Косталь-индеец

Глава XI. ЛАГЕРЬ БАНДИТОВ. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ

Вечером того же дня, в который дон Рафаэль пустился в свой опасный путь через провинцию Оахака, которая за исключением лишь главного города уже полностью принадлежала восставшим, дон Корнелио в сопровождении своих неразлучных друзей Косталя и Брута тоже ехал по направлению к городу Оахаке. Капитан был одет в простой дорожный костюм, скрывший его настоящее положение. Он должен был исполнить одно опасное поручение, которое генерал Морелос доверил ему в знак благодарности за то, что он сразил Кальделаса в честном бою.

Приближалось летнее солнцестояние, и двое цветных разговаривали о своей надежде вызвать наконец богиню вод из таинственной глубины озера Остута, с которым мы скоро познакомимся ближе.

Следует упомянуть здесь о том, что обитатели гасиенды Лас-Пальмас вскоре после посещения бандитов отправились в Оахаку, так как, по мнению дона Сильвы, проживать в преданном королю городе было безопаснее, чем оставаться в уединенной гасиенде. К сожалению, по мере того как восстание распространялось в провинции, надзор в городе усилился, и дон Сильва, попавший под подозрение благодаря своему образу мыслей, за несколько дней до сражения при Гуахуапане получил приказание покинуть город. Таким образом, мы встречаем его на пути в гасиенду Сан-Карлос, где он рассчитывал дожидаться спокойных времен у своей дочери Марианиты и зятя дона Фернандо. Дон Сильва с несколькими слугами путешествовал верхом, а донья Гертруда в носилках.

Теперь нам остается сказать о поручении дона Корнелио.

Взятие города Оахаки должно было сделать Морелоса хозяином всей провинции, и он намеревался овладеть городом еще до окончания похода, так как исполнение этого плана подчинило бы восставшим весь юг Мексики. Но прежде чем напасть на такой укрепленный и обширный город, как Оахака, он хотел разведать обстановку; это и было целью поездки Корнелио. Кроме того, Морелос узнал об опустошениях, производимых в провинции бандитами Арройо и Бокардо, и поручил Корнелио разыскать их шайку и передать от имени главнокомандующего, что если они не перестанут грязнить святое дело освобождения, то он прикажет четвертовать обоих. Слухи о жестокостях бандитов, находившихся в это время на берегах реки Остута, делали поручение капитана далеко не безопасным.

От Оахаки и Гуахуапана идут дороги к Остуте; здесь у речного брода эти дороги соединяются. На некотором расстоянии от брода расположена гасиенда Дель-Валле, откуда менее часа езды до гасиенды Сан-Карлос, лежащей на другом берегу реки. Арройо решил не оставить камня на камне и истребить все живое в гасиенде Дель-Валле, которую все еще защищал гарнизон под начальством каталонского поручика; с этою целью бандит и явился на берег Остуты. Его шайка, разделенная на две части, охраняла подступы к броду по обе стороны реки и, таким образом, могла действовать против обеих гасиенд.

Итак, было весьма возможно, что дон Сильва с Гертрудой, Корнелио со своими спутниками, наконец, дон Рафаэль, — почти все в одно и то же время встретятся на месте соединения дорог из Оахаки и Гуахуапана.

Отправимся к диким берегам Остуты, куда переносится место действия нашего повествования.

Ночь приближалась к концу. Благодатное светило, до восхода которого оставалось не более получаса, должно было озарить один из великолепнейших ландшафтов тропической Мексики.

В последний раз погружался тапир12 в темные воды Остута, собираясь отправиться в свое отдаленное логовище; робкая лань утоляла жажду в реке, готовясь с появлением утренней зари укрыться в непроходимых чащах сассафраса и папоротников.

А розовые фламинго и хитрые цапли, неподвижно стоявшие на одной ноге, ожидали первых лучей восходящего солнца, чтобы начать утреннюю ловлю рыбы. Хотя ночная темнота уже уступила место бледному, сероватому свету, однако человеческий глаз не мог разобрать среди тумана и пара, клубившегося над рекой, какого рода растительностью покрыта местность. Только верхушки пальм гордо возвышались над остальными своими собратьями.

Берега Остуты казались теперь — на четвертый день после сражения при Гуахуапане — совершенно пустынными, только зоркие глаза ночных птиц, покачивавшихся на вершинах пальм, могли различать то, чего не было видно ни тапиру, ни лани, ни фламинго, ни цаплям; по правую сторону реки сквозь густой туман едва просвечивали отдаленные огни костров, как бледные звезды на облачном небе. Только эти огни указывали на близкое присутствие людей, расположившихся биваком.

