Косталь-индеец

Глава III. ДУХ — ХРАНИТЕЛЬ ВОДОПАДА. НАВОДНЕНИЕ

Маленькая пирога, в которой сидели индеец и негр, медленно плыла по течению. Брут радовался, что избежал когтей ягуара, но к его радости примешивался остаток страха, так как все еще можно было ожидать, что хищники вернутся. Поэтому он первый прервал молчание, спросив у Косталя, может ли такое случиться.

— Запросто! — отвечал индеец. — Не каждый день можно найти или умертвить буйвола, и я уверен, что тигр с сожалением оставил свою добычу; он инстинктивно чувствует, в какую сторону поплывет буйвол, и будет ожидать его около водопада, шум которого ты слышишь отсюда.

Величественный гул падающей воды в самом деле становился все слышнее и слышнее по мере того как пирога подвигалась вниз по речке.

— Впрочем, я не думаю, — продолжал индеец, — что водопад отдаст ему всю добычу в целости; мне случалось видеть, как древесные стволы, увлекаемые водопадом, разбивались в куски.

Это сообщение только наполовину удовлетворило Брута, но он ничего не сказал, так как в это время пирога пристала к берегу. Товарищи вышли на берег и привязали пирогу по-прежнему к корням дерева.

— Итак, ты думаешь, — проговорил Брут, — что тигры снова возвратятся к реке?

— Наверное, и, может быть, не пройдет получаса, как ты снова услышишь рев на дне ущелья, к которому мы тотчас отправимся.

— А ты не боишься, что они нападут на нас?

— Наплевать мне на это. Но мы уже достаточно канителились с этими зверями; к счастью, время еще не ушло. Нынче новолуние. Теперь я стану заклинать богиню вод Мацлакуце, чтобы она послала золото и сокровища сыну касиков Тегуантепека.

С этими словами индеец отошел от Брута на несколько шагов.

— Не уходи так далеко! — крикнул негр, думая о страшных соседях, которые бродили вокруг.

— Я оставлю тебе мое ружье.

— Черт возьми! Большая помощь! Один заряд на четырех тигров, — пробормотал негр.

Косталь медленно пошел по берегу реки, взобрался на ствол ивы, наклонившейся над водою, и, стоя, вытянув вперед руку, начал петь индейское заклинание, непонятные слова которого доносились до слуха негра. Вскоре послышались и другие звуки, о которых говорил индеец: слабое рычание послышалось со стороны водопада. Среди наступившей темноты странная молитва язычника, сопровождаемая жалобным воем ягуаров, точно адским аккомпанементом, должна была казаться ужасной для человека из невежественного и суеверного племени, к которому принадлежал Брут. Ему чудились в кустах чьи-то огненные глаза; неясная тень сирены с вьющимися волосами, казалось, медленно подымалась над поверхностью воды, и таинственные голоса сливались с отдаленным грохотом водопада. Дрожь пробегала по его черному телу, от корней курчавых волос до пят.

— Согласен ли ты сопровождать меня к водопаду, чтобы заклинать божество, которое там нам покажется? — спросил Косталь, возвратившись к Бруту.

— Туда, к водопаду, где воют тигры? — с испугом сказал негр.

— Подумай о золоте, — возразил Косталь.

— Ну, пойдем! — воскликнул негр после минутного колебания, в течение которого жажда золота одержала в нем верх над трусостью.

Индеец взял ружье и шляпу и в сопровождении Брута направился к водопаду. Чем ближе они подходили к нему, тем круче становились и тем теснее сближались берега; росшие по обеим сторонам реки деревья, соединяясь вершинами, образовывали над нею темный и плотный свод. Река, стесненная в узком русле, становившемся все круче и круче, начинала бурлить и пениться. Внезапно узкое русло обрывалось, и вода с грохотом падала с высоты по крайней мере пятидесяти метров на дно ущелья.

Белый клокочущий, подобно громадной лавине, поток вырывался из-под свода, образуемого двумя огромными кедрами, вершины которых переплелись между собою. Их темные гибкие ветви, обросшие длинными прядями испанского мха и обвитые густыми гирляндами лиан, время от времени касались водяной арки. Эти два гиганта, поднимавшие свои мощные длани из облака пара и брызг, казались духами-хранителями, состарившимися на страже водопада.

