким сном.

Глава четырнадцатая Предательство

Разбудили девочку посередине ночи, когда поднявшийся шум сделался таким громким, что спать под него не могла бы и самая сонная засоня. На этот раз пришлось обойтись без умывания. С трудом протирая глаза, Эрна как в страшном сне слышала, что ночью исчез давешний крестьянин и волчица, убиты псы Бруно, Доно и Форто, оглушён брат Обен и смертельно ранен брат Пасьен. К удивлению девочки, матушка Онория велела ей идти вместе со всеми монахинями. Эрна никак не могла поверить в случившееся. Чтобы дядюшка Виль бросил её и спас какую-то мохнатую тварь?! Да он же всегда… он же говорил! Он клялся ей! Он же всегда, всегда, всегда говорил, что никогда-никогда её не бросит! Как он мог?!

Брат Оден не помнил ничего, он просто почувствовал, как на его голову что-то обрушилось, а дальше была темнота. Его окружили всяческой заботой и уложили в его палатке. Сестра Арнод, правда, что-то такое прошептала насчёт того, мол, она бы спросила, как это он пропустил злодея, но и вопросы, и наказание могли подождать, пока он оправится. Приложили бедолагу крепко. Псы… Эрна отпрянула, увидев их застывшие тела, оскаленные пасти с хлопьями пены на зубах. Даже шерсть, казалось, отвердела и застыла.

Что он с ними сделал?!

— Отравленные стрелы, — сказал кто-то. Девочка охнула. Три выстрела — и вот жизнерадостные создания, которые ещё утром весело валяли её в пыли, лежат здесь перекошенными, как… как…

Как он мог?!

Эрна, конечно, знала, у кого учится. Она видела как он убивает. Освободитель, она видела даже, как он пытает! Она знала, каким он может быть жестоким! Но никогда он не… не… не нападал на кого-то, кого она знала. Не нападал на кого-то, кого ей жаль было бы потерять.

Он не знал. Освободитель, он просто не знал. Он не стал бы. Не стал бы, правда…

— Так ты не знаешь, как лечить раны в живот? — спросила её серая в предрассветных сумерках аббатиса. Эрна подняла на неё полные слёз глаза и покачала головой. Брат Пасьен — это был тот, кто хвастался собаками накануне.

— Почему?! — с отчаянием спросила девочка.

Почему Виль бросил её?! Почему он…

— Монахиня… — с трудом сказал брат Пасьен. Его не стали переносить, чтобы не тревожить и без того безнадёжную рану. Отец Бенлиус уже принял исповедь и теперь выведывал прошедшее ночью. Несколько братьев-заступников подошли с носилками и принялись складывать на них застывшие трупы псов. — Я… увидел… монахиню… сперва… не удивился… была… возле… возле оборотня… потом… подумал… это опасно… я должен… должен был… защитить! Защитить сестру! Я подошёл… а она… он… это был он! Он надел… украл… нож… ударил меня… добейте. Не могу больше! Отец… пожалуйста… он ударил меня… а волчица… она смеялась… она смеялась… я только… я думал, сестра… а это…

Эрна потихоньку начала понимать.

Виль украл одежду монахинь, у них же такое жёсткое верхнее платье, что под ним не разглядишь, мужчина внутри или женщина. А платок скрывает лицо. Надел, чтобы его не могли узнать даже те, на кого колдовство Магды почему-то не действует. Например, вот, на брата Пасьена. Когда тот заподозрил неладное, Виль ударил его ножом в живот. Дядюшка Виль всегда бьёт в живот. Того вот маминого рыцаря он же так же убил. И всегда вот так вот. Насмерть. На долгую мучительную смерть.

Эрна подошла и встала рядом. Ей было страшно, но она заставила себя смотреть на измученное лицо умирающего монаха.

Виль был не то что в лагере. Он был в палатке, где спала девочка. Был — и ушёл, уведя с собой вместо ученицы какую-то оборотниху.

— Почему?! — снова вырвалось у девочки. Ей хватило остатков осторожности, чтобы чуть-чуть сдержаться и не разразиться жалобами на предательство наставника. — Как он смог?!

Аббатиса положила руку на плечо Эрны и заставила отойти.

— Добейте, — шептал брат Пасьен. — Больно… Мама… отец… сжальтесь… Мама… Заступник… я никогда… добейте… пожалуйста…

Эрна зажала уши.

— Мы потеряли брата и трёх прекрасных животных, — сказала матушка Онория. Это звучало жутко, как будто брат Пасьен не лежал тут ещё живой. — Мы хотели спасти душу заблудшей, но были обмануты Врагом.

— Но как?!

— Происки Врага, дитя моё. Идём. Тебе не надо видеть, что будет дальше.

Эрна послушно ушла, мечтая оглохнуть, но всё же услышала тот звук, с которым железо разлучает душу и тело. Неужели она когда-то сможет — так?!

— Велико милосердие Заступника, — вздохнула матушка Онория. — Я верю, брат Пасьен уже вошёл в его воинство.

Девочка залилась слезами. Виль бросил её одну. Что ей за дело было до Заступника и его воинства?!

— Мы будем молиться за него, — добавила аббатиса, но и это девочку не утешило.

Прошло три дня, и в эти три дня в лагере царило уныние. Монахи обошли вал и ров внутри и снаружи, читая молитвы против Врага и его наваждений, комтур, которого Эрна до сих пор не видела, распорядился удвоить количество часовых. Женщинам запретили ходить в одиночку и теперь их повсюду сопровождали рычащие мастифы. Толку от всего этого девочка не видела. Подумаешь, мастифы! Виля вовсе не чуют собаки. Если человека от ведьминых чар может защитить вера, то уж псам-то надеяться не на что. Только оборотень мог почуять Виля, а наткнуться на него случайно… вон, брат Пасьен уже наткнулся. Дурак был небось. Надо было кричать, звать остальных, а не думать, что глупая женщина одна лезет в пасть к волку. Вот и поплатился. Все эти три дня Эрна нетерпеливо ждала: вот-вот дядюшка Виль одумается и придёт за ней. Но он не приходил. А жизнь текла своим чередом. Собаки, погрустневшие и присмиревшие, как и все в лагере. Уроки церковного языка от такой же унылой сестры Дезире, которая забыла свои смешки и улыбки. Уроки вязания. Колючая пряжа, не иначе, как из собачьей шерсти. Поучения матушки Онории, из которых выходило, что служение Заступнику первейший долг всякого живущего, иначе такие твари, как оборотни и вампиры захватят мир, а немногие оставшиеся люди будут им служить и погрязать в пороках. К концу третьего дня Эрна перестала мысленно ей возражать и как-то даже потеряла убеждение, будто дядюшка Виль-то непременно нашёл бы, чем ответить назойливой святоше. Может, и не нашёл бы. Может, он вообще только запугивать детей и умеет. И убивать. Ножом в живот, брр. Бросил же он Эрну. А она всё делала, как он говорил. А он бросил.

На четвёртый день матушка Онория позвала к себе девочку с таким выражением, как будто в лагере умер кто-то ещё.

— Дитя моё, — сказала она непривычно ласково, усаживая Эрну на стул, — крепись. Испытания посланы нам Заступником.

— Матушка? — удивлённо подняла на аббатису взгляд девочка.

— Я хвалю тебя за послушание и усердие, — продолжила женщина, и девочке стало совсем не по себе. Всё это так не походило на обычную её безапеляционную насмешливость. Что у них случилось-то?! — Ты смиренно трудилась, выполняя приказы, не роптала и не сетовала на судьбу. Ты знаешь, отец предназначил тебе быть залогом его преданности наследнику и привязанности к родичу, но ютанцы взяли Арол… Отец Бенлиус решил послать гонца к твоему отцу, чтобы тот сказал, посылать ли тебя в Сейр или вернуть домой… ты ведь и сама понимаешь: дорога до Сейра небезопасна. Ютанцы могли бы захватить тебя по дороге. Наш орден чурается мирских дел, но мы, конечно, не могли оставить тебя без защиты и наставления… но твой… твой отец…

— Мой отец?! — ужаснулась Эрна, понимавшая, как мало она значит для рыцаря лю Дидье. — Он… что с ним?!

— Гонец вернулся к нам, не найдя рыцаря лю Дидье в его владениях. Однако, когда мы послали человека в лагерь ютанцев, требуя выдать нам оборотней и тех, кто их нанимал… нас подняли на смех. Граф Бентон, командующий их отрядом, сказал, что у них отродясь не было вражьих тварей. Потеряв пленницу, мы остались без доказательств.

Аббатиса горько покачала головой. Эрна слегка удивилась. С каких пор святош волнуют доказательства? Волчица же была! И пропала! Значит, оборотни есть, а все знают, что их наняли ютанцы! Когда это святош интересовали доказательства?!

— А мой отец?... — спросила девочка. Матушка Онория поджала губы.

— Твой отец, дитя моё, утратил разум. Он был там, при графе Бентоне, и мы поспешили рассказать, что ты жива и невредима. Но он…

Матушка Онория замолчала и скорбно поджала губы.

— Что он сделал?! — не выдержала Эрна.

— Мужайся, дитя моё. Твой отец сказал, что ты была убита в Ароле господином Гильбэ и госпожой Татин, чтобы тебя не могли захватить ютанцы. Он скорбит о тебе, такой прекрасной и юной… одним словом, он присоединился к врагам наследника, чтобы отомстить за твою гибель.

— То есть как — убита?! — оторопела Эрна. — Какая-такая гибель?! Я же жива!

— Твой отец, утратив от беспокойства разум, бросил нам немыслимое обвинение. Он заявил, будто бы мы выдаём за его дочь другую девочку.

— К-какую — д-другую?! — начала заикаться Эрна. — Почему?!

— Мы описали твоё лицо, голос, глаза и повадки, мы предлагали ему прийти к нам и убедиться своими глазами — тщетно. Рыцарь лю Дидье только твердил, будто бы мы выдаём за тебя деревенскую девчонку, ведь твои приметы известны были каждому в Ароле. Он даже не хотел, чтобы тебя привели к нему, хоть мы и сами опасались это делать.

Эрна ничего не понимала. Рыцарь лю Дидье спятил?! Какая может быть другая девочка?! У него фальшивые дочери на каждом шагу?!

Или…

Он же хотел! С самого начала хотел присоединиться к ютанцам! Потому и потребовал себе девчонку на замену сына. А теперь, наверное, не хочет признаваться, что соврал. Ну да, как же! Такой знатный рыцарь — и вдруг соврал!

— Укрепи своё сердце, дитя моё, — утешительно сказала аббатиса. — Заступник испытывает нас, посылая ношу по силам.

Эрна изо всех сил старалась соображать побыстрее. Признаваться сейчас в том, что она никакая не дочь рыцаря лю Дидье, бессмысленно. Это всегда было бессмысленно. Даже святошам не будет проку, если она всё расскажет: чего стоит слово девочки против слова рыцаря? Им никто не поверит. А уж Эрне-то и вовсе нечего каяться. Остаётся только одно.

Девочка вспомнила маму, мирную жизнь в родной деревни, из которой её выдернул предатель Виль, и горько разрыдалась.

С ней были добры и ласковы. Сейчас, когда нечего было ждать благодарности от «отца» девочки, святоши как будто даже полюбили её. Монахини предлагали Эрне какие-то монастырские лакомства, отец Бенлиус каждый вечер призывал к себе и ласково увещевал, то рассказывая о жизни святых какие-то совершенно невероятные истории, то выспрашивая, что девочка знает о рыцаре лю Дидье. Знала Эрна мало, а рассказать могла ещё меньше. Например, реши она выдать спрятанного в подвалах святошу, как она бы объяснила, что делала там сама? А если…

Когда ласковые, но настойчивые вопросы прозвучали в четвёртый раз, Эрна решилась. Она вспомнила, как мама выведывала, не напроказничала ли дочка с колдовством и постаралась так же беспокойно отвернуться от святоши, как, бывало, отводила взгляд от матери. Отец Бенлиус положил руку на голову девочки и заставил посмотреть ему в глаза.

— Что такое, дочь моя? — спросил он особенно ласковым и «понимающим» голосом. Эрна потупилась. — Ты вспомнила?..

— Я точно не знаю… — запинаясь, ответила Эрна. — Я ничего не видела… ну… я хочу сказать, он же мой отец!

— Ты хорошая девочка, — похвалил святоша. — Отрадно видеть, что твоё сердце не закостенело и не преисполнилось обиды. Но ты разговариваешь не с врагами своего отца, а с его верными друзьями, мечтающими протянуть ему руку помощи и вернуть покой в истерзанную печалью о тебе душу. Твои слова помогут устранить непонимание, которое мешает нам помочь твоему отцу.

Эрна восхитилась. Вот это да! Так даже Виль не умеет! Какие святоши всё-таки умные!

— Я ничего не видела, — повторила она с прежним смущением, — но слуги шептались, будто в замке есть какой-то гость. Жутко знатный. Отец называл его принцем, а ещё он был свя… священник. То есть не священник, а епископ или вроде того. Священство, вот как.

— Принцем? — цепко спросил отец Бенлиус. Эрна мысленно поблагодарила Освободителя, что её собеседник не обратил внимания на оговорку. Чуть не назвала того странного пленника святошей! Надо же так сглупить! Дядюш… Виль бы всыпал за такую оговорку!

— Ну да, — вслух ответила девочка. — Так и называл. Освященное высочество. Нет. Высокое переосвященное высочество, вот! Он вроде как в подземелье прячется. Снаружи засовы и внутри засовы! Он выйти не может и к нему не зайти!

— Высокопреосвященство… — задумчиво проговорил отец Бенлиус. — А каков он из себя?

— Я не знаю! — сделала большие глаза девочка. — Я его не видела! Слуги болтали, старенький он, вот!

— Старенький, говоришь?

— Ага. Но суровый. И такой властный — ужас!

— Властный… — крепче задумался священник. Вид был у него такой, будто он хотел, но боялся во что-то поверить. — А о чём они разговаривали с твоим отцом?

— Откуда я знаю?! — отшатнулась девочка. — Они же на церковном языке разговаривали! Слуги говорили, отец каждый вечер спускается в подземелье! И всегда с огарком, а не с новой свечой. Вот пока говорят, она догорает и он уходит.

— На церковном… Брат Могир!

Полог палатки приподнялся и внутрь заглянул молодой загорелый брат-заступник. После того, как Виль похитил волчицу, ко всем обитателям лагеря, которые не умели сами сражаться, приставляли по одному-два воинствующих брата.

— Иди к комтуру Тьери и скажи, что я вскоре приду к нему для беседы.

Молодой святоша понятливо кивнул и исчез. Отец Бенлиус поднялся на ноги.

— Идём, дочь моя, я провожу тебя до палатки. Сегодня ты очень помогла своему отцу.

Они вышли и отец Бенлиус вместе с братом Рулом, который остался, когда брат Могир ушёл, проводили девочку до палатки монахини. Женщинам не позволялось не только одним ходить по лагерю, но и оставаться в обществе одних только воинствующих братьев. Чтобы не вводить никого в искушение, с одной стороны, а с другой, чтобы слабый женский ум от опасностей защищало не только оружие, но и молитва, рассеивающая наваждения.

В женской палатке матушка Онория выспросила у Эрны всё, что узнал у той отец Бенлиус, и девочка послушно повторила свой рассказ. Что с ней сделает наставник, если узнает, она старалась не задумываться. Виль бросил её, рыцарь лю Дидье так и вовсе предал, почему она должна о них заботиться? И потом, она ведь не рассказала, кем был лю Дидье на самом деле!

По губам аббатисы скользнула улыбка.

— Старенький высокопреосвященство, — сказала она с явственным злорадством. — Сам Заступник послал тебя к нам, дитя моё.

В этом девочка даже не сомневалась. Такую пакость мог только Надзиратель придумать!

— Вы кого-то потеряли? — спросила она с наивным видом. — Мой отец прячет кого-то, да?

Вместо ответа аббатиса положила руку на голову девочке, как давеча отец Бенлиус и торжественно сказала:

— Дочь моя, твой земной отец отверг своё чадо, но небесный протянул к тебе руку помощи. Доверься ему, как доверялась до сих пор.

Ага, как до сих пор, именно. Чтоб им всем провалиться — и рыцарю лю Дидье, и святошам и ихнему Заступнику!

— Наш орден может взять тебя на воспитание, не требуя приданого, — буднично закончила аббатиса.

— Это чтобы я ушла в монастырь?! — безо всякого притворства перепугалась девочка. — Монашкой стать?!

— Ну-ну, девочка, — усмехнулась матушка Онория. — Ты ещё слишком мала. Если бы твой отец не забыл своего долга, мы бы спросили его. Раз он тебя отверг, долг заботы и воспитания ложится на Заступника и на нас, его верных слуг и детей. Ты научишься молитвам, врачеванию и добродетели. Знай, в нашем ордене есть и третья ветвь[50] и ты можешь войти в неё, чтобы служить Заступнику в мирской обычной жизни.

— Но… матушка… Я не… я не могу!

— Почему, дитя моё?

Эрна так растерялась, что и не подумала притворно согласиться. Теперь, когда Виль бросил ей, девочке казалось, что любой обет, который она даст, свяжет её на всю жизнь! Надо было как-то отвираться… аббатиса смотрела на неё с таким терпением и любовью, что прям становилось не по себе. Вот змея-то! Как она волчицу держала связанной и раненной, и ведь не жалко же было! А теперь — конечно! Да намекни Эрна, кто она такая, небось бы так же связала бы и бросила без воды на солнцепёке! Почему, ещё спрашивает!

Тут Эрна вспомнила, что Нинета, дочь рыцаря лю Дидье, как и она сама, родом из Тафелона, а в Тафелоне братьев-заступников прогнали ещё пять лет назад и говорили про них много нехорошего.

— Я боюсь, — «созналась» девочка. Святоша ласково обняла её за плечи.

— Нет такого греха, который не мог бы простить Заступник и нет такой ноши, которую он не разделил бы с верными детьми Создателя, — сказала аббатиса.

Эрна вырвалась.

— Неправда! — выкрикнула она. — Я всё про вас знаю! Вы убийцы! Вы предали священный поход! Вы хотели убить папу в Терне! У нас все так говорят! Вы у нас войну затеяли! Убивали аббатов в монастырях! Подсылали убийц! Вас прогнали из Тафелона! Сам папа запретил вам у нас появляться! А вы тут! Я не хочу! Я не хочу как вы! Не хочу никого убивать! Я не!..

Эрну саму напугало, сколько искренности прозвучало в её голосе. Сёстры Дезире и Арнод, которые сидели тут же в палатке и пряли, делая вид, что не вслушиваются в разговор аббатисы с девочкой, отпрянули. Эрна кричала на тафелонском, который не знала сестра Арнод, поэтому она хмурилась, а сестра Дезире, разобравшая обвинения девочки, в ужасе прижала руку к губам. Матушку Онорию смутить было невозможно.

— Тише, тише, — ласково засмеялась она. — Нинета, дитя моё, ты ещё слишком мала, чтобы судить о таких вещах.

Девочка, будто спохватившись, потупилась. Ничем этих святош не проймёшь!

— Так это неправда? — осторожно спросила она.

— Правда, — огорошила её аббатиса. Эрна уставилась на неё, раскрыв рот. — Наши братья предали орден, предали Заступника и его наместника святейшего папы ради земной власти. Гордыня, дочь моя, гордыня — грех, который извращает даже лучшие наши дары. Только Заступник может отличить зло от добра, нам, его слугам, остаётся молитва и вера.

— А… — выдавила Эрна и замолчала.

— Преступные братья отторгнуты орденом, — добавила аббатиса. Девочке показалось, что больше для сестры Дезире, чем для неё. — Ты не должна бояться. Верь в Заступника, выполняй свой долг и слушайся старших, тогда грех не коснётся твоей души. Ты поняла, дитя моё?

Эрна послушно кивнула. Дальше отпираться было невозможно. Кажется, матушка Онория намекнула, что даже убийство может быть прощено, если делается по приказу старших. Ай да святоши!

Глава пятнадцатая Плен

Наутро в лагере запели трубы. Никто не суетился, никуда не спешил, все пошли на молитву как обычно, а после — завтракать, только вот после завтрака палатки были быстро и умело свёрнуты, лошади навьючены пожитками или взнузданы и какой-то высокий святоша посадил Эрну в дамское седло. Снова запели трубы и ещё до полудня отряд тронулся в путь. Сперва они ехали по южной дороге, которая должна была на следующий день свернуть восточнее и привести к их монастырю. Однако ещё до вечера отряд выбрался на тропу, ведущую через лес на северо-восток. Эрна попыталась представить себе направление. Выходило вроде того, что они хотят приехать туда, откуда сама девочка начала своё путешествие по Хларии. Зачем?!