На левом берегу реки тоже мерцали костры.

Довольно далеко от костров между рекою и дорогой из Гуахуапана в гасиенду Дель-Валле можно было заметить группу из восьми всадников, которые, по-видимому, о чем-то совещались.

Ближе к реке, среди густой чащи, которая поистине могла назваться первобытным лесом, находился человек в довольно странном положении; он лежал на высоте более трех метров от земли, привязанный шелковым поясом между двух ветвей огромного красного дерева, и несмотря на неудобное положение, казалось, спал крепчайшим сном. Густая листва дерева, равно как и темнота ночи, скрывали его от посторонних взоров.

Читатель скоро узнает, кто были упомянутые выше восемь всадников; что же касается человека, спокойно спавшего в своей воздушной постели, то им был дон Рафаэль.

Бывают минуты, когда телесная усталость одерживает верх над опасениями духа; полковник находился именно в таком состоянии. Утомительное путешествие в течение трех последних дней заставило его несмотря на окружающие опасности и неудобное положение погрузиться в тот глубокий сон, каким спит усталый солдат накануне сражения.

Еще дальше в лесу около дороги из Оахаки, недалеко от реки Остута и таинственного, питаемого подземными водами озера того же названия, находились несколько путешественников. По-видимому, они были чем-то испуганы и спешили продолжить перед рассветом свой путь. Двое, как бы испугавшись внезапной опасности, тушили остатки костра, который мог выдать их присутствие; двое других поспешно седлали лошадей для всего отряда, еще один, полуоткрыв занавеску носилок, казалось, старался успокоить молодую даму, находившуюся в носилках. В последних двух лицах мы узнаем дона Сильву и его дочь.

В уединении пустыни бывают в течение дня два момента, которые приветствуют все голоса природы. Первый из этих моментов должен был вот-вот наступить.

Свежий ветерок зашелестел в листве и покрыл рябью поверхность вод. Завеса ночного тумана начала раздираться. Восток заалел, и тысячи птичьих голосов разом приветствовали первые лучи восходящего солнца.

Хриплый вой койотов замер вдали; дикие крики сов замолкли; лань и тапир скрылись в лесной чаще. На горизонте появились облака, розовые, как крылья фламинго, вскоре они окрасились в пурпур и золото, и величественный диск солнца отразился в воде. Черные деревья с кистями золотистых цветов, бакаутовые и драконовые деревья, благовонные копаловые деревья со своими мрачными пирамидами, акажу и пальмы гордо простирали свою густую листву среди исполинских папоротников и цветущих лиан. Таков был вид берегов Остуты в великолепное утро.

Костры по берегам реки, погасшие с наступлением утра, были зажжены в лагере Арройо. Около сотни всадников по обоим берегам реки хлопотали возле своих коней. Одни заставляли лошадей войти в реку, чтобы напоить и освежить их; другие довольствовались тем, что поили коней с берега. В некотором расстоянии от берега лежали седла среди разрезанных тюков, которые, без сомнения, были добычей, отнятой у какого-нибудь несчастного погонщика мулов.

На правом берегу реки возвышалась грубо сделанная из равендука13 палатка. Двое вооруженных с ног до головы часовых ходили взад и вперед перед палаткой, где помещались предводители шайки Арройо и Бокардо. Оба они сидели на бизоньих черепах, заменявших стулья, и курили длинные сигаретки из маисовых листьев. Судя по выражению лиц обоих разбойников, хитрый Бокардо подбивал своего свирепого, но тяжелого на подъем товарища на какое-то очередное мерзкое дело.

— Подумайте, — говорил Бокардо, — богатства гасиенды да выкуп, который этот Фернандо даст за жену.

— Mil demonios!14 Так ты хочешь, разграбить не одну гасиенду! — воскликнул Арройо.

— Хозяин — испанец! — коротко отвечал Бокардо, как будто бы двумя словами было сказано решительно все.

— Caramba! Этот испанец такой же революционер, как и мы. Он доставил нам лошадей и съестные припасы.

— Да, из боязни! Ты только пойми, что с кучей мешков, наполненных пиастрами, и с сундуками серебряной посуды никогда нельзя сделаться хорошим бунтовщиком, — возразил Бокардо.

