Костровский колдунок

Глава седьмая. — Петька против бога, идет

Разбудил дьякон просвирню чуть свет, сказал:

— Иди-ка, мать просвирня, в часовню, да оправь матушка, лампаду перед богородицей. Явилась она мне во сие нонче и так горестно жаловалась, что забыли ее женщины деревенские! На лампадку маслица дать скупятся…

Всплеснула руками просвирня:

— Да неужто?

— Не вру, чай. И как стала она уходить, так из глаз у ней слезы, слезы. Бери-ка, мать, маслица, да ступай с богом!

Оделась просвирня, захватила маслица и побежала в часовенку, крестясь и всхлипывая. А как взглянула на богородицын лик — заохала, застонала и побежала в деревню. Точно электрический ток по деревне пошло:

— В часовне на кладбище богородица слезы льет! Забыли мы господа! Горе нам! О нас плачет пресвятая!

Повалил парод на кладбище. Кому в поле надо было — остались. Вся деревня высыпала, кто с чем — все с приношениями. Батюшка велел на церкви такой трезвон поднять, чтобы и окружные деревни знали.

Сбегала Мария на кладбище, пришла Петьку будить:

— Пропали мы с тобой, сынок! Разгневалась пречистая! Агроном нас в грех ввел — начал тут турусы на колесах плести… И бога-то нет и чудес не бывает! А ты, Петька, всему заводила!

Протер Петька глаза, натянул штаны, посмотрел на мать:

— Что случилось-то у тебя?

— Богородица слезы точит!

Петька почесал затылок, сказал угрюмо:

— Налили бы керосину, керосин бы точить стала!

Мария даже присела от страху:

— Да ты что это, бесстыдник, ополоумел, что ли? Разразит тебя господь за такие слова… Накличешь ты горе на мою голову!

— Да ты слушай, мамка…

— Слушать не хочу!

— Да коли я сам видел!

— Чего ты видел? — прислушалась Мария, — чего ты видеть мог!

— А вот что! — сел на порог Петька, стал, рассказывать, — вот как дело было!

Вытаращила глаза Мария:

— Врешь ты, Петька! Во сне ты это видел!

— Ну, во сне… Пойди ребят спроси!

Растерялась Мария, Петька свистнул легонечко, плеснул в глаза водицей из рукомойника, пригладил вихры мокрыми ладонями:

— Ну, я пойду, мамка!

— Куда?

— За глиной. Агроном велел коровник умазать потеплее, сама знаешь!

Взял мешок Петька и, конечно, побежал на кладбище. На кладбище от бабьих платков, как от цветов в лугу: и пестро, и нарядно, и весело. Примчался Петька, у самых ворот столкнулся с Гаврилой.

Сидел милиционер у ворот для порядка, головой качал сокрушенно. Увидел Петьку, пожал его ручонку, сказал тихо:

— Эх, карандаш, какое дело-то? Что тут скажешь?

— А что?

— Вот говорят, что будто и бога нет, и чудес не бывает. А у нас, что? Слыхал, чай?

— Прежде всех даже!

— От просвирни, что ли?

— Пораньше! — засмеялся Петька, — пораньше.

— От кого же?

— Да от отца дьякона еще как они чудо это мастерили!

— Ты что, карандаш, плетешь? — насторожился Гаврила, — тут не до смешков!

— А ты икону-то глядел?

— Глядел!

— И ничего?

— Ничего! — взволновался милиционер, — ничего. А ты что знаешь разве?

— Пойдем! — буркнул Петька, — пойдем! Только ежели меня бить будут, так ты вступайся!

— В обиду не дам. — пожал плечами Гаврила, — только гляди…

Петька мчался впереди, толкаясь между мужиков и баб. За ним грузно шагал Гаврила, потирая лоб. В часовенку входили мужики по очереди, возле в эпитрахили служил пом, ржавеньким голоском подтягивал ему дьякон. Петька перекрестился истово, протискался в часовню, приговаривая:

— Дайте приложиться, православные!

В часовенке стояли мужики с сизыми от ветру лицами, с воспаленными глазами — не то сами плакали, не то дивились. Протолкался и Гаврила, его пустили охотно:

— Гляди, гляди, богоотступник! Кайся!

Петька протерся к иконе, облапил её точно для того, чтобы приложиться, поскользнулся и хлопнулся на землю вместе с иконой. Гаврила кинулся его поднимать, мужики обступили. Петька ловко выбил икону из киота, поднял её, опрокинул:

— Вот глядите, мужики, какие тут слезы!

Ошалели мужики: вытекли слезы из иконы, упали черными лужицами на землю. Сжали кулаки, кинулись на Петьку, а он уже за Гавриловой спиной:

— Потряси ее, Гаврила!

Гаврила потряс икону, попадали последние капли.

Седой мужик, не разжавши кулаков, рявкнул:

— Это что же?

— Дьякон дырочки просверлил, воды налил, а я это все видел! — пискнул Петька.

— Значит — обман?

— Обман, граждане! — сказал Гаврила, обман! Вот глядите какие тут дырочки, и вся механика!

Посмотрели мужики, вынесли икону наружу за кричали все. Потекли со всех могилок и тропочек разноцветные платочки, кофты, сарафаны, и мужицкие шапки.

— Что такое? Что такое?

— Обман, православные!

Гаврила взял за плечи Петьку, хотел вывести показать, кто открыл. Петька же ловко вывернулся, мотнул головой:

— Мне за глиной надо! Ну вас!

Гаврила только еще соображал, как быть, а уж Петькины вихры мелькнули у кладбищенского рва и босые пятки засверкали по тропочке к оврагу.