— … и я выбежала и сразу домой… и позвонила тебе…
Всхлипы раздаются вперемежку с бессвязной речью, но Финн не прерывает ее. Он сидит напротив на табурете, принесенном из кухни, облокотившись на колени и уперевшись подбородком в сложенные замком руки.
— Я… — она заикается, — такая дура. Ведь все меня предупреждали…
— Так что, — друг с осторожностью подбирает слова, будто говорит с неизлечимо больной, — получается, он заранее все планировал: передачу акций тебе и то… ну то, что ты свой проект захочешь изменить?..
— И размолвку в руководстве компании, — Рей кивает, шмыгнув носом. — Я видела там имя По. Он и это продумал.
— И?.. — Финн как бы подводит ее к чему-то. — Считаешь, все это между вами тоже было по расчету?
Рей поднимает на друга взгляд, чувствуя, как губы начинают дрожать, а на глаза наворачивается новая порция слез.
— Я не знаю… Нет! — тут же, словно испугавшись, восклицает она. — Нет, это не было по расчету… Но остальное…
Лицо само собой складывается в стенающую гримасу.
— Ну… — с неуклюжей лаской в голосе протягивает Финн — он явно не знает, что сказать и что сделать.
Рей смаргивает и скорее утирает слезы. Даже перед ним она не может так раскисать — это не в ее духе. Она посильнее растирает глаза и несколько раз глубоко вдыхает-выдыхает. А потом прояснившимся взглядом смотрит на друга.
— Что… что это у тебя такое? — спрашивает она, разглядывая едва виднеющийся на темной коже багровый синяк под правым глазом. Свежий такой, еще не успел отечь. — Кто это тебя так?
— А, это? — он осторожно трогает тот и болезненно морщится. — На свидание сходил.
— Твое свидание вслепую? — интересуется она слабым голосом. Разум с охотой цепляется за возможность отвлечься.
— Ага, — несмотря на все, Финн улыбается. — Ты же видела ее. Представь, какой там удар!
— Я не понимаю, о ком ты говоришь, — удрученно признается она.
— Ты чего? О Фазме, конечно! Я столько дней по телефону ее окучивал, и вот… — он указывает на синяк.
— Мне жаль, — сочувственно произносит Рей.
— Жаль? — Финн прыскает в кулак от смеха. — Это было, — он понижает голос до шепота, будто их может кто-то подслушать, — БДСМ.
Рей продолжает ждать какого-нибудь пояснения, но его не следует.
— Ты ведь понимаешь, о чем я? — прочитав недоумение на ее лице, спрашивает он.
— Нет, — с грустью отвечает она, и тоска накатывает по новой, заставляя едва унятые слезы вновь прыснуть из глаз.
Финн утешающе хлопает ее по плечу, немного морщится, когда она начинает сморкаться, а потом встает и идет к столику, на котором лежит так больше ни разу и не тронутый ею злосчастный блокнот.
Рей внутренне противится тому, чтобы он его трогал, но все же молчит, когда Финн берет тот в руки и начинает листать. Сама она опять еле сдерживает слезы — чтобы не расплакаться, она чуть запрокидывает голову, обводя взглядом комнату под неспешно шелестящие в руках Финна страницы. И это длится минуту-другую, пока друг не начинает смеяться.
Нет. Финн начинает истерически ржать.
Рей смотрит на него в замешательстве и даже с легкой обидой. Если он опять вспомнил какую-нибудь тупую шутку и не сдержал смеха в такой черный для нее час, она точно выставит его наружу.
— Что? — спрашивает она сварливо, потому что сам Финн просто сгибается пополам и не может вымолвить ни слова, хоть и пытается.
— Я… — новый взрыв смеха, — не знаю… — секунда на то, чтобы продышаться, — как ты будешь потом оправдываться… Ну правда!
— Что? — уже растеряннее переспрашивает она.
— Ты так ступила, подруга! — Финн наконец-то снова возобладал над своим голосом и теперь утирает выступившие от смеха слезы. — Может, стоило поговорить с ним, прежде чем драпать домой со всех ног?