Индеец и негр остановились перед этим величественным, но также и пугающим среди ночной темноты зрелищем.

— Теперь, — сказал Косталь, — подумай хорошенько о моих советах; помни прежде всего, что когда появится сирена, то за первым трепетом, от которого не свободен и самый храбрый человек при виде духа, не должно следовать страха, иначе ты погиб.

Негр вместо ответа только кивнул головой; однако, судя по наружности, он был теперь так же тверд, как сам индеец.

В то время как они, усевшись на краю ущелья, погрузились в серьезный разговор, почти под их ногами на дне того же ущелья сидел человек, которого они не заметили. Этот человек, казалось, с любопытством наблюдал величественное зрелище низвергавшихся в бездну масс воды. То был уже знакомый нам капитан королевских драгун, которого случай привел в это дикое место.

Расставшись с доверчивым студентом, капитан сильно пришпорил коня, и тот, весело заржав, помчался по равнине. К несчастью, офицер никогда не бывал в здешних краях своего неизмеримого отечества и потому, доехав до места, где дорога разделялась надвое, остановился в недоумении, решая, по какому пути отправиться дальше. Вокруг по-прежнему царило полное безлюдье, никого не было, кто бы мог указать ему дорогу, и потому, за отсутствием всяких указаний, он предоставил выбор своему коню.

Животное, без сомнения, сильнее мучилось жаждой, чем голодом, и, потянув струю свежего воздуха, выбрало путь направо. Этот выбор оказался неудачным для офицера, потому что сбил его с прямого пути; но, как мы объясним позднее, тем счастливее оказался он для студента, оставленного нами в гамаке.

Проехав немного времени по новому направлению, капитан услышал глухой шум водопада, а спустя около получаса дорога, становившаяся все уже и уже, внезапно исчезла перед непроходимыми кустарниками, за которыми слышен был грохот потока.

Наши читатели теперь немного знают эту местность, но путешественнику она была совершенно не знакома, и хотя он находился совсем неподалеку от брода через реку, где Косталь показывал негру следы тигра, однако лес по обоим берегам реки был так густ, что незнакомому с местностью человеку трудно было догадаться о близости реки.

Чтобы выйти из затруднительного положения, офицер сошел с лошади, привязал ее к кусту и, хотя и не без труда, добрался до края ущелья. Сначала капитан не знал, как пробраться в этом темном лабиринте, к тому же закрытом густой, многолетней растительностью. Утомленный бесплодными усилиями пройти вперед, он собрался было вернуться, как вдруг заметил нечто вроде тропинки, промытой дождем, или, может быть, протоптанной дикими животными, и пошел по ней, надеясь найти наконец проход для себя и своего коня.

Спуск оказался крутой, но почва твердой, и дон Рафаэль начал спускаться; лианы, перекидывавшиеся с дерева на дерево, облегчали ему путь, так что он благополучно достиг дна ущелья.

Как ни торопился драгун, но вид великолепного водопада заставил его вскрикнуть от удивления и восторга. Он сел на камне, около которого весело плескалась вода, и в течение некоторого времени рассматривал величественную массу, низвергавшуюся со скалы перед его глазами, но вскоре другое занимательное зрелище приковало к себе его внимание и заставило остаться на месте.

Среди облаков мельчайших брызг, подымавшихся вследствие падения воды, вершины двух кедров обрисовывались очень смутно, тем более что луна бросала только бледный свет; но и при этом свете зоркие глаза капитана смогли различить на наклонном стволе дерева лицо индейца. Вслед за тем он заметил на ветвях другого кедра еще чье-то лицо. Это последнее было черно, как ночь. Вслед за лицом скоро появилось и все тело; на одном стволе — индейца, на другом — негра.

