Костровский колдунок

Глава третья, где участвует домовой

Мать вернулась поздно, вышла искать Петьку. Петька уцепился за агронома, спросил про ужа. Агроном рассердился, сказал:

— Сами себе на шею навьючиваете вы и страхи и глупости, вместо того, чтобы дело делать да учиться! Ну и темный парод!

Петька вздохнул. У агронома рука была жесткая, теплая, сильная. Петька держался за нее, и себя почуял таким же сильным. Через двор с агрономом он шел совсем весело и открытую в конюшню посмотрел без страха: Серый глядел в дверь и ласково ржал.

Вошли в избу, принесла Мария молока кринку, стали ужинать, говорить про хозяйство. Агроном сказал серьезно:

— Вот что, Мария! — хозяйство твое маленькое, самое подходящее дело к такому хозяйству — лен разводить Выгоднее его для маленьких хозяйств ничего не придумаешь. Лен тебя сразу на ноги поставит. До войны у нас его сеяли до миллиона десятин, а теперь упало это дело. Спрос же на него огромный. Сей лен.

Задумалась Мария — с первого же слова и ей приходится перечить агроному. Промолчать тоже нельзя, потупилась, сказала:

— Слыхала я про лен. Сеяли у нас его мужики да ведь, знаем, что его раз посеять, а после землю бросить. Весь сок он из ней выпьет! По нови да облогам его сеять, а у меня где новь! Не выйдет дело это!

Слушал Петька, думал о своем — да и вон из избы. И страшно и ноги дрожат, а дознаться хочется. Схватил полушубок, притворил дверь и помчался в конюшню.

Агроном выслушал Марию, ответил спокойно:

— Вижу, хозяюшка, мал а ты мне еще веришь. А мне приятно и это: на разум берешь, а не на веру. И правильно! Ну так вот что: верно ты про лен знаешь, только не все еще знаешь. Надо умеючи хозяйство со льном вести. Леи надо чередовать с клевером. Про клевер слыхала?

— Слыхала. Муж покойный сеял.

— Ну вот. Лен без клевера — разоритель. А если его по клеверищу сеять, так вот что получается…

Поискал агроном в чемоданчике книжку, вынул, полистовая, прочитал:

— «На обыкновенном яровом поле с десятины получается от двадцати до сорока пудов волокна, а если сеять по клеверищу — получается от тридцати до пятидесяти! Да еще пудов сорок семян, стало-быть, масло и жмых для скотины». — Небойся, все это проверено, испробовано!

Выслушала Мария молча, спорить больше не стала:

— Ну ин быть по-твоему, батюшка! Вижу, что больше нас знаешь. Буду делать, как приказываешь! Попробуем с сыпком! — она оглянулась, всплеснула руками, — да куда же постреленок исчез?

Агроном догадался:

— Ничего! Пошел домового ловить и пусть ловит! Опытом да своими глазами до всего дойти — лучше этой науки и нет ничего!

Петька сидел в конюшие и ждал.

В крошечное окошечко светила луна. Серый жевал сено, подергивая его из яслей, фыркал, мотал головою, не спал. Петька залез в ясли, уселся на сене так, чтобы под руками и шея и грива были. Пока фыркал Серый — он таран иг глаза на окошко, чтобы не уснуть и не спал. Но Серый выдергал все сено, понурил голову, задремал.

Задремал в Петька.

— Врут все! — равнодушно подумал он, — ни домовых нет, ни ласков этих!

Стало ему досадно — забрался в конюшню, сидеть неудобно, ноги стали затекать. Подумал он уже о теплой избе, и вдруг — в соломенной крыше шорох, и со стрехи прямо по перекладине и с бруса в гриву лошади шмыгнуло что-то проворно и ловко.

У Петьки сердце замерло. Открыл глаза не шевельнувшись — смотрит: стоит Серый ушами прядет, голову поднял, весь насторожился. Привстал Петька — видит — в гриве что-то белое мечется, проворное и веселое, как мышь.

Серый дернул головою, забил копытами, начал крутить шеей, тереться о ясли. Привстал Петька, нацелился — мастер был не только домовых и птиц ловил. Подсунул Серый шею ему под руки, вцепился Петька в белое, выпростал из гривы с трудом и чует: поймал. Ползет из рук живое, юркое, скользкое, как змея, и теплое, как полевая мышь — сдавил Петька пальцы, взвизгнул:

— Есть!

А что есть — и сам не знает. Стряхнул с плеч полушубок, шлепнулся из яслей на мягкий навозный пол, толкнул плечом дверь и вышел на двор.

Светало уже. Бледный рассвет без теней стоял на дворе. Взглянул Петька в руки — тонкое, длинное с белым брюшком тельце в руке и голова повисла.

— Задушил! — упало сердце у Петьки, — акая жалость какая.

Отпустил пальцы — отдышался зверек, скользнул на землю. Ахнул Петька, упал на него плашмя, почуял под грудью, взял осторожно, погладил спинку и понес в избу.

Мать встала корову доить. Улыбнулась Петьке:

— Поймал? — посмотрела и руками всплеснула, — а ведь и впрямь поймал! Ну, Петька! Не врал агроном-то, стало-быть?

Насупился Петька, прикрыл в чугуне зверька сковородкой, сказал:

— Может, и про клады врут? Я ево спрошу!

— Спросишь завтра, а сейчас спать пора!

Залез Петька на кровать, согрелся от холодного утра не скоро, а как согрелся, заснул так крепко, что и клада во сне в эту ночь не искал.