— Мы добьемся наконец, — заметил Арройо с нерешительным видом, невольно поддаваясь отвратительным советам сообщника, — что нас всюду станут преследовать, как хищных зверей.

— У нас есть полтораста надежных ребят, которые не побоятся и самого черта!

— Ну что ж, я, пожалуй, согласен, — отвечал Арройо со свирепой улыбкой, — для развлечения посетим сегодня вечером этого испанца и облегчим его немного от его богатств; насчет выкупа сеньоры ты мне тоже напомни!

Глаза Бокардо загорелись жадным огнем, и оба товарища замолчали, обдумывая план грабежа, как вдруг один из часовых вошел в палатку.

— Что тебе? — грубо рявкнул Арройо.

— Там пришел Гаспахо, — отвечал часовой. — Он из гасиенды Дель-Валле, которую мы безуспешно осаждаем третьи сутки, и, кажется, пришел с дурными вестями, по крайней мере хочет просить у вас подкрепления. Каталонский поручик, должно быть, настоящий черт, если наши храбрые ребята так долго не могут с ним справиться.

— Введи его сюда, — сердито крикнул Арройо.

Часовой вышел и, минуту спустя, ввел в палатку Гаспахо. Это был высокий, худой, как клинок рапиры, парень с нахальным, бесстыжим лицом и черными, как смоль, жесткими волосами.

— Говори, несчастный! — сказал Арройо, бросив на Гаспахо взгляд, от которого тот вздрогнул, несмотря на все свое нахальство.

— У меня есть и хорошая новость, капитан, — поспешно сказал бандит.

— Послушаем сначала дурные.

— У нас слишком мало людей, для того чтобы овладеть берлогой этого каталонского черта, и я послан к вашей милости с просьбой о подкреплении.

— Почему же понадобилось подкрепление?

— Третьего дня каталонец сделал вылазку, когда мы ничего не ожидали, и захватил двенадцать наших; вчера утром бедняги были повешены на зубцах гасиенды.

— Двенадцать человек! — заорал Арройо, бешено топнув ногой. — Ну, послушаем теперь хорошую новость.

— Вчера вечером к гасиенде Дель-Валле подъехал всадник, хотевший, по-видимому, пробраться туда. Едва наши часовые заметили его, как погнались за ним; но он ускакал после сильного сопротивления. Не хмурьтесь, господин капитан, оба часовых недешево отделались — один пулей в плече, другой падением с лошади. Неприятель схватил его, поднял с седла и бросил о землю, словно орех. Он два часа лежал без чувств.

— Я знаю только одного человека, у которого хватит сил на такую штуку, — сказал Арройо, бледнея, — так он убил Антонио Вальдеса, — это бешеный Рафаэль.

— Это он и есть, так как один из наших, Пепе Лобос, узнал хрипение коня, на котором он ехал в тот день, когда мы едва не захватили его у гасиенды Лас-Пальмас. Десять человек отправились за ним, и в настоящую минуту он должен быть схвачен.

— Пресвятая Дева, обещаю тебе свечу величиной с пальму, если этот человек попадет в наши руки! — воскликнул Арройо.

— Величиной с пальму! Ты совсем спятил! — возмутился скупой Бокардо. — Надеюсь, ты шутишь, иначе твой обет — чистое безумие!

В сердце предводителя бандитов была слабая струнка: он был крайне суеверен и предан религиозным обрядам. Эту струнку неосторожно задел Бокардо.

Глаза бандита налились кровью; он бросил на Бокардо такой страшный взгляд, что тот побледнел.

— Скотина! — крикнул Арройо. — Ты смеешь издеваться даже над такими вещами!

И вне себя от бешенства он выхватил кинжал и так сильно ударил Бокардо в грудь рукояткой, что тот со стоном упал на землю.

Оставив Бокардо подыматься как знает, Арройо выскочил из палатки и резким свистом в одно мгновение собрал вокруг себя человек тридцать бандитов.

— Двадцать человек на коней! — приказал он. — Десятеро отправятся вместе с Гаспахо к Дель-Валле и известят наших, чтоб были готовы: я приду туда со всем отрядом, и мы атакуем эту проклятую гасиенду! Но сначала нам нужно кончить другое дело. Остальные десять человек немедля переедут через реку и обыщут леса по левому берегу. Я получил известие, что туда скрылся полковник Рафаэль, и повторяю свое прежнее обещание, что тот, кто доставит мне этого молодца живым, получит в награду пятьсот пиастров.