Они ехали быстро и никто не хотел делать скидку на то, что девочка устала. Отдыхали тогда, когда это нужно было лошадям, а не людям. Матушка Онория научила Эрну как размяться после долгого сидения в седле, и девочка была ей за это благодарна. До сих пор Эрна никогда не видела весь отряд вместе, даже на молитву все одновременно не собирались, а потому не поняла, что часть уехала вперёд. Когда вечером они остановились на отдых, оказалось, что посланные разведать путь братья-заступники умудрились не только найти хорошее место для ночлега, но и выкопать половину рва вокруг будущего лагеря. Эрну заставили вместе со всеми ставить палатки и делать прочую вечернюю работу, к которой она привыкла ещё в отряде дядюшки Увара, где тоже никто не бездельничал кроме тётушки Агнеты, его жены. Матушка Онория одобрительно кивала, глядя на трудолюбие будущей воспитанницы, и роняла странные замечания. Что-то насчёт замка её «отца», опеке и милости Заступника. И того, что Заступник, конечно, не оставит своё дитя без руководства.

И вдруг Эрна догадалась.

Какая же она была дура!

Они ехали в замок рыцаря лю Дидье!

Бросили своих оборотней, всё равно ютанцы их не отдадут, не драться же с ними. Святош слишком мало. Бросили всё и побежали проверять её, Эрны, слова. То есть Нинеты. Зачем-то им позарез был нужен этот старенький святоша в подземелье. Что же это? Они приедут и скажут, что на рыцаря лю Дидье донесла его дочь?! Они всем расскажут, что это Эрна выдала тайны рыцаря! Прозревшего! Виль же говорил, что она должна забыть! А она? Освободитель, да как только кто-то узнает, что она натворила!..

Да Виль с неё шкуру снимет и пальцы отрежет. Он же такой. Это она раньше думала, что он её любит и заботится. А он ведь проклятый. Он никого не любит и ни о ком не заботится. Притворяется просто. Вон, как она дурочку из себя строит. Ему же нетрудно притвориться. Каким угодно может. И умным, и глупым, и добрым, и злым.

Он просто её разменял. А рыцарю говорил, что не бросит, потому что знал — она будет за ними подглядывать! Он врал! Чтобы она ему верила! Чтобы она не дёргалась и её было просто выбросить! Предал её! Бросил!

И теперь святоши потребуют, чтобы она доносила на рыцаря лю Дидье!

И все узнают!

Какая же она была дура!

Почему она не сбежала сразу?!

Ага, сбежишь тут!

Когда они всё время рядом! Ещё немного — за ногу будут привязывать. Чтобы не потерялась. Она же свидетель, получается?

Эрна начала вспоминать, что тётушка Вейма говорила про церковное право. Свидетель. У любого обвинения должен быть свидетель. Живой человек. И лучше не один. Святоши не могут вот так просто хватать кого попало.

Да, не могут! Они только так и поступают!

Но матушка Онория сказала, что это были плохие святоши. Может, эти, вроде хорошие, без свидетеля не могут?

Надо, чтобы у них не было свидетеля.

Матушка Онория же намекала… намекала… да она ж прямо говорила, что Эрне достанется замок рыцаря лю Дидье!

Замок!

Подумать только!

Да её в этом замке и зарежут!

Кому нужен замок, если в отместку тебя убьют?!

Надо бежать.

Обязательно надо бежать.

Это сначала было опасно, потому что они не верили Эрне. А теперь они думают, что она бедная сиротка. Они её больше не сторожат, а охраняют. Надо бежать. Удрать от них, потом через границу хоть вплавь, а там через Лабаниан до Сетора, а в Сеторе её кто угодно проводит к дядюшке Виру или тётушке Вейме или кому-нибудь ещё, кто поможет добраться до дома. Девочка чуть не заплакала. Виль обманул её и маму! Море, как же! Запугал, запутал, обхитрил!

Она ведь ведьма. А ведьма всегда найдёт дорогу. И, потом, если остаться монашкой, то, может, на неё смотреть-то не будут. Только хлеб давать за молитвы. А молитвы Эрна знает. Вдолбили уж.

Девочка решилась. Едва она перестала ждать, когда её спасёт добрый дядюшка, и бояться, вдруг злые святоши её разоблачат, побег стал казаться очень простым делом.

Пока ещё копали ров и отхожее место, Эрна просто пошла через лагерь в лес. Её схватила за рукав сестра Дезире.

— Пусти, сестра! — проскулила девочка как можно тише. — Живот… растрясло…

— И куда ты одна собралась? — нахмурилась монахиня.

— Не могу больше! — очень натурально взвыла Эрна. Сестра Дезире кликнула псов. Не волкодавов, а мастифов, которые, кстати, всю дорогу не бежали пешком за отрядом, а ехали на специальных сёдлах, хитро прилаженных к самым высоким лошадям. За то время, которое Эрна провела среди святош, мастифы успели к ней привыкнуть и, хоть и не слушались, перестали рычать в её присутствии. Сестра Дезире сказала пару слов и псы пошли за девочкой. Эрна подавила смешок. С такими провожатыми никакой запор не страшен!

К счастью, никто не думал отобрать у Эрны её вещи. Даже зеркальце. Конечно, лучше всего бы распустить волосы, но, пока она будет это делать, её хватятся. Насколько хватит деликатности святош? А если они вздумают её лечить?

Лес был густой, хороший. Эрна зашла поглубже и присела на корточки. Уколола палец иглой. Псы, почуяв кровь, обеспокоенно зарычали. Девочка той же иголкой провела линию в земле, царапая и разрывая траву. Подумав, чуть ближе к себе начертила круг.

— Лес, будь мне вместо отца и матери, укрой меня от врагов, защити от человека и от зверя! — взмолилась девочка. — Пусть сторожа потеряют мой след! Пусть не заметят, как я ушла!

Она встала и сделала шаг назад. Пошатнулась. Раз она ослабела, значит, колдовство удалось. Ещё шаг. Мастифы остались сидеть на месте. Скоро колдовство выветрится, ведь Эрна отдала всего лишь маленькую капельку крови. Но пока для собак она продолжает сидеть на том месте, где только что колдовала. Вот так-то, святоши!

Эрна повернулась к собакам спиной и стала пробираться через лес, стараясь поменьше прибегать к колдовству. Вдруг что-то ткнулось ей в поясницу. Это было настолько внезапно, что девочка закричала. Тут же, спохватившись, она закрыла рот ладонью, но сделанного было не воротить. Крик услышат в лагере! Бросятся спасать!

В поясницу ей ткнулся любопытный нос желтоватого волкодава. Флаво! Только его тут не хватало. Волкодавы не сторожат людей — и на него не подействовало отгоняющее сторожей колдовство. Что же с ним делать?!

— Уходи, Флаво! — строго сказала девочка. — Уходи! Ты мне не нужен!

Пёс восторженно гавкнул и полез лизать девочке руки.

Освободитель! Что ей теперь делать?!

Вернуться, подумала она.

Всё пошло не так.

Её скоро хватятся, хватятся Флаво — что она им скажет?! Почему сбежала?! Как ей удалось?!

Надо вернуться.

Эрна упрямо закусила губу.

Нет, она не вернётся к святошам. Надо просто прирезать пса и…

Флаво просунул голову под её руку, напрашиваясь на ласку. Эрна сглотнула.

— Ладно, как знаешь, — сказала девочка. Пока она ещё доберётся до границы, она успеет что-нибудь придумать. Или набраться духу, чтобы зарезать проклятое животное. А пока и Флаво сгодится. Волков отгонять, например. Или оборотней.

Девочка неожиданно повеселела. Надо было поскорее уходить как можно дальше и…

Она подумала и сменила направление, чтобы святошам не так просто было её найти по крику. Собаки тоже нескоро возьмут её след, а там он, глядишь, и простынет. Знать бы ещё, сколько колдовство продержится… Вот мама, когда колдовала, о чём думала?..

Незаметно пробраться через лес с волкодавом в компании было не очень-то просто. Чтоб его Враг побрал! Проклятый пёс совершенно не слушался и, похоже, был уверен, что девочка затеяла какую-то замечательную игру. В прятки. Поэтому пёс то отбегал и куда-то терялся, а то выпрыгивал спереди, справа, слева или сзади и валил Эрну с ног. Было ясно, что игра ему нескоро надоест. Одно хорошо: мало того, что монашеское облачение пропылилось в дороге, теперь оно и вовсе стало серым и не так бросалось в глаза среди деревьев.

Эрна брела через лес, замечая, что уже темнеет. Направление она потеряла и теперь искала только уютное место, где можно будет заночевать. Ей уже приходилось ночевать в лесу. Можно было поколдовать немного — и никакие звери будут не страшны. Мама так делала. Только есть хочется. Но это придётся потерпеть. Когда рассветёт, можно будет найти деревню… тут не как в Тафелоне, где леса, леса и леса кругом. И горы. Тут два шага ступил — уже деревня. Это она, наверное, с непривычки кругами ходит. Надо будет поколдовать. Утром. И найти деревню, а там сказать, что монашка и идёт пешком… как их там?... святой какой-то был… отец Бенлиус недавно рассказывал. В общем, к мощам. В Тафелоне. Или лучше не там. Лучше про Балриль спросить, а потом пойти в другую сторону. И всё будет хорошо. Монашек же не трогают. Они Заступнику молятся. За всех.

Флаво где-то отстал. Небось тоже проголодался и понял, что девочка его не накормит. Тем лучше. Не придётся его убивать. Эрна вспомнила, как он лизал её лицо и постаралась это забыть. А если бы этот дурень охранял волчицу, дядюш… Виль бы и его убил. И тем лучше было бы! Проклятая собака!

Эрна нашла что-то вроде норы между корнями деревьев. Сегодня ничего лучше уже не найти. Главное, чтобы хозяин сюда не вернулся. Чтоб этому Флаво пусто было! Когда не надо, возится, когда надо — его нет. Холодно же! Ночью-то свежо пока! Жрёт небось в лагере давно. Братья-заступники псам такую кашу варят — даже людям завидно. А она тут сидит в лесу одна. И ей-то никто кашу не сварит. Да она бы и сама себе кашу сварила, только вот не из чего. Не могла ж она из лагеря уйти с котелком и мешочком крупы! Ага, и с солью, и ещё бы хоть кость бы прихватить, чтобы наваристей было бы или даже кусочек мяса…

Эрна сглотнула.

Зачем она это затеяла? Что за дурацкая мысль — топать пешком через полстраны?! Почему она не позволила святошам довезти её хотя бы до замка рыцаря лю Дидье, он же ближе к границе?!

Ох, достанется ей от дядюшки Виля!

Он всегда не любил, когда люди начинают, как он говорил, «суетиться».

Никакой он не дядюшка, он обманщик и предатель!

Эрна, дрожа, забралась поглубже между корнями. Свежо? Да тут холодно как зимой!

— Флаво? — тихонько позвала она и постаралась вложить в этот зов немного колдовской силы. — Флаво, иди сюда!

Хрустнула ветка. Ну, конечно, милый добрый Флаво никогда бы не бросил её одну!

— Флаво! — чуть громче позвала она. — Флаво, малыш!

Тень, которая наклонилась над её убежищем, ничуть не напоминала собаку. Эрна замолчала, но было уже поздно. Эрна выхватила нож и наугад ткнула в тянущуюся к ней руку. Мужской голос взвыл, прозвучало какое-то хларское ругательство, потом последовал пинок, который чуть не сломал ей запястье, а после девочку выдернули из норы как кролика.

— Что это за тварь?

Девочку грубо встряхнули. Нож, выбитый из её руки, остался под деревом.

— Отвечай!

— Отпустите! — прошипела Эрна на хларском. — Именем Заступника!

Мужчины расхохотались. Похоже, их было двое.

— Гляди, монашку поймали.

— Беглая! Слышал, дружка звала!

— Неправда! — обиделась Эрна и попыталась укусить того, который её держал.

Удар по лицу заставил девочку отрезветь и понять, наконец, что происходит.

— На помощь! — закричала Эрна во весь голос. Вдруг её уже ищут?! Должны же были святоши спохватиться! Зачем она вообще затеяла этот побег?! Почему у них дома такого никогда не случалось?! И в той болотной стране тоже.

Потому что рядом был дядюшка Виль или дядюшка Увар или Танцующий Кабан или ещё кто-нибудь, кто не выпускал девочку из виду…

— Оте-ец Бе-ен…

Новый удар заставил девочку замолчать.

— Сунь ей нож в брюхо — и пусть подыхает. До темноты хворост собрать не успеем.

Эрна похолодела.

— Вы не посмеете! — закричала она в отчаянии. Если их не смущает гнев Заступника, то кто же её защитит?! — Я дочь рыцаря лю Дидье! Мой отец страшно отомстит за меня!

— Опа, — сказал тот, который её держал. — Вот это нам повезло, Эрран. Пошли назад. Да помоги мне её скрутить, она, тварь, лягается.

— А хворост?

— К Врагу твой хворост! За эту девку сеньор нас озолотит!

— А если мы без хвороста придём, сержант нам так всыплет, что уже не до золота будет, — не согласился Эрран.

Они привязали Эрну к дереву, заткнули ей рот большой шишкой и вернулись к сбору хвороста. Девочка отчаянно дёргалась, пытаясь ослабить путы. Если бы не шишка, она бы хоть могла посвистеть, чтобы распустить верёвку. Куда там! Вот что Виль делает в таких случаях?

Виль в такие ловушки не попадает…

Враг бы побрал этого Флаво! Измучил её и ушёл себе. Небось, кашу ест. В лагере. И святошам на неё наплевать. Все они такие. Святоши. Так распинались, а теперь даже не думают прийти на помощь. Гады.

Как бы выплюнуть шишку?!

Она бы им показала!

Она бы им всем показала!

Уже было почти ничего не видно, когда послышались шаги её мучителей. Девочку отвязали от дерева и, прежде чем она успела опомниться, привязали на спину здоровенную вязанку хвороста. Это ничего себе они насобирали! Небось, нашли где-то упавшее дерево.

— Иди, — подтолкнул девочку тот, который не Эрран. — И не дёргайся. Не то прирежем. Твой «папаша» и за труп заплатит, не сомневайся.

Эрна и не сомневалась.

Ничего.

Ещё не всё потеряно.

Ей бы только шишку выплюнуть, тогда она им всем покажет!

Всем покажет!

Она же ведьма! И волшебница!

Ещё не всё потеряно…

Вот в этом Эрна сомневалась…

Уставшая девочка еле переставляла ноги под навьюченной на неё вязанкой. Обычное умение ведьм ходить по лесу, не спотыкаясь, куда-то делось, и она падала на каждом шагу. Люди рыцаря вздёргивали её на ноги, награждали пинком и толкали вперёд.

Зачем она только ушла из лагеря?..

Зачем она ушла из дома?..

Почему дядюшки Виля нет рядом?..

Где эти проклятые святоши?!

Почему мама не предвидела всего этого?!!

Дорога заняла, кажется, целую жизнь. Люди рыцаря лю Дидье, в отличие от неё, отлично знали этот лес и вышли прямо к своему лагерю. Он не был ограждён ни рвом, ни валом, зато там призывно горели костры и стояли чёрные тени часовых.

— Видал, Хлу, — похвастался тот, который не Эрран. — Кого поймали!

Он заставил девочку выпрямиться, а потом толкнул в спину так, что она полетела вперёд и упала прямо на часового. Тот брезгливо оттолкнул Эрну.

— На кой вам эта заморенная монашка? — спросил Хлу. — Баб, что ли, мало? Вот увидит сержант Жасин, он вам покажет.

— Это не монашка, дурень! — расхохотался тот, который не Эрран.

— Режь ей глотку, — отмахнулся Хлу. — Сержант сказал, посторонним в лагере не место. Девок это тоже касается.

— Это не девка, — вмешался Эрран. — Сеньор нам денег отсыпет за неё. Живая больше стоит.

— И про святош расскажет, — добавил не Эрран.

— Не морочь мне голову, Жайме, — рассердился Хлу. — Прирежь её и тащи хворост.

Эрна протестующе задёргалась. Все расхохотались.

— Я говорю тебе, это не простая девка, — настаивал Эрран.

— В лесу могли развлечься, а не с собой тащить, — стоял на своём Хлу. — Простая, не простая… говорю тебе — не велено.

— Сколько? — наконец, догадался Жайме.

— Половину, — отозвался Хлу. — И фляжку верни, которую ты на позатой неделе одолжил и «потерял».

— Ну, ты и гад, Хлу, — сплюнул Жайме. — С чего тебе половину, когда мы с Эрраном её ловили?!

— Не хотите — кончайте её и проходите. Не велено посторонних пускать. Сегодня ты с девкой у костра покувыркаешься, а завтра она всё про ваш отряд расскажет кому не надо.

— Можно ж опосля прирезать, — заспорил Эрран.

— Знаю я твоё «опосля»!

— Да лучше пусть она сдохнет! — вспылил Жайме. — Мы за труп больше получим, чем с этим жлобом делиться.

— Треть, — немедленно уступил Хлу.

— Жирно тебе будет.

— Четверть! И подавись ты моей фляжкой.

— По рукам!

Они в самом деле ударили по рукам, после чего Эрран снял со спины девочки вязанку и куда-то ушёл, а Жайме вздёрнул пленницу на ноги и пинками погнал в другую сторону.

Эрна была ни жива, ни мертва и от встречи с «папашой» не ждала ничего хорошего. Виль её бросил, Вилем рыцаря лю Дидье не запугаешь. Гнева Заступника он точно не боится. Шишку, шишку бы выплюнуть! По пути она пыталась осмотреть лагерь, как учил Виль, но Жайме не давал ей глядеть по сторонам. Непохоже было на лагерь братьев-заступников. Палатки стояли где попало, невысокие, в таких только спать. Костры были зажжены в трёх разных местах. То-то они среди ночи пошли за хворостом. Откуда-то слышалось пение… пьяное. Какая-то палатка колыхалась, Эрна даже сперва подумала, что ей так от пляски костра кажется, но нет. Оттуда слышались нарочитые стоны. Жайме хехекнул и толкнул Эрну дальше. Девочку передёрнуло.

А если её не сразу убьют?!

…не слишком ли поздно спохватилась?..

Рыцарь лю Дидье обитал в высокой палатке, похожей на те, которые были у братьев-заступников. Там на земле лежала медвежья шкура, походную постель застилал бархатный плащ. Казалось, рыцарь забыл, что мир есть зло, а роскошь — это мусор. Правда, сидел рыцарь лю Дидье на таком же чурбаке, как и отец Бенлиус. Был и второй чурбак, занятый его сыном Бастином. Никакой охраны у палатки не было и Жайме попросту втолкнул туда девочку с радостным возгласом:

— Господин, смотрите, кого мы поймали!

Девочка упала к ногам мнимого отца, чуть не подавившись шишкой. Бастин вскочил, положив руку на рукоять меча, рыцарь лю Дидье даже не шелохнулся.

Жайме рывком заставил Эрну подняться. По лицу рыцаря лю Дидье, тускло озарённому масляной лампой, расплылась улыбка. Он махнул Бастину, тот повернулся и бросил Жайме тяжело брякнувший кошелёк.

— Пшёл вон, — сказал рыцарь. Жайме поклонился и поспешил ретироваться. Бастин расхохотался в голос, рыцарь лю Дидье позволил себе негромкий смешок.

— Свяжи ей ноги, — приказал он сыну.

— Я думал, всё пропало, когда святоши сказали, что она выжила, — сказал Бастин, выполняя приказание. Эрна попробовала брыкаться и получила пощёчину.

— Я говорил тебе, не надо спешить, — отозвался рыцарь. — Убери эту дрянь у неё изо рта. Дурак Жайме. Как девка ещё не задохнулась его стараниями.

— Живучая, — предположил сын.

У Эрны было разбито лицо, из носа шла кровь вперемешку с соплями, из глаз лились слёзы. Платок потерялся, волосы растрепались, руки были больно связаны сзади. Бастин ловко выдернул шишку у неё изо рта и отвесил ещё одну оплеуху. Девочка закашлялась.

Святоши волчицу хоть не били.

— Хочешь умереть быстро, доченька? — задушевно спросил рыцарь лю Дидье, наклоняясь к девочке.

Жизнь ей, похоже, уже не предложат.

Боль, усталость, ужас и отчаяние охватили всё существо девочки. Пока она шла, пока её куда-то тащили, всё было не так, но теперь… она чувствовала холод, с которым тьма выползала из-под её ногтей. Холод, с которым тьма охватывала всю её фигуру.

Бастин снова отвесил ей пощёчину.

— Ах ты сука! Колдовать задумала?!

Эрна отодвинулась и быстро прошептала заклинание дядюшки Лонгина, то, которое превращает тьму в свет, выжигающий любое зло.

Запоздало вспомнила, что тот говорил никогда не торопиться, если произносишь заклинания, не шептать и не тараторить. Но было уже поздно.