Смелость этих двух людей невольно возбуждала ужас. Они свешивались то поочередно, то разом над бушующим потоком, уцепившись руками за ветви и касаясь ногами воды, или дерзко наклонялись над высотой, от которой у офицера кружилась голова. Устремив взоры на бурную поверхность, смельчаки все еще не замечали сидевшего на дне ущелья непрошенного зрителя.

Индеец вытянул руку и начал произносить что-то вроде тожественного заклинания, очевидно сопровождавшегося именем, которое, однако, терялось в шуме водопада. Офицер по движению мускулов индейца мог ясно видеть, что он поет полной грудью.

Любопытство заставило бы дона Рафаэля еще долее смотреть на это жутковатое зрелище, но ему хотелось поскорее узнать дорогу в гасиенду, и потому он крикнул им, чтобы обратить на себя внимание. Но, хотя его легкие были сильными, рев водопада заглушил его голос. Тогда он решился подойти к индейцу и негру и с большим трудом взобрался до свода, образованного двумя кедрами; но оба уже исчезли. Он осторожно поднялся по стволу и осмотрел водопад, надеясь найти какое-нибудь объяснение занятию этих двух людей, но увидел только то, что видел уже раньше: широкую, покрытую пеной массу воды.

Между тем только что оставленное офицером место на дне ущелья оказалось опять занятым, на сей раз индейцем и негром. Можно было подумать, что они забавляются игрой в прятки с незнакомцем, если бы их лица не были совершенно серьезны и торжественны, в особенности лицо негра, на котором иногда появлялся тайный страх.

— Черт побери этих бродяг, которые, кажется, улетают, когда я к ним приближаюсь! — воскликнул нетерпеливый офицер и снова стал наблюдать за их занятием.

По знаку индейца негр положил на некогда свалившийся вместе с другими в реку камень охапку сухого хвороста, собранного на берегу, и зажег его. Река осветилась ярким светом, и белая пена приняла пурпурный оттенок.

В то время, пока негр сидел без движения, устремив взгляд в огонь, Косталь снял камышовую шляпу, распустил свои косы и сбросил шерстяное одеяло, окутывавшее его плечи и грудь. Волны черных, как вороново крыло, волос спустились по его сильному медно-красному телу и закрыли часть лица.

Теперь офицер впервые услышал и увидел, что индеец трубил в морскую раковину, хриплые звуки которой походили на вой голодного ягуара. Когда потомок касиков нашел, что дух водопада достаточно потревожен, он перекинул раковину через плечо и пустился в дикий пляс вокруг огня, все сильнее и сильнее разбивая ногами воду. Все это время негр стоял на камне неподвижно, подобно статуе.

Это было странное, но в то же время красочное и жуткое зрелище.

— Ей-богу, — пробормотал офицер, — любопытно бы узнать, в честь какого языческого божества дикари дают это безумное представление, однако еще любопытнее узнать от них, куда мне следует ехать.

С этими словами он схватил пригоршню маленьких камушков и бросил их вниз; они упали в воду около индейца и негра.

Средство, без сомнения, возымело действие: индеец одним движение руки сбросил пылающие сучья в воду. В ущелье снова воцарилась тьма, под покровом которой индеец и негр исчезли в одно мгновение.

Капитан дон Рафаэль на собственном опыте убедился, что проворный человек должен употребить с четверть часа, чтобы взобраться по заросшему кустарником скату ущелья; он заметил также, что оба цветных находились на противоположной стороне реки. Так как он предполагал, что они вернутся к вершине ущелья, то решился поскорее сходить за лошадью, переправиться вброд через реку и поискать обоих смельчаков на той стороне неподалеку от водопада.

Все произошло так, как он задумал, и меньше чем через десять минут он возвратился с лошадью, ведя ее за узду и отыскивая на берегу место, где бы лошадь легко могла сойти вниз и перейти через реку.

Когда он уходил от водопада, ему почудился какой-то грозный рев, заглушаемый шумом воды и доносившийся от реки. Эти хриплые звуки, которые он слышал в первый раз, возбудили в нем неприятное чувство. Подобно своей лошади, которая беспокойно фыркала, он инстинктивно почувствовал грозившую откуда-то опасность, хотя и не знал, в чем она заключается. На всякий случай, чтобы быть готовым к любой неожиданности, он отстегнул от седла ружье и пошел дальше.

