Кошкин сын. Истории из жизни репортёра

НЕДЕТСКАЯ ИСТОРИЯ ДЕТСКОЙ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ ОЛЬГИ ПЕРОВСКОЙ

«Это какая Перовская? — удивится знающий историю читатель. — Неужели родственница той, которая убийство царя Александра Второго организовала?»

Спешу подтвердить предположение знающего читателя: дед автора многих интересных детских книг о животных Ольги Перовской Василий был старшим братом самой известной, если не считать Фанни Каплан, террористки Софьи Перовской.

Перовские в Васильевке

Причем в свое время — в начале двадцатого столетия, Василий Перовский считался весьма авторитетным человеком в городке Васильевка, что на Запорожье, у Лысой горы.

Дело в том, что после смерти — в 1894 году, строителя тамошнего дворца генерала Попова, огромным генеральским имением стал владеть его сын Юрий. Тот и познакомился в 1899 году в Крыму с сыном бывшего гражданского Санкт-Петербургского губернатора Льва Перовского [уволенного с должности после первого — 4 апреля 1866 года, покушения на Александра Второго] Василием, отбывшим к тому времени ссылку, куда был отправлен после судебного процесса над сестрой Софьей [за организацию убийства царя, ее, напомню, приговорили к смертной казни].

На предложение возглавить имение в Васильевке Василий Львович согласился сразу и весьма успешно работал управляющим в течение 15 лет.

Дом, в котором в Васильевке жила его семья, сберегся доныне и охраняется законом, как памятник истории.

Насколько я понимаю, в этом доме 9 апреля 1902 года и родилась будущая писательница Ольга Перовская — вторая дочь дипломированного лесовода Василия Перовского — сына управляющего генеральским имением Василия Львовича.

Всего у Василия Перовского-младшего и его супруги Марии Давыдовны родились к 1907 году, когда семья перебралась в Казахстан, четыре дочери: София, Ольга, Мария и Наталья.

Первая книга

В Казахстане [в городе Верном], а затем в Киргизии [на Иссык-Куле], где пришлось жить семье лесовода Василия Перовского, как раз получила самые яркие — детские, впечатления от общения с природой будущая писательница.

И сохранила их на всю жизнь.

Опубликовав свою первую книгу «Ребята и зверята» только-только, можно сказать, выйдя из детского возраста — еще будучи студенткой биофака МГУ, Ольга Васильевна писала всегда, как я называю такой стиль, по-детски: очень просто.

Так излагают свои мысли, насколько я заметил, только очень талантливые люди. И… дети, естественно, которым совершенно никакого таланта не требуется — их устами ведь Бог молвит.

Видимо, за эту кажущуюся простоту [талантливую простоту] Максим Горький на первом съезде писателей и назвал Ольгу Перовскую «классической детской писательницей».

Не удержусь, чтобы не обратиться к самой Ольге Васильевне за примером классической, скажем так, детскости в писательском творчестве:

«Ивана Васильевича вы, наверное, знаете? Это тот, в очках, который ходит с бидончиком в молочную на углу Смоленского рынка и Шепетьевского переулка. У него пушистая борода на две стороны, а посерёдке торчит голый подбородок.

Он в мягкой толстовке и в мягких кавказских сапогах. И на голове у него тоже мягкая шляпа. И сам он весь мягкий, пушистый, так и хочется потрогать рукой.

Ну, что? Вспомнили теперь? Видали его, конечно.

Его все знают. Много лет тому назад он поселился тут поблизости, в Кривом переулке, в стареньком двухэтажном домике.

В двух крошечных комнатках помещается он со своей семьёй: с Марьей Петровной и Дамкой.

Когда Иван Васильевич приносит молоко, Марья Петровна варит кофе. Потом Иван Васильевич уходит на службу в статистику. Марья Петровна провожает его на лестницу и только успевает захлопнуть дверь, как вспоминает самое нужное.

Она бежит к окну, высовывается и кричит в переулок:

— Носовой платок взял? Очки не забыл?

И глядит ему вслед, пока он не скроется за углом».

Это начало повести «Бердягинский внучек» — интереснейшей истории о медвежонке, которого — под видом внука, прислали из деревни в Москву.

А это — начало повести «Мармотка»:

«Мне не повезло. Над Важаихой зарядили дожди. Грязь на улицах раскисла на полметра. Она грузла на сапогах, громко чавкала и глотала прямо с ног калоши.

Бородатые важаихинцы, словно озорные мальчишки, рассаживались вдоль улиц, по обочинам, на бревнах изгородей. Случалось, вязли они и в середине улицы, и на перекрестках.

Во всех этих случаях они принимались «реветь» своим отпрыскам и хозяйкам.

Самостоятельные кержацкие сыны не спеша заводили в оглобли коней и доставляли «утопших» на твердую землю.

Раз я тоже утопила в грязи обе свои калоши.

Время было к вечеру. «Реветь» на всю улицу своего квартирохозяина я не решалась. А надеяться на случайных проезжих не приходилось. Хитрые важаихинцы ездили не по улицам, а все больше кругом деревни.

— К забору! — кричали мне женщины с твердой земли. — К забору ступай. Э–вон забор–та!

К какому забору? В середине площади одиноко стоял неогороженный деревянный двухэтажный дом, чайная или столовая, с темно–зеленой вывеской «Аппетит». Но сколько я ни оглядывалась, нигде не было и признака забора.

Забором оказался… немец Зобар Иоганнович Мейер, которого называли Забором Ивановичем».