— Не понимаю…
Финн подходит, протягивает ей блокнот, открыв его на странице, предшествующей увиденному ею развороту.
Рей в замешательстве вглядывается в какие-то цифры и эскизы — это совершенно точно наброски рабочих идей. Но ниже начинается запись. Начинается как заметка для себя, как что-то для размышления.
«(Множество вопросительных знаков) Рей:
— Страх близости (знак вопроса)
— Нежелание продолжать отношения (зачеркнуто)
— Детская псих. травма (два знака вопроса)…»
Рей хмурится. Слезы быстро сохнут на ее щеках. Финн явно пристально наблюдает за ней, словно предвкушая что-то.
«Что делать (множество вопросительных знаков, двоеточие)
— не давить (множество восклицательных знаков)
— не упрекать (восклицательный знак)
— вызвать на разговор (зачеркнуто)
— постепенно создавать обстоятельства извне, мягко подводить к желанию «рассекретиться» (восклицательный знак)
Изменить расстановку сил, чтобы Рей не чувствовала себя «подотчетной» матери и Дэмерону. Как (знак вопроса):
— уговорить перейти в С.Э. (зачеркнуто)
— предложить партнерство (зачеркнуто)
— (знак вопроса, знак вопроса, знак вопроса)…»
На этом моменте запись плавно перетекает в ту, что она прочитала у Кайло в студии, на следующей странице.
— Я не понимаю, — с легкой хрипотцой от волнения спрашивает Рей, подняв глаза на Финна. — Так это… он что пытался?..
Финн берет и молча переворачивает еще одну страницу — на следующий разворот.
Рей послушно читает два коротких предложения на пустой, не тронутой пока странице:
«Если пункты с первого по четвертый успешны, предложить съехаться.
И (множество восклицательных знаков) сделать предложение».
Выведенное ниже «Рей Соло» выразительно смотрит на нее с бумаги.
— Ты будешь Соло! — веселится над ее замешательством Финн.
— То есть, выходит?.. — она до сих пор не может осознать прочитанное.
— Слушай, — друг говорит примирительно-убедительным тоном, — чувак просто размышлял, как к тебе подъехать. Это, может, и странно, что он тут какие-то схемы поначертил, но уж это ему предъявить не получится. Тебе придется признать, что ты налажала.
Но она никак не может отвести взгляд от короткой надписи, выведенной с изящной простотой. «Рей Соло».
— А я-то думал, он имя официально сменил, а выходит, что все еще Соло… Эй, ты чего? — Финн опускает голову, заглядывая ей в глаза. — Так ты реально боишься? — друг присвистывает.
Рей отвечает как во сне:
— Я… мне подумать нужно. Давай завтра поговорим…
Финн одаривает ее долгим задумчивым взглядом, что нечасто с ним случается, а потом, пожав плечами, отвечает:
— Хорошо. Но, это… подумай хорошенько. Чтобы глупостей не наделать.
Закрыв за другом дверь, она идет на кухню, где проверяет телефон.
Четыре пропущенных от Кайло и одно сообщение «Что случилось?» — но это было почти два часа назад, сразу после ее побега. А потом — ничего. Когда он, наверное, понял, что она нашла его записи.
И решил, что она сбежала, испугавшись предложения.
Рей испытывает странное оцепенение. Чувство вины за свое нелепое, незрелое поведение и чувство страха (неужели она и впрямь такая трусиха, какой Кайло ее и считает?) сообща действуют как хорошее успокоительное — но это спокойствие чуждое и неестественное.
— Трусиха, — тихо и зло говорит она своему отражению в окне.
Приглушенное коридорное освещение заставляет все происходящее казаться немного потусторонним, будто это сон, и если бы она только что не объяснялась с консьержем внизу (который, к ее невероятному облегчению, пропустил ее), Рей решила бы, что спит.
Тем более что на улице глубокая, непроглядная ночь.
Она с нарастающим шумом в ушах подходит к знакомой двери, мягко ступая по ковролину. В горле давно пересохло, а язык будто онемел — как она вымолвит хоть звук, непонятно.