Она вспыхнула сияющим голубым пламенем, которое быстро охватило Бастина, и тот закричал так, как будто уже попал в пекло преисподней. Рыцарь лю Дидье прорезал себе новый выход из палатки и кинулся прочь. Пламя пожрало медвежью шкуру и бархатный плащ. Эрна сквозь голубые языки видела, как они почернели и обуглились. Самое удивительное было в том, что ей самой было ни чуточку не больно, только резали руки и ноги впивающиеся в кожу верёвки. Пламя добралось до стен палатки и она вспыхнула вся, озарив лагерь, а после рассыпалась пеплом. Из-за яркого света девочка ничего не видела вокруг себя.

— Да стреляйте же в неё! — раздался нетерпеливый возглас рыцаря лю Дидье. Стрела пролетела совсем близко, Эрна поспешно пригнулась… — В центр, в центр стреляйте!

Вторая стрела пролетела прямо над головой девочки.

— Именем Заступника! — прогремело над лагерем. — Сдавайтесь — и вам сохранят жизни.

Святоши?! Они нашли её!

Эрна разрыдалась и пламя само собой погасло. Девочку снова окутала тьма.

— Ну, погоди у меня, маленькая тварь, — услышала она раздражённый голос рыцаря лю Дидье.

Плохое настроение чёрного мага придаёт силы его заклинаниям.

Тьмы было так много, что все, кто стоял рядом, и хотел схватить Эрну, оказались ею окутаны и как будто ослепли.

— Да где ты прячешься, тварь?! — разразился угрозами рыцарь лю Дидье. — Хватайте девчонку! Они не посмеют…

Эрна не могла ни встать на ноги, ни даже толком ползти. Мама научила её свисту, но как тут засвистишь, тебя же мгновенно найдут?!

Потом она услышала в темноте лай, чей-то сдавленный крик…

Со всех сторон тоже доносились крики. Кто-то ругался, кто-то просил пощады, кто-то просто орал что-то непонятное. Крики и звон оружия. Эрну почему-то больше никто не искал и она лежала, связанная, ничком, боясь даже пошевелиться.

Что-то холодное ткнулось ей в щеку. Лай раздался над самым её ухом. Так лаяли риканские мастифы. Эрна никогда ещё так не радовалась, что её колдовство прекратило действовать.

Темнота вокруг неё рассеялась и повсюду заплясал тёплый свет факелов.

— Она здесь! Она жива! — раздался над ней радостный голос.

Чьи-то руки снова вздёрнули девочку на ноги, но не грубо, а как будто даже заботливо. Кто-то охнул, кто-то выругался и тут же извинился. Эрна почувствовала, как кто-то за спиной разрезает на ней верёвки. Ноги уже не держали девочку, но ей хватило мужества взглянуть перед собой, на отца Бенлиуса в необычной для него одежде воинствующего брата. Он осенил девочку священным знаком.

— Теперь ты видишь, к чему приводит легкомыслие и непослушание, — сказал он серьёзно. Эрна из последних сил вздёрнула голову. Почему он так смотрит?! Почему он так говорит?! Она же колдовала! У них на глазах! Почему её развязали?! Она проклятая! Их враг! Она…

— Брат Озейн, возьмите девочку, — приказал отец Бенлиус, и кто-то легко подхватил Эрну на руки. Она снова разрыдалась. Виль бросил её, а святоши нашли и спасли! Почему он бросил её?! Почему они её спасли?! — Пленных не бить! Охраняйте девочку. Где рыцарь лю Дидье?

— Почему?! — вырвалось у Эрны. — Почему?!

— Заступник направил нас, — так уверенно ответил брат Озейн, что девочка поперхнулась. Какой Заступник?! Как он может?! — Ты, наверное, заблудилась, когда отошла в лес.

— Я скажу матушке Онории… — посулил отец Бенлиус.

— Я нашёл твой нож и кошели, — утешительно сказал девочке чей-то голос и смущённо хмыкнул. — Вито нашёл, когда мы пустили его по твоему следу.

— Потом, брат Жофф, — оборвал его отец Бенлиус.

Они вели себя так, будто она и вправду была просто девочкой, которая заблудилась в лесу. Как будто она была их любимой дочерью и сестрой. Да что они, спятили?!

Брат Озейн поудобней перехватил девочку. Вокруг раздавались деловитые голоса братьев-заступников. Люди рыцаря лю Дидье, наверное, совсем не ждали нападения в этих местах. Эрна закрыла глаза, а, когда снова их открыла, она увидела над собой обеспокоенное лицо матушки Онории. Та обтирала девочку тряпкой, от которой пахло травами. Эрна поняла, что лежит в палатке монахинь в лагере братьев-заступников.

— Помни, — наставительно произнесла аббатиса. — Заступник равно любит всех своих чад.

Глава шестнадцатая Наследница

Эрна ничего не понимала в происходящем. Ей дали отоспаться, вернули все вещи, смыли кровь и грязь. Сестра Дезире чуть ли не рыдала и говорила, что это она виновата в пропаже девочки, сестра Арнод ласково уговаривала Эрну пока не смотреться в зеркало и прикладывала к синякам и ссадинам лечебные примочки. Матушка Онория поглядывала на Эрну с таким многозначительным видом, что той было не по себе.

Никто её не допрашивал!

Никто даже не поехал дальше… вернее, как раз многие поехали. Часть братьев-заступников отправилась по окрестным деревням — предупреждать, что всякий, кто даст приют еретику рыцарю лю Дидье, будет считаться преступником против веры. Рыцарь лю Дидье, оказывается, не зря перестал кричать той ночью. Поняв, что девочку так просто не поймаешь, а его люди не готовы драться с братьями-заступниками, он попросту сбежал, бросив и людей, и лагерь. Сын его Бастин тогда же умер. Почему-то никто не обвинял в этом Эрну. Это было странно. Люди рыцаря лю Дидье, которые даже не пытались выгораживать своего господина, не рассказывали, что Бастина сожгла девчонка. Эрне не сообщали подробности допросов, но говорить при ней уже не остерегались. Выходило так, будто огонь упал с неба. Упал и сразу же поразил Бастина. Рыцарский сынок был тем ещё гадом, так что даже его подчинённые ничуть не удивились такому концу. Никто ничему не удивлялся! Все только и говорили, мол, подонок и богохульник Бастин, обидчик слабых и беззащитных, гроза юных дев, получил по заслугам. Кто-то из людей рыцаря лю Дидье даже уверовал в небесную кару и охотно каялся, разоблачая грехи своих товарищей. Эрран, например, всё боялся, что Заступник вспомнит, как они пинали беззащитную девочку, поэтому рассказал всё и про Жайме, и про Хлу, и про глотку, и про шишку, и про то, что там рыцарь лю Дидье говорил насчёт «поймать негодное отродье», и многое ещё, очень заинтересовавшее отца Бенлиуса. Эрран только умолял, чтобы ему дали искупить свои грехи в этой жизни, потому что неотвратимость небесной кары он увидел воочию.

Ещё говорили, что у единственного стрелка, который решился стрелять в небесное пламя, отсохли руки. Матушка Онория тщательно проверила его и убедилась, что он не притворяется.

Эрна не могла понять. Они даже не думают про магию! Они же братья-заступники! Они ловят волшебников и ведьм! Почему, ну, почему они носятся с ней так, как будто она святая, а не еретичка?! Подумаешь, пламя с неба! Вот никто даже не подумал, что оно и не с неба пришло вовсе?!

Святоши должны подозревать её! А не нянчить!

Когда девочка, по мнению матушки Онории, достаточно оправилась от пережитого, та привела её в палатку к отцу Бенлиусу.

— Сядь, дочь моя, — ласково кивнул ей священник после того, как девочка уже привычно подошла под его благословение. — Матушка Онория сказала, что твоя душа раздирается сомнениями.

— Я не… — начала было Эрно, но осеклась. Она понятия не имела, что говорить и что делать. Она проклятая! Она колдовала у всех глазах! Ну как можно тут выкрутиться?! — Да, отец.

— Ты отмечена Заступником, — без предисловий огорошил её священник. — Матушка Онория давно следит за тобой и видит, как много тебе дано.

— Что?!

Следит?! Видит?! Дано?!

— Учись терпению, дочь моя, — ласково улыбнулся отец Бенлиус. — Разве ты не помнишь о святой Окине? Святой Гаеле, Пиррете?

— Но они были святые! — возмутилась девочка. Отец Бенлиус и правда всё болтал о разных чудесах, но Эрна тогда слушала краем уха. Ох, попадёт ей за это от дядюшки Виля! — Я же — обычная! Я не святая!

— Ты пока не святая, — всё так же ласково продолжал священник. Эрне сделалось нехорошо. Ага, пока. Покуда живая. А то можно быстро всё исправить. — Но ты и не обычная девочка. Ты одарена Заступником, дочь моя.

Он сказал это так тепло и ласково, как будто Эрна в самом деле была его ребёнком. Ей совсем поплохело.

— Так не бывает, — пролепетала она.

Надо было, наверное, соглашаться. Радоваться. Надо было…

Отец Бенлиус покачал головой.

— Это знание нашего ордена, — пояснил он. — Заступник одаряет своих чад, чтобы карать нечестивцев. Он простёр над тобой свою руку — другого доказательства не надо.

Эрна в отчаянии посмотрела на матушку Онорию.

— Я умею видеть таких, как ты, — просто сказала аббатиса. — Ты покуда ничего не умеешь, но сможешь многое, если тебя обучить.

Она — не умеет?! Да как это?! Что аббатиса несёт?!

— Но колдовство — это козни Врага, — прошептала девочка.

Взрослые заулыбались.

— Козни Врага — это зло, которое человек принимает по своей воле, — ответил отец Бенлиус. — Сила же идёт от Заступника. Он не может решать за тебя, к кому ты склонишься, но он послал тебя к нам, чтобы мы научили и направили тебя.

— Мамочки, — прошептала девочка чуть слышно. Всё было ещё хуже, чем можно было представить. Если бы святоши решили, что она ведьма, она бы как-то отбрехалась. Но они думают, что она святая!

— Боишься? — усмехнулась матушка Онория. — Я тоже боялась. Ничего, дитя, научишься.

— У нас в Тафелоне, — сделала последнюю попытку Эрна, — ходят белые волшебницы. У них добрые чары, но они же не святые!

— Их обуяла гордыня, — безапелляционно отрубил отец Бенлиус, — они позволяют себе решать, что есть зло и добро, не советуясь ни с кем кроме своего слабого человеческого разума. Это ересь, дочь моя. Она куда опаснее, чем ведовство или оборотни, потому что те являются в уродливом обличьи, которое отвращает людей, а волшебницы, о которых ты говоришь, прекрасны и привлекают сердца.

— Но я не святая! — совсем по-детски закричала Эрна.

Святоши ласково засмеялись.

— Конечно, нет, — ответила аббатиса. — Ты просто глупышка, которая сбежала из-под присмотра. Не будь ты так наказана, тебе бы пришлось познакомиться с розгой. Надо же додуматься! Страна охвачена войной, а ты бегаешь за бабочками!

У Эрны, как ни странно, от этого нагоняя отлегло от сердца.

— Я… — она глубоко вздохнула. — Я больше не буду. Но я ведь не…

— Нет, ты не святая, — пояснил отец Бенлиус, — но Заступник охраняет тебя, как и всех нас. Он явил свою волю, поразив нечестивца и пряча тебя от поисков врагов, пока мы не смогли тебя защитить. Когда-нибудь ты сама станешь орудием Его и поможешь тому, кто слаб и нуждается.

Девочка потерянно кивнула.

Странные какие-то святоши.

— Папа Алфеус Третий, который четыре года назад сменил Папу Клетуса Шестого, издал буллу, согласно которой всякое умение или способность, которое проявляется со смирением и именем Заступника при поддержке и совете Церкви, есть благо и дар Заступника и Создателя, — торжественно объявил отец Бенлиус. — Ты ещё слишком молода, но должна понимать, коль скоро Заступник возложил на тебя эту ношу.

Эрна только глазами хлопала. Ай да святоши! Белые волшебники теперь еретики! Так им и надо! Скоро святоши позволят оборотням посреди улиц разгуливать! Да ведь и позволили уже! Как она забыла! Дядюшка Увар рассказывал, там, на востоке, где страной правят оборотни, там же ставят церкви и оборотни семьями переходят в истинную веру. И людей, своих слуг, заставляют тоже. Хотят после смерти драться за Заступника.

Но она же ведьма!

Это ведь не только дар, чей бы он уж ни был! Это ещё и колдовство, которое она творит! Именем Врага, между прочем!

— Но… матушка… — вслух промямлила девочка. Аббатиса отвесила ей лёгкий подзатыльник.

— Ты должна верить, а не сомневаться в словах старших, — наставительно сказала она. — Я много раз испытывала тебя…

Что?!

— …и вижу: ты не владеешь покуда своими силами.

Это она-то?! Да от её взгляда молоко скисает!

И как это она могла даже не заметить, что святоша её проверяет?!

— Мне говорили, — рискнула девочка, — что у меня дурной глаз.

Матушка Онория расхохоталась. Отец Бенлиус усмехнулся.

— Ты бы знала, дитя моё, сколько злобы стоит за такими поклёпами, — сказала аббатиса, — сколько человек готовы хоть под пытки, лишь бы сожгли соседа…

— Когда мы вернёмся домой, — сказал отец Бенлиус серьёзно, — матушка Онория и её сёстры снова испытают тебя. Но тебе нечего бояться, если ты и причиняла вред, то не по злой воле, а по недомыслию и неумению.

Деваться было некуда. Эрна поблагодарила святош и покорно позволила отвести себя в палатку. Последнее время её провожали даже до отхожего места на краю лагеря.

Братья-заступники не торопились. Они возвели большой шатёр, в который приводили пленных по одному и там подробно допрашивали, записывая каждое слово на церковном и на хларском языке. Вопросы задавал отец Бенлиус и некоторые другие братья, которые умудрялись и без записей помнить, кто из пленников что говорил и по какому поводу. Иногда на допрос вызывали нескольких человек и им торжественно зачитывались их же показания. Потом требовали объяснить, почему они говорят разное об одном и том же.

Никого не пытали и даже не били. Среди братьев-заступников не было ни одного палача и никто не грозил привезти палача из ближайшего города. Им это было ненужно. Братья-заступники просто приводили людям их собственные слова или слова их товарищей и требовали объяснить противоречия. Если кто-то отказывался отвечать, это тоже записывалось. На таких остальные начинали валить все преступления, которые творились в личном отряде рыцаря лю Дидье, поэтому все быстро сообразили и больше ни от чего не отказывались. В суде сидели к тому же два клерка парламента Балриля, которые ставили свои подписи на протоколах, подтверждая, что святоши всё правильно записали.

Матушка Онория, которую на допросы звали очень редко, объяснила девочке, что все записи пойдут в Балриль вместе с большинством пленников, где их будут судить. А копии записей останутся в ордене. Те же люди рыцаря лю Дидье, которые захотят искупить свои преступления службой Заступнику, отправятся в монастыри со строгим уставом, не доставшись светскому суду.

— А что сделают с ними в Балриле? — спросила девочка. Методичная работа святош ужасала. Освободитель, оказывается, они даже не пытались её всерьёз допрашивать! А она-то думала, что ловко всех обманула!

Аббатиса пожала плечами.

— Кого-то повесят, чтобы неповадно было. Кого-то, глядишь, возьмут охранять город. Кого-то выпорют и прогонят прочь — без денег, оружия и одежды.

Эрна поёжилась.

— Тебя они больше не побеспокоят, — заверила матушка Онория.

Ещё бы! Святоши готовы её на помочах водить. А всё из-за них! Если бы она спокойно поколдовала, кто бы её нашёл-то? Дядюшке Вилю хорошо говорить — без колдовства! Он и без колдовства всяко умеет. А она?! Вот как бы он выкручивался? Небось, соврал бы, что клад ищет, в долю бы взял, а там прирезал исподтишка. Ему б ещё и поверили. Виль — он такой. Паук, одно слово. А у ней так не выйдет. Кто ж поверит, что девочка в лесу клад ищет? Очень смешно, ага.

Что-то, видимо, отразилось на лице девочки, потому что матушка Онория участливо положила руку ей на плечо.

— Что тебя тревожит, дитя моё?

Враг бы драл эту аббатису! Как она умудряется всё видеть?!

— У нас в Тафелоне говорили, что братья-заступники… пытают людей, — осторожно сказала девочка. Ей в самом деле было интересно, с чего святоши так изменились.

— Еретиков и проклятых, дитя моё, — хмыкнула аббатиса. — Тех, кто отказывается принять милосердие Заступника.

— Но матушка, вы же сами сказали, что были те, кто не хотел отвечать! Почему их не пытали? Может, они скрывают… скрывают… может, они знают что-то важное!

— Всех сразу? — усмехнулась аббатиса. — Без причины, без показаний, без доказательств?

— Но они же…

— Разбойники, мародёры и висельники, — подхватила матушка Онория. — Но доказательств того, что они отвергли Заступника, нет. Их будут судить в Балриле.

— А вдруг отвергли? — не унималась Эрна. Ей было непонятно. Когда это святоши упускали возможность покуражиться?!

Аббатиса отвесила девочке несильный подзатыльник.

— Ты должна верить старшим, дочь моя, — сказала она. — Невозможно скрыть правду от внимательного глаза.

Сказав этого, монахиня наградила девочку таким взглядом, что Эрне ещё долго было не по себе.

Разбирательства были в самом разгаре, когда в лагерь приехал очередной гонец. Эрна даже не пыталась узнать, с чем он приехал: ей такие вещи не сообщали. Каждый день она должна была вычёсывать псов, «учиться» церковному языку, выслушивать наставления матушки Онории об уставе ордена сестёр-созерцательниц и вязать. Лишние вопросы не приветствовались, хотя уточнять непонятное в уставе было можно. Эрна на всякий случай уточняла. Словом, она почти что не интересовалась прибывшим гонцом, но отец Бенлиус неожиданно вызвал девочку к себе.

— Дочь моя, — начал священник и Эрна вдруг заметила, какой у него усталый вид, — замок твоего отца перешёл под покровительство нашего ордена. Ты — единственное признанное им чадо, не осквернённое преступлениями и ересью, поэтому твой долг вступить во владение и замком, и землёй твоего отца, и людьми, которыми он до сих пор управлял.

— Что?! — вытаращилась на него девочка. Потом спохватилась. — Простите, отец, но я же…

— Да, если бы владения твоего отца были бы его личными землями, доставшимися ему от отца, ты не имела бы права на наследство. Но покойный король Клод Пятый даровал замок и окрестные земли лично бабушке твоего отца с тем, чтобы она передала их своей старшей дочери, чьё сходство с его величеством не вызывало ни у кого сомнений.

Эрна оглушённо кивнула. Бабушка рыцаря, старшая дочь бабушки рыцаря… Освободитель, так рыцарь лю Дидье — внук покойного короля. И племянник нынешнего. Потому-то ей и говорили, что в её жилах течёт королевская кровь. И никто ничего не объяснял! Все думали, она и так знает.

— Когда будет коронован король, он подтвердит передачу замка и земель тебе, — продолжил отец Бенлиус.

Когда будет коронован! Да война никогда не кончится! А если победят ютанцы?!

— Пока же ты доверишь ордену управление владениями твоего отца, который проявил себя столь недостойно, — продолжал отец Бенлиус терпеливым и мягким голосом.

Девочка снова кивнула. Тогда священник взял её за руку и подвёл к столику, где среди прочих документов лежал прижатый камнями свиток.

— Ты должна подписать это письмо, — произнёс отец Бенлиус.

Эрна покорно взяла протянутое перо и вывела «Ninette» в том месте, на которое указал священник. Потом на другом свитке — ещё и ещё. Несколько раз. Отец Бенлиус привычно посыпал все подписи песком и похлопал девочку по плечу.

— Это тяжкая ноша, — сказал он, — но наш орден поможет тебе наставлениями и советами.

Девочка согласно кивнула. Помогут. Они — помогут. Это же надо же! За один день она получила целый замок и отдала его святошам! Ай да святоши! Что будет завтра?!

Так получилось, что провожать её обратно до палатки монахинь должен был брат Озейн, который был среди отправленных в замок рыцаря лю Дидье людей. К Эрне брат Озейн относился с особенной нежностью. Как он признался, дома у него осталась сестрёнка и сейчас ей столько же лет, сколько малышке Нинете. При воспоминании об унижениях и побоях, которым девочка подверглась в лагере своего «отца», у брата-заступника сжимались кулаки.

— Так ему и надо, твоему папаше, — злорадно сообщил Озейн. — Сколько лет разбойничал, пока война шла! Королевский родич! Брат Линдр капитана живо уболтал.

— Какого капитана? — не поняла Эрна.

— Да замка твоего. Гарнизона. Прощение грехов всем и золото ему. Ну и, конечно, жалование за прошедший год каждому. Рыцарь лю Дидье скуповат. Этих он даже грабить не выпускал, только кормил да одевал, а денег — ни-ни. Мы всё уладили. И замок твой. Скоро туда поедем. Заживёшь как принцесса.