Когда обе группы всадников ускакали в разных направлениях, Арройо вернулся в палатку завтракать и с мрачной улыбкой заметил, что в его отсутствие Бокардо счел за лучшее оставить ее.

Та часть донесения Гаспахо, которая касалась полковника Рафаэля, не оставляет никакого сомнения насчет цели, которую имели восемь всадников, собравшиеся, как мы видели раньше, на лесной прогалине для совещания.

Действительно, это были бандиты, отправившиеся в погоню за полковником с гасиенды Дель-Валле; но, по словам Гаспахо, их было десять, тогда как теперь мы находим только восемь.

Прежде чем узнаем, отчего их число уменьшилось, мы должны возвратиться к тому моменту, когда дон Рафаэль оставил поле сражения при Гуахуапане.

Когда солдаты Валерио прекратили распевать псалмы, дон Рафаэль подумал, что для того чтобы проделать тридцать миль по занятой восставшими местности, нужно на всякий случай принять меры предосторожности.

Его вышитый мундир слишком бросался в глаза, притом он был плохо вооружен; поэтому прежде всего следовало переодеться и добыть оружие. Он рассчитывал достать все необходимое на поле сражения и не ошибся в своих расчетах.

Не рискуя подъехать близко к повстанцам и снова подвергнуться опасности, он скоро нашел вооружение, которое показалось ему более пригодным. Затем он переменил мундир на куртку какого-то пехотинца, надел вместо каски войлочную шляпу одного из волонтеров и, убедившись, что его пистолеты в порядке, а патронташ достаточно полон, дал шпоры Ронкадору и продолжал свой путь.

Осторожность и хладнокровие помогли ему преодолеть все затруднения и опасности пути. На третий день своего путешествия вечером он подъехал к гасиенде Дель-Валле, где надеялся найти отдых после такой утомительной поездки; здесь его заметили двое часовых разбойничьей шайки и бросились на него, пытаясь захватить в плен.

Дон Рафаэль хотя и не знал, что имеет дело с солдатами своего смертельного врага, однако был вовсе не такой человек, чтобы снисходительно отнестись к столь внезапному и невежливому нападению. Читатели знают, как он встретил обоих часовых; только Гаспахо в своем донесении несколько исказил истину.

Первый из нападавших получил пулю так близко от сердца, что умер два часа спустя; что касается второго, то полковник, прежде чем сбросить его на землю, всадил ему кинжал между лопаток. Но звук его выстрела вызвал в лагере тревогу, и десять человек тотчас же бросились за Рафаэлем в погоню. Между преследователями был упомянутый Пепе Лобос, который узнал полковника по хриплому дыханию его коня.

Но именно ненависть Арройо к полковнику спасла тому жизнь. Несколько выстрелов, без сомнения, покончили бы с ним, но желание получить награду, обещанную атаманом банды тому, кто возьмет полковника в плен, заставило бандитов щадить его жизнь. Спасаясь от них, полковник решил укрыться в лесу, через который только что проехал. Он сильно погнал коня и гораздо раньше своих преследователей достиг извилистой дороги, проходившей через лес. Когда он решил, что значительно оторвался от бандитов, то внезапно свернул с дороги в чащу и остановился. Только когда стало невозможно ехать дальше сквозь заросли, он соскочил с лошади и, сняв саблю и портупею, влез на дерево, чтобы осмотреть окрестность. Тем временем Ронкадор щипал густую траву.

Почувствовав себя на некоторое время в безопасности, дон Рафаэль решил найти местечко, где бы мог отдохнуть, не опасаясь быть замеченным своими врагами, если они вздумают продолжать преследование. Поблизости находилось великолепное красное дерево, густая листва которого была непроницаема для глаза. Он решил взобраться на него, привязав сначала коня в густом кустарнике, и хотя не мог охватить огромного ствола, но при помощи крепких лиан, спускавшихся с дерева до самой земли, сумел взобраться на нижние ветви.

Улегшись как можно удобнее среди двух крепких ветвей, он решил дождаться здесь утра. Он надеялся, что враги или откажутся от дальнейшего преследования, или, для того чтобы окружить и отрезать ему отступление, сойдут с коней и разойдутся врозь. В последнем случае он надеялся, что сила и ловкость помогут ему одолеть их поодиночке.