Остановившись и собравшись с духом, Рей все же заносит руку и стучится, и в тишине погруженного в сон дома это выходит пугающе громко.
Несколько секунд на то, чтобы дыхание вконец улетучилось, а в голове от волнения образовалась парящая пустота, и вот за дверью слышен шум, а потом и замок щелкает.
Кайло предстает перед ней в одних пижамных штанах и с немного безумным взглядом, который при виде нее сразу делается потухшим. Ее сердце, затрепыхавшее было при виде него, в отчаянье падает.
— Извини, что разбудила, — голос не слушается и выходит хрипло и слабо.
— Я не спал.
— Можно пройти? — робко спрашивает она.
Кайло молча сторонится, пропуская ее внутрь.
Что-то внутри его квартиры настораживает, выглядит иначе, и, присмотревшись, Рей понимает, что куда-то делся телевизор и одна дверь встроенного шкафа, где она когда-то пряталась.
Впрочем, красноречивее всего говорят разбитые костяшки на его руках.
Кайло держится в стороне от нее, словно не хочет приближаться. Ну, пожалуй, это она заслужила.
Она достает и выкладывает на кухонную столешницу его черный блокнот.
— Прости, что забрала, — виновато добавляет она к этому извиняющемуся жесту.
— Ты только за этим пришла? — сузив глаза, спрашивает он. Его голос тоже далек от самообладания — дрогнувший и глухой.
— Нет.
— А что тогда?
— Попросить прощения и… — она осмеливается первой сделать несколько шагов навстречу ему, несмотря на его напускную сдержанность, — сказать, что я не из-за того, что там в конце было написано, сбежала… Я не дочитала… Я… не боюсь… — ох, как нескладно получается, — то есть нет, я боюсь… Но я не хочу бояться. В смысле, я не хочу бояться с тобой, потому что я очень тебя люблю, — как же скверно выходит! — И я просто хочу сказать, что я подумала… Может, ты… переедешь? Ко мне.
Кайло молчит.
— Если, конечно, простишь, — добавляет она упавшим голосом.
Но Кайло продолжает молчать, он даже стоит не прямо к ней, а вполоборота и смотрит непроницаемым взглядом.
Рей долго глядит прямо ему в глаза, но ответа не следует.
— Хорошо, — только и произносит она тихо, уяснив, что уйдет ни с чем, а потом, свесив голову, направляется к входной двери.
Но стоит ей распахнуть ее, как та тут же захлопывается перед ее носом. Руку Кайло она замечает сразу, а обернувшись, видит и его самого.
— Стоять, — тихо, но твердо приказывает он. В темноте зоны прихожей выражения его лица не различить, но то, как он наклоняется к ней, говорит само за себя.
Рей прикрывает глаза и задерживает дыхание, и от этого касание его губ ощущается острее обычного. А еще потому, что она не до конца была уверена — поцелует ли. Словно в первый раз.
Кайло толкает их к стене, и Рей оказывается плотно прижата к ней. Она торопится скинуть сумку и стянуть с себя куртку, а он будто и не замечает всей этой возни — его ладони гладят кожу под ее пижамной майкой.
Все происходит очень быстро: стянутая тут же одежда — все, за исключением спущенных им штанов, а ею — джинсов и так и не расшнурованных осенних ботинок, пара минут порывистых, жадных поцелуев, и вот они добираются до кухонного острова — первой подвернувшейся им поверхности, чтобы утолить острую нужду друг в друге и в близости и избавиться и от ее и, как теперь она ясно осознает, от его страхов.
Кайло придавливает ее грудью к искусственному камню — холодное прикосновение заставляет вздрогнуть, но и это ощущение сейчас кажется волнующим. А то, как он двигается в ней — сплошное животное удовольствие, так она жмурится и стонет, не в силах связать даже двух слов.
И лишь когда все закончено, а они продолжают лежать друг на друге, не слезая со стола, пытаясь отдышаться, как после забега, лишь тогда ей удается вымолвить:
— Так извинения приняты?
К ее облегчению, Кайло едва слышно смеется, зарывшись лицом в ее волосы, потом поворачивает голову и шепчет на ухо:
— Я соберу вещи.