Монах с размаху хлопнул девочку по плечу, она чуть не упала. Из палатки монахинь выскочила сестра Дезире.

— Брат Озейн! — зашипела она как рассерженная кошка. Брат-заступник попятился.

— Прости, сестра, — кротко произнёс он. Эрна захлопала глазами. Он, что, перед ней извинялся?!

— Я всё расскажу отцу Бенлиусу, — пригрозила монахиня.

Озейн покраснел, неловко поклонился и поспешил ретироваться.

— Деревенщина! — продолжала ругаться монахиня, вталкивая Эрну в палатку. — Привык за плугом ходить! Забудь, что он тебе говорил, Нинета, слышишь?!

— А что он такого сказал? — захлопала глазами Эрна.

— Ничего! — сильнее прежнего рассердилась Дезире. — Он ничего не сказал! Ты не должна ни о чём думать!

— Оставь её в покое, — вмешалась сестра Арнод. — Отец Бенлиус всё равно не даст её постричь. Ни Онор, ни Эммет никогда не отдадут нам такой замок.

— Замолчи! — рассердилась сестра Дезире.

— А кто такой Эммет? — заинтересовалась девочка. Онор — это же наследник, который никак не может короноваться.

— Ютанский король, — буркнула сестра Дезире, — который прислал к нам своих безбожных солдат. А мы ждали, что он пришлёт своего сына, который бы правил нами вместо пьяницы Ублюдка Онора.

Эрна не сразу сообразила, что «нам» сестры Арнод означало «святошам», а сестры Дезире — «Хларии».

— Дезире… — предостерегающе сказала сестра Арнод.

— Брось. Все знают, что его отец не пропускал ни одной юбки и забросил свою жену. Королева родила Онора от собственного садовника!

— Дезире, — уже решительней произнесла сестра Арнод. — Мы не должны судить мирских владык.

Сестра Дезире осенила себя священным знаком с таким свирепым видом, как будто это уничтожит её врагов.

— Ты не должна слушать мужчин, — сказала она уже мягче. — Не должна с ними разговаривать, улыбаться им, задавать вопросы… Ты слишком молода и неопытна для этого.

— Да, сестра, — покорно кивнула девочка и без напоминаний взяла недовязанный носок.

Сказанное братом Озейном смущало мысли девочки. Святоши подкупили гарнизон?! Вот прямо взяли и подкупили?! Откуда у них столько золота?!

Святоши удивительно быстро закончили разбираться с людьми рыцаря лю Дидье — всего за каких-нибудь три недели. Братья-заступники собрали свои записи и передали их в Балриль, из города за пленниками пришёл отряд и всех их в цепях увели на суд. За это время Эрна сделала вид, что продвинулась в изучении церковного языка и начала вполне сносно вязать носки. Брату Озейну больше не позволяли приближаться к девочке, и она не раз ловила на себе его взгляды. Отец Бенлиус больше не призывал Эрну к себе и не делал никаких внушений. А матушка Онория ограничивалась туманными обещаниями непременно позаботиться о будущем девочки.

Эрна же всё время думала о побеге. Ну хорошо, она поняла. Когда в стране война, далеко не уйдёшь. Святоши довезут её до замка. Это хорошо. Переправу через Лейд охраняют с двух сторон. Это плохо. Если она переоденется нищенкой, что они скажут? Отправят обратно небось. А если им дать денег? А где их взять?

Эрна никогда в жизни не воровала… ну хорошо, Танцующий Кабан отправлял её красть свежие яйца из его же курятника, но чтобы незаметно и ни одна курица не кудахтнула. А потом её застукал мальчишка, на которого Кабан свалил пропажу яиц. Глупый был мальчишка. Виль рассказывал, он потом пропал куда-то. Вроде как с какими-то людьми ушёл… воинами… дикими совсем. Враг с ним. Но деньги-то не яйца, а люди не курицы! Где святоши их прячут?! Деньги, а не людей и не куриц. Но куриц тоже. Вон в тот раз ушла без еды и одежды, сразу же вляпалась.

Хуже всего было другое. Ну, положим, деньги Эрна найдёт. Можно же и поколдовать немного. Дядюшка Лонгин очень интересовался, как ведьмы колдуют, как-то раз целую неделю просидел на кухне в Бурой башне и вынес оттуда несколько свежих идей, которые сам опробовать не мог. Не дано волшебникам колдовать как ведьмы, у них головы по-другому устроены. Мама говорит, Лонгин слишком умный для ведьминского колдовства. Но Эрне он кое-что показал и у неё даже получилось. Например, как найти то, что тебе вовсе не принадлежит. Только незаметно этого не сделаешь.

А если сначала спрятаться, чтобы потеряли и уже перестали искать — как тогда, в Белой башне? И тогда спокойно поколдовать?

Ну ладно.

Деньги будут.

Не может так быть, чтобы у святош вовсе ничего не нашлось.

Подкупили же они стражу.

А вот как сделать, чтобы деньги не отобрали? У солдат с этим быстро. По руке стукнут, ткнут в зубы, пнут в задницу — и сиди, сопли утирай. Без денег. Это если отпустят.

Эрна вспомнила, как однажды, когда барон цур Фирмин куда-то себе уехал, Виль поселился у них на целый месяц и каждый день таскал Магду на озеро Корбин, где припрятал в камышах утлую лодочку, вроде тех, с которых вдоль берега рыбачат. Магда страшно ворчала, но почему-то соглашалась. Вроде как что-то она обещала дядюшке Вилю. И каждый день училась грести на этой лодочке. А потом он ещё нашёл другую, немножко побольше, с парусом. На таких плавали через озеро. Оно ж большое! И Виль заставил Магду управляться с парусом. Хотя вот зачем деревенской ведьме такое уметь? Латгавальд же не рыбацкая деревня! Но Виль не отставал. Эрну он тоже немножко поучил, но не так возился, как с Магдой. Даже непонятно, почему. Он же её учитель, не мамин! А потом Эрну прогнали, потому что Виль хотел, чтобы Магда призвала тех духов, от которых она с таким трудом избавилась когда-то, и научилась управлять лодкой без паруса и вёсел. Магда три раза вернулась домой мокрая с головы до ног, а на четвёртый раз мокрым был почему-то Виль, который проводил ведьму до дома и исчез. Не согласился даже до утра остаться и обсушить одежду. Так мокрый и ушёл.

А Магда с тех пор действительно научилась управлять ветром. Эрна потом вспомнила: тот колдун, который маму проклял, он же её на этом и проверял, только у мамы не получилось. Сам-то он так и плавал. И ещё вьюгу призывал. Мама тоже может. Но ей-то зачем? А Виль ещё тогда говорил, что не может управиться с лодкой человек, который с ней вообще не справляется. Вот и доказал, что он лучше всякого колдуна Магду научит. Поспорили они, что ли?

Это воспоминание заставило девочку разулыбаться. Виль вообще много чего умел. Даже косички ей в детстве заплетал и кашу готовил. И рыбу научил ловить. И зайцев силками. А лягушек вообще руками ловить заставлял. И смеялся. А потом завёл вот сюда и бросил одну.

Но если найти где-то лодку… или купить. Не у солдата, а у рыбака, например? Рыбак так просто деньги не отберёт, особенно если найти попроще и победнее. Чтоб за медяк был готов душу продать. У рыбака лодку можно и украсть. Украсть лодку, навести чары и переплыть через реку. Подальше от мостов и солдат.

Решив, что так непременно поступит, девочка успокоилась и даже стала прислушиваться к нравоучениям матушки Онории.

Глава семнадцатая Епископ

Они приехали в замок рыцаря лю Дидье, который действительно открыл ворота для Эрны как для полновластной владелицы. Девочку поселили в комнате, похожей на ту, в которой она жила с Вилем, но только оттуда вынесли кровать, поставили топчан из досок и уложили поверх походные тюфяки. Комнату эту Эрне предстояло делить с сёстрами Арнод и Дезире, чтобы не привыкать с детства с роскоши. Матушка Онория поселилась рядом. Комната аббатисы была завалена жалобами, счетами и письмами, с которыми она терпеливо разбиралась. Днём Эрна была обязана почти всё время находиться при матушке и вникать во все дела замка. Отцу Бенлиусу и монахам было не до того: они перерывали замок в поисках… а чего — Эрне никто не говорил. Но искали очень старательно и с каждым часом становились всё мрачнее.

На второй день отец Бенлиус пришёл к матушке Онории, попросил Эрну выйти и подождать его за дверью, но, во имя Заступника, никуда не уходить. Двери в замке были толстые и крепкие и девочка еле различила что-то вроде «она не готова» от матушки Онории и «не можем ждать» от отца Бенлиуса. Потом её позвали внутрь. Аббатиса сидела за столом, заваленным пергаментами, и была мрачна, священник имел строгий и суровый вид, стоя возле неё.

— Дитя моё, — привычно начал он, — над твоей душой нависла опасность страшного греха.

Девочка захлопала глазами. С этими святошами она привыкает выглядеть круглой дурой! Но им, кажется, нравится.

— Мы расспросили слуг, — сказал отец Бенлиус, — и никто ничего не слышал о пленнике в этом замке. Тебя они помнят. Я говорил с теми, кто тебе прислуживал, и уверен, что они ничего не знали ни о каком епископе.

Ой! Про это Эрна не подумала. Проклятый рыцарь лю Дидье! Кто ж знал, что он такой осторожный?!

— Признайся, дитя моё, ты солгала мне, — сказал отец Бенлиус неожиданно мягко. Вот вроде как Виль, когда «тому сморчку», который прозревшим притворялся, пальцы резал.

— Я не… — промямлила Эрна. Зачем она вообще про святошу вспомнила?! Ведь говорил же ей Виль — забыть про него надо!

— Ты непослушная девочка, которая любит бегать без спросу, — сказала матушка Онория. — Это ведь ты видела его преосвященство, так?

— Нет! — попятилась Эрна. — Я его не видела!

Священник вздохнул.

— Если ты солгала нам… если по твоему слову орден напал на невиновного человека…

Эрне почему-то отчётливо вспомнилась старенькая дыба в замке барона цур Фирмина.

— Нет! — закричала она отчаянно. — Он есть! Он тут был! Это правда!

Матушка Онория поднялась и положила руки девочке на плечи.

— Ты постараешься вспомнить, где он прячется, и отведёшь нас туда. И мы не будем спрашивать, зачем ты разгуливала по замку. Ведь это твой замок, девочка. Почему бы тебе по нему не прогуляться?

Девочка послушно кивнула. Деваться было некуда.

Она не сразу нашла то место, откуда спустилась в подземелье в тот раз. С ней шёл отец Бенлиус, матушка Онория, братья Озейн, Боффо и ещё трое, которых она не знала по именам. Матушка Онория была бесстрастна, мужчины, кроме брата Озейна, мрачны, Озейн ободряюще улыбался.

Вот дурень!

Эрна пыталась представить, что она будет говорить, если никого не найдёт. Да за столько времени святоша давно подох бы, не от голода, так от жажды! Или сбежал. Если б подох, давно по вони бы нашли. Наверное, сбежал. И вот как она будет оправдываться?

Это будет больно.

И долго.

Очень долго.

Виль как-то говорил, что, когда жертва всё рассказала, для неё всё только начинается. Надо же проверить, а вдруг соврала. Или умолчала о чём-то. Или сказала то, что ты хотел услышать. Да мало ли что ещё. Зато весело. Брр.

Она, наконец, нашла проход в тайную часть подземелий, которую не могли найти святоши. И там в самом деле была дверь, запертая снаружи.

— Эта? — спросил отец Бенлиус, поднимая факел повыше. Девочка кивнула. Странно, но тут ничем не воняло. Ну, почти не воняло. Немного всё-таки чем-то пахло.

Брат Жоффо сбил замок и отодвинул засов.

— Постучать надо, — подсказала девочка на всякий случай. — Два раза тихонько, а потом сильно.

Отец Бенлиус бросил на неё странный взгляд и последовал совету. Заскрежетал засов и дверь отворилась. Из неё отвратительно пахнуло нечистотами и вином.

— Ваше преосвященство, — сказал священник, освещая факелом фигуру в чёрном облачении. — А мы, признаться, уже отчаялись вас найти.

Эрна хотела подойти поближе и посмотреть, кого они поймали, но матушка Онория развернула девочку и подтолкнула к выходу. Брат Озейн пошёл с ними, остальные остались в подземелье.

— Не понимаю, — спросил Озейн, когда они отошли подальше.

— Тебе и не надо, — хмыкнула матушка Онория.

— Он же заперт был! — не удержалась Эрна. Интересно, святоши вправду не будут её расспрашивать, как она сюда попала в прошлый раз? — Снаружи! Что он ел, пока мы не приехали?!

— И пил, — добавил Озейн и засмеялся. — Я подметил бочонок в углу. Бедняга!

— Слуги, которые носили ему есть, могли сбежать вместе с гарнизоном, — сказала матушка Онория. — Вино спасло его от жажды.

А гадить ему пришлось в углу, раз вазу никто не выносил больше. И впрямь бедняга.

Матушка Онория бросила на Эрну косой взгляд.

— Ты никогда не проливала свою кровь на траву, не закапывала её в землю, не позволяла ей стечь в огонь или в воду, дитя моё?

— Нет! — поразилась вопросу девочка. Святоши опять её подозревают?! А зачем тогда спасали?!

— Ты не сжигала свои волосы, чтобы уберечься от злого глаза?

Девочка немного поколебалась, посмотрела на брата Озейна и решилась:

— Сжигала, — сказала она с обеспокоенным видом. — Мамушка Лоре сказала, так все делают. А это грех?

— Грех — недоверие Заступнику, дочь моя, — отозвалась монахиня.

— Все женщины жгут волосы, — вмешался брат Озейн. — У нас в деревне была одна набожная женщина, которая не сжигала. Так она облысела и муж её бросил.

Матушка Онория закашлялась.

— Брат Озейн, дальше нас провожать не надо, — сказала она.

Озейн послушно развернулся и пошёл прочь, но тут к ним подбежал перепуганный слуга, который кинулся в ноги аббатисе. Брат-заступник немедленно вернулся, чтобы защитить матушку Онорию, но слуга разразился потоком бессвязных слов, из которых Эрна различила только «сын», «расшибся», «стонет» и «помоги». Девочка оживилась. Мама брала её с собой, когда лечила людей, и у Эрны неплохо получалось помогать. Может быть, аббатиса перестанет думать, что Эрна — маленькая дурочка, если ей удастся показать себя с хорошей стороны? Но матушка Онория решила иначе.

— Брат Озейн, проводи Нинету, — приказала она. — Я посмотрю, что с мальчиком.

— Вам не стоит… — начал было брат-заступник, но аббатиса бросил на него суровый взгляд, и он уступил.

Оставшись наедине с Озейном, девочка вдруг почувствовала смущение. Ещё никогда ей ни с кем не запрещали разговаривать! К тому же этот святоша почему-то к ней хорошо относился. Без этого вот «дитя моё» и «на всё воля Заступника». Покосившись на своего провожатого, Эрна поняла, что он тоже смущён, и слегка приободрилась.

— Она была ведьмой? — спросил Озейн, преодолевая неловкость. — Твоя бабушка?

— Нет! — возмутилась Эрна. Ну почему, если знахарка — то сразу ведьма?! У них вон в деревне и знахарь есть, отродясь не колдовал, зато какое снадобье против вампиров придумал! Даже Виль его хвалил, а уж тётушка Вейма как ругалась!

— А моя тётка была, — вздохнул Озейн. Эрна посмотрела на него с интересом. Была?

— А что с ней стало? — спросила девочка.

— Сожгли, когда неурожай был, — просто ответил брат-заступник. — Дверь подпёрли и сожгли.

Эрну передёрнуло.

— А потом ты пошёл в… в орден? — спросила она. Вот кем надо быть, чтобы присоединиться к палачам своей собственной тётки?!

— Потом нас с матерью из деревни выгнали, — грустно усмехнулся Озейн. — Отец…

По лицу брата-заступника прошла тень и он замолчал.

— А твоя сестрёнка? — вспомнила Эрна. Озейн поднял руку и нерешительно коснулся локтя девочки.

— Она тогда приболела, — сказал он глухо. — Тётка её к себе взяла. Никто не согласился её выпустить.

— Ой.

Девочка стало плохо, когда она представила себе всё это. А каково было матери?! Эрне явственно привиделась Магда, с рыданиями мечущаяся вокруг горящего дома. Освободитель! За что?!

— Но почему?! — вырвалось у неё.

— Братья-заступники этого бы не допустили, — твёрдо сказал Озейн. — Они дали бы ей раскаяться.

— Кому?! — не сдержала возгласа Эрна. Святоша покосился на неё с любопытством.

— Всем, наверное, — не очень уверено сказал он. — Это ведь грех — убивать, даже ведьму.

— Ты любил её? — заинтересовалась девочка. Кто бы мог подумать, что у святош бывают такие странные судьбы! — Тётку твою?

— Нет, — усмехнулся Озейн. — Она была злая и вечно отвешивала мне подзатыльники. И никогда не делилась тем, что ей люди приносили. А уж что про отца говорила…

Он умолк.

— Получается, она права про него была, — вдруг сказал он. — Папаша-то нас с матерью первый выгнал.

— Вот и у меня, — брякнула Эрна, вспомнив своего отца, который продал родную дочь ведьмам и предал её мать. Сказав это, она в ужасе умолкла, но святоша, к счастью, понял её по-своему.

— Да, такого папашу, как у тебя, врагу не пожелаешь, — поддакнул он. Потом огляделся по сторонам, но рядом никого не было. Тогда он продолжил. — Ты не думай про папашу своего. Теперь он не отмажется.

Он хохотнул.

— Ну и вонь! Епископ Фоук! Ха-ха-ха, поделом ему! Бедняга!

— А кто он такой? — рискнула спросить девочка.

— А, — махнул рукой святоша. — Не велено говорить. Особенно тебе. Не понимаю, почему, все и так знают.

— Он, наверное, самым главным был у вас? — не отставала девочка.

— Ну, скажешь тоже — самым главным! Вовсе нет. Он был как отец Бенлиус, только не для комтура, а для командора. Вроде ничего не решает, а на самом деле…

— Это он задумал прошлого папу убить?

— Выходит, что он, — кивнул Озейн. — Ты, сестрёнка, не думай про всю эту грязь. Ты думай, что сейчас твоего папашу точно вне закона объявят и от церкви отлучат. Шутка ли — скрывал у себя нашего епископа! Сейчас папе в Терну письмо напишут — и готово. Тебе весь замок достанется. Твой отец знаешь какой богатый? Всё тебе отойдёт. А там, глядишь, замуж выйдешь.

Эрна вспомнила про подписи, которые она поставила по приказу отца Бенлиуса. Ага, всё. Как же. Небось, они живо золото своё вернут с «её» владений. И сверху добавят, чтоб себя не обидеть. А она так и будет спать на топчане.

— Вот будет новое перемирие, устроят опять турнир, — мечтательно произнёс Озейн, пока Эрна лихорадочно соображала, что бы ещё такое спросить. — Ты была когда-нибудь на турнире, сестрёнка?

— Неа, — печально сказала девочка. В самом деле, почему она никогда не была на турнирах? В позатом году в Тамне был, казалось бы, и вовсе близко.

— Тогда увидишь! — пообещал святоша. — Тебе стоит посмотреть. Столько бойцов, столько дам, какие флаги… Тебя непременно посадят на лучшее место! А в перерывах посмотришь на скоморохов. Что они вытворяют — этого и представить нельзя. Говорят, в Сейре их даже на колдовство проверяли. Оказалось, нет. Обычные люди. Но что они делают!... А в Балриле скоро представление будет.

— Представление чего? — не поняла Эрна. Озейн необидно рассмеялся.

— Я тоже спрашивал, когда только из деревни выбрался, — сказал он снисходительным тоном старшего брата. — Будут показывать жизнь святой Пиретты. Представление будет длиться неделю.

— Ого!

Эрна колебалась между желанием увидеть, как это будут показывать и детским стремлением заявить, что никакие там святые её не интересуют. Но этого же нельзя говорить! Потом, Пиретта, кажется, была та святая, которую Заступник спас из темницы, в которой её замуровали заживо. Там было что-то про свет, потом ничего, а когда дверь открыли, в темнице было пусто. И никаких тайных ходов, ничего не нашли. Интересно, искали? А ещё, говорят, там пахло розами. Это уж точно враньё! Вон, когда епископа открыли, там вовсе воняло. Можно подумать, святые как-то иначе устроены, чем обычные люди!

— Вот бы посмотреть! — вздохнула она. Брат Озейн тоже вздохнул.