Взошедшая луна разливала с высоты потоки света, и несколько лучей ее проникли в густую листву и слабо осветили убежище дона Рафаэля, который прислушивался к малейшему шуму. Но в лесу царило глубокое молчание, и только ночной ветерок шелестел в густой листве.

Напоенный благоуханиями воздух, ночная тьма, торжественное спокойствие, господствовавшее вокруг, — все, казалось, приглашало измученного беглеца ко сну. Хотя он знал, что из простой предосторожности следовало бодрствовать, но тщетно пытался бороться со сном. Чувствуя, что глаза его слипаются, он достал из-под куртки шелковый шарф, привязался им к ветви и, таким образом обезопасив себя от падения, тотчас заснул.

Большинство людей Арройо были опытные, с детства привыкшие отыскивать и читать практически любые следы. Поэтому, если б не было так темно, преследователи, конечно, заметили бы то место, где полковник внезапно свернул с дороги. Теперь же они проехали мимо, ничего не подозревая, и только в довольно далеком расстоянии от кустов, за которыми скрылся полковник, инстинктивно остановились.

Углубиться в лес всем вместе — значило отнять у себя всякую возможность отыскать врага; и, как и думал полковник, они разделились и пошли по двое. Определив себе площадь для осмотра и уговорившись сойтись через несколько часов на той же прогалине, откуда отправились, они разошлись в разные стороны.

Хотя слава опытного бойца, которой пользовался дон Рафаэль, заставляла их соблюдать крайнюю осторожность, однако сначала они принялись за дело довольно добросовестно. Но мало-помалу, когда первый жар остыл, у всех почти в одно и то же время появилась одна мысль. Они знали, с какой ловкостью и быстротой полковник расправился с двумя их товарищами часовыми, — и сообразили, что напрасно так ослабили свои силы, разделившись попарно. Но поскольку нечего было и думать вернуться на сборный пункт раньше назначенного времени, чтобы сохранить хотя наружный вид, то они продолжали свои поиски, спустя рукава.

— Caramba! — сказал Пепе Лобос своему товарищу. — Этот прекрасный лунный свет наводит меня на мысль…

— Что полковник может увидеть нас? — подхватил другой.

— Ну да! Проклятого полковника нам все равно не отыскать, и я думаю, что при таком прекрасном свете ты сможешь показать мне то, что давно обещал, именно способ выиграть в ландскнехт; кстати, у меня в кармане новая колода карт.

— Знаешь, эта штука лучше удается с игранными картами. Ну, да уж чтобы услужить тебе, и так как ты правильно заметил, что этого проклятого полковника нельзя отыскать, — я согласен исполнить твою просьбу, только просидим не больше нескольких минут.

Выбрав освещенное луною место, бандиты уселись на мху; Пепе Лобос вытащил из кармана колоду карт, и началось обучение, которое благодаря рвению учителя и непонятливости ученика так затянулось, что полковник мог быть совершенно спокоен по крайней мере относительно этих двух.

Между тем еще двое бандитов тоже прекратили поиски.

— Так это верно, Суарес, — сказал один из них своему напарнику Пачеко, — что наш капитан назначил пятьсот пиастров награды тому, кто доставит ему полковника живым.

— Да, пятьсот пиастров, а ведь это деньги, — отвечал другой.

— А обещал ли капитан дать что-нибудь тому, кто вернется искалеченным, а полковника все-таки не захватит? — снова спросил первый.

— Нет, этого я знаю.

— Слушай, друг Суарес, ты человек семейный, а я холост; поэтому было бы несправедливо с моей стороны лишать тебя награды в пятьсот пиастров. Как добрый товарищ, я предоставляю тебе случай захватить бешеного полковника, который запросто сбрасывает наземь всадника, словно апельсинную корку.

С этими словами Пачеко растянулся на траве.

— Я не спал две ночи, — прибавил он, — и падаю от усталости; когда поймаешь эту птицу, не забудь разбудить меня, иначе я просплю три дня подряд.

— Трус! — отвечал Суарес. — Я один получу всю награду.

Суарес еще не успел уйти, как его товарищ уже храпел.

Таким образом, из десяти человек трое фактически отказались от поисков, когда в другой части леса происходил следующий разговор между третьей парой бандитов.

— Проклятый лунный свет! — сказал один. — Полковник живо заметит нас.

— Верно, и очень жаль, потому что он тотчас скроется! — отвечал другой.

— Гм! Кажется, он совсем не любитель спасаться бегством!