Скоро нашел он отлогий спуск, сел на лошадь и заставил ее частично вплавь, частично по дну перейти реку, между тем как сам держал над головой ружье, чтобы не замочить его.

Поднявшись вверх по течению до водопада, он закурил сигару, которая должна была привлечь внимание заклинателей, и стал терпеливо поджидать их.

Между тем цветные люди, потревоженные в их странном занятии, поднимались вверх по ущелью, причем индеец изливал в проклятиях свой гнев на докучного зрителя, присутствие которого, без сомнения, помешало появлению духа. Брут тоже ругался, но это было только лицемерие с его стороны, так как в глубине души он был гораздо менее рассержен, чем его спутник.

— Пусть гром небесный разразит неверующего, который помешал моему заклинанию! — воскликнул взбешенный индеец. — Еще несколько минут — и водяной дух предстал бы перед нашими глазами.

— Ты напрасно поторопился потушить пламя, друг Косталь.

— Я хотел скрыть от глаз неверующего белого тайну, которая готова была обнаружиться.

— Так ты все-таки думаешь, что кто-нибудь видел нас?

— Конечно!

— Что в нас в самом деле бросали камнями?

— Разумеется!

— Ну а я совершенно другого мнения!

— Какого же? — небрежно спросил индеец, прислонясь к стволу ясеня, чтобы перевести дух.

— Я думаю, — отвечал Брут, тоже останавливаясь, — что при небольшом терпении с твоей стороны наше дело удалось бы вполне. Я готов поклясться, — прибавил он с глубоким убеждением, — что в ту минуту как водопад был освещен до самой вершины, я заметил среди двух кедров золотую корону. Теперь спрошу тебя, кто же может носить золотую корону в этих лесах, кроме водяного духа?

— Ты ошибаешься, тебе просто почудилось…

— Я не ошибаюсь и убежден также, что прилетевшие камни были вовсе не камни, а кусочки золота, которые нам бросила сирена с вьющимися волосами.

— И ты позволил мне уйти от этого места! — с жаром воскликнул индеец, потрясенный словами негра.

— Мы сожгли наш последний кусок трута, так что не смогли бы снова развести огонь. При этом я опять слышал рев этих негодных тигров и вспомнил, что завтра утром у нас будет достаточно времени, чтобы подобрать золото.

Индеец ничего не ответил и снова пустился в путь, негр последовал за ним, как тень. Вдруг Косталь остановился и воскликнул, ударив себя по лбу:

— Завтра утром мы не успеем подобрать золото, да и теперь, — прибавил он беспокойным тоном, — мы хорошо сделаем, если как можно скорее выйдем из ущелья.

— Почему же? — поспешно спросил негр, смертельно испуганный беспокойством, которое слышалось в голосе Косталя.

— Сегодня новолуние, а я и забыл, что в это время года, именно в новолуние, реки разливаются и затопляют наши поля. Ты знаешь, что наводнение накатывается внезапно. Может быть, ты уже слышишь вдали его глухой шум?

— Благодаря Богу, нет! Пока я слышу только шум водопада; но поспешим, если нам угрожает опасность.

— Как только мы выберемся из этого ущелья, нам уже нечего особенно опасаться, — сказал Косталь. — Любая верхушка дерева послужит надежным убежищем, если наводнение захватит нас врасплох; здесь же мы наверняка погибнем.

Молча и с удвоенной вследствие страха быстротой поднимались они по крутому склону и скоро достигли края ущелья. Очутившись в относительной безопасности, Брут вздохнул было с облегчением; но спустя минуту, дрожа, схватил Косталя за руку и указал ему на темную движущуюся вдоль берега реки фигуру, на голове которой при ярком лунном свете негр заметил уже поразившую его однажды золотую корону.

— Корона духа! — шепнул он на ухо индейцу.