— Сейчас неспокойно, — извиняющимся голосом сказал он. — Может быть, позже, в перемирие…

— А оно будет? — горько спросила девочка. На самом деле она думала о том, что ей надо бежать, покуда святоши не выдадут её замуж. А то и оглянуться не успеешь, как окажешься с огромным пузом, как у мамы, когда та носила очередного сыночка!

Вообще-то в деревне таких молоденьких замуж не выдавали. В двенадцать лет девочка садилась прясть, ткать и шить себе приданое. Будь она даже богата, но это сделать она должна была сама. Лентяйку, купившую себе сорочки да платья, поднимут на смех по всей округе. Поэтому девушки не торопились замуж. Семья жениха всё посмотрит, что за девкой дают, и вот не приведи Заступник, если она мало сделала. Но кто знает, как у знатных принято. С замком-то, небось, им всё равно будет, умеет ли она соткать полотна на сорочку!

Надо бежать как можно скорее.

И никогда не увидеть этого самого. Представления. В Тафелоне турниры есть и скоморохи есть. А вот представлений, да чтобы неделю — такого нету.

— Может, и не будет, — неуверенно сказал Озейн. — Может, король Эммет до зимы всю страну подчинит. Как они Арол взяли! И без колдовства умудрились. Но и тогда станет потише и мы с тобой поедем на турнир.

— А откуда ты знаешь, что без колдовства? — заинтересовалась Эрна. «Мы с тобой». Он серьёзно?!

— А тебе не говорили? — удивился святоша. — Матушка Онория колдовство и чары чует как наши волкодавы — оборотней. Вон, про тебя сказала, что на тебе нет вражьей отметины.

Девочка задумалась. Как это — нет?! Почему это нет?! Она и колдовала и к магии прибегала и к чёрной, и даже к бе… вот в чём дело! Белая магия, она же уничтожает колдовство! Наверное, потому аббатиса ничего и не почувствовала! Но какая страшная женщина! А Эрна-то думала, почему ей поверили!

— А почему они тогда на меня так смотрят? — надулась девочка. — Сегодня я чуть не обдела… думала, они меня на кусочки порежут!

Озейн расхохотался и даже похлопал Эрну по плечу. Потом посерьёзнел.

— Ну, так твоя бабушка была ведьмой, — сказал он серьёзно, — а ты не признаёшься. Как они могут тебе доверять?

— Но она не…

— Ты напрасно боишься, сестрёнка, — весело сказал брат-заступник. — Ты же не отвечаешь за свою бабушку! Чем раньше ты признаешься, тем тебе станет легче.

— Мне казалось, когда не доверяют, так с человеком не носятся, — сказала Эрна осторожно.

— Я думаю, отец Бенлиус считает, главное — кем ты можешь стать, а не кем была твоя бабушка, — покровительственно сказал Озейн и снова хлопнул Эрну по плечу. — Выше нос! Мы с тобой ещё на турнир поедем!

Тут в конце коридора показался другой святоша. Озейн немедленно отодвинулся от девочки, а она устремила взгляд в пол, чтобы их никто ни в чём не заподозрил.

Ну, надо же! Среди святош, оказывается, бывают и… ну… неплохие совсем люди.

Глава восемнадцатая Убийство

После того, как она нашла им епископа, святоши заметно к ней подобрели. Не то чтобы кто-то додумался извиниться за угрозы и недоверие, это же святоши, куда им! Но они как будто бы старались загладить свою вину. Эрна уже знала: если кому-то перед тобой неловко, это можно заметить. Или человек ёрзает, в глаза не смотрит, со всем соглашается, или, наоборот, грубит и ругается. А ещё бывает как дядюшка Виль, который однажды так учил её правильно убегать, что загнал на берег ручья, она подскользнулась на камне и упала в самое глубокое место. Ух, он и ругался! Она и глупая, она и неловкая и вовсе бестолочь и зачем он время тратит… а потом подобрел, обсушил и вздул Фатея, который задумал над ней смеяться. Маме сказал не говорить. Бухтеть, дескать будет, а это ни к чему вовсе. Странно дядюшка Виль с мамой общался. То ругался, обижал всяко, гадости говорил, угрожал даже. А то вот «ни к чему». Будто ему много дела, кто там бухтит. Или вон скажет он чего, а она на него полотенцем замахнётся. Ни разу не стукнула, правда. А он только смеётся.

Святоши навроде Виля оказались. И не извинились вовсе, но подобрели. Но нет чтобы кровать вернуть. Так матушка Онория решила, что Эрну можно чему-нибудь умному обучить. Она открыла какую-то книгу, похожую на мамину ведовскую. В маминой сами собой появлялись записи о её колдовстве. На встречах ведьмы показывают друг другу свои книги, когда хотят похвастаться, что плохого людям сделали, или как у них получилось что-нибудь сложное. А если делают доброе, то такие записи стирают, а то за добрые дела можно и неприятности схлопотать. У мамы так было, её потом и Лонгин, и Виль спасали, да так, что мама до сих пор на Виля ругается, мол, похабник он бесстыжий, глаза б её на него не смотрели. А он Лонгину всё золото поминает, которое стало черепками. Мама говорит, у дядюшки Лонгина все деньги проклятые, ни медяка брать нельзя. Вилю, мол, повезло.

Вот у матушки Онории была похожая книга. И тоже про колдовство. Там были записи разных людей, никто не старался писать красиво или понятно, и порядка тоже не было. А было там про то, как отличить сумасшедшего от одержимого, как отличить удачное колдовство от неудачного, чем грамотный колдун опасней неграмотного и много других страшно интересных вещей. Но главное-то матушка Онория пока придерживала. Она никак не хотела рассказать, как это она умудряется чуять колдовство. И оборотней! Ведьмы так не умели. И волшебники. Даже вампиры так не умели! А матушка Онория умела. И поэтому Эрна внимательно слушала. Про дурной глаз тоже слушала. И про то, как запутать свидетелей вопросами, чтобы они признались, мол, выдумали всё по недомыслию и злобе.

Рассказывалось в книге про людей, которые гладят косяк дома, в который входят, чтобы умилостивить домашних духов. Про людей, которые режут чёрных котят, чтобы отогнать враждебных демонов, и про других, поливающих очаг кровью чёрного петуха. Про то, как узнать людей, участвующих в ведьминской оргии, и как отличить ребёнка, которого не Заступник, а Враг вырвал из рук смерти.

Матушка Онория отвела Эрну в библиотеку рыцаря лю Дидье, небольшую комнату, в которой девочка с ужасом и восторгом увидела целых два забитых книгами шкафа. Да столько во всём Тафелоне, наверное, нету. Даже у дядюшки Лонгина, который вообще предпочитал читать не книги, а письма от других волшебников. И сам писал кому-нибудь всё время. Письма тут тоже были. И свитки. Целая полка со свитками. И ещё карты! Эрна, конечно, видела карты Тафелона и святых земель у барона цур Фирмина. Но там были глиняные, грубо слепленные так, чтобы горы были, и реки, и даже деревни с городами. А тут — кто-то терпеливо тоненькой кисточкой нарисовал всё на пергаменте. И не узнать даже где что. С другой стороны была маленькая дверь, которая неизвестно куда вела. В библиотеке ещё стояли два стола, почти пустые, большой стол посередине, на котором была расстелена большая карта и сверху валялись какие-то свитки. И ещё стояло… какая-то странная тумба с ящиками и наклонной верхней крышкой[51]. На почти пустых столах стояли чернильницы и масляные лампы, на каждом под одной. И ещё круглая штука из меди, в которой были круги и странные изгибы с насечками. Эрна видела такие и в Чёрной, и в Белой башнях. Дядюшка Лонгин говорил, что это астролябия, но пока не вдавался в тонкости её устройства и применения.

— Это всё не представляет никакого интереса, — сказала аббатиса, махнув рукой на свитки и письма, разбросанные на большом столе. — Возьми вон тот пергамент, разгладь его и записывай на обратной стороне.

— Что записывать, матушка? — послушно спросила девочка. Матушка Онория положила свою книгу на крышку той штуки с ящиками.

— Вот это. Пиши слово в слово.

Эрна вытаращила на неё глаза. Книга была написана на церковном языке.

— Но, матушка! Я же не умею…

Аббатиса поморщилась.

— Прекрати врать, маленькая ты дурочка. Не знаю, кто тебя учил, но ты слишком хорошо говоришь на церковном языке, чтобы не уметь на нём писать.

— Я не…

— Ты нас боишься, я вижу, — продолжала матушка Онория. — Ну, если ты слышала только о наших братьях в Тафелоне, немудрено. Ты слишком много умеешь для простой девочки, которая выросла в деревне. Когда-нибудь ты расскажешь мне, почему. Ясно, во дворцах ты бывала нечасто. Но деревенский ребёнок не уставился бы так жадно на книги. Кто-то тебя учил и хорошо учил. Ты расскажешь мне всё. Позже. Я тебя не тороплю. А сейчас бери перо и начинай работать. Нашим сёстрам приходится сталкиваться и с колдовством, и с обманом. Ты должна научиться отличать одно от другого.

Эрна встала к тумбе с наклонной крышкой и начала переписывать наспех исписанные страницы. Тётушка Вейма добивалась, чтобы у девочки был почерк, как у взрослого писца, и Эрна очень старалась. Откуда святоша всё знает? Как подмечает, кто куда смотрит?! Эрна вроде и не пялилась уж очень на книги! Расскажет она, как же! Ей жить-то не надоело!

Девочка закусила губу. А если у неё не получится сбежать — что тогда? Она так и останется со святошами? Может… может быть… сказать им что-нибудь… про бабушку, например. Кто проверит? Могла бы ведь и у неё быть бабушка!

Настоящая мать Магды передала всё своё имущество волшебникам, когда её единственный сын продал им свою душу и владения. Она никогда не пыталась даже увидеть своих внуков.

Ну, допустим, была бабушка. А кто её писать научил? Не священник же в городе! Кому могла прийти в голову мысль возиться с девчонкой? Дядюшке Лонгину, который вообще всех учит, такой уж у него характер? Тётушке Вейме, которая вообще учить никого не любит, но с дочкой единственной подруги так уж и быть, готова возиться, особенно если об этом просит дядюшка Лонгин? Кому охота связываться с чёрным волшебником!

Так она святошам и призналась!

Ага, конечно!

Вот прям так и скажет: учил, мол, лучший злой волшебник в стране. Самый злой и самый сильный.

Ага.

И святоши её сразу полюбят и сделают самой главной… сестрой-созерцательницей.

Конечно.

Сразу.

Правда, что-то там такое было… дядюшка Лонгин пропихнул законы, по которым волшебников стало можно судить, если они причинят людям зло. Любых волшебников, не только чёрных. Зато и убивать волшебников тоже стало нельзя. Кто убьёт, того будут судить совсем как если убили обычного человека. После этого в Серую пустошь приехало несколько волшебников из других стран, где вроде бы и твори что хочешь, только поймают ну вот даже за простеньким ритуалом — так сразу на кусочки порвать готовы. Брр.

В общем, в Тафелоне можно даже и похвастаться, у кого училась — если ты дура и любишь хвастаться. И братьев-заступников там больше нету, а новые святоши готовы целоваться с кем угодно. А в Хларии — нееет. Она не такая уж дурочка! Расскажет сама! Как же! Ждите, матушка Онория!

Девочка всё писала и писала, а потом дочитала до чего-то странного. Аббатиса, которая устроилась за соседним столом, водрузив на нос что-то вроде двух скрепленных вместе стёклышек, и внимательно просматривала свиток за свитком, неодобрительно посмотрела на девочку.

— Почему ты хрюкаешь? — сурово спросила она.

Эрна вместо ответа протянула ей книгу, в которой было написано…

— Ну да, — кивнула матушка Онория, узнав это место. — Именно живую рыбу.

— А это что? — ткнула девочка в незнакомое слово церковного языка. Аббатиса объяснила на хларском, потом перевела на тафелонский. Девочка прыснула со смеху. — Прямо туда?! Живую рыбу?! И ходят так?! С рыбой в…

Аббатиса ударила Эрну по губам.

— Не сквернословь, — сказала она строго. — Девочки не должны сквернословить.

Эрна была так поражена, что даже не обиделась.

— А потом жарят?! Как мужья это едят?!

Матушка Онория, похоже, впервые над этим задумалась.

— Мужья не знают, — пояснила она. — Это тайное женское колдовство для разжигания страсти. Оно греховно.

— И они так ходят?! — не унималась девочка.

— Любострастие, жадность и страх толкают и не на такие безумства, — наставительно произнесла аббатиса.

Девочка с сомнением посмотрела на матушку Онорию и промолчала. Как будто нельзя приворожить как-нибудь, ну, попроще. Правда, для хорошего приворота нужна ведьма, а рыбу в… носят обычные женщины, неодарённые. Аббатиса цыкнула и девочка послушно вернулась к работе. Ещё, оказывается, нужно обращать внимание, не смотрит ли какая женщина слишком пристально на растущую луну, потому что, глядя на неё, можно нашептать себе всякого. И ещё можно налить вина в агатовый кубок (это у кого ж такой есть?!), отпить, потом дать любовнику, чтобы он отпил, а потом допить что останется. И тогда женщина будет знать его мысли и поймёт, крепко ли он её любит. Девочка выводила букву за буквой и думала: а если любовник выпьет всё залпом? А что монахини делают: таскаются за людьми и смотрят, как они пьют? Или потом пристают к чужим любовникам, не из агатового ли кубка ему наливала его зазноба? А если он внимания не обратил? А если…

Странный булькающий звук привлёк её внимание. Перед ним что-то как будто шелестело, но Эрна решила, что это монахиня шуршит пергаментом, и не оглянулась. А тут…

Матушка Онория грудью лежала на столе и на белой накидке расплывалось уродливое алое пятно. А над ней… над ней…

Рыцарь лю Дидье в запылённом синем пурпуэне как раз вытащил кинжал из тела аббатисы и свирепо смотрел на девочку.

— Как мне повезло, — сказал он, осклабясь и вытирая кинжал об одежду убитой им женщины. — Давно мечтал с тобой посчитаться, маленькая дрянь.

Эрна открыла рот, но у неё перехватило дыхание, и наружу не вырвалось ни единого звука. Рыцарь обошёл стол и шагнул к ней. Девочка попятилась… рыцарь вышел не из той двери, в которую они вошли с аббатисой, а сбоку, разорвав висевшую на стене карту. Сейчас он перекрывал Эрне дорогу к выходу. Девочка шмыгнула между столами к той маленькой двери… Освободитель! Только бы была не заперта! И Эрна оказалась в длинном узком зале, где на стенах висели украшения и картины.

Она споткнулась о складку на ковре, вскочила, побежала дальше, но тут рыцарь догнал её.

— Негодная тварь, — прошипел лю Дидье, смыкая руки на её горле. — Из-за тебя всё пошло прахом…

У девочки потемнело в глазах, но рыцарь внезапно ослабил хватку. Не задумываясь, что бы это могло быть, Эрна сунула руку в разрез верхнего платья, вытащила из-за пояса нож и ткнула в навалившегося на неё мужчину. Мама рассказывала ей, где у человека бьётся сердце, а Виль объяснял, куда и как ткнуть, когда жертва стоит перед тобой. Рыцарь лю Дидье упал на девочку, насаживаясь на нож, и Эрна не устояла на ногах.

— И впрямь от тебя одни хлопоты, Эрлейн, — услышала она и туша рыцаря скатилась с неё на ковёр.

— Дядюшка Виль?! — ахнула девочка, в ужасе переводя взгляд с предавшего… спасшего её наставника на свою первую жертву.

Первый человек, которого она убила безо всякой магии.

— Молчи, — сказал Виль и вернулся обратно в библиотеку. Недолго там провозился, вернулся с какими-то письмами и сунул их под синий пурпуэн рыцаря. С правой стороны, чтобы не запачкать кровью. Потом достал из своей шапки ещё одно письмо и сунул туда же. Отступил на шаг, полюбовался получившейся картиной, что-то подвинул и снова полюбовался.

Всё это время Эрна стояла на коленях возле трупа и смотрела на него округлившимися глазами.

— Вот так, — удовлетворённо сказал убийца. — То, что надо.

— Виль! — тихо сказала девочка.

— Цыц, — прикрикнул на неё наставник.

— Как ты здесь…

— С ним вот, — кивнул Виль на погибшего. — Кто ж знал, что тебя Враг понесёт туда же. Надо ж тебе было умудриться…

Он махнул рукой.

— Сделанного не воротишь. С почином, Эрлейн. Сбылось твоё предсказание, а?

— Моё… предсказание?! — ужаснулась девочка. Ведь это же правда. Она сама предсказала, что рыцарь умрёт… умрёт с её ножом в груди… но как… почему?..

— Считай до пятнадцати, — приказал наставник, — а потом визжи. И про меня забудь, слышишь? Один рыцарь был. Убил святошу и бросился на тебя. А ты случайно ткнула. Отбивалась. Запомнила, Эрлейн? Эх! Надо ж было тебе…

Эрна послушно принялась считать. Почему никто не приходит?!

Но замок такой большой, а библиотека была в таком спокойном месте… Виль вернулся в неё и, наверное, юркнул в потайной ход. Одет он был — это до Эрны только сейчас дошло, — в ту же одежду, которую носили солдаты. А если он был тогда в лагере, когда её притащили?! А если…

— …четырнадцать… пятнадцать…

Досчитав, девочка пронзительно завизжала. Ей даже не надо было изображать ужас, с которым она смотрела на свой нож в груди мнимого «папаши».

Виль подставил её! Он мог бы увести её с собой, а он… пришёл… непонятно что сделал и ушёл. Как будто эти письма важнее, чем она. Как будто она не провалилась уже по маковку. Святоши такие въедливые! Раздались голоса, кто-то вбежал в комнату, а кто-то, похоже, в библиотеку. Потом мужской голос воззвал к Заступнику… женский вопль… плач… Эрна всё это время сидела, сосредоточенно глядя на убитого ею человека. И на нож. Свой нож в его груди. Её подхватили, заставив подняться на ноги. Монахини затормошили девочку, принялись трясти и щупать, повторять какие-то слова… лица их были залиты слезами.

— Нет… — медленно проговорила Эрна. — Я не ранена. Я сидела… писала… матушка…

Голос её очень натурально прервался. Девочка ощутила, что ей действительно жалко несчастную святошу. Она ещё столько могла бы Эрне рассказать!

— Матушка велела мне списывать из книги… а потом… он так тихо вошёл… я ничего не слышала… Он начал меня душить… так больно… я вырвалась… а он… я… я думала… я случайно!

Девочку вдруг осенила чудовищная мысль.

— Я убила его?! — спросила она с ужасом. — Он же мой отец!

Освободитель! Мало того, что рыцаря нашли с её ножом в груди, так ведь все думают, что она его дочь! Отцеубийство — это очень плохо, будь отец даже чудовищем из преисподней.

Монахини переглянулись, но ничего не ответили, только уступили место отцу Бенлиусу. Он забросал девочку кучей нудных вопросов: как она сидела? Когда оглянулась? Что увидела? Как стоял рыцарь, когда душил её? Как бежала? Как рыцарь держал руки? А что потом? Видел ли лю Дидье её нож? Что он говорил?

Эрна послушно отвечала, удивляясь, почему он не спросит, что помешало ей закричать. Но об этом священник ничего не сказал, а только осенил девочку священным знаком и тихо сказал:

— Мужайся, дитя моё, и молись Заступнику.

Проводить Эрну в комнату отправили трёх братьев. К удивлению девочки, её повели не туда, где она жила до сих пор, а в какую-то другую комнату, намного меньше. Там даже была кровать, вроде шкафа. Едва Эрна переступила порог, как дверь закрылась. Девочке показалось, что за ней бы и засов закрыли, но только комната никак не запиралась. Хоть в этом повезло. А, может, и нет. Лучше засов, чем три охранника. Хотя какая разница?..

Эрна открыла дверцы шкафа-кровати и обнаружила внутри успевший запылиться тюфяк. Больше ничего в комнате не было, ни стула, ни скамьи, ни стола. Только на стене висела масляная лампа. Незажжённая. Окошко было высоко и забрано решётками.

Девочка уселась прямо на пол и задумалась.

Убийство — это убийство. Она пролила кровь человека. Святоши не спустят ей этого преступления. К тому же проклятый рыцарь считался её отцом. Нет на свете такого закона, который простил бы ей родственную кровь. Родитель мог отнять у ребёнка данную им жизнь, но ребёнок не имел права поднимать руку на родителя. Как Виль мог бросить её со всем этим?! Это ещё хуже, чем тогда, с волчицей!

Думать про Виля девочке быстро надоело. Враг с ним, с Вилем. Что до рыцаря лю Дидье, то девочка очень жалела, что пламени преисподней не существует. Вот уж кто заслужил мучиться! Но, может, он родится в следующий раз в семье нищих или вообще прокажённых?... Думать об этом было утешительно. Больше не утешало ничего. Отцеубийца! Надо же было так вляпаться! И как ей из этого всего выбираться?!