— Ты видел, как он шмякнул об землю бедного Панхито возле Дель-Валле?

— Хвала Деве Марии! Я еще дрожу при воспоминании об этом! Ты ничего не слышал?

Оба бандита стали опасливо прислушиваться.

Тревога оказалась ложной; но так как оба невольно обнаружили свой страх перед грозным полковником и, таким образом, сбросили маску мужества, то, оставив ложный стыд, решили они отправиться прямо на сборный пункт.

Остальные продолжали свои поиски так небрежно, что три или четыре часа спустя из десяти всадников восемь снова находились на прогалине, никого не найдя в окрестностях.

Что касается двоих не явившихся к условленному времени, то причину их отсутствия объяснить нетрудно.

Решившийся единолично заслужить обещанную награду Суарес вскоре сообразил, что если его холостой напарник так заботится о своей жизни, то ему, отцу семейства, и подавно следует позаботиться о своей. Радуясь случаю представить доказательство своей отваги так, чтобы это ему ничего не стоило, он прилег на траве, шагов за сто от Пачеко, решив позднее разбудить его и обвинить в трусости. К несчастью, он не рассчитывал на посещение одного гостя, именно сна, и притом столь же крепкого, как у Пачеко. Естественно поэтому, что оба не явились на сборный пункт, и товарищи, напрасно прождав их долгое время, решили без них приступить к новому совещанию. Пепе Лобос заговорил первый.

— Суарес и Пачеко никогда не вернутся, — сказал он, — очевидно, полковник заколол их или придушил без шума, как бедного Панхито.

— Отсутствие наших друзей, — сказал другой, — ясно доказывает, что полковник еще не покинул своего убежища в лесу. Как только наступит утро, мы отыщем следы его лошади и узнаем, в каком месте он свернул с дороги. Что вы думаете об этом предложении?

Все согласились, и Пепе Лобос предложил:

— Давайте прежде всего подумаем о мести, и к черту награду в пятьсот пиастров; убьем полковника, и баста!

— Может быть, капитан отсчитает за это половину суммы, — предположил один из бандитов.

— Как только мы отыщем место, где он свернул в лес, разделимся на два отряда по четыре человека в каждом; один пойдет по направлению к Остуте, другой от Остуты к дороге, ведущей через лес; таким образом мы окружим молодца, и первый, кто его увидит, пусть стреляет, как в бешеную собаку; если в нем сохранятся хоть малейшие признаки жизни, когда мы принесем его в лагерь, то награда наша.

Это мнение Пепе Лобоса безоговорочно одобрили и решили с наступлением дня приняться за поиски следов.

Восход солнца не заставил ожидать себя так долго, как Суарес и Пачеко, которые все еще спали, и лишь только первые лучи солнца позолотили верхушки пальм, бандиты принялись за работу. Работа была нелегкая; следы одиннадцати лошадей все были почти одинаковы, и европеец ни за что не разобрал бы в числе их следы какой-нибудь одной лошади; но для мексиканских вакеро это оказалось лишь делом терпения и времени.

В самом деле, не более чем в полчаса Пепе Лобос отыскал то, что требовалось; его свист тотчас собрал всех остальных. В массе следов, среди которых каждый тотчас распознал следы своей лошади, оказались отпечатки подков, направленные в сторону; это обстоятельство, а также помятая трава на краю дороги и, в особенности, сломанная на высоте плеча всадника ветка сассафраса вполне убедили бандитов, что полковник свернул с дороги именно здесь.

В это время через брод переправлялся отряд, посланный Арройо на поиски полковника; через несколько минут он достиг левого берега реки и здесь остановился при виде четырех всадников, тоже подъезжавших к реке.

Это были те четверо, которые, по совету Пепе Лобоса, намеревались отыскивать следы полковника, начиная от реки до дороги из Гуахуапана.

Оба отряда встретились, и предводитель вновь прибывших всадников, старый, известный своей военной опытностью солдат, одобрил идею Пепе Лобоса. Он отделил еще группу из пяти всадников, которой поручил пересечь лес наискось, и сам с остальными пятью отправился в противоположном направлении.

Теперь бандитов возглавил опытный предводитель; он снова вдохнул в них мужество, и с этого момента положение дона Рафаэля начало представляться почти безнадежным: лучшим выходом для него было предпочесть геройскую смерть в неравном бою позорному плену и в конечном итоге бесславной гибели от руки презренного Арройо.