Косталь посмотрел по указанному Брутом направлению и тотчас увидел, в чем дело, так как вследствие движения лошади драгуна лунный свет упал на всадника и осветил верхнюю часть его тела. Широкий золотой галун, обтягивавший, по мексиканскому обычаю, края его шляпы, послужил причиной ошибки негра сначала у водопада, а потом и здесь.

— Не прав ли я был, — воскликнул Косталь, — когда говорил, что неверующий белый помешал духу явиться!

Эти громко произнесенные слова, должно быть, долетели до драгуна, так как он крикнул: «Кто там?»— впрочем, вовсе не в угрожающем тоне.

При этом оклике и негр и индеец вышли из чащи, и офицер тотчас признал в них тех, кого поджидал.

— Рад, что наконец могу потолковать с вами, — сказал он с чисто военной непринужденностью, подъехав к пришельцам.

— Ну а мы не особенно радуемся, встречая вас здесь, — сердито возразил Косталь и выразительным жестом перебросил ружье с одного плеча на другое.

— Мне искренне жаль, если я помешал вам в вашем занятии, — отвечал драгун с чистосердечной улыбкой и, несмотря на почти враждебную позу незнакомцев, застегнул ремни своего ружья. — Может быть, — прибавил он, — вы сердитесь на меня за то, что я бросил в вас камнями, но вы, конечно, извините заблудившегося путника, голос которого терялся в шуме водопада и который не знал, каким еще способом можно привлечь ваше внимание.

— Куда вы едете? — спросил Косталь несколько более дружественным тоном.

— В гасиенду Лас-Пальмас. Далеко она отсюда?

— Это зависит от того, какой дорогой вы поедете, сеньор.

— Предпочитаю кратчайшую, я очень спешу.

— Самую надежную дорогу, то есть такую, по которой вы можете ехать, не рискуя заблудиться, вы найдете, если подыметесь вверх по реке, — сказал Косталь, не решаясь, несмотря на свой гнев, обмануть путешественника, ехавшего в гасиенду, где он служил. — Эта дорога пересекает один из изгибов реки. Но если вы предпочитаете кратчайший путь…

— Что это? — спросил капитан.

— Это голос тигра, который ищет добычу, — отвечал индеец.

— А! Я уже слышал этот рев, — спокойно и без малейшего волнения сказал драгун.

— Кратчайшая дорога вот в эту сторону, — продолжал индеец, указывая ружьем туда, откуда слышался рык ягуара.

— Ладно, благодарю! Я так и поеду, пожалуй.

Офицер взял узду в левую руку и хотел было ехать по указанному направлению, но индеец остановил его.

— Послушайте, господин офицер, — сказал он уже вполне дружелюбным тоном, — одной храбрости не всегда бывает достаточно, чтобы преодолеть опасность; неплохо также знать, какие именно опасности вас ожидают.

— Говори, друг мой, я слушаю, — сказал капитан, поворачиваясь к индейцу.

— Во-первых, чтобы не сбиться с пути, вам следует всегда иметь луну по левую руку, так, чтобы ваша тень падала направо от вас, немного наискосок, именно так, как она теперь падает. Затем ни в коем случае не останавливайтесь, пока не достигнете гасиенды Лас-Пальмас. Попадется ли вам овраг, ручей, холм — не объезжайте их, а скачите напрямик.

Голос индейца звучал так торжественно и серьезно, что драгун был удивлен.

— Какая же это ужасная опасность угрожает мне? — спросил он шутливо.

— Опасность, перед которой все тигры, ищущие добычи в саваннах, пустяки: наводнение, может быть, через час захлестнет эти равнины бушующими волнами, превратит их в бурное море, в котором потонут все тигры вместе с другими животными, если им не удастся спастись на деревьях. Погонщик со своими мулами, пастух со своим стадом тоже погибнут, если не успеют укрыться в гасиенде.

— Я приму к сведению твое предупреждение, — сказал офицер, тотчас вспомнив о студенте, которого оставил в двух милях отсюда. В нескольких словах он сообщил индейцу об этом обстоятельстве.

— Если он еще жив, мы привезем его завтра утром в гасиенду. Теперь же думайте только о себе и о тех, кто будет оплакивать вашу смерть, и не заботьтесь о тиграх: если ваша лошадь испугается при виде тигра, крикните только громким голосом; человеческий голос внушает почтение и страх самым свирепым зверям. Теперь вперед!