Госпожа Татин как-то сказала, что достаточно выглядеть милой и жалкой, чтобы нашёлся дурак, готовый душу заложить, лишь бы тебя спасти. Эрна никогда не сомневалась, что выглядит очень милой. А теперь, наверное, и жалкой. Отцеубийца! За это, небось, её живьём сварят! Враг бы… нет, она не будет думать про Виля. Нечего было и надеяться разжалобить слуг в замке. К ней и раньше слуг-то не подпускали. Теперь и вовсе нечего думать. К тому же рыцарь лю Дидье был их господином.

Остаются святоши. Как к ним подступиться — один Освободитель знает. Вот Озейн разве. Если он только не притворялся. А вдруг притворялся? А если и не притворялся, то как с ним поговорить? Если она захочет в чём-то признаться, то это к отцу Бенлиусу или к ма… ох, нет. Вот ведь противная святоша! Была жива — плохо, померла — тоже плохо. Рыцарь-то к ней со спины подобрался. Даже ничего не пригрозил, сразу зарезал. Её бы тоже мог, если бы не хотел руками задушить. Брр. Она б и не заметила даже, пока не стало бы поздно. Почему она такая тетёха? У ней за спиной человека убили, а она только знала, пером скрипела. Дура. А если б Виль этого гада не оттащил, то была бы уже мёртвая дура. Стал бы Виль возиться, такую бестолочь отыскивать? Может, и стал бы. Маме бы уже точно не отнёс. Эрна слегка развеселилась, представляя, как наставник возится с пищащим младенцем и меняет загаженные пелёнки. Ребёнку-то плевать, страшный ты там убийца или не очень. Голодный — вопит, ветры в животе — вопит, мокрый — вопит. Братья Эрны пока совсем мелкие, всё время орали. Это потом они умнеют, их отвлечь можно. И то не всегда. Вспомнить ту девчонку противную, которую она сдуру в лесу подобрала. Брр. Даже маме надоело. Виль так вообще хотел утопить отродье. Не будет он её искать. Делать ему больше нечего. И мама расстроится. Маму жалко. Ближе Магды у Эрны никого не было. У мамы, конечно, куча сыновей от барона, небось, будет ещё больше. И барон, конечно. Но ведьму как-то хватало на них на всех и даже на целую деревню. Мама очень не любила терять. Ведьмы вообще неохотно со своим расстаются, ведьмы все жадные. Жалко маму. Если Эрну живьём сварят…

Девочка задумалась, сможет ли она сделать из своих припасов быстрый яд. Виль не велел с собой брать отраву, сказал, вдруг обыщут. И прав был, конечно, но теперь-то что делать? Если просто так всякой гадости наесться, помереть-то можно, но можно такое натворить, что лучше бы сварили.

Брр.

Она не выдержала и выглянула в коридор. Там стояли трое братьев-заступников, но совсем не те, которые её сюда привели. Поменяться успели, что ли?! Озейна, конечно, не было.

— Тебе надо отдохнуть, — как-то равнодушно сказал один из них, высокий полный святоша, который глядел на девочку будто на насекомое. — Вернись в комнату.

— Но я…

— Вернись в комнату, — повторил святоша. — Отец Бенлиус позовёт тебя, когда ты понадобишься.

Чтоб ему!

— Умение ждать, — снова и снова повторял ей Виль, — это главное в нашем деле. Не надо суетиться. Ты выбираешь нужное место, подгадываешь время, а дальше ждёшь. Учись сидеть молча и ждать. Тех, кто бегают и кричат, убивают первыми.

Эрна заставила себя выдохнуть.

Время и место выбрали за неё. Теперь только ждать и оставалось.

Она понурила голову и вернулась в комнату. Нож остался в рыцаре. Яда у неё нет. Но она пока жива, её даже ни в чём не обвинили. Просто убрали с глаз долой и заперли.

…а если завопить, они сбегутся?... А сможет ли она тогда прошмыгнуть между ними?

Не стоит с этим торопиться…

Когда заскрипела дверь, девочка сидела на полу у кровати, обхватив колени руками и спрятав лицо. Она очень долго силилась заплакать, но почему-то всё не выходило. Даже мысли о грядущей казни заставляли по-дурацки хихикать, когда она представляла себе, какие приправы в этот суп насыпят святоши.

— Пойдём, — сказала сестра Дезире с тихим состраданием. Показалось ли, что во взгляде монахини появилось что-то новое?

Эрна послушно поднялась на ноги.

Можно оттолкнуть женщину, убежать и спрятаться в тенях. А потом тайком как-нибудь выбраться из замка. Молитвы помогают от вампиров, но против колдовства они не помогут. Разве что попадётся святоша, у которого «голова с трещинкой». Но ведь Эрна и просто так умеет прятаться, а замок большой. А если сплести удавку из волос, как учил Танцующий Кабан, то даже самый тупой святоша ей не страшен. Главное — успеть потеряться в переходах.

Снаружи караулили святоши — те же, которые стояли, когда Эрна выглядывала. Двое пошли спереди, за ними сестра Дезире повела Эрну, третий шёл сзади. Тот самый, высокий. Нечего было и думать о побеге. Эрна на всякий случай натянула на лицо скорбную гримасу и приготовилась к тому, что её ждало дальше.

Ждал её отец Бенлиус. Он сидел в библиотеке, откуда унесли тело несчастной аббатисы и даже смыли кровь, и разглядывал какие-то письма. Эрна готова была поклясться — те самые.

Она подошла под благословение священника. Тот привычно осенил девочку священным знаком. Это было хорошо… наверное.

— Как ты себя чувствуешь, дитя моё? — участливо спросил он на тафелонском. Эрна внутренне содрогнулась. Примерно с таким же лицом Виль пытал пленников.

— Я… — выдавила девочка. — Не понимаю… всё как в тумане… шея болит… ох… матушка Онория…

— Ты не плакала? — спросил священник. Она покачала головой. Это было очень плохо. Кто поверит в её искренность?! — Молись Заступнику, чтобы он даровал тебе слёзы.

Эрна кивнула. Ей уже успели объяснить, что слёзы означают вовсе не слабость, а дар самого Заступника, глубокое и искренне переживание веры.

— На мне страшный грех, — тихо сказала Эрна. Ей хотелось поскорее покончить с самым страшным. Пусть тюрьма, пусть казнь, но только не это добренькое лицо! — Я убила своего…

— Нет, — слабо улыбнулся отец Бенлиус.

— Нет?!

Сердце девочки провалилось в самые пятки. Её раскрыли! Она так старалась, а они всё равно догадались! Освободитель, её сожгут на костре! А перед этим, небось, будут неделями читать ей священную книгу, брр.

Почему он так смотрит и улыбается?!

Он её с таким лицом на казнь пошлёт?!

Сам-то пытать, небось, побрезгует, святоша.

— Смотри, — сказал отец Бенлиус, показывая девочке письмо, исписанное непонятными закорючками.

— Что это? — сделала большие глаза Эрна.

— Тайнопись, — пожал плечами отец Бенлиус. — Проклятые так скрывают свои письма.

Он любовно разгладил пергамент.

— За одно это любой трибунал осудил бы рыцаря лю Дидье, — сказал священник.

Ого!

— А что там написано? — рискнула спросить девочка.

— Ты не его дочь, — отозвался отец Бенлиус.

— Но… — промямлила Эрна, чувствуя, как холодеют руки. Откуда он узнал?! — Как это может быть?..

— Скажи мне, дочь моя, — в упор взглянул на неё священник, — кто заставил тебя перекрасить волосы?

Эрна, холодея больше прежнего, оскорблённо задрала подбородок.

— Я никогда…

— Сними платок, — приказал отец Бенлиус.

Увяз коготок — всей птичке пропасть, вспомнила девочка слова, которые слышала когда-то в детстве. Сколько времени она пробыла среди святош?! Она же не могла красить волосы! Госпожа Татин предупреждала! Отрастая, они выдали свой настоящий цвет!

Деваться было некуда. Даже ножа не было. И ядов тоже.

Почему она такая тетёха?

Сплела бы удавку, пока сидела взаперти.

А потом что? Тут везде охрана.

Девочка послушно стащила надоевший ей жёсткий платок и, повинуясь жесту священника, наклонила голову. Тот удовлетворённо кивнул.

— Надень обратно, — приказал он. Это-то зачем?

Эрна снова повиновалась.

— Садись, дочь моя, и рассказывай всё без утайки, — сказал отец Бенлиус.

За всё без утайки её, небось, сперва четвертуют.

Девочка рухнула на колени и разрыдалась. Наконец-то это получилось. Ей было по-настоящему страшно и ужасно жалко маму, и ещё она жутко злилась на Виля, который подставил где можно и где нельзя — и бросил! Напряжение стало невыносимым, и слёзы полились потоком. Эрна время от времени с трудом выталкивала невнятные слова, что-то про матушку Онорию и про Заступника и про то, как ей было больно и страшно. Говорить было действительно трудно.

Виль всегда сердился, если она так делала.

Говорил, что она без толку квакает.

Враг с ним, с Вилем.

Отец Бенлиус терпеливо дождался, когда рыдания перейдут в тихие всхлипывания, подошёл и положил руку на голову девочки.

— Кто заставил тебя перекрасить волосы? — повторил он свой вопрос.

Враг с ним, с Вилем.

— Дядюшка Ги, — прошептала Эрна, — слуга моего… слуга рыцаря лю Дидье. Он… он сказал, что приехал за мной… он сказал, что за мной послал мой отец! Он не говорил… я не знала! Я думала, у меня нет отца! И вот недавно приехал… приехал дядюшка Ги… он сказал, что мой отец хочет меня видеть! Он одел меня как знатную госпожу! Бархат… и туфельки… я в жизни не видела ничего такого! И карета! Настоящая! Все мне кланялись! Я в жизни так не ела! Он сказал, что отец хочет позаботиться обо мне! Он сказал…

— Ты видела раньше этого человека?

— Кого, отец? — растерянно спросила девочка.

— Слугу. «Дядюшку Ги».

— Н-нет… не знаю… он же совсем обычный был. Может, видала где-то… на ярмарке в городе…

— Он приходил в твой дом?

— Нет, никогда.

— А рыцарь лю Дидье?

— А рыцарь приезжал! — поспешно заявила Эрна, как будто радуясь, что может что-то рассказать. — Я ещё думала — такой важный господин! К нам он не заходил, нет. Но через деревню проезжал. Несколько раз.

Если она не угадала, ей конец.

Священник сунул нос в письма, посмотрел одно, потом другое, третье…

— Сколько раз? — спросил он.

Какой кошмар! Не может же она не помнить, поди не заметь такого рыцаря.

— Я сама видела его дважды, — сказала девочка, хмурясь так, будто силилась вспомнить поточнее. — Но я была маленькая…

Священник чуть заметно кивнул.

Угадала или он окончательно понял, что она врунья?!

— Но, отец… — жалобно заговорила девочка, когда молчание затянулось. — Как же… неужели…

— Кто твоя мать? — спросил священник вместо ответа.

— Я не знаю, — «растерялась» Эрна.

Освободитель! Помоги!

— Мамушка Лоре была твоей матерью?

— Я не знаю, — повесила голову девочка. — Мне… мне не говорили… мне запрещали спрашивать.

— Ты не знаешь… И кто твой отец, тебе тоже не говорили?

— Н-нет… ну… вот только… когда повезли сюда!

— Постарайся вспомнить, дочь моя, это очень важно. Что тебе говорили, когда привезли сюда?

— Что я должна заменить своего брата Бастина, — без запинки ответила Эрна.

— Тебе говорили, зачем ты должна это сделать?

Девочка помотала головой.

— Какого цвета волосы у твоей воспитательницы?

— Светлые… у нас в деревне у половины народа светлые волосы.

— А у её матери?

— Седые.

— А у тётки?

— Тоже…

— Ты на них похожа?

— Не знаю… мне никогда не говорили!

— Другие люди в деревне не говорили ничего про тебя?

— Говорили, — с обидой подтвердила девочка, — что у меня глаз дурной говорили!

— И всё?

— Я к ним не ходила, — слегка надулась Эрна, как будто вспоминая детские ссоры. — Меня не пускали.

— Сержант Экон похож на тебя?

— Да не особенно, — растерялась девочка.

Зачем он спрашивает всякую ерунду?!

— Что говорил «дядюшка Ги», когда приказывал тебе перекрасить волосы?

— Он не мне это сказал, — ответила Эрна. — Он сказал мамушке, а та сказала бабушке Мете, меня привели и сказали, что так надо.

— И всё?

— Он… — напрягла воображение девочка. — Он что-то сказал… мамушке Лоре… может, не про то…

— Говори.

— Он сказал, мол, отец-то признает, да надо, чтоб другие не сомневались! — выпалила Эрна.

Долго ей это нести?!

Это издевательство такое?

Неужели он не видит, что она врёт?!

Священник снова кивнул.

— Ты убила не своего отца, — сказал он внушительно. — Заступник избавил тебя от чудовища, которое притворилось твоим отцом, чтобы облегчить своё гнусное предательство. Ты понимаешь меня?

Эрна тоже кивнула и постаралась принять непонимающий вид. На всякий случай.

— Тебя растили во лжи, — сказал отец Бенлиус. — Нам придётся поддержать эту ложь.

— Я не… — промямлила девочка, когда пауза очень уж затянулась.

— Для всех ты будешь дочерью и наследницей рыцаря лю Дидье, — торжественно произнёс священник, — единственной живой ветвью на заражённом дереве.

Заражённые ветви отсекают и сжигают…

Так говорят святоши.

— Но я же…

— Он умер сам, — резко ответил отец Бенлиус. — Напоролся на твой нож, когда поднял руку на единственного чистого потомка. Ты поняла, дочь моя? Он умер сам.

— Он умер сам, — послушно повторила за священником девочка.

Так её не будут пытать?!

Они тут спятили?!

— Отдыхай, дочь моя, — вздохнул отец Бенлиус. — Завтра мы возвращаемся в свою обитель.

В свою новую комнату девочка вернулась на подгибающихся ногах. Когда госпожа Татин учила её врать, она говорила, мол, надо всегда быть очень искренней. Вспоминать что-нибудь такое, чтобы все видели: она правда радуется или злится или обижается. Если её так легко отпустили… может, у неё получается?

Или они хотят растянуть удовольствие.

Вот Виль — он мог бы… наверное… ну… у него, наверное, никогда не было столько времени, чтобы так изо дня в день развлекаться.

Эрна некстати вспомнила, как убийца успокаивал её в детстве, заплетал косички и учил готовить сытную похлёбку. Она всхлипнула, ни от кого ни скрываясь, и кожей почувствовала соболезнующие взгляды провожавших её в комнату святош.

Глава девятнадцатая Монастырская лечебница

За каких-нибудь два дня они добрались до обители братьев-заступников. Высокие стены, повыше да покрепче, чем вокруг Арола, окружали два монастыря, и мужской, и женский. Обитель сестёр-созерцательниц стояла в самом центре крепости, окружённая своей стеной, ничем не ниже внешней. Снаружи к монастырю примыкало небольшое кладбище, на краю которого стояла маленькая белая часовня. Вот туда и внесли гроб с умершей аббатисой. Кто-то, видно, поехал вперёд, потому что их отряд встретил похоронный звон.

Девочку вместе с монахинями проводили в женскую обитель. К нам навстречу вышла маленькая сухонькая старушонка, как оказалось — сестра-ключница, управляющая монастырём в отсутствие аббатисы. Звали её сестра Утабио.

Старушонка неодобрительно поприветствовала сестёр Арнод и Дезире, а потом перевела пристальный взгляд на Эрну. Её глазки-пуговки так и впились в лицо девочки.

— Так-так, — сказала ключница. — Значит, ты наша новая ведьма?

— Неправда! — закричала девочка обижено. Освободитель! За что?! Одновременно с ней запротестовала сестра Дезире:

— Сестра Утаби… нельзя так…

Старушонка махнула рукой.

— Можно. Знаю я вашу сестру. Добро пожаловать в орден сестёр-созерцательниц, девочка. Матушка Онория писала, что тебе приходилось лечить людей.

Имя аббатисы она многозначительно выделила.

— Она вам написала? — выпучила глаза Эрна. — Но она же…

— Дурочка, — без выражения обронила ключница. — Матушка Онория вела записи. Там было и про тебя. Поняла?

— Да…

— Тогда пойдём.

— Куда? — не поняла девочка. Почему этим святошам всё время что-то от неё надо?!

Целый день на лошади и вчера был не легче! Почему ей не дают отдохнуть?!

— В больницу, — нетерпеливо бросила ключница. — В наш монастырь стекается много больных, увечных и раненых. Сейчас-то с этой войной особенно. Понюхаешь дерьма и крови, это тебе не оборотней ловить. Раскроенный череп видала когда-нибудь? Нет? Тогда насмотришься.

Эрна беспомощно оглянулась на сестру Дезире, но та печально покачала головой.

— Пошли-пошли. Вечером дам тебе книгу лельфского врача.

Лельфы, как смутно помнила Эрна, были теми язычниками, против которых барон водил поход в священные земли. Ей даже в голову не приходило, что среди них были врачи.

— Ты узнаешь из неё о врачах древности, прочтёшь о том, чем болезни отличаются друг от друга, — посулила ключница. — Надеюсь, ты быстро читаешь. Ни у кого нет времени дожидаться, пока ты поумнеешь.

Девочка покорно кивнула и пошла за ключницей. Та провела её мимо самой обители куда-то в сторону, мимо аккуратных огородов с травами (некоторые Эрна знала и почти все они использовались её матерью для составления лечебных снадобий), мимо хозяйственных построек в невысокое, лишённое всякой красоты здание.

— Умоешься с дороги, — говорила на ходу ключница, — сдашь одежду и получишь чистую. Сегодня к больным тебя не пущу. Посмотришь на лекарства, на инструменты. Узнаешь что-то — говори. Завтра с утра похороны, попрощаемся с матушкой Онорией — и за работу. Больные не могут ждать. Переломы умеешь складывать?

— Немножко… — от неожиданности созналась девочка.

— Тогда от тебя выйдет толк. Без спросу ни за что не хватайся. Не знаешь — спроси. Знаешь — скажи и получи разрешение. Поняла?

Эрна никогда в жизни так не работала. Она даже не знала, что может работать. Никто её не гонял так, даже Танцующий Кабан. Даже Виль. Она едва высыпалась: солнце ещё не вставало, как её будили на молитву, потом помогать готовить завтрак для сестёр, а потом сестра ключница заставляла девочку читать медицинские книги. Притворяться, будто она ни бельмеса не понимает в церковном языке, Эрна перестала в первый же вечер. Сестра Утабио не желала слышать никаких возражений. Она не интересовалась не только колдовством, но и тем, как его разоблачить, откровенно презирала всех, кто мог хоть что-то, большее, чем обычные люди. Зато она была требовательна и чудовищно вынослива. Того же требовала и от других. Когда проходило время, отведённое на чтение (а сестра Утабио спрашивала по каждой странице, заставляя сначала оттарабанить всё наизусть, а потом ещё и объяснять прочитанное), как Эрне полагалось явиться в монастырскую лечебницу. Единственное место в женской обители, куда допускались мужчины. И какие! Эрне приходилось пускать кровь, брать мочу, промывать и перевязывать ужасные раны, нанесённые не только мечами, копьями и копытами, но и шипастыми дубинками или чем-то ещё похуже. Приносили туда и больных из соседних деревень — тех, кому уже не могли помочь деревенские знахари. Показали ей и загадочный кусочек металла, который притягивал к себе иголки, с помощью него монахини вытянули иголку, попавшую под кожу деревенскому малышу. Или вон ещё та вонючая жидкость, которая пахла почему-то похоже на «зимнее вино», которое делала мама, только ещё противней. От него страшно щипало раны, но заживало потом всё лучше и быстрее, чем без этой гадости. Знакомая цирюльница говорила, что так ускорить исцеление может только хорошее вино, выращенное на колдовской лозе в Латгавальде, но его надо было пить, а не лить на рану. К тому же от хорошего вина никто так не вопил. А ещё на этой пакости настаивали какие-то травы и потом их давали пить по капле больным или натирали тело. Девочке только один раз показали таинственную комнату, где что-то страшно булькало и шипело как в мастерской алхимика[52].

И книги. Конечно, Эрна и раньше читала книги. По арифметике, по музыке, по логике и прочим свободным искусствам. Она хоть сейчас могла бы поступить в раногский университет, если бы туда брали девочек. Но её наставница Вейма знала право и богословие, медицины она не касалась. У девочки создалось ощущение — со слов матери и Врени, цирюльницы, что на медицинском факультете только и делают, что спорят по поводу чьего-то очень старого комментария к чьей-то очень старой книжке. А тут книги были, конечно, старые, но… не глупые. И здешние монахини знали как их применять. И кто-то даже придумал что-то новое. Про вонючую пакость ни в одной книжке сказано не было. Или, может быть, Эрна ещё не дочитала.

