Костровский колдунок

Глава пятая. — Охота пуще неволи

Много было разговору в Костровке про Дорофея, а про Жука еще больше. Когда же выхлопотал Гаврила Петьке награду за открытие самогонщика, награду по-деревенски не малую — шесть рублей, так по деревне Петьке проходу не давали, пальцем показывали:

— Вот он, Петька Жук!

— Глядите-ка, Петька вдет!

Загордился Петька, надо сказать правду. Стоит, бывало, у ворот избенки своей, руки в карманы засунуты, штанишки завернуты, рукава по локоть засучены и посвистывает: удобно было свистеть, как раз спереди средний зуб выпал.

Мальчишки — народ завистливый. Ходят они около него, поглядывают, пристают:

— Расскажи про домового, Петька!

Свистнет только Жук в ответ:

— Никаких домовых нету! Враки все!

— А папоротники как цветут, Жук, а?

— Не цветут папоротники, они как грибы — без цветов плодятся!

— А страшно было?

Свистнет только Петька;

— Страшного, братцы, ничего нету. Враки все!

Ходили, ходили так мальчишки около Петьки — видят ничем Жука не проймешь. Стали дразнить:

— Что-ж, ты ничего не боишься? — подмигнул вечером Семка Кривой, — пастух овечий, — а?

Поглядел Петька на пастуха, усмехнулся:

— Тебя кривого боюсь очень!

— Нет ты без дураков, — пристал Семка, — давай на спор. Как двенадцать часов отзвонят, на кладбище пойдешь?

— Зачем?

— Нет, ты скажи — пойдешь?

Обступили мальчишки, начали визжать.

— Испугался Жук!

— На кладбище ночью никто не пойдет! Там просвирня сама видала, как на могилах свечи горят!

Помотал головой Жук:

— Эх, вы! Да я уж про свечки спрашивал. Бывает это, что когда человек в земле гниет, так из могилы фосфор выходит, вот что на спичках! Он и светится. Я спичками пальцы патер, они тоже светились! А фосфор этот в костях у человека есть. Он выходит и светится!

Загоготали мальчишки Семка пристал:

— А ты сбегай ночью. Мы тут вот у церкви сидеть будем, а ты сбегай Знаешь, часовня там у овражка? Там на полу от пасхи яйца лежат крашеные. Ты одно нам возьми, принеси — мы и поверим, что ты там был!

— Ну и принесу!

— Попробуй-ка!

Покачал головой Петька:

— Ну и глупые вы, ребята!

— А ты сходи!

— Да схожу, схожу! Вот, ночь придет и пойду!

— Караульте его, ребята, чтоб он сейчас не сбегал туда!

Засмеялся Петька:

— Ну что-ж, караульте.

Окружили Петьку, повели к церкви полночи ждать, уселись в ограде. Солнышко зашло и темнело быстро. От ветел в ограде тени упали, стало холодно. Из деревни до церкви и собачьего лая не слышно было — тишина и ночь.

Притихли ребята. Дарьин племянник Алешка пожалел по-соседски:

— Смо-о-отри, Жук! Можа, откажешься?

Не очень и днем-то Петька любил кладбище, а ночью совсем бы лучше не ходить туда, но Алешке ответил презрительно:

— Сказал, так пойду. Эко дело, подумаешь:

— А ежели покойник?

— Живые страшнее, да не боялся!

Сообразил Алешка, о чем Петька говорит, замолчал. Помолчав же, прибавил:

— А Дорофей тебя прибить грозился!

— Посмотрим!

Свистнул Петька, и от свиста этого всем теплее стало. Одиннадцать часов сторож пробил. Перевернулся на траве Петька, на сердце, как от травы захолодело, а виду не подал. Алешка сказал:

— А если, что там будет… Так ты скорее молитву читай, перекрестись! Скажи: аминь, аминь, рассыпься. Оно и пропадет, не тронет!

Придвинулся Петька поближе, сказал так, что и самому страшно стало:

— Дурак ты, Алешка! Да ведь и бога-то никакого нету!

Подслушивали ребята, сдвинулись и дышать перестали; Петька же только свистнул:

— Все это враки!

— Накажет он тебя! — покачал головою Алешка, — ой, накажет!

Прибежал Семка с остальными ребятами, прочертил кнутовищем по ограде, — так и рассыпался стук под ветлами. Вздрогнули ребята и застыли. Семка ввалился, кричал:

— Что-ж, идешь? Пора уж! Как раз к полночи на самом кладбище будешь!

В землю уйти Петьке Хотелось, а встал, руки в карманы сунул вихры поднял, как ни в чем не бывало:

— Ну, пойду. Ждите, ребята!

Ребята со смешочками проводили за ограду.

Посмотрел Петька в поле на белую от луны дорогу между доспевшей ржи, хлопнул себя по ляжкам и помчался.