Офицер повиновался, приподняв шляпу в знак прощания, и скоро исчез из глаз оставшихся.

— Он храбр и прямодушен, — сказал Косталь, — нехорошо было бы допустить его смерти без предостережения. Хотя и неприятно, что ему пришлось помешать нам; но в его положении я сделал бы то же самое. Притом не все еще пропало.

— Как так? Что ты еще замышляешь? — поспешно спросил Брут.

— Дух является не только в пене водопада, — пояснил индеец, — иногда он показывается тем, кто вызывает его звуками морской раковины, в желтых водах наводнения, и мы попробуем вызвать его завтра в переполненном русле реки.

— А что станется с молодым чужестранцем, о котором нам говорил офицер?

— Мы попытаемся спасти его, как я обещал, — отвечал индеец. — Пока перетащим поскорее пирогу на вершину Сьерро-де-ла Меза, там мы можем спокойно провести ночь, не страшась ни тигров, ни наводнения.

Пока индеец и негр приводили в исполнение намеченный план, дон Рафаэль скакал к гасиенде Лас-Пальмас. Первые полчаса прошли совершенно спокойно. Саванна так мирно покоилась при лунном свете, пальмы так тихо покачивались под усеянным звездами небом, что он начал думать, уж не подшутил ли индеец над его легковерием. Занятый этими недостойными мыслями, он почти бессознательно умерил аллюр своего коня и, вдыхая полной грудью благоухающий ночной воздух, погрузился в мечтательное настроение, которое так легко вызывает неизъяснимая прелесть южной ночи. Вдруг мелькнувшая в его голове догадка в одно мгновение развеяла его беспечное настроение и заставила снова пришпорить лошадь. Он вспомнил об оставленных хижинах и маленьких челноках, привязанных на вершине деревьев, как последнее спасение для тех, кого наводнение застигнет врасплох. Прошло еще полчаса, и вдруг, словно по волшебству, саранча и кузнечики перестали чирикать в траве, и благоухающее дыхание ночного ветерка заменилось другим ветром, напоенным болотными испарениями, острым и жгучим, как дыхание ада.

Недолго длилось это тревожное молчание, скоро путешественнику показалось, что он опять слышит шум водопада. Только теперь этот шум слышался в противоположном направлении, не сзади, а впереди путника.

Всадник подумал было, что он сбился с дороги и нечаянно вернулся назад; но луна, находившаяся по левую руку он него, тень, падавшая направо, убедили, что он ехал верно. Его сердце забилось сильнее, потому что если индеец говорил правду, его ожидала такая опасность, против которой были бесполезны и ружье, и шпага из толедской стали, и неустрашимое мужество драгуна. Мускулы его лошади остались его единственной надеждой, единственным средством спасения.

К счастью, продолжительное путешествие еще не истощило сил коня, который теперь тоже навострил уши и широко открытыми ноздрями втягивал струю влажного воздуха, служившего как бы предвозвестником наводнения.

Началась борьба между человеком и необузданной силой природы.

Офицер отпустил поводья и воткнул шпоры в бока своего скакуна, который помчался вихрем. Так как наводнение шло с востока к западу, и всадник ехал от запада на восток, то расстояние между ними должно было быстро уменьшаться. Вначале глухой и неопределенный шум все более приближался и походил на раскаты грома, который, начавшись вдали на горизонте, вскоре разражается над нашими головами. Саванна, казалось, убегала под ногами коня, быстро мелькали разбросанные там и сям пальмовые рощи, а верхушка колокольни гасиенды все еще не показывалась. Грозная масса воды тоже еще не являлась.

Благородный скакун не замедлял своего бега, но бока его начали вздуваться, и силы заметно истощались. Еще несколько минут бешеной скачки — и он неминуемо падет.

Офицер заметил состояние своего коня и с отчаянием потянул узду. Топот коня замолк, и ему послышался отдаленный звон колокола. Эти звуки, без сомнения, доносились с гасиенды, служа сигналом опасности.