Сестра Утабио была ужасно прямолинейна и откровенна. Она была смертельно обижена, что аббатисой сделали матушку Онорию, хотя она, Утабио, была старше и опытней. Была оскорблена тем, что орден бросил дела милосердия и занимается такой «чепухой», как разоблачение оборотней. Есть ли у Эрны колдовская сила, её не интересовало вовсе. Девочка показала себя послушной, небрезгливой и старательной. Однажды Эрне даже удалось в одиночку удержать ютанского солдата, который не хотел лишаться гниющей ноги и собирался биться за неё до последнего. Не то чтобы это было таким уж подвигом, считала Эрна. Когда человек лежит и не может на тебя броситься, у тебя будет достаточно времени, чтобы прикинуть, куда его надо ткнуть, чтобы он на время остановился. У тебя будет даже больше одной попытки. Впрочем, Эрна справилась с первого раза.

Не надо было, конечно, показывать свои умения, но сестра Утабио как-то умудрилась вколотить в Эрну, что главное — дело, которым она занимается. Неважно, добрый или злой это человек, неважно, за кого он сражается, если он попал сюда — он должен жить дальше. Как будет жить дальше одноногий ютанский солдат в Хларии, сестёр не интересовало. Если Заступник не дал ему помереть сейчас, Он даст не помереть и потом.

К тому же сестра Утабио помогла Эрне подкрасить свои волосы — втайне ото всех!. Монахиню не интересовало, зачем это делается. Хотят братья играть в свои игры — пусть играют. Хотят посадить девчонку в замок её папаши — пусть сажают. Но сейчас эта маленькая паршивка бинтует раны не хуже любой другой сестры и не разливает лекарство, которое подносит ко рту больного.

Эрну это устраивало. Пока она здесь, никто не задаёт ей запутанные вопросы, никто не пытается её убить и не заставляет притворяться. Всё время притворяться было слишком сложно. Лечить людей — гораздо проще. Пусть она лишена «дара милосердия», о котором с придыханием говорили некоторые монахини (этих сестра Утабио отправляла выносить посуду за солдатами), но можно было не думать, не бояться и не пытаться понять, что же ей делать. К тому же научиться лечить без колдовства было очень полезно. И книги. Кто же знал, что такие бывают? Во второй, которую сунула сестра ключница, было про разные способы лечения, например. А в третьей, смешной очень — про любовь, начиная муками неразделённой влюблённости и заканчивая совокуплением. И тем, как люди могли себя повредить… во время этого занятия. Сестра Утабио без малейшего смущения обсуждала с девочкой вопросы плоти и даже дала пару полезных советов насчёт здоровья самой девочки. Мама, конечно, тоже говорила с ней на эту тему, но без колдовской силы кое-что было сложным.

А потом после утренней молитвы девочку задержал отец Бенлиус. Лицо его было печально.

Сестра Утабио уже вышла из молельного зала, но, заметив, что Эрна осталась внутри, задержалась её поторопить. Бросив хмурый взгляд на лицо священника, она сухо спросила:

— И чего ты добился, отец?

Эрна знала, что ключница не слишком уважает священника: старуха считала, что возня с особыми дарованиями не доведёт до добра. К тому же именно Утабио когда-то принимала роды у матушки отца Бенлиуса и выхаживала малыша, которым тот был. С другой стороны, ключница уважала его сан, и потому держалась в рамках вежливости.

— Месяц, — ответил священник. — И право лечить её здесь.

Сестра Утабио всплеснула руками.

— Месяц?! — проскрипела она со злостью. — Я разве Заступник?!

Она схватила ничего не понимающую девочку за руку и заставила показать священнику ладонь.

— Ты видел, какая у неё нежная кожа?!

— Мы будем молиться Заступнику, — твёрдо ответил отец Бенлиус. — И ты будешь её лечить.

— Нет такой молитвы, которая её излечит, нет! — настаивала ключница. — Ты заигрался, Коум, заигрался!

Священник поднял руку и ключница с трудом взяла себя в руки. Эрна не смела спросить, в чём дело, она не хотела знать ответ. Что-то очень страшное. Никогда ещё ей не приходилось видеть сестру Утабио в такой ярости.

— Или мы найдём ведьму, которая вылечит эту девочку, — предложил отец Бенлиус.

Ключница что-то пробормотала под нос, отнюдь не благочестивое.

— Покажи мне ведьму, которая может то, что не могу я, — предложила она. Эрна мысленно с ней согласилась. Мама, конечно, знала многое… она не была ни цирюльницей, ни хирургом, и не имела дело с по-настоящему тяжёлыми ранами. Не знала она и трактатов о медицине, в которых подробно расписывалась каждая болезнь и её лечение. Что-то Магда делала по наитию, доверяя своей интуиции и ведовской удаче. К тому же если в деревне живёт ведьма, в деревне просто не происходит совсем уж плохих вещей. Не срываются случайно топоры при ударе, а если и срываются, то не отрубают руки или пальцы. Не приходит смертельное поветрие, а если и приходит, то больным удаётся выжить. Маме не приходилось видеть такие ужасные раны, как те, на которые Эрна насмотрелась в монастыре. К тому же… если умирал ребёнок, была тётя Вейма и какое-то страшное, очень страшное колдовство, о котором нельзя говорить. Если рана была слишком тяжёлой… мама сделала это только один раз, когда превратила умирающего рыцаря в оборотня. Не то чтобы это принесло ему счастье.

Магда могла многое. Но она, наверное, не могла бы вот так изо дня в день лечить людей, иногда и вовсе безнадёжных, запоминать и записывать всё, что помогло им протянуть лишний день, лишний час…

К тому же мама знала только лесные травы, пусть и умела выбирать из них колдовскую силу, а в монастырском огороде росли и лесные, и всякие заморские, и их не только варили, но и вымачивали в той вонючей гадости, которая заставляет травы отдавать сразу всю силу без всяких заклинаний и нашёптываний.

Эрна робко взглянула на священника.

— Скажи ей, — бросила сестра Утабио, не пытаясь скрыть презрения.

— Сестра… — недовольно потянул отец Бенлиус.

Ключница покачала головой. Священник вздохнул.

— Дочь моя, мужайся, — почти что попросил он. — Мы сообщили королю Ютании о смерти твоего отца… и не могли скрыть от него, что он умер от твоего ножа в тот миг, когда пытался лишить невинное дитя жизни.

Ключница фыркнула. Отец Бенлиус смутился.

— Он требует суда Заступника, — сказал священник быстро.

— Король?! — вытаращилась Эрна. — С кем?

— Нет, не поединком, — поправил её отец Бенлиус. — Поскольку речь идёт не о тяжбе…

Он замялся. Ключница снова фыркнула.

— Ты должна будешь взять в руку раскалённую подкову, — неохотно признался священник. Эрна коротко вскрикнула и прижала пальцы к губам. Они сошли с ума?! — Мне удалось добиться того, чтобы твоя вина или невиновность устанавливалась через месяц после этого, причём весь месяц мы сможем тебя лечить. И если твоя рана не заживёт…

Он позволил своим словам повиснуть в воздухе.

Эрна отрешённо подумала, что дядюшка Виль убьёт её, если она обзаведётся такой шикарной особой приметой.

Потом вяло прикинула, сможет ли она найти ту оборотниху и уговорить её сделать Эрну оборотнем по обещанию. Тогда всё заживёт очень быстро. Но Виль как-то говорил, мол, спервоначалу второй облик мешает очень и отвлекает. Если не приноровиться, то не только сильней и ловчей не станешь, а вовсе в неуклюжего недоделыша превратишься. Видал он, мол, такие случаи.

Очнулась девочка от того, что старуха взяла её за плечи и встряхнула.

— Видал? — сказала ключница священнику. — Она не выдержит. Она крепкая девочка, но такого ей не выдержать.

— У нас нет другого выхода, — нетерпеливо, будто не в первый раз произнёс отец Бенлиус.

— Скажи им, что девчонка умерла, — так же нетерпеливо бросила старуха. — Давай обрежем ей волосы, новые вырастут светлыми. Сёстры никому ничего не расскажут. Никто не узнает.

— Мы не можем так поступить. Нас почти в лицо обвиняют во лжи!

— Она не выдержит испытания! Зачем её зря мучить? Ты представляешь, что с ней сделают?! Или ты хочешь, чтобы она призналась в обмане? Ты и так, и так убиваешь её!

— Мы сделаем всё, что возможно. Мы соберём лекарей и они подтвердят, что заживление протекает необыкновенно быстро — с помощью Заступника. Мы найдём ведьму. Если случится худшее, мы заберём её в монастырь на вечное покаяние.

Эрна с надеждой смотрела на ключницу. Ей приходилось напрягать все свои силы, чтобы не завопить от страха. Раскалённая подкова! А кожа её, как назло — нежнее шёлка! Это всё дядюшка Виль! Он заставлял натирать руки, чтобы походить на знатную барышню.

Это всё дядюшка Виль!

Он её заманил сюда, подставил и бросил!

Это всё он!

Ключница неожиданно выругалась грубым словом, которое Эрна слышала у солдат.

— Ты доигрался, Коум, — презрительно сказала он и ухватила девочку за плечо. — Пойдём, Нинета. Что бы тебя ни ждало, больные-то ждать не могут.

Душа Эрны словно оцепенела. Она безвольно переставляла ноги, следуя на ключницей. Виль не научил её переносить боль. Он много раз говорил, что прозревшие должны уметь вытерпеть любую пытку, но так и не научил. Может, жалел, как говорила госпожа Татин. Может, боялся мамы… если он вообще чего-то боялся. Не то чтобы Эрна была неженкой, вопящей от любой ссадинки. Но руки в огонь она всё-таки не совала.

— И не вздумай сбежать, — с кривой ухмылкой сказала девочке сестра Утабио.

— Что? — не сразу поняла её Эрна.

— Сбежать, говорю, не вздумай. Тебе не выйти за стены, тут везде посты. В прошлый раз вышло трогательно, — она хрипло рассмеялась, — но второй раз в эту сказочку никто не поверит.

— Что вы говорите? — очнулась девочка. — Какую сказочку? Почему вы думаете…

— Уж передо мной-то можешь не притворяться, дурочка. Ты маленькая пакостная врунишка, уж я-то знаю!

— Я не…

— Все ведьмы — пакостные обманщицы, а ты одна из них, — безапелляционно сообщила ключница.

— Неправда!

— Ври-ври, — невесело хмыкнула сестра Утабио. — Мне ли не знать…

Она воровато огляделась по сторонам, но на них никто не смотрел. Тогда она щёлкнула пальцами и пыль под их ногами взметнулась вверх, заплясала в утренних лучах, а потом растаяла, как будто её и не было. Эрна раскрыла рот. Она никогда не видела ничего подобного, но вообще чары было не очень-то сложными… одними из тех, на которые ведьма способна в собственном доме, пропитавшимся её колдовством.

— Мою мать сожгли на костре, — сказала ключница тихо и равнодушно, — а меня отправили в монастырь на строгое покаяние… я была помоложе тебя, пожалуй…

Она немного помолчала, а потом добавила с прежним безразличием:

— Я отравила тогдашнюю аббатису.

— Вы?!

— Что ты так смотришь? Да, я. Она была единственная в обители, кто знал обо мне правду. Случайно дала не то лекарство… с каждым может случиться… все решили, что она сама ошиблась… что Заступник забрал её. Письма, с которыми меня прислали, сгорели… следователь никогда не интересовался моей судьбой… позже он уехал в другое место… матушка Грэния была так добра, что позволила мне сменить имя…

Эрна лихорадочно размышляла, что бы на это ответила другая, обычная девочка. Слепая.

— Вы не признались в этом своему исповеднику? — выдавила она.

— Зачем? — пожала плечами ключница. — Мне не хотелось и его убивать. Я усердно трудилась и вскоре новая аббатиса стала смягчать моё послушание. Ей приходилось приказывать мне отдыхать, можешь себе представить, как я старалась? Постепенно…

Девочка кивнула. Ну да. Умная, беспринципная и трудолюбивая. Ужасное сочетание. Постепенно она добилась власти над монастырём, ведь именно от ключницы зависит всё хозяйство.

— Но зачем вы мне…

— Ты же никому не расскажешь, — неприятно улыбнулась сестра Утабио. — Кто тебе поверит? Я оставила все штучки в прошлом. Тебе тоже придётся. Я хотела, чтобы ты поняла: я вижу тебя насквозь. Ты лжива и порочна. Но у тебя умелые руки, дитя моё, и ты не боишься грязной работы. Пусть нас с тобой судит Заступник, а пока мы живы — надо работать.

Она подтолкнула девочку в спину.

— Иди и трудись, Нинета, — приказала она. — Это будет твоей молитвой.

Эрна послушно шагнула вперёд, но ключница вдруг удержала её на пороге.

— Дай-ка сюда, — сказала она, взяв девочку за правую руку. Эрна ошеломлённо повиновалась и сестра Утабия привязала руку ей за спину. — Вот так! Привыкай, пока можешь. После испытания ты надолго сделаешься однорукой.

У Эрны задрожали губы.

— Не хнычь! — резко оборвала её ключница. — Если ты позволишь себе раскиснуть, ты не сможешь трудиться во славу Заступника. Кто поможет больным и раненым? Сестра Дезире? Она только и может, что молиться!

— Но разве молитвы… — начала было девочка, сама не веря в свои слова. Но будь она на самом деле слепой, она бы считала же, что молитвы Заступнику помогают, правда?

Сестра Утабио неприятно улыбнулась.

— Не перед той публикой стараешься, девочка. Иди работай.

Как сообщили Эрне, они должны были через несколько дней выехать к Аролу, который ожидал ютанского король со своим наследником и с Арелином, старшим сыном рыцаря лю Дидье. Всё время до отъезда сестра Утабио заставляла девочку работать только левой рукой, отвязывая правую только когда та слишком уж затекала. Эрна не жаловалась. Приём сестры Утабио напоминал ей обучение у Танцующего Кабана, когда тот, бывало, завязывал девочке глаза, чтобы она училась ориентироваться в полной темноте и доверять своему слуху. Работать одной рукой, тем более левой, было тяжело и непривычно, приходилось всё продумывать наперёд, как она упрётся и перехватит инструмент или вовсе падающего больного. Это было бы даже полезно, если бы не ужас, который ждал её впереди. И ничего нельзя было сделать! Днём она всё время на глазах, ночью спала в длинной комнате с десятком монахинь. Часовые охраняли монастырь и днём, и ночью. Следили они больше за тем, что творилось снаружи, но…

Ночью Эрна проснулась от ощущения чужого присутствия. Как будто неверная нота вмешалась в привычные ночные звуки, дыхание, сопение и храп спящих монахинь. Шорох одежды, непохожей на монашеские рясы. Шаги, слишком тяжёлые и широкие для женщины.

Девочка бесшумно скатилась с кровати, сжимая в руках самодельную удавку. С тех пор, как она лишилась ножа, Эрна и думать не могла уснуть без кусочка верёвки, на один конец которой была подвешена монетка.

Кто-то тихо-тихо крался по комнате, но таиться он не умел и никогда не учился. Вот сапог запутался в устилавшей пол соломе. А вот он шваркнул подошвой о камень. Эрна осторожно выглянула из-за кровати. Чужак нёс с собой свечку, с которой наклонялся над каждой спящей женщиной. Кого он отыскивает?

Закричать, поднять шум? Или подождать? Спрятаться или напасть на него? Вот тебе и часовые! Или он убил их? Почему тогда не убивает женщин? Стоит хотя бы одной проснуться…

Эрна осторожно переползла под соседнюю кровать, которая располагалась дальше от входа, чем её собственная. Он наклонится над её кроватью и тогда она сможет воспользоваться удавкой. Если постараться и сделать всё тихо…

Огонёк приближался. Девочка сжалась как пружина… и вдруг узнала ночного гостя.

Вот тебе и воин Заступника! Она вернулась к своей кровати.

— Брат Озейн! — прошипела она негодующим шёпотом. — Что ты тут делаешь?!

— Ты не спишь? — удивился брат-заступник.

— Я сейчас закричу, — мрачно предупредила девочка. Вот ведь болван!

— Не надо! — взмолился брат Озейн. — Пойдём со мной! Я хочу спасти тебя!

Или это ловушка… испытание… предательство… или брат Озейн самый глупый болван из всех самых глупых болванов!

— Не ори, — прошипела она. — Выйди отсюда.

Она накинула на себя монашеское платье и босиком вышла следом за братом-заступником. На ночь у них отбирали башмаки, видно, специально для таких случаев. За дверью было темно и тихо… неужели ловушка?..

Брат Озейн схватил её за руки так неожиданно, что девочка чуть в самом деле не заорала.

— Я знаю, что тебе грозит! — горячо зашептал юноша. — Я следил, но тебя не оставляют одну. Сейчас моя очередь охранять женскую обитель. Другого случая может не быть! Пойдём со мной, сестрёнка! Мы выберемся наружу… я сильный, я смогу прокормить тебя и защитить. Мы вернёмся на твою родину, где нас не найдут ни мои братья, ни люди ютанского короля.

Он сильнее стиснул её руки и потащил к лестнице.

Болван!

Сердце у девочки так и билось, когда она тихо и зло спросила:

— Кого ты готов убить ради меня, Озейн?

— Что?

От удивления он даже отпустил её руки.

— Тут везде часовые. Тебе не пробраться мимо них. Они все твои братья, так ведь? Кого из них ты убьёшь? Ты сможешь? За нами пустят собак. Наш след ещё не простынет, когда обнаружится убитый часовой. Нам не спастись и не скрыться. Что у вас в ордене делают с отступниками?

— Я не стану никого убивать! — возмутился брат Озейн.

Эрна пожала плечами и зевнула.

— Я пошла спать, — объявила она. — Приходи, когда придумаешь идею получше.

Он удержал девочку за плечо.

— Ты ведь совсем ещё дитя, Нинета, — горько произнёс брат-заступник. — Откуда такие мысли?

Эрна снова зевнула.

— А ты давно не дитя, — огрызнулась она. — Откуда такая глупость?

Ей вдруг стало смешно. Как будто она не обдумывала сотню раз, как бы ей выбраться из этой западни!

— Иди на своё место, — сказала она мягче, — я никому не скажу, что ты приходил.

— Ты не понимаешь, я хочу тебя спасти!

— Я понимаю, — отозвалась Эрна. Не стоило обижать человека, который так мечтает ей помочь. — Ты хороший и добрый. Но отсюда нам не сбежать.

Она отвернулась и пошла обратно в комнату. Как жалко, что этот болван не готов убивать! Сбить собак со следа она, наверное, сумела бы… Но сначала нужно выбраться из этой ловушки!

Глава двадцатая Спасение

Сестра Утабио, похоже, пронюхала о ночной встрече или заметила что-то подозрительное, но говорить ничего не стала. Да и когда? На следующий день она принялась собираться в дорогу, укладывать банки и коробки с лекарствами, складывать инструменты, инструктировать своих подчинённых… Глядя на ключницу, можно было подумать, будто без неё женская обитель развалится в одно мгновение!

Как догадывалась Эрна, на самом деле Утабио не имела права покидать монастырь. Её же заключили сюда на вечное покаяние. Но никто не помнил, что тогда случилось, никто ничего не знал… одном словом, никто и не пикнул. Тем более, что аббатису пока не назначили и некому было приструнить ключницу, кроме отца Бенлиуса. А отец Бенлиус был рад-радёхонек, что самая лучшая лекарка Хларии будет рядом.

Дорогой ключница всё скрежетала и скрежетала об обидах, которые нанесла ей матушка Онория, о нерадивых монахинях, о случаях позорной кражи пирожков из кладовки, о новомодных веяниях, которые погубят орден… Ради сестры Утабио им выделили карету и девочка наслаждалась почти-одиночеством: теперь ей приходилось терпеть общество одной только ключницы, а не десятка монахинь. Время от времени та засыпала, а время от времени принималась тихим, еле слышным голосом наставлять девочку:

— Ничего не бойся, поняла? Ты должна выглядеть так, будто уверена в своей невиновности. Ты же уверена, девочка? Не моли о пощаде, если хочешь жить. Не вздумай бежать, сделаешь хуже.

— Я и не собиралась, — надулась Эрна. Притворяться с каждым днём было всё сложнее. А сестра Утабио словно видела её такой, какая она была на самом деле. Как только умудрялась?..

— Не лги, — усмехнулась ключница. — Ты же не дурочка. Мне понравилось, как ты ответила брату Озейну.

— Я… — начала было Эрна и осеклась. Ну нет! Она не будет признаваться! — Я с ним давно не разговаривала.

— Конечно, — засмеялась сестра Утабио. — Маленькая врунишка! А третьего дня, когда он оставил пост?

— Он оставил пост?! — широко распахнула глаза девочка.

Освободитель, когда это закончится?!