Еще мне очень нравится повесть «Остров степи» [о заповеднике Аскания Нова]:

«С неба упала маленькая звездочка. Над самой землей, в больших кустах, она как будто раздвоилась: из нее родилось два крохотных огонька. Огоньки отделились от кустов и поплыли к темному спящему дому.

Вдруг они задрожали и заговорили обыкновенными человеческими голосами. Оказалось, что это никакие не звездочки, а самые простые папиросы в зубах двух человек.

Одна папироса прыгает очень высоко. Это кто-то худой, долговязый и басистый. Он медленно вытягивает из грязи ноги и шагает, как в семимильных сапогах.

Другой огонек на целый аршин ниже. Кто-то очень проворный, живой скачет через лужицы и стоит на одной ноге, выбирая, куда бы поставить другую».

Потрясающе!

А вот начало, пожалуй, самой известной звериной истории Ольги Перовской — о тигренке Ваське:

«Мы играли в саду за домом, когда вернулись охотники. С террасы закричали:

— Бегите скорей, посмотрите, кого привезли.

Мы побежали смотреть.

По двору, описывая круг перед крыльцом, проезжали одна за другой телеги. На них были шкуры зверей, рога диких козлов и кабаньи туши. Отец шагал у последней телеги, а на ней, на передке, сидел, сгорбившись и озираясь по сторонам… тигренок. Да-да, самый настоящий тигренок! Усталый, покрытый пылью, он ухватился когтями за край телеги и так протрясся по всему двору. А когда лошадь остановилась перед крыльцом, где стояло много людей, он испугался, попятился и растерянно оглянулся на отца.

— Ну вот, Васюк, и приехали! — сказал ему отец.

Он взял тигренка на руки и отнес его на террасу.

Тигренок был такой необычный, что мы тоже растерялись».

Дальше я читал, уже не отрываясь ни на что.

Гибель мужа и арест

А потом собрал все книги Ольги Васильевны, которые только смог найти. И вот, чем пополнил свою электронную библиотеку:

«Ребята и зверята», 1925

«Мои волчата», 1927

«Ишка и Милка», 1928

«Чубарый», 1929

«Бердягинский внучек», 1929

«Остров в степи» [совместно с Георгием Замчаловым], 1934

«Необыкновенные рассказы про обыкновенных животных», 1939

«Мармотка», 1939

«Васька», 1941

«Про поросят», 1941

«Золоте руно» [совместно с Георгием Замчаловым], 1957

«Джан — глаза героя», 1958

«Тигренок Васька», 1959

Георгий Замчалов, в соавторстве с которым были написаны две книги, был супругом Ольги Васильевны. Он был убит на фронте в самом начале войны с гитлеровцами.

А после его гибели в жизни писательницы началась, можно сказать, затяжная черная полоса: 15 марта 1943 года, когда она пребывала в Кисловодске, ее арестовали и влепили… десять лет лагерей. А ее книги запретили.

За что? Я так и не нашел ответа на этот простой вопрос.

Такая страна была — не дававшая ответов ни на какие вопросы. Страна, в которой многое вершилось тайно — зачастую, ночью.

И тайна эта сохраняется даже спустя десятилетия.

Происшествие с конвойными собаками

Только в большом интервью художника-иллюстратора детских книг Льва Токмакова я отыскал кое-что о послелагерной жизни Ольги Перовской, умершей, кстати, в 59 лет — 18 сентября 1961 года.

Привожу рассказ художника полностью:

«Как-то приехали мы с женой к Марии Павловне [Прилежаевой, детской писательнице, — авт.] в Переделкино, в писательский поселок. И Марья Павловна повезла нас на кладбище. Побывали мы у Корнея Иваныча [Чуковского, — авт.] с большим крестом на могиле.

А сейчас, говорит, я вам покажу тоже очень интересную могилу. Такая стела и внизу две фотографии на фарфоре дореволюционного происхождения — чиновник-лесничий и его супруга красивая, а вверху в овале — красавица немыслимого напряжения — черные глаза, ну, видно, что пышет талантом и душевным здравием, именно не здоровьем, а здравием настоящим, контактом с Небесами — явно совершенно — сама Ольга Перовская.

А ее загребли в бериевские времена. И она отмотала свой срок. Освободили ее при Хрущеве, ее квартира была занята, и ей негде было жить. Мария Павловна — она тогда была в бюро секции — отхлопотала ей комнату. А взамен она получила совершенно потрясающий рассказ, который я сейчас попытаюсь реставрировать.

Участок, где зэчки должны были исполнять принудительную трудовую повинность, включал в себя длинную пыльную дорогу. И вот гонят этап, идут часовые с ружьями, с винтовками, с собаками, наученными рвать по команде. И Перовская вскоре занемогла и опустилась на землю. Все — это побег. И натравили на нее двух овчарок. «Вы же знаете, — сказала она Марии Павловне, — я же не боюсь, я, — говорит, — положила руки им на головы, и они легли рядом».

А охранники, темные ребята, они решили, что она колдунья, что ее надо бояться, что ее надо слушаться, и с этих пор все остановки диктовала только она. Плохо ей, чувствует, что надо сесть — и весь этап останавливается — никаких там тебе побегов. И, как сказала Перовская в заключение этого рассказа: собаки спасли ей жизнь».

Вот такая недетская история детской писательницы у меня сегодня получилось…

Ольга Перовская

Книга Ольги Перовской

Дом Перовских в Васильевке, фото Сергея Томко

Могила Ольги Перовской и ее родителей

Могила прабабушки Ольги Васильевны — матери Софьи Перовской. Васильевка, городское кладбище