Офицер вспомнил слова индейца: «Подумайте о тех, кто будет оплакивать вашу смерть». Есть ли в гасиенде, где его ждут, кто-нибудь, кто станет его оплакивать? Да, без сомнения есть, потому что при одном воспоминании об этом офицер возмутился против угрожающей ему гибели и решился сделать последнее усилие, чтобы избежать ее.

Для этого ему следовало дать лошади хотя бы краткую передышку. Он соскочил на землю и немного отпустил подпругу. В это время ему послышался топот другой лошади, скакавшей, очевидно, по той же дороге и с той же целью, что и он. Он обернулся и увидел всадника на сильной бурой лошади, которая, казалось, пожирала пространство.

В ту же минуту всадник поравнялся с ним, приостановил лошадь резким свистом и крикнул:

— Что вы там мешкаете, сеньор? Разве вы не слышите набатного звона? Разве вы не знаете, что воды вышедших из берегов рек устремились в равнину?

— Знаю, — отвечал офицер, — но моя лошадь падает от усталости, и мне придется подождать несколько минут.

Незнакомец взглянул на лошадь драгуна и соскочил на землю. Затем он поспешно подошел к лошади и ощупал ей бока, чтобы узнать состояние легких.

Дон Рафаэль с любопытством осмотрел человека, который, не заботясь о собственной безопасности, так великодушно хотел помочь путешественнику. Незнакомец был одет в платье погонщика мулов: грубую войлочную шляпу, китель из серой шерсти, подпоясанный кожаным поясом, холщовые штаны и козловые ботинки. Он был невысокого роста, черты его сильно загоревшего лица были приятны и нежны, и, несмотря на напряженность момента, удивительное спокойствие отражалось на нем.

Не успел дон Рафаэль вглядеться в незнакомца, как тот завершил осмотр.

— Животное еще не потеряло сил, — сказал он довольным тоном, — но на шее совсем не слышно биения пульса, хотя ноздри и бока раздуваются одновременно. Нужно только расширить путь для дыхания. Помогите мне, да поспешим, потому что зловещий шум приближается, и колокол звонит с удвоенною силой. Завяжите вашему коню глаза платком, — продолжал погонщик мулов и в то время как офицер поспешно повиновался, вытащил из кармана шнурок и обвязал им морду коня над ноздрями.

— Теперь держите этот шнурок изо всех сил.

В следующее затем мгновение в руке незнакомца блеснул нож, которым он проколол внутреннюю стенку ноздрей лошади.

Брызнула кровь; жеребец поднялся на дыбы, несмотря на все усилия своего хозяина, подняв с собой оставшийся в ноздрях ножик; потом снова стал на передние ноги. Как только его передние ноги коснулись земли, погонщик мулов схватил острие ножа и дернул его так сильно, что и рукоятка прошла насквозь.

— Если спасение вообще возможно, то теперь вы спасены, — сказал незнакомец, — ваш благородный конь будет бежать до тех пор, пока не откажутся служить его мускулы и сухожилия.

— Назовите мне ваше имя, благородный человек, — воскликнул дон Рафаэль, протягивая руку погонщику мулов, — прошу вас, скажите ваше имя, которого я никогда не забуду.

— Меня зовут Валерио Труяно, сеньор, я бедный погонщик, которому чертовски трудно живется на свете, но который утешается тем, что исполняет свои обязанности по отношению к Богу и людям честно. Моей последней обязанностью было не дать вам погибнуть здесь без помощи и совета. Теперь пусть совершается воля Всемогущего, — прибавил он, — наша жизнь в его руках, только он один может спасти от угрожающей нам ужасной опасности.

Произнеся эти напутственные слова торжественным голосом, мужество и твердость которого нашли отклик в сердце офицера, благочестивый Труяно вскочил на лошадь, дон Рафаэль последовал его примеру, и оба помчались по саванне, наклонившись к развевающимся гривам своих скакунов. Влажный ветер развевал их волосы, а зловещий шум наводнения приближался каждую минуту, сопровождаемый тревожным набатом.