— Упрямая, — одобрительно кивнула ключница. — Но глупая. Уж призналась бы, пожалела, мол, беднягу… ты так легко врёшь, моя милая… кто тебя учил?

— Учил?! Вы же и учили…

Ключница подцепила пальцем подбородок Эрны и заставила посмотреть в глаза. Карету тряхнуло на ухабе, палец соскользнул и больно ткнул девочку в горло. Она закашлялась.

— Хороша! — оценила сестра Утабио. — Хороша! Сама невинность. А уж выдержка… даже сейчас ты продолжаешь свою игру.

Можно подумать, если она признается, все сразу скажут, ой, мол, извини, мы передумали тебя мучить!

— Жалко такую красоту запирать в монастырских стенах, — продолжала ключница. — Нет, девочка, у нас ты надолго не останешься.

— Но я же… — запуталась Эрна. Что ей надо сейчас сделать? Сказать, что мечтает и дальше возиться с вонючими больными? Заявить, что только и хочет, как подрасти чуток и выйти замуж? Враг их всех забери! — Я так хочу учиться дальше! Вы мне ещё столько не показали!

— Хороша! — кивнула сестра Утабио. — Знаешь, почему я тебя не выдам?

Девочка промолчала.

— Я хочу посмеяться над матушкой Онорией, — хриплым шёпотом призналась ключница. — Она, покойница, писала, что ты ещё ни разу не колдовала! Вот тебе и особый дар! Да ты, дитя, гадюка в ангельском обличье. Нет, пущай они, великомудрые, ломают свои головы. А я посмотрю. Ты ведь колдовала, так, девочка?

— Это неправда! Зачем вы меня обижаете! Я никогда… даже не думала!

— И ведь не сбилась ни разу, — хмыкнула сестра Утабио. — Зря только прикрываешь этого болвана. Я понимаю: надеешься, что он тебе пригодится. Но всё равно зря. Он-то быстро признался, когда я на него насела.

А вот это уже ловушка!

Виль рассказывал о таких вещах.

Тебе говорят, мол, твой сообщник во всём признался — и ты торопишься его выдать!

— Не знаю, в чём он признавался, — бросила девочка с лёгким презрением. — Он, верно, придумал себе какую-то чушь и сам в неё поверил!

— Зря ты его выгораживаешь, девочка, — покачала головой ключница.

Эрна и сама не знала, стоило ли так делать. Но ломать голову, вычёркивая из рассказа свои умения, вроде способности слышать и понимать ночные шорохи, ей не хотелось. Она и так изо всех сил старалась не думать о том, что её ждёт, и на это тратила все свои душевные силы. Старалась есть и пить, как будто всё хорошо. Как будто там, на небе в самом деле сидит добренький Заступник, который отведёт от неё любую беду.

А что ей ещё оставалось?!

Виль.

Если бы было время хоть ненадолго остаться одной, заглянуть в себя и потянуться к родному лесу… лесу, который дал ей колдовскую силу. Лесу, который принял когда-то Виля как своего сына. Виль бы пришёл! Он не мог бы не прийти! Пусть он бросил её и предал, но он не мог не прийти к ней, если бы она позвала! От этого зова нет защиты, Виль даже не понял бы, что исполняет чужую волю!

Но проклятая старушонка ключница не спускала с Эрны глаз. Она небось бы заметила, что девочка колдует. Что же было делать?! Что?!

Если она придушит старуху, ей конец. Отравить её не удастся. Освободитель, за что такие испытания?!

Король Ютании, Эммет Пятый, вместе со своим старшим сыном, принцем Гарсом, и Арелином, сыном рыцаря лю Дидье, расположились большим лагерем под стенами Арола. Вместо частокола он был окружён телегами, но порядка в нём было меньше, чем в лагере братьев-заступников. В центре располагались большие и нарядные шатры главных лиц: самого короля, его военачальников и духовника, ближе к краям — грязные и латаные палатки солдат. На самом краю стояли пестревшие разноцветным заплатками шатры торговцев и непотребных девок. Это всё Эрне объяснила сестра Утабио, которая знала подозрительно много для затворницы. Подумав, девочка сообразила, что ключница лечила раненых солдат, не делая различий между ютанцами и хларцами. Небось, они и нарассказывали.

О том, чтобы прогуляться и всё осмотреть, не могло быть и речи. Чем ближе к Аролу, тем серьёзней стерегли Эрну, и девочка даже не сразу поняла, что братья-заступники не столько боятся её побега, сколько того, что её похитят ютанцы, чтобы представить ставленницу ордена виновной. За девочкой постоянно кто-нибудь следовал — и это не считая сестру Утабио, которая бросила свои намёки и принялась рассказывать всё, что знала об ожогах. Знала она так много, что у Эрны голова шла кругом.

Все как будто смирились! Смирились с тем, что её отдадут на пытку!

Чтобы сбежать отсюда, ей пришлось бы или усыпить весь лагерь или перебить всех часовых. И сестру Утабио тоже. Та, кажется, вовсе не спала по ночам.

Сестру Утабио убивать было жалко. И страшно. Жалко, потому что никто, наверное, не внушал Эрне такого уважения, как эта маленькая злобная старушонка. Страшно… кто знает, на что она способна? Мама говорила, с возрастом ведьмы только копят силы и опыт… пока не выживут из ума.

Эрна так и не придумала, как ей спастись. Неужели совсем-совсем ничего нельзя было сделать?! Неужели…

Утром следующего дня после их приезда под стены Арола в королевском лагере запели трубы. За Эрной пришли одетые в чёрное судейские и десяток солдат. О чём с ними говорили отец Бенлиус и комтур Тьери, девочка не знала, но только ютанцам пришлось идти впереди, а рядом с девочкой и позади неё пошли братья-заступники. Они, как и судейские, были во всём чёрном, и Эрне казалось, будто она ступает в шествии воронов. В королевский лагерь их не пустили, все собрались в поле под стенами. Только что трибуны не построили, так много людей столпилось вокруг. И знати, и богатых горожан, и всякого отребья. Эрна пыталась вглядеться в лица. Был ли среди них Виль? Думал ли он, как её спасти?

Она не могла сосредоточиться. Всё сливалось в разноцветные пятна. Даже самый тихий звук казался громким как небесный гром, но смысла девочка уловить не могла. Она шла вперёд, опираясь на руку сестры Утабио, пока их не довели до помоста. Снова трубы. Герольд заговорил, возглашая что-то на церковном языке, но Эрна как будто разучилась его понимать. Уловила только «убийство» и «милосердие». Она подошла к помосту. Сама, без сестры Утабио. Надо держаться. Если ничего нельзя поделать, надо держаться. Но как же трудно. Каждый шаг — через силу. Земля, по которой она только что прошла, на которой воздвигли помост — это ведь поле битвы. Здесь сражались и умирали люди. А рядом — Арол, взятый предательством, Арол, где ещё недавно шла резня, насилие, грабежи…

Чуждая ведьмам магическая сила взывала к девочке. Это поле битвы, оно наполнено магией. В таких местах волшебники устраивают свои тайные сборища и турниры. Много, очень много крови пролилось тут. И подлость. О, да, тут была ещё и подлость. Казалось — протяни руку, возьми. Пользуйся. Ты — волшебница. Ты можешь взять то, что тебе принадлежит по праву. Протяни руку. Руку…

Эрна медленно, стараясь не наделать ошибок, произнесла своё самое любимое заклинание. Самое опасное. Если у неё ничего не выйдет, что её ждёт?..

Свет хлынул в разные стороны, едва девочка взошла на помост. Она как будто была фитилем свечи и вокруг неё заискрилось ослепительно-белое пламя. Рядом раздался стон, потом бряк и вопль. Эрна ничего не видела вокруг, собственный свет затмевал всё, а он ещё становился ярче и ярче… её как будто накачивало магической силой и вся эта сила сгорала в белом сиянии… поле боя, место, где проливали кровь… Откуда-то — не там ли сидел король? — раздался вопль… один… второй… третий… Освободитель! Какая же она дура! Ведь дядюшка Лонгин говорил… говорил, что надо всегда, всегда, всегда учитывать ограничения! Он же говорил, чтобы она осторожней переходила к «натурным экспериментам»! Остановить сияние было невозможно. Оно продолжало разгораться, и до девочки доносились всё новые и новые стоны. Кто-то, наверное, слеп от этого сияния. А кто-то кажется, умирал, высвобождая всё новую и новую силу.

Освободитель! Помоги!

Внезапно всё закончилось да так неожиданно, что девочка не сразу поняла, что произошло. Вокруг стало темно и…

Освободитель! Какая же она дура! Ведь говорил Виль не упиваться своим могуществом!

Все эти мысли промелькнули в одно мгновение.

Ей на голову нахлобучили мешок.

— Быстро! — шепнула ей на ухо сестра Утабио. — Бежим, пока у них не восстановилось зрение!

Спорить и уточнять было некогда. Эрна почувствовала, что больше не сияет, сорвала мешок и устремилась за ключницей. Старушонка оказалась резвой бегуньей. Она устремилась в лес, которые зеленел неподалёку, и Эрна с трудом за ней поспевала.

— Фух! — остановилась Утабио и ухватилась за сосну. Девочка увидела, что старуха задыхается. — Вот это ты учудила, дитя моё!

— Я… — начала было Эрна и осеклась. Что она могла сказать? Что она нечаянно? Что она больше не будет? — Спасибо, сестра.

Ключница криво улыбнулась.

— Тебе спасибо, малышка. Когда я буду умирать, мне не придётся каяться в убийстве короля и его прихвостней.

— Вам — что?!

Старуха засмеялась.

— Я всю мою жизнь выхаживаю солдат, — сказала она. — Я старею, мне нужно отдохнуть, но эта война никогда не заканчивается. Ты убила их, моя милая. Ты, а не я.

Эрна почувствовала, что ноги её больше не держат.

— Меня будут искать? — спросила она.

— Дурочка. Тебе будут поклоняться!

Эрна села на траву и почувствовала, что её тошнит. Поклоняться! Этого только не хватало!

— Сам Заступник забрал тебя живой на небо, — сказала ключница с издевательской торжественностью, — поразив священным пламенем твоих обвинителей. И всякая рука, держащая оружие, была обожжена небесным гневом.

Девочка стало совсем плохо.

— Но я не святая! — выкрикнула она с отчаянием.

— Поздно, милая, — расхохоталась старуха. — Поздно.

Эрна постаралась собраться с мыслями.

— Но как вы всё это разглядели? — спросила она. Утабио пожала плечами.

— От твоего света все ослепли, — сказала она. — Так бывает, если выйти из темноты на солнце. Я завязала глаза чёрной тряпкой и видела сквозь неё.

Она вздохнула и прижала руки к груди. Сердце, поняла девочка.

— Посиди здесь, отдохни, — предложила ключница. — Я принесу тебе одежду и припасы в дорогу. Не попадайся солдатам и всё будет хорошо.

— Вы сможете выбраться без охраны? — недоверчиво спросила Эрна.

Старушонка только усмехнулась.

— Тебя никто не узнает, кроме тех, кто видел прежде, — сказала она вместо ответа. — Посмотри на свои волосы.

Эрна ощупала голову. Платок она потеряла там же, где мешок. Коса была сколота на затылке, девочка вытащила шпильки… её волосы были светлыми… настоящими. Свет белой магии вывел всю краску. Кто бы мог подумать…

— Святую Нинету запомнят черноволосой, — добавила ключница.

— Я не святая!

— Ты — нет. Ты, небось, и не Нинета, а, девочка? Как тебя зовут по-настоящему?

— Нинета, — буркнула Эрна.

— Осторожна, упряма и осторожна, — расхохоталась старушонка. — Как знаешь. Не убегай, иначе останешься без подарка.

Она повернулась к Эрне спиной и шагнула обратно, в сторону Арола, потом остановилась и протянула — откуда только вытащила? — нож. Тот самый.

— Возьми, — сказала Утабио. — Наговоренный ведь.

Эрна никак не могла решиться. Ждать монахиню было страшно, не ждать — ещё страшнее. Девочку в одежде послушницы вернут в первый же монастырь, ожидая вознаграждения за поимку беглянки — это в лучшем случае. В любой момент можно наткнуться на солдат, а с ними девочке второй раз сталкиваться не хотелось. Брр. Хорошо, если быстро глотку перережут. Ведьма распустила волосы, уколола палец иголкой, заткнутой за воротник монашеского платья, сбросила башмаки и быстро-быстро сплясала между деревьев. Покачнулась — значит, получилось! — отломала от куста ветку и принялась чертить круг. Большой-большой круг, чтобы наверняка. В этом кругу никакая погоня её не найдёт, потеряет и враг, и друг, собаки не отыщут следа… она всё бормотала и бормотала, придумывая все опасности, от которых хотела спрятаться. Круг получился, если честно, совсем не круглый. Но вот он замкнулся — и вовремя. Вдали — очень далеко — послышались голоса. Девочка надела башмаки, кое-как прихватила волосы — некогда заплетать! — и белкой взлетела на разлапистую сосну. Осторожненько перелезла по ней на соседнее дерево, а с него на следующее. Вот ещё немного вырастет, потяжелеет — такой фокус будет не проделать. И так еле ветки выдержали.

Вовремя.

— С чего ты взял, что она здесь? — спросил по-нагбарски грубый голос. Эрна собрала всю свою волю, чтобы не пытаться рассмотреть говорящих. Надо замереть. Её тут нет. И не было никогда. Надо слушать голоса и шаги. Размашистые шаги людей, которые привыкли много ходить. Один башмак слегка хлюпает. Прохудился.

— А куда ей ещё бежать? — ответил второй голос по-хларски. — Я ж тебе растолковал! Спереди город, сзади лагерь. Справа толпа, слева тоже. Только с юго-запада можно проскочить. Если побежала, то только сюда.

— Мы тут всё обошли, — проворчал нагбарец. — Паук сказал, искать мелкую паршивку. Куда эта дрянь могла деться?

Его собеседник смачно сплюнул.

— Чем слушал? Он же сказал, ведьма она. Глаза, небось, отвела.

Ну Виль! Ну удружил!

— Я за ведьмами охотиться не нанимался, — запротестовал нагбарец. — Пусть с ними святоши связываются.

— Уже в штаны наложил! А когда Паук задаром твоего капитана прирезал, о чём ты думал?

— Этот гад запорол бы меня до смерти, — фыркнул нагбарец. — Подумаешь, прогулялся чуток да малышку потискал! Кто ж знал, что её наш капитан обхаживает?

Хларец расхохотался.

— Капитан-то, говорят, на ней жениться собрался. А ты её уже попробовал!

— Было бы что пробовать, — буркнул нагбарец. — Враг с ним, с капитаном, да и с Пауком тоже. Нету девки в лесу, вот режь меня — нету!

— Как скажешь, брат, — спокойно отозвался хларец.

Эрна по звукам поняла, что разбойник — дезертир? — хладнокровно выполнил «просьбу» товарища.

— Эй, девка! — крикнул хларец. — Покажись, не трону!

Девочка сглотнула. Сюда должна прийти сестра Утабио. Почему-то Эрна не сомневалась, что монахиня появится. Справится ли старушка с таким вот бандитом?

И зачем Виль рассказал ему, что она ведьма?

Враг с ним, с Вилем.

Девочка решилась. Она провела пальцем вдоль лезвия ножа и слегка насадилась на остриё. По железу побежала кровь. Её кровь. Ведьма всегда платит кровью. Тихо-тихо, тише ветра она зашептала лезвие. Теперь это совсем-совсем её нож. Он не подведёт, не выпадет из рук, не предаст. Он всегда найдёт добычу.

Она спрятала нож в рукаве, проверила, что тот легко вынимается, но сам не выпадет.

Это же наговоренный нож.

И спрыгнула с дерева.

— Эй! — опасливо и сердито закричал разбойник. Потом увидел её. Эрна догадывалась, как выглядит. Растрёпанная, истощённая от непосильной работы и страха… глаза, небось, ещё больше кажутся… девочка выглянула из-за дерева, притворяясь, что осторожничает.

Разбойник расплылся в неискренней улыбке.

— Иди сюда, маленькая. Ты тут одна?

— Одна, — тихо сказала Эрна. Ей даже не пришлось притворяться, голос её в самом деле дрожал. Освободитель, как она устала! — Кто вы, дяденька?

— Я твой друг, — важно сказал разбойник. Эрна подошла ближе, позволила ему схватить себя за плечо.

— Я вас не знаю, — ответила она.

— Меня послал Паук. Паука ты знаешь?

— Я боюсь пауков! — вскрикнула девочка. Разбойник расхохотался и наконец повернулся так, что ей было несложно…

Удар получился быстрым и точным. Всё как Виль учил. Мама говорила, что убивать — страшно. Эрне страшно не было. Только противно. Она удостоверилась, что разбойник точно умер. Сестра Утабио научила её это определять. Закрыла ему глаза и вытерла нож о его одежду. К горлу подкатила тошнота, но девочка сдержалась. На душе было пусто. Зачем она это сделала? Ради сестры Утабио? Или чтобы не оставлять позади людей, которые знают, кто она такая? Почему бы ни доверял им Виль, Эрна им доверять не собиралась.

Чуть позже послышались шаги. Девочка их без труда узнала и вышла навстречу. Не стоит старушке знать, что не ошиблась в отношении Эрны.

— Держи, — без объяснений сунула ей в руки пакет ключница. Эрна его развернула. Одежды там не было, только…

— Сестра! — ахнула девочка, забыв обо всём. — Вы… вы сошли с ума! Вы не можете!

В пакете были книги лельфского медика, переведённые на церковный язык.

— Могу, могу, — проворчала старушонка. — На, переоденься.

Девочка безропотно сбросила с себя наряд послушницы и переоделась в серое платье крестьянки. Ключница протянула девочке сумку, набитую лекарственными травами, мазями и даже — Освободитель! — инструментами, которыми пользовались в монастыре.

— Но почему?!

— Потому что ты не дура, — сказала Утабио, потом потрепала девочку по щеке. — Я думала, может, тебе бежать придётся, и подготовилась. Ты умеешь работать, девочка. Книги кому попало не показывай, отберут.

Ещё бы!

— Вы не должны… — произнесла Эрна, а сама прижала подарок к себе. Там было всё! Там были даже заметки самой сестры Утабио! Такой подарок не получал даже король!

— Не твоё дело, девчонка, — проворчала ключница. — Спросила бы лучше, что ты натворила с добрыми людьми.

— А что я натворила? — осторожно спросила девочка.

— Король умер. Его сын ослеп. Сын рыцаря лю Дидье тоже умер. У половины ютанцев руки отсохли. Все только и говорят, что о гневе небесном. Многие в очередь выстроились у нашего лагеря, хотят покаяться. Ты, говорят, самим Заступником была послана прекратить нечестивые злодеяния. Гордишься, а, девочка?

Эрна вспомнила о разбойниках, чьи трупы валялись неподалёку под соснами. Они ведь тоже творили нечестивые злодеяния, разве нет?

— Нет, — сказала девочка. — Не горжусь.

— Это правильно, — кивнула старушонка. — Озейн рыдает. Тебе его не жалко?

— Нет, — пожала плечами девочка. — Куда мне идти?

— Куда хочешь, — пожала плечами ключница. — Только подальше отсюда. И не попадайся солдатам. Не все раскаялись, знаешь ли.

— Почему вы мне помогаете? — спросила Эрна. — Ведь я для вас чужая.

Старушонка опять потрепала девочку по щеке.

— Когда я была моложе тебя, — сказала она после долгого молчания, — я думала, что быть ведьмой — это творить колдовство и чтобы тебя все боялись. Ты тоже так думала, а, малышка?

Девочка пожала плечами.

— Потом я поняла… — продолжила старуха. — Быть ведьмой опасно, ты ведь тоже об этом знаешь? А потом пришли они. Все эти молокососы. Они стали говорить, дескать, научат ведьм служить Заступнику. И вот каждая девчонка, которую они приводили — ух, она нос и задирала! Ещё бы! Она и ведьма, и сам Заступник её защищает!

Она помолчала.

— Ты умеешь работать, вот в чём весь фокус. Ты ни разу не сказала, что не для того владеешь колдовской силой, чтобы дерьмо за больными выносить. Ни разу даже носа не сморщила. И ты училась. Ты старательная, малышка. Я взвалила на тебя работу, которая и взрослым-то не под силу — а ты не жаловалась.

— Я думала, вы нарочно, чтобы у меня сил сбежать не было, — проворчала девочка. Сестра Утабио расхохоталась.

— А ты не глупа, так ведь? Ну, что, скажешь мне, как тебя зовут?

— Нинета, — отозвалась Эрна. Старуха разочарованно покачала головой. — Тогда Красавка.

Сестра Утабио ухмыльнулась. Из красавки можно вытянуть яд, можно и превратить его в ценное лекарство.

— Прощай, девочка. Надеюсь, мы никогда не встретимся.